CC BY
96
Дискуссии
УДК 902(470.5):39(=511.1)(045) Р.Д. Голдина
К ДИСКУССИИ ОБ ИСТОРИЧЕСКИХ СУДЬБАХ ПЕРМСКИХ НАРОДОВ И РОЛИ АРХЕОЛОГИИ В ИХ ИЗУЧЕНИИ*
Работа продолжает дискуссию, открытую статьей С. К. Белых об этнической принадлежности средневековых культур Вятско-Ветлужского междуречья и возможностях археологии в решении этногенетических вопросов. Автор опровергает гипотезу С. К. Белых о позднем (не ранее конца I тыс. н.э.) появлении удмуртов на правобережье р. Вятки, приводя многочисленные аргументы о присутствии удмуртов и их предков в этом регионе с глубокой древности. Основной массив удмуртов стал покидать этот край на рубеже 1-11 тыс. н.э., перемещаясь на восток и северо-восток в результате давления с юго-запада марийцев, с юга - Болгарского государства, с запада и северо-запада - Русского. В работе также подвергнута критике идея С. К. Белых о гляденовской культуре Среднего Прикамья, как археологическом аналоге поздней прапермской общности. Автором высказано мнение о возможностях и перспективах археологии для изучения проблем этногенеза древних народов.
Ключевые слова: археология, пермские народы, Вятско-Ветлужское междуречье, Прикамье, этногенез, топонимика, языкознание, гляденовская культура.
«Вестник Удмуртского университета» (сер. История и филология, 2014 г., вып. 1, с. 73-81) приглашает поучаствовать в дискуссии, которую открыла статья доцента УдГУ, канд. ист. н. С. К. Белых «К вопросу об этнической принадлежности населения Вятско-Ветлужского междуречья в I тыс. н. э.». Не могу пропустить предлагаемое обсуждение, так как оно прямо касается моей концепции этногенеза пермских народов. Особо хочу приветствовать обращение ряда молодых ученых к этим проблемам, поскольку обсуждаемая тема неисчерпаема, изобилует нерешенными вопросами, и новые подходы, а также новое видение этих проблем позволит ускорить поиски истины. С. К. Белых сформулировал в своей статье 4 вопроса для обсуждения [9. С. 73], которые в том же порядке хотелось бы рассмотреть.
Первое положение. Вряд ли у кого-либо вызовет возражение тезис С. К. Белых о том, что «население Вятско-Ветлужского региона в I тыс. н.э. было в языковом и этническом плане весьма неоднородным». Многие лингвисты (И. С. Галкин, Г. Берецки, Д. Е. Казанцев, В. К. Кельмаков, М. Г. Атаманов и др.), историки (А. А. Спицын, К. А. Четкарев и др.), археологи (Г. А. Архипов, Р. Д. Голдина, Т. Б. Никитина, Н. А. Лещинская, Н. И. Шутова и др.), этнографы (К. И. Козлова, В. А. Акцорин, В. Е. Владыкин и др.), антропологи (М. С. Акимова, К. Ю. Марк, А. Г. Козинцев, В. Г. Моисеев и др.) [15. С. 7-35, 329-333] писали о принадлежности марийцев и удмуртов к финно-угорским народам, а о Вятско-Ветлужском междуречье как наиболее вероятной зоне их контактов. В последние десятилетия выяснено, что в третьей четверти IV в. здесь появились гото-славяне (азелин-ско-суворовские группы), связанные с державой Германариха [14. С. 181-189], в четвертой четверти IV в. (гуннское время) - славяне именьковского типа [17. С. 155-160; 29], в последней четверти I тыс. н.э. - волжские болгары [33], а в начале II тыс. н.э. - русские [28. С. 8-9]. Очевидно, что пока мы имеем возможность наблюдать лишь только первые штрихи многоцветной этнической картины Вятско-Ветлужского междуречья в I тыс. н.э.
Второе положение. «В первой половине I тыс. н.э. здесь проживали какие-то древние финно-угорские группы, которые нельзя считать языковыми предками удмуртов или марийцев» [9. С. 73] и «таким образом, следует отказаться от точки зрения об автохтонном происхождении удмуртов в Вятском бассейне» [9. С. 76]. Положение весьма спорное. Поводом для этого утверждения С. К. Белых стала статья екатеринбургского языковеда О. В. Смирнова [35], который выявил значительный слой субстратной финно-угорской топонимики весьма древнего облика, имеющей черты как поволжско-финских, так и пермских языков. О. В. Смирнов отметил неоднородность этой топонимики: им выде-
* Работа выполнена при поддержке Минобрнауки РФ (базовая часть государственного задания в сфере научной деятельности Удмуртского государственного университета в 2014-2016 гг. - НИР №2174)
лены северная часть ареала (Привятчье, выше устья р. Пижмы), центральная (нижнепижемская и левобережная кировская лакуна) и юго-западная (северо-восток и восток Марий Эл). В последнем районе эта топонимика имеет определенные черты сходства с пермскими языками (удмуртским и коми).
Выявление этого пласта топонимики вполне закономерно: обозначенная территория издревле была заселена финно-уграми. Ее смешанный характер также понятен: бассейн р. Вятки - контактная территория между поволжскими финнами и пермянами. Показательно и то, что эта топонимика ближе всего к допермскому состоянию языка. В свете этих обстоятельств вызывает недоумение заключение ученого о том, что выделенный топонимический пласт не имеет отношения к еманаевской археологической культуре У-ГХ вв., связываемой мной с удмуртским этносом [35. С. 218]. Из своего заключения С. К. Белых делает более категоричный вывод - надо отказаться от идеи автохтонного происхождения удмуртов на р. Вятке [9. С. 76]. Давайте разберемся по существу.
Не совсем понятно, почему О. В. Смирнов сопоставляет выделенный им топонимический пласт, несущий архаические черты, имеющий явные признаки как пермских языков, так и финно-поволжских, именно с еманаевской археологической культурой У-ГХ вв.?
