CC BY
90
СООТНОШЕНИЕ ФИЛОСОФИИ И ЛИТЕРАТУРЫ В ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ ПРОЗЕ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА: ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ
С.А. Демидова
Одной из актуальных для современной методологии гуманитарного знания является проблема соотношения философии и литературы, обусловленная прежде всего дифференциацией двух типов культурно-исторического сознания и двух бесспорно взаимосвязанных, но не сводимых друг к другу, способов выражения своего отношения к миру. В различные эпохи философия искала в литературе новые способы выражения «вечных» проблем, сохраняющие в логическом рассуждении эмоциональную насыщенность и эстетическую утонченность. Литература, в свою очередь, черпала в философской рефлексии основательность и глубину композиционных решений, ведь, как писал А.С. Пушкин: «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат» [1]. Но сегодня проблема соотношения этих двух исследовательских областей перемещается несколько в иной пласт. Речь идет уже не столько о поиске стилевых взаимодействий философии и литературы, сколько о том, чтобы выявить интеллектуальные формы их сближения. Философия как «наиболее общая форма самопознания культуры и цивилизации» [2], это, в определенном смыс-
ле, мышление на пределе возможностей [3], философ — тот, кто идет до конца в вопрошании о сущности того, кто и что он есть (А.Ф. Лосев). Именно в этой проблемной плоскости философия сближается с экзистенциальной прозой, которая рассматривает проблемы существования человека в пограничных ситуациях — в ситуациях выбора между жизнью и смертью, добром и злом, любовью и ненавистью. Эти философские антиномии облечены в литературные формы и выражают сущность человеческого переживания мира. Именно поэтому философия начинает использовать эстетические возможности художественной прозы как аналитическое орудие, как средства анализа духовного мира человека, его сущностных глубин. Имен- 175 но через язык литературного произведения философствующие писатели предпринимали попытку проникновения в сущность бытия. «Язык есть дом Бытия. В жилище языка обитает человек. Мыслители и поэты — хранители этого жилища» (Хайдеггер) [4], «бытие, доступное пониманию, есть язык» (Гадамер) [5], слово позволяет человеку ориентироваться в мире и осознавать смысл своего существования (Ф.-Э. Реати) [6].
В этом смысле экзистенциальная проза Леонида Николаевича Андреева — философична в своей направленности на смысложизненные проб-
лемы человеческого существования. Однако философичность прозы Андреева имеет свои границы. Она философична там, где Леонид Андреев выходит за рамки натуралистического описания деталей, внешней реальности и сосредотачивается на внутренней жизни человека. Причем в отличие от обычной прозы, которая по сути направлена на выражение себя, экзистенциальная проза — это исследование человека в пограничной ситуации, и такого рода исследование одиночества, дружбы, любви, переживания чужой смерти становится в экзистенциальной прозе формой философской аргументации. Недаром Альбер Камю называл самой философской формой выражения мысли — роман.
В процессе исследования экзистенциальной прозы Леонида Андреева становится очевидным, что наиболее удобными литературными формами для философского анализа пограничных ситуаций и организации экзистенциального мировосприятия в целом он выбирает жанр рассказа, рамки которого позволяют наиболее 17В емко и динамично и в то же время лаконично и законченно представить пограничную ситуацию. На первый план в таком рассказе выходят экзистенциально окрашенное слово и детали-символы, формирующие художественное пространство философской прозы Л. Н. Андреева. В экзистенциальном рассказе автор часто осознанно нарушает причинно-следственные и пространственно-временные связи вследствие смещения акцента с содержательных событий на внутренний мир героя, что обеспечивает глубину философского постижения человека. Внешняя форма рассказа сохраняется, но при этом наполняется абсолют-
но новым содержанием. В андреевских рассказах экзистенциального типа тесно переплетены образы и слова, философия и мысли.
