CC BY
292
УДК 821.161.5
DOI 10.25513/2413-6182.2018.4.222-232
КОММУНИКАТИВНЫЕ ЧЕРТЫ ТРИКСТЕРА В ФОЛЬКЛОРНЫХ ОБРАЗАХ ГЕРОЯ-ДУРАКА
Л.А. Петрова1, А.А. Лиходедова2
1 Крымский инженерно-педагогический университет (Симферополь, Россия) 2 Средняя общеобразовательная школа № 6 (Сосновый Бор, Россия)
Аннотация: Фольклорный образ героя-дурака рассматривается как синтез коммуникативных свойств Трикстера - одного из наиболее значимых литературных архетипов. Признается, что его образ универсален, так как сочетает в себе абсолютно разные черты характера и поведения. Ставится цель определения особенностей реализации коммуникативных черт Трикстера в сказочном образе героя-дурака. Исследование проводится на материале русских, украинских и белорусских сказок. Доказывается, что связь образа дурака с архетипом Трикстера проявляется, в частности, в том, что они оба реагируют на происходящие извне процессы, но явления реального мира кажутся им обратными, перевернутыми и ненормальными, черты характера героя-дурака могут варьироваться в зависимости от цели повествования сказки (поучение, развлечение, насмешка), порой противореча друг другу. Анализ сказок показывает, что персонаж-дурак является мифологизированным героем славянских сказок, образ которого является собирательным, а некоторые черты характера (трюкачество, аморальность, оборотничество) сближают его с Трикстером.
Ключевые слова: архетип, фольклорный образ, славянские сказки, персонаж, коммуникативный тип.
Для цитирования:
Петрова Л.А., Лиходедова А.А. Коммуникативные черты трикстера в фольклорных образах героя-дурака // Коммуникативные исследования. 2018. № 4 (18). С. 222-232. DOI: 10.25513/2413-6182.2018.4.222-232.
Сведения об авторах:
1 Петрова Луиза Александровна, профессор, доктор филологических наук, заведующая кафедрой русской филологии
2 Лиходедова Анастасия Андреевна, учитель русского языка и литературы Контактная информация:
1 Почтовый адрес: 295015, Россия, Симферополь, Учебный пер., 8
2 Почтовый адрес: 188544, Россия, Ленинградская область, Сосновый Бор,
ул. Молодежная, 31
© Л.А. Петрова, А.А. Лиходедова, 2018
1 E-mail: [email protected]
2 E-mail: [email protected] Дата поступления статьи: 24.05.2018
Постановка проблемы
К.Г. Юнг утверждал, что существуют психические структуры (архетипы], присутствующие в каждом из нас. Он имел в виду, что так же, как гены определяют наше физиологическое развитие, так архетипы определяют характер нашего психологического развития. Ученый рассматривал Трикстера как архетип, который воплощал в себе антисоциальные, инфантильные и неприемлемые аспекты «я» [Юнг 2015]. Следуя теории Юнга, J. Beebe выделил восемь архетипов. В основе его классификации лежит принцип оппозиции сознания и бессознательного: то, что осознается человеком, в бессознательном имеет свою противоположность [Beebe 2005].
Слово trickster (англ. «обманщик»] означает героя, который обладает множеством отрицательных черт, а действия не всегда понятны или приемлемы для окружающих. Он появляется для создания новых устоев, правил, традиций, но вынужден разрушить при этом старые, внося элементы хаоса в привычный ход жизни. Именно поэтому Трикстер считается фундаментальной силой, не подчиняющейся никому [Топоров 1995: 159; Hynes, Doty 1993]. Результат его действий не всегда очевиден и для него самого. Хитрость - его отличительная черта, но он может попасть впросак, если созданная им иллюзия будет недостаточно убедительной.
Образ Трикстера впервые рассмотрел П. Радин в монографии 1956 г., посвященной анализу первобытной мифологии индейцев. По мнению ученого, иррациональное поведение Трикстера является возможностью выхода низменных страстей, не допустимых моральными устоями племени и строя. «Этими безрассудными выходками Трикстер ломает имеющиеся традиции и начинает новые» [Радин 1999: 256]. Е.М. Мелетинский считает, что культурный герой (с чертами первопредка и демиурга] и его комический дублер (Трикстер] являются центральными образами архаического и первобытного фольклора. Это объясняется тем, что они предшествуют отчетливому различию религиозных и поэтических сюжетов и образов [Мелетинский 2000: 46].