Поскольку возможности языкознания в определении времени возникновения тех или иных языковых явлений ограничены, такое заключение представляется ошибочным. Учитывая архаичный характер этого пласта топонимики, логичнее было бы относить его формирование не к I тыс. н.э., а более раннему времени - энеолиту (гаринско-волосовская общность), когда еще существовало финно-пермское языковое единство [15. Рис. 192]. Возможно, большую выразительность пермских элементов в обозначенном языковом горизонте в его юго-западной части (северо-восток и восток Республики Марий Эл) можно объяснить его пограничьем при начавшемся разделении поволжских финнов и будущих пермян. Древность присутствия пермян в Вятско-Ветлужском междуречье доказывается распространением здесь памятников ананьинской историко-культурной общности [15. Рис. 77]. В пьяноборское время этим памятникам наследовали памятники худяковской культуры, также имеющие яркие черты при-камского облика [15. С. 226-242; 24], непосредственно связанные с еманаевско-кочергинскими древностями.
Теоретически можно представить существование на Вятке и Ветлуге какого-то, не дошедшего до нас, финно-угорского населения, но вряд ли это соответствует историческим реалиям I тыс. н.э., поскольку на современном уровне знания невозможно игнорировать факты давнего присутствия удмуртов в Вятско-Ветлужском междуречье.
Относительно проживания в Вятско-Ветлужском междуречье в I тыс. н.э. каких-то мифических финно-угров (не предков марийцев и удмуртов) хотелось бы напомнить, что уже в первой половине I тыс. н.э. народы Урало-Поволжья были хорошо известны соседям под своими историческими названиями. Согласно первому европейскому источнику, сообщившему об этих народах (сочинение Иордана «О происхождении и деяниях готов - Getica») среди 13 народов, завоеванных Германарихом (350-375 гг.), перечислены три, этимология которых у исследователей не вызывает сомнений: меренс (Мегеш) - меря; морденс (МоМеш) - мордва; имнискары (Imniscarus) - черемисы [12. С. 125-126].
В связи с обсуждением «угорской проблемы» в истории Приуралья языковед из Чебоксар Н. И. Егоров также пишет о необходимости использования по отношению к культурам I тыс. н.э. не термина угры, а названий конкретных народов: ханты, манси, венгры (мадьяры). Он утверждает, что в I тыс. н.э. этнонима «угры» не было, а значит не было и угорского этноса. Этот термин был введен венгерским лингвистом Й. Буденцом как классификационный, технический - для обозначения группы близких по языку народов (хантов, манси, венгров) и единого угорского праязыка-основы до его распада [18. С. 50]. Надо полагать, что и марийцы, и удмурты в I тыс. н.э. не только имели свои названия, но и этнически четко идентифицировались среди других финно-угров.
Пункты 3 и 4, предлагаемые С. К. Белых к дискуссии, можно объединить, так как они касаются времени появления марийцев (вторая половина I тыс. н.э.) и удмуртов (не ранее конца I тыс. н.э.) в Вятском крае и ассимиляции ими автохтонного населения [9. С. 73].
Напомню, что существуют многочисленные свидетельства обитания удмуртов в Вятско-Ветлужском междуречье. Прежде всего, это многочисленность в регионе топонимов (около 30), содержащих элемент одо (одо - марийское название удмуртов) [4. С. 185-187]. Они представляют собой различные варианты названий с одо: жилье, деревня, гора, роща, река. Некоторые из известных городищ: Ернурское, Кармановское, Шуйское и др. марийцы и сейчас называют одо-лемами (удмуртское жилище, селище). По преданиям, на одном из них - Кузнецовском - жил удмуртский князь Ядыгар. В
северо-восточных районах Республики Марий Эл и юго-западных районах Кировской области сохранились многочисленные легенды о населении одо, жившем здесь до прихода марийцев, о спорах марийских богатырей с удмуртскими из-за земель. Эти легенды имели исторические основания, так как во второй половине I тыс. н.э. в бассейны Пижмы и Вятки стали проникать позднегородецкие (марийские) племена, где они столкнулись с удмуртами и постепенно вытеснили их сначала на Вятку, а потом и на ее левобережные притоки. Начало движения марийцев на северо-восток Т. Б. Никитина датирует не ранее VI в. [31. С. 221].
Для решения этого вопроса детально проанализируемь материалы всех поселений, особенно городищ Вятско-Ветлужского междуречья на предмет выявления круглодонной глиняной посуды чашевидной формы с примесью раковины, орнаментированной насечками, оттисками шнура, а также гребенчатым и решетчатым штампами. Такая посуда в числе более 100 сосудов исследована Н. А. Лещин-ской на Еманаевском городище VИ-X вв. на р. Пижме [23. С. 83-91] и хорошо известна на синхронных памятниках пермян. Марийская посуда отличается (от описанной) горшковидной формой, характерным расширением в верхней трети сосуда, плоским дном, примесью шамота и дресвы в глиняном тесте. Подобная керамика на Еманаевском городище представлена лишь фрагментами днищ от 12 горшков. Материалы этого городища свидетельствуют о более позднем (не ранее 1Х-Х вв.) появлении марийцев на р. Пижме. Мне представляется, что движение марийцев на северо-восток было связано, прежде всего, с расширением болгарского присутствия в Поволжье в результате формирования в Х в. Болгарского государства. В Марийском Заволжье хорошо известны два болгарских поселения Х-Х1 вв. - Отарское и у д. Мари-Луговая. Кроме того, к Х-Х1 вв. относятся многочисленные находки в марийских памятниках болгарских металлических изделий, болгарской глиняной посуды, более чем 70 дирхемов, чеканенных в Волжской Болгарии, и более 20 подражаний им и др. [31. С. 149-152].
Реликтом некогда многочисленного населения в Вятско-Ветлужском междуречье является значительная группа удмуртов в нижнем Завятчье, и сейчас они проживающих по рр. Шошме и Оштор-ме на территории современных Балтасинского (30 населенных пунктов), Кукморского (27) и Мама-дышского (3) районов Татарстана. Кроме того, удмурты живут в настоящее время в нескольких деревнях Мари-Турекского р-на Республики Марий Эл и Вятско-Полянского, Малмыжского и Уржумского р-нов Кировской области. Здесь сохранилась и удмуртская топонимика [3. С. 90, 116, 124]. Важно, что язык этого населения - кукморский и шошминский диалекты периферийно-южного наречия удмуртского языка, - по мнению В. К. Кельмакова, сохранил множество архаических черт в фонетическом строе, частично в лексике и морфологии [21. С. 128]. Это обстоятельство - наличие древних черт в языке завятских удмуртов - работает против гипотезы С. К. Белых о сравнительно позднем появлении удмуртов (рубеж 1-11 тыс. н.э.) в Вятско-Ветлужском междуречье [9. С. 78-79]. Именно с этой территории переселенцы на восток составили основу населения татышлинского, возможно, и красноуфимского диалектов, а также вошли в состав бавлинских удмуртов [21. С. 128].
