CC BY
152
УДК 82.161.1.09"1917/1992"
Хриптулова Татьяна Николаевна
кандидат филологических наук Тверской государственный университет [email protected]
КОНЦЕПТ «ДУРАК» В ПОЭЗИИ Н.И. ТРЯПКИНА
Типологические признаки образа дурака в поэзии Н.И. Тряпкина рассматриваются в соотношении с образом сказочного героя (Ивана-дурака, Емели) и как особый тип русского национального характера.
Ключевые слова: Н.И. Тряпкин, концепт, типология, образ дурака, сказочный Иван-дурак, Емеля.
Концепт «дурак» - один из ключевых концептов русской культуры. За словом «ду-. рак» - мир образов, представлений, система ценностных установок, метафор. С его помощью выделяют не столько определённую группу людей, обладающих рядом характерных признаков, сколько квалифицируют поведение любого человека в случае нарушения им различных социальных стереотипов [7, с. 171].
Образ дурака - один из традиционных русских архетипических фольклорных образов. В художественном произведении, раскрывая важные субстанциальные свойства русского характера (житейская мудрость, широта души, стремление к вольности, удали или, наоборот, лень, пьянство, «состояние неразумной пассивности»), образ делается повторяющимся, привычным, узнаваемым, попадает в зону «внимания». В связи с этим важно рассмотреть тип героя-дурака, избранного Тряпки-ным для ряда своих стихотворений.
В «Разговоре игрушечьего мастера со своими изделиями» (ночью в мастерской) (1971) лирический персонаж называет фигурки, сделанные своими руками, дурачками:
Довольно безобразничать, Подсовывать крючки! Да и кого ж вы дразните, Смешные дурачки? Из глины да из сажицы Не я ли вас лепил? Деньки над вами, кажется, И ночки проводил [13, с. 443].
В стихотворении, как и во многих других произведениях Тряпкина, сосуществование фольклорного и реалистического реализуется через подтекст, через смысловую глубину образов-символов. Ориентируясь на внешний облик фольклорного образа, на его связь с земным, поэт имеет возможность сохранить глобальность картины мира, философичность повествования за счет эффекта проступания подтекста. Так, в анализируемом примере образ дурака выполняет функцию культурной отсылки, точнее - фольклорной.
Дурак - один из самых колоритных и популярных персонажей в русских сказках, который в силу своей простоты и наивности, доброты и беззлобности выходит победителем в борьбе со злом. Его предполагаемая глупость может не проявляться, а может выражаться в «непрактичности», когда ду-
рак жертвует какими-то ценными благами ради мечты или идеала, не придает значения совершенным подвигам или не умеет доказать их авторство. Нередко в начале сказки он несчастен и обездолен (третий, младший сын, которому не достается ничего). Проявляя, как правило, настойчивость, а нередко и хитрость, дурак успешно проходит все испытания и к концу сказки вознаграждается богатством, рукой царской дочери и т. п. [9].
Самыми популярными героями-«дураками» русских народных сказок являются «дураки» по имени Иван и Емеля.
Имя собственное Иван, войдя в русский язык в церковной форме Иоанн, вошло в словарный состав русского языка, закрепилось в литературном языке, стало самостоятельным. Иван - имя русское, потому что оно прошло все ступени адаптации иноязычного слова (вошло в фонетическую и грамматическую систему русского языка; на русской почве оно послужило основой для целого ряда производных слов, отчеств и фамилий) [4, с. 56].
