CC BY
36
нент, указывая не на факт смерти, а на его причину. Таким образом, анализ материалов исследования
Из вышесказанного можно заключить, что одна и та позволяет заключить, что тождественные структуры соже ситуация может отображаться синтаксическими держат в своей семантике прагматический компонент,
структурами, имеющими различия в пропозициональ- следовательно, прагматический фактор играет доми-
ном содержании. нирующую роль в формировании данных структур.
Библиографический список
1. Никитин, М.В. Лексическое значение в слове и словосочетании / М.В Никитин.— Владимир, 1974.
2. Гетманова, А.Д. Логика / А.Д. Гетманова. — Москва: «Новая Школа»,
3. [интернет ресурс.] Русский гуманитарный интернет-университет.— http: //dic.academic.ru
4. Мещанинов, И.И. Понятийные категории в языке / И.И. Мещанинов. — Тр. Военн. ин-та иностр. яз., 1945. — №1.
5. Бондарко, А.В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии / А.В. Бондарко.— Л.,1983.
6. Christie, A. Selected Detective Prose / A. Christie. — Moscow: Raduga Publishers, 1989.
7. Galsworthy, J. End of the Chapter / J. Galsworthy. — Moscow: Foreign Languages Publishing House, 1960.
8. Macmillan English Dictionary. — United Kingdom: [s. n.], 2003.
9. Розенталь, Д.С. Современный русский язык / Д.С. Розенталь. — М.: Айрис— Пресс, 2002.
10. Salinger, J.D. The Cather in the Rye / J.D. Salinger. — Moscow: Progress Publishers, 1979.
11. Hemingway, E. Fiesta / E. Hemingway. — Москва: «Международные отношения», 1981.
12. Лайонз, Дж. Лингвистическая семантика / Дж. Лайонз. — М., 2003.
13. Henry, O. Selected Stories / O. Henry. — Moscow: Progress Publishers, 1979.
Статья поступила в редакцию 28.02.08
УДК 81.25+803.0
М.А. Останина, аспирант ГАГУ, г. Горно-Алтайск
КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ЧАСТИ И ЕЕ ВЕРБАЛИЗАЦИЯ В ЯЗЫКЕ НА ПРИМЕРЕ ВЕЩЕСТВЕННЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ
Статья посвящена проблеме мереологических отношений и их актуализации в языке через категорию партитивности. Автором описаны существенные языковые признаки отношения часть-целое: состояние внутренней дискретности целого, часть внутри и вне целого, способность/неспособность части быть отчужденной.
Ключевые слова: мереология, часть-целое, партитивность, квантитативность, вещественные существительные.
В данной статье мы рассмотрим некоторые аспекты понятия части, ее концептуализацию, а также категорию партитивности в языковом сознании. Мы считаем, что выявление способов вербализации семантики ‘часть’ грамматическими и лексическими средствами языка на материале вещественных существительных поможет найти новый подход к описанию этой лексики и обозначить релевантные для языка признаки мереоло-гических отношений. В свете использования нового подхода к категории партитивности традиционные методы изучения семантики вещественных существительных, для денотатов которых выделяются признаки континуальность и аморфность, получают иные решения концептуализации части и целого вещества.
Осуществление кодирования информации об отношении части к целому происходит через категорию партитивности. Наличие в языке многочисленных форм выражения семантики партитивности говорит о важности этой категории для системы языка, а также об актуальности и ценности данной смысловой структуры для говорящих. Известно, что в основе восприятия и осмысления объективной действительности лежат психические процессы анализа и синтеза потока поступающей информации в головной мозг. Мы считаем важным подчеркнуть нейропсихологическую природу аналитических и синтетических механизмов обработки содержания. Именно с ними связаны процессы формирования целостного образа и выделения у него частей. Совокупность языковых средств партитивности опредмечивает эти когнитивные процессы, раскрывает механизмы организации содержания, отражаемые отношением часть-целое. Понятийная категория партитивности существует благодаря универсальной способности человеческого сознания к анализу и синтезу, и в этом проявля-
ется общечеловеческий характер данной категории. Следует согласиться с мнением К. Ажежа, который, указывает на то, что язык уже есть способ членения явлений на последовательности фрагментов. Членение предметов мысли через язык, по его словам, составляет ядро когнитивной способности человека [1, с. 248]. Принцип членения действительности человеческим сознанием является формообразующим элементом когни-ции и проецируется на любой объект человеческого восприятия и осмысления. Многообразие средств языковой номинации подтверждает, что всякий объект действительности, попадающий в фокус нашего восприятия, формирует сложный, состоящий из составных частей образ.
