CC BY
87
УДК 904:393 (470.342)" 15/16"(045) Е.М. Черных
«LES LIEUX DE LA MEMOIRE»: ОБ ОДНОЙ ИЗ МАЛОИЗВЕСТНЫХ ЧЕРТ РИТУАЛЬНОЙ ПРАКТИКИ ЯЗЫЧЕСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ВЯТСКОГО КРАЯ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ДРЕВНИХ ГОРОДИЩ
Публикуются оригинальные материалы, полученные в результате археологических исследований одного из городищ Средней Вятки в 2012 г. Раскопки укреплений городища, давшие остатки языческого захоронения, позволяют поставить несколько важных методологических проблем. Обращается внимание на иные варианты использования древних и средневековых городищ в Новое время. С учетом полиэтничность и Вятского края в прошлом актуальным остается привлечение фольклорных свидетельств к атрибуции археологических памятников. Устное народное творчество, дополненное реальными артефактами и явлениями, открывает исследователю потаенное пространство культовых практик автохтонного населения в его взаимоотношениях с колонизующими край русскими людьми. В перспективе за отмеченными явлениями можно обнаружить новые направления в археологических исследованиях - изучение сакральных ландшафтов и феномена культурной памяти.
Ключевые слова: древние городища, захоронения, ритуал, фольклор, культурная память.
Городища - особая достопримечательность вятских берегов. Они во многом определяют привлекательность и загадочность местного природного и культурного ландшафта, что выражено в издавна слагавшихся среди местных крестьян и передававшихся от поколения к поколению преданиях и легендах [6; 22]. В бассейне р. Вятки издавна проживают русские, удмурты, марийцы и татары. В их традиционном религиозно-мифологическом сознании отношение к древним памятникам проявляется порой причудливо контаминативно. Но подавляющая часть местных преданий и суеверий так или иначе связана с городищами, на которых искали клады, устраивали гуляния в престольные праздники, или, наоборот, старались обходить стороной, не пахали. Собиратели фольклора уже в XIX в. отмечали выражавшееся в нем многозначное отношение к этим объектам - боязнь, страх, уважение, почитание. Отечественные исследователи устного народного творчества (Н. А. Криничная, В. Я. Пропп, В. К. Соколова, В. К. Чистов) единодушно отмечают, что определяющий признак: установка на достоверность излагаемых фактов - «даже самые фантастические образы фольклора имеют свою основу в реальной действительности» [20. С. 115].
Значительная часть известных вятских городищ возникла в раннем железном веке, в ананьин-скую эпоху [5. С. 72-94; 26]. Но раскопки ряда памятников (Аргыжское, Буйское, Никульчинское, Пижемское городища) показали, что чаще всего они использовались населением позднее, в I-II тыс. н. э., причем не всегда как жилые площадки. Этническая характеристика вятских городищ остается предметом научных дискуссий, в которые вовлечены историки и археологи, этнографы и лингвисты. Так, рано ставить точку в споре о принадлежности средневятских городищ VI-XIII вв., приписываемых предкам то удмуртов, то марийцев, а то и легендарной «чуди» с неясными этническими характеристиками*. С появлением в XIII-XIV вв. на Средней Вятке русского населения часть укрепленных поселений автохтонов (Никульчинское, Вятское, Ковровское, возможно, Пижемское) была занята колонистами. Русские источники называют эти поселения «чудскими городками», а их обитателей -«отяками», «черемисами», «сырьянами» [13. С. 81-84; 18. С. 70-96]. Очевидно, в «многослойности» древних памятников, очевидно, следует искать разгадку сложного, противоречивого отношения к ним вятского населения. «Вскрытию пластов» своеобразной культурной памяти вятчан, безусловно, способствует археология.
В нашей статье вновь привлечено внимание к обозначенной проблеме через оригинальный факт, установленный в процессе раскопок одного из средневятских городищ - Скорняковского. За городищем, расположенным на южной окраине современного Котельнича, сохранилось несколько различных названий - «Чортово», «Богатырский курган», «Могила воина (в другой интерпретации -варяга)». Последние два названия зафиксированы нами во время раскопок 2012 года.
