CC BY
94
УДК 882
ББК 83.3 (2Рос = Рус) 6
Игорь Анатольевич Голованов,
доктор филологических наук, доцент, Челябинский государственный университет (Челябинск, Россия), e-mail: ligol@csu.ru
Фольклоризм драматургии А. Платонова (на материале пьесы «Дураки на периферии»)
В статье анализируются особенности драматургии А. Платонова, в которой важное место занимают фольклорные темы, мотивы и образы. Утверждается, что понимание фоль-клоризма писателя не может сводиться лишь к использованию в художественном тексте фрагментов произведений фольклора, под фольклоризмом следует подразумевать ориентацию писателя на художественную систему народного творчества в целом, включая ценностные установки, стереотипы мышления, мотивы и образы. На примере одной из первых пьес А. Платонова «Дураки на периферии» выявляются важнейшие эстетические принципы автора в изображении героев и событий, восходящие к фольклорному восприятию действительности.
Ключевые слова: художественный текст, драма, фольклоризм писателя, фольклорный образ, фольклорный мотив.
Igor Anatolyevich Golovanov
Doctor of Philology, Associate Professor, Chelyabinsk State Pedagogical University, (Chelyabinsk, Russia), e-mail: ligol@csu.ru
The Author’s Usage of Folklore in A. Platonov’s Drama (on the Material of the Play «Fools on the Periphery»)
The article analyses the peculiarities of Platonov's drama in which folklore themes motives and images have a great importance. It is maintained that understanding of the author's usage of folklore can't result only in using the folklore works fragments in literary texts and the author's usage of folklore is defined as the writer's orientation at the artistic system of folklore as a whole, including axiological arrangements, mental stereotypes, motives and images. On the material of one of the first plays by A. Platonov «Fools on the Periphery» basic aesthetic principles of the author in depicting characters and events are identified, which rise to the folklore perception of the world.
Keywords: artistic text, drama, author's usage of folklore, folklore image, folklore motive.
Обращение к проблеме взаимодействия литературного творчества и фольклора предполагает понимание глубокой диалектично-сти феномена «фольклоризм писателя». Под ним нельзя подразумевать лишь особенности использования в художественном тексте элементов устной народной поэзии - отрывков из песен, сказок, цитации пословиц и поговорок, упоминания имён фольклорных персонажей (хотя это, безусловно, сигналы для читателя и исследователя). При анализе художественного наследия автора необходимо «учитывать его латентный (скрытый) фольклоризм, зависимый не только от фольклорных реалий, сюжетов или образов <...>, а от фольклора,
который проявляется на уровне мировоззрения и мироощущения в единой целостной художественной системе» [5, с. 9].
Мы исходим из того, что фольклоризм писателя определяется, помимо использования готовых форм фольклора, единством художественных принципов отражения действительности в фольклоре (подробнее см. [1]) и литературе. Данная проблема ставилась и решалась в работах В. П. Аникина, В. Е. Гусева, У. Б. Далгат, А. И. Лазарева, Д. С. Лихачева, Д. Н. Медриша и др. По мнению А. И. Лазарева, фольклоризм - это особое качество литературного произведения, «связанное с его народностью, зависимостью от эстетики фольклора» [3, с. 3].
© И. А. Голованов, 2012
23
Гуманитарный вектор. 2012. № 4 (32)
Фольклоризм художественного мышления А. Платонова имеет свои истоки. Писатель родился в Воронежской губернии, для которой, по замечаниям исследователей, характерны вполне определённые и глубокие фольклорные традиции: уроженцами воронежской земли были знаменитый собиратель сказок А. Н. Афанасьев, поэты А. В. Кольцов и И. С. Никитин, творчество которых пронизано элементами народного творчества. Имена воронежских сказочниц А. К. Барышниковой и А. Н. Корольковой в ХХ в. стали известны далеко за пределами области.
Язык и образы фольклора занимают важное место в художественно-поэтической системе А. Платонова. Благодаря осмыслению действительности в русле фольклорного сознания платоновский текст обретает ёмкий, универсальный характер, ему становится присуща художественная соотнесённость с рядом аналогичных жизненных явлений.
