CC BY
56
Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 23 (352). Филология. Искусствоведение. Вып. 92. С. 17-20.
И. А. Голованов
ПОИСКИ ГЕРОЯ ВРЕМЕНИ В ПУБЛИЦИСТИКЕ И ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТВОРЧЕСТВЕ А. ПЛАТОНОВА 1920-Х ГОДОВ
Анализируется своеобразие осмысления героя времени в публицистике и художественном творчестве Андрея Платонова. Утверждается, что в произведениях писателя с самого начала предстает полисемантичный и противоречивый тип персонажа, парадоксально соединяющий в себе активное и пассивно-созерцательное начала.
Ключевые слова: Платонов-художник, Платонов-философ, текст, образ, мотив, избранничество, демонизм.
Особенности художественного взгляда А. Платонова в начальный период его творчества во многом были определены спецификой эпохи: в 1920-е гг. не надо было искать идею времени, она была очевидной - рождение нового мира и человека. Однако писателю важно было определиться: кто является носителем этой идеи? Кто воплотит ее в жизнь? Или в более традиционной для русской литературы формулировке: кто герой нашего времени? В поисках героя времени Платонов обращается к художественному опыту своих предшественников - А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, Ф. М. Достоевского, изучает наследие отечественных и западных философов - В. Соловьева, Н. Федорова, Н. Бердяева, Ф. Ницше, О. Шпенглера и др.
Уже в первых рассказах - «Маркун», «Сатана мысли» - видна попытка писателя представить своего героя [см. подробнее: 1]. Поиски его будут продолжаться и в дальнейшем (в рассказах «Происхождение мастера», «Луговые мастера» и других). Важно подчеркнуть, что с самого начала в художественном дискурсе Платонова складывается полисемантичный и противоречивый тип персонажа, парадоксально соединяющий в себе активное (творец-кудесник, практик-преобразователь) и пассивно-созерцательное («усомнившийся», «сокровенный человек») начала. Крайнюю степень выражения двух этих начал мы обнаруживаем в русском фольклоре - в эпических сюжетах о Емеле (или Иванушке-дурачке) и о Василии Буслаеве. Сказочный Емеля предстает как выражение созерцательного, а былинный Васька Буслаев - активно-деятельностного типа поведения. В русском фольклоре при этом очевидна мысль, что и та, и другая идеи жизнестроения в равной степени присущи русскому народу, что и составляет его сущность и загадку.
Интересна в этом смысле своеобразная «помощь», которую оказал Платонову О. Шпенглер своей широко известной сегодня книгой «Закат Европы» и другими произведениями, написанными позднее и разъясняющими точку зрения автора. Как кажется, появление русского перевода в 1923 г. дало возможность писателю в заочном споре-дискуссии с западноевропейским мыслителем уточнить собственные философские взгляды на земную историю, в частности, на пути преобразования Вселенной. Действительно ли человечество в целом и человек в частности утратили способность к творчеству? Что есть технические открытия -результат силы или бессилия? Есть ли еще у человека силы для «возвращения» природной одухотворенности мира? В итоге Андрей Платонов совершает одно из значительных художественных открытий русской литературы ХХ в. - признание возможности соединения, «синтеза претворенной действительности и просветленного сознания» [3].
Платоновские персонажи по-настоящему становятся понятны тогда, когда мы видим в них русский «извод» общечеловеческих стихий, пороков и страданий. Судьба русского народа такова, что многие из его внутренних сил, возможностей и органических способностей не получили настоящей реализации. Русский человек всегда доверял (и доверяет?) знанию, науке, поэтому находится в постоянном поиске (скитании, странничестве). Отсюда и ключевое противоречие русской личности: быть «соборным», признавать право большинства и одновременно проходить путь «блудного сына». Отсюда склонность разрушить всё «до основания», всё подвергнуть сомнению (Васька Буслаев) - нет абсолютной истины, нет непререкаемых авторитетов, вплоть до принятия идеи «Бога нет» или даже - «Бог умер». Человеку
лишь на определенном этапе своего жизненного пути (и не обязательно в старости) дано понять, что он имеет, наследником какого редкого богатства он является.
