CC BY
92
ФИЛОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
УДК 882.1; 398.1
ИгорьАнатольевич Голованов
Челябинский государственный педагогический университет
МИФО-ФОЛЬКЛОРНЫЕМОТИВЫВ РАССКАЗЕА. ПЛАТОНОВА «МАРКУН»
В статье анализируются мифо-фолъклорные мотивы, лежащие в основе сюжета рассказа А. Платонова «Маркун». Выявляются важнейшие эстетические принципы автора в изображении героев.
Ключевые слова: мифо-фольклорные мотивы, авторская мифология, художественный образ, сюжетный мотив.
В центре внимания настоящей статьи находится феномен соединения поэтики литературы и фольклора в творчестве А. Платонова, начиная с рассказа «Маркун». В ранних рассказах писателя мы не обнаруживаем деления на положительных и отрицательных героев, авторская позиция по отношению к своим персонажам внешне не проявлена. Понять суть героев помогают мифологические аллюзии, фольклорные сюжетные мотивы, опора на опыт христианской духовности - все то, что присуще народному нравственно-религиозному сознанию. Отсюда черпаются факты и ценности, которые художник включает в собственную картину мира.
Стремление А. Платонова на переломе эпох приобщиться к «мысли народной», проникнуть в психологию народа через его культуру естественным образом ведет к фоль-клоризации художественного повествования.
По-видимому, сложность избранной автором эстетической формы была обусловлена сложностью предмета художественного осмысления - реальности 20-х гг. XX века, когда рухнуло, раскололось, было отвергнуто почти все, что было константами человеческой жизни до Октябрьской революции 1917 года. Но жизнь людей продолжалась, значит, нужны были новые основания для их существования, прежде всего идеологические, эстетические, духовно-нравственные. Человек, его разум стали осознаваться в ту эпоху как огромная сила, но вопрос заключался в том, куда она должна быть направлена.
Традиционно считается, что личность человека не может быть понята в новую эпоху вне социальной среды, вне истории, но у Платонова все это имеет выход на особую высоту осмысления - космос и хаос. Включение в художественную ткань повествования подробного, детально «выписанного» исторически-конкретного материала неизбежно привело бы к появлению «сиюминутности», т. е. идеологического. Это разрушило бы ощущение объективности и неизбежности процессов, происходящих в действительности и в сознании людей 20-х годов XX века. При этом А. Платонов сознательно избегает эффекта развлекательности, поэтому сюжеты его ранних рассказов далеки от нарочитой сенсационности (хотя мифологическая объективность и занимательность в определенной мере присутствуют в рассказах А. Платонова).
Мировосприятие А. Платонова на раннем этапе его творчества определялось верой в энергию человека, которая «высвободилась» в результате революции. Строительство нового мира, новой жизни и человека, с точки зрения писателя, должно было происходить с опорой на науку, отсюда в его произведениях возникает пафос технического переустрой© И. А. Голованов, 2011.
ства мира, а в центре внимания оказывается герой, обладающий естественнонаучным типом мышления. Так, в рассказах «Маркун», «Потомки солнца» и других, традиционно относимых исследователями к научно-фантастическим, под разными именами выступает, по существу, один и тот же персонаж - философ-механик.
«Маркун» относится к числу первых произведений А. Платонова, но именно здесь обнаруживаются идеи и сюжетные мотивы, которые получат развитие в последующих сочинениях автора. Иными словами, данный рассказ можно рассматривать как факт становления художественной концепции и авторской мифологии А. П. Платонова.
Объективный анализ проблемы взаимодействия литературы и фольклора в творчестве А. Платонова требует понимания того, что термины «мифологизм», «миф», «мифо-фоль-клорные мотивы» затрагивают несколько смысловых уровней, значимых для литературоведческих исследований. Важно принимать во внимание глубокую диалектичность самого феномена «фольклоризм писателя». Под ним нельзя понимать лишь особенности использования в художественном тексте элементов устной народной поэзии - отрывков из песен, сказок, цитации пословиц и поговорок, упоминания имен фольклорных персонажей (хотя это, безусловно, сигналы для читателя и исследователя). При анализе художественного наследия писателя необходимо «учитывать его латентный (скрытый) фольклоризм, зависимый не только от фольклорных реалий, сюжетов или образов (у писателей фольклорной ориентации), а от фольклора, который проявляется на уровне мировоззрения и мироощущения в единой целостной художественной системе» [5. С. 9].