В центре настоящей статьи находится феномен использования поэтики фольклора в драматургическом творчестве Андрея Платонова на примере одной из первых его пьес - «Дураки на периферии» (1928). Эта сатирическая драма не была опубликована при жизни писателя и стала частью литературного процесса и театра лишь в XXI в., после напечатания в сборнике «Ноев ковчег» (М., 2006).
В своих литературно-критических статьях, рецензиях на пьесы А. Платонов неоднократно указывал, что драматические произведения, и особенно сатиру, нужно писать, обладая достаточным жизненным и художественным опытом: «Главное в сатирическом произведении - это глубокая, могучая мысль, проникающая общественное явление до дна, до истины, и подчиняющая себе всё остальное - и прелесть слова, и движение сюжета, и характеры героев» [8, с. 167]. У каждой платоновской пьесы - огромная, большой жизненной правды предыстория, в которой слиты социально-философские идеи и гуманистические мысли писателя: «Сатира должна остаться великим искусством ума и гневного сердца, любовью к истинному человеку и защитой его» [8, с. 168].
Писателя явно привлекала мысль, что театр - это концентрированная вселенная, где посредством игры происходит осуществление «новой реальности» (П. А. Флоренский). Этому соответствовало мировосприятие раннего А.Платонова, его вера в возможность «пересоздания» Вселенной с использованием энер-
гии земли и людей. Человек, его разум стали осознаваться в ту эпоху как огромная сила, но вопрос заключался в том, куда она должна быть направлена. Театр, понимаемый как «внутренний синтез эпохи» (В. Мейерхольд), и должен был дать ответ на этот вопрос.
Название пьесы отвечает «теоретическим положениям» автора о поиске истины именно на периферии. В 1926 г. в статье «Фабрика литературы» Андрей Платонов, задумавшийся о коренном улучшении способов литературного творчества, написал: «Искренние литераторы отправляются в провинцию, на Урал, в Донбасс <...>, наконец, просто становятся активистами жилтовариществ (для вникания [подчеркнуто нами. - И. А.] в быт, в ремонт примусов, в антисанитарию квартир и характеров, в склочничество и т. д.). Нам же нужна в литературе диалектика социальных событий, звучащая как противоречие живой души автора» [8, с. 46].
Место действия пьесы - уездный городок Переучётск, с названием которого в сознание читателя/зрителя входит тема бюрократизма и чиновничьего отношения к своему делу. Понимание связи Платонова с устной народной традицией помогает прояснить смысл названия произведения. Герои - те самые дураки (или «дурни», как в народной социальнобытовой сказке), которые «лоб расшибут» и доведут дело до абсурда, до полной нелепости. Их поступки рождают смех - сатирический, обличительный, обнажающий истинное положение дел в уездном городе.
«Афиша» и описание места действия в начале первого акта явно отсылают нас к гоголевской комедии «Ревизор», что, по замыслу автора, получает своё конкретное подтверждение в финале пьесы, в четвертом акте, когда на сцене появляется «старший рационализатор». Завязка действия определена нежеланием счетовода Ивана Павловича Башмакова нести расходы в связи с возможным рождением ребёнка его женой, Марьей Ивановной: «Чего я желаю? - Я желаю - не родить. Я уже родил свою норму. А без комиссии нельзя сделать аборта, на основании обязательного постановления» [6, с. 14]. Итак, первоначально перед нами разворачивается реальная жизненная коллизия: «дети всегда не вовремя», социальные условия не позволяют их «завести» (такова «мудрость» обыденного, мещанского сознания).
Образ Ивана Павловича - многоплановый: очевидна его связь с Акакием Акакиевичем Башмачкиным («рифмовка» фамилий не
случайна), и с «маленьким человеком», и с Иваном-дураком, героем социально-бытовой сказки (не путать с Иванушкой-дурачком из сказки волшебной). Иван Павлович, как и сказочный дурень, не вписывается в социальные условия новой эпохи. Всё, что он мог совершить как мужчина и отец, он сделал в «дореволюционный период»: «От первой жены в дореволюционный период у меня есть трое детей». Он, как и все мещане, живёт в прошлом и настоящем. Платонов в присущей ему манере - через языковую игру, широко используемую в народной драме и райке -подчёркивает несоответствие Ивана Павловича новым задачам эпохи: «Мы живем в настоящие времена, а не в будущие» [6, с. 14]; «В своё время [подчеркнуто нами. - И. Г], а именно до революции, я родил троих детей» [6, с. 16].
