CC BY
269
С.А. Демидова
ЛЕОНИД АНДРЕЕВ: ПИСАТЕЛЬ-ФИЛОСОФ (реконструкция «архива эпохи»)
Верно то, что я философ, хотя большей частью совершенно бессознательный.
Л.Н. Андреев
Историко-культурная реконструкция философских аспектов русской литературы рубежа Х1Х-ХХ вв. сегодня особенно востребована, ибо предлагает новые подходы, а тем самым и возможности, в осмыслении и понимании философско-этических и социально-политических ценностей эпохи, в которой мы живем. Темы и проблемы, поднимавшиеся художниками слова в тот исторический период, оказываются удивительно созвучными духовному поиску начала нынешнего века. Русский Ренессанс начала ХХ в., известный выдающимися результатами едва ли не во всех отраслях духовного творчества, вновь и вновь оказывается в центре внимания ученых разных специализаций - с целью не только сохранить его художественно-философское наследие, но и постичь через призму сравнительно недавнего в исторических масштабах прошлого «портрет» нашего времени. Современные исследователи, подобно писателям конца XIX - начала XX в., при поиске ответов на «вечные» вопросы обращаются к экзистенциальной традиции в русской литературе (к творчеству Л. Толстого, Ф. Достоевского, Л. Лескова, Ф. Сологуба и др.)
Леонид Николаевич Андреев (1871-1919) - одна из ярких фигур русской художественно-философской реальности конца XIX -начала XX в.1 - также может быть отнесен к этой традиции. Замечательный мастер слова, философ, публицист, мыслитель, Андреев
стоял у истоков ряда явлений (символизм, модернизм, экспрессионизм, экзистенциализм), получивших развитие в русском и зарубежном литературно-философском процессе2.
Писатель-философ - так называли современники, поклонники и противники таланта, читатели конца XIX - начала XX в. Леонида Андреева, произведения которого органично входили в ту интеллектуальную среду, где шел поиск новых путей, новых форм искусства, нового постижения и объяснения мира3. Однако для нас важно сегодня понять, как возможен сам феномен «писателя-философа», каковы философские мотивы прозы Леонида Андреева, позволяющие говорить нам сегодня о том, что его творчество принадлежит к экзистенциальной традиции.
Говоря о философских основаниях экзистенциальной прозы Андреева, я имею в виду те факты приобщения к интеллектуальной традиции, которые лежат в основе биографии и дают возможность говорить об Андрееве прежде всего как о мыслителе, философе, а уже потом как о писателе. Такая работа требует проникновения в «творческую лабораторию» Андреева и предполагает анализ его мировоззренческих взглядов. Особую роль здесь играют дневниковые записи и автобиографические заметки. Они являются своего рода архивом эпохи - контекстом, в котором литературные произведения писателя можно интерпретировать как «творческую репрезентацию» автора. «Художник, так же как и мыслитель, вкладывает себя в свое произведение и там самоосуществляется»4. Об этом свидетельствует запись Андреева в дневнике от 7 сентября 1898 г.: «По различным причинам я привык жить глубоко субъективной жизнью, поэтому все то, что происходит в божьем мире и не имеет непосредственного отношения ко мне, мало останавливает мое внимание и мало меня интересует. <.. .> Я не могу "сочинить " ничего такого, чего бы я не видел в жизни»5. Дневники и записки Андреева позволяют раскрыть именно то, что автор «видел в жизни» и не только видел, но и осмысливал. Вот почему автобиографические черты, лежащие в основе андреевской прозы, важны для понимания философского по своей сути мировидения этого писателя-мыслителя.
