CC BY
103
Библиографический список
1. Карабулатова, И.С. Культура детства Тюменской области: традиции и современность. - Тюмень. - 2004.
2. Карабулатова, И.С. Языковая личность в контексте межкультурных коммуникаций// Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. - Кемерово, 2011. - № 16.
3. Калина, Н.Ф. Анализ дискурса в психотерапии // Журнал практической психологии и психоанализа. - 2002. - № 3 [Э/р]. - Р/д: http:// psyjournal.ru/j3p/20020307
4. Ушницкий, В.В. Сказитель и шаман: носители фольклорного и культового действия // Творчество в археологическом и этнографическом измерении (The creativity via archaeological and anthropological dimension). - Омск, 2013.
5. Романова, Е.Н. Якутский праздник Ысыах: стоки и представения. - Новосибирск, 1994.
6. Функ, Д.А. Миры шаманов и сказителей: комплексное исследование телеутских и шорских материалов. - М., 2004.
7. Лекомцев, Ю.К. Антонимический текст // Текст: семантика и структура. - М., 1983.
8. Крейдлин, Г.Е. Невербальная семиотика. Язык тела и естественный язык. - М., 2004.
9. Карабулатова, И.С. Заговор: имя собственное в сакральном дискурсе знахарской практики / И.С. Карабулатова, Е.А. Бондарец; под ред. И.С. Карабулатовой. - Тюмень, 2005.
10. Карабулатова, И.С. Общая характеристика антропокосмоса знахарства // Живая традиция заговора Сибири: сакрально-ритуальный дискурс знахарской практики. - СПб., 2010.
11. Черепанова, И.Ю. Заговор народа. Как создать сильный политический текст. - М., 2002.
12. Лар, Л.А. Религиозные традиции ненцев в XVIII - начале XX вв. Тюмень; Салехард, 2011.
13. Карабулатова, И.С. Прогностическая топонимика: трансформация топонимического пространства в языковом сознании носителей русского языка. - Тюмень, 2008.
14. Гацак, В.М. Экспериментальная текстология фольклора (на славянском и неславянском материале): доклад для XII Международного съезда славистов в Кракове. - М., 1998.
Bibliography
1. Karabulatova, I.S. Kuljtura detstva Tyumenskoyj oblasti: tradicii i sovremennostj. - Tyumenj. - 2004.
2. Karabulatova, I.S. Yazihkovaya lichnostj v kontekste mezhkuljturnihkh kommunikaciyj// Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universiteta kuljturih i iskusstv. - Kemerovo, 2011. - № 16.
3. Kalina, N.F. Analiz diskursa v psikhoterapii // Zhurnal prakticheskoyj psikhologii i psikhoanaliza. - 2002. - № 3 [Eh/r]. - R/d: http://psyjournal.ru/ j3p/20020307
4. Ushnickiyj, V.V. Skazitelj i shaman: nositeli foljklornogo i kuljtovogo deyjstviya // Tvorchestvo v arkheologicheskom i ehtnograficheskom izmerenii (The creativity via archaeological and anthropological dimension). - Omsk, 2013.
5. Romanova, E.N. Yakutskiyj prazdnik Ihsihakh: stoki i predstaveniya. - Novosibirsk, 1994.
6. Funk, D.A. Mirih shamanov i skaziteleyj: kompleksnoe issledovanie teleutskikh i shorskikh materialov. - M., 2004.
7. Lekomcev, Yu.K. Antonimicheskiyj tekst // Tekst: semantika i struktura. - M., 1983.
8. Kreyjdlin, G.E. Neverbaljnaya semiotika. Yazihk tela i estestvennihyj yazihk. - M., 2004.
9. Karabulatova, I.S. Zagovor: imya sobstvennoe v sakraljnom diskurse znakharskoyj praktiki / I.S. Karabulatova, E.A. Bondarec; pod red. I.S.
Karabulatovoyj. - Tyumenj, 2005.
10. Karabulatova, I.S. Obthaya kharakteristika antropokosmosa znakharstva // Zhivaya tradiciya zagovora Sibiri: sakraljno-ritualjnihyj diskurs znakharskoyj praktiki. - SPb., 2010.
11. Cherepanova, I.Yu. Zagovor naroda. Kak sozdatj siljnihyj politicheskiyj tekst. - M., 2002.
12. Lar, L.A. Religioznihe tradicii nencev v XVIII - nachale XX vv. Tyumenj; Salekhard, 2011.
13. Karabulatova, I.S. Prognosticheskaya toponimika: transformaciya toponimicheskogo prostranstva v yazihkovom soznanii nositeleyj russkogo yazihka. - Tyumenj, 2008.