* Последняя известная автору публикация на данную тему принадлежит С. К. Белых [3].
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
В легендах и преданиях, записанных главным образом в XIX в., мотивы богатыря/великана и сверхъестественной силы (черт, бес) занимают едва ли не центральное место, что указывает на их связь с жизнедеятельностью автохтонного населения края. Представляется продуктивным рассматривать их через понятие «мест памяти», своего рода «les lieux de la memoire» (М. Хальбвакс). По мнению немецкого историка и религиоведа Яна Ассмана, реферативно переложившего основные идеи М. Хальбвакса, этносоциальные группы в прошлом намеренно стремились создавать и закреплять за собой места, которые были для них не только сценой совместной деятельности, но и символами идентичности, опорными местами воспоминаний. Как следствие, целые местности не столько размечались знаками («памятниками»), сколько сами повышались до ранга знака, семиотизировались [2. С.40, 63].
Какие реальные события или явления могли служить причиной таких «мест памяти»? В отсутствие нарратива ответить на этот вопрос сложно. На помощь может прийти археология: раскопки дают любопытные (и полезные в контексте познания) факты.
Скорняковское городище находится на правом коренном берегу р. Вятки, на окраине бывшей д. Скорняки (ныне - ул. Речная г. Котельнича), 300 м к ЮЮЗ от городского кладбища и 1,0 км к Ю от железнодорожного моста через Вятку. Площадка (точнее - малая сохранившаяся ее часть), укрепленная валом и рвом, занимает узкий мыс треугольной формы, возвышающийся над современным урезом воды почти на 50 м. Стрелка мыса обращена к северу, против течения реки, от нее сохранился очень небольшой кусок площадки (10-12 м в длину и 1,5-5 м в ширину), плавно поднимающейся на внутренний скат вала. Высота вала составляет почти 6,0 м (от уровня дна рва до вершины), ширина -22 м, длина сохранившейся части - 24 м. Он хорошо виден как с реки, так и с берега, а с некоторых ракурсов и впрямь очень похож на одинокий курган. Не случайно А. А. Спицын подчеркивал, что это «самое замечательное в укреплении» [24. С. 167]. Внешний склон вала очень круто спускается в ров с напольной стороны мыса. Ров шириной 10 м и глубиной до 2 м, прорезающий всю стрелку, западным краем спускается в овраг, восточным - выходит к реке. Внешний борт рва изуродован перекопами современной деревни.
Городище впервые было описано в отчете Вятского Губернского Статистического Комитета за 1873 г., затем - в «Каталоге древностей Вятского края», составленном А. А. Спицыным [23. С. 50-51]. Впоследствии известный археолог и историк несколько раз бывал на нем, закладывал шурфы в разных частях площадки. В 1887 г. он же произвел на городище раскопки. Согласно кратко опубликованному отчету, вся площадка поселения, размеры которой на то время составляли около 18 м в ширину и более 30 м в длину, была перекопана траншеями (одной продольной до гребня вала и несколькими поперечными), давшими маловыразительный материал [24. С. 167-170]. Выдающийся русский археолог отнес памятник к числу «вотских укрепленных поселений», как и целый ряд других средне-вятских городищ с небольшим культурным слоем [24. С. 166]. Его поддержал и другой знаток вятской археологии М. Г. Худяков [25. С. 157-158].
Во второй половине ХХ в. памятник многократно обследовался археологами [19. С. 185-186], но раскопки на нем не проводились. Исследователи ограничивались осмотром городища, сборами подъемного материала из осыпающихся склонов, мониторингом разрушений, благодаря чему можно оценить динамику утраты этого объекта: в 1887 г. площадь мыса составляла более 500 м2, а в 2012 г. - только 285 м2 (включая вал и ров). Вал городища, представляющий до настоящего времени внушительное сооружение, тем не менее, никогда не раскапывался.