Отправной точкой к пониманию истоков формирования философского мировосприятия писателя могут служить строки, написанные восемнадцатилетним Андреевым. Юный писатель чувствует «в себе способность сделаться философом, хотя, конечно, и не са-
мостоятельным»; мечтает «ясно и последовательно изложить выработавшиеся <...> воззрения на нравственность <...> построить систему этики»6. Почему же несамостоятельным мыслителем? Сам Леонид Николаевич в автобиографической справке пишет: «Моментом сознательного отношения к книге считаю тот, когда впервые прочел Писарева, а вскоре затем "В чем моя вера?" Толстого. Это было в классе четвертом или пятом гимназии; и тут я сделался одновременно социологом, философом, естественником и все остальным. Вгрызался в Гартмана и Шопенгауэра и в то же время наизусть (иначе нельзя было) вызубрил полкниги "Учение о пище" Молешотта. К двадцати годам я был хорошо знаком со всею русскою и иностранною (переводною) литературою»7. А вот что пишет Андреев В. Львову-Рогачевскому, отвечая на вопрос «Кто из художников более других влиял на него?»: «Как на художника оказали и оказывают влияние: Библия, Гаршин, Чехов, Толстой, Э. По и очень мало Достоевский. Еще, пожалуй, Гамсун, Метерлинка не люблю и русских декадентов совсем не люблю»8. Именно поэтому многие исследователи видят прямую связь между художественными образами Андреева и философскими построения Гартмана, Ницше, Шопенгауэра, Толстого, Достоевского. Хотя сочинения этих мыслителей оказали весьма существенное влияние на творчество Леонида Андреева, у него было «свое» собственное понимание их философии. Всегда по-своему перерабатывая мысли любимых философов, писатель не столько попадал под их влияние, сколько «беседовал» с ними в силу какого-то первоначального созвучия идей. У Андреева, по существу, был «свой Ницше», «свой Достоевский». Вместе с тем из «отблесков» философских построений этих мыслителей выстраивался, выкристаллизовывался некий общий круг идей, которые составляют самостоятельную систему в философии Андреева - систему понятий-символов.
В самом раннем дневнике в записи от 18 марта 1890 г. содержится набросок философского сочинения под названием «Проклятые вопросы», в котором гимназист-Андреев рассуждает «о бесцельности жизни, в которой, конечно, ни порока, ни добродетели не существует, а существуют только более или менее легкие пути к достижению условной цели жизни - наслаждений. <...> Собственно же говоря, совсем не стоит жить - и высшая степень мудрости убить себя»9. Метафизические вопросы «о цели и смысле бытия, о
Боге, о жизни и смерти»10, названные Андреевым «проклятыми вопросами», с самого начала завладели художественной мыслью: «Проблема бытия - вот чему безвозвратно отдана мысль моя. И ничто не заставит ее свернуть в сторону»11. Согласно Л.Н. Андрееву, вопрос о смысле человеческого бытия лежит в основе его духовных поисков, и таким образом вступает в круг философских, этических, религиозных проблем русской культуры начала XX в.
Обратимся к провиденциальной по своему характеру записи девятнадцатилетнего Андреева от 1 августа 1891 г., которая подводит нас к пониманию генезиса философских идей писателя: «Я хочу написать такую вещь, которая собрала бы воедино и оформила те неясные стремления, те полусознательные мысли и чувства, которые составляют удел настоящего поколения. <. > Я хочу показать, что на свете нет истины, нет счастья, основанного на истине, нет свободы, равенства, - нет и не будет. Я хочу показать, что вся жизнь человека с начала до конца есть сплошной бессмысленный самообман, нечто чудовищное, понять которое - значит убить себя. Я хочу показать, как несчастен человек, как до смешного глупо его устройство, как смешны и жалки его стремления к истине, к идеалу, к счастью. Я хочу показать несостоятельность тех фикций, которыми человечество до сих пор поддерживало себя: Бог, нравственность, загробная жизнь, бессмертие души, общечеловеческое счастье и т.д. Я хочу показать, что одна только смерть дает и счастье, и равенство, и свободу, что только в смерти истина и справедливость, что вечно одно только "не быть" и все в мире сводится к одному, и это одно вечное, неизбежное есть смерть. Я хочу быть апостолом самоуничтожения. Я хочу в своей книге подействовать на разум, на чувства, на нервы человека, на всю его животную природу. Я хотел бы, чтобы человек бледнел от ужаса, читая мою книгу, чтобы она действовала на него как дурман, как страшный сон, чтобы она сводила людей с ума, чтобы они ненавидели, проклинали меня, но все-таки читали... и убивали себя. Мне хочется потешиться над человечеством, хочется вволю посмеяться над его глупостью, эгоизмом, над его легковерием. И когда хоть один человек, прочитавший мою книгу, убьет себя - я сочту себя удовлетворенным и могу умереть сам спокойно. Я буду знать тогда, что не умрет семя, брошенное мною, потому что почвой его служит то, что никогда не умирает - человеческая глупость»12. В этой юношеской «философской программе» Андреев прочерчивает
