Материалы «Круглого стола», проведенного в ИМЭМО РАН на тему «Россия и мусульманский мир» Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Но теперь никто не даст гарантий, что следующее десятилетие будет таким же спокойным. Судя по всему, Китай беспокоит усиление непредсказуемости политических процессов в странах Центральной Азии, что порождает желание усилить свое влияние на эти процессы. Как говорил Джон Кеннеди, «в китайском языке слово "кризис" состоит из двух иероглифов: один обозначает "опасность", а другой "шанс". И Китай, судя по всему, решил этим шансом воспользоваться».

«НГ-Дипкурьер», М., 22 января 2007 г.

МАТЕРИАЛЫ «КРУГЛОГО СТОЛА», ПРОВЕДЕННОГО В ИМЭМО РАН НА ТЕМУ «РОССИЯ И МУСУЛЬМАНСКИЙ МИР»

В июле 2006 г. в Центре проблем развития и модернизации ИМЭМО РАН прошел «круглый стол», на котором были обсуждены различные аспекты взаимодействия России со странами мусульманского мира. С основным докладом «Россия и "мусульманский мир": международные отношения в контексте глобализации» выступила ведущий научный сотрудник ИМЭМО, д.п.н. Д.Б. Малышева, текст которого мы публикуем ниже.

Цель доклада - определить основные тенденции и перспективы развития внешней политики Российской Федерации в отношении стран традиционного распространения ислама, или - если использовать более распространенное, но весьма условное понятие - «мусульманского мира». Взаимодействие России с ним рассматривается с учетом объективных международных реалий: углубления процессов глобализации и попыток формирования одно-полярного (или США-центричного) мира.

«Мусульманский мир» в современной международной системе

В наши дни ни одна религия не привлекает к себе столько внимания, не вызывает таких споров и противоречивых суждений, не ассоциируется с отдельными проявлениями мировой политики, как ислам. Это обусловлено, во-первых, огромной геополитической значимостью ряда регионов, где мусульмане составляют влиятельное большинство: речь в первую очередь идет о Ближнем и Среднем Востоке, а также о Каспийском регионе, богатыми нефтью

87

и газом, которые и в XXI в. останутся важнейшим стратегическим сырьем. Во-вторых, это связано с тем, что большая часть конфликтов в современном мире протекает в странах традиционного распространения ислама или в районах совместного и компактного проживания мусульман и приверженцев других религий. В-третьих, является следствием стремительного увеличения в Европе доли мусульманского населения, порой плохо интегрирующегося в местную культуру, что превращает ислам в глазах европейского обывателя в потенциальную угрозу привычному и устоявшемуся веками общественному укладу, базирующемуся на этике и культуре христианства (в России - в основном его православной ветви). Устойчивое восприятие ислама в Европе и США как скрытой угрозы подкреплено, в-четвертых, причастностью лиц мусульманского вероисповедания к громким террористическим актам.

Но имеются ли основания к тому, чтобы рассматривать государства традиционного распространения ислама, насчитывающего свыше 1 млрд. приверженцев, как некую целостность, «мир»? Да, согласно традиционным мусульманским представлениям о миро-порядке1, воспринимаемым ныне, правда, в известной мере как анахронизм. Сохранен в основном, несмотря на стремительное увеличение за счет эмигрантов доли мусульманского населения в Европе, Северной Америке и Австралии, и географический ареал «мусульманского мира»: это те страны бывшего Третьего мира (за вычетом из него Латинской Америки), где имеется значительное число приверженцев ислама. Есть еще один - пусть формальный, но немаловажный - признак, по которому определяется принадлежность страны к «мусульманскому миру». Речь идет о ее вхождении в такое уникальное в своем роде крупное региональное межгосударственное объединение, каким является Организация Исламская Конференция (ОИК). Впрочем, участие в ОИК вовсе не предопределяет автоматически религиозной природы государственного уст-

1 Во времена Средневековья исламская концепция мирового порядка исходила из делимости народонаселения мира на две группы: принадлежавшие к мусульманской общине (умме) и все прочие. К «Дар аль-Исламу» (миру ислама) были отнесены страны, в которых действовала исламская форма правления, и их защита являлась священным долгом каждого мусульманина. «Дар аль-Харб» (мир войны) - государства, объявившие войну мусульманам, а также государства, от которых могла исходить угроза миру ислама. «Дар аль-Сульх» (мир договора о мире) - государства, в которых власть находилась в руках невраждебных, примирившихся правителей.

88

ройства ее стран-членов. Так, Россия, имеющая в ОИК статус наблюдателя, является, как и многие другие участники этой организации, светским государством.

В целом же сегодняшний «мусульманский мир», хотя и «сцеплен» верой в единого Бога и особенно стремлением к социаль-ной справедливости (в том числе и в силу того, что закят - обязательные денежные пожертвования в пользу бедных - один из столпов ислама), весьма неоднороден и не представляет собой некоего единого конфессионального монолита, объединенного общими целями и задачами. Каждый регион этого «мира», каждая его страна имеют свои устоявшиеся многовековые традиции, свой уклад жизни, свое особое мироощущение. Поэтому, например, Узбекистан или же Азербайджан - обозначаемые часто как «мусульманские государства» и таковыми фактически не являющиеся, поскольку их государственные системы базируются на светских основаниях, с той же Нигерией мало что объединяет, кроме, пожалуй, экономических проблем, но и они, в свою очередь, тоже имеют различную природу.

В «мире», который принято считать мусульманским, можно также наблюдать крайне противоречивые тенденции: движение в направлении демократизации, всплеск фундаменталистских или же радикальных настроений и пр. Как справедливо отмечает Е. Бар-ковская, «не может быть и речи о некоем едином «исламском менталитете»; нет и не может быть равенства между теми познаниями в исламе, которыми обладают мусульманские духовные лидеры и простые верующие; нет и не может быть единой цели у мусульман, втянутых в современное мировое рыночное хозяйство, и их единоверцев, пребывающих в мире традиционных устоев, которые восходят еще к родоплеменному и феодальному прошлому».

Что касается места «мусульманского мира» в современной системе международных отношений, то он в силу исторических причин не принимал до недавнего времени активного участия в процессе формирования основных контуров этой системы. Даже сделанное 1 июля 2005 г. заявление участников очередной встречи министров иностранных дел ОИК в йеменском городе Сана о необходимости предоставить «мусульманскому миру» постоянное место в Совете Безопасности ООН, мало что изменило в этой ситуации: ислам в большинстве случаев по-прежнему можно рассматривать как фактор убывающего значения в формулировании и реализации внешней политики «мусульманских» государств.

89

Между тем сама международная система разительным образом изменилась, и она сильно отличается от того миропорядка, в котором «мусульманские» страны пребывали в более ранние периоды своей истории: тогда на смену одной мировой империи приходила другая, не внося при этом принципиальных изменений в устоявшиеся социально-политические и экономические устои Мусульманского Востока (к нему традиционно относят арабские государства Ближнего Востока и Персидского залива, а также Афганистан, Иран, Пакистан и Турцию, где роль ислама как компонента культуры и цивилизации, как фактора общественной жизни также очень велика). Сегодня глобализация и сопровождающая ее продвижение рыночная либеральная экономика разрушают традиционную докапиталистическую структуру мусульманских обществ, оставляя индивидуумов незащищенными в экономическом и социальном планах. Этот сложный процесс, в рамках которого происходит преодоление национальных границ в области политики, экономики, культуры, социальной сферы, а также частично и моделей человеческого поведения, присущ всем странам со средним и низким уровнями развития. Но наиболее активное противодействие глобализация встречает в основном в странах традиционного распространения ислама, где образ жизни часто несовместим (или, может быть, с большим трудом совместим) с социально-политическим порядком, предписываемым глобализацией и Западом (этим понятием привычно обозначаются индустриально развитые страны Европы и Америки).

При этом критики глобализации в «мусульманском мире» то ли сознательно, то ли бессознательно упрощают сложную и противоречивую суть глобализации, трактуя ее только как американизацию и утверждая, что глобализация несет секуляризацию и бездуховность, разрушает религиозные ценности. Такие выводы верны лишь отчасти. Глобализация действительно имеет тенденцию видоизменять религиозность, традиции, основанные на религиозных ценностях, институты незападных обществ, но она не предлагает отказываться от религии. Другое дело, что распространение глобализма как идеологии (пусть последняя замешана даже на столь органичных американским неоконсерваторам религиозно-фундаменталистских основаниях) приводит часто к потрясениям в мусульманских обществах, изначально более далеких от европейско-американских с их представлениями о политическом либерализме, о правах и свободах человека. Неудивительно, что религиозные

90

организации и религиозные идеологии мусульманских обществ остро и болезненно реагируют на глобализацию, ассоциируемую ими с «бездуховным Западом». В силу этого в глазах антиглобалистов ислам выглядит чуть ли не главным и последним барьером на пути глобализации, в то время как исламский радикализм (а часто и терроризм в религиозном обличье) воспринимается как символ сопротивления и даже своего рода альтернативный проект глобализации.

Между тем многие эксперты считают, что именно глобализация в значительной степени спровоцировала нынешний всплеск в «мусульманских» странах религиозного экстремизма, замешанного на антиамериканизме. Обращает на себя внимание и такая тенденция: даже после определенных успехов глобализации и бесспорного социально-экономического прогресса в ряде «мусульманских» стран наблюдается отрицательная реакция на модернизацию, откат от начертанного «Западом» пути, стремление найти собственную, базирующуюся на традиционных ценностях модель поведения в мире (это особенно характерно для таких стран, как Иран, Индонезия, Малайзия).

Возникновение такого сложного феномена, как антиглобализм в религиозном обличье, не осталось незамеченным и в американской политологии. Например, по мнению Г. Фуллера, «дополнительным стимулом к появлению сегодняшнего воинственного и радикального ислама» стала политика США на Ближнем Востоке «и ее в целом антиисламское основание (anti-Islamic stand)». С уходом с глобальной сцены СССР, «запятнавшего» себя в глазах мусульман войной в Афганистане и насаждением атеизма, все болезненные проблемы мусульманских обществ стали приписывать в «исламском мире» глобализации, продвигаемой США, которые воспринимаются там как «воплощение зла».

Противостояние, объективно возникшее между Западом и «мусульманским миром», Россия, которая претендует также на роль некоего связующего мостика между двумя цивилизациями, стремится уравновесить взвешенным подходом. Как отметил в интервью еженедельнику «Московские новости» (от 3 марта 2006 г.) глава МИД РФ Сергей Лавров, «Россия не позволит поссорить себя с исламским миром, не может и не будет играть роль «фронтового государства» в «холодной войне», теперь - между цивилизациями.... Вряд ли к этому готовы и в Европе, где еще не вполне осознали, что стали частью исламского мира».

91

У России, несомненно, есть свои, специфические интересы в странах ближнего и дальнего зарубежья с преимущественным мусульманским населением (оно объявлено российским президентом не так давно одним из внешнеполитических приоритетов российского государства). Эти интересы в немалой степени обусловлены тем, что, во-первых, современная Россия, будучи светским государством, является многоконфессиональной страной со значительным числом граждан-мусульман, и во-вторых - советской историей 60-70-х годов, когда происходило усиленное взаимодействие Москвы со странами традиционного распространения ислама.

Мусульманское сообщество России

Христиане и мусульмане не просто сосуществовали в России на протяжении многих веков, но взаимно они обогащали друг друга культурными ценностями, традициями, обычаями, духовными достижениями, сохраняя особенности каждой религии, не навязывая в основном силой друг другу свои системы ценностей.

Между тем точное число российских мусульман неизвестно: называют цифры от 12 до 50 млн. человек. При этом сюда иногда включают поголовно те народы страны, которые традиционно исповедуют ислам, что некорректно, ибо, например, за самоидентификацией «я - мусульманин» часто ничего не скрывается, поскольку мусульманами могут считать себя вполне светские люди, которые не посещают мечетей, не соблюдают пищевых запретов и не открывают Коран. (Из этого нельзя исключить, впрочем, что такие люди, как и верующие мусульмане, ощущают свое отличие от «русских», «православных».) Так что истинное число мусульман в России колеблется, скорее всего, в пределах 15-20 млн. человек.

