CC BY
153
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 1
С.И. Кормилов, Г.А. Аманова
МЕТРИКА, РИФМА И СТРОФИКА В РУССКИХ ПЕРЕВОДАХ ИЗ КОРЕЙСКОЙ ПОЭЗИИ
(А.А. Ахматова, А.Л. Жовтис, Г.Б. Ярославцев)
Статья третья1
Из-за различия просодий ритм в русских переводах с некоторых восточных языков передается чрезвычайно условно. Немногочисленные переводчики корейской поэзии по-разному пытаются дать русский художественный аналог иноязычных приемов. В данном исследовании с точки зрения стиховедения рассматриваются работы трех переводчиков разного таланта и разной квалификации.
Ключевые слова: стих, полустишие, размер, стопа, рифма, строфа.
The translation of the poems from some oriental languages has the conditional character, because they have a varied prosody. Russian translators of Korean poetry, who are not numerous at present, tried to find the ways for artistic translations of the poetic methods of the foreign languages. The authors of this work to investigate of the translations of Korean poems made by the Russian translators, whose level of the skills and qualifications were not the same.
Key words: verse, hemistich, metre, metric foot, rhyme, stanza.
Г.Б. Ярославцев (1930-2004), в отличие от Ахматовой и Жовти-са - востоковед, окончил китайское отделение Московского института востоковедения. До 1990 г. работал редактором в Гослитиздате (издательстве «Художественная литература»), в частности, редактировал «Корейскую классическую поэзию» в переводе Ахматовой. Сам переводил с китайского, вьетнамского, тайского языков. В 1975 г. перевел 25 стихотворных вставок в корейскую прозу (из них 22 -в знаменитую «Повесть о верной Чхунхян...»), в том числе разными формами силлабо-тоники - 19 и дольника - 6. Рифмы использованы во всех силлабо-тонических стихотворениях (правда, в одном рифма тавтологическая, т. е. повторяется на конце стихов одно и то же слово), три дольниковых не зарифмованы и в одном рифма тавтологическая [Классическая проза., 1975: 254, 266, 302, 341-346, 355-357, 360, 362-365].
1 Статью первую см.: Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2013. № 5. С. 92-115; статью вторую - там же. 2013. № 6. С. 75-93.
В 1977 г. Ярославцев выступил в числе 13 переводчиков (включая Ахматову и Жовтиса) подборки корейской поэзии, вошедшей в специальный том серии «Библиотека всемирной литературы» [Классическая поэзия..., 1977: 407, 408], но это только три произведения (из 263) общим объемом в 16 стихов, а именно «Дикая роза», «Беседка Лимгён на реке Хвансан» и «В Шеньяне расстаюсь с другом из родных мест» Чхве Чхивона (857-?). Первое существует также в переводе Жовтиса. У него это 16 строк 3-иктного дольника на дактилической основе без пробелов, но синтаксически и клаузулами разделенные на четверостишия (после каждых трех женских окончаний следует мужское, более подходящее для завершения строфы [<Холшевников>, 2005: 59]): «Пышная черная роза // В поле цветет одиноко. // Ветка к земле пригнулась, // Тень от нее дрожит» и т.д. [Жовтис, 1983: 88]. Ярославцев решил, что корейскому поэту IX в. надлежит выглядеть более «классичным» как по русским, так и по китайским понятиям. У него не дактилический белый дольник средней величины, а ровный длинный - 5-стопный - дактиль с рифмами через нерифмующийся стих (АбВб), графически разделенный горизонтальными пробелами, которые, однако, не отмечают цезуру, так как приходятся на разные места в строке:
Дикая роза, расту на заброшенном поле, В уединении тонкие ветки клоню. Северный ветер утихнет - и я неподвижна, Дождь прошумит - аромат свой подолгу храню.
Выгадала не поэзия, а типография, поскольку у Ярославцева строк вдвое меньше, чем у Жовтиса. Два других его перевода из Чхве Чхивона также зарифмованы: четверостишие про беседку -попарно (аабб), про расставание с другом - по схеме абаб. Стихи в обоих текстах тоже длинные, но в первом случае переводчик прибег к 6-иктному дольнику, на сей раз правильно разделив его по цезуре («Окутаны горы дымкой. Широкий речной простор. // В зеркальной воде отразились деревня и зелень гор»), во втором же случае 6-стопный анапест с цезурным наращением графически поделен на полустишия - строчные буквы в начале четных строк и рифмовка показывают, что это именно полустишия, а не стихи (в подборке «Библиотеки всемирной литературы» это частый прием, только большинство других переводчиков, в отличие от Ярославцева, там предпочитает дольник и еще более раскованный стих): Повстречались - недолгая радость: в горы Чу воротилась весна. Вот опять предстоит разлучиться, и слезами наполнен платок. Жизнь гонимого ветром скитальца то уныньем, то верой полна. Земляка на чужбине увидеть
удивительный случай помог!..
Впоследствии Ярославцев счел, что рифмованный силлабо-тонический стих, да еще всячески усложненный, весьма подходит и для переводов корейского поэта ХХ в.
В 1984 г. он опубликовал подборку переведенных им стихов Ким Соволя. Другой востоковед, Л.В. Галкина, снабдила Ярославцева подстрочниками. По пути того или иного предшественника он не пошел. В частности, к рифмовке, в том числе замысловатой, он тяготел гораздо больше, чем Жовтис. Правда, лидирующим размером у него остался 5-стопный ямб (как в русской поэзии ХХ в.). Но это всего лишь три стихотворения из 31 [Ким Соволь, 1984: 9-10, 14, 22-23]2, правда, одно из них, «Родина», четырехчастное. Только 3-иктный дольник (с. 16, 17) и 4-3-стопный ямб (с. 12, 13) употреблены по два раза. Остальные 24 стихотворения наделены каждое своим собственным размером или сочетанием размеров (27 размеров и их сочетаний на 31 произведение!), чего отнюдь не было в оригиналах. И почти никаких намеков на свободный стих. Г.Б. Ярославцев постарался выставить форму поэзии Ким Соволя как довольно-таки разнообразную, оставаясь в пределах русского классического стиха и дольника. Если это «ахматовский» путь, то доведенный до абсурда. Более или менее адекватных аналогов оригиналам этот переводчик не нашел, да и не старался искать. От «самого национального из корейских поэтов нового времени» [Галкина, 1984: 8], как сказано в предисловии к публикации, на уровне стихотворной формы во многих случаях почти ничего не осталось.
