CC BY
93
УДК 801.73 ББК 83.3
Игорь Анатольевич Голованов,
доктор филологических наук, доцент, Челябинский государственный университет (454001, Россия, г. Челябинск, ул. Братьев Кашириных, 129)
e-mail: [email protected]
Народный юмор в пьесах А. Платонова1
В статье раскрываются особенности образной и смысловой организации драматических произведений А. Платонова, восходящие к традициям народного юмора. Метатекстовая природа платоновских произведений подразумевает извлечение смысла не только из «написанного» и не только «между строк», но и из сопряженных с его творчеством текстов и явлений культуры. На примере двух пьес - сатирической драмы «Дураки на периферии» и трагедии «14 Красных избушек» - исследователь показывает, что для писателя значимы традиции русской народной драмы. Комическое в творчестве А. Платонова связано не с шутовством и весельем, а необходимо для «просвечивания идеала», для утверждения гармонии и света. Смех писателя «обнажает» действительность, выявляя в ней оборотную сторону. Ориентируясь на А. С. Пушкина, Платонов вводит в текст пьес фрагменты песенного фольклора, обращается к народно-поэтическим образам и мотивам, благодаря чему возникает новая художественная парадигма русской литературы. Именно специфический народный юмор в сочетании с универсальными фольклорными образами и мотивами становится ключом к многомерной концептуальной организации анализируемых произведений, проясняет глубоко скрытые в них особенности авторского мировидения.
Ключевые слова: юмор, комическое, А. Платонов, художественный текст, фольклорный образ, мотив.
Igor Anatolyevich Golovanov,
Doctor of Philology, Associate Professor, Chelyabinsk State University (129 Brothers Kashirinykh St., Chelyabinsk, Russia, 454001)
e-mail: [email protected]
Folk Humor in A. Platonov's Plays2
In article features the figurative and semantic organization of drama by A. Platonov, going back to traditions of folk humor. The metatext nature of Platonov's works means sense extraction not only from "written" and not only "between lines", but also from the texts interfaced to his creativity and the culture phenomena. On the example of two plays - the satirical drama "Fools on the Periphery" and the tragedy "14 Red Huts" - the researcher shows that the traditions of the Russian national drama are significant for the writer. Comic in A. Platonov's creativity is connected not with a buffoonery and fun, but it is necessary for "ideal raying", for the statement of harmony and light. Writer's laughter "exposes" the reality, revealing it downside. Focusing on A. Pushkin, Platonov introduces in plays text some fragments of folk song, poetic images and motives, so there is a new artistic paradigm of the Russian literature. Specific folk humor in combination with universal folklore images and motives becomes a key to the multidimensional conceptual organization of analyzed works, clears up features of an author's deeply hidden worldview.
Key words: humor, comic, A. Platonov, art text, folklore image, motive.
А. Платонов не только глубоко воспринял и осознал природу народного юмора, но и сумел выразить его особенности в своем творчестве. В основе платоновского понимания этого феномена лежит представление о том, что народ производит светоносную энергию. Писатель словно опровергает широко распространенное мнение, что уделом народа
и народного творчества является «грубый», «низший» или «внешний» комизм. Самобытный русский ум, по его мнению, горазд и на едкую насмешку, и на добродушную улыбку, поэтому сводить народный юмор к низменно-комическому - упрощение и заблуждение.
Рассуждая о роли А. С. Пушкина в русской литературе, о его пророческом даре
1 Исследование выполнено в рамках государственного задания Министерства образования и науки Российской Федерации (проект «Трансформация жанров в русской литературе и фольклоре: коммуникативный и когнитивный аспекты»), № 2014/396.
2 The research is performed within the State task of the Ministry of Education and Science of the Russian Federation, (Project "Genre Transformation in the Russia Literature and Folklore: Communicative and Cognitive Aspects"), № 2014/396.
