Научная статья на тему 'Естественнонаучный и художественный типы мышления в прозе А. Платонова'

Естественнонаучный и художественный типы мышления в прозе А. Платонова Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
202
50
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕКСТ / МИРОВОСПРИЯТИЕ ПИСАТЕЛЯ / ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНОЕ МЫШЛЕНИЕ / АВТОРСКАЯ МИФОЛОГИЯ / ПРОЗА А. ПЛАТОНОВА

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Голованов Игорь Анатольевич

В статье анализируются особенности отражения в прозе А. Платонова оригинального мировосприятия автора, в котором соединились естественнонаучный и художественный типы сознания. Выявляется своеобразие взаимодействия реальности и вымысла в его творчестве, определяются важнейшие эстетические принципы изображения героев.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Естественнонаучный и художественный типы мышления в прозе А. Платонова»

Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 33 (248). Филология. Искусствоведение. Вып. 60. С. 139-142.

СПЕЦИФИКА ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ДИСКУРСЕ

И. А. Голованов

ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЙ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТИПЫ МЫШЛЕНИЯ В ПРОЗЕ А. ПЛАТОНОВА

В статье анализируются особенности отражения в прозе А. Платонова оригинального мировосприятия автора, в котором соединились естественнонаучный и художественный типы сознания. Выявляется своеобразие взаимодействия реальности и вымысла в его творчестве, определяются важнейшие эстетические принципы изображения героев.

Ключевые слова: художественный текст, мировосприятие писателя, естественнонаучное мышление, авторская мифология, проза А. Платонова.

Мировосприятие А. Платонова на раннем этапе его творчества определялось верой в энергию человека, которая «высвободилась» в результате революции. Строительство нового мира, новой жизни и человека, с точки зрения писателя, должно было происходить с опорой на науку. Отсюда в его произведениях возникает пафос технического переустройства мира, а в центре внимания оказывается герой, обладающий естественнонаучным типом мышления. Так, в рассказах «Маркун», «Потомки солнца» и других, традиционно относимых исследователями к научно-фантастическим, под разными именами выступает, по существу, один и тот же персонаж — философ-механик, инженер.

Не будет преувеличением сказать, что основу оригинальной художественной системы Андрея Платонова составляет единство трех начал: естественнонаучного, литературно-практического и художественного. Уникальной в этом триединстве выступает первая составляющая. Не случайно в качестве постоянного приема поэтики Платонова исследователи называют «включение в текст художественного произведения описания реального технического изобретения автора» [4. С. 17]. Так, в повести «Рассказ о многих интересных вещах» подробно описан «электрический увлажнитель корневых систем и корнеобитающего слоя почвы», на который Платонов получил авторское свидетельство. В «Эфирном тракте» писатель изображает «агрегат электромотор-насос», управляемый мыслью человека. « Фотоэлектромагнитный резонатор -транс форматор» описан в платоновской статье «О культуре запряженного света и познанного электричества» (этот двигатель получает различный облик и сферы применения — от сельскохозяйственной до космической).

Естественнонаучное мышление автора находит свое яркое отражение в рассказах «Сатана мысли», «Приключения Баклажанова», в повести «Ювенильное море» и романе «Счастливая Москва». Особое место в кругу этих произведений занимает рассказ «Маркун», где в полную силу обнаружились характерные для писателя идеи и сюжетные мотивы, которые получат развитие в последующих его сочинениях. Этот рассказ можно рассматривать как один из первых фактов реализации художественного принципа А. Платонова — соединение научного и художественного, обыденного и бытийного, природного и онтологического.

Писатель обращается в рассказе к концепции активного переустройства мира, всей Вселенной, для чего использует известный в науке и культуре образ, ставший мифологемой,— образ Архимеда. Этот символ вечного стремления человека к преобразованию природы нужен писателю, чтобы подчеркнуть новаторство героя в деле «переустройства». Платоновский Маркун знает, где находится точка опоры: «Эта точка была под твоими ногами — это центр земли» (I, 261). Для писателя центр земли выступает точкой мифологически маркированного пространства (об этом подробнее см. [3]).

