CC BY
22
1061 ОБЩЕСТВО
и линия жизни ^^Л ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №05 (61) 2007
Снявшись в «Гусарской балладе», студентка ГИТИСа Лариса Голубкина проснулась знаменитой. «Давным-давно» распевала вся страна, а сама актриса попала в обойму любимцев Кремля. Но лицезрение генсеков никогда не было ее целью, и обратить его в выгоду она не захотела. Сейчас Голубкина — актриса театра Российской армии.
Саша КАННОНЕ
Любовь и Голубкина
— Ваша карьера началась на высокой ноте — с «Гусарской баллады» Эль-дара Рязанова. В глазах многих Шурочка Азарова до сих пор остается вашей самой большой актерской удачей. Вы согласны с такой оценкой?
—Удача или нет, но всю жизнь этот фильм был для меня чем-то вроде подспорья. «Гусарская баллада» дала мне направление и ход. Я понимала, что с этой подачи могу залететь очень высоко, а могу здорово шлепнуться. И выбрала путь без залетов. Ведь я была абсолютно наивной девочкой: из маминых рук — прямо на съемочную площадку. Папа ходил проверять, чтобы, не дай Бог, мне брови не выщипали или волосы не остригли, мама со мной ездила на гастроли. И все было нельзя. Папа следил за мной. Как-то я в волейбол играла, а он говорит: «Ты почему с кувшинным рылом играешь?» Какая разница? Еще помню, в ресторане он не разрешил молодому человеку со мной танцевать. Тот спросил, почему. Папа ответил: «У вас ворот-
ничок грязный». Мне было 19 лет.
— Так вы были «папиной дочкой»?
— Маминой. Характером вышла в папу, но мама была ближе, и она меня как-то выруливала. Ей не хотелось, чтобы я была резкой, хотя это во мне было довольно долго, да и сейчас, наверное, есть.
— А как вы относились к тому, что в одночасье вас стали узнавать на улице и обсуждать?
— За полгода после выхода фильма меня увидело 49 млн. зрителей, и это обрушилось на меня, как лавина. Каждый мог ткнуть пальцем и сказать: «Вон пошла Гусарская баллада!» Я этого чуралась, отскакивала в сторону. Правда, я пользовалась славой в советское время, когда надо было купить колбасу. До тех пор, пока в один прекрасный день директор продуктового магазина, к ко-
торому я пришла за помидорами, не сказал: ^ «Поцелюй». И я поняла, что «Гусарская» уже « не срабатывает, а за поцелуи я не могу. т
— Я слышала, что Шурочка Азарова £ очень понравилась в Кремле. Как это повлияло на вашу актерскую карьеру?
— На моей карьере это никак не отразилось. Но сразу же, как я снялась в кино, меня стали посылать за границу и приглашать на правительственные концерты. Казалось бы, из глаз от счастья должны сыпаться искры, но я к этому относилась настороженно. Я делала свое дело — то, ради чего меня звали, — и отходила в сторону, наблюдая происходящее вокруг. Сейчас, по прошествии лет, я думаю: откуда такой глаз? Как юная девочка могла так точно подмечать и запоминать? Я помню встречу Нового 1964 года. Говорят, до этого момента правительство праздно-
вало его тайно. А тут все происходило во Дворце съездов, в присутствие послов, дипломатов и гостей. Дело было в буфете наверху. Артистов туда впускали, как зверей в цирке. Для того чтобы выйти на сцену, нужно было пройти целую череду паспортных контролей.
— Сейчас разве не то же самое?
— Ну что вы, Господь с вами! Тогда выда-
«»Характером вышла в папу, но мама была
мне ближе»
ше, я упиралась в министра обороны Гречко. На такое мероприятие я попала впервые. Было страшно, Бог знает, как я провела этот концерт. Когда он закончился, нас пригласили в Георгиевский зал. Там была огромная елка, гульба-пальба, танцы-шманцы. Недалеко от елки сидел Никита Сергеевич. Вокруг него собрался огромный круг чиновников и министров, которых он провоцировал на танец. Дескать, а ты чё стоишь? Выходи! Я видела, как Анастас Микоян танцевал вприсядку. В другом зале находились наши музыканты. Я присоединилась к ним, а следом за мной туда вбежал комендант Кремля (голубоглазый красавец, вскоре он женился на одной из наших артисток) и потребовал баян для Брежнева. Баян нашелся, его потащили в зимний сад. Меня тоже пригласили — смотреть, как Леонид Ильич будет растягивать
что сейчас мы едем к ним на дачу. Мне кажется, что в этом месте опять должны посыпаться искры: молодая девочка, зять Хрущева, приглашают на дачу. А я подумала: «С какой стати я туда поеду? Да никогда в жизни!» И я, как Золушка, стала искать способа убежать из дворца. Я не поехала. Выскочила через огромные ворота и убежала. Но самое поразительное не это. Прошло чуть более полугода, и меня пригласили опять — на встречу Ноябрьских праздников.