В рамках 5-стопного ямба Ярославцев тоже хотел показать себя (а, по сути, вовсе не Ким Соволя) наиболее изобретательным. В каждой части «Родины» две строфы. В первой части одно четверостишие со сплошными дактилическими окончаниями (совершенно не характерными для корейского языка), другое с тремя зарифмованными женскими: поглотила-растила-сроднило (что тоже чуждо корейцам) - и заключительным дактилическим в рефренном слове «родина!» Вторая часть (обе строфы) упорядоченной неполной рифмовкой ЖЖДЖ («Весною птиц лесных повсюду пенье, //Азалий горных пышное цветенье, // А осенью в ручье листы кленовые // Плывут себе, несутся по теченью» (с. 9)) напоминает персидские рубаи, но к китаисту Ярославцеву эта форма пришла, конечно, из литературы, знакомой ему в оригинале: «Разновидностью уставного стиха ш и являются четверостишия, т. наз. "оборванные строки" (цзюэцзюи). Это как бы половинка обычного 5- или 7-сложного стиха, построенная по тем же законам. Нерифмованной в нем, как правило, остается только предпоследняя строка, она как бы подчеркивает следующую
2 Далее страницы этой подборки указываются в круглых скобках без отсылки к источнику.
за ней концовку» [Лисевич, 2001: 355]3. Ту же форму Ярославцев использовал в первой строфе четвертой части этого патриотического стихотворения Ким Соволя (с. 10) и в третьей строфе «Зова души», тоже патриотического (его начальные слова «Имя любимой» переводчик снабдил примечанием: «Автор посвятил это стихи родине, страдавшей под гнетом японской оккупации» (с. 24)), только дополнил ее рефреном «я называю» (он имеется лишь в первой и третьей строфах, в трех остальных его нет). Когда писались эти стихи, корейская литература старалась освободиться от многовекового китайского доминирования [Аманова, 2011: 12-18], а переводчик (точнее сказать, перелагатель) самого национального поэта «окитаил» как раз наиболее патриотические его произведения.
Ярославцев сделал корейца похожим также на араба или перса. Первая строфа третьей части «Родины» имеет два редифа (рифмуются слова, предшествующие повторяющемуся слову «родина»): «Скиталец я. Чужбиной стала родина, // Но сны мои не покидала родина. // Отец и мать в моих объятьях - родина. // Воспоминание о братьях - родина» (с. 9). Во второй строфе обычные женские рифмы ААББ. Однако редиф вновь появился в стихотворениях «Много дней спустя» и «Красный прилив». В переводе «Много дней спустя» первое двустишие (двустишия разделены пробелами) - «Пусть много дней спустя ты вновь ко мне придешь, // Тогда тебе скажу одно: "Забыла"», второе - «Ты, может быть, меня в душе и попрекнешь, // Я повторю: "Грустила, но - забыла"» (с. 20). Во вторых строках двустиший рифмуются субстантивированное числительное одно и акцентуированный союз но, после которых следует повторяющееся слово «Забыла». В «Красном приливе» пробелов нет, а длинный Ан5 графически разделен на полустишия, записанные уступом. Первые два стиха (второе и четвертое полустишия) - с обычной рифмой прилив-бурлив, потом три стиха без рифм, а в конце двустишие, выделяющее в отдельную строку рефрен-редиф: «Быть подобным тебе я мечтаю, // О красный прилив, // Ликованье твое разделяю, // О красный прилив!» (с. 23).
Заключительная строфа «Родины» выбивается из всех традиций. В ней не четыре, а пять стихов, из которых только два рифмуются через два оставленных без рифм: забыты-забьгли-смерти-землю-сохранили. Так что в одном четырехчастном (17-строчном) стихо-
3 Вероятно, знаменитая ахматовская миниатюра 1956 г. «Не повторяй - (душа твоя богата) - // Того, что было сказано когда-то, // Но, может быть, поэзия сама - // Одна великолепная цитата» [Ахматова, 1999: 182] имела своим источником не рубаи, а цзюэцзюй (правильно так, а не «цзюэцзюи» [Китайско-русский., 1959: 705]). С фарси Анна Андреевна не переводила, зато в четырех переводах из Ли Бо и Ли Шан-иня форму цзюэцзюй использовала [Ахматова, 2005: 273-275], только в первом случае, в стихотворении «Без названия (К безымянной)», разделила стихи Я5 надвое.
творении четко просматривается стремление переводчика на малом пространстве попробовать то одно, то другое, то третье.
Простотой отличается построение пятистопноямбического стихотворения «Богатство, знатность, слава и почет». Согласно примечанию, в заглавие вынесен «традиционный в корейской поэзии символ эфемерности мирской суеты; они - ничто перед миром вечности, перед неумолимым ходом времени» (с. 22). Стиховая форма также традиционна для русской переводческой школы: регулярно чередуются мужские и женские окончания без рифм. Так переводили многие чан-сиджо и А.А. Ахматова, и А.Л. Жовтис. В оригинале строка состоит из полустиший в 7 и 5 слогов, преимущественно свойственных тогда жанру чанга, испытавшему влияние более развитой японской поэзии (это прямо «заимствованный из новой японской поэзии размер 7.5» [Тэн, 2003: 70]).
Еще один пятистопноямбический перевод назван Ярославцевым «Не знала». В корейском языке нет категории рода, но очень личный характер оригинала Ким Соволя позволяет утверждать, что род здесь должен быть мужским. Сравним подстрочный перевод Г.А. Амановой и стихи Ярославцева.