Не менее важной для понимания отношения автора к идее «перевернуть землю» оказывается аллюзия к поискам тяги земной в песенном и преимущественно былинном фольклоре [2] (традиционный мотив былин о Святогоре, Самсоне, духовных стихов об Анике-воине). В связи с авторской отсылкой к образу похваляющегося богатыря в повествовании возникает важная для

1 Цитаты даются по собр. соч. А. Платонова [5]; в скобках указывается номер тома и страница.

писателя тема индивидуализма и прагматизма — она служит испытанием «механистической» идеи Маркуна. Платонов подвергает сомнению итоги творческого акта героя.

Имя Архимеда ассоциируется с началом формирования трудно выразимого в рациональных терминах представления о золотом правиле механики: выигрывая в силе, проигрываешь в пути (т. е. существует некий баланс между силой, совершаемой работой и суммарным путем, необходимым для достижения результата).

«Золотое правило механики» тесно связано с понятием энергии. Это привлекает А. Платонова и его героя: возможность найти источники энергии в количествах, необходимых для перевоссоздания Вселенной. С этой идеей связано и первое начало термодинамики, в суть которого оказывается посвящен платоновский герой: невозможность существования вечного двигателя, который совершал бы работу, не черпая энергию из какого-либо источника. Маркун нашел этот источник — «неограниченное количество естественных сил (воды, ветра)». «Итак, мощность будет возрастать бесконечно; предел ее — прочность металла, из которого сооружены моторы» (I, 27). Герой уверен, что «такой металл есть: он просто один из видов мировой энергии, вылитой в форму противодействия» (I; 27). Через эти рассуждения становится понятна истинная цель механика-изобретателя: «моя машина — пасть, в которой может исчезнуть вся вселенная в мгновение, принять в ней новый образ, который еще и еще раз я пропущу через спирали мотора», «.. .я спущу в жерло моей машины южный теплый океан и перекачаю его на полюсы»

(I, 27).

Механистический подход определен естественнонаучным, технократическим типом сознания героя Андрея Платонова. Идея его проста: умирать по одному — малый всплеск энергии, смерть всех — дает энергетическую бурю, достаточную для воскресения всех ушедших ранее.

А. Платонов в своей художественной концепции очевидно исходит еще из одного физического закона — второго начала термодинамики, который предполагает «тепловую смерть Вселенной», т. е. допускает в какой-то период конец Вселенной.

Герой Платонова пытается противостоять, точнее, повернуть вспять необратимый процесс рассеивания энергии. Этот процесс в физике получил название энтропии. В современной науке — и естественной и гуманитарной — термин

широко употребляется как мера необратимости каких-либо процессов: в физике — мера вероятности осуществления какого-либо макроскопического состояния; в теории информации — мера неопределенности какого-либо опыта (испытания), в исторической науке — для выражения феномена альтернативности истории, как инвариантность и вариативность исторического процесса (о символике энтропии в творчестве А. Платонова см. [1]).

Значимой в данном контексте оказывается художественная деталь, призванная еще раз подчеркнуть естественнонаучный склад ума героя, а также реализовать мотив оторванности его от мира (=человеческой общности): «Маркун любил чертежи больше книги» (I, 26).

Очевидно, что и христианские истины стали частью мировоззрения Платонова, частью художественного сознания писателя. Сам он, вспоминая о своем детстве, говорит о важности нескольких моментов: «Я родился в слободе Ямской, при самом Воронеже. < ..> В Ямской были плетни, огороды, лопуховые пустыри, не дома, а хаты, куры, сапожники и много мужиков на Задонской большой дороге. Колокол «Чугунной» церкви был всею музыкой слободы, его умилительно слушали в тихие летние вечера старухи, нищие и я» (III, 487). Значимым для будущего писателя стало обучение в церковно-приходской школе: «Была там учительница — Аполлинария Николаевна, я ее никогда не забуду, потому что я через нее узнал, что есть пропетая сердцем сказка про Человека, родимого «всякому дыханию», траве и зверю, а не властвующего бога, чуждого буйной зеленой земле, отделенной от неба бесконечностью.» (III, 487).

Идея рассказа «Маркун», вероятно, была предопределена влиянием ветхозаветных книг. Образ Маркуна — нового «кудесника»-творца нужен был Платонову для того, чтобы художественно ярко выразить мысль об отступлении человеческого мира от ценностей «первотворе-ния»: на земле и во вселенной вновь хаос, и задача его героя — «упорядочить» жизнь, восстановить высшую истину и справедливость. Это дано только человеку мыслящему, познающему реальность, человеку совестливому и чистому как духовно, так и телесно.