И что я вижу? Та же сцена, тот же паспортный контроль, тот же стол параллельно сцене с обильной и вкуснейшей едой, и даже тот же фазан рядом с министром обороны. И сам министр пока тот же, но на месте Хрущева уже сидит Брежнев.
И я подумала: «Вот интересно — прям чудеса в решете! В Новый год меня звали на
Отец Голубкиной, комендант города в Германии, никогда не брал подарков от немцев
вался специальный документ, который несколько раз проверяли. Я была ведущей и с высоты подмостков видела весь зал. Столы стояли параллельно сцене. За первым сидел Хрущев, и не посередине, а в правой его части. Слева от него был огромный фазан с длинным хвостом. Переведя глаза чуть даль-
меха. Он играл для Хрущева. Вокруг него стояли певцы, в том числе Зиновий Знобий, потрясающий украинский тенор. Никита Сергеевич его спросил: «Как это вы так поете? Я тут ехал в машине, включил радио, и думаю: возьмет ноту? Взял, молодец!» Гуляев Юрочка, Царствие ему небесное, был вынужден петь а капелла. Ну, Брежнев же играл! А я смотрела на это все и не понимала, где я, что, куда попала. Мне все было непонятно, и я была в состоянии, близком к шоку.
В этот момент ко мне подошел Аджубей, взял за руку, подвел к своей жене и сказал,
«Лучше просто жить и заниматься своим
делом»
дачу к Хрущеву, а теперь, что же, ехать на дачу Брежнева? Уж лучше никуда не ездить! Жить-поживать и заниматься своим делом».
Еще через пять лет, в 1969-м, меня позвали на Новый год в Барвиху. На этот раз правительство собиралось уже тайно. Я понимаю свои обязанности. Я актриса, меня приглашают, я должна спеть, показать фокус, сделать тройное сальто и уехать. Но все наши артисты остались: им позволили. Но что
значит — позволили? Это значит, что правительство веселится где-то там, а артисты отдельно, на кухне. Мне аккомпанировал пианист Давид Ашкенази. Я ему: «Давид Владимирович, я — домой». Он отвечает: «Я тоже». Организаторы удивились, но дали машину. Мы вышли на улицу—а там Косыгин и Брежнев. Беседуют, прогуливаются. Они также принялись нас оставлять: ну как это вы уезжаете, Новый год все-таки. Но мы робко их поздравили и распрощались. Странно, но у всех нас перед властью какое-то волнение возникает. Помню интонацию Давида Владимиро-
Сверху кто-то говорил: «Будет Хрущев. Будет Маленков. Будет Брежнев...»
— Среди артистов были такие, кто пытался использовать эти концерты, чтобы завести связи наверху?
— Насчет связей я не знаю, но приблизиться к власти и там застрять и потом что-то выпросить — сколько угодно. Тогда, в Барвихе, мы с Давидом Владимировичем уехали, а другие остались. И вот я встретила кого-то из актеров. «Ну и дураки, что уехали, — сказал он.
— А мне дали машину, тому — квартиру, тому
— мебель». То есть они конкретно попросили.
— После нее вышло всего шесть фильмов с вашим участием: «День счастья», «Дайте жалобную книгу», «Сказка о царе Салтане», «Освобождение», «Трое в лодке, не считая собаки» и «Простодушный». Почему так мало — ведь с вашей фактурой можно было переиграть всего Островского плюс военный репертуар впридачу!
— Этого не было на экране. Островского снимали, когда я была еще маленькой. Затем я родила Машу. Потом, с 1974 года, Андрю-ша Миронов стал набирать ход. А две звезды
оооооо оооооо оооооо
«Гусарская баллада»
«Освобождение
оооооо
оооооо
«Сказка
о царе Салтане»
Е- ~
оооооо оооооо оооооо
вича: «С Новым годом, Леонид Ильич!»