14. Gacak, V.M. Ehksperimentaljnaya tekstologiya foljklora (na slavyanskom i neslavyanskom materiale): doklad dlya XII Mezhdunarodnogo sjhezda slavistov v Krakove. - M., 1998.
Статья поступила в редакцию 01.11.13
УДК 81: 398
Karabulatova I.S., Zamaletdinov R.R., Fedorova E.A., Saifulina F.S. LINGUISTIC AND MYTHOLOGICAL SPACE OF THE PLACE NAME «SIBERIA» IN THE MODERN LINGUISTIC CONSCIOUSNESS. The article deals with the problem of understanding of Siberia as a special mythological space in the linguistic consciousness Slavs. Researchers consider the etymological roots of the transformation of names. They are trying to figure out why Siberia acts as a sacred place, which has a complex network of associative fields. The authors show how preserved in the memory of the main ethnic peoples of Siberia archetypal notions of Siberia as a mystical space. Researchers trace the verbal associates, allowing for the main keywords toponymical legends of the region constituting toponimic synopsis. The authors analyze the legends, traditions and myths about Siberia. This allows them to make informed the semantic differences between the concepts «Toponimical legend», «toponymic tradition», «toponimic myth», «toponimic synopsis».
Key words: Siberia, the myth, names, bury, Slavic- Russian linguistic consciousness, Tartarus, the transformation name, toponimic synopsis, Toponimical legend, toponymicmyth.
И.С. Карабулатова, д-р филол. наук, проф. каф. общей лингвистики, лингвокультурологии и переводоведения Института филологии и межкультурной коммуникации Казанского (Приволжского) федерального университета, г. Казань, E-mail: [email protected]; Р.Р. Замалетдинов, д-р филол.н., проф., директор Института филологии и межкультурной коммуникации Казанского (Приволжского) федерального университета, г. Казань, E-mail: [email protected]; Е.А. Федорова, аспирант каф. общей лингвистики, лингвокультурологии и переводоведения Института филологии и межкультурной коммуникации Казанского (Приволжского) федерального университета, г. Казань, ст. преп. каф. гуманитарных наук Заводоуковского филиала Тюменского гос. университета, г. Заводоуковск, [email protected]; Ф.С. Сайфулина, д-р филол. наук, проф., зав. каф. татарской литературы и методики преподавания Института филологии и межкультурной коммуникации Казанского (Приволжского) федерального университета, г. Казань, E-mail: [email protected]
З97
ЛИНГВОМИФОЛОГИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО ТОПОНИМА «СИБИРЬ» В СОВРЕМЕННОМ ЯЗЫКОВОМ СОЗНАНИИ
Статья затрагивает проблему осмысления Сибири как особого мифологического пространства в языковом сознании славян, раскрывает понимание Сибири как сакрального места со сложной сетью ассоциативных полей. Авторы приходят к обоснованным выводам о семантическом различии понятий «топонимическая легенда», топонимическое предание», «топонимический миф», «топонимический синопсис».
Ключевые слова: Сибирь, миф, оним, хороним, славяно-русское языковое сознание, Тартар, трансформация имени, топонимический синопсис, топонимическая легенда, топонимическое предание.
Мегаконцептуальность топонима «Сибирь» для человеческой цивилизации в целом обусловлена полиаспектным ассоциативным пространством хтоничности в социуме. Полиэтничный состав населения края, сосуществование в регионе различных национальных культур, позволяет говорить о некоем духовноисторическом единстве, сформировавшемся в эпоху освоения северных территорий, когда происходила «встреча» Большой (Россия) и Малой (Сибирь) земель.
В классическом когнитивном моделировании исследование любой понятийной категории начинается с формирования структуры знаний типа фрейма, а в нашем случае, в виде топонимического синопсиса (топонимического сценария). Прежде всего, здесь ярко выражены такие тенденции, как «Начало» и «Конец», «Жизнь» и «Смерть», «Чистилище» и «Преображение». Основные идеи такого типа представлены в когнитивной теории метафоры [1; 2]. Не вызывает сомнений, что основная особенность толкования начала и конца в православном миросозерцании заключается в том, что эти категории мыслятся здесь не как абстрактные смыслы, а как 1) конкретные имена - Имена Божии (Начало, Конец, Безначальный, Бесконечный и т.п.), а также 2) смысловые компоненты конкретных ситуаций-реалий, мифологем, событий и т.д. (сотворение мира, Парусия, или Второе Пришествие Христа, Суд, Царство и т.д.). В этом контексте топоним «Сибирь» занимает особое место в эсхатологии европейского и русского мироощущения, поскольку относится и к конкретному пространству, и мифологическому миру человеческого Духа.