Мы исходим из того, что фольклоризм писателя определяется не столько использованием готовых форм фольклора, сколько единством художественных принципов отражения действительности в фольклоре (подробнее см. [2]) и литературе. Данная проблема ставилась и решалась в работах В. П. Аникина, В. Е. Гусева, У. Б. Далгат, А. И. Лазарева, Д. С. Лихачева, Д. Н. Медриша и др. По мнению А. И. Лазарева, фольклоризм - это особое качество литературного произведения, «связанное с его народностью, зависимостью от эстетики фольклора» [4. С. 3].
Попробуем разобраться в истоках и проявлениях фольклоризма художественного мышления А. Платонова. Писатель родился в Воронежской губернии, для которой, по замечаниям исследователей, характерны вполне определенные и глубокие фольклорные традиции: уроженцами воронежской земли были знаменитый собиратель и публикатор сказок А. Н. Афанасьев, поэты А. В. Кольцов и И. С. Никитин, творчество которых пронизано элементами народного творчества. Имена воронежских сказочниц А. К. Барышниковой и А. Н. Корольковой в XX веке стали известны далеко за пределами Воронежского региона.
Понимание связи Платонова с устной народной традицией помогает прояснить и смысл названия рассказа. Имя героя необычно и для носителя литературного языка малопонятно. Между тем, по свидетельству диалектных словарей, сходное по звучанию слово маракун означает ‘думающий, сообразительный человек’, а производящий глагол мараковать используется в двух основных значениях: 1) понимать, смыслить что-либо; 2) делать что-либо, организовывать [10. С. 196]. В «Словаре русских народных говоров» глагол морковать толкуется как ‘раздумывать, долго решать какой-л. вопрос’; ‘делать что-л. медленно, понемногу’ [8. С. 265]. Сравните также значения близких в структурном отношении слов из толкователя В. И. Даля: мороковать - понимать, знать, уметь несколько, разбирать, мастерить помаленьку; смыслить, смекать; морокун, морокуша -отгадчик, знахарь, колдун, ворожея [3. Т. II. С. 348] и в современных говорах: маркаш
- муравей; марковитый - «легко пачкающийся» (ср. также маркотка - корень лука, «то, что в земле») [7. С. 71-72].
Обращение к мифо-фольклорным мотивам в рассказе позволяет А. Платонову реализовать концепцию активного переустройства мира, всей вселенной. В частности, автор
использует известную мифологему Архимеда. Архимед как образ вечного стремления человека к преобразованию природы нужен писателю, чтобы подчеркнуть новаторство своего героя в деле «переустройства». Маркун знает, где находится точка опоры: «Эта точка была под твоими ногами - это центр земли» (I, 261). Центр земли выступает еще одной точкой мифологически маркированного пространства.
Не менее важной для понимания отношения автора к идее «перевернуть землю» оказывается и другая аллюзия к поискам точки опоры, или тяги земной, - это песенный, преимущественно былинный мотив, который встречается в былинах о Святогоре, Самсоне и в духовных стихах об Анике-воине. Фольклорный богатырь похваляется: «Как бы я тяги нашел, так я бы всю землю поднял!» [1. С. 34]. Но, найдя на дороге «сумочку переметную», в которую сложен «весь земной груз», пробует поднять его, «грузнет в землю» и погибает.
В связи с аллюзией к образу похваляющегося богатыря в повествовании возникает важная для писателя тема индивидуализма и прагматизма - в противовес гуманистическому началу. Эта тема служит испытанием «механистической» идеи Маркуна. Платонов, как и многие герои его последующих произведений, вольно или невольно подвергает сомнению итоги творческого акта героя. Не случайно внутренний монолог Маркуна насыщен формами личного местоимения «я»: «Ты не сумел, а я сумею, Архимед, ухватиться за них <.. .> Я обопрусь собою сам на себя и пересилю, перевешу все, - не одну эту вселенную» (I, 26).
Думается, что А. Платонову было хорошо известно, что, по народным представлениям, «всегда гнило слово похвальное». Так, Аника-воин, который хвалился своей отвагой, хитростью и силой, встретил смерть, испугался и был ею побежден. Значимой в данном контексте оказывается и художественная деталь, призванная усилить мотив оторванности героя от мира (=человеческой общности): «Маркун любил чертежи больше книги» (I, 26). Общеизвестно, что книги - символ мудрости человечества, а «чертежи», скорее, выступают воплощением индивидуального творческого акта.