Какие ассоциации имя Иван вызывает в сознании русских поэтов второй половины XX века? На этот вопрос дает ответ анализ его функционирования в произведениях Н.Тряпкина, творчество которого основывается на незыблемых национальных основах русского народа, в том числе традициях именования. Имя Иван отмечается в стихах Тряпкина неоднократно: «Черная баллада» (1957), «Песню пою... » (1956), «Уж так поставлено по штату» (1966), «Притча о Ваньке-однолишнике» (1968), «Песня про Ваньку-водовоза» (1970), «Первое воспоминание» (1982). Также следует заметить, что тексты, имеющие элементы русской народной традиции, зачастую имеют реминисцентное заглавие. Заглавие уже само по себе концентрирует внимание на теме авторского текста, а реминисцент-ное заглавие сразу же ориентирует читателя на «чужой» текст. Доминантные признаки, задающие направление интерпретации, как правило, выражены в заглавии текста, например, «Песня про Ваньку-водовоза», «Притча о Ваньке-однолишнике», подключающие авторский текст к традициям сказочной прозы [5, с. 21].
Анализируемый материал позволил выделить следующие производные формы имени в стихотворениях Тряпкина: 1. Иван («Песню пою», «Первое воспоминание», «Уж так поставлено по шта-
© Хриптулова Т.Н., 2014
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2014
ту», «Черная баллада»). 2. Ваня («Черная баллада»). 3. Ванька («Притча о Ваньке-однолишнике», «Песня про Ваньку-водовоза»). 4. Ванюша («Песня про Ваньку-водовоза»). Имя Иван в указанных текстах обозначает разных людей мужского пола, приобретает коннотации как положительного («Каким я был, когда отец Иван, / Наш сельский поп святил меня в купели?» [13, с. 526]; или: «К тетке Матрене да к дяде Ивану, /Выпьем-ка с ними чайку по стакану» [12, с. 105]), так и отрицательного характера («-Ой ты, Ваня, Ваня, /Ваня, мой Иван! / Что же ты наделал?! /Мать родную утопил, / В черну прорубь опустил...» [13, с. 139]). Становится очевидной и культурная обусловленность эмоционально-оценочных суждений в отношении данного имени. Кроме того, приведенные примеры подтверждают выводы Г.В. Томахина, что любой антропоним в сфере языка и культуры воспринимается на фоне определенных ассоциаций, основанных на некоторых признаках обозначаемого им объекта [4, с. 57].
Коннотативный потенциал имени Иван поддерживается русскими народными сказками, в которых имя Иван несет не только речевую, но и «энциклопедическую» информацию. В связи с тем, что значение имени расширяется за счет актуализации образов, связанных с ним, оно может иметь несколько созначений. Так, с именем Иван в русском национальном сознании связаны, например, образы и Ивана Царевича, и Ивана - крестьянского сына, и Ивана - купеческого сына. Сказочный Иван - это всегда определенный тип героя, обладающий рядом обязательных черт. Коннотативный образ-символ ассоциируется с признаком, выступающим в качестве эталона для выражения соответствующей характеристики. Имя Иван ассоциируется также с именем Иванушка из сказки об Аленушке и ее братце Иванушке- герое, вызывающем сочувствие, со сказочным образом Иванушки-дурачка, молодого деревенского парня, сына крестьянина, всегда третьего, не желающего работать, поэтому образ Иванушки-дурачка стал олицетворением лени, нерасторопности, что накладывает отпечаток на восприятие этого имени, имеющего отрицательную коннотацию. Указанная оценка имени в народной сказке порождает соответствующую эмоциональную реакцию людей и на бытовом уровне, и в текстах художественной литературы. Показательно в этом отношении стихотворение Тряпкина «Песня про Ваньку-водовоза»:
Как собрался Ванька за водой,
Эх, собрался!
Он сперва с мамашей дорогой
Распрощался,
<...>
И поехал Ванька, засопел
По морозу,
Да и тут же с бочкой загремел
Прямо с возу!
И заплакал Ванька, зарыдал
С перепугу И к своей аварии собрал
Всю округу Прискакали девки на конях
С пересвистом И огрели Ваньку второпях
Коромыслом. А потом заставили дружка
Грызть орешки, А потом заместо лошака -
Да в дровешки. Запрягли Ванюшу, как должно -
Под дугою, -Да и к печке, с бочкой заодно, -
Дуй-горою! [13, с. 411].