14
© И. А. Голованов, 2014
(«Пушкин и Горький», 1937) и умении выразить душу народа, А. Платонов акцентирует внимание на способности великого русского поэта проникнуть «в тот, пусть еще более удаленный, тайник народа, в котором хранится и действует прогрессивная, счастливая сила жизненного развития» [10, с. 107]. Платонов утверждает, что «народ живет особой, самостоятельной жизнью», обладает скрытыми «секретными средствами для питания собственной души <...>. В народе своя политика, своя поэзия, свое утешение и свое большое горе.» [10, с. 91]. Так характеризуя народ, его предназначение, А. Платонов проясняет свое понимание взаимоотношений народа и писателя.
Метатекстовая природа платоновских произведений (см. об этом: [5]) подразумевает извлечение смысла не только из «написанного» и не только «между строк», но и из сопряженных с его творчеством текстов, явлений культуры и реальной общественной жизни 1920-1930-х гг. Обратимся с этих позиций к своеобразию отражения юмора в двух пьесах писателя - «Дураки на периферии» (1928) и «14 Красных избушек» (1933).
Ключевыми в интерпретации комического в системе кодов и смыслов драмы «Дураки на периферии» являются вопросы: кого писатель называет дураками? в чем их дурость? чем они так не похожи на «нормальных»? И отсюда - в чем состоит норма, от которой «отклонились» «периферийные дураки»? Ответы на эти вопросы, по платоновской традиции («и так, и обратно»), сложны, неоднозначны. Простых ответов для художника вообще не существовало, как и сама жизнь той эпохи не могла быть измерена «одним аршином».
По Платонову, «дураки» - те, кто живет «первой функцией жизни человека», не сознанием, а половой страстью, стремлением к продлению жизни [10, с. 12]. Об этом он неоднократно высказывался в начале 1920-х гг. в своих публицистических статьях и литературной критике. Молодой писатель-публицист размышлял о смысле человеческого существования в новых условиях победившей диктатуры пролетариата и ждал, даже - требовал освобождения от власти прежних буржуазных ценностей, где мерилом блага человеческого были явления и качества, которые в своей художественной концепции А. Платонов считал проявлением неразвитости сознания, бессознательной жизни, подобно животным («Культура пролетариата», 1920) [10, с. 19].
Таким образом, героев пьесы драматург называет дураками не потому, что отказывает им в уме, считает их глупыми, тупыми, непонятливыми или безрассудными. В бытовом смысле они, скорее, умники (ср. у В. И. Даля: умный - «смышленый; понимающий и заключающий здраво, прямо, верно» [7, с. 405]).
Хотя о генетической зависимости «дураков» в художественном сознании автора от сказочных дурачков и глупцов говорить с абсолютной уверенностью вряд ли возможно, но типологическая их близость для нас очевидна. Словно сказочные дурни, члены комиссии охматмлада («охраны матерей и младенцев») страдают за свои поступки: жены решили с ними развестись, подозревая, что ребенок, которого они защищают, им «не чужой», что они имеют «принадлежность к отцовству». «Но сказочные дураки обладают одним свойством: они жалостливы», - писал В. Я. Пропп [6, с. 141]. А герои пьесы, скорее, из разряда дураков, которых «заставь богу молиться, они и лоб расшибут»: в бюрократическом упоении властью доводят все до абсурда, до нелепости, что рождает у писателя и читателей не смех, а горькую усмешку, сожаление об утраченных надеждах.
«Комизм уже без всякой примеси грусти, а наоборот, с некоторой долей злорадства получается в тех случаях, когда человеком руководят не просто маленькие житейские, а эгоистические, ничтожные побуждения и стремления; неудача, вызванная внешними обстоятельствами, в этих случаях вскрывает ничтожество устремлений, убожество человека и имеет характер заслуженного наказания» [6, с. 115]. Объясняется это тем, что в фольклоре, как замечает В. В. Блажес, «точность социальной, классовой, национальной позиции выражена настолько предельно, что у современного читателя может вызвать иногда недоумение» [1, с. 6]. Развивая эту мысль далее, исследователь указывает: «Пропп по этому поводу очень правильно сказал, что народ или любит, или ненавидит, средних чувств в его поэзии не бывает» [1, с. 7].
«Евтюшкин и Лутьин сидят рядом на столе и тоскуют.
Евтюшкин. Мы по закону поступили или
нет?