Тема единства с миром входит в рассказ в эпизоде «забытого листка», где была записана мысль о возможности быть личностью внутри сообщества: «Ты можешь быть и Федором, и Кондратом, если захочешь, если сумеешь познать их до конца, то есть полюбить. Ведь и любишь-то ты себя потому только, что знаешь себя увереннее всего. Уверься же в других и увидишь многое, увидишь все, ибо мир никогда не вмещался еще в одном человеке» (I, 25). Но эта народная мудрость была забыта героем: проходят месяцы, он по-прежнему верит лишь в себя и идет к своей цели-мечте. И только неудача в запуске машины привела его к осознанию своей ошибки: «Я оттого не сделал ничего раньше, - подумал Маркун, - что загораживал собою мир, любил себя. Теперь я узнал, что я - ничто, и весь свет открылся мне, я увидел весь мир, никто не загораживает мне его, потому что я уничтожил, растворил себя в нем и тем победил. Только сейчас я начал жить. Только теперь я стал миром. Я первый, кто осмелился» (I, 31).
Другой уровень интерпретации рассказа «Маркун» - христианская мифология. Сложные взаимоотношения героя с богом проявляют себя в тексте неоднократно, но, как правило, смутно, неотчетливо. Между тем некоторые строки произведения проясняют позицию героя, его жизненное кредо - он утратил веру в бога, перестал быть «рабом божиим» и решил посвятить себя всем людям: «Но в детстве, когда он потерял веру в бога, он стал молиться и служить каждому человеку, себя поставил в рабы всем и вспомнил теперь, как тогда было ему хорошо. Сердце горело любовью, он худел и гас от восторга быть ниже и хуже каждого человека. Он боялся тогда человека, как тайны, как бога, и наполнил свою жизнь стыдливою жертвой и трудом для него» (I, 29).
Известно, что А. Платонов оценивается некоторыми исследователями как «воинствующий атеист» (см., напр., [9. С. 8]). Такая оценка излишне прямолинейна, скорее, надо
1 Цитаты даются по собранию сочинений А. Платонова; в скобках указывается номер тома и страница.
говорить о том, что А. Платонов, как и его герои, такой же странник, человек, находящийся в поисках самого себя, смысла жизни, жаждущий обрести истину, еще никому не ведомую, а потому еще более желанную. Христианские истины стали частью мировоззрения Андрея Платонова, частью художественного сознания писателя. Сам он, вспоминая о своем детстве, говорит о важности нескольких моментов: «Я родился в слободе Ямской, при самом Воронеже. <.. .> В Ямской были плетни, огороды, лопуховые пустыри, не дома, а хаты, куры, сапожники и много мужиков на Задонской большой дороге. Колокол «Чугунной» церкви был всею музыкой слободы, его умилительно слушали в тихие летние вечера старухи, нищие и я» (III, 487). Другим, не менее важным этапом для будущего писателя стало обучение в церковно-приходской школе: «Была там учительница - Аполлинария Николаевна, я ее никогда не забуду, потому что я через нее узнал, что есть пропетая сердцем сказка про Человека, родимого «всякому дыханию», траве и зверю, а не властвующего бога, чуждого буйной зеленой земле, отеделенной от неба бесконечностью.» (III, 487).
Таким образом, идея рассказа, вероятно, была предопределена влиянием ветхозаветных книг. Образ Маркуна - нового «кудесника»-творца нужен был Платонову для того, чтобы художественно ярко высказать мысль об отступлении человеческого мира от ценностей «первотворения»: на земле и во вселенной вновь хаос, и задача его героя -«упорядочить» жизнь, восстановить высшую истину и справедливость. Это дано только человеку мыслящему, познающему реальность, человеку совестливому и чистому как духовно, так и телесно.
Маркун в начале рассказа предстает перед нами в состоянии после изматывающей болезни: «От недавней болезни у него дрожали ноги и все тело тряпкой висело на костях» (I, 25). Можно предположить, что болезнь его не только физическая, но и духовная, исходя из христианской истины, что «мы принадлежим к двум мирам: телом - к миру видимому, вещественному, земному, а душой - к миру невидимому, духовному, небесному» [11]. Раздвоен и герой рассказа. Неожиданно он вспоминает истину, что «записал еще давно и забыл: <.> ты не только то, что дышит, бьется в этом теле» (I, 25).