Исследования городища в 2012 г. проводились при поддержке городской администрации, в рамках областного проекта, с перспективой включения его в число объектов для туристического показа [31]*. В пределах фортификаций городища был заложен раскоп общей площадью 288 м2, изучена западная половина вала, рва и частично - напольная сторона, прилегающая ко рву. В результате получен общий стратиграфический разрез протяженностью более, чем 50 м. Комплексное изучение напластований вала позволило установить, что его строительство не было единовременным, а продолжалось на протяжении нескольких эпох - ананьинской, пьяноборской и в раннем средневековье [27].
Погребение ребенка (или подростка 7-10 лет) было выявлено на самой вершине вала, на глубине 35-40 см от современной поверхности. Захоронение проводилось на поверхности древнего вала, без
* Городище находится в границах известного Котельнического месторождения ископаемых парейазавров, послужившего базой для местного палеонтологического музея и проектируемого на территории города Парка динозавров.
обычного помещения в могильную яму. Погребенный был уложен вытянуто на спине, головой на юг-юго-запад (вниз по течению реки). Правая рука вытянута вдоль тела, от левой руки сохранилась лишь плечевая кость, лежавшая с некоторым смещением на груди. Тазовые кости не сохранились, ноги были вытянуты и лежали параллельно друг другу. Череп сильно раздавлен. Общая длина сохранившегося костяка 1,1 м. Погребенного сопровождал немногочисленный инвентарь. У правого бедра лежал острием к ногам погребенного длинный железный нож, рядом с рукоятью которого найдена стеклянная сильно коррозированная бусина. Лезвие ножа обращено в сторону от покойного. Инвентарь позволяет сделать вывод, что на вершине древнего вала был захоронен ребенок не православного вероисповедания.
Стратиграфическая позиция захоронения характеризуется основанием современного почвенного слоя, сформировавшегося на поверхности средневекового вала, насыпанного в период еманаевской культуры. Последняя подсыпка вала, как это следует из комплексного анализа культурных напластований, осуществлялась на заключительном этапе культуры. Коллекция вещей и керамики из «емана-евского» слоя вала датирована в пределах У11-1Х вв. Следовательно, погребение не могло быть совершено ранее этого времени. Но с кочергинским погребальным обрядом данное погребение также не имеет ничего общего. Бусина, по причине полной разрушенности, датировке не поддается. Нож относится к категории универсальных орудий. У него довольно узкое лезвие с прямой спинкой и длинный черенок, отделенный от лезвия небольшим уступчиком. Общая длина орудия 23 см. Такие крупные ножи - не редкая находка в погребениях местного языческого населения ХУ1-Х1Х вв. [26. С. 37-38; 27. С. 42-44. Рис. 51-52].
Обсуждение результатов. В любом случае, перед нами неординарное захоронение, совершенное в необычном месте и, безусловно, при необычных обстоятельствах. Кто же мог быть захоронен в столь неординарном месте? И почему под захоронение был выбран вал древнего городища? Попытаемся ответить на эти вопросы, привлекая имеющиеся в нашем распоряжении источники различного происхождения, а также тезис Эрнста Кассирера: «Каждый атрибут, прикрепленный к определенному фрагменту пространства или времени, превращается в данное в этом фрагменте содержание и наоборот, особенности содержания придают специфический характер соответствующей точке в пространстве и во времени» [1. С. 62].
В аспекте данной темы важны несколько фактов, позволяющих лучше понять контекст объекта.