«Чистота» героя абсолютна, в забытом когда-то листочке он прочел: «А вчера я видел во сне свою невесту. Но ни одной девушки я никогда не знал близко. Кто же та?» (I, 25) Невеста из сна; «веселый пароход с смеющимися красавицами»; девушка, «которая маячила в синем сумраке

красноватой юбкой» — это образы с поля битвы духа и плоти, борьбы, которая непрерывно происходит в человеке, чье избранничество осознается им самим, и чем величественнее задача, тем ожесточеннее борьба.

Герой с именем Маркун, в семантике которого заключен смысл «испачканный грязью», как и сам автор, Андрей Платонов, ощущают необходимость преодоления предвзятого отношения к себе и таким, как они: «Вы говорите о великой целомудренной красоте и ее чистых сынах, которые знают, видят и возносят ее. Меня вы ставите в шайку ее хулителей и поносителей, людей недостойных и не могущих ее видеть, а потому я должен отойти от дома красоты — искусства, не лапать ее белые одежды. Не место мне, грязному, там» (III, 488).

Маркун, инженер-изобретатель, он же философ-«странник», проходит путь испытаний, подобно сказочному герою, переживает инициацию, обретает истину и тем самым решает художественную задачу автора произведения.

В другом рассказе Платонова — «Потомки солнца»,— как и в устной народной традиции, поэтизируется творческое дерзание человека. Фольклору в целом близка идея избранничества, тема необыкновенной участи тех, кто, пройдя через цепь испытаний, достигает желанной цели. Так и А. Платонов с первых строк своего рассказа заставляет увидеть в «нежном, печальном ребенке» — будущего героя, предназначение которого сделать то, «что невозможно и чего не может быть на земле, но чего хочется» [5. С. 32]. В еще не сформированном сознании маленького героя соединились символы реального и метафизического, мира механизмов, машин и мира души: поле и небо, колокольный звон и рев паровозного гудка. В повествовании возникает тема сиюминутного, привычного существования и тема счастья, «которое придет завтра».

В новом мире, который будет строить главный герой рассказа — инженер Вогулов, нет места для сострадания. Ницшеанский принцип «любови к дальнему» писатель пытается актуализировать в тексте через материнскую и вообще родительскую любовь к ребенку. Заданные с первых строк два плана — мифологический (метафизический) и реальный — получают развитие в мотиве странничества. Темные, клокочущие силы — это новый подход к изображению вселенской энергии, которую в новую эпоху пытается подчинить себе человек: «Упорнее и нестерпимее вонзались мысль и машины в неведомую,

непокоренную, бунтующую материю и лепили из нее раба человеку» [5. С. 33].

Проходит некоторое время — и инженер Вогулов, «тот самый нежный мальчик», который видел «радостные сны» [5. С. 33], руководит кардинальной технической перестройкой земного шара. Фамилия героя обращает нас к фольклорным преданиям о древнем народе — вогулах. Вогулов — это и есть «дитя» наро-да-странника, которое выросло и теперь готово работать «бессменно, бессонно, с горящей в сердце ненавистью, с бешенством, с безумием и беспокойной неистощимой гениальностью» [5. С. 33]. Инженер-пиротехник Вогулов открывает «взрывчатый состав неимоверной чудесной мощи» — ультрасвет («не вещество, а энергия — перенапряженный свет <.>, энергия, рвущаяся обратно в мир к «нормальному» состоянию со странной, истребительной, неимоверной, не выразимой числами силой»). Теперь у Вогулова все было «для постройки из земли дома человечеству». Перед нами еще один мифологический мотив — мотив «упорядочения хаоса», который заявлен через тему великого строительства и переустройства планеты.

«Далекие миллионы людей (здесь и далее в цитируемом тексте курсив наш.— И. Г)» [5. С. 35] начинают под руководством Вогулова «великую героическую работу», но оказывается, что для осуществления задуманного нужно новое сознание. К такому совершенно иному типу сознания пришел в результате огромной внутренней работы главный герой рассказа. Новизна обретенного «пламенного сознания» (=«прометеев-ский тип») подчеркнута отсылом к христианской, ветхозаветной мифологии творения мира: воскресить человечество (« далеких и умерших») может только сатана (букв. «противник») мысли. «Сатана мысли» — именно так первоначально назывался этот рассказ. Исходная идея ясно выражена в следующих строках, сохраненных автором: «Чтобы земное человечество в силах было восстать на мир и на миры и победить их — ему нужно родить для себя сатану сознания, дьявола мысли и убить в себе плавающее теплокровное божественное сердце» [5. С. 36].