Интересным исследованием феномена Трикстера является работа Ю. Чернявской [Чернявская 2014]. Исследователь считает, что основная функция Трикстера - быть точкой совмещения несовместимого, которая порождает новое. Происходит это за счет конфликтности, являющейся сердцевиной самого этого существа. Во всех своих образах-проявлениях Трикстер утрированно внутренне конфликтен. Это говорит о двойственном начале Трикстера, о наличии у него мужских и женских черт. Такая характеристика имманентно присуща карнавальной логике, поскольку начало свое карнавал берет от древних верований и культов в честь богов,
которым присуща отмеченная Ф. Зелинским «неистовость и дикость» [Зелинский 2010: 99].
Архетипические черты трикстера проявляются и в современном мире, особенно при смене социально-культурных эпох и мировоззренческих парадигм [Гаврилов 2006]. По замечанию Р. Кулешова, «несмотря на достаточно долгий срок бытования в научной литературе трикстерской проблематики, вряд ли можно говорить о том, что этот термин четко обозначен как исследовательская дефиниция» [Кулешов 2007: 195]. Главное отличие архетипической номинации ученые видят в том, что «в условиях постметафизической культуры он получает возможность свободно жить и действовать, причем как в поле мифа, так и за его пределами, переходя в статус культурного героя» [Березовская 2011: 99].
Цель статьи - определить особенности реализации коммуникативных черт Трикстера в сказочном образе героя-дурака.
Для достижения поставленной цели следует решить следующие задачи:
- выявить общие черты поведения персонажа-дурака в славянских сказках;
- представить характеристику коммуникативных действий персонажа-дурака как проявление архетипических черт Трикстера.
Результаты исследования
В славянских сказках образ дурака интерпретируется по-разному. Есть различия между дураком прирожденным (человеком умственно отсталым] и «дураком сознательным» - юродивым. Связь с Трикстером прослеживается именно у второго. Это подтверждается тем, что «дурак сознательный» не соответствует данному миру, обладает тайными знаниями, умениями, способностью говорить с неживыми предметами и пр.
Представителями «дураков сознательных» считаются шуты и скоморохи. Скоморохи выступали обличителями недостатков и крестьян, и их угнетателей, придавая своим насмешкам форму песни, сказки, рассказа, небылицы, не боясь понести за это наказание. С дурака ведь спрос небольшой. При этом целью смеховых сценок было привлечение внимания общества к современным проблемам, призыв к гуманности. Почти все славянские сказки включают в себя данную смеховую традицию. Говоря о неправильных поступках Ивана-дурака, они намекают на преднамеренность его действий и желание таким образом высмеять окружающих: и поехал на болото, утопил лошадь в болоте, отрезал у ней хвост и воткнул в тину... шут ухватился за один конец хвоста, а поп за другой; тянут в разные стороны... взял да и выпустил хвост из рук - поп так и ударился оземь (Фомка-шут], Схватился поп трепака откалывать;уж он плясал-плясал, весь-то ободрался, искололся (Райская дудка]. Д.С. Лихачев связывал существо смеха с раздвоением: «Смех делит мир надвое, создает бесконечное количество двойников, создает смеховую "тень" действительности, раскалывает эту действительность» [Лихачев 1997: 369].
Среди сказочных героев и персонажей, эксплицирующих архетип Трикстера, можно выделить Емелю, чёрта, Бабу Ягу, Святогора, Змея Го-рыныча, Волха Всеславьевича, но наиболее интересным является образ Ивана-дурака.
Иван - один из самых популярных героев русских, украинских и белорусских сказок. Как правило, он имеет низкий социальный статус, в семье является третьим сыном, жены и собственного имущества не имеет. Его часто пытаются обвести вокруг пальца более смышленые братья, считая глупым и наивным.