Но ислам - более динамичная и активная по сравнению с православием религия. К тому же прирост населения у людей, исповедующих ислам, значительно превосходит соответствующие показатели у представителей других представленных в России конфессий. Согласно некоторым демографическим подсчетам, в России к 2080 г. останется 42% православного русского населения, а мусульмане, возможно, станут влиятельным религиозным меньшинством. Например, по данным сайта «Ислам в Нижнем Новгороде», мусульманское население города выросло, а русское православное - сократилось; тенденция такова, что через 10-15 лет каждый пятый житель города будет мусульманином.

92

Примечательно и другое явление. Присущее целому ряду представителей российского политического истеблишмента неприятие «Запада» и США приводит к появлению партий и движений, ориентирующих Россию на более активное сотрудничество с Востоком. Этим занимаются и чисто мусульманские объединения, и политические организации, скрывающиеся за евразийскими идеями или же лозунгами интеграции евразийского пространства (движение «Евразия» А. Дугина, Евразийская партия России Абдул-Вахеда Ниязова и др.).

Хотя многие эксперты и констатируют слабость ислама в России, трудно игнорировать тот факт, что с конца 80-х годов Северный Кавказ и Поволжье стали объектами массированного религиозного воздействия со стороны неправительственных организаций экстремистского толка из отдельных государств дальнего мусульманского зарубежья (Саудовской Аравии, ОАЭ, Ирана, Турции, Афганистана и др.). В результате в этих регионах получили распространение исламистские политизированные течения («ваххабизм»), которые начали представлять серьезную внешнюю и внутреннюю угрозу России, поскольку ставят под вопрос ее территориальную целостность и потворствуют конфликтным ситуациям.

Но в отличие от ислама, исповедуемого «Аль-Каидой», «Хизб-ут-Тахрир» и другими так называемыми «джихадистами», которые упирают на космополитизм ислама, отрицают культурную и этническую идентичность и ставят своей целью учреждение «регионального халифата» (на Ближнем ли Востоке или в Центральной Азии), чеченские сепаратисты, хотя и рекрутировали своих сторонников в джамаатах и тарикатах (суфийских общинах, коих много на Северном Кавказе), позиционировали себя в первую очередь не как наднационая сила, а как выразители интересов конкретных этносов. И в этом смысле чеченские «бойцы сопротивления» имеют больше общего с действующими на Шри-Ланке «Тиграми освобождения Тамил Илама» и другими подобными им движениями, широко использующими наряду с национализмом идеи «политического ислама», нежели с «Аль-Каидой», которую национальные вопросы вообще не интересуют.

Борьба с религиозным экстремизмом определена в России как одна из актуальных политических проблем. Решением Верховного суда РФ от 14 февраля 2003 г. на территории России была запрещена деятельность 15 объявленных террористическими организаций. Среди них: Конгресс народов Ичкерии и Дагестана (Чечня),

93

Братья-мусульмане (Аль-Ихван аль-Муслимун, Muslim Brotherhood, международная), Партия исламского освобождения (Хизб ут-Тахрир аль-Ислами, Islamic Salvation Party, международная), Лаш-кар-и-Тайба (Пакистан), Движение Талибан (Афганистан), Исламская партия Туркестана (бывшее Исламское движение Узбекистана) и др. В начале июня 2006 г. Верховный суд РФ запретил деятельность еще двух террористических организаций - «Исламский джихад - Джамаат моджахедов» и «Джунд аш-Шам». Между тем «Хамас» и «Хезболла» не вошли в национальный список террористических организаций. Как заявляют российские официальные лица, эти движения не представляют наибольшую и непосредственную угрозу безопасности РФ: «Хамас» и «Хезболла» не замешаны в организации террористических актов на территории России, поскольку руководители этих движений отвергли активные попытки эмиссаров сепаратизма и терроризма с Северного Кавказа склонить их в свою поддержку и принять участие в боевых действиях в Чечне. Россия, объективно заинтересованная в развитии дружественных отношений со странами «мусульманского мира» и в сотрудничестве с ним, надеется найти подход к решению проблемы Чечни, ряда других проблем, одинаково важных и для России, и для «мусульманского мира».

Эволюция отношений СССР/РФ с исламским миром

Вся вторая половина XX в. была отмечена тесной связью СССР прежде всего с регионом Арабского Ближнего Востока. Теоретической основой продвижения туда Москвы явилась разработанная советскими учеными и идеологами концепция «некапиталистического пути развития», которая трансформировалась затем в теорию «социалистической ориентации». Эти идеологические построения позволили советскому руководству увеличить круг своих реальных и потенциальных союзников. На Арабском Ближнем Востоке ставка была сделана на так называемые революционно-демократические режимы, установившиеся в 1960 -70-е годы в Алжире, Египте, Ираке, Ливии, Сирии, Йемене. Контакты с этими государствами в значительной мере облегчились после того, как в 1967 г. по инициативе Москвы были разорваны советско-израильские дипломатические отношения. В 80-е годы после советского вторжения в Афганистан была предпринята попытка - неудавшаяся по многим причинам, в том числе и вследствие активного противо-

94

действия советским проектам Соединенных Штатов и их союзников в регионе (Саудовской Аравии и Пакистана, в первую очередь) - расширить географию присутствия СССР в Южной Азии. С окончанием «холодной войны» и взятым советским руководством курсом на перестройку начинается упадок в отношениях Москвы как с ее арабскими союзниками, так и с «мусульманским миром» в целом. В начале 1990-х годов из-за внутренней политической нестабильности и тогдашней односторонней прозападной ориентации Россия, отказавшаяся от самостоятельной политики на Ближнем Востоке и в «мире ислама», еще больше утратила там свои позиции. Это происходило на фоне существенного усложнения социально-экономических и политико-религиозных процессов в самом «мусульманском мире», а также действия в политическом пространстве России различных лоббистских структур, не заинтересованных в налаживании стратегического партнерства между Россией и «миром ислама». Но уже с 1993 г. российская политическая элита стала заново осмысливать национальные интересы государства и, обратившись к Востоку, к арабскому миру, попыталась вернуть утраченное, развить там экономическое и политическое сотрудничество на новой основе. При этом Россия ставила перед собой в «мусульманских» странах дальнего зарубежья куда более скромные задачи по сравнению с теми, что выдвигал Советский Союз, претендовавший на равное с Западом участие в делах некоторых из них.

В последнее время Россия немало сделала для того, чтобы усилить свое политическое влияние в регионе Ближнего Востока. Вместе с США, Евросоюзом и ООН она входит в так называемый ближневосточный квартет, который пытается урегулировать конфликт между Израилем и Палестиной. В феврале 2006 г. Москву посетили лидеры движения «Хамас», победившего ранее на парламентских выборах в Палестинской автономии. Россия заметно расширила связи с Ираном и последовательно выступает на стороне Сирии, когда вопрос заходит о введении санкций против этой страны. Развиваются отношения с Алжиром, Турцией, Малайзией, Пакистаном и др. Но наиболее привлекательное для России направление сотрудничества - государства Центральной Азии, остающиеся светскими, хотя роль ислама в традициях и культуре их народов неуклонно возрастает.

Развитие восточного вектора российской внешней политики, где велик удельный вес стран традиционного распространения ис-

95

лама, во многом обусловлен тем, что Россию международный порядок в его нынешнем виде устраивает не вполне. Это касается, в частности, таких его черт, как гипертрофированная роль США в процессах принятия ключевых международных решений, девальвация мнения других государств, недоучет их потребностей. Российская дипломатия, нащупывая новые пути и ресурсы для демократизации международного порядка и повышения роли России в его формировании и регулировании, надеется реализовать эту задачу в том числе и за счет установления более тесной кооперации со странами «мусульманского мира». В то же время Россия не отказывается от сотрудничества с Западом по ключевым вопросам современной мировой повестки дня. Современные внешнеполитические инициативы России осуществляются в рамках определяемых Кремлем национальных интересов, которые зачастую носят прагматичный характер и тесно связаны с экономико-политическими задачами, которые власти ставят перед государством. Эти инициативы нередко имеют непосредственное отношение к продвижению российского энергетического сектора, который существенно способствует повышению международного статуса России. Но помимо энергетического «оружия» Россия для продвижения своих интересов в мире может при определенных условиях опереться и на такой фактор, как ислам. К этому ее подталкивают политические реалии, где особую значимость приобрела борьба с «международным терроризмом». Возглавившие ее с 2001 г. Соединенные Штаты ведут в регионе Ближнего и Среднего Востока длительную «войну на истощение». Оказавшись в столь сложной ситуации, американская администрация полагается на поддержку других международных сил, включая Россию. Последняя, в свою очередь, надеется развить в ходе такой борьбы союзнические отношения с Западом, а главное - ликвидировать собственное террористическое подполье, окопавшееся на Северном Кавказе. Россия, сама неоднократно испытавшая на себе террористические нападения, объективно извлекает выгоду из борьбы с этой угрозой в международном масштабе.

Вместе с тем в последнее время во внешнеполитической стратегии России наметилась относительно новая тенденция: ввиду того что отношения с Западом не стали для России партнерскими более того, имеют тенденцию к охлаждению, часть российской властной элиты стала проявлять большую заинтересованность в выделении «мусульманского мира» в качестве одного из приоритетных

96

направлений российской внешней политики. Свидетельство тому -активизация РФ на ближневосточном направлении: укрепление связей с Саудовской Аравией, Катаром и другими государствами Персидского залива; наведение «мостов» с лидерами иракских суннитов и шиитов; возрождение контактов с Сирией и Египтом, с руководством Палестинской национальной автономии (ПНА), а также с Ираном. Развивается сотрудничество - в основном по линии торговли оружием - с Малайзией и Индонезией; возобновлены торгово-экономические контакты с Индией, являвшейся в прошлом приоритетным партнером СССР в Третьем мире.

С большой группой государств «мусульманского мира» у СССР долгое время вообще не было прямых связей. Речь, в частности, идет о нефтеэкспортирующих государствах Персидского (Арабского) залива: с ними Россия установила дипломатические отношения только лишь к началу 1990-х годов. Но для развития отношений с ними существовали (и существуют по сию пору) серьезные ограничители. Аравийские монархии имели широкие альтернативные возможности для выбора партнеров по всему миру; и у них отсутствовал особый интерес к России. Кроме того, эти государства традиционно настороженно относятся к новым партнерам, а тем более к таким, кто имеет коммунистическое прошлое.

В связи с событиями на Северном Кавказе для российской политики особую значимость приобрели отношения с теми арабскими государствами, которые каким-то образом могли оказать влияние на стабилизацию ситуации на Юге России. С этой целью Россия интенсифицировала контакты с Иорданией и Сирией - государствами, где проживает значительное число выходцев с Северного Кавказа. В этом же ряду - институциональное сближение России с Лигой арабских государств, а также подключение в качестве наблюдателя к весьма влиятельной в мусульманском мире структуре - Организации исламская конференция.

Формальных препятствий на пути к ОИК у России не было. Статус наблюдателя (помимо России его имеют в ОИК Таиланд, Центрально-Африканская республика, Босния и Герцеговина) не требует обязательно объявлять ислам государственной религией или доводить количество мусульман в стране до 50%. Для ОИК вполне достаточно заявление главы государства о причастности его страны к исламскому миру, что и было сделано российским президентом во время его выступления 16 октября 2003 г. на пленарном заседании ОИК в малайзийский город Путраджайя.

