CC BY
47
1001
линия жизни
ОБЩЕСТВО
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №03 (71) 2008 ■
С актрисой Зинаидой Кириенко мы встретились в очереди за латышской визой. «Фиалка Монмартра», где она играет Мадам Арно, едет в Ригу.
Саша КАННОНЕ
Зинаида Кириенко с сыном Максимом на XXVIII Московском кинофестивале. 2006 год
— В Москву вы приехали после седьмого класса—поступать в железнодорожный техникум. Но вашим настоящим желанием было учиться во ВГИКе. Эта мечта сбылась только через пять лет. Вы так хотели быть актрисой?
— Очевидно. Иначе бы я, наверное, не состоялась. А история с техникумом не была попыткой попасть во ВГИК. Я и не могла бы этого сделать с незаконченным средним образованием. Просто я хотела пожить в Москве, освоиться, осмотреться. Мое детство прошло в станице Новопавловской Ставропольского края, и я никогда не видела столицы. Но, проучившись полгода, я не выдержала. Общежитие находилось где-то на Москве Третьей, ездить приходилось на электричках. Я как вспомню эти пригородные поезда, эту общую кухню с вечным запахом жареной картошки, огороды, на которых «паслись» студенты... Время было голодное, 1949 год. Между тем, моя подружка предложила мне перевестись в судостроительный техникум в Махачкале и обещала оформить перевод, чтобы не пропал год учебы. Мне было все равно, где учиться, а Махачкала — это моя родина. Но после того как я забрала документы, подруга пропала и вызова я не получила. Пришлось возвращаться домой. Никогда не забуду: я лежу на боковой полке в общем
Тихий дом Зинаиды Кириенко
■ ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №03 (71) 2008
вагоне, укрывшись шубой с головой. Шуба из оленьего меха, длинная, в пол, жесткий ворс, лезет страшно. Играет радио: «Мы прощаемся с Москвой, перед нами путь большой. Здравствуй, будем знакомы! Вперед друзья, в дальний путь...» А я реву... Вызова нет — куда я еду, что со мной будет? Встречали меня всей семьей: мама, отчим и старший брат. Помню их лица и сейчас. Была бы помладше, может, и ремень бы по-
в этой сценке была тетя Женя. Все артисты в ту пору сильно отличались от обычных людей и казались настоящими небожителями. А тетя была очень хороша: бабушкины серые глаза, античное лицо, фигура, рост, жесты... И на голове у ней была удивительная шляпа,огромная, с мягкими полями, вся из сверкающих сиреневых блесток. Сейчас кажется, что я видела это во сне. Но это действительно было, и я запомнила
поехать на похороны. Так мы и потеряли Женю.
— То есть вы все-таки хотели быть красивой и в шляпке, как тетя?
— Мечта не рождается на пустом месте. Но картинка из детства — это только начало. Даже тогда мне не хотелось блистать — мне хотелось страдать. Моим идеалом была Тарасова в «Без вины виноватые». Такой я видела настоящую актрису.
— Что главное вы поняли о своей профессии?
— То, что знала с самого начала: главное— душу свою отдать. Главное не штучки-дрючки выделывать, а передавать страдания и драму человеческую. Если роль не будоражит, зачем она мне? Мне не хочется этим заниматься. Почему я сейчас не снимаюсь? Да потому что — где эти роли? Их нет. Что у нас идет на экранах? Закрученный сюжет, много линий, все быстро — похоже на винегрет. Не успеваешь ни попереживать, ни заплакать.
— В историю отечественного кино вы вошли благодаря образам казачек— ролям в «Тихом Доне» Шолохова и в «Казаках». В вас есть казацкая кровь?
— Нет, хотя мама была наездницей, наскоком рубила лозу и даже готовила кавалеристов перед войной. Но она была не казачкой, а просто человеком своего времени. После войны мы переехали в Дербент, где
60-летие Михаила Шолохова. Юбиляра окружили актрисы, игравшие в «Тихом Доне»:
Зинаида Кириенко (слева), Эмма Цесарская и Элина Быстрицкая. 1965 год
шел в ход. Брат сказал: «Никакой Махачкалы. Куда ты поедешь, кто там тебя ждет?» И устроил меня в свой техникум, сельскохозяйственный.
— Тогда, девочкой, вы, вероятно, как-то представляли себе образ артистки. Каким он был тогда, и как изменился сейчас?
