CC BY
19
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 82.091
UDC 82.091
КОВАЛЕВА Т.В.
доктор филологических наук, профессор, кафедра истории русской литературы Х^ХХ вв., Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева E-mail: Tatko1986@mail.ru ПЕТИНА В.А.
аспирант кафедры истории русской литературы Х^ХХ веков, Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева
E-mail: vasilisa.27.03@mail.ru
KOVALEVA T.V.
Doctor of Philology, professor, Department of the History of the XI-XIX centuries of the Russian Literature, Orel State University E-mail: Tatko1986@mail.ru PETINA V.A.
Graduate student, department of the History of the XI-XIX centuries of the Russian Literature, Orel State University
E-mail: vasilisa.27.03@mail.ru
«МЕЧТЫ КОРОЛЕВЫ» КАК ТВОРЧЕСКИЙ ДИАЛОГ С.Я. НАДСОНА С И.С. ТУРГЕНЕВЫМ «QUEEN'S DREAMS» AS CREATIVE DIALOGUE BETWEEN S.Y. NADSON AND I.S. TURGENEV
В статье рассматриваются особенности образа главной героини повести И.С. Тургенева «Первая любовь», структурно-семантические особенности «фантазий» Зинаиды Засекиной, концепция любви, сформулированная в повести, и ее трактовка в стихотворении «Мечты королевы» С.Я. Надсона и его вариантах.
Ключевые слова: И.С. Тургенев, С.Я. Надсон, Зинаида Засекина, прецедентный текст, мотив, мифопоэтика, концепция любви.
The article examines I.S. Turgenev's main hero image peculiarities in his «First Love» novella, the structural-semantic peculiarities of Zinaida Zasyekina's «fantasies», the concept of love formulated in the story, and its interpretation in the poem «Dreams of the Queen» by S.Y. Nadson and his variants.
Keywords: I.S. Turgenev, S.Y. Nadson, Zinaida Zasyekina, precedential text, motive, mythopoetics, concept of love.
Изучение особенностей функционирования прецедентного текста в художественном произведении является одним из важнейших аспектов современного литературоведения. В научных исследованиях прочно утвердилось мнение, что «любой текст, как и любое высказывание, не существует изолированно, вне связи с другими. Он часто возникает как отклик на уже существующее литературное произведение, как реакция на него, ответная "реплика" в диалоге текстов, он включает и преобразует "чужое" слово, приобретая при этом смысловую множественность» [12, с. 156].
Особый интерес в этом контексте представляют произведения, маркированные прямыми отсылками к прецедентным текстам, в которых «"чужой" текст, оказываясь в ином семиотическом пространстве, меняет свои художественные коннотации, становится частью новой культурной парадигмы и основой для рождения новых идей, смыслов, эстетических представлений» [10, с. 11].
В творческом наследии Семена Яковлевича Надсона, популярнейшего поэта 80-х годов Х1Х века, есть большое число произведений, в которых обнаруживаются заимствования, прямые цитаты из лирики А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.А. Некрасова [10, с. 84-86, 163-167, 208-210; 19, с. 35-54, 99-101, 181183]. Однако обращения к эпическим текстам в качестве прецедентных в творчества поэта были единичными.
Одним из таких произведений стало юношеское стихотворение С.Я. Надсона «Мечты королевы» с подзаголовком «На мотив из Тургенева» и посвящением М.А.Р. - Марии Александровне Российской.
Судя по тому, что поэт неоднократно обращался к работе над этим стихотворением (им было создано два варианта вступления и два завершенных текста), повесть «Первая любовь» по-настоящему заинтересовала юного С.Я. Надсона. Произведение привлекло поэта сложной концепцией любви, с которой, в силу возраста, он не мог полностью согласиться.
Творческие искания автора «Мечты королевы» были связаны с образами главных героев повести: Зинаидой Засекиной и Володей. Только в окончательном варианте стихотворения поэт находит такое художественное решение, которое удовлетворяет его представлениям об истинном чувстве. Хотя и этот вариант, предложенный для публикации в «Отечественных записках», вызывает у С.Я. Надсона сомнения: «В старых моих тетрадках отыскал я прилагаемое стихотворение, но положительно не знаю, какого оно качества...» [11, с. 437]
Отчасти кропотливая работа над стихотворением объясняется неоднозначностью образа Зинаиды Засекиной, который даже опытные читатели и критики не смогли оценить по достоинству. Один из них, М. Власьев, писал, что И.С. Тургенев изобразил девушку «лишенную всякого нравственного чувства» [Цит. по
© Ковалева Т.В., Петина В. А. © Kovaleva T. V., Petina V.A.