В попытке восстановить процесс формирования представления о части в первобытном сознании человека мы должны подчеркнуть, что оно сформировалось на фоне представления о целом. Современное понятие о целом во многом обязано аристотелевскому подходу к объяснению целого как совершенной, законченной вещи. Законченность субстанции, по Аристотелю, определяется наличием у нее формы, которая является главной причиной способности субстанции быть воспринимаемой. Целостность формы строится из способности человеческого мышления видеть пределы предмета, которые отделяют субстанцию данного предмета от другого предмета или пространства в действительном неразрывном континууме. Такая форма, объемлющая присущее ей и только ей содержание, определяется Аристотелем как целое [2, с. 169, 173].
Соотнесение образа части с образом целого составляет когнитивную операцию формирования концептуальной связи часть-целое, которая легла в основу иерархической организации всего человеческого знания о мире
[1, с. 247-248; 3, с. 97]. В нашем понимании образ части на начальных этапах осмысления мира обладал признаком отделенности и, соответственно, являлся отдельным объектом категоризации. Для части, находящейся вне пределов целого, мы должны конкретизировать отношение часть-целое. Мы будем называть его отношением «часть вне целого». Оно характеризует отделенную от целого часть, которая состоит из той же материи, что и целое, и в зависимости от типа субстанции может подходить ему по форме. Отторженная от целого часть, теперь физически автономная, напоминала человеку о бывшей принадлежности конкретному целому общностью с ним своей субстанции. Так сформировалось первое представление о части, главным признаком которой была ее от-члененность. Наше предположение подтверждает и мнение А. А. Потебни, который при описании внутренней формы слова «часть» указывает на его славянскую основу и говорит, что оно означало нечто отрезанное [4, с. 357]. Итак, первое представление о части укладывается в схему «часть вне целого», которую мы вывели как подтип отношения часть-целое.
Визуализация части в пределах предмета свидетельствует о принципе дискретности, который приложим к любому предмету. Наделяя целый предмет признаком «иметь в себе части», субъект должен произвести когнитивную операцию, которая укладывается в схему «часть в целом». Для этого необходимо рассмотреть, каким образом произошло абстрагирование признака «часть» из отдельного объекта «часть».
Осмысление мира есть творческий процесс, и проявляется он не только в переживании реальных ситуаций, но и в построении возможных перспектив. Мы соглашаемся с утверждением В.А. Барабанщикова, который пишет, что восприятие порождает новые образы и тем самым «высвобождается от непосредственного влияния действительности» [5, с. 19]. Таким образом, для отношения часть-целое очень важную роль играет прогностическая функция восприятия. Накопленный опыт позволяет человеку совершать ментальные манипуляции, предвосхищая возможные результаты физического воздействия на объект: деление, ломание, отрывание, т. п. Такое предвидение ситуации с вычленением частей от целого, которое превращается в домысливание вероятного результата при воздействии субъекта на объект, есть сложная когнитивная операция осмысления любого объекта действительности. Принцип внутреннего членения целого на части имеет важное значение как для осмысления целого, так и для понимания роли части для целого.