Нет, о луне, что еженощно всходит, Еще недавно я совсем не знала.
Тоска какая западает в душу, Еще недавно я совсем не знала.
Что можно так луною любоваться, Еще недавно я совсем не знала.
Что станет лик луны моею грустью, Еще недавно я совсем не знала
То, что луна ночью весной и осенью восходит одинаково, Я не знал раньше.
То, что я буду с разбитым сердцем от любви к тебе, Я не знал раньше.
Что луна яркая, откуда бы на нее ни глядеть, Я не знал раньше.
То, что луна однажды будет печальной, Я не знал раньше
[Аманова, 2011: 167]. (с. 14).
В оригинале рефрен значительно короче, чем неповторяющиеся строки; основной размер - 5.7 и 7.5.
Помкаыль опси памада тотнын тальто 5 7
Йечжонен мичйо моллассоё
Ирохке самучхике кырйо ольчульто 7 5
Йечжонен мичйо моллассоё
Тари амман пальгато чхйотаболь чурыль 7 5
Йечжонен мичйо моллассоё
Ичекым чотари сорымин чурын 6 5
Йечжонен мичйо моллассоё
«Мичйо моллассоё» [Ким Соволь, 1955: 101]. Переводчик и тут своеволен.
С рефреном, но вариативным, выполнен уже цитировавшийся перевод «Много дней спустя». В нем четыре ямбических двустишия. В первой половине стихотворения после 6-стопной строки, как было сказано, следует 5-стопный рефрен с редифом, вся вторая половина 6-стопная без редифа, т. е. в двух последних рефренных стихах рифмы нет кроме тавтологической. Первые же строки двустиший образовали было монорим: придешь-попрекнешь-нож, однако заключительное двустишие эту тенденцию перечеркнуло, в его первой строке слово на конце - тебе. У переводчика и здесь нет сколько-нибудь определенной установки; если есть, то только на разнообразие. В оригинале полустишия по 3-3-4 слога. Сопоставим оригинал и подстрочник Л.В. Галкиной.
Мои хуил танъсини чхачжысимйон Если, спустя много дней, ты придешь ко мне, Кы ттэе нэ мари «ичжоннора». Тогда слова мои [будут]: «Забыла».
Танъсини согыро намуримйон Если в душе упрекнешь ты меня, «Мучхок кыридага ичжоннора». [Я отвечу]: «Очень тосковала, но забыла».
Кырэдо танъсини намуримйон Если ты снова меня упрекнешь, «Миткичжи анасо ичжоннора». [Я отвечу]: «Не верила и забыла».
Онылдо очжедо ани икко И вчера и сегодня я не забываю [тебя],
Мон хуил кы ттэен «ичжоннора» Но спустя много дней, тогда [я скажу]: «Забыла»
[Галкина,1979: 150-151].
Выдержанный монорим, обнаруживающий в Ярославцеве именно китаиста, а не корееведа («Сейчас подавляющая масса китайских стихов имеет рифму (часто сквозную) <...>» [Лисевич, 2001: 356]), представлен в переводе «Весенние холмы». Его первое двустишие -«Изумрудный молодой ковыль словно хочет петь. // Ласковые белые лучи мне глаза слепят» (с. 14). Со словом слепят рифмуются последние слова остальных четырех двустиший, первые их строки остаются незарифмованными. Это напоминает также арабо-персидскую газель, но в переводах газелей первое двустишие зарифмовано и только потом рифма повторяется через строку. В четвертой строке «Весенних холмов» зарифмованы и полустишия: «Лепестки их желтые струят тонкий аромат». Длинный цезурованный размер, по сути, соединяющий в одной строке Х5 и Х3, особенно далек от ровного размера оригинала с полустишиями в 4-4-4-4 слога:
Согип пхурын коун чанди сорирадо нэрйонынтыт
Чэнъчжэнъхасин коун хэппйот нун ттыгне падыромне
Чачжу тарын чагын ккотква норан мулдын сангукхваен
Талго йотхын инсэ хылло наби пори чамчжэуне.
Поксанаму салгунаму пулгусыре чхвихайокко,
Кэчханъподыл пхаран качжи килге ныро орийне
Ире каттын пхарин сонын сорын тыси килге улго Морыл сирым чолдон кэнын тари покко хапхйомхане
Чхонъчхо чхоъчхо угочжин гот сонъи сонъи пулгын ккотсуп, Ккум качхи ури нимгва сонъмок чапко нолдон телсе
«Чхунганъ» [Галкина, 1979: 165].
Подстрочник Л.В. Галкиной:
Приятный зеленый молодой ковыль словно хочет петь. Светлые милые солнечные лучи слепят глаза.
В маленьких цветах, что часто носил тебе я,
в желтых хризантемах горных Сладкий тонкий аромат струится. И бабочки уснули.
Персики, абрикосы одурманили красным цветом. Плакучая ива вытянула свои длинные, зеленые ветки.
Тощий вол, проработавший весь день, протяжно, словно тоскуя, мычит. Беззаботно дремлющий пес вытянул лапы, зевает.
Там, где разрослась зеленая трава, где красные бутоны в зарослях цветов, Там, словно во сне, взявшись за руки, гуляли мы с любимой
[Галкина, 1979: 164].
Другой монорим Ярославцева в длинном стихе - «Словно капли ночного дождя» («Жизнь моя, как потечешь, куда повернешь?..»). Здесь четыре логаэдических двустишия. Строка, по сути, делится цезурой на полустишия Д3 и Амф2, но в четвертой строке цезура сдвинута на один слог (приходится на середину слова встанут), и потому сложный размер нарушен: «Глыбы гранита ли встанут - их обогни». Четные строки заканчиваются рифмами: сродни-обогни-дни-они. Есть созвучия также на цезуре внутри первой и пятой строк, но в первой рифмуются слова в конце полустишия и стиха (потечешь-повернешь), а в пятой - соседние слова: «Все это так, но пути найти не могу» (с. 10). Видимо, зарифмованы и полустишия шестой строки (суждены - дни). В первом полустишии второй строки рифмуются слова темна и бедна. Есть аллитерации. В оригинале столь исхищренного перевода - полустишия по 7 и 5 слогов. Текст оригинала «Ночные дождевые капли» приводим с подстрочником Л.В. Галкиной.