Наибольшее значение в такого рода рассказах приобретает исследование человека в состоянии одиночества. Для Андреева, как и для философов-экзистенциалистов (А. Камю, Ж.-П. Сартра и др.) главной философской проблемой было онтологическое одиночество человека перед небом и другими людьми — одиночество, на которое каждый обречен с момента своего рождения [7]. «Л. Андреев заставил нас проникнуться леденящим сознанием о непроницаемой пропасти, лежащей между человеком и человеком» [8]. Но в отличие от Сартра или Камю, которые принимали метафизическое одиночество как высшую ценность, как истинную свободу, Андреев «огорчался, скорбел и плакал: ему было жалко человека»[9], поэтому совсем не случайно современные исследователи его творчества полагают, что Андреев еще более «бескомпромиссный» экзистенциалист, чем С. Кь-еркегор, К. Ясперс, Л. Шестов [10]. Работы Андреева следуют на протяжении четверти века так, словно это очередные разделы целостного философского сочинения, исходящие из тех же первоначальных посылок, только обогащенные и повернутые разными гранями. С экзистенциальной концепцией одиночества у Андреева связаны проблемы «я», личности, общества, общения и познания. Он воплощает задачи онтологического порядка в пространстве своей экзистенциальной прозы, вот почему почти все персонажи этого писателя страдают от отчуждения, тоски, страха, чувства одиночества, заброшенности в этом
мире. Вот, например, как Леонид Андреев раскрывает состояние одиночества через образ грохочущей ночи и темноты подвала: «И чем больше было людей, которые не знали друг друга, тем ужаснее становилось одиночество каждого. И в эти черные, грохочущие ночи Петрову часто хотелось закричать от страха, забиться куда-нибудь в глубокий подвал и быть там совсем одному. Тогда можно думать только о тех, кого знаешь, и не чувствовать себя таким беспредельно одиноким среди множества чужих людей» [11]. «И когда Качерин вспоминал свое недавнее горе от неприхода и измены Меркулова, он понимал, как оно ничтожно и слабо перед этим страхом одиночества» [12]. Андреевские герои осознают свою обреченность на уход в Никуда, в метафизическую Пустоту: «Великое и грозное одиночество, когда я, тот, который живет, чувствует, мыслит, который так дорог и есть единственный, когда я так мал, бесконечно ничтожен и слаб и каждую секунду готов потухнуть. <...> Куда ни иду я — я всюду несу их с собою; одинокий в пустоте вселенной, и в самом себе не имею я друга» [13].
Анализ содержания ранних андреевских рассказов (до 1904 г.) в контексте выявления философских мотивов его экзистенциальной прозы показывает, что писатель задолго до выхода в свет книги Н.А. Бердяева «Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения» (1934), задается, по сути, аналогичными вопросами и ищет возможность преодоления одиночества: «Пусть собираются вместе одинокие люди», — призывает он в одном из своих фельетонов, — чтобы «вызвать необходимый подъем духа и пробудить ту нежную струнку, что дав-
но задавлена в душе пошлостью, быть может, порвана совсем» [14]. Как и в философии Бердяева, мотивы одинокого существования человека, остав-ленности и оторванности от мира побеждаются в ранних философских рассказах Л.Н. Андреева единением героев с природой, отношениями с животными, человеческим общением, дружбой, любовью, возможностью человека найти свое место в социальном обществе. В произведениях позднего Андреева экзистенциальный мотив, предполагающий какую-либо пограничную ситуацию и ее неразрешимость, становится одним из ведущих, и автор лишь в редких случаях указывает пути спасения от отчуждения и одиночества. Причин одиночества, по Андрееву, множество: это рок, остав-ленность Богом, отстраненность от природы, метафизическое и психологическое одиночество личности человека, разъединенность людей, социальные, межличностные и культурные проблемы. Каждое из приведенных выше философских оснований можно положить в основу определенной пограничной ситуации. Как и у Бердяева 177 [15], одиночество у Леонида Андреева не есть явление однородное и однока-чественное, оно имеет разные формы и ступени. Это состояние предстает в его рассказах как безысходное («Вор»), беспредельное («Город»), рождающее ужасающую тоску («Гостинец»), глубокое, страшное (Жили-были), невольное, печальное («Иго войны»), великое и грозное, но зловещее, безумное («Мысль»), жуткое («Нет прощения»), роковое («Полет»), ужасное («Рассказ о семи повешенных»), умственное («Рассказ о Сергее Сергеевиче»), ненарушаемое («Тьма»), бессильное («Сашка Жегулев»).