В этом выражено фундаментальное свойство слова, его предназначенность к функции «работы духа в материале артикулированного звука», его центральная роль в языке как £vpY£la [3]. Слово есть «метод концентрации» смысла [4, с. 163] и, для другого, - сам явленный смысл [4, с. 252], именно «слово произнесенное подводит итог внутреннему томлению по реальности» [4, с. 291]. Однако следует признать, что то, что говорят о слове великие гумбольдианцы и сам Гумбольдт, значимо далеко не для каждого. В переходную эпоху заново ставится вопрос: что такое Сибирь? Этот неясного происхождения топоним до сих пор несет в себе как мифологические, так и утопические, и реально-исторические смыслы. «Сибирь как колония» (Николай Ядринцев) - вот так началось осознание Сибири в России, однако не стоит забывать, что некогда Дон, Поволжье, Кавказ были когда-то регионами русской колонизации [5, с. 188]. При этом в краевой литературе XIX века складываются два основных, противоположных друг другу, образа Сибири и ее природного мира. Один из них олицетворяет «глухое», «гиблое», «чужое» начало, другой - «родное» место, прекрасную, близкую землю, «дом». Убедительно поясняет, как складывался образ Сибири - «глухого», «дикого» места, М. Азадовский в статье «Поэтика «гиблого места»: «Сибирь воспринималась главным образом как страшная и суровая страна, как мрачный край изгнания и ссылки» [6, с. 138-158]. В творчестве П.А. Словцова, П. Ершова, Н.М. Ядринцева, Н.А. Лухмановой, Н.М. Чукмалди-на, наоборот, создается образ родного, близкого пространства.
Мы полагаем, что топонимическая система представляет собой сложную сеть ассоциативных полей (относительно автономных семантических подсистем, объединенных некоторыми общими компонентами и состоящих из связанных между собой лексических единиц). Иными словами, «топоним являет собой свернутый миф» [7, с. 118]. В русском мифологизированном сознании топоним «Сибирь» амбивалентен: она является краем Смерти и Холода, убивая все живое, и она же является энергетическим источником мироздания. Топонимические ассоциации являются ключевыми словами ономамифа местности, голографически представляя топообъект в языковом сознании носите-
ля языка, составляя, таким образом, топонимический синопсис. Сибирь представляет собой актуально значимую область топопространства для мирового социума. Топоним «Сибирь» является одним из самых мифологизируемых пространств мира, репрезентирующим самые важные ценности человеческой цивилизации.
В этом топонимическом синопсисе ассоциаты выступают как ключевые слова той или иной серии топонимического сценария в целом. Здесь разворачивается «многомерная вариативная сеть создания топонимического мифа» [8, с. 97]. Кроме данного слова - «ключа» существуют и другие, которые открывают другие «входы» в это культурное пространство. Региональное топонимическое пространство может быть рассмотрено, с одной стороны, как текст, отражающий историю народа, а с другой стороны, как культурная среда, формирующая историческое сознание, поскольку зачастую топонимия воспринимается как мемориал историческим деятелям и событиям. Мифы представляют собой эффективное средство воздействия на массовое сознание; мифологическая коммуникация весьма интересна для рекламы и паблик рилейшнз, поскольку действует на уровне, который может слабо опровергаться массовым сознанием. Мифологическое мышление имеет отличительные особенности от научного мышления. Так, место общего понятия в мифе занимает имя того или иного божества. Место закона, управляющего каким-либо явлением, в мифе занимаетархе-история происхождения этого явления: «Когда-то некое нуминозное существо впервые совершило определённое действие, и с тех пор это событие идентично повторяется» [8, с. 122].Однако древние мыслили совершенно логично даже по современным меркам. Так, мифическое объяснение мира может быть выражено в форме силлогизма: «1. Это - северный ветер Борей... 2. Всегда, когда бушует Борей, бушует Посейдон (море). 3. Таким образом, бушует Посейдон» [8, с. 237]. К. Хюбнер делает вывод, что форма объяснения в науке и в мифе одинакова, различаются их эмпирические содержания, которые несопоставимы. Он утверждает, что невозможен рациональный выбор в пользу научной рациональности: мифическое мышление ничуть не хуже научного [8, с. 264-266]. Отсюда же следует, что миф не является чем-то иррациональным, если понимать под последним враждебные разуму патологические чувства и страсти. «Итак, результаты предыдущих исследований не могут служить сегодня предлогом для защиты отрекающегося от мышления иррационализма» [8, с. 265].