Представление отсутствующей части в объекте и проектирование ее объема и границ, как если бы она не отсутствовала, было описано А. Херсковитс. Подобное явление исследовательница называет «отрицательной частью» (negative part). Мыслительное представление отсутствующей части, по ее словам, играет важную роль в концептуализации целого [6, с. 42]. Действительно, лишение объекта части необязательно делает его неузнаваемым. Благодаря накопленному человеком опыту происходит реконструкция целостности объекта, и референт узнаваем. Наше утверждение о мыслительной операции достраивания целого согласуется с мнением О.Н. Ляшев-ской. На примерах отдельных видов одежды она определяет особую роль эффекта «отрицательных частей» при их концептуализации. Так, плавки по мощной аналогии представляются двухчастными, хотя и не имеют двух смежных частей, например, как брюки, которые концептуализируются как ‘пара штанин’ [7, с. 98].
Возвращаясь к активной природе познания, важно отметить то, что визуализация части в пределах целого есть мыслительное разделение этого целого на составляющие элементы — «еще неотторженные части». Эти
элементы возникают у предмета в результате скольжения нашего взгляда по видимой поверхности предмета и его остановок на «значимых местах». Места фокусирования зрительного внимания становятся значимыми зонами, которым человек мысленно дорисовывает границы внутри объекта. Таким образом, домысливание возможной внутренней структуры объекта рождает новое и более сложное понимание его сущности. Следует согласиться с предложенными Л. Талми терминами «разрывы» и «прерывания», которыми он указывает на предполагаемые внутренние границы частей [8, с. 91]. Уходя глубже в проблему мереологических отношений, Е.В. Рахилина определяет причинность внутренней дискретизации в человеческом разуме. Занимаясь проблемой семантики части внутри целого и ее языкового обличия, Рахилина указывает на всецело зависящую от выбора человека природу расчленения объекта и проведения внутренних границ [9, с. 36]. Следовательно, разграничение физически цельного предмета на фрагменты осуществляется исключительно разумом. Формирование представлений о дискретности объектов детерминирует переосмысление любого предмета как сложносоставного целого. Мы считаем, что важным результатом расчленения объекта на части является именно то, что каждая подразумеваемая часть в его составе концептуализируется в языке как реально существующая.
Подведем сказанному итог. Представление о части внутри целого есть результат абстрагирования эмпирически полученного знания о части вне целого. Внутренняя дискретность целого как продукт человеческого мышления становится признаком любого объекта, а расчленение объекта как ментальная операция становится основным принципом человеческого мировосприятия. Концептуализация объективной реальности посредством категории партитивности является для человеческого сознания внутренней потребностью, внутренним психическим законом сознания, который ставит мироощущение сложности целого во главу интерпретации всех вещей.
Состоянию внутренней дискретности предмета противостоит состояние непрерывности структуры, маркированность которых может обнаруживаться в грамматике. Л. Талми по этому поводу пишет, что в языке практически нет таких грамматических элементов, которые обозначали бы только дискретность или только непрерывность величины, а также нет элементов, осуществляющих переход одного состояния в другое (дискретизация и слияние), хотя не исключены некоторые «неэксплицитные механизмы» для концептуализации изначально непрерывной сущности в качестве дискретной и наоборот: Water (» ‘particles of water’) filled the vessel (Вода ( »» ‘частицы воды’) наполняла сосуд) [8, с. 89-90].