Идея позднего заселения удмуртами Вятского правобережья противоречит и данным уникального источника по этногенезу удмуртов - воршудно-родовой системы, проанализированной М. Г. Атамановым [3; 4 и др.]. По его материалам, завятские удмурты служили истоком многократных переселений в южные и центральные районы Удмуртии (роды Зумья, Копка, Кибъя, Докъя, Чабъя, Уча, Куарса, Бодья и др.), а также в причепецкие районы (роды Зумья, Уча и др.) [3. С. 119, 120]. Судя по данным М. Г. Атаманова, удмуртское население переселялось преимущественно с запада на восток или северо-восток, с юга на север, а также с севера на юг. Исследователем отмечен лишь один случай, когда род Турья переселился из Арской земли на северо-запад Марий Эл [4. Рис. на с. 104].
В последние годы анализом родовой системы удмуртов успешно занимается В.С. Чураков. Он считает, что в конце I тыс. н.э. на завершающих стадиях этногенеза удмурты были расселены преимущественно в юго-западных районах Удмуртии, юго-восточных районах Кировской обл. и в современных северо-западных р-нах Татарстана. Именно здесь располагались древнейшие центры таких родов как: Дурга, Докъя, Жикья, Какся, Можга, Омга, Пельга, Пурга, Сорья, Сюра, Уча, Чабъя, Чола, Шудья, Эгра и Юмья. Последующее их расселение шло на север по р. Вятке, в центральные районы Удмуртии и на северо-восток [40. С. 86, карты 1-3].
Обо всех этих обстоятельствах С. К. Белых прекрасно осведомлен: он писал в 1994 г. о взаимоотношениях марийцев и удмуртов на р. Вятке в совместной с В. В. Напольских статье, выдвигая обоснование нового прочтения этнонима удмурт [10. С. 278-288]. Он утверждал, что этноним одо(той) был распространен среди юго-западных предков удмуртов, живших на правом (западном,
горном) берегу р. Вятки на территории современных Малмыжского, Уржумского, Лебяжского, Советского, Пижанского и Яранского районов Кировской области и Мари-Турекского, Сернурского, Ново-Торъяльского, Оршанского районов Марий Эл, где они могли еще до 1У-У1 вв. н.э. контактировать с ираноязычным населением степей-лесостепей Среднего Поволжья, а также, возможно, с тюрками [10. С. 282, 285].
Выдвигая положение о позднем появлении удмуртов на правобережье р. Вятки, надо учитывать историческую ситуацию и хотя бы попытаться объяснить уже имеющиеся факты, противоречащие новой гипотезе. Кроме того, С. К. Белых умалчивает о том, откуда пришли удмурты на Вятку и какими памятниками можно было бы подтвердить присутствие нового населения.
Переселения на восток были, как мне кажется, обусловлены мощным давлением на удмуртский этнос в конце I тыс. н.э. с юго-запада - марийцев, с юга - Болгарского государства, а с запада и северо-запада - Русского. Начавшееся продвижение русских на восток [34. Рис. 4] спровоцировало движение и других финских народов в этом направлении. В конце Х1-начале XII в. отмечен интенсивный приток в Вятско-Ветлужское междуречье финских вещей из Костромского и Ярославского Поволжья [31. С. 153].
Разгром монголами Болгарского государства трагически воздействовал и на удмуртские земли Закамья. В 1240 г. монголы провели опустошительный набег на правобережье низовьев р. Камы, включили эти земли в состав Арской даруги, а население обложили ясаком. За счет беженцев из центральных районов Болгарии население Арской земли во второй половине ХШ-начале XIV в. значительно увеличилось. Число археологических памятников этого времени в Завятчье превысило 100. В золотоордынский период было освоено и среднее течение р. Казанки [2. Карта 5]. В середине XIII в. возник Арск - административный центр Золотой Орды. Удмурты, жившие на территории Арской земли после разгрома Волжской Болгарии, подчинялись Золотой Орде, а с 1438 по 1552 год - ее политическому преемнику, Казанскому ханству. После падения Казани арские удмурты вошли в состав Русского государства.
На памятниках бассейна р. Чепцы первые вещи славянского производства отмечены в Х-Х! вв.: футляры складных расчесок, роговые гребни, овручские пряслица из розового шифера, костяной гребень с процарапанным знаком киевской династии Рюриковичей, найденный на Иднакаре, глиняная посуда. В XII в. число предметов древнерусского производства увеличилось. Признаком проживания русских людей на Чепце Л. Д. Макаров считает наличие на Иднакаре славянской посуды с волнистым орнаментом. В IX - первой половине X вв. в пермской железообработке получили распространение древнерусские типы железных изделий. Под влиянием русских кузнецов местные мастера начали применять новый вид сырья - фосфористое железо; возросло значение термообработки; распространилась новая технологическая схема изготовления и производства железных изделий - трехслойный пакет [19. С. 170].
В конце XII в. на р. Вятке появились первые русские поселенцы. Здесь был основан русский городок Никулицын и образовалась сельская округа из неукрепленных поселков. В середине XIII в. на Вятке возникло независимое государство - Вятская земля, объединившее как пришлое (русское, татарское и поволжско-финское), так и местное - удмуртское - население и просуществовавшее до 1489 г. [27. С. 36-37].
Таким образом, историческая ситуация в Вятско-Ветлужском междуречье была такова, что проживавшее здесь издревле удмуртское население на рубеже I—II тыс. н.э. испытало мощное давление с севера и северо-запада русских, с юго-запада - марийцев, а с юга - болгар, а позже - татар и в результате стало отходить на восток. Учитывая сказанное, гипотеза С. К. Белых о появлении здесь в это время удмуртов с востока, очевидно, несостоятельна, и его заключение о проникновении удмуртов на правый берег р. Вятки не ранее конца Сначала II тыс. н.э. также следует признать ошибочным.