Эдеро тора каря наый синсенын Куда повернет моя жизнь?
Нэ синсе кайопсодо мулгва катхара Моя жизнь хоть и жалка, но подобна воде.
Хомгучжын санмакчимйон торасокаго Если непроходимые скалы [встанут на пути],
я их обогну.
Мочжирын павиимйон номчхйохырыраЕсли грозные утесы [встанут на пути],
я просочусь сквозь них.
Кырона кырихэдо хенал кир опсо Так-то оно так. Но нет пути, где бы я мог выбраться,
Кайопсын сорым манын касым нуллора Поэтому, полная грусти, жалкая душа моя угнетена.
Кы ама кыдо качхи яый у-учжок И все это словно ночные дождевые капли.
Кы качхи чихянъ опси хемэимира Вот так, словно мечутся они без цели
[Галкина, 1979: 172-173].
Перевод Г.Б. Ярославцева «Словно капли дождя»:
Жизнь моя, как потечешь, куда повернешь?
Ты и темна и бедна, ты водам сродни.
Камни путь преградят - сквозь них просочись,
Глыбы гранита ли встанут - их обогни.
Все это так, но пути найти не могу.
Жалкой душе суждены печальные дни.
Капли ночного дождя - подобье мое:
Мечутся, мчатся во тьме без цели они
(с. 10).
Сложная авторская строфика - в переводе «Срываю травинки». Он состоит из двух трехстиший и двух четверостиший, расположенных по принципу чередования. В трехстишиях зарифмованы первые стихи, а третий, как сначала кажется, незарифмованный, записан уступом, что подчеркивает цезуру:
На горе, что за домом у нас, зелено-зелено.
В ручейке, что в траве протекает, песчаное дно.
Всё искрится вода,
всё куда-то течет и течет.
Следующее четверостишие зарифмовано по схеме аабб, однако в двустишиях рифмуются не только концы строк, но и слова внутри их, причем на разных местах; в обоих случаях так выделяются анафоры, протяженная и короткая:
Каждый день о тебе я тоскую, милый, поверь.
Каждый день о тебе я горюю - где ты теперь?
Вот срываю травинки и к ручейку подхожу,
Вот бросаю их в воду и долго за ними слежу.
В трех строчках анапест, с которого начиналось стихотворение, сменился дольником; в четвертой он восстанавливается.
В следующем трехстишии первые, рифмирующие, строки тоже анапестические, а в третьей вернулся дольник:
Навсегда, навсегда,
и ручей ее не вернет
(с. 15).
Этим второе трехстишие отличается от первого. Но тут выясняется, что благодаря третьим стихам они связаны друг с другом
отдаленными рифмами - «через голову» четверостишия и начала второго трехстишия, которые сами попарно зарифмованы. В трехстишиях зарифмованы между собой последние слова и стихов, и полустиший, которые, таким образом, не случайно выделены уступом: течет-вернет, вода-навсегда.
В заключительном четверостишии вновь восстанавливается анапест. Тут уже никаких анафор и внутренних рифм.
Так что при метрических вольностях - отступлениях в дольник -здесь наблюдается строфическая изощренность, которая в данном случае несколько близка к оригиналу. Он состоит из 14 строк в основном размера 7.5. Специалист пишет: «Случайная внутренняя рифма у Соволя нередко встречается одновременно с постоянной, например, в стихотворении "Пхул ттаги" ("Собирая траву"):
Кыриун ури нимын оди кесинго Каопнын инэ согыл тул гот опсо со Налмада пхурыл ттасо муре тончжиго Хыллоканын ипхина мам-е поаё
Любимый, по которому тоскую, где [ты] сейчас?
Нет места неприкаянной моей душе.
Поэтому каждый день я рву траву и бросаю в воду.
Травинки хоть и уплывают, но я утешаюсь.
---а /----а //-----б
---а /----в //-----
- - - / - -в - - // ----- б
- - -а/ - - - - // -----
В этом стихотворении наряду с постоянной полноценной рифмой, образованной за счет окончаний основного падежа (вторая стопа первой строки) на "-ын" и окончаний причастия на "-нын" / "-н" (первая строка - первая стопа, вторая строка - первая стопа, четвертая строка - первая стопа), имеется случайная "эмбриональная" внутренняя рифма, образованная за счет окончаний винительного падежа на "-ыл" (окончание второй стопы второй строки и второй слог во второй стопе третьей строки)» [Галкина, 1979: 46].
Написанные сочетанием безрифменного 4- и 3-стопного ямба «Душа, стремящаяся к встрече» (с. 12) и «Облако» (с. 13) различаются клаузулами: только женскими в первом случае и только мужскими во втором. Короткие строки выделены отступами. «Душа.» разделена на два безрифменных шестистишия, текст «Облака» сплошной.
Два перевода в 3-иктном дольнике также неодинаковы по форме. В обоих использован уступ, вторая строка начинается со строчной буквы, но звучит как самостоятельный стих, например в начале «Утраченной возможности» (с. 16):
Через речной поток
здесь мост перекинут был.
При этом зачины нечетных стихов дактилические, а нечетных -амфибрахические за исключением восьмого: «а переправы нет» (атонированная дактилическая анакруза). Текст разделен на два безрифменных восьмистишия.