С утверждением Л. Талми трудно согласиться. Мы считаем, что традиционно называемый недискретным денотат вещественных имен может иметь партитивное осмысление. Среди языковых способов дискретизации вещественного денотата мы выделяем партитивные конструкции, состоящие из партитива и вещественного существительного. В английском языке нами было обнаружено 222 партитива, которые в сочетании с вещественными существительными, выражают осмысление их денотата как части: например, a pinch of salt (щепоть соли), a bead of dew (капля росы), a drop of rain (капля дождя), a blob of paint (капля краски), a bundle of firewood (связка дров), a chunk of meat (кусок мяса), a clot of clay (комок глины), a dab of cream (небольшое количество крема наносимого касанием одного пальца), a dash of pepper (небольшое количество посыпанного перца), a daub of plaster (мазок штукатурки), a dole of milk (порция молока), a dollop of jam (ложка, порция варенья), a draft of wine (большой глоток вина), a film of oil (пятно,
пленка масла) и др. В подтверждение нашему мнению словарь Роже (1992) также приводит особую группу английской лексики, обладающей семантикой ‘часть’. Эти слова в словаре организованы в четыре класса: 1) слова с семантикой «малая часть» — dash (небольшое количество посыпанного или разбрызганного), drop (капля), fleck (пятнышко, капля), nip (небольшое количество выпитого) и др.; 2) слова с семантикой «порция» — dab (небольшое количество намазанного касанием одного пальца, маленький мазок), dose (доза), layer (слой) и др.;
3) слова с семантикой «жидкая часть» — drop (капля);
4) слова с семантикой «жидкий объект» — drop (капля), gush (сильный поток) [10]. Первые три группы слов, сочетаясь с вещественными именами, на наш взгляд, осуществляют процесс дискретизации.
Особо богатая репрезентация концептуализации партитивности через вербализацию в лексемах свидетельствует о попытках сознания проникнуть как можно глубже в невидимое, но предполагаемое содержание объекта. Если бы предмет или его содержание не получили своего наименования через языковые средства, они были бы обречены оказаться за кругом языкового выражения, вне пределов досягаемости для рационального познания. Членение же предмета мысли не только является необходимым условием для иерархизации знания о мире, но и удовлетворяет пытливую природу человеческой души узнать то, что явно ему не дано. Примером языкового домысливания, реконструкции «скрытого» для нас может послужить семантическое осмысление количества воды в закрытом сосуде, которое проявилось в корейском языке в трех идеофонах golong golong, kolong kolong и kholong kholong, означающих соответственно звук плещущейся жидкости в неполном сосуде, более сильный шум в тесном пространстве и плеск жидкости в почти пустом сосуде (пример взят мною из [1, с. 116]).
Нам кажется, что установление пределов воспринимаемой сущности для лингвистов является основанием категоризовать ее как нечто целое. В этом отношении принято говорить о категории ограниченности. Ограниченность величины характеризуется обособлением ее в качестве изолированной, самостоятельной сущности. Величина, хоть сколь угодно простирающаяся, наоборот, характеризуется состоянием неограниченности. Исследования поведения обоих признаков в области грамматики показали переходность признаков из одного в другой, обозначая важные когнитивные операции ограничения, или вычленения части, и снятия границ. Так, вещественное существительное, обладающее базовым признаком неограниченности, может концептуализироваться как ограниченное в сочетании с единицей измерения: пригоршни воды, глоточек березового сока; обратная операция перевода ограниченной лексики в неограниченную возможна, например, с помощью форм множественного числа: воды, пески, др. Противопоставление форм единственного и множественного числа у некоторых вещественных существительных является регулярным способом кодирования информации о восприятии их как неисчислимого вещества или как квантов вещества, т.е. отдельных объектов, имеющих форму и воспринимающихся как ограниченное целое. Примеры О.Н. Ляшевской смахнуть слезу, из уголка рта потекла слюна (? ‘струйка слюны’) и лить слезы ручьем трактуются ею как способы концептуализации кванта вещества (ЕД) и вещества (МН) соответственно. В то же время употребление слова слеза в переносном значении (пустить слезу, слеза прошибла), напротив, концептуализируются как континуум [7, с. 150]. Аналогичный пример в английском tear — tears (слеза — слезная жидкость), несмотря на свою редкость, свидетельствует о когнитивной операции снятия границ.