Исследование О. В. Смирнова [35. С. 218-220] заинтересовало С. К. Белых, надо полагать, потому, что оно косвенно «работает» на его гипотезу развития пермских народов [7], согласно которой «наиболее предпочтительным кандидатом на роль археологического аналога поздней прапермской общности» является гляденовская культура Среднего Прикамья. Он считает, что ее территория практически совпадает с районом прапермского экологического ареала [7. С. 71].
Эту идею можно было бы рассматривать всерьез в том случае, если бы ареал памятников гля-деновского типа укладывался только в Среднее Прикамье, но автор упустил из виду, что существовал еще довольно значительный пласт культур гляденовского типа на Европейском Северо-Востоке
(пиджская и джуджыдъягская культуры, по И. О. Васкулу), и, таким образом, территория гляденов-ской общности далеко не соответствует прапермскому экологическому ареалу, обозначенному С. К. Белых. Более того, исследователь из прапермского экологического ареала, не объясняя причины, исключил бассейны рр. Печоры и Мезени [7. С. 5].
А главное, концепция С. К. Белых не учитывает присутствия в Прикамье огромного массива памятников пьяноборской общности, оставленного многотысячным населением на рубеже эр. Его близость к гляденовцам очевидна. В случае признания носителей гляденовской культуры единственной прапермской основой, вопрос об этнической принадлежности пьяноборья не находит логического ответа и возникает почва для фантазий типа: «тюрки?», «угры?», «космические пришельцы?».
Сама по себе мысль о том, что гляденовская и пьяноборская общности происходят от разных в культурном и языковом отношении групп населения ананьинской КИО [7. С. 42], вполне допустима. Ананьинская КИО занимала столь огромную территорию и была так продолжительна во времени (более половины тысячелетия), что в разное время неизбежно выделение ее различных территориальных вариантов со своими особенностями, связанными с происхождением, контактами, историческими судьбами. Не случайно, А. Х. Халиков выделил в ней девять локальных вариантов, а В. Н. Марков - три ареала с особыми группами глиняной посуды. В ходе дальнейшего изучения АКИО число проявлений локальности будет только возрастать, но драматизировать это явление не следует. Значительно важнее, что на протяжении более чем 150 лет ученые, изучающие памятники раннего железного века Приуралья, четко отделяют ананьинские памятники от других и не относят к синхронным городецко-дьяковским древностям. Это означает, что, несмотря на местные отличия (они, еще раз повторюсь, неизбежны), ананьинское единство все-таки существует. Не могу не сослаться на мнение авторитетов. М. Ф. Косарев и С. В. Кузьминых считают, что «вывод о происхождении пермян от прикамско-приуральского ананьинского населения. и соотнесения пермского праязыка с языками этого населения. едва ли может быть поколеблен» [22. С. 115].
Основной аргумент С. К. Белых - локализация прапермского экологического ареала. Но и здесь не все безупречно. Для выяснения, где размещались уральская или финно-угорская прародины, данные палеобиогеографии и климатологии дают весьма убедительный результат [30. Рис. 5; 38. С. 173; 39]. Однако использование их для более позднего времени вряд ли оправданно. Например, привлечение для характеристики экологического ареала пермян названия «орешник, лещина» у удмуртов соответствует реальности, тогда как у коми-зырян этим словом обозначается «шиповник» [7. С. 57-58], «сибирский кедр или сибирская кедровая сосна» - термин широко использующийся у коми-зырян и пермяков, но удмурты этим словом называют «можжевельник» [7. С. 60]. Таким образом, основания для оформления границ прапермского экологического ареала выглядят весьма сомнительными и гипотеза С. К. Белых о прямом соответствии археологической гляденовской культуры Среднего Прикамья и праперм-ской языковой общности вряд ли соответствует исторической реальности.
Гляденовская культура Среднего Прикамья - лишь один из многих локальных вариантов обитания пермских народов первой половины I тыс. н.э., занимавших в это время (с разной степенью насыщенности памятниками и населением) огромную территорию от полярного круга - бассейн рр. Печоры, Мезени, Вычегды, Камы до среднего течения р. Белой и бассейна р. Вятки. Этот пермский мир сформировался задолго до I тыс. н.э. и к этому времени прошел уже длительный исторический путь. Начало отделения пермян от финнов лежит по меньшей мере в эпохе энеолита (еще близкие: гаринское образование - пермяне и волосовское - волжские финны) и процесс его разделения занимал не одну тысячу лет. Но к гляденовскому времени произошло уже оформление этнических черт пермян и в материальной культуре, и в языке. Об этом свидетельствует не только археологический материал, но и первый европейский источник, в котором впервые упоминаются финно-угорские народы, - сочинение Иордана.
Именно в гляденовское время область расселения пермян существенно сокращается. В результате великого переселения народов гляденовцы Среднего Прикамья сместились к северу (выше устья р. Чусовой в Верхнее Прикамье) и дальнейшее развитие пермяков (одного из народов пермского массива) в дальнейшем было связано с этой территорией. С рубежа IV-V вв. начинается новый этап разделения пермян. Вновь образовавшиеся археологические культуры: неволинская, ломоватово-родановская, поломско-чепецкая и ванвиздино-вымская - представляли образование коми-пермяков и коми-зырян, а еманаевско-кочергинская, верхнеутчанско-чумойтлинская и бахмутинская - объединение удмуртов.
Читая некоторые пассажи С. К. Белых относительно археологии, не знаешь - смеяться или горько плакать? Например: «каким волшебным способом некоторым археологам вообще удается, внимательно вглядевшись в глиняные черепки, безошибочно определить языковую (и, следовательно, этническую) принадлежность изготовителей данной керамики?! ... Совершенно очевидно, что такие способы существуют лишь в воображении самих этих археологов» [8. С. 102].