8, с. 485]. Н.А. Добролюбов видел в ней «нечто среднее между Печориным и Ноздревым в юбке» [5, с. 335] и считал, что подобного психологического типа в реальной жизни существовать не может («никто такой женщины никогда не встречал» [6, с.164]).
Не понял образ Зинаиды даже Луи Виардо, который оценивал повесть как «нездоровую литературу» и отмечал, что главная героиня - «девушка, которая кокетничает своей продажностью» [цит. по 8, с. 487].
Сам С.Я. Надсон увидел в «Первой любви» то же, что и Ап. Григорьев, отмечавший, что в повести «ничего нет ни обличающего, ни поучительного - ничего, кроме порыва, благоухания и поэзии...» [4, с. 252]. Для поэта Зинаида - абсолютно поэтичный образ, очаровывающий своей искренностью и чистотой чувства. Сложность и противоречивость главной героини, как и история ее отношений с Петром Васильевичем, остается не понятой С.Я. Надсоном, которого привлекли два фрагмента повести - яркие и живописные выдуманные сюжеты, рассказанные Зинаидой. О.В. Дедюхина абсолютно верно определяет их как «придуманные сны», и отмечает: «Стремясь к несколько сниженной, прозаической трактовке образов поклонников Зинаиды, автор лишает их способности видеть необыкновенные сны или хотя бы уметь их сочинять. Собственно литературный сон в повести, с одной стороны, является отражением дневных впечатлений героя, а с другой - носит пророческий характер, предвещает смерть отца и Зинаиды. В сновидении отразилась тургеневская концепция любви, как чувства, несущего трагедию, превращающего человека в раба» [2, с. 14-15].
Сюжеты Зинаиды Засекиной осложнены соединением любовных, танатологических и онейрических мотивов, что особенно значимо в контекстетогообстоя-тельства, что сон «в христианской культуре, начиная с Евангелия, прочно ассоциируется со смертью»[2, с. 14]. Первый сюжет предваряется словами «когда я не сплю», второй следует после игры в пересказы снов: «Сны выходили либо неинтересные (Беловзоров видел во сне, что накормил свою лошадь карасями и что у ней была деревянная голова), либо неестественные, сочиненные» [18, с. 343].
Традиционно онейрические мотивы используются в художественном произведении для создания образа иной реальности, который близок к сновидческой сфере, образущей различные семантические поля: «сновидение и иной мир, сновидение и игровая модель, сновидение и карнавал, сновидение и мир утопии и антиутопии, сновидение и текст (в постмодернизме), сновидение и состояния «как бы во сне» - вдохновения, любви, процесс вспоминания» [13, с. 76].
В повести И. С. Тургенева состояние «как бы во сне» обусловлено стремлением автора раскрыть натуру Зинаиды как художественно одаренную и поэтичную, поэтому и первая, и вторая фантазии оказываются актами творческими, соединяющими сон, любовь и вдохновение. В завуалированной форме героиня передает те чувства, о которых не может рассказать открыто.
Первая фантазия - плод воображения героини, навеянный переходным состоянием суток от ночи к утру: «... если б я была поэтом, я бы другие брала сюжеты. Может быть, все это вздор, но мне иногда приходят в голову странные мысли, особенно когда я не сплю перед утром, когда небо начинает становиться и розовым и серым» [18, с. 333].
В русской литературе переходные состояния от ночи к утру чаще всего осмысливались как время прозрения, избавления от страданий, сомнений и духовных терзаний. У Зинаиды Засекиной освобождения от му-чавших ее мыслей не происходит. Не случайно утро в рассказе героини окрашено не только, в розовый, но и в серый цвета. Так в характеристике утра объединяется несоединимое: яркое и тусклое, оптимистичное и трагичное, радость нового дня и умирание. Розовый - традиционный цвет любви, серый - цвет праха и смерти очень точно передают состояние Зинаиды, не способной противостоять любви и осознающей трагичность ее последствий.
Для понимания смысла фантазии Зинаиды определенный интерес представляет определение времени рассказывания. И. С. Тургенев практически во всех своих крупных произведениях использовал принцип датировки, расширяя подтекстовый уровень произведений: «дело происходило в 1842 году» («Дворянское гнездо»), «в один из самых жарких летних дней 1853 года» (Накануне»), «20-го мая 1859 года» («Отцы и дети»), «10 августа 1862 года» («Дым»).
В первой же главке повести «Первая любовь» отмечается: «Дело происходило летом 1833 года <...> мы переехали из города девятого мая, в самый Николин день» [18, с.304], Зинаида появляется во флигельке у Калужской заставы «недели три спустя после девятого мая» [18. с.306]. Особое значение приобретает и уточнение: «В течение трех недель я ее видел каждый день» [18. с.328], то есть с 30 мая по 21 июня.