В статьях 1920 г. «Христос и мы» и «Да святится имя твое» вполне в соответствии с логикой философской концепции обновления или «воскрешения» (по Н. Федорову) мира Платонов обращается к образу Христа, наполняя его своими, новыми для традиционного сознания смыслами: «Мертвые молитвы бормочут в храмах служители мертвого Бога» [6. С. 592]. Для А. Платонова Христос - великий пророк гнева и надежды, а не проповедник «покорности слепому миру и озверевшим насильникам». В первой из названных статей полемически утверждается, что главный завет Христа - «царство божие усилием берется». Для автора это означает «борьбой, страданием и кровью, а не покорностью, не тихим созерцанием зла». А. Платонов, таким образом, признает идеал героического бытия и избранничества.
Идеи этой статьи о необходимости зла, но понятого по-особенному, по-платоновски, будут реализованы в его художественном творчестве. «Тут зло, но это зло так велико, что выходит из своих пределов и переходит в любовь - ту любовь, ту единственную силу, творящую жизнь, о которой всю свою жизнь говорил Христос и за которую пошел на крест. Не вялая, бессильная, бескровная любовь погибающих, а любовь-мощь, любовь-пламя, любовь-надежда, вышедшая из пропасти зла и мрака, - вот какая любовь переустроит, изменит, сожжет мир и душу человека» [6. С. 592].
Рассмотрим несколько аспектов проблемы преодоления демонизма в творчестве Андрея Платонова. Первый связан с расширением самой проблемы демонизма. Герой А. Платонова соединяет в себе черты, которые у писателей-предшественников были распределены по нескольким персонажам (ср., например, Фауст и Мефистофель у Гете). И если Лермонтов соединил в Демоне рефлексию, скепсис и бунт, то Платонов пошел дальше, но, как часто бывает у этого писателя, «не вперед», а «назад», к началу, к исходному, изначальному смыслу. Его демонические герои преодолевают демонизм, отказываясь от похоти и физической любви, стремясь сохранить силы для великих свершений.
В словаре В. И. Даля слово демон определяется следующим образом: «злой дух, дьявол, сатана, бес, черт, нечистый, лукавый» [2. Т. 1. С. 427]. Все в одном ряду, все персо-
нажи близки в своей принадлежности к миру зла, но что-то не дает нам назвать героя поэмы Лермонтова сатаной или дьяволом. Культурная память и традиция употребления этих имен в художественной литературе должна бы снять эту проблему: существует определенный ряд русских и западноевропейских произведений XIX в., основанных на вариациях сюжета о падшем ангеле, восставшем против бога (см., например: «Потерянный рай» Дж. Мильтона, «Каин» Дж. Байрона, «Фауст» Гете, стихотворения «Демон», «Ангел» А. С. Пушкина и др.). Как отмечают исследователи, поэт «вполне оригинален и в разработке сюжета, и в трактовке главного образа, который как бы совмещает человеческие искания Фауста с мефистофельским отрицающим началом и с мятежностью героев Мильтона и Байрона [4. С. 130-131].
Демон у Лермонтова «усомнился», он находится в состоянии рефлексии духовного поиска (стремится узнать прежде всего связь индивидуального бытия с судьбами человечества и законами мироздания), для него характерен бунт против бога (неприятие коренных, незыблемых законов мироздания), он вопрошает и обвиняет. По мысли автора, человеческая душа несовершенна, так как несовершенен мир. Переплетение в поэме символических мотивов - космической (вселенской) мифологии, язычества и христианства, с одной стороны, и социально-исторических мотивов, связанных с особенностями эпохи 20-30-х гг. XIX в. - с другой, весьма характерно. Индивидуально-личностный аспект этой проблемы определен «апофеозом и трагедией свободной страсти» [4. С. 131].
Платонов избирает другое имя для своего героя - сатана. По В. И. Далю, сатана «кто во лжи, по кичливости духа; дьявол, кто во зле по самотности; демон, кто в похотях зла, по любви к мирскому» [2. Т. 4. 427], то есть желает зла из-за любви к земному, к людям.
Герои платоновских рассказов и повестей 1920-х гг. (Маркун, Вогулов, Кирпичников, Жох, Жмых и др.) - образы-персонажи, соединяющие в себе смысловые уровни мифологии, фольклора и литературы. Например, образ Маркуна в одноименном рассказе Платонова - воплощенная идея избранничества, необыкновенной участи того, кто, пройдя цепь испытаний, достигает поставленной цели, невзирая на жертвы и потери. Эта же (мифологическая по происхождению и фольклорная по наиболее последовательной реализации) идея оказывает-
Поиски героя времени в публицистике и художественном творчестве А. Платонова.