Лутьин. По закону-то по закону, а получается одна слитная тьма» [9, с. 35].
Одним словом, тьма кромешная или тоска смертная. Именно так Д. С. Лихачев определил особенность смехового мира Древней Руси, назвав его недействительным, «кромешным» [4]. Подобный смех раздваивает, «обнажает» действительность, выявляет в ней оборотную сторону. Но Платонов не отделяет себя от этой действительности, он часть ее, а значит, выставляет на посмешище и самого себя. О такой направленности народного смеха на себя писали М. М. Бахтин, П. Г. Богатырев, Д. С. Лихачев и В. Я. Пропп.
События вокруг семьи Башмаковых нарушили обычный ход жизни в периферийном уездном городишке: разрушились привычные отношения и связи, перестали быть нормальными, стали смешными.
Нелепы и смешны страхи Евтюшкина и Лутьина по поводу развода, они уже «примеряют» на себя роль «великомучеников»:
Лутьин. А твоя баба как?
Евтюшкин. Да как и твоя - вторую ночь здесь от нее спасаюсь.
Лутьин. Неужели разведутся?
Евтюшкин. Факт - разведутся. Вбить им в голову сочувствие власти никак не возможно. Это же империалистические существа.
Лутьин. А моя пятый день даже не ругается - вот что самое паршивое [9, с. 35].
Ащеулов, «выдвиженец в начальники», боится потерять должность и все преимущества городской жизни: «Все-таки лучше за власть держаться, чем за бабу. Баба дело текущее. <...> Все-таки выгодней алименты платить, чем в низовую деревню возвращаться, там одни массы, а более ничего» [9, с. 35].
В городе суматоха, напоминающая мир гоголевского «Ревизора» или «Мертвых душ»: Ащеулов. <...> Что в городе производится - уму не понять!.. Нас все за разбойников считают и даже за хороших людей, как мы на сторону принципиально деньги жертвуем. А зеленей не топчем. Очень большие в городе разногласия. [9, с. 37].
В словах «зеленей не топчем» содержится авторская аллюзия на свадебную песню о сватах, в которой зеленую травушку повытоптали, например: «У ворот трава шелковая: / Кто траву топтал, / А кто травушку вытоптал? / Топтали травушку /Все боярские сватья, / Сватали за красную девушку».
Однако эта песня неуместна в ситуации, которая описывается устами героев пьесы: Ащеулова. <...> Сказывают у нас в деревне, будто мой-то в компании с жуликами разбой учинил, - будто втроем они одну бабочку оскоромили, - и будут платить за это большие деньги. [9, с. 38].
Так в пьесе тема разбойников из важной, характеризующей социальную дисгармонию в городе Переучетске преобразуется в разговор о действительности, где все перевернулось, встало с ног на голову, превратившись в своеобразный ярмарочно-карнавальный мир городского праздника. Возникает ощущение языческого антимира, в котором нет Христа:
Ащеулова. Ну спаси те Христос.
Ащеулов. Какой Христос? - Бога теперь
нет.
Ащеулова. Как нет? А где же он?
Ащеулов. Не знаю. Только нет.
Ащеулова. Это почему ж такое?
Ащеулов. А потому, что я есть, иначе б меня не было. [9, с. 39].
В IV акте создание этого смехового антимира завершается с репликой странника: «Да пришел осмотреть ваши достижения. Сказывают, здесь мужики женщинами стали» [9, с. 45]. Перед нами события, соотносимые с
календарно-обрядовым действом, дающим выход, выплеск хаотических, природных, животных сил: мужики стали бабами, и наоборот. Не случайно Марья Ивановна заявляет: «Я не баба, я атаман», на что странник только и смог ответить: «О?»
Мотив «превращения» мужиков в баб встречается в широко известной народной песне, возникшей на основе стихотворения Д. Н. Садовникова (1847-1883). В ее сюжете Стенька Разин возвращается из похода с плененной персиянкой-«княжной»: «На переднем Стенька Разин, / Обнявшись с своей княжной, / Свадьбу новую справляет / И веселый, и хмельной».