Есть в повести и еще одно значимое указание на время событий: «Молнии не прекращались ни на мгновение; была, что называется в народе, воробьиная ночь» [18, с. 322]. По некоторым поверьям воробьиной считается ночь накануне Ивана Купалы или ночи св. Петра, когда цветет папоротник. Это «ночь с сильной грозой или зарницами, время разгула нечистой силы» [17, 1, с. 433]. Следовательно, часть событий повести разворачивается в период троицко-купальского-петровского цикла, «охватывающего время от Преполовения до Купалы и Петрова дня» [1, с. 348], а откровения Зинаиды («Ушла бы я на край света, не могу я это вынести, не могу сладить... И что ждет меня впереди!.. Ах, мне тяжело... боже мой, как тяжело!») приходятся на канун Ивана Купалы - время «бесовских игрищ» [17, 2, с. 363] - плетения венков из купальских трав, гадания на них, перепрыгивания через костер ради очищения.
Девушки в фантазии Зинаиды: одни - «в белом и в венках из белых цветов» [18, с. 333], другие - в темных венках. Венок - славянский ритуальный предмет, обязательный в обрядах весенне-летнего календарного
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
цикла, связанный в сознании русских читателей с летними ритуальными действиями, которые завершались тем, что венок уничтожали («сжигали в костре, бросали в воду, в колодец, забрасывали на дерево, относили на кладбище и т. п.» [17, 1, с. 315]). Считалось, что по венку, брошенному в реку, можно узнать будущее: имя суженого, время свадьбы, а если венок утонул, то -предзнаменование смерти. Подобную символику видели и в увядшем венке, повешенном у дома.
Как к любому ритуальному предмету, к венку относились почтительно: абсолютно недопустимым было выбросить его или забыть на месте игрищ, потому что плетение венков и ритуальные действия с ними «мотивировались чаще всего стремлением защитить себя, свои дома, скот от ведьм, русалок, духов болезней и другой нечистой силы» [17, 2, с. 364].
В повести И.С. Тургенева венок брошен («остался на берегу»), и это нарушение сложившейся традиции становится еще одним предзнаменованием будущей трагедии, которую предчувствует Зинаида.
В рассказе героини девушки «в белом и в венках из белых цветов» [18, с. 333] противопоставлены вакханкам в темных венках: глаза «блестели под венками, а венки должны быть темные» [18, с. 333]. Контрастные по семантике цвета дополняются антитетичными деталями: статикой и динамикой в поведении девушек («не шевелятся», «толпа вакханок бежит»), противопоставлена и их одежда (простые белые одежды и «много золота <...> На плечах, на руках, на ногах, везде» [18, с. 333], одни появляются «ночью, в большой лодке - на тихой реке», «река подносит их к берегу», другие - «на берегу».
Река и ее берега издавна считались русалочьим местом: «русалки понимались прежде всего как существа водяные. Живут они, однако, как думали, не в морях, а в реках, озерах и прудах, т.е. в таких водоемах, которые нужны земледельцу. Они представляют собой как бы олицетворение этих вод» [14, с. 92-93].
По народными представлениям русалки - это «души утопленниц; души умерших детей, проклятых при жизни своими родителями,<...> девочки, пропавшие без вести, похищенные злыми духами» [17, 4, с. 495]. Невинность русалок из народных поверий коррелирует с чистотой девушек в белых венках.
При всей противопоставленности семантика образов девушек в белом и вакханок восходит к единой основе - празднику Ивана Купалы. В фольклористике один из этапов Ивановой ночи воссоздается следующим образом: «. вечером, когда уже взойдет луна, девушки в белых сарафанах и монистах, с распущенными волосами, переплетенными лентами, надевают себе на голову изготовленные венки» [21, с. 199]. Это вызывает ассоциации с русалками Н.В. Гоголя: «.в тонком серебряном тумане мелькали легкие, как будто тени, девушки, в белых, как луг, убранный ландышами, рубашках; золотые ожерелья, монисты, дукаты блистали на их шеях; но они были бледны; тело их было как будто сваяно из прозрачных облак и будто светилось насквозь при сере-
бряном месяце» [3, с. 176].
В сюжете, рассказанном Зинаидой, народный ритуал и коллективный образ противопоставляются: девушки в белом соответствуют началу ритуального действа, а вакханки, на которых «золота, много золота», завершающим его игрищам. Белые венки символизируют невинность, темные - ее утрату и смерть: не случайно, что именно вакханки из «фантазии» забирают с собой героиню, выполняя функцию русалок: «Она перешагнула край лодки, вакханки ее окружили, умчали в ночь, в темноту...» [18, с. 333]. Этот фрагмент повествования является откровенным признанием того, что решение Зинаидой уже принято, и она готова полностью отдаться своим чувствам.