Миф является одной из особенностей ономастического дискурса. В трудах Казанской школы ассоциациям уделяется максимальное внимание, поскольку объективно-психологическое понимание языка, провоцирующее использование экспериментальных методов исследования «чутья языка народом», сводит «... все происходящее в языковом мышлении к ассоциациям представлений или идей» [9, с. 148]. Итак, выделяются разные направления ассоциирования: на мир знаков и мир реальных объектов.
Мы провели ряд ассоциативных экспериментов, чтобы выяснить, каковы репрезентативные характеристики топонима «Сибирь» в современном русском языковом сознании. Эксперименты проходили среди молодежи г. Заводоуковска Тюменской области, всего было опрошено 150 человек в возрасте от 18 до 25 лет. Эксперимент показал большую роль воображения в этимологизации топонима и создании топонимического мифа. Вербальные ассоциации получают в ходе психоаналитического сеанса или специального эксперимента. До сих пор этот древний топоним «Сибирь» вызывает живые реакции у большинства людей, живущих в разных уголках нашей большой планеты, как
некое обозначение потустороннего, загадочного, ирреального пространства, где формируется духовная сила Земли-Геи, где более выраженно проявляется «загадочная русская душа». В связи с удаленностью и отсутствием знаний это место максимально мифологизировано.
Единицей психолингвистического анализа являетсяассоци-ативная структура, т.е. предполагается два объекта, между которыми существует связь. Как правило, ассоциативная связь действует от стимула к реакции, обратные связи встречаются не всегда. Минимальной ассоциативной структурой признается пара слов, где одно выступает в качестве стимула, а второе в качестве реакции: S -^. Стрелка между ними показывает направление ассоциации. На письме слово-стимул выделяют прописными буквами, или жирностью, или курсивом, а слово-реакцию - строчными: Сибирь ^ богатство; Сибирь ^ мрак; Сибирь ^ холод и т.д. На одно слово-стимул ^) можно получить целую цепочку слов-реакций (RR), в которой все предыдущие реакции становятся дополнительными стимулами для последующих, например:
Сибирь: а) холодная, зимняя, вечерняя, богатая ископаемыми, загадочная, сказочная, таинственная, неизведанная, неизвестная, непредсказуемая, заманчивая;
б) морозная, пасмурная, суровая, беспощадная, добрая, умиротворенная, мрачная, грязная (грязливая), ветреная, темная, болотистая; в) белокрылая, белоснежная, хрустящий снег, ледяная, снежная, заснеженная, белая; г) пушистая, лесная, хвойная, густая, таежная, зеленая, кедровая, лесистая; д) прекрасная, необъятная, природная, красивая, богатая, большая, великая, могучая, потрясающая, просторная, великолепная, невзрачная, дикая, классная;е) одинокая, наполненная, далекая, дальняя, пустая, промышленная, неоднородная, населенная, продовольственная, известная, родная, забытая, интернациональная, разная, многолюдная, русская, насыщенная, привычная.
Промежуточные стимулы как бы направляют процесс ассоциирования, при этом в цепочке, строго говоря, ассоциативно связаны только смежные слова, а не первое и, например, последнее: Сибирь ^ лесная.... пушистая... густая... кедровая.
В результате массового свободного ассоциативного эксперимента получается набор реакций на заданные слова-стимулы. Этот набор реакций, который был получен на один стимул, упорядочивается по частоте: на первом месте оказывается реакция, которую назвало первой большинство участников ассоциативного эксперимента, на последнем - те реакции, которые упомянуты только одним участником эксперимента. Такой упорядоченный по частотности набор реакций на слово-стимул мы называем ассоциативным полем стимула. Таким образом, в центре ассоциативного поля находятся наиболее частотные реак-
ции, а на периферии (или в конце скользящей шкалы - единичные реакции. В зарубежной психолингвистической традиции вместо термина «ассоциативное поле» чаще употребляется термин «распределение реакций». Следует отметить, что именно ассоциативные нормы определяют тот стандарт, в котором отражены актуальные для сознания носителей языка особенности семантики исходного слова-стимула. В ядро входят конкретные по значению единицы, легко вызывающие мысленный образ: Сибирь ^ холодная, морозная, великая.