—Наверное, это естественно. Как бы мы власть ни ругали, все равно они другие: сильнее, хитрее, с харизмой.
—Другие или нет, но то же самое происходит с артистами. Когда зрители из них создают кумиров, а они этому вовсе не соответствуют. И с женщинами такая же история. Влюбляются как сумасшедшие, и на пике влюбленности такая богатая фантазия, так придумывают мужчину! А потом разбиваются о него, как о скалу.
— Ведь когда люди долго живут вместе, они воспитывают и меняют друг друга, и фантазии воплощаются в жизнь. Часто по прошествии лет супруги становятся похожи, как родные.
— Это идеальная ситуация. И это значит, что у женщины сработал природный инстинкт: полюбила человека — не требуй от него того, чего у него нет. То же и с правительством. Избрал — терпи, не жди от него ничего. Ничего оно тебе не даст, а только возьмет. Правда, в советское время у нас никто никого не избирал. Нам предлагали.
А почему нет? Наверное, это хорошо — для того, кто просить может. Сейчас я на это смотрю спокойно, хотя в то время для меня это было немыслимо. Не дай Бог! Лучше без штанов уйти. Но это воспитание. Мой отец был таким. Он был комендантом города в Германии. Мы приехали туда в 1953 году, из голодной страны, где вообще ничего не было. Наших там работало довольно много, и все покупали ковры, одежду, шубы. А папа сказал: «Если я вас увижу в очереди, на следующий день вы уедете». Еще помню, ему немцы в благодарность за его работу подарили гарнитур мебельный. Он очень много делал для населения — как комендант и просто по-человечески. У нас дом был открыт, всех кормили и привечали. Но он отказался. Мама спросила: «Почему, ведь это подарок! Другой комендант придет и заберет!» «Пусть заберет, — ответил папа. — Я не возьму». Вот я думаю, что это нормально. Для меня, во всяком случае. Я никогда ни у кого ничего не просила. Первую квартиру мы с мамой купили на деньги, которые я заработала благодаря «Гусарской балладе».
Лучшие советские фильмы с Голубкиной
в одном доме — это непросто. Кому-то надо было уступить.
— Вы же говорите, что не считаете себя жертвой семьи. Но получается так. Ради его успеха вы поставили крест на своем?
— Одно другому не мешает. Это был осознанный выбор, но сделала я его не потому, что такая хорошая. Просто к 30 годам утрамбовалось в голове все. Стало понятно, что или надо быть монстром — без детей, без чувств, который всех топчет во имя какого-то неведомого искусства, или заниматься другим. И что нет такого искусства, ради которого можно жертвовать всем. За эти двадцать пять лет никто из актеров не произвел на меня особенного впечатления. А Андрей был необыкновенным, и он работал. Можно было биться, мериться силами — кто лучше. Но это уже амбиции, тщеславие. Если бы у меня было их больше, может, я и стала бы это делать.
— В кино не нашлось для вас материала, но ведь вы могли реализоваться в
театре?
— В театре все делалось так, чтобы я как можно меньше играла. Я только и слышала: «Она и так звезда. У нее всегда цветы, она ездит за границу!» Ставят «Бесприданницу» — дают играть не мне, а приглашают кого-то со стороны! Ну как это можно объяснить? У вас есть артистка. Пусть плохая, но поет, фигура, плечи, все — и не она играет Ларису! Другая бы на моем месте закатила истерику режиссеру — я этого не делала.
Прошло много лет. И вот я встречаюсь с Эриным — тем самым режиссером. Это был прием, я пела. Он подошел, произнес какие-
пела романсы. Я же певица по природе. Прежде начала петь, а потом говорить. И у Максаковой училась, и в дирижерско-хоровом училище, и оперному пению. Но считаю, что недоучилась, и потому достигла меньше, чем могла. И это уже мои родители. Я не предъявляю претензий, но для них было настолько естественно, что я пою, что они уделяли этому недостаточно внимания. У нас в семье все были музыкальными, пели, и мое пение воспринималось как норма. Я только и слышала: «Прекрати петь. Садись за уроки. Ну что ты все поешь!» В итоге в какой-то момент у меня пропала уверенность. А когда ты поешь
ника очень продвинулась, а мы—елки-палки!.. Вот если бы у нас появились такие голоса, как Селин Дион!.. Так ведь и музыки у нас нет!
— Но может дело не в отсутствии тех или иных составляющих, а в нехватке культуры и у артистов, и у публики.