Вся атрибутика в рассказе Зинаиды подчеркивает тот факт, что ею движет не чистое и возвышенное чувство, а страсть. Не случайно поэтому, что в ее сознании возникают «пурпуровые паруса» золотого корабля Клеопатры, которая плывет навстречу запретному и осуждаемому многими (по свидетельству Плутарха) чувству.
В этом историческом сюжете важна и еще одна деталь - возраст Антония, которому «было за сорок лет». В тургеневском списке действующих лиц до начала работы над повестью было указано: «Мой [отец] - 38 лет» [18, с. 479], в окончательном варианте - «его отцу 40» [18, с. 479]. Возраст Петра Васильевича и Антония совпадает, как и совпадают обстоятельства любовного треугольника: отношениям римского консула и Клеопатры не помешал брак Антония с Октавией. Эта отсылка к римской истории во многом предваряет последующее развитие событий: историю отношений Зинаины и Петра Васильевича.
Вторая «фантазия» героини более прямолинейна по содержанию и, соответственно, лишена мифопоэтиче-ской основы. Это - история в романтическом духе, представляющая собой откровенное признание Зинаиды в неспособности сопротивляться своим чувствам и полной подчиненности тому, кто ею «владеет». Именно в этой «фантазии» заключена формула любви героини: любовь - это отказ от своих жизненных принципов и полное растворение собственного «я» в страсти.
Таким образом, можно говорить, что в повести «Первая любовь» сформулирована тургеневская концепция чувства, приносящего высшее счастье и в то же время превращающего человека в раба. При этом автор не обвиняет героев в безнравственности, а, напротив, доказывает, что любовь поднимает героев над обыденностью, открывает то лучшее, что было скрыто в глубине их душ. Не случайно Владимир не осуждает своего отца. Он осознает, что стал свидетелем необыкновенных отношений: «. моя любовь, со всеми своими волнениями и страданиями, показалась мне самому чем-то таким маленьким, и детским, и мизерным перед тем другим, неизвестным чем-то, о котором я едва мог догадываться и которое меня пугало, как незнакомое, красивое, но грозное лицо, которое напрасно силишься разглядеть в полумраке...» [18, с. 361].
В подтексте повести выражена важная для тургеневской концепции любви мысль: сильное чувство способны испытывать особые натуры, наделенные внутренней свободой и готовые пренебречь общепринятыми моральными нормами.
Противоречивость и глубина тургеневской повести не были в силу возраста адекватно поняты С.Я. Надсоном. Поэт был убежден, что высокое чувство должно торжествовать, именно потому он и изменяет рассказ Зинаиды, прибегая к приемам контаминации (объединения структурно значимых элементов двух «фантазий» в рамках одного текста) и семантической инверсии, при котором происходит смысловая трансформация образов и мотивов прецедентного текста и возникает эффект «семантической полифоничности» [10, с. 55].
В фантазии Зинаиды пейзаж вторичен. В большей степени описание сада является данью моде и литературе романтизма, чем передает искреннее восхищение красотой природы, хотя художественное виденье мира и творческое начало присутствует в описании сада: «Шесть окон раскрыты сверху донизу, от потолка до полу; а за ними темное небо с большими звездами да темный сад с большими деревьями. Королева глядит в сад. Там, около деревьев, фонтан; он белеет во мраке -длинный, длинный, как привидение» [18, с. 345].
Характеристику фантазийного пространства героиня начинает с дворца и вновь, как и в первом сюжете, упоминает о роскоши: «Представьте себе великолепный чертог, летнюю ночь и удивительный бал. Бал этот дает молодая королева. Везде золото, мрамор, хрусталь, шелк, огни, алмазы, цветы, куренья, все прихоти роскоши» [18, с. 345]. Подобное начало рассказа несколько снижает образ героини повести и в то же время дополняет его важной характерологической деталью: для княжны, вынужденной жить в стесненных условиях, мечта о жизни в роскоши становится значимым элементом творческого сознания, хотя и не является определяющей в ее повествовании.
При создании «пейзажных» вариантов вступления С.Я. Надсон не стремится воспроизвести описание сада из рассказа Зинаиды. Во всех вариантах вступления стихотворения «Мечты королевы» он создает собственную картину, предельно эстетизированную и наполненную гармонией.
Ночь одухотворяется поэтом, становится тождественной по своим характеристикам тому впечатлению, которое производит на автора стихотворения героиня тургеневской повести: томная, загадочная, непостижимая. Скрытый эротизм, которым пронизан образ Зинаиды, тонко чувствуется поэтом, который распространяет чувственность на описание ночной природы: «Расплелись ее косы... С нагого плеча / Дымка звездной одежды скользит, / Веет страстью с лица, и, как страсть горяча, / На устах чуть улыбка дрожит...». С.Я. Надсон заимствует из первой «фантазии» Зинаиды образ вакханки, выражающий страсть и ожидание любви, разлитые в природе.