Языковое кодирование знания о бесконечном, законченном (целом), непрерывном и расчлененном играет важную роль в концептуализации связи часть-целое. Это отношение как когнитивная операция мироосмыс-ления приобретает соответствующий облик языкового выражения и номинативную плотность. Наличие грамматических и лексических языковых средств для обозначения отношения часть-целое представляет собой ситуацию языкового перекодирования, когда одной и той же мыслительной основе соответствуют разные языковые содержательные интерпретации [11, с. 58]. Следовательно, в основе партитивного падежа в русском языке (налить чаю, понюшка табаку), партитивных конструкций (щепоть соли, кусок хлеба, капля росы, чашка чая), ряда словообразовательных морфем (морковина, травинка, ворсинка, слезинка, хлебец, мармеладец), отглагольных производных модели с метафорой отделения (отброт, опилки, помои, выьгребки) лежит единый семантический инвариант — «отделенная часть». Перечисленные явления изучались лингвистами, включая А.Е. Супруна, С.А. Крылова, О.Н. Ляшевскую [12, 13, 7], но не все из них отмечают семантику партитивности в подобных явлениях. Следует также отметить, что до сих пор не разработано терминологической базы для определения значения различных способов выражения категории партитивности.
Концептуализация части через признаки «оттор-женная» / «неотторженная» не ограничивается. Для некоторых языков значимым фактом является сама способность части быть отделенной от целого, которая, как следствие, может быть грамматикализуема в языке. Так, в языках палау (Микронезия), в современном иврите, в языках манде (Западная Африка) неотторжимую принадлежность (части тела, а также близкие родственники) маркирует аффикс, а отторжимую принадлежность (предметы и понятия, не являющиеся составной частью посессора) маркирует независимая морфема [1, с. 117]. Данные языковые факты подтверждают релевантность признаков «способность/неспособность части быть отторжимой» в концептуализации отношения части и целого, которые в других языках не находят грамматической маркированности, но входят в лексическое значение соответствующих единиц.
Анализируя мереологические отношения через падежное поведение в русском языке, Е.В. Рахилина поднимает вопрос о степени независимости определенных частей от целого. Как показало ее исследование, зависимые части характеризуют отношение часть-целое как актуальное («действующее»), которое кодируется родительным падежом. Если на момент речи объект изолирован от целого, то связь части и целого теряет актуальность, тогда используется конструкция с предлогом от — X от У: ср. ножка стола, ножка от стола, воротник пальто, воротник от пальто, угол стола, *угол от стола, край стола, *край от стола [10, с. 43]. Таким образом, автор предлагает считать настоящей частью ту часть, которая находится в пределах целого. Если же часть отторжена от объекта, то, согласно автору, она уже не есть часть целого. С этим утверждением мы согласиться не можем, поскольку считаем, что и отторженность, и неотторженность в равной степени являются признаками части. Мнение Е.В. Рахилиной о «настоящей части» сводится к схеме X у У, которой соответствует схема X имеет У (Лав-ге1а1;юп), по П. Гриффитс [14]. Оба исследователя указывают на невозможность актуализации отношения часть-целое через эти схемы с вещественными существительными в силу специфики их физических свойств. Комментируя примеры ломоть хлеба и осколок зеркала и их невозможность употребления в конструкциях с предлогом у (*ломоть у хлеба, *осколок у зеркала), Рахилина относит ломоть и оско-
лок к ненастоящим частям [10, с. 52]. Данное явление подробно рассматривается А. Крузом на примере английского языка. Исследователь предлагает взять за основу не отношение part-whole (часть-целое), а отношение portion-whole (порция-целое). Тогда английские слова part (часть) и piece («кусок») будут для порции гипонимами. В этом случае проще объяснить природу part и piece: первое означает такую часть, которая обладает относительной степенью свободы и может быть заменена на аналогичную (части машин, части человеческого тела), в то время как второе не может претендовать на существование до тех пор, пока целое, от которого они отделяются, не разрушено [15, с. 151-152]. По своей семантике слову piece в большинстве случаев эквивалентным можно считать слово кусок. Денотатом куска является объект, границы которого всякий раз произвольны. Ю.Д. Апресян относит часть и кусок к неточным синонимам. Части обозначают однородные доли предмета, каждая из которых отвечает естественной особенности формы или строения, и допускают сложить из них целое, что невозможно в случае с кусками [16, с. 70]. Поднятая мереологами проблема «части и куска» пока не нашла однозначного решения и требует дальнейшего исследования.