Перевод «Чанбёлли - остров, где воин расстался с любимой» (с. 17) оформлен сложнее. Анакрузы здесь только анапестические, клаузулы - женские (в «Утраченной возможности» - мужские). Но стихотворение разделено на два восьмистишия и четверостишие между ними. В первом восьмистишии поначалу кажутся зарифмованными лишь шестая и восьмая строки: Так и светится, словно пламя,
нежно-розовая чогори... По названью даже в Пхеньяне
тэдонганский славен Чанбёлли. С золотой, серебряной пряжей
долгий дождь над Чанбёлли сравните: Протянулись косыми лучами
непрерывные тонкие нити.
Но после сопоставления со вторым восьмистишием и, может быть, даже после полурифмованного четверостишия (АБВБ) становится очевидно, что чогори («праздничная женская одежда» - в примечании) и Чанбёлли, пламя и в Пхеньяне, во всяком случае лучами - неточные рифмы и наверняка незарифмованным остается лишь концевое слово «пряжей». Второе восьмистишие выглядит так: Над стреминою Тэдонгана
красноцветные птицы кружились; Над стреминою Тэдонгана
крик их в памяти вы храните. Посредине реки расстались -
серебрились над ней, золотились И тянулись вниз, ниспадали
непрерывные тонкие нити.
Рифмуются вторая и шестая, четвертая и восьмая строки. Тогда получается, что переводчик считал графические строки полустишиями, а стихом является Ан6 с цезурным наращением; «Над стре-миною Тэдонгана» в таком случае - анафора в первых двух стихах четверостишия АБАБ. Но почему тогда в первом восьмистишии-четверостишии рифмовка не перекрестная, а парная? В серединном четверо стишии-двустишии она только парной и может быть. По каким соображениям переводчик в конце перешел к перекрестной, ведал он один. Текст на корейском - два четверостишия и трехстишие между ними:
Йонбунхонъ чогори ппалгакхе пулбунын Пхйонъянъедо ирым нопхын Чанъбйолли Кымсил ынсири канын силбинын Писыдами нэрине ппурине.
Тхортхорхан пэаммуный янъсане Нэринын канын силбинын Уеря арэря нэрине ппурине.
Хырынын Тэдонъганъ ханбокпхане Улмй о толдон полсэый ттемури Танъсингва ибйорхадон ханбокпхане Пинын свилтхым опси нэрине ппурине [Галкина, 1979: 247].
Подстрочник Л.В. Галкиной с комментарием:
«[Там], где вспыхнули алым пламенем нежнорозовые чогори, Славное имя Чанбёлли известно даже в Пхеньяне. Золотые нити, серебряные нити, тонкие нити дождя. Падает дождь лучами косыми, льются [нити дождя].
На зонтик в пестрых змеиных узорах Падают тонкие нити дождя.
На [зонтик], под [зонтик] падают [нити], льются [нити дождя].
Над серединой текущего Тэдонгана С криком кружилась стайка польсэ. На середине [Тэдонгана], где мы расстались, Падает дождь не переставая, льются [нити] дождя.
Чанбёлли - предполагается, что это название острова на Тэдон-гане. Название переводится: «Место, где воин расстался [с любимой]».
Польсэ - птица семейства колибри. Имеет красноватое оперение» [там же: 245].
Перечислим с краткими комментариями размеры и их сочетания, встречающиеся в подборке Г.Б. Ярославцева по одному разу.
Ямбические. Я3 - «Снег идет» (с. 18), нерифмованное, все окончания мужские, на конце каждого второго стиха эпифора «снег идет» или «идет, идет». Запись этих стихов (нечетных) с отступами, со строчной буквы, если предыдущее предложение не закончено.
Я4 - «На пепелище» (с. 21-22), полурифмованные шестистишия абвбгб, окончания всех строк мужские. По совершенно непонятной причине среди четных стихов четвертый и шестой записаны со строчной буквы и с отступом вправо от уровня нечетных стихов, словно это полустишия, а такой же второй - с прописной буквы и на том же уровне. Переводчику нужно разнообразие; логика для него необязательна.
Я6 (5) - «Много дней спустя» (с. 20), см. выше. Нечетные строки и две последних четных строки - варьируемого рефрена - выдерживают Я6, рефрен в двух первых двустишиях - Я5.
Хореические. Х3 и 3+3 - «Красота цветущего поля» (с. 15-16), пять строфоидов. Первый - трехстишие Х3 с рифмующими второй и третьей строками: «Полю края нет. // Всюду, там и тут, // В нем цветы цветут». Во втором и третьем четырехстишных строфоидах размер удваивается: «Сколько видит глаз - травы разрослись» и т. д., выдерживается парная рифмовка. В четвертом строфоиде четыре строки, но три стиха: «Радостью полна, // Вольно дышит грудь» - это не два стиха Х3 (хотя полустишие «Вольно.» начинается с прописной буквы), так как заканчивает стихотворение играющая роль отдельного строфоида строка-стих Х3+3 «Ветер. Тишина. Продолжаю путь», где последнее слово рифмуется со словом грудь в предыдущем строфоиде. Правда, рифма есть не только с концом стиха, но и с концом полустишия: полна-Тишина. Почему Г.Б. Ярославцев в одном случае обособил рифмующееся полустишие в отдельную строку, а в другом, тут же рядом, - нет, осталось очередной его неразрешимой загадкой.
Х4 - «Море» (с. 12), безрифменные четверостишия с одними женскими окончаниями, конец каждого кроме пробела маркирует эпифора-рефрен «Где ты, море?» Четные строки записаны с отступами, со строчных букв.
Х5+3 (или Х8 с пропуском безударного слога на цезуре) - «Весенние холмы» (с. 14), см. выше. Окончания одни мужские.
Х8 и 12 - «Вечером» (с. 25), без рифм, окончания женские. Три строфоида. Первый:
Пусто в поле, люди к ночи
возвращаются со стадом. Все неистовей, все громче
споры праздные лягушек. Синева небес поблекла, и темней в ущелье стало на извилистой тропинке. Выше кажутся деревья,
в уходящей к небу кроне птицы шумные гнездятся.