Таким образом, получая возможность выявить философскую составляющую в ткани литературного произведения, мы можем вычленить два различных источника философичности литературы. «Причиной одного из них является синтетический характер художественной деятельности вообще, соединяющий духовное и практическое, сознание и бытие. Причиной второго — интеллектуально-логическое начало в слове как в материале литературы» [16]. В творчестве философствующего писателя все идеи, мысли — «все необходимое заключено в словах, лишь только они складываются в текст» [17]. При таком толковании литературного произведения рассматривается не только художественная сторона, но и интеллектуальный пласт представленного текста. Интеллектуальный компонент «не сковывает» оригинальную мысль писателя, именно поэтому философская составляющая в творении художника-мыслителя выражается и в логичности построения текста, и в индивидуальной мировоззренческой концепции автора. Интеллектуализм — 178 фундамент, пласт философской литературы, на котором строятся образы и сюжеты. При всех своих интеллектуальных поисках, художественно-философская проза не теряет своей экзистенциальной прочувствованности, эмоциональной насыщенности и эстетической утонченности [18]. Философствующие писатели благодаря интеллектуальной интуиции усматривают единство в многообразии ощущений с помощью представлений и художественных образов, данных в формах чувственности. Интеллектуальная интуиция или «интеллектуальное созерцание» играют важную роль в художественно-философском познании.
ЛИТЕРАТУРА
1. Пушкин А.С. О русской прозе // А.С. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. — Т. 11. — М., 1937. — С. 18—19.
2. Философия науки. Методология и история конкретных наук. — М., 2007. — С. 3.
3. Как говорил В.С. Соловьев, «философ это тот, кто мыслит до конца».
4. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1993. С. 192.
5. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. — М., 1988. — С. 450.
6. Реати Ф.-Э. Проблема человека сегодня. — М., 1999. — С. 18.
7. Богданов А.В. Между стеной и бездной //Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6 т. — Т. 1. — М., 1990—1996. — С. 19.
8. Аничков Е. Андреев // Литературные образы и искания. — СПб., 1904. — С. 61.
9. Чулков Г.И. Предисловие к книге Письма Леонида Андреева. — Л., 1924. — С. 47.
10. Искржицкая И.Ю. Леонид Андреев и пантрагическое в культуре XX века / / Эстетика диссонансов. Орел, 1996. С. 65.
11. Андреев Л.Н. Город // Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6 т. — Т. 1. — М., 1990—1996. — С. 380.
12. Андреев Л.Н. Праздник // Там же. — С. 190.
13. Андреев Л.Н. Мысль // Там же. — С. 418.
14. Цит. по: Чуваков В.Н. О творчестве Леонида Андреева // Андреев Л.А. Повести и рассказы: В 2 т. — Т. 1. — М., 1971. —С. 16.
15. Бердяев Н.А. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. — М., 1994. — С. 269.
16. Еремеев А.Э. Философская проза как феномен русской классической литературы // Философские исследования. — 2005. — № 4. — С. 20.
17. Гадамер Г.-Г. Философия и литература// Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. — М., 1991. — С. 135.
18. Щедрина Т.Г. Грани настоящего (философичные заметки читателя «Вопросов литературы») / / Вопросы философии. — 2007. — № 6. — С. 167. ■