97

Можно указать на следующие факторы, которые побудили Россию присоединиться к ОИК. Первый - это необходимость достижения стабильности и единства России, что требовало развития взаимодействия и взаимопонимания между политической властью страны и приверженцами мусульманского вероисповедания, представляющими значительную часть российского общества. Второй фактор - неурегулированность чеченской проблемы, что подтолкнуло Москву к поиску иных путей решения этого конфликта, один из которых виделся в плоскости установления прямых отношений с ОИК. В-третьих, вступление в ОИК отвечало интересам руководства Чечни и тех ее политических кругов, кто готов был вести диалог с Россией относительно урегулирования конфликта с федеральным центром. Наконец, в-четвертых, своим решением вступить в ОИК Россия подавала мировым игрокам сигнал о решимости начать играть особую роль в мировой политике, а также выступить в качестве посредника в конфликтах дальнего «мусульманского» зарубежья (иракском, американо-иранском и арабо-израильском), которые интерпретируются многими как столкновение цивилизаций.

О некоторых подвижках в развитии отношений России с «мусульманскими» странами и их организациями, как светскими, так и религиозными, свидетельствует создание в апреле 2004 г. Межфракционного депутатского объединения «Россия - Исламский мир: стратегический диалог». В него вошли представители всех фракций Государственной Думы, члены Совета Федерации и представительных органов власти ряда субъектов Российской Федерации. А о возрастании интереса у российской политической и бизнес-элиты к странам «исламского мира» говорит разработанный под эгидой Торгово-промышленной палаты (ТИП) проект под названием «Группа "Стратегическое видение: Россия - исламский мир"». Первое заседание в его рамках состоялось в Москве 2728 марта 2006 г., а следующее намечено провести в Казани. Проект планирует стать постоянно действующей «площадкой» для конфиденциальных консультаций на уровне бывших премьер-министров, министров иностранных дел и послов России и ряда важных «мусульманских» стран (в том числе Саудовской Аравии, Египта, Кувейта, ОАЭ, Пакистана, Индонезии). Эти люди, формально не занимающие высоких государственных должностей, но по-прежнему близкие к власти, надеются выполнить функции посредников и переговорщиков при решении конфликтных вопросов. В улучшении

98

отношений со странами «исламского мира» особенно заинтересованы российские мусульмане, притом что в этом «мире» они имеют и свои специфические интересы. Об этом говорит, в частности, состоявшаяся в апреле 2006 г. поездка Президента Татарстана Мин-тимера Шаймиева во главе делегации, представлявшей деловую, научную и культурную элиту республики, в Сирию, Саудовскую Аравию и Кувейт с целью налаживания там торгово-экономического сотрудничества. В этом же ряду - посещение в 2004 г. Саудовской Аравии тогдашним президентом Чеченской республики -Ахмадом Кадыровым и визит в сентябре 2005 г. другого президента Чечни - Алу Алханова - в Сирию и Иорданию, где он обсудил вопросы культурного сотрудничества, а также возможности расширения торгово-экономических связей этих арабских государств с Северным Кавказом. Сирия и Иордания были выбраны не случайно: именно выходцы из чеченских диаспор этих государств в начале 1990-х годов сыграли одну из важнейших ролей в построении дудаевского государства; они же стали организаторами международного «джихада» против российских войск в 1995-1999 гг., продолжая и сегодня играть в Чечне значительную роль.

Российские интересы в «исламском мире»

Итак, имеется целый ряд факторов, определяющих интерес России к установлению стратегического партнерства с «исламским миром». Выделю наиболее значимые.

1. «Исламские» регионы и страны (Центральная Азия, СУАР, Афганистан, Ближний и Средний Восток) находятся в непосредственной близости от границ России и уже по одному этому в обозримом будущем останутся зонами российских жизненно важных интересов. Исходящие из этих регионов вызовы и угрозы куда более актуальны для России, чем, например, для США или государств Европы.

2. Поскольку Россия - многоконфессиональная страна, где верующие мусульмане составляют вторую по численности конфессиональную группу, взаимоотношения РФ с «исламским миром» как непосредственно, так и опосредованно влияют на внутриполитическую стабильность в стране.

3. Сотрудничество с «исламским миром» дает возможность России, заинтересованной в укреплении альтернативных глобальных сил, поддерживающих усилия по созданию нового, справедли-

99

вого многополярного мира, эффективнее вести борьбу с «международным терроризмом», в том числе и на российской территории.

4. Помимо политических факторов существенную роль в стремлении России наладить сотрудничество играют и экономические интересы ее финансово-промышленных групп, а также ВПК. Российские компании заинтересованы в сотрудничестве со своими партнерами по ОПЕК, а также с не входящими в эту организацию экспортерами и производителями сырья из «исламского мира» на мировом энергетическом рынке.

Чтобы реализовать поставленные цели, России предстояло и предстоит преодолеть серьезные трудности, в первую очередь -конкуренцию со стороны Запада. Ведь его политическое и экономическое влияние во всех географических регионах «мусульманского мира», особенно на Ближнем Востоке и в Персидском заливе, исторически велико. В целом, оно не было надолго ущемлено даже в те периоды, когда Советскому Союзу удавалось закрепиться на отдельных направлениях ближневосточной политики. Западный капитал внедрился там в большинство экономических сфер, на рынки вооружения, что дополнительно сужает возможности России, создает для продвижения ее интересов серьезную конкурентную среду. Со стороны «мусульманского мира» заметна заинтересованность в России как в политическом союзнике и экономическом партнере. Традиционно между Россией и «исламским миром» существовало и существует совпадение или значительная близость по многим стратегическим, геополитическим и социокультурным проблемам. Есть много общего в подходах России и «мусульманских» государств к процессам глобализации, формированию нового миропорядка.

В России и «исламском мире» растущую озабоченность вызывает ситуация в Ираке. Здесь подозревают, что США не только не имеют «стратегии ухода» из этой страны, но напротив - вообще не намерены покидать ее, собираясь в случае, если ситуацию не удастся взять под контроль, раздробить Ирак (по образцу союзной Югославии) на несколько слабых и зависимых государственных образований. Особую обеспокоенность такая перспектива вызывает у турецкого руководства, поскольку в связи с образованием курдского государства на территории Ирака может быть создан прецедент и брошен серьезный вызов территориальной целостности Турции, имеющей собственную многочисленную курдскую общину.

100

Скептически относятся как в России, так и в «исламском мире» к американскому проекту демократической трансформации Ближнего Востока в рамках «Большого Ближнего Востока» в значительной мере и потому, что при ближайшем рассмотрении в американо-европейских подходах к этому проекту обнаруживаются двойные стандарты. Так, проходившие в 2005-2006 гг. с многочисленными нарушениями выборы в Египте, Азербайджане и Казахстане, например, объявлены европейскими международными институтами соответствующими демократическим нормам только потому, что все эти государства представляют сегодня стратегический интерес для Запада. В то же время движению «Хамас», которое в январе 2006 г. пришло к власти в ПНА вполне демократическим и законным путем, Запад объявляет обструкцию и фактически вводит против автономии экономические санкции, демонстрируя таким образом неуважение к выбору палестинского народа только на том основании, что лидеры движения «Хамас» отрезали своими заявлениями путь к переговорам с Израилем и признанию его (напомним, что в качестве предварительных условий такого признания «Хамас» требует от Израиля освободить оккупированные в ходе войны 1967 г. территории, включая сюда и Восточный Иерусалим, решить проблему палестинских беженцев, разрушить разделительную стену и освободить всех арестованных палестинцев). Российские дипломаты и политики, как и некоторые их западные коллеги, стремятся убедить лидеров «Хамас» отказаться от радикальной риторики в политике и практике, инкорпорироваться в современный мировой порядок, правила поведения в котором диктуются пока в основном Соединенными Штатами. Речь идет также и о том, чтобы найти решение, приемлемое для палестинского руководства, международного сообщества и Израиля. Именно для этого руководство «Хамас» было приглашено в марте 2006 г. в Москву, после чего России удалось на время занять лидирующие позиции в процессе мирного урегулирования на Ближнем Востоке, так как из всего «ближневосточного квартета» только она сейчас может вести диалог как с Израилем, так и с палестинцами, получая, таким образом, поле для относительно самостоятельной игры.

Особого внимания заслуживает и проблема взаимодействия России с Ираном и Сирией, отнесенных, по официальной американской версии, к числу «проблемных государств» и находящихся ныне на прицеле военных интересов США. В то же время оба эти государства занимают в отношении особенно болезненных и чув-

101

ствительных для России проблем - религиозного экстремизма и связанного с ним сепаратизма на Северном Кавказе - такую позицию, которую российское руководство не могло не оценить. Иран отказался от экспорта в Россию исламской революции, о чем неоднократно было заявлено на правительственном уровне Исламской Республики. Сирия, являющаяся светским государством и ведущая жестокую и бескомпромиссную борьбу с исламским экстремизмом у себя дома, срывала с помощью своих служб безопасности всякие попытки чеченской диаспоры поддержать вооруженную борьбу на Северном Кавказе. Москва благодарна также Дамаску за то влияние, которое он оказал на руководство «Хамас», не позволив его бойцам установить сотрудничество с повстанцами на российском Кавказе.

В отношениях России и Ирана на первый план в последнее время вышла проблема их сотрудничества в ядерной сфере. В то время как нефтяной и газовый секторы России с конца 1990-х находятся на подъеме, а производство электроэнергии также привлекает значимые инвестиции, большая часть атомной промышленности России после спада, наступившего в самом начале постсоветского периода, восстанавливается гораздо медленней. В этой связи первое же подписанное Москвой и Тегераном соглашение о строительстве и обеспечении топливом ядерного реактора в Бушере на юго-западе Ирана рассматривалось некоторыми экспертами как спасение российской атомной промышленности. Не так давно Тегеран заключил предварительное соглашение с Москвой о строительстве Россией еще двух, или даже, возможно, пяти атомных реакторов, в том числе еще одного в Бушере. Поэтому неудивительно, что российский МИД выступает против выдвинутой Соединенными Штатами инициативы по передаче вопроса о программе Ирана по обогащению ядерного топлива на рассмотрение Совета Безопасности ООН с целью введения санкций против Ирана, заявляя одновременно о солидарности России с мировым сообществом в том, что Ирану нельзя позволить стать обладателем ядерного оружия. При этом ирано-российское сотрудничество в ядерной сфере нельзя назвать абсолютно бесконфликтным. Просачивавшаяся на протяжении 2005-2006 гг. информация об этом позволяет предположить, что Иран недоволен своими российскими партнерами - тем, как они выполняют контрактные обязательства по строительству станции в Бушере, отставая от установленного Тегераном расписания ввода реактора в строй. Важно также отме-

102

тить, что проект ядерного реактора в Бушере появился раньше произошедшей в Иране исламской революции, и изначально был разработан европейскими подрядчиками в период правления шаха, когда Иран был главным союзником США в регионе. Несмотря на, мягко говоря, неординарные внешнеполитические эскапады президента Ирана Махмуда Ахмадинежада, есть основания считать, что Иран предпочел бы иметь доступ не только (а, возможно, и не столько) к российскому, техническому обслуживанию реактора в Бушере, сколько к западному, если, разумеется, этому не помешают предпринимаемые американцами усилия по изоляции страны. Нынешнее ядерное сотрудничество Ирана с Россией поэтому следует считать скорее единственным доступным Тегерану способом овладения технологиями, необходимыми для обогащения урана, нежели долгосрочным стратегическим альянсом двух стран.