Ясно, что эти 12 строк - не 12 стихов, а два стиха Х8 и два - Х12. Конечно, слово «неистовей» не означает наличия стиховой дактилической клаузулы и строка «все громче» - не ямбическая, а часть хореического стиха.
Во втором строфоиде - три 12-стопных стиха (по три строки), в третьем - один Х8 и один Х12, но оба трехстрочные. Значит, строфоиды построены по убывающей (вполне возможно, что не случайно):
от четырех стихов к двум. То же и по строкам (при неравенстве размеров стихов): 12 - 9 - 6. До таких конфигураций никакие корейцы не додумывались. Это чистая эквилибристика в версификации.
Дактилический. Д43 - «Целительный сон» (с. 25-26), без рифм, в длинных стихах окончания тоже длинные, дактилические, в коротких - кратчайшие, мужские. Запись коротких (нечетных) - с отступами, со строчными буквами.
Амфибрахический. Амф43 - «На разрушенной песчаной дамбе» (с. 20-21), четверостишия АбВб, чередующие женские и мужские окончания. Короткие строки - с отступами, со строчными буквами в началах.
Анапестические размеры. Ан4 - «Мой дом» (с. 13), 13 стихов с мужскими окончаниями без рифм, стихи 6-7 графически разделены надвое («Стану ждать я: // Когда-нибудь мимо пойдет // Этой самой дорогою // Тот человек.»), образовавшиеся неравные полустишия, в том числе с женским и дактилическим окончаниями, подведены под общий ранжир с неразделенными стихами.
Ан5 - «Красный прилив» (с. 23), разделен на неодинаковые полустишия (вторые записаны отступом, со строчной буквы): в них есть разные анакрузы и клаузулы, но вместе полустишия всегда дают Ан5 с мужским окончанием. Разделения на строфы нет. Два первых стиха с рифмой, затем три без рифмы, наконец два с рифмой-редифом (см. выше).
Ан53 - «Думаю о доме» (с. 10-11), четверостишия перекрестной рифмовки (абаб), рифмы только мужские. Все строки - с прописной буквы, почему-то без отступов, несмотря на значительную разницу в длине.
Ан23 - «Азалии» (с. 19), трехстишия с женскими окончаниями, первый и второй стихи в них - рифмующиеся Ан2, третий - холостой Ан3. В оригинале - свободный стих в трехстишиях, но заключительный стих каждого из них выдержан в размере 5.7 или 7.5. Оригинал и подстрочник Г.А. Амановой:
На погика йоккйово Надумаешь уйти оттого, что наскучил тебе,
Касыл ттэеын Отпущу
Маропси кои понэ тыриурида 5 7 Безмолвно.
Йонъбйоне яксан И сорвав охапку
Чиндаллэ ккот Прекраснейших в мире азалий,
Арым ттада касил кире ппуриурида 7 5 Разбросаю на твоем пути.
Касинын корым корым На каждом шагу встречая
Ноин кы ккочхил Эти цветы,
Сабуни чире папко касиопсосо 7 5 Уходи, легко ступая по их лепесткам.
На погика йоккйово Надумаешь уйти оттого, что наскучил тебе,
Касил ттэенын Умру...
Чугодо ани нунмул хыллиурида 5 7 Но слезу удержу «Чиндаллэ ккот»
[Ким Соволь, 1955: 50] [Аманова, 2007: 17-18].
Ан654 - «Происходящее во сне» (с. 24), полурифмованное, поделено на полустишия. Первая из двух строф: На рассвете весною шаги шелестят
по росистой траве Сквозь зеленый, до кромки небес
протянувшийся лес. И шуршанье шагов по багряной листве там, где сырость и прель, В напоенном дождями и ветрами мокром лесу.
То, что короткие строки - не самостоятельные стихи, доказывают две последних из них, где появляются чуждые всему стихотворению дактилическая клаузула ветрами и дактилическая анакруза мокром. Вместе же эти две строки дают естественный в данном контексте Ан5 после двух стихов Ан6 и одного (второго) Ан5, все окончания остаются мужскими. Концевых рифм нет, но совсем не традиционно конец первого стиха рифмует с первым полустишием третьего (траве-листве), а в пределах одного второго стиха рифмуются небес и лес. Во второй строфе стопность анапеста - 6545. Самый длинный стих холостой, 5-стопные рифмуют сна-весна, а в 4-стопном рифмуются полустишия: «Путь по радуге - мой, // шаткий мост - подо мной.» Так что две строфы непохожи как размерами, так и рифмовкой.
Логаэд - «Словно капли ночного дождя» («Жизнь моя, как потечешь, куда повернешь?..» (с. 10), см. выше.
Дольники (кроме Дк3, употребленного дважды). Дк4 - «Дурной сон» (с. 11), без рифм, окончания женские, амфибрахические и дактилические анакрузы перемешаны. Разделено на две части по 10 и 7 стихов. Пропуски ударений на иктах порождают неподходящие в переводах с корейского ритмические формы «Ах, надоедливые вороны, // Неугомонные вы сороки!» и «Как обезумевшая цикада».
Дк43 - «Тальмаджи - праздник встречи луны» (с. 16-17), первый и предпоследний стихи - тактовик, а не дольник, анакрузы и клаузулы всех трех основных видов, использование отступов и строчной буквы в начале строк, по сути, произвольное, пробелов между ними нет. Начало как будто упорядоченное, разные анакрузы и клаузулы, стихи разной длины чередуются:
В пятнадцатый день первой луны
праздник старинный Тальмаджи. Пойдемте смотреть, как всходит луна
в праздничный вечер Тальмаджи.
Однако тут же появляются два 3-иктных стиха с дактилическими клаузулами и разными анакрузами, подведенные под один ранжир с 4-иктными: «Мы наденем одежды новые, // Но грусть в душе будет старая.» (на слове будет икта нет), а потом повторяется второе двустишие стихотворения с эпифорой «Тальмаджи». Оно связано анафорой со следующим 4-иктным стихом - «Пойдемте, соседи, встречать луну». Еще два 4-иктных почему-то размещены на странице по-разному, уступом, хотя они скреплены появившейся здесь рифмой:
Она над вершинами гор взойдет,
повиснет над гладью спокойных вод.