свой дальнейший творческий путь, контурно схватывая бытийные проблемы, которые окажутся для него магистральными. Это - темы болезненного раздвоения сознания («На избитую тему», «Нас двое»), экзистенциальной усталости от жизни («Держите вора!»), самоубийства или смерти как логического исхода из мира несвободы («Грошовый человек», «Рассказ о Сергее Петровиче»), одиночества человека («Город», «Проклятие зверя»), трагичного существования человека в мире без Бога («Жизнь Василия Фивейского»), проблему выражения мысли в слове («Дневник Сатаны», «Мои записки»). В произведении философа-писателя, как полагал Андреев, должна находить выражение «вся многовековая культура человечества, вся современная социальная, моральная и интеллектуальная жизнь современного человечества»13. Философская составляющая художественной прозы Андреева определяется тем, что за отдельными страданиями героев просматривается человеческое страдание, за мгновением -эпоха. За характерами и страстями действующих лиц в андреевских рассказах - опыт многих поколений мыслителей и писателей (Платон, Нордау, Дарвин, Гартман, Ницше, Шопенгауэр, Кант, Добролюбов, Лермонтов, Салтыков-Щедрин, Чехов, Гл. Успенский и др.), к которым обращается Андреев на страницах своих сочинений.
Леонид Андреев - этот «писатель-философ, вопрошающий бытие»14, открыл новые философские смыслы XX в., так резко изменившие образ жизни человеческого общества. Что же это за смыслы? И прежде всего, кто герой его прозы? Каковы особенности художественно-философской прозы писателя-Андреева?
Как философ и мастер слова Л.Н. Андреев считал, что художник вправе изображать лишь сгустки подлинно существующего мира, его «сущность», т.е. «отбрасывая детали, оставляя только общее, синтетическое»15, можно более глубоко понять и осмыслить бытие. «Нужно именно описывать вообще реку, вообще город, вообще человека, вообще любовь. Какой интерес в конкретности»16, -размышлял Андреев в письме Чуковскому 1901 г. Далее он подчеркивал: «Быть может, в ущерб художественности, которая непременно требует строгой и живой индивидуализации, я иногда умышленно отклоняюсь от обрисовки характеров. Мне не важно, кто "он" - герой моих рассказов: поп, чиновник, добряк или скотина. Мне важно только одно - что он человек и как таковой несет одни и те же тяготы жизни»17. Герой Андреева - человек со всеми его
противоречиями, подъемами и спадами, который несет «свой крест», страдает от непонятости, отчужденности и одиночества, ужаса бессмысленной жизни, неизбывного человеческого горя. «Когда я подумаю ... сколько вокруг нас страданий бесцельных, никому ненужных, даже никому неизвестных - я холодею от ужаса», - так говорит Липа в философской драме Андреева «Савва».
Андреев переносит центр тяжести извне - внутрь, в бездны человеческой души, в скрытую от глаз внутриличностную сферу, где намечает переход от внешнего к внутреннему, от объективного к субъективному. Небольшие рассказы этого писателя-мыслителя представляют собой крупные художественно-философские планы, сфокусированные на главном, определяющем сущность человека. Андреев строит свои рассказы на антиномиях, т.е. парадоксальной, противоречащей логике ситуации или исключительном эпизоде. Практически все рассказы заканчиваются трагично: гибелью героя или его самоубийством. Если же герои остаются живы, то они находятся на краю бездны - сумасшествия или отчаяния. Андреевские персонажи действуют на пределе своих возможностей, на грани бытия и небытия. Писатель развертывает трагедию человека, существование которого бессмысленно, безрадостно, безнадежно, где «ни человек, ни его жизнь ничего не стоит». Герои рассказов Андреева думают о «печальной и лишенной смысла жизни», «о жизни, в которой все непонятно и совершается с жестокой необходимостью» («В тумане»), и даже самоубийство не обещает выхода. Об этом будет вести речь главный герой «Моих записок»: «Мой дорогой юноша, -мысленно он обращается к самоубийце, - мой очаровательный глупец, мой восхитительный безумец, кто сказал вам, что наша тюрьма кончается здесь, что из одной тюрьмы вы не попали в другую, откуда уж едва ли придется вам бежать?». То, что предрекал Ф. Достоевский, говоря о совершающемся «убийстве Бога», то, что констатировал вслед за ним Ф. Ницше, заявляя, что «Бог мертв», проявилось с новой силой в творчестве Леонида Андреева. Человек остается без Бога, так как «все умерли», и «в самых основах своих рушится мир» («Жизнь Василия Фивейского»). У Андреева, как и у Сартра, после смерти Бога человек заброшен, а посему ему не на что опереться ни в себе, ни вовне 18. «Что же это? - в отчаянии восклицает героиня андреевской пьесы "К звездам", - Проклятая жизнь! Где же Бог этой жизни, куда он смотрит? Ты понимаешь это, отец? Нет оправдания
жизни - нет ей оправдания». Но молчат Небеса, когда взывает к ним несчастный человек, «точно проклятый неведомым проклятием», несущий «тяжелое бремя печали».