В.В.Налимов, выдвинувший концепцию о так называемых континуальных потоках сознания, исходил из представления о том, что как мир жизни в самом широком ее проявлении, так и сознание человека выступают перед нами как текст [10]. Когда мы рассматриваем ассоциативные цепочки топонимов, перед нами предстает несколько вариантов возможных топонимических легенд, реализующихся в виде различных топонимических синопсисов. Мы полагаем, что ассоциаты топонима «Сибирь» являются ключевыми словами топонимического синопсиса, реализующего тот или иной вариант топонимического мифа, актуального в конкретной этнолингвокультуре. На наш взгляд, топонимические легенды основаны на ассоциативном восприятии топонимов. В этой связи ментальное пространство имени собственного представляет особый интерес, поскольку, функционируя в полиэтничной среде, «все элементы региональной ономастической системы находятся под влиянием эталонов стереотипов восприятия, присущих человеку как субъекту познания» [11, с. 46]. В то время как топонимические предания - на реальных событиях. Народные этимологии конкретного топонима встраиваются в структуру топомифа, позволяя имени оставаться максимально долго в оперативной памяти носителей языка. Топонимический миф является одной из особенностей ономастического дискурса. Ранее И.С. Карабулатовой предпринималась попытка определения содержания топонимического мифа [7], однако проблема разграничения таких терминологических единиц, как «топонимическая легенда», «топонимическое предание» оставалась не проясненной, что заставило ее снова обратиться к этой проблеме. В своей работе «Топоним как свернутый текст» И.С. Карабулатова приходит к выводу, что отсутствие дифференциации в употреблении терминов «топонимическое предание», «топонимическая легенда» говорит «об отсутствии четкого подхода к этим дефинициям как в фольклористике, так и в топономастике» [12, с. 15]. Вместе с тем анализ фольклорного материала показывает различение этих пластов.
Таким образом, мы получаем строгую структуру мифологи-ческойконцептосферытопообъектов. Выстраивая иерархически, взаимоотношения между топонимическим мифом, топонимическим преданием и топонимической легендой можно представить в виде следующей схемы.
Итак, топонимическое преданиеопирается на более глубокую реальную традицию, в основе предания - реальный исторический факт. В то время как легенда, придя изначально из религиозной (христианской, мусульманской и т.д.) традиции, более фантастична и ирреальна. На этом основываются как русские, так и татарские легенды о Сибири, получившие дальнейшее свое развитие в творчестве местных татарских писателей [13]. Суфийское направление, столь широко представленное в сибирской тюркской литературе, обогатило образ Сибири многочисленной поэтической символикой, метафорами, через которые поэты данного направления выражали отношение индивидуальной души к Божественному началу. В поэзии суфиев возвышенная любовь сравнивается со скромным цветком фиалки, цвет которой символизирует суфия, а белым (в некоторых случаях черным) цветом ассоциируется Всевышний [13, с. 88]. Не случайно одной из устойчивых ассоциат Сибири является белый цвет: Сибирь белоснежная, белокрылая, белая, заснеженная, ледяная. Сибирь рисуется как некое пространство, отрешенное от реального плотского мира, что является созвучным сибирскотатарской литературе. Вместе с тем это становится созвучным и с русской традицией о сакральном Беловодье и Шамбале. В связи с этим ассоциаты, полученные от сибиряков (русских и татар) имеют общие реакции [14, с. 105-106].
На мифологическом уровне осмысления сибирского текста, созданного татарскими поэтами, упомянутые природно-географические и историко-культурные реалии выступают в качестве мифологических универсалий, архетипических образов. Сибирь, воспринимается современными поэтами как регион, содержащий уникальный комплекс природно-сырьевых и человеческих ресурсов. Поэты рассматривают Сибирь как топос, способный воздействовать на личностные качества сибиряков.Рассматри-вая данный вопрос в контексте татарской литературы Сибири, Ф.С.Сайфулина пишет о том, что здесь создается «...представления о Сибири как об исключительном регионе, которая заключена не только в природном богатстве края, но, кроме того, Сибирь - земля, обладающая внутренним духовным потенциалом, где живут здоровые, щедрые, сильные, трудолюбивые люди. В таких стихах топос Сибири помогает поэтам составить идеальную модель мира» [15, с. 95].
В ономастическом дискурсе миф понимается нами как некритически воспринимаемые стереотипы общественного сознания. Интересной в этом плане является концепция очарования, предложенная Джейн Беннетт как некий опыт бытия [16]. В основе создания мифа лежит явление фетишизации символа: Сибирь ^ холод ^ мрак ^ смерть ^ потусторонний мир ^ ирреальная сила. В более поздней трактовке фетишизация рассматривается как исторически обусловленная разновидность общественного сознания. В новейших интерпретациях под мифом подразумевается некритически воспринятое воззрение, связанное с функциональной визуализацией мозга [17, с. 83].