Так же расположены на странице следующие два стиха, аналогичные, но без рифмы, а потом еще 4-иктный стих и повторение 4-иктного с 3-иктным, завершающимся эпифорой. Заканчивается стихотворение по виду таким же четверостишием, как начальное:
Где старый друг? Здесь бродил я с ним. Теперь мы могилу его навестим.
В пятнадцатый день первой луны радостный праздник Тальмаджи.
На самом деле здесь первый стих рифмуется со вторым, как и он, 4-иктным (совпадающим с Амф4), но записанным с отступом, а 3-иктным является лишь заключительный стих с эпифорой. Стих про покойного друга ритмически чрезмерно утяжелен сверхсхемными ударениями.
Разумеется, и эта неуклюжая конструкция непохожа на оригинал, написанный полустишиями в 2-4-3, 3-4-3 и 4-4 слога. Оригинал и подстрочник Л.В. Галкиной:
Чонъвол тэпорым нал талмачжи
Талмачжи талмачжунъыл качжаго.
Сэра сэосын кара ипкодо, Касымен мугын сорым кыдэро Талмачжи талмачжунъыл качжаго!
Талмачжунъыл качжаго иутчипдыл! Сануе сумйоне тал сосыл ттэ
Торадыл качжаго иутчипдыл! Мочжакпйол самсонъи тторочжил
ттэ
В пятнадцатый день первой луны
праздник Тальмачжи. Пойдемте на встречу луны
в праздник Тальмачжи! Оденем самые новые одежды, Но со старой грустью в душе Пойдемте на встречу луны
в праздник Тальмачжи.
Соседи, пойдемте на встречу луны,
Когда над вершинами гор
и над водной гладью взойдет луна!
Соседи, вернемся домой, Когда три звезды Мочжакпёль
исчезнут на небе!
Талмачжи талмачжунъыл качжаго!
Пойдемте на встречу луны
в праздник Тальмачжи! У могилы старого друга, к которому
я когда-то ходил, В пятнадцатый день первой луны
праздник Тальмачжи
[Галкина, 1979: 178-179].
Танидон йеттонъму мудомгае
Чонъвол тэпорым нал талмачжи!
«Тальмачжи»
Дк34 - «Снег вечером» (с. 19-20), два четверостишия, в каждом из которых 4-иктная только вторая строка, и отделенный от них пробелом заключительный 3-иктный стих одновременно с утяжелением и облегчением ритма: «Хлопья, падайте в тишине!..» Только в нем анакруза анапестическая, в остальных стихах смешаны дактилические и амфибрахические. Клаузулы мужские. Рифмовка абвб//гдгд//д.
Полиметрические конструкции4 тяготеют к дактилической основе (при непопулярности дактиля в русской поэзии ХХ в.) за одним исключением: Ан5Дк5 - «Срываю травинки» (с. 15), см. выше.
Дк3Д3+ТВА (трехсложник, варьирующий анакрузу) - «Ветер и весна» (с. 14-15). В первых шести стихах дольник с пропуском ударения на икте чередуется с Д3, потом и он переходит в Д3; окончания МЖ; имеются аллитерация на [в] и звуковая анафора: «Ветреная весна. // Веющий ветер весенний. // Весело на ветру // Ветви деревьев трепещут. // Душу волнует порыв // Вольного, властного ветра». Аллитерации для корейского стиха характерны, но у Ярославцева они слишком нарочитые. Последние шесть строк оформлены совсем иначе. Это 1- и 2-стопные трехсложники всех трех видов: «Вы, о цветы, // И ты, // Чаша вина, // Вас воспою // И допью // Чашу до дна». Появилась рифма. Схема рифмовки - аабввб.
Д2Дк3 - «Как бумажные змеи» (с. 18), четыре двустишия с женскими окончаниями без рифм:
Второе двустишие такое же; во втором и в третьем полустишиях дольник заменен чистым анапестом.
Д4Д3Дк4 - «Зов души» (с. 23-24), пять нетождественных строф. Первая с рифмовкой АААА (окончания женские) и рефренным добавлением «я называю»; эти слова добавляются только к третьей строфе ААБА (как в цзюэцзюй, см. выше); размер обеих строф - Д4. Вторая строфа начинается таким же двустишием, но второе двусти-
4 В широком смысле. В принципе полиметрическими конструкциями (ПМК) лучше называть объединения так или иначе вычлененных отрезков текста разных размеров. К смешению размеров в нерасчлененном тексте больше подходит термин В.Е. Холшевникова зыбкий метр [<Холшевников>, 2005: 69].
За полдень только
в переулок солнце явилось.
шие в ней - Д3 с дактилическим окончанием: «Милой оно предназначено, // Милой, чье имя утрачено». Первое двустишие четвертой строфы - повторяющийся стих Дк3 «Зовом, тоскою я обессилен», второе двустишие - вновь Д4: «Голос призывный мой слаб, хоть и внятен: // Слишком простор для него необъятен» (какая-то некрасовская интонация у корейца)5. Пятая строфа начинается двустишием Дк4 с пропуском ударения на одном икте («Так постепенно я онемею, // Стоя на месте, окаменею»), заканчивается лексически чуть измененным вторым двустишием второй строфы в Д3 с дактилическим окончанием («Статуя - ей предназначена, // Милой, чье имя утрачено.»).
Тк4ТВА вольный - «Китайская стена» (с. 20), миниатюра из шести строк. Лишь первая из них («Каждую ночь, целую ночь») формально совпадает с тактовиком, но в принципе это произвол переводчика, которому вздумалось далее обособить в отдельную строчку «Долгую ночь» (двусловные сочетания звучат как три стиха Д2 с тавтологической рифмой); через три строки со смежными рифмами заключительный стих Амф1 рифмуется с первыми: «Как в древнем Китае, // Стену великую то воздвигаю, // То разрушаю. // Точь-в-точь».
