CC BY
71
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 35 (326).
Филология. Искусствоведение. Вып. 85. С. 43-46.
ФИЛОСОФСКО-ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ В ХУДОЖЕСТВЕННО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ
АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА
Рассматривается уникальность художественно-публицистического дискурса Платонова. Устанавливается соотношение текстов писателя с пространством русской культуры, проясняются основы его философско-эстетической концепции. Особое внимание уделяется связям дискурса А. Платонова с исторической реальностью.
Ключевые слова: художественно-публицистический дискурс, А. Платонов, трагическое, комическое, фольклор.
Под дискурсом отдельного автора можно понимать совокупность его произведений, вступивших во взаимодействие с культурной средой (семиосферой) и читателем. В результате такого взаимодействия проясняются важнейшие философско-эстетические принципы и установки писателя. Применительно к творчеству А. Платонова особый по глубине характер взаимодействия прошлого с настоящим рождают произведения, написанные им в 2030-е гг. ХХ в. и ставшие сегодня подлинным художественно-публицистическим дискурсом. Зафиксированные в них «отложенные» смыслы, апелляции автора к эпохе чрезвычайно актуальны в наше порубежное время, когда совершается исторический слом традиционной системы ценностей и делаются попытки установить новые толерантно-тоталитарные парадигмы существования человека и общества.
Особенности представленного в художественно-публицистическом дискурсе
А. Платонова взгляда были во многом определены спецификой эпохи: в 1920-е гг. не требовалось искать идею времени, она была очевидной - рождение нового мира и человека. Платонов стремился не просто познать действительность, реалии жизни, но и постичь смыслы явлений, вещей. Не случайно писатель и многие его герои обладают развитой метаязыковой рефлексией, стремятся «расчистить», обнажить первоначальное значение обыденных слов и выражений. Необходимо было определиться: кто является носителем идеи нового мира? кто воплотит ее в жизнь? Или в более традиционной для русской литературы формулировке: кто герой нашего времени? В поисках героя Платонов обращается к художественному опыту своих предшественников - А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя,
Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, изучает наследие отечественных и западных философов - В. Соловьева, Н. Федорова,
Н. Бердяева, Ф. Ницше, О. Шпенглера и др.
Уже в первых рассказах писателя очевидна авторская попытка представить своего героя. Его поиски будут продолжаться и в дальнейшем. При этом с самого начала у Платонова складывается полисемантичный и противоречивый тип персонажа, парадоксально соединяющий в себе активное (творец-кудесник, практик-преобразователь) и пассивно-созерцательное («усомнившийся», «сокровенный человек») начала. Герои платоновских рассказов и повестей 1920-х гг. (Маркун, Вогулов, Кирпичников, Жох, Жмых и др.) - образы, соединяющие в себе смысловые уровни мифологии, фольклора и литературы.
Платонов высмеивал тех, кто жил «первой функцией жизни человека» - не сознанием, а половой страстью, стремлением к продлению жизни [6. С. 12]. Об этом он неоднократно высказывался в начале 1920-х гг. в своих публицистических статьях и литературной критике. Молодой писатель-публицист размышлял о смысле человеческого существования в новых условиях победившей диктатуры пролетариата и ждал, даже - требовал освобождения от власти прежних буржуазных ценностей, где мерилом блага человеческого были явления и качества, которые Платонов считал проявлением неразвитости сознания, бессознательной жизни, подобно животным («Культура пролетариата», 1920) [6. С. 19] .
Платонов стремился преодолеть поверхностное бытописательство. В статье «Фабрика литературы (О коренном улучшении способов литературного творчества)» он писал: «Мифы, исторические и современные факты и события,
бытовые действия, запечатленная воля к лучшей судьбе, все это, изложенное тысячами безымянных, но живых и красных уст, сотнями «сухих», но бесподобных по насыщенности и стилю ведомственных бумаг, будет полуфабрикатами для литератора, так как это все сделано ненарочно, искренно, бесплатно, нечаянно - и лучше не напишешь: это оптимум, это эквивалент в 100 % с жизнью, преломленный и обогащенный девственной душой» [6. С. 49].
Для читателя платоновских произведений нередко очевидна лишь поверхностно-фабульная сторона жизни его героев, а внутренняя, скрытая проходит мимо. Между тем ключевыми в интерпретации публицистических статей и художественных произведений А. Платонова 1920-1930-х гг. являются вопросы бытия. Ответы на них, по платоновской традиции («и так, и обратно»), сложны, неоднозначны. Простых ответов для него вообще не существовало, как и сама жизнь той эпохи не могла быть измерена «одним аршином».
