CC BY
43
Наука ни перед кем не пресмыкаться
Российский бард Михаил Звездинский не случайно известен, как «отец русского шансона». Многие его романсы вошли в народный обиход и стали фольклором. Между тем многие годы Звездинский не только веселит свою публику, но ее предостерегает и воспитывает. Авторская программа «Верьте в светлые мечты» посвящена борьбе с терроризмом. Ее цель - защитить людей от этого зла и собрать средства в помощь тем, кто от него пострадал.
Саша КАННОНЕ
_с
■ ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №10 (78) 2008
— «Михаил Звездинский» звучит красиво. Это настоящее имя или псевдоним?
— Настоящее, моего деда. Он из хорошего рода. В Первую мировую служил полковником-инженером. Бабушка окончила Смольный институт. Будучи патриотами России, в 1917-м они не бежали из страны, а остались в Петрограде. В 1930 году деда позвали на работу в какой-то наркомат, и они переехали в Москву. В 1937 расстреляли его брата, Серафима Звездинского. Он был священником, епископом Дмитровским. Сейчас его хотят канонизировать. Его в 1937-м расстреляли, а деда моего — в 1938-м. Отец погиб, мама занималась строительством советской власти, работала у Туполева чертежницей. Она уходила в шесть утра, приходила поздно ночью, и поэтому меня воспитывала бабушка. В 4—5 лет я научился писать и читать. В девять лет увлекся Булгаковым и Буниным. Плюс рассказы бабушки о тех временах: Смольный институт, балы в Дворянском и Офицерском собраниях, революции 1905 и 1917 годов. Я рос на этих рассказах. От нее и от деда единственное, что осталось, — это две гитары. Одна испанская шестиструнная, вторая русская семиструнная с инкрустацией. Я храню их до сих пор.
— Дед музицировал?
— Ну да, как в нормальных семьях было принято: дед играл на гитаре, бабушка — «на фортепьянах». Семейные концерты. Потом и я научился играть. Дергал, терзал струны, подбирал какие-то песенки.
— О чем были ваши первые песни? Про любовь?
— Про любовь и про историю белого движения. Я увлекся ею в хрущевскую оттепель. Мой двоюродный брат писал докторскую диссертацию на тему «Крах белого движения в России». Собирались всякие аспиранты, доценты. А я в уголочке сидел, впитывал их рассказы. Но хрущевская оттепель быстро закончилась, и дописать свою диссертацию брат так и не успел.
— Скажите, а музыкальную школу вы посещали?
— И школу, и музучилище. Я тогда джазом увлекался и хотел научиться играть на джазовой гитаре. Но такого класса тогда не было. Я пошел на отделение ударных инструментов и окончил училище как ударник. Играл хорошо, был лауреатом джазовых фестивалей, играл на танцплощадках, на верандах и разных джемсейшен. Это были 60-е годы. Тогда все джазовые музыканты — Алексей Козлов, Андрей Тов-масян, Леша Кузнецов, Виктор Прудовский и многие другие — играли на танцах и тем зарабатывали на жизнь. Причем зарабатывали очень неплохо.
ОБЩЕСТВО
— А когда вы запели?
— Я пел всегда. Когда я писал свои песни, я сразу же их пел.
— У вас узнаваемый круг тем: российская история и лагерный романс. Когда он определился?
— Тем — море. Они возникают в зависимости от настроения.
— Но сейчас оно иное, чем, скажем, в 1960-е? Что, как барда, волнует вас сегодня?
— Уже больше 10 лет я занимаюсь антитеррором. Это благотворительные концерты в пользу пострадавших от терроризма под патронажем президента России и с благословения патриарха.
— Почему именно антитеррор?
— Для меня это не пустой звук. От рук террористов у меня пострадало много друзей. 11 сентября 2001 года в башнях Всемирного Торгового Центра у моего приятеля погибла дочь. Я не могу с автоматом пойти на войну громить кого-то. Мое оружие — это моя музыка и мои песни. Я занимаюсь антитеррором с 1996 года. Мои диски «Железная когорта», «Кремлевский полк» — первые песни в этом цикле. Проявления терроризма в мире не заканчиваются никогда. Я считаю, что надо противостоять этой заразе, и мой способ борьбы — это мои концерты.
— Они благотворительные?
— Да, и с 1995 года у меня их было огромное количество. Это мероприятия совместные с ФСБ, ФСО, Минобороны. В них иногда участвуют президентский оркестр, ансамбль Александрова, ансамбль ФСБ. Концерты проходят в Кремле, в Храме Христа Спасителя, в театре Российской Армии, на Лубянке. Каждый год 11 сентября меня приглашают на международные акции в Нью-Йорке памяти погибших во время атаки на башни-близнецы. В Израиле мы проводим много акций. Кстати, Израиль — это единственная страна, которая по-настоящему борется с терроризмом. Помните, у них украли какого-то капрала и началась война? Из-за одного солдата! Вот это правильно.