В основе конфликта США с Ираном лежит озабоченность возможностью попадания ядерного оружия в руки непредсказуемого режима, глава которого - его президент - выступает с заявлениями, бросающими вызов международной безопасности. Однако помимо этого у американской администрации есть и другие долгосрочные цели в отношении Ирана. Это - свержение «непослушного», а главное - неподконтрольного США режима, постановка под контроль нефтяных и газовых ресурсов ИРИ и использование ее территории для кратчайшей транспортировки углеводо-родного сырья из районов Центральной Азии и Каспийского моря в обход России и Китая, естественно, под американским контролем. Кроме того, речь идет о непреходящем стратегическом значении Ирана в военном смысле. В чем заключается стратегия руководства Ирана, занявшего негибкие и вызывающие позиции, до конца пока неочевидно. Существуют предположения, что иранская ядерная программа возникла как ответ на ядерную программу Саддама Хусейна. Ядерное оружие, по мнению иранских лидеров, сделало бы Иран неуязвимым для внешнего давления, превратив его по сути в главную региональную державу в Персидском заливе. Режим Хусейна усилиями американцев ликвидирован, однако теперь президент Ахмадинежад с пугающим постоянством заявляет во всеуслышание о том, что Израиль должен быть стерт с географической карты. Тем самым он, казалось, действует вопреки логике: мирная, уравновешенная линия Тегерана принесла бы ему куда больше дивидендов и сделала бы невозможным инициирование антииранских военных акций. Если даже предположить, как это делают многие,

103

что цель Тегерана, придавшего своей ядерной программе значение приоритетного национального проекта, - всего лишь создать противовес «агрессивному курсу Белого дома», подобные заявления не могут не вызвать законную тревогу у всего мирового сообщества, а Россию они должны напугать в теории вдвойне: Иран, обладающий ядерным оружием и хвастающий тем, что готов пустить его в ход -угроза страшная, даже если президент ИРИ блефует. В этой ситуации упорство, с которым российские власти защищают Иран и создают с этой целью в Совете Безопасности ООН многочисленные препоны для сдерживания ядерных амбиций руководства ИРИ, не могут не вызвать удивления. Если это делается в пику Соединенным Штатам, то это едва ли свидетельствует о том, что Москва просчитала свои долгосрочные интересы, которые не лежат в русле конфронтации с США и ЕС. Если поддержка Ирана и его ядерной программы служит средством налаживания более тесного взаимодействия с Китаем, жизненно заинтересованного в поставках из Ирана энергоресурсов и потому противодействующего принятию антииранских резолюций в СБ ООН, то и это едва ли полностью отвечает российским интересам: Иран - влиятельный конкурент и соперник России на мировых энергетических рынках, где Россия сегодня занимает лидирующие позиции, которые могут быть ослаблены в случае изменения конъюнктуры (а такие изменения выглядят весьма вероятными) и достижения в будущем американо-иранских договоренностей с правительством Ахмадинежада или какими-то иными иранскими лидерами. Что касается Китая, то он ведет, как всегда, свою собственную игру, в которой и Ирану, и России отведены свои роли: на каком-то этапе Пекину выгодна согласованная с Россией позиция в отношении Ирана, но это вовсе не означает, что их интересы совпадут в долгосрочной перспективе.

Имеет хождение и такое предположение: Россия в стремлении привлечь Иран на свою сторону, возможно, просчитывает такой стратегический вариант: ориентацию не на духовных лидеров страны, а на социальную группу, которая может прийти к власти в Иране через несколько лет и которая уже сегодня пользуется влиянием. Речь идет о светских, хорошо образованных представителях среднего слоя, к числу которых принадлежат, не в последнюю очередь, и ученые-ядерщики, являющиеся одновременно большими националистами. Стремление американцев и европейцев помешать работе в ядерной области воспринимается ими как оскорбление, и Россия надеется, благодаря своим более осторожным в сравнении с

104

американцами действиям в отношении иранской ядерной программы, которой Москва к тому же оказывает прямое содействие, заручиться в долгосрочной перспективой симпатиями этих людей. Так это или не так, есть ли в действительности у российского руководства «дорожная карта» в отношении Ирана, покажет время. На сегодняшний день из курса России в отношении Ирана, похоже, больше всего выигрывают российские оружейники и атомщики, а также те представители российской политической и деловой элиты, кто связан с ними или же кто - в силу ментальности и неспособности отказаться от заложенных с советских времен привычек - комфортнее чувствует себя в конфронтационном с Западом поле, к чему и ведет, судя по всему, безоглядная поддержка Россией Ирана. Однако очевидно, что России в случае реализации нынешним иранским руководством одного из своих амбициозных планов -самовыдвижения на роль регионального лидера - придется столкнуться с дополнительной проблемой, поскольку она тоже стремится к лидерству в тех же странах, в которых действует Иран - в Центральной Азии и на Кавказе. Следовательно, России придется балансировать не только между почти утвердившимися здесь полноценными международными игроками - Евросоюзом, США, Китаем, - но и Ираном, стремящимся воплотить в жизнь исламскую альтернативу глобализации.

Перспективы отношений России с «исламским миром»

В связи с раскручивающейся в «исламском мире» очередной спиралью насилия и конфронтации с Западом, в том числе и в связи со вспыхнувшей в июле 2006 г. ливано-израильской войной, открывается несколько альтернативных вариантов развития «мусульманского» вектора российской внешней политики:

- избрание односторонне прозападного политического курса с целью более прочного «прилепления» России к индустриально развитому миру («Большой семерке») и исходя из признания за США роли «старшего партнера» и доминирующей силы в глобальных процессах;

- переориентация на «мусульманский мир» в контексте более общей внешнеполитической задачи - построения многополюсного мира как альтернативы современного проекта политической глобализации;

105

- развитие двусторонних межгосударственных отношений с учетом национальных интересов России, а также объективных международных реалий.

Вариант поведения в отношениях с «миром ислама» - полностью солидаризироваться с позицией Запада в роли его «младшего партнера» - Россия уже проходила в конце 80-х и в 90-е годы, и никаких особых дивидендов ни на международной арене, ни на внутриполитическом поле этот курс ей не принес. Самый простой способ - воспользоваться очевидными ошибками и просчетами, допущенными США (в большей степени) и Евросоюзом (в меньшей) в ходе их борьбы с «международным терроризмом» и в процессе «демократизации» Афганистана, Ирака, Центральной Азии, с тем чтобы сблизиться с руководством и политическими силами в странах, которые по тем или иным причинам испортили отношения с Западом. В этом ряду - укрепление односторонних связей с «Хамас», содействие Ирану в его атомных разработках, дружба с переменчивым и непредсказуемым лидером Узбекистана и пр. Но есть у этого варианта большие изъяны. «Хамас», например - это не только радикальная и экстремистская организация. Она на протяжении многих лет профессионально занималась террористической деятельностью, и в ее верхушке - весьма неоднородной по своему составу - сохраняют влиятельные позиции те, кто вовсе не готов отказаться от старых методов «взаимодействия» со своими врагами и с внешним миром, и для кого Россия - такая же часть западного, христианского мира, как и США с Европой. Еще одним фактором, говорящим в пользу более тщательного и осмотрительного отбора Россией политических партнеров в «мире ислама», является сохраняющаяся нестабильность на Северном Кавказе, провоцируемая в том числе и установившимися с 90-х годов связями местных религиозных экстремистов с их ближневосточными «спонсорами». Из числа таких потенциальных «спонсоров» нельзя исключить ни «Хамас», ни Иран. Последний к тому же явно использует Москву, дабы выиграть время, которое лидеры ИРИ надеются использовать для создания атомного оружия. А это не отвечает интересам ни России, ни международного сообщества.

Что касается конструирования совместно с «мусульманскими» странами некоего альтернативного проекта глобализации либо совместного практического воплощения идеи многополюсного мира, то оба эти проекта обязательно потребуют огромных финансовых вложений со стороны России, что грозит втягиванием ее в

106

«черную дыру» очередных утопий, наподобие той, которая подрывала могущество и ресурсы Советского Союза во времена продвижения им в Третий мир концепции «социалистической ориентации». Остается третий вариант, который диктуется здоровым прагматизмом. Его основным содержанием может стать поддержка эволюционного, а не революционного развития в странах «мусульманского мира», взаимовыгодное сотрудничество с ними - с учетом тщательно выверенных российских национальных интересов и участие в международных усилиях по стабилизации ситуации в странах и регионах, представляющих жизненно важный интерес для России. При этом важно проследить, чтобы эти усилия направлялись не столько в сторону демократизации «мусульманского мира», сколько в направлении превращения его стран и регионов в предсказуемых и полноправных участников международного сообщества.

Россия сама находится в поиске оптимальной стратегии собственного выживания в глобализирующемся мире. От «Запада» во многом зависит, станет ли Россия его соперником в «мире ислама», особенно в отношениях с его «несостоявшимися», «проблемными», по терминологии американской администрации, странами. Или же она будет равноправным партнером, вносящим свой вклад в поддержание стабильного и безопасного развития стран и регионов «мусульманского мира».

* * *

Далее мы публикуем выступления других участников «круглого стола»

Тауфик Ибрагим (д.ф.н., Институт востоковедения РАН).

В реалиях сегодняшнего мира сконструированной в прошедшие века конструкции «мусульманского миропорядка» не находится места, да и в целом в восприятии ислама сохраняется целый ряд стереотипов. Взять, например, такое расхожее утверждение: «ислам - это не только религия, но и образ жизни». Вместе с тем позиция религиозного человека - независимо от того, мусульманин ли он, христианин или представитель любой другой конфессии - по отношению к западному либеральному проекту одинакова. Другое дело, что в духовном понимании мусульманский мир несомненно существует, и мусульманская солидарность в нем - это данность.

107

Не стоит преувеличивать, между тем, степень воздействия ислама на жизнь общества: в мусульманских странах западные ценности (демократические институты и пр.), равно как и глобализация, в основном давно восприняты, и эти страны по существу находятся в системе координат глобализации. Не существует также и особого мусульманского проекта в политике, а рассуждения о существовании в наши дни некоей специфической «исламской теократии» можно отнести к разряду мифологем.

Что касается взаимодействия России и мусульманского мира, то здесь есть свои особенности. Россия, хотя и принадлежит к западнохристианскому миру (который точнее было бы назвать постхристианским), больше склонна объединяться с миром ислама. Последнему же выгодно, чтобы кто-то представлял его на мировой арене, и потому он выражает готовность сотрудничать с Россией. Тем более что ей традиционно присуща религиозная терпимость: в России свободно сосуществуют мусульмане, христиане и представители других конфессий; здесь открыт широкий простор для развития мусульманской мысли, течений либерального ислама. Таким образом, России предоставляется шанс показать пример достойного сосуществования мусульман и христиан.

Г.И. Мирский (д.и.н., ИМЭМО РАН). Значение исламского мира для России может быть рассмотрено в трех аспектах. Во-первых, неуклонно растущее значение этого мира (как в позитивном, так и в негативном смысле) просто требует от любого государства, играющего серьезную роль на международной арене, пытаться усиливать связи с мусульманскими странами, укреплять там свое влияние. Во-вторых, исламский мир с его природными ресурсами, нефтью, с огромными перспективами индустриального развития представляет собой многообещающее потенциальное поле для инвестиций, емкий рынок вооружений. Пример участия российских компаний в развитии иракской нефтяной промышленности (правда, сейчас все находится под вопросом) и иранской атомной энергетики может быть прообразом крайне выгодного для России экономического сотрудничества. В-третьих, дружба или хотя бы партнерство с миром ислама может благоприятно сказаться на отношениях Москвы с мусульманским населением Российской Федерации.

Говоря об отличии отношений между Москвой и исламским миром в эпоху существования СССР и теперь, приходится констатировать, что Россия утратила имидж авангарда и движущей силы

108

мировой антиимпериалистической борьбы, защитника стран Востока от экспансии империализма, источника политической и военной помощи. Преувеличивать эту потерю не стоит, так как левые, просоциалистические силы все равно потерпели крах даже независимо от крушения СССР, вследствие порочности самой основополагающей идеи «перехода к социализму, минуя капиталистическую стадию развития» и полной несостоятельности режимов «социалистической ориентации». А наше приобретение состоит в том, что правительства исламских стран уже не смотрят на Москву как на базу подрывной деятельности, опору революционных сил. Нет препятствий для сотрудничества даже с такими государствами, как, например, Саудовская Аравия. Россию уже не считают опасной, и в этом главное приобретение. Если говорить об исламском мире в целом, то здесь наша политика может быть оценена со знаком «плюс». Практически со всеми мусульманскими странами существуют хорошие отношения, налицо достаточно плодотворные экономические связи. Удалось доказать, что Россия не следует в фарватере американской политики и сочувственно относится к интересам исламских государств. Вместе с тем Россия не выглядит как антагонист Соединенных Штатов, что поставило бы многие из этих государств в затруднительное положение. Но говорить о действительно разработанной восточной политике было бы преувеличением. В отличие от ясной и четкой политики Советского Союза, основанной на антиимпериалистических, антиамериканских и социалистических императивах, сейчас никто не понимает, то ли мы партнеры, то ли противники Запада. В конечном счете советская политика в Третьем мире потерпела фиаско, но ведь это было результатом краха советской власти, а не порочности нашей восточной политики как таковой.