Жаль, что человек, получивший историческое образование, кандидат исторических наук, работающий в сложнейшем междисциплинарном направлении, позволяет себе столь неквалифицированную оценку археологических материалов. Надо не только «внимательно вглядеться», но прежде найти памятник, раскопать его, получить хорошую выборку «глиняных черепков», выяснить, как они залегают в слое, получить (если повезет) хорошую стратиграфию, отмыть и просушить обломки, заинвентаризировать их, по возможности их отреставрировать, зарисовать, обработать статистически по форме, технике, приемам и узорам орнаментации, проанализировать способы обработки поверхности, примеси (с помощью микроскопа), сопоставить все данные с другими опубликованными коллекциями, при этом каждый «черепок» необходимо подержать в руках десятки раз, не только «вглядываясь», но и чувствуя его на ощупь, едва только «не пробуя на зуб». При этом возникает ощущение, что ты не только присутствуешь при процессе производства этой посуды, но «пожимаешь руку» тому, кто многие столетия, а иногда и тысячелетия назад сделал этот удивительный предмет.
Великий венгерский лингвист П. Хайду, обронив фразу «извлеченные из земли находки немы, их нельзя заставить говорить» [38. С. 141], просто не знал, что археологические предметы не только говорят - они часто кричат понимающему человеку о том, где они сделаны, как, когда и каким народом. Уж историку это, конечно, следует знать. Наипростейший пример из обсуждаемого сюжета о населении Вятско-Ветлужского междуречья. Не надо быть археологом, чтоб, посмотрев на одновременную глиняную посуду I тыс. н.э. с памятников пермян бассейна р. Вятки [24. Табл. 76-79] и керамику с марийских памятников Марийского Поволжья [31. Рис. 30, 33-1, 2], понять, что эта глиняная посуда сделана в совершенно разных традициях, сформировавшихся, очевидно, в разных этнических общностях. Таких примеров десятки тысяч. «Материальные предметы, такие как тип ткачества и вышивки, форма и цвет священных предметов. создаваемые обществом, могут рассматриваться так же, как слова в языке народа или же составные элементы системы коммуникаций. Поэтому грань между материальной и духовной культурой носит довольно условный характер» [36. С. 85].
А вот в чем действительно прав С. К. Белых, так в том, что некоторые археологи часто некорректно и неграмотно используют терминологию из области лингвистики [7. С. 12-13; 8. С. 104]. Об этом же пишет и Н. И. Егоров, который считает, что археологическая литература по Предуралью изобилует «гибридными», расплывчатыми терминами «угро-самодийцы», «тюрко-угры», «угорско-болгарские» племена. Добавлю к этому и гунно-сармат (Р. Г.). В реальной жизни никаких «угро-самодийцев» или «тюрко-угров» не бывает, бывают только угры, самодийцы или тюрки [18. С. 55]. Некоторые археологи, действительно, иногда слишком категоричны в оценке своих материалов, выделяют новые культуры и варианты без особой необходимости. Например, Е. П. Казаков выделил чияликскую культуру Х1-ХШ вв. по небольшому, со слабым культурным слоем Чияликскому поселению в Актанышском р-не Татарстана, на котором собран фрагментарный керамический материал (ни одного целого сосуда), железный нож и 32 кости животных от двух особей лошадей и двух -крупного рогатого скота. Датирующих вещей нет [20. С. 42-44]. Следует учесть, что этот культурный тип обеспечен яркими погребальными памятниками (Мрясимово, Кушулево, Каранаево, Такталачук и др). Несмотря на то, что памятники такого рода уже получили название в работах Н. А. Мажитова «мрясимовский тип» [25. С. 222-223] и исследователь возражал против выделения чияликской культуры [26. С. 264-265], Г. Н. Гарустович, защитивший кандидатскую диссертацию по древностям конца Х-начала XV вв. лесостепей Урало-Поволжья [13], без должного обоснования предпочел сохранить за ними название «чияликская культура».
Археология чрезвычайно перенасыщена названиями культур, этапов и не надо придумывать взамен уже устоявшимся новые. Не способствуя пониманию предмета, это лишь вносит путаницу. Появилось уже постломоватовское население вместо родановского (А. З. Нигамаев), постполомское вместо чепецкого (Е. П. Казаков), постмаклашеевское (В. М. Марков, С. В. Кузьминых и др.) и др. Некоторые археологи слишком вольны и безответственны в этнических оценках: чего стоит непомерно раздувшаяся «угорская проблема» Приуралья (Е. П. Казаков, А. М. Белавин, Н. Б. Крыласова, В. А. Иванов), которой, по сути дела, нет.
Одним из отличительных признаков этноса в древности является глиняная посуда. Сторонники «угорской гипотезы» считают, что керамика с шнурово-гребенчатой орнаментацией оставлена уграми (манси. - Р. Г.), а гребенчатая - финнами (коми-зырянами и пермяками. - Р. Г.) [5. С. 123-174]. При этом игнорируется факт, что и та, и другая орнаментация украшают часто сосуды одинаковой формы, с одними и теми же примесями, с одинаковой обработкой поверхности4 они совместно залегают в слоях на одном памятнике или в могилах с идентичным инвентарем и погребальным обрядом. Например, на Рождественском могильнике X - начала XI вв. из 160 сосудов с одинаковыми формами и примесями 8 чаш (5%), украшенных только гребенчатым штампом, отнесены авторами к финнам (пермякам. -Р. Г.), а остальные (95 %), орнаментированные сочетанием гребенки и оттисками шнура, - к уграм (манси. - Р. Г.) [6. С. 100].
Хочу напомнить, что оба типа орнаментации имеют в Прикамье глубокие корни. Гребенчатый штамп использовался со времени появления глиняной посуды в этом крае - эпохи неолита, а шнуровые оттиски - с раннего бронзового века (вторая половина III - начало II тыс. до н.э.)., когда на огромной территории - от Вятки на востоке до берегов Рейна на западе и от южной Скандинавии на севере до Швейцарии и Среднего Поднепровья на юге была распространена культурно-историческая область племен шнуровой керамики. Оттиски шнура как способ украшения глиняной посуды был усвоен населением Приуралья от фатьяново-балановцев и с этого времени использовался на протяжении тысячелетий с разной степенью интенсивности [16. С. 95-96]. Ломоватовско-родановское время - расцвет совместного применения оттисков шнура и гребенчатого штампа для украшения глиняной посуды в культурах пермян, и искать истоки этой традиции за пределами Прикамья, в частности в Зауралье, нет никакой необходимости. Скорее всего, в Зауралье такая посуда распространилась вследствие контактов с предуральским населением. Вряд ли это явление возникло конвергентно, так как такой способ орнаментации возник не в Западной Сибири, а в Зауралье, население которого непосредственно контактировало с приуральским.