Общая характеристика художественного пространства в первом варианте вступления, сохранившегося в Рукописном отделе Пушкинского Дома (далее в тексте -ПД), усложняется поэтом за счет детализации отдельных образов, вскользь упомянутых героиней: «Сколько роз тебя жаждет в душистой тени / Сколько ждет тебя лилий речных» [11, с. 398]. Розы в стихотворении являются частью сада и символизируют окультуренное дворцовое пространство, тогда как речные лилии - дикую природу. При этом образ розы связывается со страстью, что подчеркивается и глаголом «жаждет» и определением «душистой», тогда как водяная лилия (кувшинка) традиционно означала чистоту и девственность. Это растение называли одолень-травой, русалочьим цветом, олицетворяющим «русалочью красоту» [22, с. 761]. Так на уровне флористической символики поэт стремится показать столкновение страсти и невинности, а в подтексте ПД возникает «русалочий» мотив, восходящий к прецедентному тексту, являясь одной из деталей убранства ночи: «С ароматным венком на челе» [11, с. 398].
С.Я. Надсон стремится передать те эмоции, которые вызывает у внимательного читателя образ Зинаиды. В повести раскрывается ее сложная душевная жизнь: героиня переступает через нравственные нормы, нарушает одну из важнейших христианских заповедей («Не прелюбы сотвори» (Исх 20:14)). Она отдалась страсти и искренне страдает, понимая, что счастье в порочной любви невозможно, но и отказаться от чувства не может. В ПД С.Я. Надсон предпринимает попытку отразить эту противоречивость, но наделяет этим качеством не саму героиню, а служащий психологическим фоном ночной пейзаж: ночь у него - полная неги «молодая вакханка». Ее образ объединяет в себе любовную истому и стеснение:
«Сходит знойная ночь с отуманенных гор К полной неги и мрака земле... Расплелись ее косы... С нагого плеча Дымка звездной одежды скользит, Веет страстью с лица, и, как страсть горяча, На устах чуть улыбка дрожит...» [11, с. 398] Очевидно, понимая, что чувственность начинает превалировать в таком описании, поэт в конце концов отказался от поставленной творческой задачи, и первый вариант стихотворения остался незавершенным.
Второй вариант, обозначенный в рукописи, как «Автограф тетр. 10 Начало», (далее в тексте - АН) практически полностью лишен описаний природы и построен на характеристике замка: из двенадцати строк только первые четыре передают состояние ночи. Из первого варианта во второй переходит образ ночи-вакханки, который становится более традиционным. Ср.: ПД
Здравствуй, ночь, молодая вакханка!.. Взгляни Мир заждался объятий твоих.. .[11, с. 398]. АН
Как вакханка, склонясь над горячей землей Дышит полночь желаньем и негой любви [11, с. 398].
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
Во втором варианте С. Я. Надсон также не стремится к точному воспроизведению деталей «фантазии» Зинаиды, он передает настроение бала и атмосферу изысканности:
«Все залито вокруг в разноцветных огнях, Всюду говор и смех и дыханье цветов. В замке - настежь и окна, и двери... Гремит Опьяняющий танец звучней и звучней, И за парою новая пара скользит, Исчезая в толпе разряженных гостей» [11, с. 398]. «Великолепный чертог» в этом варианте становится старым замком, «сад с большими деревьями» лишь упоминается. «Тихий плеск воды» в фонтане становится «тихими водами» пруда, на котором видны «грациозные тени скользящих челнов». Пруды издавна были неотъемлемой частью дворцово-парковых ансамблей: они гармонизировали окультуренное пространство и служили местом развлечений. Одним из увеселений в Царскосельском парке, в Колонистском парке Петергофа и Гатчинском парке было катание на лодках.
Таким образом, в обоих вариантах вступления С.Я. Надсон эстетизирует художественное пространство, развивая и дополняя «фантазию» Зинаиды. С одной стороны, он стремится воспроизвести детали прецедентного текста, а с другой - привносит собственное миропонимание, в котором красота окружающего мира представляет большую ценность, чем роскошь дворца в выдуманном рассказе героини тургеневской повести.