Д2Дк4Амф2 - «Сеульская ночь» (с. 18-19), опыт приблизительной передачи свободного стиха. В отличие от А.Л. Жовтиса, который в своем переводе использовал рифму только в конце, Г.Б. Ярославцев не забывает о ней изначально: «Красный - зеленый, // Красный-зеленый. // Попеременно, // Неугомонны, // Гаснут и вспыхивают огни - // Мертвую ночь сторожат они». Д2 в рамках одного предложения переходит в Дк4 с атонированным иктом. Потом еще три стиха Дк4 и удвоенный рефрен Д2; рифмы тавтологическая и обычная: «Путь закрыт - зажигается красный, // Путь открыт - сверкает зеленый. // Без перерыва в ночи бессонной // Красный-зеленый, // Красный-зеленый!..» После единственного в этом переводе пробела преобладает Д2, но начинается тирада стихом Дк4, и четвертый стих такой же. Сохраняется и рефрен. Анакрузы в дольнике тоже дактилические. Но вдруг после короткой прямой речи возникает амфибрахическая и через два стиха (Дк4 и Д4) дважды повторяется; заканчивает стихотворение дактилический рефрен: «"Ночи в Сеуле!" - // Цинично вздыхали. // В сонме огней иду, утомленный, // И отмечает мой мозг воспаленный // То сумрак глубокий, // То свет одинокий - // Красный-зеленый, // Красный-зеленый!» Такой стих еще в меньшей степени может считаться свободным, чем в переводе Жовтиса. Это скорее ТВА с вкраплениями дольника и отдельными
5 Л.Р. Концевич подобный недочет «подловил» и в варианте одного из переводов А.Л. Жовтиса: «<.> "шумит листвой зеленой." слишком русский образ, так и слышится "идет, гудет зеленый шум."» [Концевич, 2008: 430].
незарифмованными строками. У Ярославцева - 30 стихов, у Жовти-са - 35, в оригинале - 23 (см. статью вторую, с. 90).
Как видим, существующие подходы к переводам корейских стихов, буквально на русском языке невоспроизводимых, весьма многообразны. Проделанный в трех статьях анализ приводит к следующим выводам.
Переводы А.А. Ахматовой при некоторых недостатках остаются образцовыми. Используя в основном русский классический стих, она ненавязчиво создает ощущение иноязычного, экзотического стиха. Это, конечно, художественная условность, но искусство вообще условно.
А.Л. Жовтис руководствовался не поэтической интуицией, как Ахматова, а стиховедческими знаниями и попытался, с одной стороны, сохранить классическую форму сиджо с помощью использования одного размера, наиболее распространенного в современном русском стихе, - 5-стопного ямба, с другой же стороны, передать меньшую «классичность» прочих форм прежде всего с помощью довольно широкого привлечения дольника, отчасти похожего на некоторые корейские стихи, но, в отличие от них, - стиха современного. Не всё получилось на этих путях удачно, однако удач было достаточно много.
Г.Б. Ярославцев, бывший, в отличие от Ахматовой и Жовтиса, востоковедом, предпочел путь наиболее многочисленных экспериментов, максимально усложнил стихотворную технику исходя из возможностей русского стиха, - и, руководствуясь его теорией, а также теорией разных восточных литератур, гораздо дальше своих предшественников-практиков отошел от специфики корейского стиха, фигурально выражаясь, как переводчик именно стихотворных текстов расшиб себе лоб от чрезмерного усердия.
Список литературы
АмановаГ.А. Корейская поэзия 20-х - 40-х гг. ХХ в. М., 2007. Аманова Г.А. Становление современных форм корейской поэзии (конец
XIX - первая четверть ХХ в.). М., 2011. Ахматова Анна. Собр. соч.: В 6 т. Т. 2. Кн. 1. М., 1999. Ахматова Анна. Собр. соч. Т. 8 (дополнительный). М., 2005. Галкина Л.В. Жизнь и творчество Ким Чжонсика (Соволя): Дисс. ... канд.
филол. наук. М., 1979. Галкина Л. Ким Соволь // Восточный альманах. Вып. 12. Песнь свободы. М., 1984.
Жовтис Александр. Эхо. Стихотворные переводы. Алма-Ата, 1983. Ким Соволь. На родине и вдали. Стихи. Перевод с корейского Г. Ярославце-ва // Восточный альманах. Вып. 12. Песнь свободы. М., 1984.
Китайско-русский словарь / Под ред. проф. И.М. Ошанина. 3-е изд. М., 1959.
Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. М., 1977
(«Библиотека всемирной литературы»). Классическая проза Дальнего Востока. М., 1975 («Библиотека всемирной литературы»).
Концевич Л.Р. Оригинал - подстрочник - художественный перевод и границы их адекватности (из опыта переводов корейской средневековой поэзии) // Восточная классика в русских переводах: обзоры, анализ, критика / Сост. Н.И. Никулин. М., 2008. Лисевич И.С. Китайская поэтика // Литературная энциклопедия терминов
и понятий. М., 2001. Тэн А.Н. Очерки корейской литературы. ХХ век (до 1945 г.) // Journal of Korean Studies. Vol. 5 (special issue). Central Association for Korean Studies, 2003. October.
<Холшевников В.Е> Что такое русский стих // Мысль, вооруженная рифмами. Поэтическая антология по истории русского стиха / Сост. В.Е. Холшев-ников. 3-е изд., испр. и доп. СПб., 2005. Ким Соволь. Сборник стихов. Пхеньян, 1955. St!
1955.)
Сведения об авторах: Кормилов Сергей Иванович, докт. филол. наук, профессор кафедры истории русской литературы ХХ века филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]; Аманова Гулистан Абдиразаковна, канд. филол. наук, преподаватель китайского и турецкого языков (Ташкент-Москва). E-mail: [email protected]