Сибирь ассоциируется как специфическое мифологическое пространство, где давно забытая цивилизованным миром действительность является реальностью, где соприкасаются границы миров, где живут и действуют герои. Не случайно сибиряки в пословицах выступают как особенные люди, а сама Сибирь как специальное сказочное пространство. Например: Сибиряк не тот, кто в Сибири родился, а тот, кто тепло одевается; Сибиряк не тот, кто в Сибири живет, а тот, кто тепло одевается; Сибирь-матушка, а Урал - батюшка; послать в Сибирь; крепкий как сибиряк; сибирское здоровье; сибирский здоровяк, сибирский богатырьи т.п. Отправка или дорога в Сибирь в народном сознании приравнивается к путешествию в сакральный мир Смерти, в мир Иного, поэтому использование в качестве топонима слова «Сибирь» связано с обозначением запретного места, закрытого места, удаленного места с ярко выраженной негативной коннотацией. Например, в украинской народной песне есть такие слова «За Сибіром сонце сходить, Хлопці не зівайте. Ви на мене, Кармалюка, всю надію майте». У. Карма-люк в украинской традиции является этаким украинским Робин Гудом, который был сослан в Сибирь, откуда он бежал. Такое соотнесение топонима Сибирь в народном языковом сознании с сакральным пространством перемещает саму Сибирь в реальность заговора, сказки и мифа. В связи с этим показательны и популярные книги якобы «сибирской целительницы Натальи Степановой», а также всевозможная реклама в газетах оккультного характера якобы потомственных целителей из Сибири (бабушка Агафья, бабушка Вера и т.п.). Считается, что лишь в Си-
бири сохраняются исконные знания, имеются скрытые ресурсные источники и сакральные «места силы», живут особенные люди и т.п. Не случайно, максимально мифологизированным образом колдуна является образ сибирского мужика Григория Распутина, сумевшего влиять на судьбу царской семьи и России в целом. Практически из ниоткуда, из сибирской мглы (тьмы - Тмутаракани - Тюмени - Темени) приходит в русскую культурную столицу Григорий Распутин. Он персонифицирует само сакральное пространство Сибири, мистифицируется не только в русском, но и европейском общественном сознании. Григорий Распутин - это образ русского народа, темного, но обладающего огромным потенциалом. Убив Распутина, царская элита разбудила дух народа. Поэтому Г.Распутин предсказал смерть царской семьи, ибо он был принесен жертвой на алтарь свободы русского народа. В современном русском языке сохранилось выражение «провалиться в тартарары» означает исчезнуть, погибнуть. Поэтому отправляя царскую семью за Урал, за мистическую границу жизни и смерти, большевики приговаривали царский род к мистической смерти в мире Холода и Хаоса - в Сиби-ри.«Человеческому», осененному крестом пространству Запада (Санкт-Петербург-Петроград), противостояло чужое и враждебное пространство Востока (Сибирь). Происходит своеобразное замещение: Распутин отправляется в Санкт-Петербург, где находит свою насильственную смерть там, и царская семья отправляется на родину Распутина, чтобы принять мученическую смерть. Нам кажется, что эти параллели не случайны. Итак, Ж.Делез определил современный мир как мир симулякров, в котором человек не переживает Бога, точно также, как тождество субъекта не переживает тождества субстанций: «Все тождества только симулированы, возникая как оптический «эффект» более глубокой игры - игры различия и повторения» [18, с. 116].
Вместе с тем в русском языковом сознании имеется противопоставленность: Русь - Сибирь, которая является отголоском провопоставленности Руси и Сибири как Тартарии/Тартара. Так, особое место занимает в заговорах «Татарская земля», которая находится на противоположном полюсе, противопоставляясь всему русскому, она - место обитания «враговъ супостатовъ, дюжихъ татаръ, злыхъ татарченковъ». «Заговоръ ратнаго человЪка, идущаго на любую войну» описывает сражения с татарами - с иноверцами, воинами, прославившимися своей жестокостью, храбростью, сверхъестественной неуязвимостью: «Вы, богатыри могучи, перебейте татаръ, полоните всю татарскую землю; а я былъ бы изъ-за всаъ цЪлъ и невредимъ. Иду я во кровавую рать татарскую, бью враговъ и супостатовъ; а былъ бы я цЪлъ и невредимъ».Твердыней, способной уберечь от всех врагов, выступает в заговорах «Кремль». Первый пласт ассоциаций связан с кремнем, на самом деле этимология слова иная: «Кремль м. кремъ, кремнйкъ стар. и кромъ (отъ кромитъ, кромленое мЪсто), дЪтинецъ, внутренняя крЪпостца, крЪпость внутри города; стЪна съ бойницами, воротами, башнями, ограждающая важнЪйшую часть города, дворецъ, казну» [19, с. 138]. В этой связи показательно то, что белокаменный Кремль стоит в Тобольске, он как бы ментально отсылает нас к белокаменной Москве с ее главным Кремлем. Считается, что Татарская земля - место обитания врагов земли Русской. Вторжению азиатских кочевников было найдено объяснение и оправдание, соответствующее божественному архетипу небесной кары. Это не является странностью времени, если учесть, что уже в первых новгородских летописях тартары/ татары изображены как носители иной культуры, иной религии, а жестокость татар укрепили в русском сознании образ заклятых врагов. При этом еще Г.Ф. Миллер в своих научных трудах всю территорию за Уральским хребтом называет Великой Татарией, а самих татар «главнейшим народом Сибири» [20]. В то же время появившиеся известия о едином боге тартар дали толчок одному из наиболее любопытных мифов средневекового Запада - легенде о таинственном христианском государе пресвитере Иоанне, чье могущественное царство соотносилось с не менее таинственным Беловодьем или Шамбалой.