Образ Ивана-дурака может трансформироваться в других героев сказок, обладающих аналогичными чертами, но носящих другое имя. Так, в сказке «Фомка-шут» заглавный герой является явным примером образа дурака, но имеет иное имя, что можно объяснить тем, что для различных регионов Древней Руси привычны были свои имена и прозвища. Таким образом, с уверенностью можно сказать, что образ дурака прослеживается во многих славянских сказках.
Дурак в семье - последний сын (чаще всего третий], а про таких говорилось, что они обладают даром знахаря, лекаря, способны противостоять силе колдунов и ведьм. По словам Е.Е. Левкиевской, «знаково отмечены первый и последний ребенок в семье, которые, как правило, обладают знахарскими способностями» [Левкиевская 2001: 103].
Не случайно и то, что дурак - третий сын в семье, так как три - число священное и сакральное, символизирующее три стороны бытия в мифологическом миропонимании.
Иван-дурак - единственный из братьев, который в сказке выступает как субъект говорения. Он загадывает и отгадывает загадки, умеет играть на различных музыкальных инструментах, поет и сочиняет стишки, шутки и прибаутки.
Сложно определить, является ли герой сказок положительным или отрицательным героем, так как данный образ интерпретируется по-разному. В зависимости от цели повествования сказки (поучение, развлечение, насмешка] черты характера Ивана могут варьироваться, порой противореча друг другу, что сближает этот образ с архетипом Трикстера.
Иван-дурак воплощает в себе особую сказочную стратегию, опираясь не на практические знания и разум, а на поиск собственных решений. С точки зрения обычного человека его действия алогичны, а порой и аморальны. В сказке «Свинка золотая щетинка, утка золотые перышки, золоторогий олень и золотогривый конь» Иван сел на нее (лошадь] верхом, к лошадиной голове задом, к лошадиному заду передом, взял хвост в зубы, погоняет ладонями по бёдрам... подошёл наперёд, снял крышку (гроба) и плюнул ему в лицо... тихонько подкрался, за гриву поймался и сел задом наперёд.
Сюжет неправильной езды на лошади в целом свидетельствует об инаковости Ивана. Такая езда свидетельствует не только об алогичности
героя, но и о его скоморошьей натуре, ведь данное действие носит намеренный смеховой характер. Дурак садится на лошадь неправильно, несколько раз промахивается мимо седла и это уже смешно для обычного человека, так как свидетельствует о несерьезности его намерений, желании сыграть шутку.
Инаковость Ивана проявляется не только в том, как он ездит на лошади. Пребывая в себе, в своем ином мире, он общается с объектами неодушевленного мира как с живыми существами. Например, в сказке «Иванушка-дурачок» главный герой видит обгорелые пни и жалеет их: Эх, -думает, - ребята-то без шапок; ведь озябнут, сердечные! Взял понадевал на них горшки да корчаги... С дразнящими его ложкой и пивом он ругается, беседует со своей шапкой, стол у него должен сам дойти домой. Для любого нормального человека это ненормально, но у дурака своя правда и его поступки оправданы достижением собственной цели. В данной сказке такие действия не приносят положительного результата. Однако следует отметить, что данная линия поведения Ивана-дурака в конечном счете непременно приведет его к успеху.
Говоря о нестандартном поведении Ивана-дурака, невозможно не упомянуть его танец на похоронах и слезы на свадьбе: Вышел на улицу, взял балалайку. По улице несут покойника, а он поигрывает и поплясывает... Бог помочь! Носить бы вам не сносить... (Иван-дурак]. Это аморальное поведение может свидетельствовать лишь о том, что Иван-дурак является представителем антимира, где всё представляется перевернутым. Он пытается разделить с людьми их горе и радость, но остается непонятым. Изображение пляски дурня присутствует во многих славянских сказках и берет свое начало еще в дохристианском периоде. Экстатические пляски были характерны для богослужений, жертвоприношений и использовались для связи с духами и богами. С принятием христианства такие пляски претерпели изменения, но остались в виде пляски ряженых: их внешний вид, поступки, функции - всё свидетельствует о некоем ритуале обхода деревни с целью ее защиты на последующий год. В повседневной культуре носителями данной традиции являлись дурни или скоморохи, которые могли плясать не только с мотивацией (на праздниках, похоронах, в церкви], но и просто так. Поздняя христианская традиция связывает танцы и любое веселье с происками нечисти, что нашло свое отражение в поздних сказочных сюжетах славян.