19
ся плодотворной и в рассказе «Потомки солнца». С первых строк названного рассказа Платонов заставляет читателя увидеть в «нежном, печальном ребенке» будущего героя, предназначение которого - сделать то, «что невозможно и чего не может быть на земле, но чего хочется» [5. С. 32]. В еще не сформированном сознании этого персонажа соединились символы реального и метафизического: поле, небо, колокольный звон и рев паровозного гудка.
Заданные писателем два плана - мифологический (метафизический) и реальный - получают развитие в мотиве странничества, который лишь намечен - отдельными неразвернутыми строками: «Но он рос во сне»; «...днем было только солнечное пламя, ветер и тоскливая пыль на дороге» [5. С. 32]. Проходит время - и инженер Вогулов, «тот самый нежный мальчик», который видел «радостные сны» [5. С. 33], руководит перестройкой земного шара.
Семантика родового имени героя отсылает к преданиям о древнем народе вогулах, который был способен перемещаться на большие расстояния ради сохранения себя и обретения гармонии с природой. Вогулов - это и есть «дитя» народа-странника, которое выросло и теперь готово работать «бессменно, бессонно, с горящей в сердце ненавистью, с бешенством, с безумием и беспокойной неистощимой гениальностью» [5. С. 33]. Мотив безумства двоится: сама земля с развитием человечества «становилась всё более неудобна и безумна», и человек, взявшийся за переустройство земли, оказывается безумен (это безумие фольклорного Иванушки-«дурачка»!), так как взялся, с точки зрения обыденного сознания, за нечеловеческую миссию: «План Вогулова был очень прост» - нужно было лишь покорить силы ветра и направить их в необходимом человеку направлении: «это стало необходимостью, это стало вопросом дальнейшего роста человечества» [5. С. 33].
Так в огне и пламени энтузиазма, доведенного до предела и преодолевшего его (о чем говорят постоянные, диссонирующие с основной идеей характеристические детали утраты сознания: «раскалил свой мозг», «бессонница», «ненависть», «бешенство», «безумие» и «беспокойство»), и существует герой. В такие минуты спасительной для него оказывалась социальная идентификация: «и пел, чтоб опомниться, рабочие песни - других он не знал». Другой важный смысловой аспект - «возвращение»
героя к человеческому. Первая часть рассказа рифмуется своим смыслом с последней. В начале рассказа - мальчик, еще не «отпавший» от матери и отца, от человеческого сообщества, в финале - «сатана мысли», у которого есть боль в сердце - память о любимой девушке («Он двадцати двух лет полюбил девушку, которая умерла через неделю после их знакомства»).
Нечеловеческие страдания и боль привели к тому, «что не мог уже умереть» [5. С. 40]. Гибель души героя - смысловая, онтологическая неудача человека, но герой существует на уровне вечности, теперь он живет не «теплокровным божественным сердцем» и не душой, а мозгом «невиданной, невозможной, неимоверной мощи» [5. С. 40]. Герой существует в зеркальном, метафизическом мире, где «любовь стала мыслью, и мысль в ненависти и отчаянии истребляла тот мир.» [5. С. 40]. Так любовь, которая созидает, в художественной концепции А. Платонова оборачивается своей онтологической противоположностью - ненавистью, а жизнь меняется местом со смертью.
Особенностью словесного дискурса А. Платонова является единство процесса эстетического осмысления действительности, в котором через созерцание, отбор, монтаж писатель приходит к синтезу и художественному открытию. Становится ясным, что нравственные ценности существуют, даже если они не соответствуют реальной действительности. И сверхзадача писателя - создать художественный образ-гештальт претворенной реальности.
При этом его волнует проблема избранничества. Избранничество - это в контексте нашего разговора вид демонизма, предназначение, принятое программой поведения личности, поколения, народа, человечества в качестве «внутренней формы» судьбы. Оно может мотивироваться авторитетом Традиции, личной одержимостью (= гордыней) или трансцен-дентно - внушением Откровения, знаменова-нием фактов мистического опыта, метаистори-ческим сценарием родовой вины или Божьего попущения, сакральным указанием благословляющего жеста ангела, жреца, учителя, духовника, родителя.