Содержание мифа и в прошлом и в настоящем воспринимается вполне реальным, и различие между реальным и сверхъестественным стирается. Однако в современном языковом сознании Сибирь со своей географической и культурной отдаленностью от центра воспринимается как некий мифический мир, где сохранились реликтовые артефакты человеческой цивилизации.
Библиографический список
1. Lakoff, G. Philosophy in the flesh: the embodied mind and its challenge to Western thought. / G. Lakoff, M. Johnson. - New York, 1999.
2. Lakoff, G. Women, fire, and dangerous things. What categories reveal about the mind. Chicago. - London, 1987.
3. Гумбольдт, В. фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческих языков и влиянии на
духовное развитие человечества // В.фон Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984.
4. Флоренский, П.А. У водоразделов мысли // Избранные труды. - М., 1990. - Т. 2.
5. Карабулатова, И.С., Влияние перцепции топонима «Сибирь» на формирование современной этнолингвистической ситуации в регио-
не (на материале Тюменской области) / И.С. Карабулатова, Е.А.Федорова // Научное обозрение. - М. - 2013. - № 3-4. - Сер. 2. Гуманитарные науки. Лингвистика.
6. Азадовский, М.К. Поэтика гиблого места // Сибирские огни. - 1927. - № 1.
7. Карабулатова, И.С. Прогностическая топонимика: трансформация топонимического пространства в языковом сознании носителей русского языка. - Тюмень, 2008.
8. Хюбнер, К. Истина мифа. - М., 1996.
9. Николаев, Г.А. Бодуэн де Куртенэ И.А. о Н.В. Крушевском (Материалы Национального архива Республики Татарстан) // Николай Крушевский. Научное наследие и современность: материалы международной науч. конф. «Бодуэновские чтения». - Казань, 2002.
10. Налимов, В.В. Спонтанность сознания: вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. - М., 1989.
11. Карабулатова, И.С. Региональная этнолингвистика: современная этнолингвистическая ситуация в Тюменской области. - Тюмень, 2001.
12. Карабулатова, И.С. Топоним как свернутый текст // Русская литература в контексте мировой культуры: материалы IX международной научно-практич. конф., посвященной 55-летию вуза. - Ишим, 2009.
13. Сайфулина, Ф.С. Традиции суфийской литературы в произведении «Душевная благодать» поэта средневековья Хувайды. - Тобольск, 2011.
14. Федорова, Е.А. О перцепции топонима «Сибирь» современной евразийской языковой личностью / Е.А. Федорова, И.С. Карабулатова // Вестник Орловского государственного университета. - Орел. - 2013. - № 3(32).
15. Сайфулина, Ф.С. Формирование и развитие татарской литературы Тюменского региона. - Тюмень, 2007.
16. Bennett, J. The Enchantment of Modern Life: Attachments, Crossings, and Ethics // Princeton, 2001.
17. Карабулатова, И.С. Прогностическая топонимика: трансформация топонимического пространства в языковом сознании носителей русского языка. - Тюмень, 2008.
18. Делез, Ж. Различение и повторение. - СПб., 1998.
19. Карабулатова, И.С. Заговор: имя собственное в сакральном дискурсе знахарской практики / И.С.Карабулатова, Е.А.Бондарец. -Тюмень, 2005.
20. Миллер, Г.Ф. История Сибири. - М.; Л., 1937. - Т. 1.
Bibliography
1. Lakoff, G. Philosophy in the flesh: the embodied mind and its challenge to Western thought. / G. Lakoff, M. Johnson. - New York, 1999.
2. Lakoff, G. Women, fire, and dangerous things. What categories reveal about the mind. Chicago. - London, 1987.
3. Gumboljdt, V. fon. O razlichii stroeniya chelovecheskikh yazihkov i ego vliyanii na dukhovnoe razvitie chelovecheskikh yazihkov i vliyanii na
dukhovnoe razvitie chelovechestva // V.fon Gumboljdt. Izbrannihe trudih po yazihkoznaniyu. - M., 1984.