В художественно-публицистическом дискурсе Платонова своеобразно представлено соотношение трагического и комического. Поскольку автор не отделял себя от действительности, он выставлял на посмешище и самого себя. О такой направленности смеха, характерной для народной культуры, писали М. М. Бахтин, П. Г. Богатырев, Д. С. Лихачев.
В. Я. Пропп. «Комизм уже без всякой примеси грусти, а наоборот, с некоторой долей злорадства получается в тех случаях, когда человеком руководят не просто маленькие житейские, а эгоистические, ничтожные побуждения и стремления; неудача, вызванная внешними обстоятельствами, в этих случаях вскрывает ничтожество устремлений, убожество человека и имеет характер заслуженного наказания» [6. С. 115]. В фольклоре, как замечает В. В. Блажес, «точность социальной, классовой, национальной позиции выражена настолько предельно, что у современного читателя может вызвать иногда недоумение. Пропп по этому поводу очень правильно сказал, что народ или любит, или ненавидит, средних чувств в его поэзии не бывает» [1. С. 7]. Иными словами, тьма кромешная или тоска смертная. Именно так Д. С. Лихачев определил особенность смехового мира Древней Руси, назвав его недействительным, «кромешным» [4]. Подобный смех и в произведениях Платонова раздваивает, «обнажает» действительность, выявляет в ней оборотную сторону.
Обращение Платонова к народно-поэтическим образам и мотивам оказывалось не столько переосмыслением либо разворачиванием определенной фольклорной метафоры или темы, сколько созданием новой эстетической парадигмы для советской, а в известной мере -для русской литературы. Он с горечью писал: «... некая «великая существенность», именно - происхождение русского рабочего класса и родство его с обездоленным большинством крестьянства - осталось для многих русских писателей невидимым» [6. С. 106]. Не всем русским писателям было дано осознать тайны народной философии жизни, раскрыть для себя «образ мыслей и чувствований» народа, «мысль народную». В этом движении к соединению со своим народом А. С. Пушкин был для Платонова ориентиром и образцом.
Вслед за Пушкиным, обладающим «универсальным, творческим сознанием», А. Платонов шутит, но «эта шутка не забавна», а «утомительна и печальна» [6. С. 79]. Писатель подходит к сущности человека, не соглашаясь с выводом, извлеченным из «главнейших работ Достоевского», о том, что «человек - это ничтожество, урод, дурак, тщетное, лживое, преступное существо, губящее природу и себя» [6. С. 79]. Ему ближе «универсальная, мудрая и мужественная человечность» в пушкинском понимании: ничто не должно мешать «человеку изжить священную энергию своего сердца, чувства и ума» [6. С. 83].
В 1937 г. в статье «Общие размышления о сатире - по поводу, однако, частного случая» писатель замечает: «Забавность, смехотворность, потеха сами по себе не могут являться смыслом сатирического произведения, нужна еще исторически истинная мысль и, скажем прямо, просвечивание идеала или намерения сатирика сквозь кажущуюся суету анекдотических пустяков» [6. С. 165]. Тем самым А. Платонов утверждал необходимость юмора и сатиры не ради веселья и шутовства (как говорили в Древней Руси - глумления), а ради гармонии и света. Даже русская народная песня у А. Платонова ассоциируется со стихийным началом, хаосом и эпохой бессознательности: «Теперь русский народ в ногу со всем человечеством переходит из царства стихии, песни и бессознательности в царство сознания, в мир мысли и точных форм», а возникает она (песня) из «тысячелетней неизбывной тоски» [6. С. 36].
Именно о таком типе народного юмора писал В. В. Блажес в книге «Сатира и юмор в до-
революционном фольклоре рабочих Урала» -когда «веселость, или шутливость» становится «результатом горестной жизни, предельной бедности и неустроенности: испытав это, русский человек зачастую обретает беззаботность, доходящую до бесшабашности» [1. С. 8]. Такой веселости, как указывает автор, соответствуют поговорки типа «и то смешно, что в животе тощо», «и смех, и горе». Литературовед заключает: «Смех бедного, неимущего, иногда просто голодного человека сопряжен с печалью, с горькой усмешкой, это народный “смех сквозь слезы”» [1. С. 8]. Платонов следовал художественному закону, по которому сатирическое нельзя противопоставлять трагическому и возвышенному.