1. В непосредственной близости от городища выявлен небольшой могильник с языческими чертами в погребальной обрядности, одновременный обнаруженному захоронению. Он изучен в 1976 г. отрядом КВАЭ под руководством Т. К. Ютиной. В обнажении берега были расчищены три могильных ямы, с одиночными костяками на небольшой глубине, уложенными головами на запад. Сопроводительный инвентарь представлен железными ножами, бронзовым округлопроволочным кольцом и железным проушным топором [32. С. 15-16]. Датировка могильника определена весьма обобщенно -ХУ1-ХУИ вв. [19. С. 187]. Последующие раскопки не выявили новых могил, показав тем самым исчерпанность данного некрополя. Невыразительность инвентаря, отсутствие ярких индикаторов хронологической и культурной принадлежности умерших объясняют вариативность атрибуции погребенных. Так, Л. Д. Макаров допускает возможность относить его к местному русскому населению*, не отличавшемуся особым усердием в соблюдении христианских канонов; да и прочных церковных приходов в это время в крае не было (отдельная епархия в Хлынове учреждена только в 1656 г.). Собранные Л. Д. Макаровым сведения о древнерусских погребальных памятниках Вятского края периода позднего средневековья и начала Нового времени позволили выделить ряд общих черт местных древнерусских кладбищ (Орловский, Шабалинский, Усть-Чепецкий). Среди основных характеристик можно назвать небольшую глубину могильных ям (0,2-0,6 м), ориентацию погребенных головой на запад, с отклонениями к ЗЮЗ и ЮЗ, и почти полную безынвентарность [12. С. 65-67]. Причем, что характерно, по наблюдению Л. Д. Макарова, предметы христианского культа (прежде всего, нательные кресты) в вятских погребениях становятся обычными лишь с конца XVII в., когда духовенство предприняло ревизия местных культов.
2. Округа Котельнича (древнерусская Котельничская волость, по Л. Д. Макарову) на картах Вятской земли предстает как одна из наиболее интенсивно колонизуемых русскими людьми (здесь неплохо представлены и поселения, и некрополи XИ-XVИ вв. - Котельничский, Шабалинский, Ков-ровский «кусты» памятников [13. С. 82; 15. С. 70. Рис. 26; 19. С. 171-176, 194-197]). Селились колонисты, конечно, не на пустующих землях.
* Информация получена автором в ходе обсуждения материалов статьи 20.06.2014.
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
3. В бассейне р. Вятки, по данным Т. Б. Никитиной, известно 13 марийских могильников, хронология которых определяется в интервале конца XVI - начала XVIII вв. [17. С. 217]. Они расположены в основном в правобережье среднего течения реки, по таким притокам, как Уржумка, Буй, Пижма, Ноля (не распространяясь на котельничское течение Вятки. - прим. автора). Погребальной обрядности этих некрополей свойственно смешение луговомарийских и удмуртских черт; господствовала северная ориентация погребенных [17. С. 219-220]. Близкую картину марийских могильников XVI-XVШ вв., ареал которых на севере не выходит за р. Пижму, дают И. Г. Шапран и Л. А. Сенникова [28. С. 54. Рис. 1]. Несколько скорректированной, но близкой к археологической, выглядит карта расселения марийцев, составленная А. В. Егоровым на основании письменных и фольклорных источников [9. С. 179. Рис. 1]. В конце XIX в. вятские статистические документы указывают в Котельническом уезде порядка 600 черемис обоего пола и около 60 селений с марийскими названиями [21. С. 14-15].
4. Погребальные памятники удмуртов XVI - начала XIX в., систематизированные Н. И. Шутовой, занимали в основном территорию Камско-Вятского междуречья, с выходом на правобережные районы Вятки лишь в ее нижнем течении. Доминирующей в них также была северная ориентация, с отклонениями в западный, либо восточный сектор [29. С. 65. Рис. 1]. Но, как и в случае с марийским населением, в официальной письменной традиции (дозорные и оброчные книги XVII в.) удмуртские селения упоминаются еще в целом ряде станов и волостей Слободского, Хлыновского, Орловского и Котельнического уездов среднего и верхнего течения Вятки [10. С. 56-57].
Таким образом, этнический состав населения Средней Вятки на исходе позднего средневековья - в начале Нового времени предстает довольно пестрым, подвижным, а характер расселения - чересполосным. Условиям постоянных переселений и этнической «чересполосицы» в наибольшей степени соответствовали небольшие малодворные деревни, заимки, починки на лесных росчистях, в которых селились близкородственными семьями или небольшими территориальными общинами. Отсюда большая вероятность небольших семейных кладбищ, поиски которых существенно затруднены, но пример со Скорняковским могильником, как представляется, убеждает в справедливости данного вывода. Скорняковский могильник, с его западной ориентацией и сопроводительным инвентарем, вполне можно рассматривать как небольшой некрополь последних автохтонов края, подвергшихся ассимиляции и христианизации.