Появление «угорской гипотезы» - результат поспешности, неверной оценки материалов, непродуманности выводов, а порой - элементарной безграмотности. Последняя проблема требует особого, отдельного обсуждения. С другой стороны, стало очевидно, что в археологии еще слабо разработаны методологические проблемы, прежде всего - этногенетического характера. Остро необходим комплексный подход к изучению этнической истории. Наука - не сборник сказок и не фантастический роман. Требуется тщательная ревизия концепций, выдвинутых ранее, чтобы выявить наиболее аргументированные и обоснованные. Выполнить такую задачу можно только с помощью всех наук, решающих эти проблемы наук: археологии, языкознания, истории, этнографии, физической антропологии и др.
У «угорской гипотезы» есть и этическая сторона. В результате «шахматной рокировки», предложенной ее авторами [5. С. 3], стало ясно, надеюсь, не только оппонентам, но и авторам, что идея многовекового присутствия манси в Приуралье не состоятельна, и хотелось бы мне еще при жизни услышать объяснения, разъяснения и признание авторами своих ошибок. Не ради удовлетворения самолюбия оппонентов, а ради успешного будущего приуральской археологии.
Долгое время языкознание было единственной наукой, изучающей финно-угорские народы и языки, и это обстоятельство заставляет относиться с особым уважением к результатам работы ученых-филологов. Но появились другие науки, уже набравшие или набирающие силу и достигшие значительных результатов в финно-угроведении. Это и успешно развивающиеся различные варианты языкознания: этнонимика, топонимика, антропонимика, диалектология и другие; фольклористика, мифология, отрасли физической антропологии: палеоантропология, одонтология, дерматоглифика, палеопатология, восстановление лица по черепу; а также археология, классическая этнография, искусствоведение, этногеография, этноботаника и другие. Учитывая серьезный вклад этих наук в финно-угроведение, нельзя говорить о том, что только языкознание имеет право на первостепенную истину и только «язык является важнейшим и первейшим этническим признаком любого народа» [9. С. 76]. Да, важнейшим и первейшим, но не единственным! Поскольку носитель языка человек, то не менее важны и другие стороны его жизнедеятельности: эволюция его внешнего облика, многочисленные остатки его материальной и духовной культуры, свидетельства его гражданской и политической истории. Этнос - (греч. е&го<; - народ) или народ - группа людей, объединенных общими признаками. Различные направления в этнографии включают в эти признаки происхождение, язык, культуру, территорию проживания, самосознание и др. [11. С. 7-22]. По мнению В. А. Тишкова, применительно к современности этническая общность -группа людей, члены которой имеют общее название и элементы культуры, обладают мифом (версией)
об общем происхождении и общей исторической памятью, ассоциируют себя с особой территорией и обладают чувством солидарности [36. С. 60].
Историки первобытности давно выяснили, что этнос и язык не всегда совпадают. Если бы они совпадали, то языковое и этническое различие потеряло бы смысл [11. С. 56]. Выдающийся этнограф ХХ в. С. А. Токарев писал, что язык относится к самым важным, однако, отнюдь не обязательным признакам этнических общностей [37. С. 43]. Человечество на земном шаре разговаривает на около 6000 различных языках. Лишь в немногих странах люди общаются на одном языке, но есть страны, где функционируют около сотни разных языков. Это означает, что язык не может быть эксклюзивным признаком этнической группы [36. С. 64].
Общеизвестно, что английский язык используется представителями нескольких этносов: англичанами, североамериканцами, канадцами, англоавстралийцами; арабский - сирийцами, египтянами, алжирцами и т. д. Вместе с тем, многие народы говорят на нескольких языках. Северные, восточные и южные группы китайцев не понимают друг друга. Хорошо известный соседям и историкам со времен Иордана народ тоМеш - мордва говорит на сильно различающихся языках: эрзянском и мокшанском и в результате (волею политиков, согласно переписи 1994 г.) этот этнос прекратил свое существование, превратившись в два новых народа - эрзю и мокшу [36. С. 122]. И таких примеров множество. Язык - это институционализированная форма общей для человека речевой деятельности, и, как таковая, она должна быть включена в наиболее широкое понимание культуры [1. С. 57].
Как пишет В. А. Шнирельман, анализируя материалы зарубежной печати [41. С. 236], язык сам по себе не способен определить тот или иной облик этноса. Первостепенную важность имеют не объективные сходства или различия языков, которые изучают лингвисты и этнографы, а те взаимоотношения, которые складываются между этносом и соседними иноэтничными группами, - предмет исследования социолингвистики. Длительная конфронтация двух родственных народов (марийского и удмуртского), очевидно, и явилась причиной их недостаточных языковых контактов. В марийском языке ученые отыскали лишь 28 слов общепермского происхождения и 28 слов-заимствований из удмуртского языка. Удмуртский же язык из марийской лексики усвоил лишь 6 слов [42. Р. 57-77].
Язык как источник изучения истории человечества имеет и свои ограничения. Языковеды изучают только те языки, которые оформлены и сохранились с помощью письменности. Очевидно, большая часть языков земного шара безвозвратно утрачена. Среди финно-угорских велики потери у поволжских - исчезли известные мерянский, мещерский, муромский языки. А сколько неизвестных! Этот процесс утраты языков продолжается. Через 100 лет картина функционирующих языков будет другая, да и языки будут совсем иными. Несмотря на трехсотлетнюю историю изучения финно-угорских языков, методические подходы в языкознании к этому процессу далеко не совершенны. Языковые явления трудно датируемы, даже этимология слов у каждого исследователя имеет свое прочтение, что лежит в основе для многочисленных конфликтов в мнениях ученых. Следует отметить и недостаточную взвешенность, аргументированность некоторых гипотез, недооценку всех исторических обстоятельств при выявлении новых данных, полученных лингвистами. В результате - при высокой оценке С. К. Белых исследования О. В. Смирнова, как «обстоятельного, глубокого и методологически выверенного» [9. С. 75-76], оно содержит поспешные и не до конца продуманные выводы.