Народная свадьба - обрядовое действие, где через веселье, смеховое начало витальные силы побеждают мир хаоса (антимир) и проецируют благополучие молодой семьи. Очередная свадьба С. Разина («свадьба новая») - это перевертыш, злая усмешка судьбы над планами хмельного атамана. Песенный атаман забыл о своих соратниках, о своем предназначении, и потому казаки-разбойники насмешливо «шепчут»: «Ишь ты, братцы, атаман-то / Нас на бабу променял! / Ночку с нею повозился -/Сам наутро бабой стал...»
Герою песни народ дал возможность одуматься, вернуться к своим товарищам, но персонажам Платонова - членам комиссии -одуматься не дано. В его драме тема «вольнолюбивых и благородных» разбойников травестийно оборачивается своей противоположностью - ярмарочной потехой всех над всеми.
Обращение Платонова к народно-поэтическим образам и мотивам оказывается не столько переосмыслением либо разворачиванием определенной фольклорной метафоры или темы, сколько созданием новой художественной парадигмы для советской, а в известной мере - для русской литературы. Он с горечью писал: «... некая «великая существенность», именно - происхождение русского рабочего класса и родство его с обездоленным большинством крестьянства -осталось для многих русских писателей невидимым» [10, с. 106]. Не всем русским писателям было дано осознать тайны народной философии жизни, раскрыть для себя «образ мыслей и чувствований» народа, «мысль народную». В этом движении к соединению со своим народом А. С. Пушкин по-прежнему для Платонова ориентир и образец.
Вслед за Пушкиным, обладающим «универсальным, творческим сознанием», А. Платонов шутит, но «эта шутка не забавна», а «утомительна и печальна» [10, с. 79]. Писатель не одномерно подходит к сущности человека, не соглашаясь с выводом, извлеченным из «главнейших работ Достоевского», о том, что «человек - это ничтожество, урод,
дурак, тщетное, лживое, преступное существо, губящее природу и себя» [10, с. 79]. Ему ближе «универсальная, мудрая и мужественная человечность» в пушкинском понимании: ничто не должно мешать «человеку изжить священную энергию своего сердца, чувства и ума» [10, с. 83].
В 1937 году в статье «Общие размышления о сатире - по поводу, однако, частного случая» писатель замечает: «Забавность, смехотворность, потеха сами по себе не могут являться смыслом сатирического произведения, нужна еще исторически истинная мысль и, скажем прямо, просвечивание идеала или намерения сатирика сквозь кажущуюся суету анекдотических пустяков» [10, с. 165]. Таким образом, А. Платонов вновь утверждает необходимость юмора и сатиры не ради веселья и шутовства (как говорили в Древней Руси - глумления), а ради гармонии и света.
В сатирической драме «Дураки на периферии» и трагедии «14 Красных избушек» просвечивание идеала невозможно для писателя без «мысли народной», которая обнаруживается в фольклорных аллюзиях и реминисценциях, и не только. «Истинная мысль» автора раскрывается в этих пьесах через образы и мотивы, многие из которых содержат в своей семантике иронию и самоиронию.
Теме разбойников принадлежит ключевая роль в развитии сюжета драмы «Дураки на периферии», что прямо подчеркнуто автором через включение в текст мотивов удалой разбойничьей песни «Из-за острова на стрежень...». Эта тема контрастирует здесь с реализацией гоголевских мотивов мертвенности мира, который существует по нормам и правилам чиновников и бюрократов, а также мотивов «духоты» (по Ф. М. Достоевскому), «внутренней несвободы», экзистенциального одиночества и тупика.
Общая картина неблагополучия жизни подчеркнута судьбой главной героини - Марьи Ивановны: «Уйду я от вас, чертей, в разбойники, в леса, в атаманы, в батьки и матки» [9, с. 17]. Слова об уходе в разбойники - лейтмотив всей пьесы, ритмически организующий ее действие, только ритм этот не приводит к возникновению марша жизни, а сродни похоронному маршу: хоронят мечты, надежды людей, которые погрязли в «болоте» быта, и в конце концов похоронят и будущее - родившегося ребенка.