— А что делать? Поколение, особенно девяностых, искалечено напрочь. Но такова жизнь, и ее надо проживать.
— Может, просто запретить? Вернуть цензуру и, как раньше крамолу, не пускать на сцену бездарность и пошлость?
— Не надо ничего запрещать. Все можно, но так, чтобы на одном канале звучала одна
то комплименты. А я и спрашиваю: «Вот скажите честно: почему вы тогда, 20 лет назад, не дали мне роли?» Он дураком прикидывается: «Ой, правда, а мы и не подумали!» — «Что не подумали?!» То же самое было, когда ставили «Консуэло» Жорж Санд. Ходит по театру, которая на раз может ее сыграть. Для этой роли нужны чистота и прозрачность голоса, а у меня, когда я пою (актеры специально экспериментировали, на балкон уходили), из любой точки зала слышно каждое слово! Но вместо меня привели киноактрису Терен-тьеву. Терентьева ушла, опять взяли другую. О, если вспоминать обиды — слов не хватит все рассказать. Поэтому я и говорю: я иду своим путем и стараюсь ничего не замечать.
— Может, поэтому вы сосредоточились на доме? Андрей Миронов был для вас отдушиной...
— Ну-у, Андрюша совсем не был отдушиной. Он был моим везением, это счастье, что я оказалась с ним. Но об этом я говорить не хочу. Я только что сняла о нем фильм. О творчестве, а не о том, сколько у него было женщин и каких. Туда очень много вошло разговоров и бесед. А что касается отдушины — я
«Когда я пришла в театр, рабочие во время репетиций спорили, кто лучше играет» (на фото: спектакли «Девичник Club» в Театре имени Пушкина (слева) и «Любовь — книга золотая» в Театре Советской Армии
оперную партию и боишься, си-бемоль на четверть тона снижается. Если бы меня поощряли, было бы легче и не было бы страха. Я пою всю жизнь, но романс — это другое. Жалею, что не стала оперной певицей.
— На эстраде вы пробовали петь?
— Я никогда не любила эстраду. Советские песни у меня просто не выговаривались. В них было много пафоса и мало чувств. А мною всегда руководило чувство.
— А как вы относитесь к современным аранжировкам романса?
— Я ничего против них не имею и понимаю, зачем они нужны. Они создаются для определенного уха. С другой стороны, само это ухо формируется извне. К чему его приучили, такое оно и есть. Недавно я смотрела по телевизору церемонию вручения «Грэмми» и думала: «Боже мой! Как же мы отстали от мира в отношении музыки!» Там музыкальная тех-
музыка, а на двух других иная. Ведь у нас дети даже не имеют понятия о классической музыке. Канал «Культура» у меня не работает, и я забыла, когда я видела пианиста на экране.
— Со времен Хрущева и Брежнева прошло много лет. Сейчас вас приглашают петь в Кремль?
— Да нет, сейчас не зовут.
— Вас же сам Путин поздравлял, когда у вас юбилей был в 2000 году!
— Но это же ничего не значит. Ведь не сам Путин адресовал мне открытку. Там есть список, я в нем — естественно, меня поздравляют каждый год. И мне приятно. В этом году письмо опоздало, так я даже расстроилась. Я не понимаю, как это могло произойти. В театр приходит большой пакет. Написано: «Президент РФ Путин для Голубкиной». И что вы думаете, мне позвонили? Как же! Я его получила через пять дней. Представляете, во времена Сталина прислали бы от него поздравление? В струнку бы вытянулись! А сейчас...
Что-то меняется. Меняется в людях, в быту, в воздухе, в искусстве. Когда я только пришла в театр, во время репетиций рабочие сцены стояли за кулисами и спорили между собой, кто будет лучше играть.
— А какой был в театры лом! Люди стояли за билетами ночами!
— Сейчас за другим стоят. За долларами. И главные ценности в другом месте: кто больше в свою норку затащит вещей. Вот у меня лежит «Евгений Онегин». Откроешь 125-ю страничку—«Зима, крестьянин, торжествуя...» — и ничего больше не надо. А другой в это
110| общество/линия жизни
время сидит в банке, как зарезанный, считает проценты и думает, как еще заработать и куда это засунуть. Я его не осуждаю. Просто у него все по-другому. Впервые я с этим столкнулась, когда в 1960-х годах начала ездить за границу. Я смотрела на тамошнюю жизнь и думала: «Надо же — все время считают деньги. А здесь три рубля есть, и ты тратишь их на такси». Сейчас у нас точно так же, а то и хуже.