— Как бы вы охарактеризовали своего героя?
— Это зависит от песни. Если песни лирические, их героиня, как правило, женщина. Любая вообще и наша российская в особенности. Наши женщины — самые красивые, самые элегантные, утонченные. Я говорю авторитетно, так как объездил почти весь мир. Конечно, я бывал не везде, но около 100 стран, самых популярных и продвинутых, посетил точно. Российские женщины — лучшие в мире. А если это песни протеста, посвященные борьбе с терроризмом, — это бойцы спецназа: «Альфы», «Вымпела» и других подразделений.
1 97
ЛИНИЯ ЖИЗНИ
— Если говорить не о ваших песнях, а об эпохе: какой он сейчас — герой времени? Это герой-воин, герой-артист, герой-мыслитель?
— Конечно, воин. Не чиновник это будет и не бизнесмен, а такой человек, который сеет разумное, доброе, вечное и борется со злом, который преклоняется перед красотой, но исповедует силу.
— Вы сами походите на своего героя?
— Пусть другие скажут об этом. Я сам по себе. Надо мной только Господь Бог. Меня бабушка так воспитала: главное в человеке — сила воли и сила духа, главное — всегда быть самим собой. Я усвоил эту науку и никогда ни перед кем не пресмыкался. Отсюда эти тюрьмы, лагеря и ссылки.
— Да, вы сидели, и не один раз. За что?
— Я отсидел. Как диссидент и антисоветчик 16 лет в лагерях строгого режима, на лесоповалах. В последний раз в Бурятии, а в первый — в Красноярске, Краслаг так называемый.
— Вас всегда сажали за музыку?
— Всегда.
— То есть, кто-то бывал на ваших концертах или даже с вами работал и потом на вас доносил? Вы знаете кто?
— У меня нет стопроцентной уверенности, но, кажется, такой человек был. В 1970-е мы делали так называемые «ночники» — полулегальные вечеринки. В ресторанах «Архангельское», «Русь», «Иверия». Со временем у меня появились конкуренты. Говорят, один из них меня заложил. Но у меня нет фактов, поэтому я не называю его имени.
— Вы жалеете об этих годах?
— Что вырвали из жизни? Ну, конечно, жалко. Шестнадцать лет лагерей плюс два года ссылки — восемнадцать лет, вырванных из жизни. Причем каких лет! Самая яркая молодость.
— Ив заключении тоже писали?
— У меня много песен, романсов и баллад каторжанского цикла. Вышел один диск— «Волки». Он называется «Каторжан-ская тетрадь № 1». Сейчас некогда, а со временем соберусь, запишу и второй, и третий. Я поэт и композитор. Я автор. Все, что мне посылает Бог, я пропускаю через себя и дарю людям.
— Вы верите в Бога?
— Я верю в то, что есть высшая сила, но в церковь не хожу. Я считаю, что твой храм и твоя церковь в тебе самом. Как его ни назови, я верю в это высшее начало, которое существует во вселенной.
— На каторге политические были?
— Там, где я сидел, практически нет. Двух-трех человек я встретил диссидентов, но известных среди них не было. Самым
98 | общество/линия жизни
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ /№10 (78) 2008 ■
заметным из тех, с кем я сидел, был я сам. В то время я уже был широко известен в узких кругах.
— Вы что-то с этого имели? Послабления вам делали?
— Раз в год в тюрьме проходили смотры самодеятельности. Я готовил людей: учил их играть на разных инструментах, петь — и мы всегда занимали первые места по всему управлению исправительных учреждений. Вот эти несколько месяцев я был освобожден от работы, от всех лесоповалов, сидел в клубе и репетировал.
— Но вы же и так не лес валили?
— Да-а? Но у меня было около 300 суток штрафных изоляторов, БУРа (это барак усиленного режима), карцеров, шизо и прочее. Якобы за какие-то нарушения. Конечно, каторжане, заключенные, авторитеты, воры в законе ко мне очень хорошо относились, с большим уважением. Потому что знали мою жизнь.
— Вы им пели?
— Конечно. У меня бывало по несколько концертов в году. Кстати, когда меня спрашивают про успех — когда я понял, что он пришел — я отвечаю, что не тогда, когда по колено в розах я стоял на сцене Кремлевского дворца, или в концертном зале «Россия», или в Театре Эстрады, а в те минуты, когда передо мной сидели эти черные бушлаты. Если это были преступники, то преступники по большому счету, не рвань какая-то. Нормальные люди по каторжанским, по воровским законам. Серьезные деловые люди. Я пел им песни о матерях, о друзьях, о любимых, и я видел, как они наклоняли головы и смахивали слезы. Вот это был успех. Когда рецидивисты прожженные, по 10 судимостей, были настолько растроганы, что плакали не таясь. Вот это был успех несомненный. Позже, когда вся Россия аплодировала моим песням, это уже не то что не трогало, но воспринималось как норма.
