CC BY
95
С.А. Демидова
АНТИНОМИЗМ КАК ПРИНЦИП ФИЛОСОФСКОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА
В начале XX в. - времени культурного ренессанса - в России под влиянием исторических и культурных преобразований возникает особый тип мыслителя - философ-писатель, обладающий специфической способностью проникновения в реальность, схватывающий ее сущность. Появление этого типа в русской литературной действительности было подготовлено, кроме всего прочего, и самой русской интеллектуальной традицией, глубоко и неразрывно связанной с литературными корнями. Не случайно современные исследователи называют русскую литературу «философским искусством»1. Именно таким писателем-философом с синтетическим взглядом на мир является Леонид Андреев.
В своих художественных произведениях Л.Н. Андреев затрагивает глубокие философские проблемы. Я предпринимаю попытку проникнуть в философский мир писателя, рассматривая при этом образный язык его художественной прозы как наиболее адекватное средство для выражения глубинных слоев экзистенциальной реальности. Все самые важные идеи философского мировоззрения Андреева органично вплетены в ткань его художественных текстов, являющихся не только литературными произведениями, но своего рода философией, запечатленной в слове.
В основании художественно-философского творчества Леонида Андреева лежат антиномические принципы, позволяющие наиболее отчетливо выразить парадоксальные пограничные ситуации человеческого существования, где формальные логические
1 Кожинов В.В. Немецкая классическая эстетика и русская литература // Традиция и история культуры. - М., 1978. - С. 193. 46
процедуры, не имеющие контекстуальной основательности, вырождаются в схоластику, и вместо реальности перед нами оказывается лишь голая схема. Антиномии для Андреева - возможность приблизиться к истине в мире, где «сходит с ума сам разум»1. Вспомним известные андреевские рассказы «Мысль» и «Бездна», в которых писатель ставит под сомнение «формальную силу» разума и мысли «вечно лгущей, изменчивой и призрачной»: «Вы станете доказывать, что я сумасшедший, - говорит доктор Керженцев, герой Андреевской "Мысли", - я докажу вам, что я здоров; вы станете доказывать, что я здоров, - я докажу вам, что я сумасшедший. Вы скажете, что нельзя красть, убивать и обманывать, потому что это безнравственность и преступление, а я вам докажу, что можно убивать и грабить, и что это очень нравственно. И вы будете мыслить и говорить, и я буду мыслить и говорить, и все мы будем правы, и никто из нас не будет прав»2. Андреев здесь рисует не только внешнюю беспомощность разума, но и ее последствия. Ведь когда разум спит или отсутствует совсем, на волю вырываются инстинкты, рождающие монстров и погружающие сознание человека в хаос. Этому посвящен рассказ «Бездна», перекликающийся по своему замыслу с сюжетом картины «Сон разума рождает чудовищ»3 Франсиско Гойи, одного из любимых художников Андреева.
Для того чтобы проиллюстрировать все сказанное выше, я обращусь к философской повести Л. Андреева «Иуда Искариот» (1907), которая задумывалась как «нечто по психологии, этике и практике предательства»4. Мой выбор пал на этот текст не случайно. Он позволяет наиболее полно раскрыть философичность андреевской прозы и интуитивный метод в творческой лаборатории этого писателя-мыслителя5. При анализе этого текста предстоит столк-
1 Степун Ф.А. Религиозный смысл революции // Современные зап. - Париж, 1929. - № 40. - С. 440.
2 Андреев Л.Н. Мысль // Собр. соч.: В 6 т. - М., 1990. - Т. 1. - С. 415.
3 Гойя Ф. «Капричос»: Серия офортов на причудливые сюжеты. - М., 1992. -
С. 43.
4 Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка // Литературное наследство. - М., 1965. - Т. 72. - С. 523.
5 На роль интуиции при анализе образа Иуды указывает и философ С. Булгаков: «Иуда своим присутствием около Христа вносит в историю страстей Хрис-товых непонятность... Нам остается здесь лишь интуиция и психологиче-
нуться со своеобразной трактовкой Леонидом Андреевым образов Иуды Искариота, апостолов, Иисуса Христа, заключающейся в двойственности этих персонажей. Происходит своеобразное амбивалентное «удвоение» библейских персонажей (Иуда-Иисус).