4. Florenskiyj, P.A. U vodorazdelov mihsli // Izbrannihe trudih. - M., 1990. - T. 2.
5. Karabulatova, I.S., Vliyanie percepcii toponima «Sibirj» na formirovanie sovremennoyj ehtnolingvisticheskoyj situacii v regione (na materiale Tyumenskoyj oblasti) / I.S. Karabulatova, E.A.Fedorova // Nauchnoe obozrenie. - M. - 2013. - № 3-4. - Ser. 2. Gumanitarnihe nauki. Lingvistika.
6. Azadovskiyj, M.K. Poehtika giblogo mesta // Sibirskie ogni. - 1927. - № 1.
7. Karabulatova, I.S. Prognosticheskaya toponimika: transformaciya toponimicheskogo prostranstva v yazihkovom soznanii nositeleyj russkogo yazihka. - Tyumenj, 2008.
8. Khyubner, K. Istina mifa. - M., 1996.
9. Nikolaev, G.A. Boduehn de Kurteneh I.A. o N.V. Krushevskom (Materialih Nacionaljnogo arkhiva Respubliki Tatarstan) // Nikolayj Krushevskiyj. Nauchnoe nasledie i sovremennostj: materialih mezhdunarodnoyj nauch. konf. «Boduehnovskie chteniya». - Kazanj, 2002.
10. Nalimov, V.V. Spontannostj soznaniya: veroyatnostnaya teoriya smihslov i smihslovaya arkhitektonika lichnosti. - M., 1989.
11. Karabulatova, I.S. Regionaljnaya ehtnolingvistika: sovremennaya ehtnolingvisticheskaya situaciya v Tyumenskoyj oblasti. - Tyumenj, 2001.
12. Karabulatova, I.S. Toponim kak svernutihyj tekst // Russkaya literatura v kontekste mirovoyj kuljturih: materialih IX mezhdunarodnoyj nauchno-praktich. konf., posvyathennoyj 55-letiyu vuza. - Ishim, 2009.
13. Sayjfulina, F.S. Tradicii sufiyjskoyj literaturih v proizvedenii «Dushevnaya blagodatj» poehta srednevekovjya Khuvayjdih. - Toboljsk, 2011.
14. Fedorova, E.A. O percepcii toponima «Sibirj» sovremennoyj evraziyjskoyj yazihkovoyj lichnostjyu / E.A. Fedorova, I.S. Karabulatova // Vestnik
Orlovskogo gosudarstvennogo universiteta. - Orel. - 2013. - № 3(32).
15. Sayjfulina, F.S. Formirovanie i razvitie tatarskoyj literaturih Tyumenskogo regiona. - Tyumenj, 2007.
16. Bennett, J. The Enchantment of Modern Life: Attachments, Crossings, and Ethics // Princeton, 2001.
17. Karabulatova, I.S. Prognosticheskaya toponimika: transformaciya toponimicheskogo prostranstva v yazihkovom soznanii nositeleyj russkogo yazihka. - Tyumenj, 2008.
18. Delez, Zh. Razlichenie i povtorenie. - SPb., 1998.
19. Karabulatova, I.S. Zagovor: imya sobstvennoe v sakraljnom diskurse znakharskoyj praktiki / I.S.Karabulatova, E.A.Bondarec. - Tyumenj, 2005.
20. Miller, G.F. Istoriya Sibiri. - M.; L., 1937. - T. 1.
Статья поступила в редакцию 01.11.13
УДК 82-31
Pleshkova O.I. J.N. TYNJANOV'S NOVEL «PUSHKIN» IN THE ASPECT OF THEORY OF LITERARY EVOLUTION.
The article presents experience of consideration of J.N. Tynjanov's novel «Pushkin» in the aspect of theory of literary evolution, developed by the scientist. The author of article plans mythological and literary sources of artistic image of Pushkin. It allows newly to show artistic image of the legendary Russian poet.
Key words: literary evolution, artistic image, historical prose.
О.И. Плешкова, канд. филол. наук, доц., АлтГПА, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
РОМАН ЮН. ТЫНЯНОВА «ПУШКИН»В АСПЕКТЕ ТЕОРИИ ЛИТЕРАТУРНОЙ ЭВОЛЮЦИИ
В работе представлен опыт рассмотрения романа Ю.Н. Тынянова «Пушкин» в аспекте теории литературной эволюции учёного, намечены мифологические и литературные источники образа Пушкина, по-новому раскрывающие образ легендарного русского поэта.
Ключевые слова: литературная эволюция, художественный образ, историческая проза.