— Да никак не изменился. Я как видела себя драматической актрисой, так это и есть. А первое представление о профессии сложилось у меня благодаря моей тете. Как-то она гостила у нас со своим мужем. Оба работали в цирке. Она танцевала и пела, как Орлова. Он был вылитый Чаплин, служил коверным. Как они приехали, как уехали, не помню. Но одна картинка запечатлелась в моей памяти. Дядя Яша сидел, справа от него стоял столик, на нем — гармошки. Они называются концертино и бывают разной величины — от совсем маленькой до размеров футбольного мяча. В ногах сидела собачка, белый шпиц. На задних лапках, а передние держала пред грудью. Дядя играл на концертино, то на одном, то на другом, и в зависимости от тональности то выше, то ниже, подвывал шпиц. Но главной
Профессионалам всегда есть о чем поговорить. Слева направо: финский продюсер Мауно Мякеля, финская актриса Роз-Мари Прехт и наши Леонид Гайдай и Зинаида Кириенко. Москва, 1971 год
это на всю жизнь. Через три года бабушка получила телеграмму от дяди Яши, что Женя умерла родами. В тот момент уже началась война, они с дядей были на гастролях в Красноярске, и мы даже не смогли
она встретила своего второго мужа, Михаила Кириенко, а потом на Ставрополье. Мама сама попросила, чтобы ее послали в освобожденный район. Сказала: «Хочу помогать родине». Ей дали на выбор четыре района. Почему-то она захотела в Аполлонский. Наверное, понравилось название. Но ничего от Аполлона там не было. Это была казачья станица при железной дороге, где в основном жили приезжие.
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №03 (71) 2008 ■
— Вашего отца звали Георгий Широков. Почему вы взяли фамилию и отчество отчима, Михаила Кириенко?
— Об отце я знаю не много. Мама о нем не рассказывала. То, что я о нем помню, я слышала от бабушки. Вскоре после моего рождения, в 1936-м, родители разошлись. Мне было года три, не больше. А в 1939-м его арестовали, и больше мы его не видели. Но мама с ним рассталась не из-за этого. Они были слишком разные — вот причина. Отец много страдал и, вероятно, так и не оправился от ударов судьбы. Он заканчивал Тифлисское юнкерское училище, когда в 1919 году его и всех учеников посадили
оооооо
на корабль и отправили в Англию. Но там их не приняли, и они, как могли, устраивали свою жизнь сами. А в 1925 году вышло постановление Совнаркома о возвращении эмигрантов. Два года он копил деньги на дорогу, и в 1927-м приехал в СССР. Местом жительства ему определили аул в Дагестане. Там жил наш дед, инженер (позже его зарубили красные). Грамотных людей тогда было немного, и отца взяли главным бухгалтером. Там же, в кассе, работала мама — совсем девчонка, ей было 16 лет. Дед сосватал ее за отца.
— Вы пытались что-то узнать о его судьбе после ареста?
— Во-первых, мама жила с другим человеком. А во-вторых, семьи репрессированных тоже преследовали. Она не только не стремилась узнать что-либо, но даже боялась о нем говорить. Вскоре мы переехали в Дербент, потом в Махачкалу, потом на Ставрополье. Кого искать? Где?
— Во ВГИКе вы учились у Герасимова. Какую роль он играет в вашей жизни, и насколько вообще в актерской судьбе важна встреча мастера и ученика, режиссера и актрисы?
— Это определяет многое. Во ВГИК я поступала дважды. Когда я приехала в Москву в первый раз, я сдавала экзамены Юлию Райзману, но была принята условно, и вернулась домой. Окажись я на его курсе, может быть, я и сыграла бы у него интересную роль, но, думаю, не была бы его актрисой, и как бы сложилась моя судьба, неизвестно.
— Почему вы поступали второй раз, если вас все-таки приняли?
ОООООО
— Потому что условное зачисление не давало права на общежитие и стипендию. 1952 год еще был очень тяжелым годом, и я не знала, как мне быть. И вот, пока я раздумывала, ко мне вдруг подошла Тамара Макарова и сказала: «Езжай домой и возвращайся на будущий год. Мы с Сергеем Апполинари-евичем Герасимовым набираем свою мастерскую. Будешь сдавать ему». И когда я вернулась, после первого тура мне уже дали особое задание. Я его подготовила и поступила. А потом было собеседование, и Герасимов спросил, почему я хочу быть артисткой. Я ответила ему примерно то же, что сейчас вам: что хочу научиться так чувствовать и так страдать, чтобы люди, которые на меня смотрят, чувствовали то же, что и я. Может, ему это понравилось. Наверное, кто-то говорил, что хочет нести правду и бороться за идеалы. А у меня не было таких слов.