Комиссия охматмлада («охрана матерей и ихних младенцев») в «узком» составе приходит в дом Башмаковых для «обследования материяльного положения» и вынесения решения на месте. Асбурдность ситуации становится очевидной не сразу, а через отдельные ремарки автора и реплики персонажей: «Члены держат в квартире себя, как татары в Древней Руси» [6, с. 18]; «ЕВТЮШ-КИН. Говори чохом и без утайки. А то предадим суду за бюрократизм» [6, с. 20]. «ИВАН ПАВЛОВИЧ. Товарищ председатель, убедительно прошу, не заставляйте родить. Лучше я куда-нибудь пожертвую. Родить я никак не могу. Я не хочу увеличивать основные кадры беспризорников. Я свою активность потеряю. У меня бюджет лопнет. Непосредственно умоляю вас» [6, с. 21].
На сцене перед зрителями постепенно предстаёт комическая ситуация (разворачивающаяся вполне в традициях народного театра) «скрупулёзного» обследования и допроса комиссией свидетелей и «прочих заинтересованных лиц». В итоге «охматмлад» приходит к выводу: «Комиссия постановляет... Пиши... Комиссия, состоящая. перечисли нас. постановляет. Гражданке Башмаковой, М. И. -родить! Точка. Ввиду необнаружения к данному делу препятствия» [6, с. 23]. «ИВАН ПАВЛОВИЧ. <...> (Громко - комиссии.) Не губите жизнь, не родите детей! <...>» [6, с. 24].
Ситуация усугубляется тем, что отцом ребёнка считает себя присутствующий при разбирательстве Глеб Иванович Рудин, письмоводитель милиции. Марья Ивановна, долгое время равнодушно взирающая на всё, после принятия комиссией решения останавлива-
ет секретаря Ащеулова Василия Степановича словами: «Васька, голубчик, мой милый, ребёночек-то ведь твой!» [6, с. 24].
Кажется, что пьеса приобретает анекдотический характер, чего стремился избежать Платонов-драматург. Любовь коварство, измена - не более чем банальность, у автора же другая цель, другая сверхзадача. В 1937 г., в статье «Общие размышления о сатире - по поводу, однако, частного случая» писатель замечает: «Забавность, смехотворность, потеха сами по себе не могут являться смыслом сатирического произведения, нужна ещё исторически истинная мысль и, скажем прямо, просвечивание идеала или намерения сатирика сквозь кажущуюся суету анекдотических пустяков» [8, с. 165]. «Просвечивание идеала» невозможно для А. Платонова без «мысли народной», которая обнаруживается в фольклорных аллюзиях и реминисценциях, но не только. «Истинная мысль» писателя-драматурга раскрывается в пьесе через мотивы и образы народной драмы («Лодка», «Шайка разбойников» и др.) и разбойничьей, удалой песни («Из-за острова на стрежень.»).
В целом развитие сюжета рассматриваемого произведения тесно связано с темой разбойников. Эта тема в творчестве А. Платонова постепенно обретала свои очертания. Так, в нескольких стихах из сборника «Голубая глубина», датируемых 1921 г., обнаруживаем своеобразные поиски героя эпохи. В стихотворении «Небо вверху голубое.» лирический герой соотносит своё внутреннее мироощущение и переживания с двуединым «царем и разбойником» [7, с. 473], а в стихотворении «Сказка» строки: Мальчик вырос в атамана, / Сжег деревню, мать-отца / И ушел на лодках рано / У земли искать конца [7, с. 475] предлагают вариант обретения героем своего предназначения («восстановление утраченной справедливости»). Именно с темой разбойников в пьесу входит фольклор на уровне цитации.