Политика России безусловно выглядит самостоятельной, никто уже не упрекнет ее в том, что она плетется в хвосте Америки. Но четкой ее назвать нельзя: с одной стороны, Россия вроде бы входит в антитеррористическую коалицию с США, с другой - то и дело дает понять, что она считает американскую политику недружественной. Наверное, многие правители Востока так и не могут понять смысл и цели российской политики. Но, возможно, это закономерно, иначе и не могло быть, учитывая внутреннюю расстановку сил в Москве и противоречивость влияния различных групп интересов.

109

Ближний Восток нужен России прежде всего потому, что именно там она могла бы позиционировать себя как великая держава (другое дело, получается ли это). В Европе наши возможности сильно ограничены и могут вообще свестись к роли поставщика углеводородов. В Южной и Юго-Восточной Азии, на Дальнем Востоке Россия не располагает такими экономическими и геополитическими рычагами, как США; кроме того, там находятся такие гиганты, как Китай, Япония и Индия со своими сложными и неоднозначными интересами, повлиять на которые мы не в состоянии. В Африке и Латинской Америке нам не так много может быть нужно, и наше влияние там ограничено. Разве что поддержка режимов Ча-веса и Моралеса может принести некоторые политические дивиденды. А вот на Ближнем Востоке при благоприятном стечении обстоятельств Россия с ее традиционно крепкими связями, хорошей репутацией, заработанной советской помощью, общепризнанной ролью участника процесса урегулирования (сопредседатель Женевской конференции) могла бы продемонстрировать свой серьезный международный вес. Если где-либо Россия и может выглядеть как «тяжеловес», то только в данном регионе.

Однако никаких интересных и перспективных инициатив России по урегулированию конфликтных ситуаций в регионе нет; впрочем, нет их и ни у кого другого. Арабо-израильский конфликт сейчас, после прихода к власти ХАМАС, дальше от разрешения, чем когда-либо, и кроме давно известных банальных рекомендаций ни Россия, ни Америка, ни Европа ничего предложить не могут. По иранскому ядерному конфликту Россия, с одной стороны, настаивает на исключительно дипломатическом решении проблемы, с другой - не в состоянии обеспечить согласие тегеранского режима на прекращение такого рода разработок в сфере обогащения урана, которые в конечном счете могут привести к созданию атомной бомбы.

Никакой стратегии в подлинном смысле этого слова в отношении Ирана нет ни у России, ни у Америки и Европы - по той причине, что никто не понимает настоящих целей иранского руководства, а без этого разработка стратегии невозможна. Что действительно в голове у тегеранских правителей, вообще для европейского ума понять трудно: ведь для восточных владык главное - остаться у власти в результате конфликта. Это уже победа. А продемонстрировать свою стойкость и несгибаемость перед лицом могучего врага, бросить вызов и уцелеть - победа великая. Людские

110

жертвы и даже территориальные потери не имеют никакого значения: Саддам Хусейн, начисто проиграв войну 1991 г., будучи разгромлен и вышиблен из Кувейта, объявил о своей победе, и народ ему поверил, так как он бросил вызов Западу и Израилю, воевал и уцелел. Если бы даже американцы уничтожили ядерную промышленность Ирана, тегеранская теократия уцелела бы и объявила о своей победе.

Очевидно, Иран стремится даже не столько к производству атомной бомбы как таковой (все равно ее не на кого было бы сбросить - Америка слишком далеко, а Израиль успеет нанести превентивный удар), сколько к достижению такого технологического уровня разработки урана и плутония, который был бы равнозначен состоянию «пятиминутной готовности». Тогда Иран был бы провозглашен великой ядерной державой, мог бы претендовать на роль лидера мусульманского мира, несмотря на то, что это - шиитская страна, а шииты составляют одну десятую от числа всех мусульман в мире. Иран мог бы «утереть нос» своим арабским соперникам и стать доминирующей державой в регионе. Перед лицом такой перспективы российская политика заключается в том, чтобы, во-первых, настаивать на исключительно политическом решении кризиса и, во-вторых, сохранить свои позиции в работе по осуществлению иранской ядерной программы, что сулит огромные доходы. Одно связано с другим. Но все это достижимо при условии встречного движения со стороны Ирана, что возможно лишь в том случае, если Тегеран действительно согласен ограничиться работой над «мирным атомом». Но именно этого установить невозможно, поскольку ядерная технология имеет двойное назначение и схватить иракцев за руку не удастся, они всегда смогут доказать, что военными разработками не занимаются. А если даже будут введены санкции ООН, Иран выйдет из МАГАТЭ и будет продолжать работы в ядерной области уже без всякого контроля. Понимая это, российская дипломатия выступает против санкций. Но при этом есть риск, что в один прекрасный день Тегеран окажется в шаге от создания бомбы, и тогда за это будут винить Москву. Ситуация потому выглядит тупиковой.

Пока еще рано говорить, что полезного мог принести визит делегации ХАМАС в Москву. С одной стороны, представляется справедливым мнение, что изоляция ХАМАС ни к чему хорошему не приведет, а только стимулирует возобновление террора. Но с другой стороны, нет оснований полагать, что данный визит мог бы

111

способствовать смягчению позиций экстремистской организации, подтолкнуть ее к признанию Израиля и тем самым содействовать возобновлению мирных переговоров. Аналогия с Арафатом, который четверть века не признавал Израиль, а потом все-таки пошел на это, неубедительна: Арафат был просто националистом, целью которого являлось создание палестинского государства - если получится, на всей территории Палестины, а если нет, то хотя бы рядом с Израилем, в то время как лидеры ХАМАС - религиозные фанатики, идейные и глубоко убежденные в правоте своих взглядов люди, уверенные, что время (равно как и демография) работает на них. Не случайно ХАМАС всегда отказывался вступить в ООП, считая всю арафатовскую политику капитулянтской. Чтобы изменить свою позицию, ХАМАС должен перестать быть ХАМАСом. И приглашение в Россию он расценивает как доказательство того, что с ним могут иметь дело, что его непримиримая позиция и демонстративный отказ даже обсуждать в Москве вопрос о признании Израиля не служат препятствием для сотрудничества с ним. Это может лишь укрепить ХАМАС в его упорстве. Ситуация тупиковая, и можно рассчитывать лишь на раскол в рядах руководства ХАМАС на «непримиримых» и «прагматиков».

Экономическое сотрудничество России с арабскими странами и исламским миром в целом развивается достаточно успешно, если учесть наши ограниченные ресурсы и возможности. Ведь в отличие от советских времен, сейчас речь не идет о грандиозных проектах типа создания нового экономического порядка, в рамках которого наша страна, как предполагалось, могла бы играть первостепенную роль (хотя на самом деле это и тогда было иллюзией). Приходится ограничиваться скромными проектами, что неизбежно. Исламский мир не является для России жизненно важным в экономическом смысле. Успехом можно считать установление благоприятно развивающихся отношений со странами Персидского залива и Марокко - ранее арабские монархии и Россию разделяли идеологические факторы. Прежде всего следует отметить деятельность Лукойла и Газпрома, главным образом в Египте и Ливии. Египетская сторона и Газпром сотрудничают комплексно, по нескольким направлениям, начиная от геологоразведки и кончая подготовкой в российских вузах специалистов для нефтегазовой отрасли. Газпрому предложено участвовать в строительстве «арабского газопровода» по дну Средиземного моря, что позволит транспортировать ближневосточный газ в Европу. Газпром также получил 54% анг-

112

лийской компании ОДЕКС Эксплорейшн, владеющей лицензиями на разработку нефтегазовых месторождений в Ливии. Российские компании уже получили доступ к нефтегазовым месторождениям в Саудовской Аравии, ведутся переговоры с Кувейтом и Катаром. Но все это лишь первые шаги.

Турция и Иран традиционно были и всегда останутся для России приоритетными с любой точки зрения. Прежние приоритеты периода «соцориентации» - Египет, Сирия, Ирак, Алжир - отпали, хотя Египет и Алжир являются перспективными в экономическом плане. В исламском мире в целом правильно, хотя и недостаточно, обращается внимание на Малайзию и Индонезию. На периферии политики остается Пакистан, который у нас всегда недооценивали и которым фактически пренебрегали; для этого, правда, были причины - наша дружба с Индией и проамериканская ориентация Пакистана. Сейчас необходим новый взгляд на Пакистан: мало того, что это - ядерная держава; возможное падение режима Мушаррафа и приход к власти исламистов могут изменить обстановку в регионе и за его пределами.

В России живут миллионы мусульман. Исламская солидарность проникла и в Россию. Осознание мусульманской общности культивируется как духовными, так и политически-националистскими активистами, которые внимательно следят за всеми тенденциями общественного развития в нашей стране. Их не может не настораживать рост этнического русского национализма. Призывы типа «Россия для русских», тезис о том, что православие - основа нашей государственности и т.д., негативно воздействуют на нерусское население. У мусульман, которые даже не посещают мечеть, все равно существует некое ощущение общности: оно имеет не чисто религиозный характер, а близко к цивилизационной и этнической солидарности. Именно среди мусульман идентичность этническая сливается с идентичностью религиозной. Потенциально здесь существует определенная опасность для Российской Федерации. Поэтому шаги нашего руководства, имеющие целью продемонстрировать желание сблизиться с мусульманским миром, подтвердить характер России как не только европейского государства, объективно должны благоприятно сказаться на умонастроениях российских мусульман. Также необходимо лишить как чеченских сепаратистов, так и кавказских исламистов вообще возможности поднимать знамя ислама, провозглашать лозунг защиты мусульманской религии, якобы находящейся под угрозой. Статус наблю-

113

дателя при ОИК должен способствовать укреплению лояльности российских мусульман.

Важен и внешний фактор. Имидж России в мире ислама пострадал после краха Советского Союза, считавшегося другом и союзником арабских стран в их борьбе против Израиля и Америки. Демонстрация дружбы и солидарности с миром ислама призвана смягчить и приглушить недовольство тех мусульманских политиков, которые были шокированы проявлением солидарности Путина с Бушем после теракта 11 сентября и созданием антитеррористической коалиции, в рамках которой Россия как бы оказалась в одном лагере с ненавидимой мусульманами Америкой. Нельзя забывать и о том, что чеченская война льет воду на мельницу тех, кто спекулирует на утверждении, что русские, убивающие мусульман в Чечне, тоже должны быть отнесены к числу врагов ислама. Сближение с ОИК в этом отношении полезно для противодействия подобной пропаганде.

Г.Г. Косач (д.и.н., профессор РГГУ). Контакты России с мусульманским миром должны вписываться в переживающий коренные изменения (говоря иначе, глобализирующийся) мир. Это куда как более важный аспект проблемы, чем всего лишь констатация необходимости связей с одним из регионов планеты. При этом глобализация вовсе не означает, что мир превращается в однопо-лярный или что он подвергается некой «американизации». Естественно, что происходящие ныне в системе международных отношений коренные изменения неизбежно предполагают, что в становящемся глобальным мире возникает способствующий этому процессу (но отнюдь не обреченный на то, чтобы вечно занимать это положение) «центр». Этим «центром» сегодня в силу понятных и объяснимых причин являются Соединенные Штаты. Но прекращает ли мир в силу занимаемой этой державой позиции быть многополярным (вне зависимости от реальных ли, мнимых ли американских предпочтений)? Ответ на этот вопрос не может не быть негативным, хотя бы потому, что иначе будет абсурдна самостоятельность российских действий (как и движения в том же направлении с противоположной стороны), направленных на развитие отношений с государствами арабо-мусульманского сообщества.