Л. Андреев при помощи антиномий показывает, что любая истина относительна. Антиномична и сама вера в Бога: «Антиномии - это конструктивные элементы религии, если мыслить о ней рассудочно. Тезис и антитезис, как основа и уток, сплетают самую ткань религиозного переживания. Где нет антиномии, там нет и веры»1. Именно антиномия, по Леониду Андрееву, - способ бытия истины, символ истины, область философствования и принцип мировоззрения. Дуалистические образы свидетельствуют о том, что в современном Андрееву мире, где разрушены все пределы2, где после смерти Бога человек заброшен, а посему ему не на что опереться ни в себе, ни вовне3, происходит раздвоение (размывание) границ. Именно поэтому через андреевскую философскую прозу становится возможным постичь переменчивый характер «рубежной» эпохи, в которой Леонид Андреев живет и творит. Но самое главное, анти-номично и диалектично по своей сути мироощущение этого философствующего писателя: «Леонид Николаевич странно и мучительно-резко для себя раскалывался надвое: на одной и той же неделе он мог петь миру - "Осанна!" и провозглашать ему - "Анафема!". Это не было внешним противоречием между основами характера и навыками или требованиями профессии, - нет, в обоих случаях он чувствовал одинаково искренно. И чем более громко он возглашал "Осанна!" - тем более сильным эхом раздавалась "Анафема!"»4. Из этого вытекает не только двойственность, но динамичность и изменчивость литературных образов в философском наследии мыс-
ский смысл». (Булгаков С.Н. Иуда Искариот - апостол-предатель // Булгаков С.Н. Труды о Троичности. - М., 2001. - С. 182, 196.)
1 Флоренский П.А. Стол и утверждение истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах // Флоренский П.А. Соч. - М., 1990. - Т. 1, ч. 1.- С. 163.
2 См.: Заманская В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века: Диалоги на границах столетий. - М., 2002. - С. 126-129.
3 СартрЖ.-П. Экзистенциализм - это гуманизм // Сумерки богов / Ницше Ф., Фрейд З., Фромм Э., Камю А., Сартр Ж.-П. - М., 1989. - С. 327.
4 ГорькийМ. Собр. соч.: В 25 т. - М., 1958. - Т. 16. - С. 324.
лителя, в его художественно-изобразительном творчестве1. Андреев относится к Иуде неоднозначно, диалектично, по сути: «Или ты тоже думаешь, - писал он одному из своих корреспондентов, - что я оправдываю Иуду, и сам я Иуда, и дети мои Азефы»2. Он предпринимает попытку не столько заново «переписать» Евангелие, сколько по-новому расставить смысловые (экзистенциальные) акценты в истории предательства Иуды. В этом случае стоит говорить о попытке экзистенциального перепрочтения Андреевым известного новозаветного сюжета. Эту философскую повесть можно назвать экзистенциальным апокрифом библейской легенды, в основе которой лежит теодицея предательства. Леонид Андреев экспериментирует вместе с Искариотом, сознательно взвалившим на себя всю тяжесть предательства Сына Человеческого3. Из этого выходит, что «предательство андреевского Иуды - предательство по факту, а не по существу»4. Посредством страшного деяния Иуды Искариотского, которое является «гносеологическим экспериментом», Л.Н. Андреев создает экзистенциальную ситуацию - пороговую ситуацию выбора: «Одною рукой предавая Иисуса, другой ру-
1 «В холле наверху - вспоминает Вера, дочь Андреева, - висела картина, нарисованная папой разноцветными мелками. Это головы Иисуса Христа и Иуды Искариота. Они прижались друг к другу, один и тот же терновый венец соединяет их. Но как они непохожи! И странная вещь, - несмотря на то что сходства нет никакого, по мере того как всматриваешься в эти два лица, начинаешь замечать удивительное, кощунственное подобие между светлым ликом Христа и звериным лицом Иуды Искариота - величайшего предателя всех времен и народов. Одно и то же великое, безмерное страдание застыло на них. Постепенно начинает казаться, что губы Христа искривлены той же судорожной гримасой, что тот же скрытый ужас смерти проглядывает сквозь одухотворенную бледность его лица, таится под закрытыми веками глаз, прячется в фиолетовых тенях около рта. Кажется, что от обоих лиц веет одинаковой трагической обреченностью». (Андреева В. Дом на Черной речке. - М., 1980. - С. 35.)
2 Цит. по: Западова Л.А. Источники текста и «тайны» рассказа-повести «Иуда Искариот» // Русская литература. - М., 1997. - № 3. - С. 83.
3 См.: Демидова С.А. Философская проза Л. Андреева в контексте культурно-исторической реальности начала XX века // Актуальные проблемы развития отечественной истории, философии и политической науки: Науч.-прак. конф. / Гл. редактор С.В. Пишун. - Уссурийск, 2005. - С. 161.
4 Спивак Р.С. Феномен творчества в осмыслении русской литературы начала XX века («Иуда Искариот» и «Самсон в оковах» Л. Андреева) // Филол. науки. -М., 2001. - № 6. - С. 14.
кой Иуда старательно искал расстроить свои собственные планы»1. Но без Иуды было бы невозможно чудо воскрешения Христа. Они рады отделиться друг от друга, но терновый венец связывает их неразрывно. В подобной антиномии состоит, по Г.Г. Шпету, смысл Великого Инквизитора: «Я осуществляю Тебя средствами его, Антихриста, потому что иначе Тебя и нельзя осуществить! Ergo: кто делает дело Антихриста, делает дело Христа»2.