«Чистота» героя абсолютна, в забытом когда-то листочке он прочел: «А вчера я видел во сне свою невесту. Но ни одной девушки я никогда не знал близко. Кто же та?» (I, 25) Невеста из сна; «веселый пароход с смеющимися красавицами»; девушка, «которая маячила в синем сумраке красноватой юбкой» - это образы с поля битвы духа и плоти, борьбы, которая непрерывно происходит в человеке, избранничество которого осознается им самим, и чем величественнее задача, тем ожесточеннее борьба.
Герой с именем Маркун, в семантике которого заключен смысл «испачканный грязью», как и сам автор, Андрей Платонов, ощущают необходимость преодоления предвзятого отношения к себе и к таким, как они: «Вы говорите о великой целомудренной красоте и ее чистых сынах, которые знают, видят и возносят ее. Меня вы ставите в шайку ее хулителей и поносителей, людей недостойных и не могущих ее видеть, а потому я должен отойти от дома красоты - искусства, не лапать ее белые одежды. Не место мне, грязному, там» (III, 488).
Финальная фраза рассказа: «Мне оттого так нехорошо, что я много понимаю» (I, 31)
- обращает героя, автора и читателей к вечной евангельской истине: во многом знании многая печаль.
Таким образом, герой рассматриваемого рассказа выступает как полисемантичный образ, соединяющий в себе смысловые уровни мифологии, фольклора, литературы и современный писателю исторический контекст. Маркун - философ-«странник», который совершает ошибки, проходит путь испытаний, подобно сказочному герою, переживает инициацию, обретает истину и тем самым решает художественную задачу автора произведения.
Список литературы
1. Былины / сост. и коммент. Ф. М. Селиванова. - М. : Сов. Россия, 1988. - 576 с.
2. Голованов, И. А. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (ХХ-ХХ! вв.) [Текст] / И. А. Голованов. - Челябинск : Энциклопедия, 2009. -251 с.
3. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка [Текст] / В. И. Даль. Т. 3.-М. : Русский язык, 1989.
4. Лазарев, А. И. Типология литературного фольклоризма [Текст] / А. И. Лазарев. -Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 1991. - 94 с.
5. Налепин, А. Л. Два века русского фольклора: Опыт и сравнительное освещение подходов в фольклористике России, Великобритании и США в ХК-ХХ столетиях [Текст] / А. Л. Налепин. - М. : ИМЛИ РАН, 2009. - 504 с.
6. Платонов, А. Собрание сочинений [Текст] : в 3 т. - М. : Советская Россия, 19841985. Т. 1. - 464 с. Т. 3. - 576 с.
7. Словарь вологодских говоров [Текст] / под ред. Т. Г. Паникаровской. Вып. 4. - Вологда, 1989. -218 с.
8. Словарь русских народных говоров [Текст] / гл. ред. Ф. П. Филин. Вып. 18. - Л. : Наука, 1982. - 368 с.
9. Чалмаев, В. У человеческого сердца (В художественном мире Андрея Платонова) [Текст] / В. Чалмаев // Платонов, А. Собр. соч.: в 3 т. Т. 1. - М. : Советская Россия, 1984.
- С. 5-22.
10. Элиасов, Л. Е. Словарь русских говоров Забайкалья [Текст] / Л. Е. Элиасов. - М. : Наука, 1980. - 472 с.
11. [Электронный ресурс]. - иКЬ : http://www.sedmitza.ru/text/432030html.
УДК 81.572
Елена Иосифовна Голованова СИМВОЛИКА ЧИСЛАВЯЗЫКОВОМСОЗНАНИИ
В статье рассматривается знаковая природа числа в языковом сознании. Анализируются особенностиреализации числовой символики в английском ирусскомязыках.
Ключевые слова: концептуализация, концепт, этнокультурная выделенность, языковое сознание, языковая картина мира.
Число выступает одним из древнейших концептов, получивших отражение в языке. Этот концепт, связанный прежде всего с натуральным рядом чисел, репрезентирует древнейший слой коллективного сознания и речемыслительной деятельности. В мифопоэтических традициях числам придавалось сакральное значение. Они символизировали гармонию в противовес хаосу [7], с помощью чисел человек концептуализировал Вселенную и самого себя [3. С. 388]. Число, таким образом, выступало древнейшей когнитивной категорией, служило своеобразным мерилом всего сущего. Как писал русский философ А. Ф. Лосев, «без числа нет различения и расчленения, а следовательно, нет и разума» [2].
Сложность, неоднозначность, неоднородность числового пространства в этноязыковом осмыслении находит свое подтверждение в конкретном лексическом, фразеологиче-
© И. А. Голованова, 2011.