Михаил Звездинский создал первый в стране частный театр
— Я слышала, у вас есть свой театр. Расскажите о нем.
— Да, театр Звездинского существует. Лужков меня поздравлял еще в 1990 году. Говорил: «Михал Михалыч, вы понимаете, что у вас первый частный театр в России!»
У нас нет своего здания, потому что это гастрольная труппа, которая ездит с концертами по стране и по всему миру.
— Что же мэр вам помещения не дал?
— Он дал. Было постановление Московского правительства выделить мне площадь в Голутвинском переулке недалеко от кинотеатра «Ударник». Но когда я пришел ее получать, там сидело десять кооперативов, 20 трестов и т.д. Надо было брать дивизию ОМОНа и войну начинать. Вышибать их оттуда, ставить новые замки. Тогда, в 92-м, я не в силах был этим заниматься.
— Почему вы не обратились к Юрию Михайловичу, мол, не пускают?
— Это не в моих принципах. Я просто увидел, что не могу это побороть. Тогда людей убивали за 20 метров, а у меня было 20 тыс. Неизвестно, сидели бы мы сейчас вот так, пойди я за них бороться.
— Вам, видно, не очень-то нужно это здание. Артисты есть, площадки вам предоставляют...
— Да нет, я сейчас как раз занимаюсь этим. Когда у меня появится здание, у меня будет прекрасный маленький театр со своим репертуаром, своей публикой.
— Вы часто бываете в Америке. Как вы впервые туда попали?
— В 90-м году, сразу как освободился. У меня было приглашение на «Оскара», которое мне дал Марк Захаров. Он собирался на церемонию, и у него оказалась лишняя квота. Он сказал: «Жаль, что у тебя нет визы. А то б поехал. У меня приглашение на двух человек». А у меня мультивиза! Первое, что я сделал, освободившись, была трехлетняя американская виза.
В1996 году в Москве с успехом шла программа «Сладкое и горькое»
— Как это, у вас же несколько судимостей?
— Американцы на это не смотрят. Наоборот: ведь я был против этого режима, врагом народа, антисоветчиком. Я прошел собеседование, и мне сразу же поставили штамп. И вот я поехал, был на «Оскаре», познакомился со многими звездами Голливуда и дружу с ними до сих пор. Начиная с 1990 года я часто езжу на гала-найт. Это ночь после «Оскара», на которой все собираются в большом ресторане и гуляют до утра. Сама церемония скучная. Выходит номи-нант: «Спасибо моей маме, сестре, папе, режиссеру, служанке», и все сидят, кивают. А эта ночь «Сто звезд» — самое интересное. Шоу до утра, гулянка такая. На одной из них я подружился с директором звукозаписывающей корпорации и стал приезжать каждый год. Он финансировал мои записи.
— Концерты у вас там были?
— Концертов было мало, если не считать благотворительные акции в миссиях ООН, ЮНЕСКО, генконсульствах, посольствах, торгпредствах и других наших представительствах в США. Кроме того, я выступаю перед студентами, изучающими русский язык в различных университетах Америки. Я пел там романсы. Говорят, что на моих песнях очень быстро выучивается разговорная речь.
— Я слышала, вы пели и в «Самоваре».
— Нет, я только пару раз туда заходил. Это самый популярный русский ресторан Нью-Йорка. Наши американские приятели любят его за русский колорит, а мне, честно говоря, там не очень нравится. Ни еда, ни музыка. Я больше люблю японскую кухню.
— Свои диски вы записываете в Америке. Почему не дома, в России?
— Потому что там у меня контракт. Лет десять назад я подписал его со студией ЫБМР, которая находится в Лос-Анжелесе, в Голливуде. Это такая каторга, красивая
В тюрьме Звездинский учил заключенных играть на разных инструментах
_с
■ ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №10 (78) 2008
золотая клетка. Длинные лимузины меня встречают, первым классом перелеты, живу в пентхаузах в президентских номерах. А они продают потом 500 тыс., миллион экземпляров дисков повсюду, где есть русская эмиграция. Но денег там мало, а «понтов» много. Слава Богу, в этом году все заканчивается и я свободен.
— Со своей женой Нонной вы прожили 20 лет, а знакомы почти 30. Она ваша муза и подруга. Как вы познакомились с ней?