Анализ пьесы подводит к мысли, что для А. Платонова значимы традиции русской народной драмы («Лодка», «Шайка разбойников» и др.). В соответствии с фольклорным сюжетом, но в «снятом», юмористическом, ироническом виде перед зрителем и читателем предстают атаман Евтюшкин - председатель комиссии охматмлада, его непременный спутник и помощник есаул Ащеу-
лов - секретарь комиссии, фамилия которого созвучна популярному персонажу казачьего фольклора, воспроизводятся также черты и функции других действующих лиц.
Марья Ивановна - первопричина всех описываемых событий, ее реплики-вздохи служат фоном для разворачивающихся действий. Образ Марьи Ивановны - сложный, понять его можно лишь в многоаспектном комплексе мифологических универсалий, литературных архетипов и фольклорных констант, во взаимодействии смыслов языческой, христианской и авторской мифологии: Марья Ивановна - это и архетип Хаоса, и Мать-сыра земля, и Богородица.
Кажется, что в пьесе сатирически «обыгры-вается» христианский миф о непорочном зачатии, но упреки в неверности отсутствуют, соитие Марии со многими, по Платонову, не блуд, а поиск гармонии в разъятом, разрушенном мире. «Старая» семейная мораль разрушена, а «новая» (по А. Коллонтай) не прижилась, так как противоречит изначальной сути русской женщины, предназначение которой - быть не просто женой, подругой, но прежде всего матерью. Напомним, что в русском фольклорном сознании сформировалось два типа женских персонажей: в текстах волшебных сказок это Василиса Премудрая и Елена Прекрасная. Но Платонову важна не абсолютная мудрость (пусть даже царственная - как у Василисы) и не идеальная красота (как у Елены), а способность быть (бого)матерью (Марией).
Писатель вводит в текст пьесы строки из известной народной лирической песни: «Э-эх, ва субботу, да в день ненастный, нельзя в поле работать.», что позволяет ему выразить «мнение народное» о ситуации в городе, а через нее и в стране в целом. Русская народная песня у А. Платонова ассоциируется со стихийным началом, с хаосом и эпохой бессознательности: «Теперь русский народ в ногу со всем человечеством переходит из царства стихии, песни и бессознательности в царство сознания, в мир мысли и точных форм», а возникает она (песня) из «тысячелетней неизбывной тоски» [10, с. 36].
В одном из вариантов текста этой песни есть значимый фрагмент, где звучит осуждение поступков молодца и девицы: «Не про нас ли, друг мой милый, /Люди бают, эх, /Люди бают, говорят? / Тебя, молодца, ругают, / Меня, девицу, эх, /Меня, девицу, бранят?..»
Именно о таком типе народного юмора пишет В. В. Блажес в своей книге «Сатира и юмор в дореволюционном фольклоре рабочих Урала», когда «веселость, или шутливость» становится «результатом горестной жизни, предельной бедности и неустроенности - испытав это, русский человек зачастую обретает беззаботность, доходящую до бесшабашности». Такой веселости, ука-
зывает автор, соответствуют поговорки типа «и то смешно, что в животе тощо», «и смех, и горе». «Смех бедного, неимущего, иногда просто голодного человека сопряжен с печалью, с горькой усмешкой, это народный "смех сквозь слезы"» [1, с. 8].
Картина «ненастного дня» является символическим выражением эмоционального состояния героев. В сюжете лирической песни после картины непогоды говорится, что возлюбленные пойдут гулять «в зеленый сад», где им будет петь соловей - в фольклоре не только певец любви, но и вестник разлуки. Отметим, что и «зеленый сад» в народной лирике - тоже амбивалентный образ, это не только символ радости и счастья, но и печали, будущего расставанья (ср. сад - досада).
От частного случая автор через песню поднимается до обобщения: неустроенность жизни героев связана с нерешенностью проблем семьи и брака в советском обществе 1920-х годов. Мы понимаем, что Платонов явно выражает прежнюю, так называемую «крестьянскую мораль» и традиционное представление о семье и противопоставляет свою художественную позицию новой морали, идеологами которой были А. Коллонтай и М. Горький [9, с. 687-688].