Другой автограф десятой тетради (далее в тексте ДА) представляет собой промежуточную синкретическую модель: в его экспозицию включены детали из вариантов ПД и АН, но они переосмыслены автором и поданы в новом контрастирующем контексте. Если в ПД описывается некое гармоничное художественное пространство («Старый замок, зарывшись в аллеях густых, / Многолюдной толпою шумит. / Веют перья беретов и шпоры звенят, / Зал плющом и цветами увит, / И веселый гавот, оглашая весь сад, / Из готических окон гремит» [11, с. 398]), а в АН представлены те же цветы, смех, «опьяняющий танец» с той лишь разницей, что изменяется порядком представления деталей ночного празднества: замок, сад, пруд, огни, цветы, открытые настежь окна и двери, громкая музыка, танцующие гости королевы, то в ДА шумная жизнь дворца противопоставлена гармонии и тишине ночи: «Шумен праздник; не счесть приглашенных гостей; / Море звуков и море огней... / Их цветною каймой, как гирляндой, обвит, / Пруд - и спит, и как будто не спит... / А из сада над замком и светлым прудом, / Замирая в затишье ночном, / Долетая до звезд и до горных громад, / Звуки флейт и литавров гремят...» [11, с. 399]. Правда, развития в стихотворении антитетичность описаний мира природы и дворца не получает. Поэт почти без изменений включает в середину стихотворения заключительную часть ПД, сохраняя общее настроение истомы и любовного томления в природе.
Более явным в тексте ДА является конфликт королевы с окружающим ее обществом: первая строфа обрам-
ляется определением «шумен праздник», во второй и третей - критически описывается бурная жизнь дворца: «День прошел как в чаду <.> / Оживленных торжеств без конца <. > / И когда на охоте, за шумным столом <. > /И веселый гавот, оглашая весь сад /, Из готических окон звучит» [11, с. 399].
Этой подчеркнутой атмосфере праздника и всеобщего веселья противопоставлено состояние героини: «Шумен праздник и весел, и только грустна / На пиру королева одна.», «Королева одна, королева грустит.» [11, с. 399]. Одиночество, безразличие к восхищению окружающих, грусть объясняются не только тайной любовью, но и полным неприятием жизни дворца: А назавтра опять тот же шум и огни, Ложь восторгов и ложь серенад... [11, с. 399]. С.Я. Надсон создает образ, восходящий к романтической традиции. Это образ женщины, которая вынуждена жить в строгом соответствии с нормами дворцового этикета и которая тяготится этим. Поэт характеризует королеву как натуру страстную, готовую на нарушение общепринятых норм: ее запретное чувство - это бунт против устоев и выражение внутренней свободы. В ДА она восстает против бессмысленности своей жизни: «[Так бесследно промчатся все лучшие дни] / И потом не вернуть их назад!..» [11, с. 399]. И это характеризует образ королевы в этой версии текста стихотворения как более сложный, чем в предыдущих и, соответственно, в «фантазии» героини повести «Первая любовь», в которой нет подобного конфликта. Зинаида полностью отождествляет себя с образом своей героини: история королевы - это завуалированный рассказ о силе собственного чувства: «и нет такой власти, которая бы остановила меня, когда я захочу пойти к нему, и остаться с ним, и потеряться с ним там, в темноте сада» [18, с. 345].
Неординарность образа королевы почерпнута С.Я. Надсоном не из «фантазии», а является результатом осмысления поэтом образа главной героини тургеневской повести. Именно Зинаида Засекина восхищает его своей оригинальностью, способностью пренебречь мнением окружающих, свободолюбием и силой чувства, которое, согласно тургеневской концепции любви, приводит к утрате внутренней свободы: «ждет меня тот, кого я люблю, кто мною владеет» [18, с. 345]. В ДА стихотворения чувства королевы во многом остаются неопределенными, на что указывает форма сослагательного наклонения:
«Сбросить прочь бы скорей этот пышный наряд, Потушить бы огни - и одной, Без докучливой свиты, уйти в этот сад, Убежать в этот сумрак ночной. А в саду чтоб прекрасный бы юноша ждал, Чтоб навстречу он бросился к ней, И лобзал, без конца и без счета лобзал И уста бы и кольца кудрей...» [11, с. 400]. Окончательный вариант стихотворения, опубликованный в журнале «Книжки Недели» (далее в тексте КН), отличается от предыдущего лаконизмом: поэт ис-
ключает из него длинные описания, что придает тексту большую динамичность (если в ДА - 72 строки, то в КН всего 30: в более или менее полном виде сохранено всего 6 строк в начале текста).
В КН шумная жизнь дворца уже в самом начале явно противопоставлена тишине и гармонии в природе: «Шумен праздник, - не счесть приглашенных гостей!
Море звуков и море огней... Сад, и замок, и арки сверкают в огнях, И, цветной их каймой, как венком, окружен, Пруд и спит и не спит, и смеется сквозь сон, И чуть слышно журчит в камышах...» [11, с.158]. Во второй строфе анафорическая конструкция «Шумен праздник.» обозначает противопоставление королевы окружающему ее обществу, хотя в целом ее образ во многом сходен с вариантом, представленным в ДА: она страстная и сильная натура, тяготящаяся собственной жизнью и окружающим ее миром условностей. При этом, если основная мысль стихотворения в
ДА выражена в словах юноши, то в КН - это уже размышления и чувства самой героини: разграничение двух стилистических пластов и двух способов выражения сознания (авторского и геройного) подчеркивается на уровне формы внутреннего монолога, хотя без изменений остается основная идея, высказанная в обоих вариантах и доказывающая невозможность обретения героиней внутренней свободы и любви.