Финно-угорское языкознание в начале своего пути было представлено лишь несколькими десятками слов разных народов, но благодаря подвижнической деятельности тысяч исследователей-энтузиастов на протяжении более, чем трех столетий создано стройное здание истории развития финно-угорских языков [32. С. 55-97; 38. С. 341-390]. Создавались и умирали концепции, но здание финно-угроведения становилось все фундаментальнее, основательнее, выразительнее. Сейчас ученые-языковеды работают над множеством проблем: происхождение различных языков, хронология, их соотношением с другими языками, методология науки и др., - но схема развития языков уральской семьи, их классификация [38] вряд ли будут существенно изменены в ближайшие десятилетия. В настоящее время схема выглядит простой и понятной, но когда-то ученые даже представить себе не могли ее нынешний вариант. И, повторюсь, только работа тысяч ученых на протяжении более, чем трех столетий привела к ее современному состоянию.
С. К. Белых считает, что «следует отказаться от слишком прямолинейных и простых схем этнической истории региона. Сегодня уже можно с уверенностью предполагать, что реальные исторические процессы были значительно сложнее, чем те, что принято реконструировать в современной археологии» [9. С. 73]. Спору нет, реальные исторические процессы были значительно сложнее, чем реконструируемые не только археологами, но и языковедами, и этнологами, и историками.
Финно-угорская археология в Приуралье почти в два раза моложе финно-угорского языкознания. Ей чуть более 150 лет, если считать, что ее начало связано с открытием и раскопками в 1858 г. уникального Ананьинского могильника возле Елабуги, сделавшими Приуралье известным всей Европе. С той поры тысячи ученых, работая в разное время на огромной территории Приуралья с разной степенью энтузиазма, интенсивности и результативности, раскапывая разные памятники различного времени: рядовые и эталонные, постепенно накапливали знания об археологии этого края. Первые схемы развития древней истории Приуралья появились уже в конце XIX - начале ХХ в. (М. В. Малахов, А. А. Спицын). Привожу лишь обобщения, наиболее масштабные территориально или хронологически. В 1930-40-х гг. свои концепции создали А. В. Шмидт и М. В. Талицкий, в 1950-х гг. - О. Н. Бадер, А. П. Смирнов, А. В. Збруева; в начале 1970-х гг. - В. А. Оборин, В. Ф. Генинг, А. Х. и Е. А. Халиковы, Г. И. Матвеева, Н. А. Мажитов, Э. А. Савельева, Е. П. Казаков и др., в 1980-х гг. - Р. Д. Голдина и ее ученики, В. А. Иванов, В. В. Никитин, С. В. Кузьминых и др.
Мне повезло, что ко времени моей научной карьеры были накоплены огромные археологические материалы, которые целенаправленно пополнялись и работами экспедиции нашего университета. Важно и то, что мне удалось на протяжении многих десятилетий изучать памятники на территории Пермского края (средняя часть расселения пермян), а также Удмуртии, Кировской области, севера Татарстана и северо-запада Башкортостана (южная область расселения пермян), что позволило видеть картину древней истории пермских народов на широком территориальном и хронологическом фоне. Кроме того, успехи в изучении смежных дисциплин - этнографии, антропологии, мифологии, фольклора и др. позволили дополнить данные археологии. И, конечно, уже сложившаяся концепция эволюции финно-угорских языков стала основой при формировании моих представлений об истории финно-угорских народов Приуралья. Остается только порадоваться, что предложенная мной схема «стройна и логична», но время от нее отказываться [9. С. 73] еще не пришло. Учитывая, что археологический материал накапливается в геометрической прогрессии, необходимо эту схему проверять, дополнять, отдельные положения подтверждать, а от каких-то отказываться. Думаю, что принципиально новая концепция истории финно-угорских народов Приуралья по археологическим материалам может быть представлена еще не скоро. Но если мои наработки сохранятся в ней хотя бы на одну треть, можно считать, что моя научная жизнь состоялась.
Хочу обратить внимание на то, что в дальнейшем археологические источники будут иметь всё большее значение для изучения этногенеза древних народов, в том числе и финно-угров. Открытия новых письменных источников сейчас относятся к разряду сенсаций, источники классической этнографии исчезают (урбанизация, вымирание отдельных этносов и другие процессы) и мало применимы к древности, а земля - неисчерпаемая кладовая, постоянно пополняющая фонд источников по древней истории финно-угров. Надо только правильно распорядиться этим уникальным наследием.
При этом я, как и многие археологи, далека от мысли, что между этносом и археологическими культурами существует прямолинейная связь. Многие обстоятельства: миграции, процессы ассимиляции и интеграции этносов, метисация - влияли на состояние и развитие этносов. Мы знаем моно- и по-лиэтничные археологические культуры, а также культуры с невыясненными и неопределимыми этническими характеристиками. Но современная археология вполне в состоянии решить эти проблемы.
В изучении этногенетической истории финно-угорских народов археология пока, возможно, еще на половине пути, но она обладает уникальными источниками, своими, постоянно совершенствующимися методами анализа, и именно ей в будущем принадлежит главенствующая роль в решении проблем этногенеза. Дилетантам, сомневающимся в ее возможностях, надо хотя бы пытаться освоить современные достижения этой науки.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Арутюнов С. А. Этнические общности доклассовой эпохи // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М., 1982.
2. Археологическая карта Татарской АССР. Предкамье. М., 1981.
3. Атаманов М. Г. Из истории расселения воршудно-родовых групп удмуртов // Материалы по этногенезу удмуртов. Ижевск, 1982.
4. Атаманов М. Г. По следам удмуртских воршудов. Ижевск, 2001.
5. Белавин А. М., Иванов В. А., Крыласова Н. Б. Угры Предуралья в древности и средние века. Уфа, 2009.
6. Белавин А. М., Крыласова Н. Б. О финском компоненте в древностях Пермского Предуралья Х-Х! вв. // Культурные связи населения Европейского Северо-Востока в древности и средневековье. Материалы по археологии Европейского Северо-Востока. Сыктывкар, 2013.
7. Белых С. К. Проблема распада прапермской этноязыковой общности. Ижевск, 2009.
8. Белых С. К. Этнос и археологические «этномаркеры» (полемические заметки) // Вестн. Удм. ун-та. Сер. История и филология. 2013. Вып. 1.