На примере произведения «Ночные сказки» прослеживается готовность Ивана-дурака (по данным Р. Кулешовым определению, мифологемы трикстер [Кулешов 2008]] не только сразиться с нежитью в танце, но и переплясать ее. Безымянный солдат, одно из воплощений дурака, в полночь танцует с чертями в занятом ими доме: А солдат страшный плясун был. Взад пятки идёт в зало. Черти говорят: «Ох, солдатик, какое колено выкидывает!..», заиграла музыка, стали танцевать; до тех пор танцевали, пока башмаки изорвали.
Идя на поле сторожить репу, дурак зачем-то танцует: Вышел Ванька, давай плясать, до полуночи плясал, потом лёг (Как дурак репу охранял]. После неистовой пляски Ивана на поле появляется чёрт, которого герой умудряется поймать. Из этого следует, что именно пляска помогла Ивану не только увидеть чёрта, но и совладать с ним.
Дурак с помощью чудо-дудочки не только пересиливает нечисть, но и восстанавливает социальную справедливость, заставляя своих «работодателей» (попа, пана, кочмаря] при помощи выматывающей пляски выполнять нарушаемый ими договор: Кинув господар ключi своему слузi i далi танцюе... Взяв грошей скльки належалося за десять ротв служби, i пшов (Поп и дурак].
Во время совершения одного из множества своих обманов с мнимыми волшебными предметами Иван-дурак устраивает нечто наподобие ритуального танца: А Иван-дурак поставил на лёд чугунок с кипящей водой - он на льду и кипит, а сам вокруг чугунка скачет (Ивашка-дурашка].
Особенно следует отметить пляску дурака возле огня: Идёт, а у мужика овин горит, а он давай плясать да веселиться (Дурень Ненило и жена Ненилушка), Идёт, а дом горит, заливают, бегут. Он пришёл, шапку на одно ушко, наплясывает да наигрывает (Набитой дурак]. В данном примере прослеживается связь с древней традицией пляски вокруг жертвенного огня. Дурак не только сам танцует, но и может принуждать к пляске до упаду других людей и даже животных. Чаще всего он использует некий волшебный предмет для этих целей, например, скрипку или сопелку: У Иванушки была скрипка: как заиграет - всё танцует (Чёртова скрипка].
Чудесный инструмент Иван-дурак может получить различными способами. Известны сказки, в которых для получения волшебного предмета дурак приносит жертву высшим силам: Вот батрак купил себе два пуда ладану, вышел на луг, зажёг его и начал Богу молиться... Не успел он выговорить, вдруг дудка летит с неба (Батрак].
Иногда получение магического предмета похоже на ритуал, в ходе которого от дурака требуют дополнительных уступок: Ну, да так и быть: бери себе гусли, только отдай мне то, что тебе дома дороже всего (Гусли-самогуды]. Иван соглашается, возвращается домой и видит своего отца умершим. Таким образом, за диковинку он рассчитался человеческой жизнью.
Есть группа сказок, в которых дурак меняет волшебный предмет не на чужую человеческую жизнь, а на жизнь самого чёрта, которого герой сумел поймать: Дудку еще дам... как свистнешь, всё плясать будет (Дудочка].
Часто дурак пускает в ход свои уловки и обман, чтобы заполучить необходимый предмет. Например, дурак сообщает чертям, что плетет веревку, дабы их всех перевешать; те готовы отдать диковинную скрипку, лишь бы избежать смерти: На тт скрипц як заграеш, то все буде танцю-вати: чи чоловк, чи худоба (Волшебная скрипка].
Иногда инструмент у дурака просто есть, а откуда он взялся - неизвестно: А у Иванушки была скрипка: как заиграет - всё танцует (Волшебная скрипка]; пастушоночек взял дудочку да заиграл (Дудочка]. Можно предположить, что волшебный инструмент появляется в жизни персонажа не эпизодически, а становится непременным его атрибутом.