С.Я. Надсон так и не принял любовную линию повести И.С. Тургенева, очевидно, потому что считал, что тайная страсть не является настоящим чувством, а подчинение в любви и духовное рабство - порочны. Именно потому образ, навеянный героиней тургеневской повести, в опубликованном на страницах журнала «Книжки Недели» варианте существенно трансформирован: это - страдающая, одинокая, мечтающая о любви, но духовно чистая и целомудренная натура. Здесь полностью исчезает эротизм ночи и любовных отношений, которым во многом определялась лирическая тональность всех предшествующих вариантов.
Библиографический список
1. Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. М.: Индрик, 2002. 814 с.
2. Дедюхина О.В. Сны и видения в повестях и рассказах И.С. Тургенева (проблемы мировоззрения и поэтики): автореферат дис. ... канд. филол. наук. М.: МГПИ, 2006. 30 с.
3. Гоголь Н.В. Майская ночь, или утопленница // Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. Т.1. М.: Изд-во Акад. наук СССР,1940. С.153-180.
4. Григорьев А.А. Искусство и нравственность. Новые grübeleien по поводу старого вопроса // Григорьев А.А. Соч.: В 2 т. Т. 2: Статьи; Письма. М.: Художественная литература, 1990. С.246-260.
5. ДобролюбовН.А. Луч света в темном царстве // Добролюбов Н.А. Собр. соч.: В 9 т. / Под общ. ред. Б.И. Бурсова [и др.]. Т.6: Статьи и рецензии. 1860. М.;Л.: Гослитиздат. худож. лит., 1963. С. 289-264.
6. Добролюбов Н.А. Стихотворения Ивана Никитина // Добролюбов Н.А. Собр. соч.: В 9 т. / Под общ. ред. Б.И. Бурсова [и др.]. Т.6: Статьи и рецензии. 1860. М.;Л.: Гослитиздат. худож. лит., 1963. С. 155-177.
7. КарауловЮ.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Издательство ЛКИ, 2010. 264 с.
8. Кийко Е.И. Комментарии: И.С. Тургенев. Первая любовь // Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М.: Наука, 1981. Т. 6. С. 478-492.
9. КузнецовИ.Ю. Предания русского народа. М.: Вече, 2008. 452 с.: Электронный ресурс: https://history.wikireading.ru218040. Режим доступа: 18.04.2019 г.
10. Мишина Т.Ю. Лермонтовские мотивы в русской лирике 80-90-х годов XIX века: дис. ... кандид. филол. наук. Орел, 2013. 302 с.
11. Надсон С.Я. Полн. собр. стихотворений / Вступ. статья Г.А. Бялого; подг. текста и примеч. Ф.И. Шушковской. 2-е изд. СПб.: Академический проспект, 2001. 512 с.
12. НиколинаН.А. Филологический анализ текста: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений. М.: Академия, 2003. 256 с.
13. ПанкратоваМ.Н. Онирический мотив: структура и особенности функционирования («Огненный Ангел» В.Я. Брюсова): дис. ... канд. филол. наук. М.: МГУ 2015. 154 с.
14. Пропп В.Я. Русские аграрные праздники: Опыт историко-этнографического исследования. Собр. трудов. М.: Лабиринт, 2000. 192 с.
15. Руднев В.П. Сновидение и событие // Сон - семиотическое окно. Сновидение и событие. Сновидение и искусство. Сновидение и текст. XXVI Випперовские чтения. М., 1993. С. 12-17.
16. Русская мифология: энциклопедия / Сост., общ. ред. и предисл. Е. Мадлевской. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2005. 780 с.
17. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 5 т. / Рос. акад. наук. Ин-т славяноведения и балканистики; Под общ. ред. Н.И. Толстого. М.: Междунар. отношения, 1995-2014.
18. Тургенев И.С. Первая любовь // Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. / 2 изд., испр. и доп. Т. 6. 1858-1860. М.: Наука, 1981. С. 301-364.
19. Хохлова М.П. О роли литературных реминисценций и аллюзий в повести И.С. Тургенева «Первая любовь» // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова, 2015. Т. 21. № 6. С. 65-69.
20. ЧаркинВ.В. Способы выражения авторского сознания в поэзии С.Я. Надсона : дис. ... канд. филол. наук. Орел, 2017. 231 с.