Общая картина неблагополучия жизни подчёркнута судьбой Марьи Ивановны: «Уйду я от вас, чертей, в разбойники, в леса, в атаманы, в батьки и матки» [6, с. 17]. Слова об уходе в разбойники станут лейтмотивом пьесы, ритмически организующим действие, только ритм этот не приводит к возникновению марша жизни, а сродни похоронному маршу: хоронят мечты, надежды людей, которые погрязли в «болоте» быта, а в конце концов похоронят и будущее - родившегося ребёнка.
Для А. Платонова оказываются значимыми традиции русской народной драмы о разбойниках («Лодка», «Шайка разбойников» и др.). В соответствии с сюжетом народной драмы, но в «снятом», завуалированном виде перед нами предстают атаман Евтюшкин -председатель комиссии Охматмлада, его непременный спутник и помощник есаул Ащеулов - секретарь комиссии, фамилия которого созвучна популярному персонажу казачьего фольклора, воспроизводятся также черты и функции других действующих лиц.
Марья Ивановна - это первопричина событий и её реплики-вздохи - фон для разворачивающихся действий. Образ Марьи Ивановны - сложный, понять его можно лишь в многоаспектном комплексе мифологических универсалий, литературных архетипов и фольклорных констант, во взаимодействии смыслов языческой, христианской и авторской мифологии: Марья Ивановна - это и архетип Хаоса, и мать-сыра земля, и богородица (Мария).
Кажется, что в пьесе сатирически «обыгрывается» христианский миф о непорочном зачатии, но упреки в неверности отсутствуют, соитие Марии со многими, по Платонову, не блуд, а поиск гармонии в разъятом, разрушенном мире. «Старая» семейная мораль разрушена, а «новая» (по А. Коллонтай) не прижилась, так как противоречит изначальной сути русской женщины, предназначение которой - быть не просто женой, подругой, но прежде всего матерью. В русском фольклорном сознании сформировалось два типа женских персонажей: в текстах волшебных сказок это Василиса Премудрая и Елена Прекрасная. Но, как видим, Платонову важна не абсолютная мудрость (пусть даже царственная - Василиса), не идеальная красота (Елена), а способность быть (бого) матерью.
Писатель вводит в текст пьесы строки из известной народной лирической песни: «Э-эх, ва субботу, да в день ненастный, нельзя в поле работать.» [6, с. 44], что позволяет ему выразить «мнение народное» о ситуации в городе, а через неё и в стране в целом. В одном из вариантов текста данной песни есть значимый фрагмент:
Не про нас ли, друг мой милый,
Люди бают, эх,
Люди бают, говорят?
Тебя, молодца, ругают,
Меня, девицу, эх,
Меня, девицу, бранят?..
__ Гуманитарный вектор. 2012. № 4 (32)
Картина «ненастного дня» является символическим выражением эмоционального состояния героев. В сюжете лирической песни после картины непогоды говорится, что возлюбленные пойдут гулять «в зелёный сад», где им будет петь соловей - в фольклоре не только певец любви, но и вестник разлуки. Отметим, что и «зелёный сад» в народной лирике - тоже амбивалентный образ, это не только символ радости и счастья, но и печали, будущего расставанья (ср. сад - досада). Принцип аналогии между миром природы и внутренним миром человека, близкий художественному мироощущению А.Платонова, лежит в основе большинства способов выражения лирического начала. В нашем случае немаловажно подчеркнуть и другой значимый аспект поэтики фольклорного текста - «выражение определённого отношения к этим фактам и явлениям», «показ богатства народных мыслей, чувств, переживаний» [4, с. 106].
От частного случая автор - через песню - поднимается до обобщения: неустроенность жизни героев связана с нерешённостью проблемы семьи и брака в советском обществе 1920-х гг. в целом. Мы понимаем, что Платонов явно поддерживает прежнюю, так называемую «крестьянскую мораль» и традиционное представление о семье и противопоставляет свою художественную позицию новой морали, идеологами которой были А. Коллонтай и М. Горький (см. комментарии к пьесе [6, с. 687-688]).