9. Белых С. К. К вопросу об этнической принадлежности населения Вятско-Ветлужского региона в I тыс. н.э. // Вестн. Удм. ун-та. Сер. История и филология. 2014. Вып. 1. С. 73-81.
10. Белых С. К., Напольских В. В. Этноним удмурт: исчерпаны ли альтернативы? // Lingüistica Uralica. Tallinn, 1994. Т. 30. № 4.
11. Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. М., 1983.
12. Буданова В. П. Готы в эпоху Великого переселения народов. М., 1990.
13. Гарустович Г. Н. Население Волго-Уральской лесостепи в первой половине II тыс. н.э.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Уфа, 1998.
14. Голдина Е. В., Голдина Р. Д. «Дальний импорт» Прикамья - своеобразное проявление процессов взаимодействия народов Евразии (VIII в. до н.э. - IX в. н.э.) // Голдина Е.В. Бусы могильников неволинской культуры (конец IV-IX в.) Ижевск, 2010.
15. Голдина Р. Д. Древняя и средневековая история удмуртского народа. Ижевск, 1999.
16. Голдина Р.Д. Некоторые замечания относительно формирования теории угорского присутствия в Предура-лье в эпоху средневековья // II Международный Мадьярский симпозиум. Челябинск, 2013.
17. Голдина Р. Д., Бернц В.А. Тураевский I могильник - уникальный памятник эпохи великого переселения народов в Среднем Прикамье (бескурганная часть) // Материалы и исследования Камско-Вятской археологической экспедиции. 2010. Т. 17.
18. Егоров Н. И. Проблемы этнокультурной идентификации средневековых древностей Урало-Поволжья: фин-но-угры или огуры? // II Международный Мадьярский симпозиум. Челябинск, 2013.
19. Завьялов В. И. История кузнечного ремесла пермян: археометаллографическое исследование. Ижевск, 2005.
20. Казаков Е. П. Памятники болгарского времени в восточных районах Татарии. М., 1978
21. Кельмаков В. К. К истории удмуртов правобережья Вятки // Материалы по этногенезу удмуртов. Ижевск, 1982.
22. Косарев М. Ф., Кузьминых С. В. К проблеме поисков уральской прародины // Journal de la Societe Finno-Ougrienne 89. Helsinki, 2001.
23. Лещинская Н. А. Исследования Еманаевского городища // Новые археологические памятники Камско-Вятского междуречья. Ижевск, 1988.
24. Лещинская Н. А. Вятский край в пьяноборскую эпоху (по материалам погребальных памятников I-V вв. н.э.). Ижевск, 2014.
25. Мажитов Н. А. Южный Урал в XII-XIV вв. // Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981.
26. Мажитов Н. А., Султанова А. Н. История Башкортостана с древнейших времен до XVI века. Уфа, 1994.
27. Макаров Л. Д. Древнерусское население Прикамья в X-XV вв. Ижевск, 2001.
28. Макаров Л. Д. Древнерусское население Прикамья в X-XV веках: автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Ижевск, 2006.
29. Матвеева Г. И. Среднее Поволжье в IV-VII вв.: именьковская культура. Самара, 2003.
30. Напольских В. В. Введение в историческую уралистику. Ижевск, 1997.
31. Никитина Т. Б. Марийцы в эпоху средневековья (по археологическим материалам). Йошкар-Ола, 2002.
32. Основы финно-угорского языкознания. Вопросы происхождения и развития финно-угорских языков. М., 1974.
33. Руденко К. А. Археология Волжской Булгарии. Историография и история изучения (X-XX вв.). Казань, 2008
34. Седов В. В. Этногенез ранних славян // Вестн. Российской Академии Наук. 2003. Т. 73. № 7.
35. Смирнов О. В. Опыт этнического моделирования для этимологизации топонимов в ареале еманаевской археологической культуры // Этнолингвистика. Ономастика. Этимология: материалы II междунар. науч. конф. Екатеринбург, 2012. Ч. 1.
36. Тишков В. А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003.
37. Токарев С. А. Проблема типов этнических общностей (к методологическим проблемам этнографии) // Вопросы философии. М., 1964. № 11.
38.Хайду П. Уральские языки и народы. М., 1985.
39.Хелимский Е. А. Древнейшие венгерско-самодийские языковые параллели. М., 1982.
40. Чураков В. С. Расселение удмуртов в Вятско-Камском регионе в X-XVI вв. // Иднакар: методы историко-культурной реконструкции. 2007. № 2(2)
41. Шнирельман В. А. Проблема доклассового и раннеклассового этноса в зарубежной этнографии // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М., 1982.
42. Bereczki G. Permi-czeremisz lexicais kDlcsDzensek // NyK 79/1,2. Budapest, 1977.
Поступила в редакцию 17.10.14
R.D. Goldina
THE DISCUSSION ON HISTORICAL DESTINIES OF THE PERM PEOPLES AND THE ROLE OF ARCHAEOLOGY IN THIS STUDYING
The paper continues a discussion opened by S. K. Belykh regarding the ethnicity of medieval cultures from the Vyatka-Vetluga Interfluve and potentials of archaeology to solve ethnogenetic issues. The author rejects a hypothesis of S. K. Belykh on the late (not before the end of the I millennium AD) arrival of the Udmurts to the right-bank region of the Vyatka River by submitting numerous arguments for the presence of the Udmurts and their ancestors at the region since the high antiquity. The majority of Udmurts began leaving the region at the turn of the I-II millennia AD and moving to the East and North-East pushed by the Mari from the South-West, by Bulgaria from the South and by Rus' from the North-West. The paper also criticizes the idea by S. K. Belykh on the Glyadenovskaya culture in the Region of Middle Kama River as an archaeological parallel of the late pra-Perm community. The author expresses her opinion on the potentials and perspectives of archaeology for researching the problems of ethnogenesis of ancient peoples.
Keywords: archaeology, Perm peoples, the Vyatka-Vetluga Interfluve, the Kama River Region, ehtnogenesis, toponymy, lingustics, the Glyadenovskaya culture.
Голдина Римма Дмитриевна доктор исторических наук, профессор
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2) E-mail: [email protected]
Rimma D. Goldina Doctor of History, Professor
Udmurt State University
426034, Russia. Izhevsk, Universitetskaya st., 1/2 E-mail: [email protected]