21. Шейн П.В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северозападного края, собранные и приведенные в порядок П.В. Шейном. Т. 1. Ч.1: Бытовая и семейная жизнь белоруса в обрядах и песнях. СПб.: тип. Акад. наук, 1887. 586 с.
22. Энциклопедия символов / Сост. В.М. Рошаль. М.: ACT-СПб.: Сова, 2008. 1007 с.
References
1. Agapkina T.A. Mythopoetic foundations of Slavic folk calendar. Spring-summer cycle. M.: Indric, 2002. 814 p.
2. Dedyukhina O.V. Dream and Visions in Turgenev's tales and stories (problems of worldview and poetry): Dis. abstract of candidate of Philol Sciences. M.: MGPI, 2006. 30 p.
3. GogolN.V. May Night, or the Drowned Maiden // Gogol N.V. Full collection of works: in 14 vol. V. 1. M.: The University of Academy of Sciences USSR,1940. Pp. 153-180.
4. GrigorievA.A. Art and morality. New grübeleien on the old question // Grigoriev A.A. Writing: In 2 vol. Vol. 2: Articles; Letters. M.: Art Literature, 1990. Pp.246-260.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
5. DobolubovN.A. The Ray of Light in the Dark Kingdom // Dobolubov N.A. Collection of Works: In 9 vol. / Ed. by B.I. Bursov. V.6: Articles and Reviews 1860. M.;L.: Goslitisdat. Fiction, 1963. Pp. 289-264.
6. Dobolubov N.A. Poems by Ivan Nikitin // Dobolubov N.A. Collection of works: In 9 vol. / Ed. by B.I. Bursov. V.6: Articles and Reviews. 1860. M.;L.: Goslitisdat. Fiction, 1963. Pp. 155-177.
7. 7. Karaulov Y.N. Russian language and language personality. M.: Publ. House of LKI, 2010. 264 p.
8. KiikoE.I. Comments: I.S. Turgenev. First Love // Turgenev I.S. A full collection of writings and letters: In 30 vol. M.: Science, 1981. V. 6. Pp. 478-492.
9. Kuznetsov I.Y. The Legend of Russian People. Moscow: Veche, 2008. 452 p.: Electronic resource: https://history.wikireading.ru218040. Access mode: 18.04.2019
10. Mishina T.Y. Lermontov's motives in the Russian lyrics of the 1980s-1990s: Disser.... Candidate of Philol Sciences. Orel, 2013. 302 p.
11. Nadson S.Y. Full collection of poems / Introductory article by G.A. Bialogo; sub text and notes by F.I. Shushkovskaya. 2nd ed. SPb.: Academic Prospectus, 2001. 512 p.
12. NikolinaN.A. Philological analysis of the text: Study Manual for Students of High School Institutions. M.: Academy, 2003. 256 p.
13. PankratovaM.N. Onyrical motif: structure and peculiarities of functioning. («The Fiery Angel» by Valery Bryusov): Dis. ... Candidate of Philol Sciences. M.: Moscow State University, 2015. 154 p.
14. Propp V.J. Russian agrarian holidays: Experience of historical and ethnographic research. A collection of works. M.: Labyrinth, 2000. 192 p.
15. Rudnev V.P. Dream and Event // Dream - semiotic window. Dream and event. Dream and art. Dream and text. XXVIth Vipper's readings. M., 1993. Pp.12-17.
16. Russian Mythology: Encyclopedia / comp., ed., by E. Madlewska. M.: Exmo; SPb.: Midgard, 2005. 780 p.
17. Slavonic antiquities: Ethnolinguistic dictionary: In 5 vol. / Rus.academy of Sciences. Inst.of Slavic studies and Balanistics; Ed. by N.I. Tolstoy. Moscow: International relations, 1995-2014.
18. Turgenev I.S. First Love // Full Collection of Works and Letters: In 30 vol. / 2nd ed., used and supplemented by V. 6. 1858-1860. M.: Science, 1981. Pp. 301-364.
19. KhochlovaM.P. On the Role of Literary Remissions and Allusions in the Story of I.S. Turgenev «First Love» // Journal of Kostroma State University named after N.A. Necrasov, 2015. Vol. 21. № 6. Pp. 65-69.
20. Charkin V.V. Ways of Expressing Author's Consciousness in S.Y. Nadson's poetry: Dis.....Candidate of Phil. Sciences. Orel, 2017. 231 p.
21. Shane P. V. Materials on studying the life and language of the Russian population of the North Western region, collected and put into order by P.V. Shane. Vol. 1. Part.1: Domestic and family life of the Belarusian in rites and songs. SPb: Acad. of Sciences, 1887. 586 p.
22. Encyclopedia of Symbols/ Comp. by V.M. Rochal. Moscow: SPb.: Owl (Sova), 2008. 1007 p.