Финал пьесы трагичен: пока все «судили-рядили», кому забрать ребёнка, с кем будет жить Марья Ивановна, оказалось, что «мальчик мертв». Все комиссии-суды, разговоры-споры бессмысленны и никчемны, если утрачен ребенок. Тема смерти в творчестве А. Платонова предстает и как философская (онтологическая), и как аксиологическая проблема. Факт смерти героя часто ставит точку в размышлениях автора и читателя о сути происходящего, «по плодам» мы постигаем истинный смысл существования человека. Нельзя не обратить внимание на количество смертей в произведениях Андрея Платонова, что уже отрефлексировано и выражено исследователями: «За редкими исключениями, смерть человека не является в мире Платонова событием. Но есть существо, гибель которого всегда стоит в центре трагически напряженной жизни и событием которой выносится последняя оценка делам человеческим. Это существо - ребёнок» [2, с. 555].
В заключение отметим, что именно фольклорные образы (дурней из социальной сказки, неудачливых влюблённых из лирической песни и др.) и мотивы (разбойничьей удали, предводительства и др. из прозаического и лирического фольклора) становятся тем
ключом, с помощью которого приоткрывается многомерная концептуальная организация авторского мировидения, выявляется сложное переплетение в тексте эстетических принципов и художественных приёмов фольклора и литературы.
Список литературы
1. Голованов И. А. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (ХХ-ХХ1 вв.). Челябинск : Энциклопедия, 2009. 251 с.
2. Исупов К. Г. Судьбы классического наследия и философско-эстетическая культура Серебряного века. СПб. : Русская христианская гуманитарная академия,
2010. 592 с.
3. Лазарев А. И. Типология литературного фольклоризма. Челябинск : Челяб. гос. ун-т, 1991. 96 с.
4. Лазутин С. Г. Поэтика русского фольклора : учеб. пособие для вузов. М. : Высшая школа, 1989. 208 с.
5. Налепин А. Л. Два века русского фольклора: Опыт и сравнительное освещение подходов в фольклористике России, Великобритании и США в Х1Х-ХХ столетиях. М. : ИМЛИ РАН, 2009. 504 с.
6. Платонов А. Дураки на периферии : пьесы. сценарии / сост., подготовка текста, комментарии Н. В. Корниенко. М. : Время, 2011. 720 с.
7. Платонов А. Усомнившийся Макар : рассказы 1920-х годов ; Стихотворения / вступ. ст. А. Битова. М. : Время, 2009. 656 с.
8. Платонов А. Фабрика литературы : литературная критика, публицистика / сост., комментарии Н. В. Корниенко ; подготовка текста Н. В. Корниенко и Е. В. Антоновой. М. : Время, 2011. 720 с.
Spisok literatury
1. Golovanov I. A. Konstanty fol'klornogo soznanija v ustnoj narodnoj proze Urala (XX-XXI vv.). Cheljabinsk: Jenciklopedija, 2009. 251 s.
2. Isupov K. G. Sud'by klassicheskogo nasledija i filosofsko-jesteticheskaja kul'tura Serebrjanogo veka. SPb. : Russkaja hristianskaja gumanitarnaja akademija, 2010. 592 s.
3. Lazarev A. I. Tipologija literaturnogo fol'klorizma. Cheljabinsk : Cheljab. gos. un-t, 1991. 96 s.
4. Lazutin S. G. Pojetika russkogo fol'klora: ucheb. posobie dlja vuzov. M. : Vysshaja shkola, 1989. 208 s.
5. Nalepin A. L. Dva veka russkogo fol'klora: Opyt i sravnitel'noe osvewenie podhodov v fol'kloristike Rossii, Velikobritanii i SShA v XIX-XX stoletijah. M. : IMLI RAN, 2009. 504 s.
6. Platonov A. Duraki na periferii : p'esy. scenarii / sost., podgotovka teksta, kommenta-rii N. V. Kornienko. M. : Vremja, 2011. 720 s.
7. Platonov A. Usomnivshijsja Makar : rasskazy 1920-h godov ; Stihotvorenija / vstup. st. A.Bitova. M. : Vremja, 2009. 656 s.
8. Platonov A. Fabrika literatury : literaturnaja kritika, publicistika / sost., kommenta-rii N. V. Kornienko ; podgotovka teksta N. V. Kornienko i E. V. Antonovoj. M. : Vremja,
2011. 720 s.
Статья поступила в редакцию 31 марта 2012 г.