Интересен тот факт, что Л. Андреев, как философ экзистенциальной направленности, уклоняясь от какой-либо характеристики, дуалистически интерпретирует образ Искариота. Все, начиная от внешности Искариота, заканчивая его словами и деяниями, носит противоречивый характер. Даже речь этого библейского персонажа афористична и иносказательна. Иуда в повести, несмотря на свое корыстолюбие, коварность, притворство и ложь, способен тонко чувствовать, сильно любить и страдать от одиночества, непонимания, отверженности: «И для всех он (Иисус) был нежным и прекрасным цветком, благоухающей розою ливанскою, а для Иуды оставлял одни только острые шипы - как будто нет сердца у Иуды, как будто глаз и носа нет у него и не лучше, чем все, понимает он красоту нежных и беспорочных лепестков»3.
Интересно и нетипично прописан в повести образ Иисуса Христа. «Я знаю, - напишет Андреев, - что Бог и Дьявол только символы, но мне кажется, что вся жизнь людей, весь ее смысл в том, чтобы бесконечно, беспредельно расширять эти символы, питая их кровью и плотью мира»4. Именно «напитанный кровью и плотью мира», словно обычный человек, предстает Иисус в повести. Эта философская позиция свойственна не одному Андрееву, но и всему русскому экзистенциальному сознанию конца XIX - начала XX в. Предельная близость Спасителя к земле, его полное вочеловечение будет изображено и у художника Николая Ге в его работе «Распятие». Интересны мотивы, которые двигали Ге при написании
1 АндреевЛ.Н. Иуда Искариот // АндреевЛ.Н. Собр. соч.: В 6 т. - М., 19901996. - Т. 2. - С. 239.
2 Записная книжка Г. Шпета. (28.VIII.21.) 1920-е гг. // Семейный архив Шпета. Запись расшифрована Т.Г. Щедриной.
3 Андреев Л.Н. Иуда Искариот // Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6 т. - М., 1990. -Т. 2. - С. 219.
4 ГорькийМ. Литературные портреты. - М., 1959. - С. 203.
картины, они изложены в письме Льву Толстому: «Я долго думал, зачем нужно распятие... - для возбуждения жалости, сострадания оно не нужно... раскаяние нужно, чтобы сознать и почувствовать, что Христос умер за меня... Я сотрясу их мозги страданиями Христа, я заставлю их страдать, а не умиляться»1. Иисус лишен и Л.Н. Андреевым, и Н. Ге даже намека на божественную природу. Вот почему андреевский Христос не просто смеется, что уже является нарушением религиозного канона в христианском предании, он -хохочет над шутками апостола Петра2. И это не случайно. В мире, в котором уничтожена вера Бога, Бога нет. Иисус - это номинальная фигура, именно поэтому в нем больше человеческого, чем божественного. О том, что человек остался без Бога, так как «все умерли» и «в самых основах своих рушится мир», Леонид Андреев заговорит еще в своей философской повести «Жизнь Василия Фивей-ского» (1903).
Если Иисус у Андреева смеется, то Иуда плачет. Плачет из-за невнимания и равнодушия Спасителя к нему. Плачет, предавая и обрекая Христа на смерть: «зажглась в его сердце (Иуды) смертельная скорбь, подобная той, какую испытал перед этим Христос. Вытянувшись в сотню громко звенящих, рыдающих струн, он быстро рванулся к Иисусу и нежно поцеловал его холодную щеку»3.
Христос и Иуда у Андреева - два самых одиноких мифологических образа в истории человечества: «Из одного кубка страданий, как брать, пили они оба, преданный и предатель, и огненная влага одинаково опаляла чистые и нечистые уста»4. Одинок молчаливый Иисус, окруженный верными учениками (мотив молчания -магистральный в философском творчестве Андреева). Но еще более одинок Иуда Искариот, названный Предателем: «И все - добрые и злые - одинаково предадут проклятию позорную память его; и у всех народов, какие были, какие есть, останется он одиноким в жестокой
1 Записано Е.И. Страннолюбской, 11 марта 1892 г. Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Ф. 294, оп. 1, ед.хр. 833.
2 См.: Крючков В.П. Образ Иисуса, или смеялся ли Христос? // Крючков В.П. «Еретики» в литературе: Л. Андреев, Е. Замятин, Б. Пильняк, М. Булгаков. - Саратов, 2003. - С. 27-34.
3 Андреев Л.Н. Иуда Искариот // Андреев Л.Н. Собр. соч.: В 6 т. - М., 1990. -Т. 2. - С. 247.
4 Там же. - С. 249.
участи своей - Иуда из Кариота, Предатель»1 (курсив мой. - С.Д). Но только ли предатель, хоть и формально, один Иуда? Андреев возлагает ответственность за произошедшее и на «других»2: «Он весь грех людей взял на себя. Его жертва прекрасна! - настаивал Иоанн... - Нет, - отвечает Иуда, - вы на себя взяли весь грех. Любимый ученик! Разве не от тебя начнется род предателей, порода малодушных и лжецов? Слепцы, что сделали вы с землею?»3.
1 Там же. - С. 264.
2 Первоначально название этой философской повести звучало как «Иуда Искариот и другие», но впоследствии Л.Н. Андреев остановился на более нейтральном.
3 Там же. - С. 262.