Автор использует в обиходе стихотворную лексику, характерную для мира фольклорного текста: уменьшительно-ласкательные суффиксы, разговорные и просторечные элементы. Так в тексте реализуются признаки «человек из народа» и «доверчивый простак».
Из рассмотрения двух стихотворений Тряпки-на следует, что образ дурака в его творчестве неоднозначен, как неоднозначен он в фольклорной традиции. Как замечает А.А. Дуров, полисеман-тичность слова «дурак» порождает модель этого образа [3, 6]. Не случайно толковый словарь В.И. Даля дает несколько толкований этого понятия: 1. глупый человек, тупица, непонятливый, безрассудный; 2. малоумный, юродивый; 3. шут, помышляющий дурью, шутовством; 4. неразумный и самонадеянный глупец [2, с. 501]. Как считает Е.М. Мелетинский [8, с. 188], это скорее чудак, подлинный предшественник литературных чудаков, то есть фольклорный дурак дает начало развитию образов глупца, плута, шута, юродивого и т.д. с их ложным непониманием, добродушного простака с его наивным непониманием, священного безумца с его героической жаждой переустройства мира по идеальному образцу и дурака-праведника, аккумулирующего в себе черты блаженного, юродивого. Поэтому в русской классической литературе чаще всего выделяются следующие типы: дурак-недотепа, дурак-шут, дурак-простак, дурак-юродивый, «малоумный дурак» [1]. В лирике Тряпки-на представлено большинство указанных моделей этого образа.
Дурак-недотепа - фольклорный герой пословиц, поговорок, бытовых сказок. Из-за своей «глупости» он предпринимает нелепые шаги, противоречащие здравому смыслу, или поступает невпопад, несообразно обстоятельствам, как герой русской сказки; является назидательной иллюстрацией или объектом насмешки автора:
Что за нэп! Что за хлеб? Что за ВЦИК!.. Ходит Ванька - сам себе большевик. Что ни слово - то рублев на пятьсот, А сынишка - погоди!-подрастет!..
166
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2014
Ходит Ванька, да посвистывает, Да делишки всем подыскивает.
Да все колышки постругивает.
Да жену свою поругивает.
То ли год, то ли век, то ли два.
Где ты, Ванька, удала голова?
Запропал ты где-то там.Ой-ё-ёй!
Душу грешную господь упокой.
А домишко да под весь корешок
Подклевал золотой петушок.
Зашумела, зацвела трын-трава.
Ой ты, Ванька, удала голова!
А сынишка - вот с такой бородой! -
Целый день сидит за кружкой пивной [13, с. 357].
Поступки и чувства «малоумного» дурака противопоставлены естественной для человеческой природы системе ценностей и предрассудкам мира «неразумных»:
А всему тому да поможет бог. Испеки, жена, мне ржаной пирог, Да пораньше съесть тот пирог вели, Да ко всем чертям дураков пошли. Да пораньше съесть тот пирог вели, Да ко всем чертям дураков пошли. У кого-то там - только хвост трубой А у нас с тобой - городьба с резьбой. У иной межи - с перепоя спят, А у нас во ржи - за рулем сидят [13, с. 347].
Дурак-юродивый говорит и действует несообразно принятому обычаю, его поступки для окружающих скорее страшны, чем смешны:
Ой ты, Ваня, Ваня,
Ваня, мой Иван! Что же ты наделал?! Черный ветер шасть на лавку в избе, Разрыдался по чьей-то судьбе.
То ли сыч, то ли вран, Прямо в избу Иван, Прямо в женку, прямо черный наган:
- Только пикни! [13, с. 139] - пишет Тряпкин в стихотворении «Черная баллада», созданной по мотивам старинных песен. В герое стихотворения заложены потенциальные и реальные возможности эпохи, воплощены особенности национального духа. Представляя своего героя в народно-реалистическом облике, автор выявляет вечное во временном. Поскольку тип героя находится в непосредственной связи с жанром произведения (стихотворение-баллада, стихотворение-сказка, стихотворение-песня, стихотворение-притча), в тряпкинском герое следует искать как фольклорные, так и реалистические черты.