Да и само это сообщество, в границах которого действуют многочисленные региональные организации, отнюдь не выглядит как застывший в своем развитии регион, и было бы преувеличением считать господствующую в этом регионе религиозную доктри-

114

ну - ислам препятствием на пути его эволюции. Конечно, эта доктрина кажется более жесткой, чем другие мировые вероисповедания, но существующие (и добавим, основанные на профессиональном понимании вопроса) современные исламоведческие исследования далеки от того, чтобы абсолютизировать, например, обычные представления о «неразрывности» светского и духовного начала в лоне мусульманства или отсутствии в нем внутренней устремленности к политическому или экономическому либерализму.

Вопрос заключается не только в интерпретации религиозных догматов, но, скорее - в преднамеренном игнорировании теми или иными группами политического действия соответствующих сегодняшнему времени способов этой интерпретации. Речь идет и о другом. Слишком часто государства этого региона не спешат отказываться от устарелых геополитических воззрений, наполняя в своей основе светские доктрины легитимации власти господствующих в этих государствах элит содержанием, ориентированным на определенным образом трактуемый ислам. В этой связи естественно возникает вопрос: а каковы причины таких действий? Стоило бы ответить на него встречным вопросом: а разве исламская доктрина имеет отношение к этим действиям? Может быть, эти причины стоит искать в обстоятельствах становления этих государств и политических групп? В развивающихся в пределах их территорий или в границах представляемых ими этноконфессиональных сообществ стремлений к сецессии или расколам? Однако все это действительно не имеет отношения к исламу.

Тем не менее эта далекая от ислама ситуация вызывает к жизни появление градаций в подходах стран арабо-мусульманского региона к процессу глобализации мира. В этом регионе возникает «центральное звено», во многом вписанное в систему современных международных и мирохозяйственных отношений, осуществляющих внутренние политические и экономические реформы (характер этих реформ, вне сомнения, консервативно-охранителен). Но, может быть, более важно и то, что эти реформы, как и участие соответствующих стран в направлении трансформации мира в глобальную систему, сопровождается обращением к таким формам интерпретации мусульманской доктрины, которые придают законность действиям местных элит. Равным образом, в арабо-мусуль-манском мире возникает и «маргинальная периферия», далекая и от реальных внутренних реформ, и от активного участия в мировых глобальных процессах в силу того, что эта «периферия» руко-

115

водствуется воззрениями вчерашнего дня. И совсем не важно, что «периферия» арабо-мусульманского мира может быть представлена мощными в военном, демографическом или экономическом отношении государствами, - речь идет о подходах этих государств к их политическому курсу в глобализирующемся мире.

Развитие отношений между двумя полюсами современного мира - Россией и арабо-мусульманским сообществом - отнюдь не достигло (несмотря на, разумеется, многие содействующие этому процессу события последнего времени) уровня, который мог бы отвечать российским интересам (естественно, и интересам стран, составляющим регион, который российская сторона хотела бы видеть своим партнером). Но существеннее другое обстоятельство: те государства (или политические структуры), с которыми современная Россия в основном и развивает связи, представляют собой не «центральное звено» арабо-мусульманского мира (страны зоны Персидского залива должны быть названы здесь, в первую очередь), а те его звенья, которые стоило бы рассматривать в качестве «маргинальной периферии» (хотя Россия и предпринимает попытки сблизиться с «центральным звеном» мусульманского геополитического сообщества). Если список этих государств в постсоветское время и изменился, то произошедшие в нем изменения не нарушили главного - традиции сотрудничества с этой «маргинальной периферией». Эта унаследованная от советской эпохи традиция не подверглась сколько-либо существенной коррекции. Возникает простой и естественный вопрос, - почему эта традиция не меняется?

Обычно, отвечая на него, говорят, что это произошло потому, что Россия в момент своего становления в качестве одного из постсоветских государств ушла из арабо-мусульманского региона. Далее это утверждение обрамляется словами о том, что уходу России содействовал «проамериканский» курс первого российского министра иностранных дел А. Козырева. Не стоит этому верить, поскольку это утверждение связано с противоборством российских элит и отражало не линию внешней политики страны на раннем этапе ее существования, а создание мифа, оправдывающего это противоборство. А. Козырев был первым представителем российского политического истеблишмента, совершившим во второй половине апреля 1992 г. официальный визит в страны Совета сотрудничества арабских государств Залива, предварив поездку туда же (в то время) главы российского правительства В. Черномырдина и

116

заключение первых экономических соглашений со странами этого региона. В августе же 1993 г. при непосредственном участии А. Козырева в Москве состоялась первая российская встреча с руководителями Организации Исламская конференция. Разумеется, действия А. Козырева можно объяснять «проамериканскими» побуждениями (в конце концов, они отталкивались от необходимости расширить круг российских арабо-мусульманских партнеров за счет тех стран, которые всегда квалифицировались в Советском Союзе как «американские сателлиты»). Однако именно тогда был начат серьезный разговор об участии России в процессе афганского урегулирования, о ситуации в Таджикистане, положении в регионе российского Северного Кавказа и о развитии экономических связей. Печально, что этот разговор не получил разумного завершения, - лоббисты, стремившиеся ограничить российские связи традиционными региональными союзниками советской державы (Сирией, Ираком и Организацией освобождения Палестины), оказались сильнее.

Порой речь идет и о «коммунистическом» прошлом России, к которому «с подозрением» относятся страны «центрального звена» арабо-мусульманского сообщества, тем более (это подразумевается), что это обстоятельство всесторонне эксплуатируется Соединенными Штатами (и, в целом, Западом). Да, это - правда, если считать, что Россия - прямое продолжение Советского Союза. Однако даже в этом случае речь идет об идее, которая абсолютно не выдерживает критики.

В конце января - начале февраля 2006 г. нынешний саудовский король Абдалла бен Абдель Азиз совершил беспрецедентный для руководителя саудовского политического истеблишмента визит в некоторые страны Азии. Важнейшей из этих стран был Китай, установивший в 1990 г. дипломатические отношения с саудовским королевством. Если в момент установления дипломатических отношений (по данным саудовской Ассоциации торгово-промышленных палат) объем торгового оборота между двумя странами оценивался в 290 млн. долл. США, то в 2002 г. - уже 5,1 млрд. долл. США. В 2000 г., по данным саудовского министерства экономики и планирования, КНР вошла в список десяти крупнейших стран-экспортеров (занимая в этом списке седьмое место после США, Японии, Германии, Великобритании, Италии и Франции) саудовской продукции. В 2003 же году КНР стала шестым импортером своей продукции в королевство (после США, Японии, Юж-

117

ной Кореи, Индии и Сингапура), активно вкладывая капиталы в развитие саудовской нефтехимической промышленности. Диверсифицируя свои внешнеполитические и внешнеэкономические связи, королевство (если эти связи действительно эффективны) не обращает внимания даже на «коммунистическое настоящее» своего партнера.

Но чаще всего, оправдывая низкий уровень российских отношений со странами «центрального звена» арабо-мусульманского сообщества, в России говорят, что эти страны «посеяли» в мусульманских регионах России семена «ваххабитского» терроризма.

Когда-то я (вместе с Е.С. Мелкумян) писал, рассматривая чеченский вопрос в контексте саудовской внешней политики и основываясь на оригинальных документах религиозных благотворительных организаций королевства, что саудовская финансовая помощь мусульманским странам и мусульманским меньшинствам в немусульманском мире - одна из констант внешней политики королевства. Разумеется, после сентябрьских событий 2001 г. формы этой помощи (как и оказывавшие ее структуры) подверглись радикальной перестройке, но, ныне полностью огосударствленная, она (в силу, в частности, самоидентификационных факторов, принципиальных для Саудовской Аравии) не ушла (и в обозримом будущем не сможет уйти) в прошлое. Конечно, после 1979 г. (и об этом я также писал), когда группа выступающей под религиозными лозунгами саудовской оппозиции захватила Главную мечеть Мекки, саудовские власти пошли по пути последовательной «регенерации» религиозных ценностей. Они же ни в коей мере не препятствовали отъезду (а, по сути дела, «выдавливали» из страны) наи-более последовательных оппозиционеров в Афганистан, куда были введены советские войска. Саудовские действия отвечали логике противоборства в двухполюсном мире, в ходе которого королевство находилось на стороне Соединенных Штатов. В дальнейшем же, после распада Советского Союза инерция старого конфронтационного мышления подталкивала саудовский истеблишмент к «выдавливанию» оппозиции в Таджикистан, Боснию, Косово и, наконец, Чечню, где «добивался» коммунизм. Напомню, однако, что еще на этапе своего государственного становления Россия могла бы изменить эту ситуацию. Однако дело даже не в этом.

Саудовский курс помощи мусульманским единоверцам (как и курс некоторых других государств Залива), конечно же, содействовал возникновению зон саудовско-российского «конфликтного

118

взаимодействия». Но, к глубокому сожалению, «зерно» этого содействия падало на «добрую» почву - ситуацию огромной социальной мобильности в самой России, в том числе и под знаменами религиозной оппозиции. Эта мобильность - саудовская проблема? К сожалению, в России все еще уходят от ответа на этот вопрос или, лоббируя собственные интересы, подменяют проблему рассуждениями, идущими вразрез с реалиями глобализирующегося мира. Тогда остается вопрос, а почему Россия (как и в советское время) следует по пути поддержания контактов с арабо-мусульманской «маргинальной периферией»?

Ответ на этот вопрос, конечно же, включает не только указание на множество заинтересованных в этом внутрироссийских групп влияния, оказывающих свое воздействие и на высшее руководство страны. Чего стоит хотя бы полная «антиимпериалистического» и «антисионистского» (как же, Израиль воюет с движением Хизболла!) энтузиазма встреча двух президентов - венесуэльского У. Чавеса (сразу же после завершения его визита в Россию) и иранского М. Ахмадинеджада в Тегеране. Принципиальнее другое -Россия все еще не нашла своего места в глобализирующемся мире. Она (как и страны арабо-мусульманской «маргинальной периферии») продолжает цепляться за пережившие время фобии, руководствуясь, как и те, кого в рядах этой «периферии» Россия считает своими основными партнерами, тем, что она называет своими «национальными» интересами.

А.Ш. Ниязи (Институт востоковедения РАН, Центр стратегических и политических исследований). Необходимо разграничивать понятия «глобализация» и «глобализм», дабы снять часто возникающую путаницу. Как известно, термину «глобализация» не только антиглобалисты, но и многие исследователи придают негативный оттенок, хотя на самом деле их неприятие вызывает все же теория и практика глобализации, проводимой по неолиберальной схеме. Само понятие «глобализация» нейтрально: оно отражает процесс объективный, естественный и в первую очередь - неимоверно ускоряющуюся в последние десятилетия взаимосвязь и взаимозависимость человечества. Что касается «глобализма», то это -геополитический и экономический проект всемирного свободного рынка, довлеющего над государством. Это результат сознательного политического выбора, сделанного правительствами стран с развитой экономикой - в основном руководителями стран «большой семерки». Признаем, что неолиберальная программа все же искусст-

119

венна. Она не является плодом действия естественных объективных сил, вытекающих из самой природы экономики и технологий. К тому же она базируется преимущественно на экономической модели США. Во время гайдаровских реформ мы сами болезненно прочувствовали ускоренное распространение американской хозяйственной практики и юриспруденции на нашу жизнь. Теперь Гайдар - один из советников по экономическим реформам в Ираке. Глобализм шагает по планете!

Неолиберальная теория выстраивалась, прежде всего, как антитеза крайностям мировой коммунистической системы и породила собственные крайние догмы, на которые по инерции продолжает опираться Запад в отношениях с Востоком. Запад неоднороден, но совместно на политическом уровне он продолжает рассматривать перемены в остальном мире через призму именно этого проекта, давая советы, которые он сам, как ни парадоксально, зачастую опровергает своей практикой. Открытие рынка, ориентация на экспорт, сворачивание социальной ответственности государства, его присутствия в экономике, его протекционистских действий (причем все это в самых радикальных формах) - формула прогресса для других. Чаще всего практика, выстроенная на таких рекомендациях, приводит к совершенно противоположным процессам и результатам.