Платонов следует художественному закону, по которому сатирическое нельзя противопоставлять трагическому и возвышенному. Созвучны смыслу платоновских пьес размышления В. Я. Проппа: «Крушение каких-нибудь великих или героических начинаний не комично, а трагично. Комична будет неудача в мелких, житейских человеческих делах, вызванная столь же мелкими обстоятельствами» [6, с. 114].
Финал пьесы «Дураки на периферии» трагичен: пока все «судили-рядили», кому забрать ребенка, с кем будет жить Марья Ивановна, оказалось, что «мальчик мертв». Все комиссии-суды, разговоры-споры бессмысленны и никчемны, если утрачен ребенок. Мотив смерти в творчестве А. Платонова воссоздается и интерпретируется и как философская (онтологическая), и как аксиологическая проблема. Факт смерти героя часто ставит точку в размышлениях автора и читателя о сути происходящего, «по плодам» мы постигаем истинный смысл существования этого мира.
В пьесе «14 Красных избушек» тема разбоя и разбойников позволяет драматургу высказать свое мнение «о времени и о себе» в ключевых, полных абсурда, сатирического алогизма словах новой эпохи (где «бантики» - это белогвардейские антиколхозники), а также по-новому подойти к традиционной для художника метафизической теме смерти и мифологеме жертвы ради возрождения всего человечества.
В народном сознании у разбойника два пути: вечная благодарная память тому, кто был «народным заступником», «благородным» разбойником, либо проклятие в веках, страшные посмертные мучения. Иногда оценка того или иного разбойника, бунтовщика в фольклоре двоится - в силу противоречивости дел и их последствий. Бунт платоновского героя Ашуркова спровоцирован, но он от неосознанности, от непонимания того, что происходит.
Важным для определения действительного отношения автора к происходящему оказывается линия Суенита - Ашурков, председатель колхоза и бандит, разбойник. В этимологии фамилии героя, как это традиционно для платоновского текста, скрыт двойной смысл, который неоднократно уже возникал в творчестве писателя (подробнее см.: [2; 3]). В русских диалектах ошур, ошурок означает «остатки, вытопки, крошки, лоскутки, обрезки» [8, с. 87]. Прозвищем Ашур могли назвать и последнего ребенка в крестьянской семье («поскребыша») [11], с ним связана в тяжелую эпоху идея будущего возрождения, тем самым подчеркивается особость, избранничество героя, т. е. опять «высокое» и «низкое», комичное и трагическое оказываются рядом.
Первоначальное умаление, «приземление» сказочного персонажа в фольклористике получило название низкий герой. Это самый обездоленный, приниженный герой, совершающий несуразные поступки (отсюда -Иванушка-дурачок в волшебной сказке), но впоследствии именно с ним в фольклорной традиции связан благополучный исход - восстановление социальной справедливости.
В ходе «расследования» в пьесе «14 Красных избушек» выясняется, что Федора Ашуркова подговорил к налету «премированный ударник» колхозного труда Ф. Вершков. Иначе говоря, выясняется, что истинный классовый враг не тот, кто таковым кажется, а тот, кто жульничает, надевая личину. Таких Ксения -подруга Суениты - называет «колхозными притворщиками»: «Уж, по-моему, бантик и то лучше. Его арестуй, он и работает. Да ей-ей как!» [9, с. 185].
Суенита возглавляет погоню за парусником, на котором «бантики» увезли награбленный хлеб и овец и случайно - младенцев, детей Ксении и Суениты. К Федору Ашуркову она относится милосердно, прощает его - в соответствии с народной пословицей:«Кающегося разбойника Спаситель помиловал». Трагикомично данное ею описание: «А ребятишки наши, мой и Ксюшин, в трюме лежали, их сам Ашурков нянчил и плакал по ним, когда его арестовали.» [9, с. 183]. По ее логике, если он и совершил проступок, то поправимый: «А Федьку Ашуркова я велела ГПУ простить
и дать мне на воспитание, я из него колхозника-ударника сделаю, он годится лучше наших, я знаю! Он кроткий будет!» [9, с. 183].