— Еще на первом курсе вы сыграли заглавную роль в картине своего масте-
ра «Надежда». Как вы думаете, почему Герасимов выбрал именно вас?
— Мне кажется, потому что я сразу же взяла драматическую сцену. Другие брали что-то с пением, танцами, репризами, а я выбрала отрывок из романа Николаевой «Жатва». Самый тяжелый. Героиня получает похоронку о своем муже Василии и выходит замуж за другого. И вдруг возвращается Василий. Это самое возвращение я и взяла. В «Надежде» три части картинка и полторы — речь. И произносить ее нужно было с большой страстью и большой убежденностью. А для меня оказалось совершенно естественным говорить от души, от сердца.
ОООООО
оооооо
оооооо
— Вы сыграли немало ролей, но сегодня ваше имя ассоциируется прежде всего с Натальей Мелеховой и романом Шолохова «Тихий Дон». Да и сам писатель вас очень хвалил. Вы помните, при каких обстоятельствах это было?
— Помню прекрасно. Он не приезжал на съемки, но мы встречались не раз. В Москве, в гостинице, и на его родине, в Вешин-ской. Помню, мы приехали туда с третьей серией «Тихого Дона». Она только что была снята и еще не шла на экранах. Три дня мы жили в его хлебосольном доме, который теперь стал музеем. В его кабинете я спала на кожаном диванчике, потому что народу было много, и спальных мест просто не было. Просмотр проходил в клубе. Он был настолько набит людьми, что они и сидели, и стояли, и лежали. А мы расположились за длинным столом. Нашу группу возглавлял Герасимов. Из актрис почему-то была я одна. И вот тогда Шолохов награждал ме-
ОООООО оооооо
■ ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №03 (71) 2008
ня такими комплиментами, что даже неудобно их повторять.
— После «Тихого Дона» (и опять же еще в институте), вы снялись у двух других классиков отечественного кино: Наума Трахтенберга и Александра Довженко.
— С Александром Петровичем я работала совсем немного: он утвердил героев, сделал фотопробы и умер за день до начала съемок. Это была картина «Поэма о море». Заканчивала фильм уже режиссер Юлия Солнцева. Съемки шли параллельно «Тихому Дону», и Герасимов разрешил мне в них участвовать только потому, что это Довженко.
— На вас, думаю, это имя тоже производило впечатление!
— Конечно! Тем более что, когда он лежал больной, я была вхожа в его дом. Я приходила к нему несколько раз, и мы обедали в его спальне.
— Вашей следующей хрестоматийной ролью стала Ирина из «Судьбы человека» Сергея Бондарчука. Как получилось, что режиссер пригласил вас в свою картину?
— Впервые мы встретились в Вешинской у Шолохова, в тот самый приезд, когда мы все жили у него в доме. Бондарчук был там с оператором Монаховым, выбирая места для съемок «Судьбы человека». Мы все сидели в большой комнате, за столом. И Шолохов спросил: «Ну, как у тебя дела с картиной, Сергей?» Тот ответил, что идут пробы. «Зачем пробы — вот тебе готовая Ирина», - сказал он и показал на меня. По сценарию героиня была старше. Но в двадцать лет можно сорокалетнюю сыграть. Наоборот — сложнее.
— Во ВГИКе вы учились вместе с Натальей Фатеевой и Людмилой Гурченко. Все три, вы стали символами своего поколения, но у всех вас актерская судьба сложилась не очень счастливо. Даже Гурченко, которая снималась больше всех, реализовала себя не полностью. Почему так получилось?
— В ту пору фильмов было мало, и снимались в них в основном жены режиссеров. Конечно, были и другие актрисы, но постоянной работы и возможности реализоваться они не имели. Да, существуют артистки, которые ставят себе цель сниматься во что бы то ни стало. Но я не такой человек.
— У вас же была ситуация, когда вы были поставлены перед выбором: работать или поступиться своими принципами. Восемь лет вы практически не снимались, а потом узнали, что причиной тому была личная воля чиновника от кинематографии.