Бытовая интуиция избранничества чревата сомнением в исполнимости, более того - в не-угаданности его смысла: на этой почве вероисповедный образ Промысла незаметно подменяется языческим стереотипом Судьбы (в реплике Печорина: «Верно, было мне назначение высокое <...> Но я не угадал этого назна-
чения»). М. Лермонтову принадлежит исходная модель русского отношения поколений. В «Думе» («Печально я гляжу на наше поколенье...», 1838) «я» автора-героя то противостоит современникам, то включается в поколенче-ское «мы», то свершает немыслимое - смотрит на поколение 30-х гг. «из будущего».
Н. Фёдоров обосновывает гипотезу вторичного рождения отцов детьми как единственный и необходимый путь спасения человечества и Вселенной. Если «человек не произведение только природы, но и дело или создание искусства», то в союзе человека и искусства с Натурой есть обетование рукотворного Преображения.
А. Платонов был убежден, что правда приходит в форме лжи (это форма ее самозащиты); например, если читать Ф. Ницше «наоборот», мы увидим картину утверждения положительного идеала через их отрицание.
Статья «Преображение», впервые опубликованная А. Платоновым 1 мая 1920 г., уже в заголовке содержит скрытую игру «старыми» и «новыми» смыслами. В христианской традиции Преображение Господне - один из двунадесятых церковных праздников православной церкви (6/19 августа), когда апостолам открывается божественная сущность Иисуса, в широком смысле - Истина предназначения, момент ее узнавания. А 1 мая - день Весны и Труда, солидарности трудящихся во имя великой цели - построения первого в мире справедливого государства рабочих и крестьян. Это праздник высвобождающейся энергии природы, направленной на уничтожение старого и воплощение нового проекта жизнеустройства.
Масштабность авторских задумок обусловливает необходимость обращения писателя к грандиозному сюжету библейского мифа сотворения земли и всего сущего. К этой «древней книге» отсылает читателя эпиграф: «Земля была темна и неустроена» [6. С. 589] (ср. Быт. 1:2). Андрею Платонову, учившемуся в церковно-приходской школе, конечно, была известна и очевидно близка важная идея из Нового Завета - идея новотворения мира (ср. Рим. 5:17). При этом обновление мира, как и его первотворение, сконцентрировано вокруг человека (1 Кор. 15:45-49; ср. Быт. 1:26): «Через тьму, хаос, зверя из земных глубей пронесся огонь чистого желания и вспыхнул непога-
сающим светом в душе последнего создания - человека. Вспыхнул со страшною разрушающей мощью, ибо человек - великий творец. Он одинаково радуется и при разрушении, и при созидании: ведь разрушение - начало творения, а в конце творения уже оживает семя разрушения...» [6. С. 589]. Платонов подчеркивает, что обновленный мир требует нового человека, обладающего творческой энергией: «И он преобразил Землю, чтобы так же было здесь свободно и прекрасно, как в далекой небесной мечте о рае» [6. С. 590]. Заканчивается статья гимном человеку, перед которым открывается величественная историческая перспектива преобразования Вселенной.
Рождение бога-человека, сына человеческого (по Н. Федорову) «сильнейшего из детей земли», изменило расстановку сил: человек почувствовал себя единственным повелителем вселенной. «Человек и труд овладели друг другом» [6. С. 590]. Человек, по примеру Христа, осознал себя, «обручился с трудом», «труд стал смыслом жизни вселенной, когда стал смыслом человека». Завершается статья прославлением труда: «Труд - истинная мать жизни. Да святится же имя Его!»
Таким образом, А. Платонов в своем творческом наследии отстаивал философию «бытия как деяния» (Н. Федоров), его герой - не с неба, а «из грязи», от земли.
Список литературы
1. Голованов, И. А. Мифо-фольклорные мотивы в рассказе А. Платонова «Маркун» // Че-ляб. гуманитарий. 2011. № 3 (16). С. 16-20.
2. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1-4. М., 1989-1991.
3. Дырдин, А. А. Андрей Платонов и Освальд Шпенглер: смысл культурно-исторического прогресса [Электронный ресурс]. URL: http://www.hrono.ru/proza/platonov_a/dyrdin3. html.
4. Лермонтовская энциклопедия / гл. ред. В. А. Мануйлов. М., 1981.
5. Платонов, А. Усомнившийся Макар : рассказы 1920-х гг.; стихотворения / вступ. ст. А. Битова. М., 2009.
6. Платонов, А. Фабрика литературы: Литературная критика, публицистика / сост., ком-мент. Н. В. Корниенко. М., 2011.