Волшебный инструмент помогает персонажу во многих ситуациях, но и служит для развлечения героя. Он прихватывает его, когда идет караулить отцовское поле, чтобы поймать разорителя посевов: На третью ночь собирается Иван-дурак. Забират сито гороху, наладил балалайку (Иван-крестьянский сын и чудо-юдо].
Таким образом, Иван-дурак является поэтом и музыкантом; в сказках подчеркивается его умение играть на музыкальных инструментах, любовь к танцу. Данная черта характеризует героя славянских сказок как представителя архетипа Трикстера и позволяет говорить нам об архети-пичности образа дурака.
Одной из отличительных черт Ивана-дурака является пьянство, что нашло отражение в украинской пословице: Дурень шчим ся не журить: горшку п'е i люльку курить. Свидетельств о его запойном пьянстве более, чем достаточно: ...а меньшой сын Иван завсегда ходил по кабакам, по трактирам (Соль], Фомка за окном похохатывает, сладку водочку по-пиват (Фомка-шут], а у самого колошишки на босу ногу... карманы вывернуты, под левым глазом синяк (Сумка волшебника].
Любопытно обыграна тема хмеля в сказке про Емелю-дурака. Царь посылает своих слуг за возмутителем спокойствия. Дурак не желает отвечать за содеянное, поэтому решает схитрить: ...а Емеля хитрый был. Взял, их пьяными напоил, и отправил. Но царь оказался хитрее него: На второй день других посылает. Те пришли пьяные ужо, поить не надо (Емеля-ду-рак]. В поведении Емели прослеживается хитрость и смекалистость Трикстера - он одолевает неприятеля хмелем, но всё же терпит поражение.
В сказке «Про Перфила» дурень, раздобыв небольшое количество денег, отправляется по кабакам, оставляя определенную сумму трактирщику в счет будущих попоек, после чего приходит в трактир в компании, которую впоследствии благополучно обводит вокруг пальца и выгодно продает свою старую шапку: и потребовал на десять рублей водки и закуски. хлопнул шапчонкой по столу... «Ну что, в расчете, господин хозяин?» (В расчете].
Хмельное фигурирует и в сказке «Простачок изгоняет домового». Подсмотрев, как хозяйка в хате гуляет с любовником, дурень приходит вслед за вернувшимся домой мужем. Увидев скудное угощение, он сообщает хозяину, что его вещая птица (филин] чует в доме присутствие вина: Да ну ее! Всё свое плетет! Будто в подставце фляжка водки есть!
Дурак не только сам является пьяницей, но и потчует других: бражников в кабаке, солдат, чужеземных красавиц, враждебных ему персона-
жей. В сказке «Соль» Иван в своих странствиях встречает великана, который не только помог ему выполнить задание, но и вернул домой. Единственное, о чем попросил великан, - никому о нем не говорить. Но не тут то было. На свадебном пиру, слушая, как хвастаются подвыпившие гости, дурень решил от них не отставать: А Иван сидел, сидел да спьяна и сам похвастался. Рассерженный великан желает отомстить, но Иван ловко его обманывает, попутно спаивая. В этом фрагменте мы видим не только пьянство и разгульную жизнь Ивана-дурака, но и одоление противника при помощи хмеля и смекалки.
Одной из наиболее сохранившихся особенностей архетипа Триксте-ра в образе Дурака является его связь с сакральным, мистические знания. В некоторых сказках носителем тайных знаний является не сам герой, а другие мифические персонажи (Волк, Конёк-горбунок, Баба-Яга и т. д.]. Они указывают Дураку грань между миром реальным и ирреальным, помогают ему преодолеть ее и остаться в живых, а иногда и одаривают его магическими предметами. Некоторые из персонажей даже сопровождают героя, помогая справиться с возложенными на него задачами.