Активное освоение русскими переселенцами Вятского края, мозаичность автохтонных этнических групп, неспокойная обстановка и внутренние переселения не могли не порождать сложные инте-гративно-ассимилятивные коллизии. Внешне они могли выражаться, в том числе, через попытки визуальной маркировки жизненного пространства отдельного социума. Против всех бед и опасностей необходимо было иметь и определенные средства защиты. Такую «технику безопасности» традиционному обществу обеспечивала разветвленная система магических действий и ритуалов, сакральные формулы которых вовлекали в свою сферу все стихии, силы и элементы [8. С. 283]. Не случайно ведь даже в христианском мире верующие воздвигали кресты в садах, на полях с тем, чтобы защитить урожай от бури, града, да и от нападок нечистой силы. В языческом мировоззрении пространство социума, полагают, было еще более сакрализованным. Так, М. Ф. Косарев констатирует, что в сибирском язычестве «Мироздание включало в себя сложнейшую систему пограничных, концентрических и взаимопересекающихся структур» [11. С. 139]. А. В. Головнев, виртуозно проанализировав традиционное угорско-самодийское пространство (реальное и мифологическое), отметил, что в нем «может быть не два, не три, не пять, а множество измерений, соответствующих той или иной грани касания человека и мира» [7. С. 197].
По мнению Н. И. Шутовой, столь же многосложным и иерархичным был сакральный ландшафт Камско-Вятского междуречья, в котором выделены элементы различного содержания и соподчинен-ности. Горам или возвышенностям в этой топографии отводилось особое место, обусловленное как системой расселения, так и религиозно-обрядовой сферой [30. С. 239-247]. Как элементы сакральной топографии они обнаруживают у всех групп удмуртов теснейшую связь с выполнением погребально-поминальных обрядов, церемониями обращения за покровительством к локальным родовым покровителям или божествам родовой территории. Здесь осуществлялась связь с богами высшего пантеона через местных духов-покровителей или обожествленных предков-военачальников. Не отсюда ли фольклорный мотив о могилах воинов или всадниках, появляющихся всякий раз, когда открывается клад на городище*. Во многом сходные обычаи зафиксированы у марийцев, в мировоззрении которых
* Ян Ассман убежден, что память об умерших - первичная форма культурного воспоминания [2. С. 64].
культ предков также занимал одно из центральных мест. Забота о мертвых предках, державших в своих руках счастье и несчастье живых, требовала регулярных обрядов, для которых выбирались возвышенные места вблизи ручьев [21. С. 160].
Но в нашем случае показательно, что на «кургане» (вал городища) было совершено захоронение ребенка, в чем, казалось бы, трудно усмотреть связь с культом предков. Более правомерно, очевидно, рассматривать его как некий маркер пространства - мертвых предков (кладбище) и «как бы живых» (древнее городище). Обрядовые действия в традиционных обществах носили разнонаправленный характер. Одно из направлений имело своей целью защиту от различных внешних опасностей, возведение барьера, ограждения [16. С. 118]. На Скорняковском городище, по сведениям А. А. Спицына, были найдены каменные ядра, чугунная пуля, железный сошник [24. С. 169-170], что позволило Л. Д. Макарову рассматривать городище как крепость на подступах к древнерусскому Котельничу [14. С. 86]. Однако, справедливости ради, заметим, что в напластованиях вала артефактов данной группы выявлено не было. Показательно также, что ребенок захоронен головой в сторону кладбища, то есть на пограничье миров он все-таки ориентирован уже в сторону мира «своих» мертвых. Может быть, за этим ритуалом скрыта вполне прагматичная установка «не беспокой»? Как верно заметил Ян Ассман: «Ничто не сплачивает сильнее, чем отграничение от враждебного окружения» [2. С. 164].