— Да, я окончила ВГИК с пятью ролями, потом снималась в «Казаках», во «Вдали от родины», а потом — все. «Небо со мной» —
малюсенькая ролишка была. Причину я узнала годы спустя от Станислава Ростоцкого.
— Ив чем она заключалась?
— Дело было так. В один прекрасный день меня пригласили в жюри Бакинского кинофестиваля. Его председателем был Станислав Ростоцкий, также ученик Герасимова. Я у него и спрашиваю: «Стасик, почему меня взяли? С чего вдруг, я же не снимаюсь, меня забыли». А он: «Ты разве не знаешь? Сменился главный по художественному кино». Я: «Ну и что?» И Стасик мне объяснил, что я была в списке актеров, снимать которых запрещено, и что внес меня туда этот самый «главный».
— Почему?
— Да потому что мужчины не любят получать отказ! V нас с ним получилась история,
ваш Герасимов приходил не раз. А я сострою такое лицо — и показывает какое — и у людей сразу проходит охота это делать. Но я могу быть други-им». Это мужчина при власти двум девчонкам рассказывает! Вот какой это был человек. После Чемкента мы поехали в Ташкент. А накануне отъезда меня подозвал Сергей Апполинарьевич и предложил возвращаться в Москву не днем, со всей группой, а утром, вместе с этим Главным. «V него есть второе место для меня, а я лететь не могу». Я обрадовалась: «Конечно! Меня дома ждет мой любимый муж, красавец, без которого я ни дня прожить не могу!» Утром в самолете мы уселись рядом. И вдруг он кладет мне голову на плечо. Боже мой! Я повернулась, увидела эту лысину... и отодвинулась инстинктивно, как от
Зинаида Кириенко и Никита Михалков на XXVIII Московском кинофестивале.2006 год
подобная «Сороке-воровке», в которой я играла. Там была крепостная актриса, которая предпочла «умереть, но не быть вещью князя». Я тоже предпочла не сниматься, когда поняла, что мне симпатизирует князь от советского кино. Это было на первой декаде Русской литературы и искусства в Республиках Средней Азии, которая проходила в 1966 году. В Чем-кенте мы жили в номере с Ниной Дробышевой. Он пришел и пригласил нас обеих в ресторан. Помню, мы еще удивились — тогда не принято было такое панибратство.
— Как его имя?
— Я не хочу называть ни имени, ни должности его. Это не Романов, который был председателем Комитета. В его ведении было художественное кино, и от него мы все зависели еще больше. Это был хмурый необаятельный человек с мрачным лицом. И вот он говорит: «Видите, какой я серьезный? Это потому, что я привык, что ко мне приходят просить. Даже
паука. Он поднял голову и сказал: «Я понял. Нам с вами никогда больше не летать вместе». Я отшутилась: «Какие наши годы!» Потом, спустя какое-то время, меня вдруг позвали в тарификационную комиссию в театре. Я удивилась — сроду на такие мероприятия меня не приглашали. А там был этот комитетчик. Он, видно, надеялся, что я передумала. Но этого не произошло, и меня прекратили снимать.
— После его ухода вы вновь стали сниматься?
— Не сразу. Брешь пробил Евгений Семенович Матвеев, пригласив меня в картину «Любовь земная». Однажды он уже пытался меня снимать в своем то ли первом, то ли втором фильме, «Почтовый роман». Но тогда у нас ничего не получилось. Я была беременна вторым сыном и уже на восьмом месяце. Заметно было не очень, и я поехала на пробы. Там мне ничего не сказали, и я решила, что не увидели. А вечером Матвеев вызвался меня провожать. Съемки проходили на Киевской студии. Как сейчас помню: бульвар Шевченко, осень, туман и дождь, золотые листья пла-
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / №03 (71) 2008 ■
тана сияют в огнях фонарей. И он говорит: «Что ж ты наделала?» — « А что?» — «Что-что! Думаешь, не увидели?!» Я сказала, что рожать мне через два месяца и что на следующий же день смогу выйти на съемку. Но он ответил, что не может рисковать. Так отпала эта роль. И вот, годы спустя, он опять предложил мне роль. Я была уверена, что меня ни за что не утвердят, но пробивная сила и авторитет Матвеева пересилили все запреты. Ему пришлось повоевать, но в результате я снялась не только в этой картине, но и во второй части проскуринской дилогии, фильме «Судьба». За нее мне дали Госпремию.