Герои Андреева вне бытия, они существуют, но не бытийст-вуют («У окна»). Вместо Бытия в лицо андреевского человека глядит Ничто, «само непостижимое Там», Пустота, равнодушное Бесконечное: «.И, объятый пустотою и мраком, безнадежно трепетал человек перед ужасом бесконечного» («Елеазар»). «Голый человек на голой земле» не находит себе места в этом мире, человек обречен суду непостижимых сил: рока («Жизнь Василия Фивейского», «Чемоданов»), Некоего в сером, «наемного чтеца, с суровым безразличием читающего Книгу Судеб» («Жизнь Человека»), «Грозно молчащего Ничто» («Елеазар»). Человек испытывает страх перед существованием, который приводит к одиночеству. Все герои Л.Н. Андреева - одиноки, потому что «по природе своей каждый человек - глубоко одинок. <...> И между ними глубокая, непроходимая пропасть». Люди страдают от отчуждения, тоски, страха, чувства одиночества, заброшенности в этом мире: «Сознание одиночества как молнией освещает черную пропасть, отделяющую его, этого уныло блуждающего по коридорам человека, от всего мира и от людей» («Праздник»). «Смертельно одинок он был, -говорит Андреев про одного из своих героев, - сбросивший покров вежливости и привычки, и даже не почувствовал этого - словно всегда, во все дни его долгой и разнообразной жизни одиночество было естественным, ненарушимым его состоянием, как сама жизнь» («Губернатор»). Человек не может рассчитывать на понимание со стороны других. Андреевский герой чужд всем людям и одинок в мире, навеки заключенный в свою голову, «в эту тюрьму»: «Кто сильный даст мне руку помощи? Никто. Никто. Где найду я то вечное, к чему я мог бы прилепиться со своим жалким, бессильным, до ужаса одиноким "я"? Нигде. Нигде» («Мысль»). Трагедия одиночества, «всемирной боли», которую, по Розанову, смог показать Андреев19, представлена в художественно-философской прозе этого писателя-мыслителя во всей своей полноте.
Таким образом, мы можем вычленить два различных направления работы философа-писателя. «Причиной одного из них является синтетический характер художественной деятельности вообще, соединяющий духовное и практическое, сознание и бытие. Причи-
ной второго - интеллектуально-логическое начало в слове как в материале литературы»20. В творчестве философствующего писателя все идеи, мысли - «все необходимое заключено в словах, лишь только они складываются в текст»21. При таком толковании литературного произведения рассматривается не только художественная сторона, но и интеллектуальный пласт представленного текста. Интеллектуальный компонент «не сковывает» оригинальную мысль писателя, именно поэтому философская составляющая в творении художника-мыслителя выражается и в логичности построения текста, и в индивидуальной мировоззренческой концепции автора. В этом смысле экзистенциальная проза Леонида Андреева - философична в своей направленности на смысложизненные проблемы человеческого существования. Однако философичность прозы Андреева имеет свои границы. Она философична там, где Андреев выходит за рамки натуралистического описания деталей, внешней реальности и сосредотачивается на внутренней жизни человека. Причем в отличие от обычной прозы, которая по сути направлена на выражение себя, экзистенциальная проза - это исследование человека в пограничной ситуации, и такого рода исследование - одиночества, дружбы, любви, переживания чужой смерти - становится в экзистенциальной прозе формой философской аргументации.