Но почему же в качестве атрибута защиты избран ребенок? Совершенно очевидно, что данный выбор не был случайным: объяснение следует искать в конкретной ситуации, сложившейся на Вятке на грани средневековья и Нового времени, когда местное население, испытывавшее мощное давление со стороны русских колонистов, вынуждено было оставлять прежние места проживания. В условиях этого давления и вынужденных переселений дети рано взрослели, принимая на себя часть функций взрослых родственников и, возможно, получали особый сакральный статус. В таком случае смысл ритуала вполне мог иметь своей целью решение задач поддержания рода, его непрерывности, что сближает его с культом предков**. С другой стороны, такая трактовка во многом объясняет особенности отношения населения, как автохтонного, так и пришлого русского, к таким историческим местам.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ИИиКНП - Институт истории и культуры народов Приуралья УдГУ. КВГ - Календарь Вятской губернии.
МАВГР - Материалы по археологии восточных губерний России. МарНИИ - Марийский научно-исследовательский институт.
МиИКВАЭ - Материалы и исследования Камско-Вятской археологической экспедиции УдГУ. УрО РАН - Уральское отделение РАН.
УИИЯЛ - Удмуртский институт истории, языка и литературы.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Антонова Е. В. Очерки культуры древних земледельцев Передней и Средней Азии. Опыт реконструкции мировосприятия. М., 1984.
2. Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004.
3. Белых С. К. К вопросу об этнической принадлежности населения Вятско-Ветлужского региона в I тыс. н. э. // Вестн. Удм. ун-та. Сер. История и филология. 2014. Вып. 1.
4. Берсенева Н. А. Маленькие предки? Детские погребения в контексте синташтинского погребального обряда (эпоха бронзы Южного Зауралья) // Восхождение к вершинам археологии: сб. материалов между-нар. науч. конф. «Древние и средневековые государства на территории Казахстана», посв. 90-летию со дня рожд. К. А. Акишева. Алматы, 2014.
5. Ванников В. В. Памятники ананьинского времени бассейна р. Вятки // Проблемы этногенеза финно-угорских народов Приуралья. Ижевск, 1992.
6. Ванников В. В. Крестьяне Вятской губернии и археологические древности // Актуальные проблемы дореволюционной отечественной истории: материалы науч. конф. Ижевск, 1993.
** В последнее время в западных и отечественных исследованиях наблюдаются попытки пересмотреть отношение к детям в древних обществах, в том числе к их месту в системе ритуальной практики, непосредственно связанной с почитанием предков [4, 2014].
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
7. Головнев А. В. Говорящие культуры: традиции самодийцев и угров. Екатеринбург, 1995.
8. Гуревич А. Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990.
9. Егоров А. В. Взаимоотношения русского и марийского этносов на юге Вятского края в XVI-XVII вв. // Археологическое наследие как отражение исторического опыта взаимодействия человека, природы и общества (XIII Бадеровские чтения): материалы. всерос. науч. конф. Ижевск, 2010.
10. История Удмуртии: конец XV - начало XX века. Ижевск, 2004.
11. Косарев М. Ф. Основы языческого миропонимания: по сибирским археолого-этнографическим материалам. М., 2003.
12. Макаров Л. Д. Погребальные памятники русского населения Вятской земли (XII-XVIII вв.) // Взаимодействие древних культур Урала. Пермь, 1990.
13. Макаров Л. Д. Славяно-русское заселение бассейна р. Вятки и исторические судьбы удмуртов Вятской земли в XII-XVI веках // Материалы по истории Удмуртии (с древнейших времен и до середины XIX в.). Ижевск, 1995.
14. Макаров Л. Д. Русские поселенцы на берегах Вятки // Энциклопедия Земли Вятской. Киров, 1995. Т. 4: История.
15. Макаров Л. Д. Древнерусское население Прикамья в X-XV вв. Ижевск, 2001.
16. Мельник В. И. Анимистические представления и погребальный обряд // Миропонимание древних и традиционных обществ Евразии: памяти В. Н. Чернецова. М., 2006.
17. Никитина Т. Б. Марийцы в эпоху средневековья (по археологическим материалам). Йошкар-Ола, 2002.