— Вы помните, как вам ее вручали?
— Это было в Александровском зале.
оооооо
оооооо
У меня даже фотография сохранилась: я сижу в первом ряду...
— Рядом муж Валерий...
— Нет, его там не было. Только официоз. Сейчас бы, конечно, и муж там сидел и кто угодно, кого бы я захотела пригласить. А тогда это не было принято.
— В денежном выражении какой тогда была Госпремия?
— Гроши. 640 рублей.
— На ваш юбилей в 2003 году вас поздравил Владимир Путин. Если сравнить, как тогда власти относились к деятелям искусства, и как сейчас, есть разница?
— Сейчас, мне кажется, власти больше с эстрадой имеют дело. Она меня видит, эта власть, или мою работу? Нет, конечно! Власть ориентируется на телевидение, где по всем каналам — развлекаловка.
Смотрите, кто у нас маячит каждый день — то под соусом цирка, то КВН-а, то «Двух
звезд»! Это одна и та же колода в разных вариациях. И все всё могут: и на эстраде они, и на арене, и на льду. Получается, как говорила Фурцева, «доведем самодеятельность до уровня профессионального искусства». Я смотрю на профессию иначе. Вот, раньше были амплуа, которые определялись согласно талантам артиста. И если бог дал тебе играть драму, совсем не обязательно быть петрушкой. Это божий дар, который надо развивать и уважать. Кто-то смотрит и говорит: «Да они же лучше, чем профессиональные фигуристы! А ведь профессиональные фигуристы вкалывают, они делают действительно потрясающие вещи. Но зачем? Вот вам непрофессиональные, и они тоже могут.
ОООООО
оооооо
оооооо
Это какая-то подмена. Зарабатывание денег любыми путями, в котором стирается критерий, что есть настоящее. А настоящее просто так не получается. Оно требует, чтобы на него была положена жизнь.
— Сразу по окончании ВГИКа вы устроились к Гончарову. Это был ваш выбор или получилось случайно?
— По окончании ВГИКа меня приглашали Ефремов и Табаков, которые как раз в тот момент задумывали свой «Современник», и Борис Иванович Равенских, который тогда работал в театре Гончарова. Я долго думала, чье предложение принять, и даже советовалась с Васей Лановым. Он сказал: «О чем тут думать, конечно, Равенских». Так я оказалась в Театре на Басманной, которым руководил Гончаров. Это был 1960 год. Как раз тогда, в Грозном, на съемках «Казаков», я встретила своего мужа, забеременела, ушла в декрет и вернулась уже не туда, а в Театр киноактера. Помню, Гончаров вызвал меня
к себе в кабинет и начал кричать: «Вы театральная актриса! Как вы можете идти в этот театр! Я был там художественным руководителем, это актерское кладбище!» А я сидела перед ним, как ученица, и не смела проронить ни слова. Он обещал повысить зарплату, звание, роли, но я все равно ушла.
— В общей сложности вы снялись более чем в 30 фильмах. Вы считаете, вы реализовались как актриса?
— Наверное, я могла бы сделать в кино больше. Но я много играла в театре, пела и всю жизнь ездила с концертами по стране. И потом, мне неважно это. Я до сих пор на сцене, у меня есть свое лицо, свой репертуар, свои темы, и я не жалею ни о чем.
ОООООО
оооооо
—В личной жизни вы реализовались точно. У вас был потрясающий муж, с которым вы чуть-чуть не дожили до золотой свадьбы, двое сыновей, внуки.
— Муж, к несчастью, ушел раньше меня. Но в доме я всегда была моложе его, и его молодость мне осталась. Он был красив и внутренне, и внешне и очень самоотвержен. Всю жизнь мне помогал с детьми и по дому, давал возможность работать. В какой-то степени он жертва.
— ^ажите, кто в вашей семье был главным?
— Мы не боролись за первенство. Я понимала, что он мужчина, и стало быть, главный. Но он мягкий был человек и любил меня всю жизнь. И я всегда знала, что мой дом — это моя крепость, и мой муж всегда поддержит меня. Теперь мне не к кому спешить. Но я не отчаиваюсь и продолжаю путешествовать и работать. Я не могу иначе. Если я остановлюсь, я просто умру. ||