В заключение отметим, что именно специфический народный юмор в сочетании с универсальными фольклорными образами и мотивами становится ключом для понимания многомерной концептуальной организации рассмотренных драматургических про-
изведений А. Платонова, проясняет глубоко скрытые в них особенности авторского миро-видения. По мнению писателя, сатира должна вызывать у читателей ненависть, «хотя бы печаль или содрогания», но при этом она «должна остаться великим искусством ума и гневного сердца, любовью к истинному человеку и защитой его» [10, с. 186].
Список литературы
1. Блажес В. В. Сатира и юмор в дореволюционном фольклоре рабочих Урала. Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1987. 204 с.
2. Голованов И. А. Своеобразие художественного дискурса Андрея Платонова // Вестн. Омск. ун-та. 2012. № 4. С. 215-217.
3. Голованов И. А. Слово - миф - фольклор в рассказе А. Платонова «Иван Жох» // Мир русского слова. 2012. № 1. С. 41-46.
4. Лихачев Д. С. Панченко А. М. «Смеховой мир» Древней Руси. Л.: Наука, 1976. 213 с.
5. Малыгина Н. М. Андрей Платонов: поэтика «возвращения». М.: ТЕИС, 2005. 334 с.
6. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. СПб.: Алатейя, 1997. 288 с.
Источники
7. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М.: Русский язык, 1989-1990. Т. 1. 699 с.
8. Никонов В. А. Словарь русских фамилий / сост. Е. Л. Крушельницкий. М.: Школа-Пресс, 1993. 224 с.
9. Платонов А. Дураки на периферии: Пьесы. Сценарии / сост., подгот. текста, коммент. Н. В. Корниенко. М.: Время, 2011. 720 с.
10. Платонов А. Фабрика литературы: литературная критика, публицистика / сост., коммент. Н. В. Корниенко; подг. текста Н. В. Корниенко, Е. В. Антоновой. М.: Время, 2011. 720 с.
11. Словарь русских фамилий. URL: оhttp://mirslovarei.com/content_fam/oshurkov-8665. html#ixzz2GH4ETBg3 (дата обращения: 08.12.2012)
References
1. Blazhes V. V. Satira i yumor v dorevolyutsionnom fol'klore rabochikh Urala. Sverdlovsk: Izd-vo Ural. un-ta, 1987. 204 c.
2. Golovanov I. A. Svoeobrazie khudozhestvennogo diskursa Andreya Platonova // Vestn. Omsk. un-ta. 2012. № 4. S. 215-217.
3. Golovanov I. A. Slovo - mif - fol'klor v rasskaze A. Platonova «Ivan Zhokh» // Mir russkogo slova. 2012. № 1. S. 41-46.
4. Likhachev D. S. Panchenko A. M. «Smekhovoi mir» Drevnei Rusi. L.: Nauka, 1976. 213 s.
5. Malygina N. M. Andrei Platonov: poetika «vozvrashcheniya». M.: TEIS, 2005. 334 s.
6. Propp V. Ya. Problemy komizma i smekha. SPb.: Alateiya, 1997. 288 s.
Istochniki
7. Dal' V. I. Tolkovyi slovar' zhivogo velikorusskogo yazyka: v 4 t. M.: Russkii yazyk, 1989-1990. T. 1. 699 c.
8. Nikonov V. A. Slovar' russkikh familii / sost. E. L. Krushel'nitskii. M.: Shkola-Press, 1993. 224 s.
9. Platonov A. Duraki na periferii: P'esy. Stsenarii / sost., podgot. teksta, komment. N. V. Kornienko. M.: Vremya, 2011. 720 s.
10. Platonov A. Fabrika literatury: literaturnaya kritika, publitsistika / sost., komment. N. V. Kornienko; podg. teksta N. V. Kornienko, E. V. Antonovoi. M.: Vremya, 2011. 720 s.
11. Slovar' russkikh familii. URL: ohttp://mirslovarei.com/content_fam/oshurkov-8665. html#ixzz2GH4ETBg3 (data obrashcheniya: 08.12.2012)
Статья поступила в редакцию 27.08.2014