Итак, совершая «глупые» действия, «дурак» выступает против «несправедливости» и нарушения наиболее базовых для своего времени законов «божеских». Таким образом, «имя Иванушка-дурачок обладает моделирующими свойствами: оно предполагает не только значение, но и закладывает свойства носителя имени вплоть до полного рас-
крытия его истинной сущности. В структуре стихотворного текста Тряпкина он действует согласно исторически сложившейся символической формуле» [5, с. 141].
Имя Иван вошло и в названия таких растений, как иван-да марья, иван-чай, ванька-мокрый. В стихотворении Тряпкина «Завет» (1968) встречается первое из названных растений: «И чтоб земные пели полушарья /На той же спице, /И чтобы цвел цветок Иван-да Марья / В твоей петлице!» [14, с. 152].
Растение Иван-да-марья (также братки, брат-и-сестра), известное в ботанике как марьянник дубравный, название народное. «Вокруг этих названий в народе обреталось такое сказание. Жили, будто, давным-давно, брат и сестра; братца звали Иваном, сестрицу Марьюшкой. С малых лет заставила их судьба-разлучница скитаться врозь. Долго ли коротко ходили они из края в край - неизвестно. Только повстречалась раз Ивану девица красоты невиданной. Послал парень сватов к ней да и женился. А позже от людей узнал: девица и есть та самая Марьюшка - сестрица его. С горя Марья пожелтела, а Иван посинел, да так, что в траву превратились» [11, с. 57]. Фольклорные образы, включенные в стихотворение, контрастируют со сложными жизненными позициями и ситуациями, в которые попадает главный герой. Тряпкин сумел достичь глубокого лиризма в передаче душевного состояния своего лирического героя, его тяги к народному началу.
В стихотворении «За поля яровые» (1965) встречается еще один образ дурака - Емели: «Ах, Еме-ля, Емеля! / Это что ж? За кого?.. /И стою как тетеря /Перед гневом его» [13, с. 266]. Н.В. Новиков отмечает, что тип Ивана-дурака - подвижный, и круг сюжетов, в которых он выступает, довольно широк, в то время как Емеля-дурак, как сказочный тип, привязан к сюжету «По щучьему веленью» и почти не переходит в другие сказки [6, с. 93]. Емеля-дурак ленив, все время лежит на печи, в его образе проявляется специфический русский характер: пассивность, лень, надежда на «авось», на то, что все сделается само собой. Вот почему Емеля в стихотворении является символом опустевшей крестьянской России: «Сельская Россия опустела потому, что она покинута! Крестьяне ушли. (Есть для этого оправдание, как всегда, по-нашему, по-русски, звучащее беспомощно: «Пусть не так и не эдак. /Хоть и эдак и так...») [10].
Итак, в художественном мире Н.И. Тряпкина сложилось несколько основных интерпретаций заглавного героя-дурака. Анализ использования имен Иван и Емеля в стихотворениях Тряпкина позволил сделать следующий вывод: национально-культурное своеобразие имени создается и поддерживается образотворческим потенциалом, указывающим на то, что образы дураков, встречающиеся в лирике поэта, связаны с культурно-исторически-
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2014
167
ми традициями русского народа. Можно утверждать, что с точки зрения национального характера они являются свернутым диахроническим национально-культурным текстом, а совокупность ассоциаций в стихотворениях Тряпкина образовывает ассоциативное поле, которое воплощает взаимодействие языковых и экстралингвистических факторов и преломляет их через призму выработанной в обществе системы оценок во взаимодействии с индивидуальным опытом поэта.
Библиографический список
1. Авдонин В.В. Типология образа дурака в прозе В.Н. Войновича // Вестник ТГПУ (TSPU Bulletin). -2012. - № 9 (124). - С. 144-149.
2. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 1: А-З. - М.: ТЕРРА, 1995. - 800 с.
3. Дуров А.А. Трансформация традиционного образа дурака в прозе В.М. Шукшина: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Ставрополь, 1996. - 20 с.