Примечания
1. Горький считал Андреева «самым интересным писателем Европы и Америки. и в то же время самым талантливым писателем двух частей света». См.: Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка // Литературное наследство. - М., 1965. - Т. 72. - С. 278.
2. См.: ГригорьевА.Л. Леонид Андреев в мировом литературном процессе // Русская литература. - М., 1972. - № 3. При всем разнообразии, противоречивости и явной амбивалентности мнений, высказываемых современниками этого писателя об образе мысли и творческой позиции Леонида Андреева, в одном они не противоречат друг другу. Л. Толстой, Ю. Айхенвальд, Д. Мережковский, В. Розанов, А. Блок, В. Вересаев, Н. Телешов, Б. Зайцев, Н. Михайловский, Г. Чулков, А. Луначарский, Ф. Степун, К. Чуковский, Р. Иванов-Разумник, Вяч. Иванов, А. Белый, М. Горький признавали тот факт, что Андреев принадлежит к числу мыслителей, имеющих особое философское мировидение. Так,
Максим Горький в воспоминаниях об Андрееве пишет: «Этот человек, обладая всеми свойствами превосходного художника, хочет встать в позу мыслителя и философа». См.: Горький М. Леонид Андреев // Горький М. Собр. соч.: В 25 т. -М., 1958. - Т. 16. - С. 318.
3. Так, литературный критик Ю. Айхенвальд признавал, что Андреев - именно философ со своей определенной философией - философией отрицания: «как философ. [он] хочет понять жизнь под знаком Некоего в сером. производит эксперименты... занимается экспериментальной психологией». См.: Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. - М., 1994. - С. 409.
4. Камю А. Философия и роман. Абсурдное творчество // Камю А. Миф о Сизифе. -М., 2007. - С. 111.
5. Андреев Л.Н. Дневник // РАЛ (Русский архив в Лидсе) МБ. 606 / О. 8. и.
6. Андреев Л.Н. Дневник. 12.03.1890-30.06.1890; 21. 09. 1889 // РАЛ (Русский архив в Лидсе). МБ. 606 / Е. 1. Л. 35 об., 36 об.
7. Андреев Леонид (Автобиографические материалы) // Русская литература XX века, (1890-1910) / Под ред. проф. С .А. Венгерова. - М., 1915. - Ч. 2. - С. 243-244.
8. Львов-Рогачевский В.Л. Леонид Андреев. Критический очерк с приложением хронологической канвы и библиографического указателя. - М., 1923. - С. 51-52.
9. Андреев Л.Н. Дневник. 12.03.1890-30.06.1890; 21. 09. 1889 // РАЛ (Русский архив в Лидсе). МБ. 606 / Е. 1. Л. 10 об.-11.
10. Письмо Л. Андреева к А.М. Питалевой // Звезда. - М., 1925. - № 2. - С. 258.
11. Неизданные письма Андреева: (К творческой истории пьес периода первой революции) // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. - Тарту, 1962. - Вып. 119. - С. 86.
12. Андреев Л.Н. Дневник. 15.05.1891-17.08.1891 // РАЛ (Русский архив в Лидсе). МБ. 606 / Ед. хр. 4. Л. 47-47об.
13. Там же.
14. Козьменко М.В. Неуспокоенный дух: (О жизни и книгах Леонида Андреева) // Андреев Л.Н. Странная человеческая звезда. - М., 1998. - С. 9.
15. Брусянин В.В. Леонид Андреев. Жизнь и творчество. - М., 1912. - С. 72-73.
16. Чуковский К.И. Письма Леонида Андреева // Люди и книги. - М., 1958. - С. 509.
17. Чуковский К.И. Из воспоминаний. - М., 1959. - С. 270.
18. См.: СартрЖ.-П. Экзистенциализм - это гуманизм // Сумерки богов. Ницше Ф., Фрейд З., Фромм Э. и др. - М., 1989. - С. 327.
19. См.: Новое время. - М., 1904. - 2 июня.
20. Еремеев А.Э. Философская проза как феномен русской классической литературы // Философские исследования. - М., 2005. - № 4. - С. 20.
21. Гадамер Г.-Г. Философия и литература // Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. - М., 1991. - С. 135.