— Хуже. Западный капитализм начинался с протестантской морали. Из десяти заработанных монет одну полагалось отдать. В России этого нет?
— Как нет справедливой оплаты труда.
Дочь Ларисы Голубкиной Мария вышла замуж за Николая Фоменко
Мне очень часто звонят и просят, чтобы я выступила бесплатно. Я отказываюсь. У меня пенсия 3 тысячи — ну нет у меня денег на благотворительность!
— Где это такое предлагают?
— На телевидении. Послушаешь их — там все бесплатно. Но кому-то платят горы за то, что они только мелькнут, а для меня, надо понимать, большая честь, что меня покажут. А чего меня показывать? Была Голубкина — Голубкиной и помру. Сейчас я никого не удивлю своей талией 56 см. Помню, моя однокурсница воскликнула: «Боже! У тебя 90-5690!» А сейчас у меня 102-102. Тоже, в общем, неплохо распределено.
— Насчет телевидения — вас это не обижает?
— Не обижает. Я всем довольна, мне хорошо самой, и ни о ком не думаю плохо.
— Что тоже показатель: когда тебя
раздражает, что кто-то в банке, это значит, что ты не равен себе и подспудно хочешь того же.
— А я не хочу. За эти 25 лет на моих глазах некоторые мои приятельницы до умопомрачения разбогатели. И что? Я должна повеситься от этого? Сойти с ума? Волосы на себе рвать? Я к этому нормально отношусь. У них бассейны, сады зимние, а у меня свои ценности. Помню, мы были а гастролях в Новосибирске. Прихожу в номер после спектакля — все вытащили. Шум, гам, милиция — никого не нашли. А я перед этим купила огромный арбуз. Что с ним теперь делать? Ну,
меня сумку. Я спохватилась, поехала, не догнала, а потом думаю: «А вот лучше, что я такая. Лучше быть дурой набитой, чем как они».
— Мы часто ходим чужими дорогами, ведущими в никуда. Даже среди людей известных полно тех, кто не видит себя со стороны. Нам всем навязывают стили поведения, идеалы, в итоге мы перестаем себя ощущать. Это серьезная проблема нашего времени — понять, где ты, а где то, что тебе внушают.
— Наверное, мне повезло. Меня правильно поставили на эту дорогу. Конечно, можно свернуть. Но вот тут ты и запутаешься. Ко
«Андрей Миронов — мое везение и счастье»
Лариса Голубкина всем довольна и ей хорошо.
Особенно с внуками
зову Владимира Михайловича Зельдина. Сели мы с ним, едим арбуз. И он меня спрашивает: «Ты что, неужели не переживаешь?» И я отвечаю: «Нисколько. Они своровали. Их нет. Что я должна делать?» Прошло время — вон когда это было. Я еще жива, иду по той же дороге, не свернула и, даст Бог, не сверну и дальше. И, слава Богу, что у меня есть это в голове. Потому что, если не будет, это значит, что я свихнулась. Очень важно сохранить свою дорогу в жизни. Ту дорогу, которая тебе предназначена, на которую ты ступила в детстве и по которой тебя вели твои родители.
—А как понять, что это за дорога?
— Чего ее понимать-то? Ты по ней идешь, она твоя. Со мной был такой случай. Сижу за рулем, подходит ко мне человек, спрашивает, как пройти до Кремля. Я рассказываю: подробно, в деталях и даже выхожу из машины. А в это время с другой стороны стащили у
мне, после Андрюши, приходили люди и звали меня в какие-то кружки, секты и проч. Но разве я не вижу, что это за типы! Невооруженным глазом! Стоит полный дурак, не в силах двух слов связать, и говорит, что тебе поможет и вылечит тебя от начала и до конца!
— И как от этого защищаться?
— Кому надо — защитится, кому не надо — не защитится никогда. В детстве я патологически любила радио. А в советское время розетку заклеила. Меня раздражали все новости. Не могла слышать вранья. Сейчас, пожалуйста, слушаю правду, которая хуже вранья. Все плохо — и одна сторона, и другая. Как в этом балансировать? Главный баланс — ты сам. Ты же находишься на этом острие — вот и балансируй. В какую сторону? Это зависит от воспитания, родителей, образования и культуры. Нужно найти это свое острие. И на нем держаться. И