Созвучны смыслу платоновских произведений размышления В. Я. Проппа: «Крушение каких-нибудь великих или героических начинаний не комично, а трагично. Комична будет неудача в мелких, житейских человеческих делах, вызванная столь же мелкими обстоятельствами» [7. С. 114]. Многие герои Платонова хотят стихии, вольной жизни, с чем связан, например, мотив разбойничества - вопреки тенденции эпохи «великих строек и преобразований» к порядку и дисциплине, воспринимаемым героями писателя как нечто искусственное, неживое, как порождение бюрократизма и чиновничества.
Не этого ждал Платонов от революции. Отрицательный опыт воплощения социальных идей породил у него осторожность, в том числе в творчестве: Платонов в своих художественных произведениях - в отличие от публицистических статей - не был категоричен, стремился к диалектике, поэтому у него что ни герой, то амбивалентность (не разберешь сразу - лицо или личина).
Умонепостижимость мира, по мысли Платонова, конечно, происходит не только от жизненных неудач, житейских испытаний и передряг. Это дало ему основание для осознания мира как «кипящей Вселенной», где торжествует стихия природы, где события спонтанны и лишены причинно-следственной связи. Не менее важными оказываются особенности мировосприятия А. Платонова, сформированные под влиянием народного сознания, где причудливо соединились фольклор и христианство.
Тема смерти в творчестве А. Платонова предстает как философская и аксиологическая проблема. Факт смерти героя, персонажа
часто ставит точку в размышлениях автора и читателя о сути происходящего, «по плодам» мы постигаем истинный смысл существования человека. Нельзя не обратить внимание на количество смертей в произведениях Андрея Платонова, что уже отрефлексировано исследователями: «За редкими исключениями, смерть человека не является в мире Платонова событием. Но есть существо, гибель которого всегда стоит в центре трагически напряженной жизни и событием которой выносится последняя оценка делам человеческим. Это существо - ребенок» [4. С. 555].
В статье «У начала царства сознания» (1921) А. Платонов пишет: «Уничтожить личность и родить ее смертью живое мощное существо -общество, коллектив, единый организм с одним кулаком против природы». Не раз в своих статьях А. Платонов задумывается над вопросом развития науки, техники, технологий. Его волнует ответ, что это - слабость человека и человеческого мира. Наука и техника все больше и дальше порождают искусственное, «неживое». Мысль писателя как всегда парадоксальна: смерть еще живого, но ослабленного борьбой за выживание человеческого организма необходима для обновления и накопления сил, новых знаний, которые станут основой возрождения человечества (по Н. Федорову). Специфический народный юмор в сочетании с универсальными фольклорными образами и мотивами становится ключом для понимания многомерной концептуальной организации произведений А. Платонова, проясняет глубоко скрытые в них особенности авторского мировидения (см. подробнее: [2]). По мнению писателя, сатира должна вызывать у читателей ненависть, «хотя бы печаль или содрогания», но при этом она «должна остаться великим искусством ума и гневного сердца, любовью к истинному человеку и защитой его» [6. С. 186].
Особенностью художественно-публицистического дискурса А. Платонова является единство процесса эстетического осмысления действительности, в котором через созерцание, отбор, монтаж писатель приходит к синтезу и художественному открытию. В понимании писателя нравственные ценности существуют, даже если они не соответствуют реальной действительности. В итоге Андрей Платонов совершает одно из самых значительных культурных открытий ХХ в. - признание возможности соединения, «синтеза претворенной действительности и просветленного сознания» [3].
Список литературы
1. Блажес, В. В. Сатира и юмор в дореволюционном фольклоре рабочих Урала. Свердловск, 1987. 200 с.
2. Голованов, И. А. Фольклоризм драматургии А. Платонова (на материале пьесы «Дураки на периферии») // Гуманитарный вектор. 2012. № 4 (32). С. 23-27.
3. Дырдин, А. А. Андрей Платонов и Освальд Шпенглер: смысл культурно-исторического прогресса [Электронный ресурс]. иЯЬ: http://www.hrono.ru/proza/platonov_a/dyr-din3.html.
4. Исупов, К. Г. Судьбы классического наследия и философско-эстетическая культура Серебряного века. СПб., 2010. 592 с.
5. Лихачев, Д. С. «Смеховой мир» Древней Руси / Д. С. Лихачев. А. М. Панченко. Л., 1976. 204 с.
6. Платонов, А. П. Фабрика литературы : литературная критика, публицистика / сост., комментарии Н. В. Корниенко. М., 2011. 720 с.
7. Пропп, В. Я. Проблемы комизма и смеха. СПб., 1997. 287 с.