Не все герои - проводники в мир иной доброжелательны к Ивану-Дураку, некоторые желают его смерти. Так, в сказке «Иван-дурак и Яга-баба» старая ведьма приказывает дочерям зажарить пленника в печи. Одержать верх над Ягой Ивану удается только хитростью: каждый раз вместо себя он подает на стол очередную из дочерей. Говорить о мудрости героя здесь не приходится, ведь его действия свидетельствуют скорее о проявлении смекалки, чем об обладании тайными знаниями.
Переход Ивана в мир иной посредством печи встречается редко. Гораздо чаще описывается его купание в кипятке, после чего он преображается: бросился в кипучее молоко, плавает в котле, купается - ничего ему не делается... выскочил из котла - и сделался таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером описать... (Жар-птица и Василиса-царевна]. Купание в кипятке и запекание в печи схожи в преодолении смертельно высоких температур.
Для проведения колдовского действия (перехода в иной мир] наиболее привычным является изображение пожирания героя чудовищем. Стоит дураку пересилить свой страх и войти в живые врата, как сразу же случается перерождение. Иногда чудовище (либо его голова] возникают из ниоткуда: Вдруг видит: из погреба лошадиная вылезла голова. И говорит она Ивану: «Полезай-ка ко мне в правое ухо, а вылезешь из левого». Так Иван и сделал. Залезал он дураком, а вылез добрым молодцем, писаным красавцем (Сивка-бурка]. В других случаях герою помогает конь: В левое ушко залез, в правое вылез - и зрел бы, глядел бы... С очей не спускал экова молодца! (Сивка-бурка]. Разумеется, нельзя не заметить, что такая голова или чудовищная пасть являются ничем иным, как входом в ад. Интересен тот факт, что Ивану-дураку удается не только побывать по ту сторону
жизни, но и возвратиться. Отчасти это объясняется безгрешностью его души, ведь дурак не может намеренно творить зло. Его намерения и помыслы чисты, а следовательно, его не за что удерживать в аду. Как отмечал А. Синявский, «русский сказочный дурак - это ведь не просто выражение каких-то типичных свойств русского народа, но явление куда более сложное и многостороннее» [Синявский 2001: 18]. Заключение
Проведенное исследование показало очевидную связь образа героя-дурака с архетипом Трикстера. Они оба реагируют на происходящие извне процессы, но явления реального мира кажутся им обратными, перевернутыми и ненормальными.
В герое-дураке воплотилась и социальная характеристика Трикстера. Будучи создан народной фантазией, он представляет народ. Фольклорный персонаж мечтает о материальном благополучии, стремится найти способы облегчить свою жизнь. Но в фантастических событиях сказалась подсознательная мудрость простого человека, объективно оценивающего противоречивость реального мира.
Список литературы
Березовская С. С. Трикстер в контексте современной культуры // Дефиниции культуры: сб. тр. участников Всерос. семинара молодых ученых (Томск, 2728 октября 2010 г.). Томск, 2011. Вып. IX. С. 173-178. Гаврилов Д.А. Лицедей в евроазиатском фольклоре. М.: Социально-политическая мысль, 2006 239 с.
Зелинский Ф.Ф. История античных религий. Ростов н/Д.: Феникс, 2010. 478 с. Кулешов Р.Н. Трикстер: топос маргинальное™ и выход за пределы // Грани: наук.-
теорет. i громад.-полгг. альм. 2008. № 2(58). С. 67-72. Кулешов Р.Н. Феномен трикстера: исследовательские подходы и теоретические контексты анализа мифологемы трикстериады // Вюник Харшвського нацюнального ушверситету iменi В.Н. Каразша. Серiя «Теорiя культури i фiлософiя науки». 2007. Вип. 33. № 791. С. 189-196. Левкиевская Е.Е. Мифы русского народа. М.: Астрель, 2001. 528 с. Лихачев Д. С. Смех как мировоззрение // Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. СПб.: Алетейя, 1997. С. 343-403. Мелетинский Е.М. От мифа к литературе. М.: РГГУ, 2000. 167 с. Радин П. Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев с комментариями К.Г. Юнга и К.К. Кереньи. СПб.: Евразия, 1999. 288 с. Синявский А. С. Иван-Дурак: очерк русской народной веры. М.: Аграф, 2001. 464 с. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: исследования в области мифопоэтиче-
ского: избранное. М.: Прогресс: Культура, 1995. 621 с. Чернявская Ю.В. Трикстер, или Путешествие в Хаос // Человек. 2014. № 3. С. 37-52. Юнг К.Г. Архетип и символ. М.: Канон, 2015. 336 с.