Рассмотренный вопрос о дискретизации недискретных денотатов вещественных существительных решается нами аналитически. В отличие от возможных словообразовательных средств (слезинка, ворсинка, кровинка, льдинка, хлебец, мармеладец), отражающих только идею «штучности», сочетание имен веществ согласно
конструкции ^ртитив + вещество (род. п.) обладает наибольшим потенциалом отразить широту представле-
ния о партитивности вещества: капля / лужица / пятно / глоток / полныш рот / ложка / пригоршня / чашка / стакан / кружка / черпак / ведро / струйка / струя / ручеек воды. Наши наблюдения показали, что в лексическом значении некоторых партитивов заложена информация о более конкретном количестве — это вся партитивная группа «контейнеры» (чашка, стакан, бутылка, кувшин, т.п.), а также, например, такие партитивы, как капля, щепоть, горсть, охапка, пучок. Эти слова образуют своеобразную группу партитивов с названием «специфические меры».
Представление о части и целом имеет свою специфику в человеческом сознании и, соответственно, имеет своеобразное выражение в языке. Эти понятия применимы к широкому кругу как предметных денотатов, так и абстрактных явлений, а богатый языковой материал партитивной лексики позволяет изучить проявление мереологических отношений и на лексическом материале с именами веществ. Вычленение порций вещества и наделение их именами свидетельствуют о применимости категории партитивности к сущностям, считающимся недискретными. Как показывают исследования лингвистов, они концептуализируются и как непрерывные, и как дискретные. Для более точного описания семантики ‘часть’, мы выделили два подтипа отношения часть-целое: «часть вне целого» и «часть в целом». Изучение категории партитивности посредством партитивной лексики и других способов вербализации семантики «часть вне целого» и «часть в целом» поможет дать более глубокое описание ее в универсальном плане и конкретноязыковом преломлении.
Библиографический список
1. Ажеж, К. Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки: Пер. с фр. М.: Едиториал УРСС, 2003.
2. Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Том 1. Москва, «Мысль». 1976.
3. Kleiber, Georges. La s еmantique du prototype. Catеgories et sens lexical. Linguistique Nouvelle. Presses Universitaites de France, Paris, 1990.
4. Потебня, А.А. Символ и миф в народной культуре / Сост., подг. текстов, ст. и коммент. А.А. Топоркова. — М.: Лабиринт, 2000.
5. Барабанщиков В. А. Восприятие и событие. — СПб.: Алетейя, 2002.
6. Herskovits, Annette. Language and spatial cognition: an interdisciplinary study of the prepositions in English. — (Studies in natural language processing). Cambridge University Press, 1986.
7. Ляшевская, О.Н. Семантика русского числа. — М.: Языки славянской культуры, 2004.
8. Талми, Л. Отношение грамматики к познанию // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. — 1999. — № 4.
9. Рахилина, Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. — М.: Русские словари, 2000.
10. Roget's 21 Century Thesaurus. Edited by The Princeton Language Institute. Dell Publishing, 1992.
11. Бондарко, А.В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии. Изд. 4-е. М.: Издательство ЛКИ, 2007.
12. Супрун, А.Е. Общая характеристика семантики количественности / Теория функциональной грамматики. Качественность. Количественность. — Санкт-Петербург, «Наука», 1996.
13. Крылов, С.А. Количество как понятийная категория //Логический анализ языка. Квантитативный аспект языка / Отв. ред. Н.Д. Арутюнова. — М.: Индрик, 2005. С. 44-65.
14. Griffiths, P. An Introduction to English Semantics and Pragmatics. Edinburgh University Press, 2006.
15. Cruse, D.A. Cognitive Linguistics. Cambridge University Press, 2004.
16. Апресян Ю.Д. Избранные труды, том I. Лексическая семантика: 2-е изд., испр. доп. — М.: Школа «Языки русской культуры», Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1995.
Статья поступила в редакцию 22.02.08