В такие переломные минуты спасительной для него оказывалась социальная идентификация: «и пел, чтоб опомниться, рабочие песни — других он не знал». Платонов передает ощущение, что всё не так, как казалось: «И никто не знал, что было сердце и страдание у инженера Вогулова. Такое сердце и такая душа, каких не должно быть у человека» [5. С. 39].

Нечеловеческие страдания и боль привели к тому, «что не мог уже умереть» [5. С. 40]. Гибель души — смысловая, онтологическая неудача человека, но герой существует на уровне вечности, теперь он живет не «теплокровным божественным сердцем» и не душой, а мозгом «невиданной, невозможной, неимоверной мощи» [5. С. 40]. Герой существует в зеркальном, метафизическом мире, где «любовь стала мыслью, и мысль в ненависти и отчаянии истребляла тот мир.» [5. С. 40]. Так любовь, которая созидает, в художественной концепции А. Платонова оборачивается своей онтологической противоположностью — ненавистью, а жизнь меняется местом со смертью.

Таким образом, рассмотренные рассказы, во многом созвучные другим ранним произведениям А. Платонова, в силу особенностей своей поэтики являются весьма трудными для интерпретации. Ключом, с помощью которого приот-

крывается многомерная концептуальная организация авторской картины мира, становятся образы и мотивы, сконструированные соединением естественнонаучного и художественного типов сознания.

Список литературы

1. Баршт, К. А. Поэтика прозы Андрея Платонова. СПб. : Филол. ф-т СПбГУ, 2005. 480 с.

2. Былины / сост., вступ. ст., подгот. текстов и коммент. Ф. М. Селиванова. М. : Сов. Россия, 1988. 576 с.

3. Голованов, И. А. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX-XXI вв.). Челябинск : Энциклопедия, 2009. 251 с.

4. Малыгина, Н. М. Андрей Платонов: поэтика «Возвращения». М. : ТЕИС, 2005. 334 с.

5. Платонов, А. Собр. соч. : в 3 т. М. : Сов. Россия, 1984-1985. Т. 1. 464 с. Т. 3. 576 с.

Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 33 (248). Филология. Искусствоведение. Вып. 60. С. 142-144.

С. П. Горбунов

ПРИМИТИВНАЯ КАРТИНА МИРА В СЕМИОТИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ПОЭТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА ДЖ. МОРРИСОНА

Статья описывает специфику проекции примитивного мировоззрения через семиотику поэтического дискурса американского поэта и рок-музыканта Дж. Моррисона.

Ключевые слова: поэтический дискурс, семиотическое пространство, примитивная картина мира.

Любая естественная языковая система создает своеобразную проекцию окружающего мира, пропущенную через призму личного опыта индивидуума либо социума — группы носителей определенной языковой системы. Отображенные в нем элементы могут в сумме привести к единой системе представлений, коллективной установке, являющейся в большинстве случаев укоренившейся в сознании нормой, обязательством, если так можно выразиться, для всех носителей языка. Свойственный некоему языку способ введения онтологических представлений в массив эмпирических данных отчасти является универсальным и в то же время национально-специфичным, благодаря чему носители различных языков способны воспринимать окружающую действительность

по-разному [1. С. 26]. Здесь стоит вспомнить, что такая картина мира, которая многими учеными определяется как «наивная» или «примитивная», отличается в определенной степени от «научной» картины мира и что каждый язык, включая специфический язык индивидуума, создает свой пространственно-временной континуум — вселенную, состоящую из персонально генерированной материи познания окружающей действительности. Уместно будет привести метафору Т. В. Булыгиной — «понимание чужой языковой картины мира сродни тому, как вы примеряете солнечные очки от различных производителей — один и тот же объект выглядит по-разному в связи с отличными свойствами очков преломлять и отображать солнечный свет» [2. С. 12].

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.