Замечу, что культурный, а шире - цивилизационный фактор в схеме развития по глобалистскому образцу явно игнорируется. Для строителей «цивилизации бизнеса» культура и традиция вторичны, а то и являются досадными раздражительными анахронизмами, препятствующими всемирному шествию рыночно-техноло-гического «прогресса». Предлагаемые остальному миру западные рекомендации развития в большинстве случаев вызывают процессы их отторжения. Иногда официозом, но чаще самим обществом. Мы видим, как в Латинской Америке, Азии и Африке, да и у нас самих это сопровождается возрождением левых идей, а также национальным и религиозным радикализмом. Рыночный фундаментализм как ответную реакцию порождает фундаментализмы иного рода. Ответом на него во многом является и радикализация мусульманских движений. Ведь критике подвергается, прежде всего, радикальный материализм, распространяющий, по мнению верующих, поклонение идолу богатства и вседозволенности, иными словами - сатанинскую антикультуру. Такой сплав коммерции и мас-

120

сового индивидуализма вызывает неприязнь на Востоке, особенно в исламском мире.

В ходе дискуссии мы, кстати, задались вопросом - существует ли вообще исламский мир? Считаю, что, конечно, существует. Можно называть его исламским, можно мусульманским. Особой разницы в этом не вижу. Это мир очень плотного слоя традиционной общинной культуры, в которой вера и этика крепко связаны воедино и являются руководством к действию. И эта культура протестует против невежества, безнравственности, эгоизма, лицемерия, цинизма, алчности, бессмысленного расточительства человеческой энергии и природных ресурсов, - против всего того, что изначально было чуждо исламскому учению и в борьбе против чего оно, собственно, и рождалось.

Исламский ответ на болезни современности не сводится лишь к радикальному исламизму. Его экстремистские формы у всех на виду. Не так заметны его умеренные проявления в виде интеллектуальной полемики и умонастроений мусульман, но они достаточно широки и вращаются вокруг оси их веры - справедливости божественной и справедливости в жизни людей. Исламский мир является сейчас лидером цивилизационного ответа глобализму. Этот мир, кстати, пока единственный, кто на практике уже строит экономическую альтернативу неолиберализму, опираясь на религиозно-этические ценности. Исламская экономика, несмотря на массу пессимистических прогнозов в прошлом, все же начинает работать. И работает по своим законом, где прибыли исламских банков и компаний меньше по сравнению с неисламскими, но меньше и их долгов и разрыва в зарплатах у руководителей и служащих. Ее социальная ориентированность при одновременном признании частной собственности очевидна, и в ней можно найти немало элементов разрабатываемой сейчас на Западе теории этической экономики.

Ответ мусульманской традиции на вопрос о том, как выйти из глобального системного кризиса, строится на общих, но, тем не менее, очень важных принципах. Таких, например, как: уравновешенность духовной и мирской жизни, личных и общественных интересов; справедливое правление; справедливое вознаграждение за труд; запрет на нетрудовое обогащение; помощь обездоленным; признание частной собственности и, в то же время, нераспространение ее полностью на такое общенародное достояние, как земля, вода, недра. Но в этом ответе пока не хватает современных науч-

121

ных знаний по технологиям сбалансированности экономического, социального и экологического благополучия, которые дает сейчас западная и российская наука. Исламский мир демонстрирует все же по преимуществу традиционный ответ на глобалистскую атаку, но этот ответ - часть антиглобалистского движения, в котором формируются различные альтернативные течения.

На Востоке и Западе они называются по-разному - исламским проектом, антиглобализмом, теологией освобождения, христианским или экологическим социализмом, евразийством, ноо-сферным движением, социоприродной синергетикой, теорией устойчивого развития. Несмотря на различие технологических или религиозных приоритетов, суть их одна: отказ от разрушения мироздания и приближение к гармонии во всех сферах жизни - в международных делах, в отношениях личности, общества и государства, религии и науки, человека и природы. При всех различиях в понимании глобального кризиса и в трактовке его причин разные альтернативные направления объединяет общее ядро: осознание переломного этапа в истории и эволюции человечества, а также необходимость изменения доминирующих в настоящее время ориентиров развития, которые уже через несколько десятилетий способны вызвать глобальную катастрофу.

Мир стоит на пороге выбора - или деградировать, а возможно и погибнуть, или выйти на новый виток развития, но уже с иными ценностными ориентирами и технологиями. Привычных формул и уравнений прошлого для осмысления современных глобальных процессов развития в их целостности уже явно не хватает. Большинство нынешних идеологий, противоречий и конфликтов не вмещаются в прежние национальные, классовые рамки или в рамки противостояния военно-политических блоков. Недаром возникают новые объяснения происходящего: как то - столкновение цивилизаций, конфликт глобализма и антиглобализма, бедного Юга и богатого Севера, Запада с исламским миром. Политика значительной и влиятельной части государств все больше замыкается на борьбе с международным терроризмом. Однако и такие, преимущественно политологические толкования, не дают ответа на то, что же происходит с нами на самом деле.

Корни сегодняшних событий и бед лежат в глубинной плоскости - в невиданном ранее конфликте человека со своим внутренним и внешним миром, или, иначе - с самим собой, природой и Творцом. Судя по всему, человечество подходит к принципиально

122

новой фазе своего развития. Рождается новая парадигма, призванная сменить потребительское отношение к жизни на осознанную гармонию с окружающим миром.

Лучшие ученые планеты вот уже не первое десятилетие работают под эгидой ООН, а то и отдельными группами, над моделью, способной вывести человечество из тупиковой ситуации. В мировом научном сообществе ее именуют «концепцией устойчивого развития». Вокруг ее ключевого принципа - сбалансированности экономического, социального и экологического благополучия -разрабатываются новые взгляды на мировое экономическое устройство, роль государства и рынка, образование и просвещение, решаются проблемы самоуправления, внедрения альтернативной энергетики, чистых технологий и рационального размещения производительных сил.

В отличие от глобализма, превратившегося в рыночный фундаментализм, т.е. еще одну материалистическую догму, концепция устойчивого развития представляет прогрессирующую систему взглядов на гармоничное устройство мира. Ее содержание непрерывно расширяется и кристаллизуется. По сути, она представляет антитезу неолиберальной глобализации. Важно, что в нее вписываются многие новые альтернативы, как бы они ни назывались в различных частях света и независимо от того, присутствует ли в них религиозное обоснование или нет. Изменения существующих приоритетов экономической, экологической, социальной, военной, информационной и международной политики касаются уже всех. Объективный процесс глобализации будет только способствовать этим переменам.

Сейчас, продолжая опираться на свое цивилизационно-культурное наследие, мусульманский Восток все же начинает обращать более пристальное внимание на проблемы охраны окружающей среды, внедрения ресурсосберегающих технологий. Пересматриваются прошлые схемы развития, в том числе на региональном уровне. В связи с этим России не мешало бы обратить внимание на деятельность Организации экономического сотрудничества, в которую наряду с Азербайджаном, Турцией, Ираном, Пакистаном и Афганистаном входят республики Центральной Азии. Работа ОЭС заметно активизировалась в последние годы. В ближайшее время начнут функционировать Банк ОЭС по торговле и развитию, Центр ОЭС по технологическому трансферту, Региональный центр по управлению рисками в сфере природных катастроф, Региональ-

123

ный институт по стандартизации. В области энергетики ведется работа по технико-экономическому обоснованию проекта объединения электросетей стран ОЭС. Успешно действуют Научный фонд ОЭС, Образовательный институт, специализированные агентства и институты в области менеджмента и инженерии, сельского хозяйства. Действует и расширяется специальная региональная экологическая программа.

Весьма любопытно, что деятельность ОЭС поддерживается не только ООН, ЕС, Японией, Китаем, ведущими международными кредитно-финансовыми, инвестиционными и благотворительными фондами, но и правительством США, несмотря на непростые отношения Вашингтона с такими членами ОЭС, как Иран и Узбекистан. Глобализация и регионализация, как видно на этом примере, имеют многогранные проявления. С учетом этого России было бы целесообразно оказывать поддержку процессам регионального взаимодействия, пытаясь найти выгодные для себя, экономические и политические варианты участия в них, в том числе и по стимулированию взаимодействия ЕврАзЭс и ШОС с Организацией экономического сотрудничества.

Конечно, в деятельности ОЭС, как и других региональных организаций и отдельных стран, прежде всего Европы, прослеживаются только намеки на внедрение элементов устойчивого развития. Однако тенденция обозначилась. Некоторые положения концепции устойчивого развития были даже озвучены в итоговых документах санкт-петербургского саммита 08, правда, фрагментарно и в контексте глобалистского проекта. Но неолиберализм и устойчивое развитие - модели по большинству векторов кардинально расходящиеся, и в игре по правилам современного капитализма бессмысленно внедрять элементы альтернативы.

Мусульманский мир в современной системе координат пока движется по пути догоняющего развития, но внутри него вызревает осознание глубоких перемен. Индустриальное развитие по западному образцу не принесло ожидаемых результатов. Не удалось справиться с бедностью, обостряются социально-экологические проблемы. Как и во всем мире, идет поиск иной социально-экономической и философской парадигмы. И в этом направлении Восток сближается с Западом. Передовая мысль с трудом, но преодолевает идеологические и политические барьеры. Не вдаваясь в подробно -сти, отмечу только, что сравнительный анализ социально-экономи-

124

ческих принципов исламских моделей и моделей устойчивого развития демонстрирует их близость по многим позициям.

Самим мусульманам при восстановлении и сохранении социально-экологических систем есть на что опереться - прежде всего, на стабилизирующие культурные и правовые устои ислама. Среди них важное значение приобретают нормы бережного отношения к природным ресурсам; устои, оберегающие духовное и физическое здоровье человека; исламский призыв к ограничению потребностей, умеренному потреблению, перераспределению сверхприбылей на общественные нужды.

Несомненно, в первых рядах движения к устойчивому развитию займет место интеллект бывших стран СССР, прежде всего России. Для этого есть все предпосылки. К настоящему времени российское научное сообщество, работающее в этом направлении, сформулировало достаточно полный перечень принципов и техно -логических механизмов перехода к коэволюционному развитию общества с окружающей средой. Думаю, что самый фундаментальный вопрос о взаимоотношении общества, культуры и природы станет в будущем основополагающим в связях мусульманского мира и России. Время западного мессианства на Восток заканчивается. На смену фрагментарному мышлению возвращается целостное представление о мире. Напомню, что в мусульманской философии и культуре идея единства бытия (по-арабски - вахдат уль-вуджуд) является основополагающей. В то же время это и стержень русской религиозно-философской мысли конца XIX - начала XX в., которую предстоит еще оценить по достоинству и освоить в самой России. По сути - это единое мироощущение, переданное только в разное время разными языками и символами. В своем соединении этот драгоценный сплав может дать человечеству надежный мировоззренческий и духовно-нравственный фундамент.

В заключение подчеркну особо: Россия обладает одним главным и неоспоримым преимуществом - у нее в мусульманском мире остается немало искренних друзей. У США - лишь союзники и временные попутчики. Не раз мне приходилось слышать от мусульман такую фразу - мы очень схожи с российским народом, и никогда - что они похожи на американцев. Вот и судите сами.

Н.М. Мамедова (д.и.н., Зав. Центром Ирана в Институте востоковедения РАН). Упрек, брошенный Д. Малышевой России за ее «безоглядную» поддержку Ирана, довольно логично подкреплен авторскими рассуждениями. Тем не менее я не соглашусь, что

125

эта поддержка «безоглядна» и она не сопровождается массой предварительных условий, которые устроили бы не только Россию, но и Запад. Это касается и хранения отработанных ядерных отходов, экономическая выгода от чего не превышает затрат на экологическую безопасность; это и инициативы России по привлечению в атомный проект «третьих стран». Значит, позиция России продиктована не только экономическими интересами. Да, в первую очередь в иранской ядерной программе, да и в реализации иранской программы национальной безопасности заинтересован, прежде всего, ВПК России и Минатом. Но такова реальность, что на сегодняшнем этапе экономического развития России для модернизации этих структур необходимы внешние рынки. И как для США интерес к странам Персидского залива продиктован не только и не столько стремлением обезопасить Израиль, сколько интересами своих нефтяных компаний, так и для России естественно защищать экономические интересы своих компаний. Очевидная заинтересованность России в экономических отношениях с Западом не умаляет необходимости использования ею фактора добрососедства не только в экономическом плане, но и в политическом.