18. Низов В. В. Проблемы этнокультурной истории вятских народов в эпоху средневековья // Энциклопедия Земли Вятской. Киров, 1998. Т. 8: Этнография, фольклор.
19. Памятники археологии Кировской области: материалы историко-архивных и библиографических исследований: справочник. Киров, 2009. Вып. 1.
20. Пропп В. Я. Фольклор и действительность. Избранные статьи. М., 1976.
21. Смирнов И. Н. Черемисы: историко-этнографический очерк. Казань, 1889.
22. Снигирев Ю. О. Взаимосвязь фольклорных и археологических исследований в контексте преданий о кладах (по материалам Вятской губернии) // Ars Historica. Архангельск, 2012. Вып. 3-4.
23. Спицын А. А. Каталог древностей Вятского края // КВГ на 1882 год. Вятка, 1881.
24. Спицын А. А. Приуральский край. Археологические розыскания о древнейших обитателях Вятской губернии // МАВГР. М., 1893. Вып. I.
25. Худяков М. Г. История Камско-Вятского края: избранные труды. Ижевск, 2008.
26. Черных Е. М., Ванчиков В. В., Шаталов В. А. Аргыжское городище на реке Вятке. М., 2002.
27. Черных Е. М., Чижевский А. А., Хисяметдинова А. А. Итоги литолого-стратиграфического анализа оборонительных сооружений Скорняковского городища на р. Вятке // Историко-культурное наследие - ресурс формирования социально-исторической памяти гражданского общества (XIV Бадеровские чтения). Ижевск, 2013.
28. Шапран И. Г., Сенникова Л. А. Вятские марийцы в XVI-XVIII вв. (по материалам Кадочниковского могильника) // МиИКВАЭ. Ижевск, 2014. Т. 28.
29. ШутоваН. И. Удмурты XVI - первой половины XIX в.: по данным могильников. Ижевск, 1992.
30. Шутова Н. И. Дохристианские культовые памятники в удмуртской религиозной традиции: опыт комплексного исследования. Ижевск, 2001.
31. Черных Е. М. Отчет об археологических раскопках Скорняковского городища в Котельничском районе Кировской области летом 2012 года. Ижевск-Киров, 2013 // Архив ИИиКНП УдГУ. Ф. 2. Д. 581.
32. Ютина Т. К. Отчет о разведке в Свечинском, Котельничском районах Кировской области, в Осинском и Частинском районах Пермской области, проведенных летом 1976 г. Ижевск, 1977 // Архив ИИиКНП УдГУ. Ф. 2. Д. 48.
Поступила в редакцию 16.08.14
Ye.M. Chernikh
«LES LIEUX DE LA MEMOIRE»: ONE OF THE LITTLE-KNOWN FEATURES OF THE RITUAL PRACTICE BY THE PAGAN POPULATION OF VYATKA REGION ON THE BASE OF ANCIENT SETTLEMENTS.
The article is devoted to the original materials which were received during the archaeological research of one of the ancient fortress of Vyatka in 2012. In the process of studying of the shaft settlement was found the pagan burial. This finding has put several important methodological problems. In this paper the author does not describe the traditional archeology problems of stratigraphy, chronology fortifications, as well as the features of the ancient fortifications. The purpose is studying of other variants of using of ancient and medieval settlements in the modern era. The Vyatka region in ancient times was multiethnic, so actual is using of folklore materials in the process of the attribution of archaeological sites. Folklore and real archaeological artifacts allow us to study lurking space of the religious practices of the
autochthonous population in its relations with the Russians who colonized this region. In the future, these phenomena may lead to the new directions in archaeological researches - the study of sacred landscapes and the phenomenon of cultural memory.
Keywords: ancient settlements, burials, ritual, cultural memory, folklore.
Черных Елизавета Михайловна,
кандидат исторических наук, профессор кафедры
археологии и истории первобытного общества
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2) E-mail: emch59@mail.ru
Chemikh Ye.M.,
Candidate of History, Professor of Department of Archaeology and history of primitive society
Udmurt State University
426034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/2 E-mail: emch59@mail.ru