4. Зубкова Л.И. Имя Иван в языковом сознании русских людей второй половины XX века // Русская словесность. - 2009. - № 1. - С. 56-60.
5. Кошелева И.Н. Фольклорный мир в поэзии Н. Тряпкина, Ю. Кузнецова, В. Высоцкого: Спосо-
бы реализации фольклорной цитации в стихотворном тексте: дис. ... канд. филол. наук. - Бийск, 2005. - 177 с.
6. Лутовинова Е.И. Сюжетные типы и типы героев волшебной сказки // Искусство и образование. - 2007. - № 2. - С. 91-101.
7. Маслова В.А. Введение в когнитивную лингвистику. - М.: Наука; Флинта, 2007. - 295 с.
8. Мелетинский Е.М. Герой волшебной сказки: происхождение образа. - М.: Изд. вост. лит., 1958. -264 с.
9. Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. -М.: Лабиринт, 2001. - 192 с.
10. Псурцев Д. Волшебное зеркало (очерк поэзии Николая Тряпкина). - [Электронный ресурс]. -Режим доступа: plus.gambler.ru>tavlei/lit/ poetry_3a.htm (дата обращения: 10.09.2013).
11. Стрижев А.Н. Лесные травы. - М.: Лесная промышленность, 1979 - 192 с.
12. Тряпкин Н.И. Гуси-лебеди. - М.: Московский рабочий, 1971. - 312 с.
13. Тряпкин Н.И. Избранное. - М.: Худ. лит-ра, 1984. - 560 с.
14. Тряпкин Н.И. Излуки: Стихотворения. - М.: Мол. гвардия, 1987. -159 с.
УДК 882.09
Котлов Александр Константинович
кандидат филологических наук Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
«КАРАГАНДИНСКИЕ ДЕВЯТИНЫ, ИЛИ ПОВЕСТЬ ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ» ОЛЕГА ПАВЛОВА: МЕТАФИЗИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОСТРАНСТВА
(Статья первая)
В статье рассматриваются некоторые особенности художественно-метафизического пространства повести «Карагандинские девятины» О. Павлова (2001).
Ключевые слова: О. Павлов, «Карагандинские девятины, или Повесть последних дней», заголовочный комплекс, образ, символ, хронотоп, художественная метафизика, экзистенциальные и онтологические мотивы.
«Карагандинские девятины, или Повесть последних дней» современного прозаика Олега Олеговича Павлова были впервые напечатаны в журнале «Октябрь» (2001). Затем в том же году повесть (тогдашнее авторское жанровое определение) стала последней частью трилогии «Повести последних дней» вместе с «Казённой сказкой» (1994) и «Делом Матюшина» (1997) [16]. Недавно же произведение вышло отдельной книгой с пометой «роман» (2013) [15].
В статье мы попытаемся охарактеризовать некоторые черты художественной метафизики данной книги Павлова, исходя из анализа заголовочного комплекса произведения и его основных образов-символов.
Противоречивости критических оценок, всегда отличавшей рецензии на произведения Павлова, не избегла и «Повесть». По выходе книги и номина-
ции ее на премию «Национальный бестселлер» (2002) «прогремели» статьи с многозначительными названиями: «Манихейский вариант» К. Ан-кудинова [1] и «"Баланда" о солдате» Н. Переясло-ва [цит. по: 14]. А Д. Быков безапелляционно скажет, что «роман Павлова "Карагандинские девятины" довольно плох» [3].
Однако даже отнюдь не поклонники таланта писателя должны были признать, что «Карагандинские девятины» - одно из самых заметных явлений литературной жизни 2000-х годов (и их инвективы в адрес писателя - тому доказательство). Свидетельство тому же - присуждение повести Буке-ровской премии (2002), а позднее и включение ее (причем это было единственное произведение, уже получавшее премию, все остальные книги входили в «короткий список») в шорт-лист «Букера десятилетия» (2011), где, помимо Павлова, было всего
168
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2014
© Котлов А.К., 2014