В этом смысле позиция России в отношении Ирана, заключающаяся в том числе и в стремлении не допустить развития конфликта вокруг иранской атомной программы до военного сценария, обусловлена, главным образом, соображениями своей национальной безопасности и вопросами сохранения своей территориальной целостности. Ситуация на Северном Кавказе находится в крайне «хрупком» состоянии. Любое внешнее воздействие вызывает виток напряженности и усиление сепаратистских настроений. Бесспорно, эти явления подпитываются извне. Но безусловно и то, что последствия военного вмешательства в Иран будут более драматичны, чем нынешняя иракская коллизия. Достаточно вспомнить период, последовавший за исламской революцией в Иране: тогда ослабление центральной власти, даже кратковременное, привело к усилению сепаратизма. Вероятность продвижения этих процессов на мусульманские регионы России велика. Иран являлся в постсоветский период фактором, стабилизирующим Кавказский регион в большей степени, нежели другие соседи России - нравится кому-то это или не нравится. Лишаться этого фактора из-за гипотетической иранской угрозы Израилю вряд ли в интересах России. Степень же религиозно-экстремистского влияния Ирана на российские регионы всегда сдерживалось и будет сдерживаться шиитским фактором.

126

А.Ю. Умнов (к.и.н., ИМЭМО РАН). Необходимо остановиться на роли ислама - и как образа жизни, и как силы, в наибольшей степени противостоящей глобализации. «Нет Бога кроме Бога, а Мухаммед - пророк его». Произнесение этих слов с истинной верой, как известно, достаточно, чтобы стать мусульманином. В исламском кредо отражено важнейшее положение ислама - возможность даже лучшего из людей лишь передавать слово Божие, но отнюдь не выступать воплощением Бога. Здесь ислам принципиально отличается от других мировых религий, прежде всего от христианства, в котором Христос одновременно и Бог, и человек. Тезис о божественном воплощении в человеке дает религиозную санкцию секуляризму и даже атеизму, способствует «растворению» религиозного в светском. Тезис же о невозможности такого воплощения такой санкции не дает. Отсюда слабость, потенциальная уязвимость светских тенденций в мусульманском мире, не опирающихся на ислам, а как бы сосуществующих с ним.

Тем не менее светские тенденции здесь существуют, питаясь как внутренними, так и внешними противоречиями. Поэтому и Ататюрк, и Хафиз Асад, и другие лидеры, стремящиеся ограничить роль мусульманской религии, тоже мусульмане. Просто их концепция отличается от концепции фундаменталистов, выступающих, по крайней мере, во время борьбы за власть, за всеохватывающую роль ислама. Какая из тенденций возьмет верх, зависит от конкретной ситуации в конкретных странах. Но какая бы ни победила, она в той или иной степени неизбежно будет исламской, так или иначе признающей роль ислама. Именно это обстоятельство и позволяет говорить об исламском мире и его отличии от, например, мира христианского.

Не так давно в нашей стране религия и все с ней связанное оценивалось почти исключительно в негативном контексте. Правда, признавалось, что на определенном этапе под религиозным знаменем может развертываться национально-освободительная и даже революционная борьба. Но все это рассматривалось либо как относящееся к прошлому, либо как сугубо временное явление, призванное неизбежно уступить место нерелигиозным или даже атеистическим силам. Сегодня мы сталкиваемся с иной крайностью: религия (в частности, ислам) на любом этапе развития рассматривается как явление исключительно позитивное. Исходя из этого, правомерность таких понятий, как «исламский терроризм», однозначно отрицается. Между тем в священных писаниях и преданиях

127

любой мировой религии можно найти примеры как для позитивных, так и негативных явлений, например терроризма. Вопрос заключается в том, почему в районах традиционного распространения ислама террористы, как правило, апеллируют к религии, а в районах традиционного распространения христианства - нет. Порой это противоречие пытаются преодолеть, разделяя ислам и исламизм, т.е. мировую религию и апеллирующий к ней политический экстремизм. Конечно, судить об исламе на основе лишь экстремистской части его последователей ошибочно. Но в то же время нужно учитывать, что исламизм - не болезнь, а клетки самого организма исламской политической культуры.

И.Н. Куклина (д.и.н., ИМЭМО РАН). Споры по поводу того, какую роль играет ислам в развитии феномена международного терроризма в его современных проявлениях, идут давно. Разумеется, сам по себе ислам как мировая религия не нуждается в «оправдании» в непричастности к терроризму. Однако, как свидетельствуют современные реалии, это отнюдь не исключает возможностей политизации ислама (а также и любой другой религии) как идеологической основы экстремизма и терроризма. При этом отсутствие единства и наличие противоречий среди государств, образующих исламский мир, не мешает возрастанию значения исламского фактора в мировой политике.

Для России это обстоятельство весьма усложняет условия политического маневрирования в условиях глобализации, достаточно напряженных отношений с Западом, усиления дезинтеграци-онных тенденций на постсоветском пространстве и активизации деятельности международного терроризма в границах Российской Федерации. Как свидетельствует трагический прецедент убийства сотрудников российской дипломатической миссии в Ираке, провалы национальной политики России на Северном Кавказе, при желании легко увязываемые в политических целях с религиозным фактором, могут быть использованы и активно используются в качестве инструмента давления не только со стороны Запада, но и со стороны террористических формирований.

В этой связи возникают некоторые вопросы, касающиеся выбора оптимальной стратегии российской политики в треугольнике «Запад - исламский мир - Россия». Среди них одним из наиболее острых является вопрос о том, насколько глубоки расхождения между США и Россией в понимании и использовании понятия «анти-

128

терроризм» в международных отношениях. Иными словами, каково реальное содержание их антитеррористической политики?

В настоящее время борьба с терроризмом ведется на двух, хотя и тесно взаимосвязанных, но в то же время достаточно автономных направлениях - внутреннем и внешнем. Совершенно очевидно, что в вопросах тактики антитеррористической борьбы на внутреннем поле принципиальной разницы между США (и Западом в целом) и Россией в сущности нет. И там, и тут наблюдаются активные попытки укрепления и совершенствования силовых, организационных, информационных и иных способов и технологий погашения этой угрозы. И там, и тут наблюдается неизбежное скольжение к нарушениям прав человека при проведении антитеррористических мероприятий, диктуемых стремлением к упрочению внутренней безопасности государства. Наблюдаются явные тенденции к построению разветвленной системы контроля ее обеспечения сверху донизу - вплоть до уровня отдельного индивида. Страновые отличия в основном связаны с самим состоянием государства. На территории США терроризм предстает как опасность, которая в принципе может рассматриваться как идущая извне. В России же эта угроза сливается с внутренними проблемами, генерируемыми прежде всего нестабильностью на Северном Кавказе, тенденциями радикализации исламизма в ряде регионов, а также другими факторами, оказывающими негативное влияние на внутреннюю ситуацию. На российской почве международный терроризм - это прямое порождение и следствие чеченского конфликта. Поэтому в слиянии, в смеси с локальным терроризмом он несет в себя угрожающий заряд дестабилизации страны. При этом Россия, по вполне понятным причинам, стремится затушевать локальные особенности терроризма на Северном Кавказе и выпятить его транснациональные характеристики, а США настойчиво критикуют ее за связанные с антитеррористической борьбой нарушения прав человека, т.е. прежде всего подчеркивают неправовые последствия ее внутренней политики на ее же территории.

Однако на международной арене положение иное. США здесь низвели борьбу с терроризмом с транснационального (первоначальная идея антитеррористической коалиции международного сообщества) на межгосударственный уровень. Вернув ее в привычные рамки международных отношений, США получили возможность продолжить антитеррор, используя его в качестве инстру-

129

мента укрепления монополярного мира, обернутого в оболочку идей распространения и укрепления демократии.

Что касается России, то, на первый взгляд, цели борьбы против международного терроризма, ставшей одной из важнейших составляющих проводимого ею внешнеполитического курса, не носят планетарного характера. На самом деле политическое содержание, скрываемое под формулой «борьба против международного терроризма», включает многоплановые, во многом противоречивые и достаточно амбициозные задачи, отнюдь не всегда напрямую связанные с антитерроризмом. Цели борьбы с международным терроризмом, провозглашаемые Россией и первоначально ограниченные рамками чеченского конфликта, расширялись параллельно процессу возрастания роли исламского фактора в мировой политике. На постсоветском пространстве, в частности, они включили проблемы сохранения российского влияния и контроля над положением в СНГ. При этом в отношениях с Западом они вылились здесь в соперничество, переплетенное с сотрудничеством на региональном уровне. Характерным примером, иллюстрирующим эти отношения, является ситуация, сложившаяся вокруг проблемы американского военного присутствия в Центральной Азии, а также столкновения интересов двух держав на Кавказе. Не делая излишне резких движений в решении вопросов, способных серьезно повлиять на возможности обеспечения военной деятельности США и миротворческой операции ООН в Афганистане, а также нарушить хрупкость американо-российского «соперничества-сотрудничества» на Кавказе, Россия, тем не менее, предпринимает активные попытки найти симметричные ответы на американские вызовы. Главным инструментом реализации этих попыток становятся антитеррористические механизмы СНГ, Организации Договора о коллективной безопасности, наконец, создание быстро приобретающей солидный международный вес Шанхайской организации сотрудничества, потенциально способной служить противовесом притязаниям США на постсоветском пространстве. Иными словами, антитерроризм для России становится существенным элементом внешней политики, направленной на укрепление ее позиций на глобальном уровне.

В отношениях с исламским миром Россия демонстрирует стремление развивать с ним всесторонние дружественные отношения и выступать в качестве влиятельного политического модератора и посредника в различного рода конфликтных ситуациях. Так,

130

она первой проявила готовность установить контакты с Хамас -террористической организацией, законно пришедшей к власти в результате вполне демократических выборов. Известна также роль России в двусторонних переговорах с Ираном по его ядерной программе, а также позиция российской стороны в Совете Безопасности ООН по этой проблеме. Однако влияние чеченского фактора придает российской политике двойственный характер. Об этом, в частности, свидетельствуют поправки, принятые Государственной Думой к Федеральному закону о терроризме, разрешающие Президенту РФ принимать решения о проведении контртеррористических операций за рубежом. Вполне вероятно, что в случае их практического применения могут возникнуть осложнения в отношениях России не только с исламским миром, но также с Западом и другими государствами, в том числе членами СНГ. В то же время нельзя не отметить, что, используя все возможные преимущества антитеррористической политики для подтверждения имиджа великой державы и самостоятельного центра силы, способного влиять на мировую политику, Россия, в отличие от США, стремится к удержанию целей борьбы с международным терроризмом на транснациональном уровне, в полной мере используя этот фактор для расширения сферы политического маневрирования.

Однако и Россия, и США внесли существенный вклад в девальвацию целей антитеррористической борьбы как политической цели, имеющей общечеловеческое значение. Сейчас антитеррористическая война стала собирательным термином, обозначающим современные формы силовых и иных технологий защиты национальных экономических и политических интересов вовлеченных в нее государств в условиях изменения архитектоники обеспечения международной безопасности и глобального передела мира при абсолютном силовом превосходстве Соединенных Штатов. С учетом этого обстоятельства, можно предположить, что так называемая антитеррористическая война на Ближнем и Среднем Востоке, а также на южных рубежах России еще только начинается. В этом плане исламскому миру просто не повезло, что огромная часть энергетических и иных ресурсов сосредоточена в Евразии на территориях распространения мусульманства.

Материал предоставлен д.и.н. Малышевой Д.Б.

для публикации в бюллетене.

131