— На ее выпускном вечере, в 1979 году. Я выступал там как подпольная звезда. Она заканчивала МГУ, факультет Стран Азии и Африки, знает китайский и древне-китайский, выучила индонезийский и малайский, английский-французский для нее вообще как родные.
— Николай Гумилев: «Принцесса и рабочий». Вы были таким «центровым парнем», она — девочка из хорошей семьи, молоденькая совсем. И вы ее очаровали.
— Да, она такая. Я тоже вышел из хорошей детской, но рос на улице, потому что мама работала с утра до ночи, а бабушка умерла, когда мне было 14. Мои приятели всегда были взрослее меня на 10 лет. Я среди них был самым младшим, и жизнь учил не по учебникам.
— А родители ее как на вас реагировали?
— Когда они узнали, кто я, что я столько отсидел, рецидивист, антисоветчик... А они такие чисто советские, и дочка у них правильная: институт, комсомол, партия... Конечно, для них это был ужас. Но потом они уже молились на меня все эти 20 лет. Я им помогаю, и они мне благодарны.
— Сейчас Нонна по-прежнему занимается Китаем?
— Она только начинала с Китая, а потом работала в Индонезии в восточном бюро
ТАСС. Но в 1987 году, как только я освободился, она бросила контракты и сбежала оттуда. С тех пор мы не разлучаемся. Даже когда я уезжаю на запись в Америку, она едет со мной и читает там лекции.
— Вашу жену называют «декабристкой». Она навещала вас в «ссылке»?
— Однажды она приезжала ко мне на «личное свидание». Пять суток счастья. Я сидел тогда в Бурятии, на лесоповале в 700 км от Улан-Удэ. Она хотела остаться и преподавать английский язык в поселке для вольнонаемных и тех, кто обслуживает лагерь, но я отправил ее домой. Не хотел ломать ей жизнь. Ровно через девять месяцев у нас родился сын.
— Что он делает сейчас?
— Артем промоутер. Он организует концертные программы в клубах «Опера», «Ин-финити» и других ночных заведениях в Москве. Мой сын пошел по моим стопам. Но я этим занимался подпольно, а он официально, работая в шоу-бизнесе, открывая и раскручивая ночные клубы, устраивая пати на российских и зарубежных курортах. В Москве несколько тысяч молодежи, которые знают, что есть такой Тема Звездинский, любят его, ходят за ним из клуба в клуб.
— Что вы планируете на ближайшее будущее?
— Сейчас лето, мертвый сезон. А осенью в Храме Христа Спасителя, Кремлевском дворце и других крупных залах столицы у нас пройдут концертные программы «Верьте в светлые мечты» в пользу пострадавших от терроризма. Что касается меня лично, то я хочу выпустить диск, который будет называться «Была не была». Меня давно просили сделать альбом, целиком посвященный шансону. Начиная с 1970-х годов я говорил, что люблю шансон и работаю в манере шансонье. Отсюда у нас появились все эти выражения: «новый шансон» и «русский шансон», а меня самого стали негласно называть от-
общество/линия жизни I 99
цом шансона, хотя я пою тонкую изысканную лирику. Я не люблю никакого блатняка, хотя, как никто, знаю «феньку», могу говорить на настоящем блатном жаргоне. Уж что-что, а блатняк я бы мог такой написать, что он дал бы сто очков вперед тем пародиям на тюремные песни, которые звучат отовсюду. Я сам прошел это, знаю этих людей, 16 лет жил с ними бок о бок. Но все это не имеет никакого отношения к шансону. Я считаю, что шансон — это городской романс, это хорошие теплые лирические песни. Простой народ тянется к этому, к песням на злобу дня, к нормальным лирическим песням. И такой шансон я выпущу осенью на новом диске.
— Ваши концерты идут с благословения патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Вы с ним лично знакомы?
— Со Святейшим Алексием II у нас хорошие отношения. Познакомились мы в Барвихе в 1990 году. Позже на одном из приемов он услышал мою песню «Господи, прости». Видимо, она ему понравилась, потому что, прослушав ее, он сказал: «Михаил Михайлович! Вы не поете — вы проповедуете». Вскоре после этого Святейший благословил программу «Антитеррор». Для меня и других артистов театра Звездинского это предмет гордости и большая честь. С тех пор на всех концертах «Антитеррора» звучат слова Святейшей молитвы. На каждый я приглашаю священника, который читает ее от имени патриарха: «Господь да благословит проведение программы «Верьте в светлые мечты», посвященной пострадавшим от терроризма россиянам. Терроризму нет оправдания. Каждое пролитие крови невинных людей несет в себе страдания тысяч людей, и злая воля, творящая эти преступления, должна быть решительно пресечена. Да укрепит Господь всех пострадавших от этих злодеяний и да дарует мужество и силы перенести боль постигших утрат». Ц