Beebe J. Evolving the Eight-Function Model // TypeFace. 2005. Vol. 16, iss. 2. Р. 8-11.
Hynes W.J., Doty W.J. Mythical Trickster Figures. Contours, Contexts, and Criticism. Tuscaloosa; London: The University of Alabama Press, 1993. 89 p.
References
Berezovskaya, S.S. (2011), Trikster v kontekste sovremennoi kul'tury [The Trickster in the context of modern culture]. Definitsii kul'tury [Definitions of culture], Proceedings of All-Russian seminar for young scientists (Tomsk, October 27-28, 2010), Iss. 9, pp. 173-178. (in Russian) Beebe, J. (2005), Evolving the Eight-Function Model. TypeFace, Vol. 16, Iss. 2, pp. 8-11. Chernyavskaya, Yu.V. (2014), Trikster, ili Puteshestvie v Khaos [The Trickster, or
Journey to Chaos]. Chelovek [The Person], No. 3. (in Russian) Gavrilov, D.A. (2006), Litsedei v evroaziatskom folklore [Trickster in Euro-Asian folklore], Moscow, Sotsial'no-politicheskaya mysl' Publ., 239 p. (in Russian) Hynes, W.J., Doty, W.J. (1993), Mythical Trickster Figures. Contours, Contexts, and
Criticism, Tuscaloosa and London, The University of Alabama Press, 89 p. Kuleshov, R.N. (2008), Trikster: topos marginal'nosti i vykhod za predely [The Trickster: marginal topos and breaking the limits], Grani, Almanac, No. 2 (58), pp. 67-72. (in Russian)
Kuleshov, R.N. (2007), Fenomen trikstera: issledovatel'skie podkhody i teoreticheskie konteksty analiza mifologemy triksteriady [The phenomenon of the trickster: research approaches and theoretical contexts of the analysis of the tricksters my-thologeme]. Visnik Kharkivs'kogo natsional'nogo universitetu imeni V.N. Kara-zina. Seriya: Teoriya kul'turi i filosofya nauki, Vol. 33, No. 791, pp. 189-196 (in Russian)
Levkievskaya, E.E. (2001), Mify russkogo naroda [Myths of the Russian people], Moscow, Astrel Publ., 528 p. (in Russian) Likhachev, D.S. (1997), Smekh kak mirovozzrenie [Laughter as a world view]. Likha-chev, D.S. Istoricheskaya poetika russkoi literatury. Smekh kak mirovozzrenie i drugie raboty [Historical poetics of Russian literature. Laughter as a world view and other works], St. Petersburg, Aleteiya Publ., pp. 343-403. (in Russian) Meletinskii, E.M. (2000), Ot mifa k literature [From myth to literature], Moscow,
RGGU Publ., 167 p. (in Russian) Radin, P. (1999), Trikster [The Trickster], A study of the myths of North American Indians with commentaries by K.G. Jung and K.K. Kerenyi, St. Petersburg, Evraziya Publ., 288 p. (in Russian) Sinyavskii, A.S. (2001) Ivan-Durak: ocherk russkoi narodnoi very [Ivan the Fool: an
essay on the Russian people's faith], Moscow, Agraf Publ., 464 p. (in Russian) Toporov, V.N. (1995), Mif. Ritual. Simvol. Obraz: Issledovaniya v oblasti mifopoetiche-skogo [Myth. Ritual. Symbol. Image: research in the field of mythopoetic], Selected, Moscow, Progress Publ., Kul'tura Publ., 621 p. (in Russian) Yung, K.G. (2015), Arkhetip i simvol [Archetype and symbol], Moscow, Kanon Publ., 336 p. (in Russian)
Zelinskii, F.F. (2010), Istoriya antichnykh religii [History of ancient religions], Rostov on Don, Feniks Publ., 478 p. (in Russian).
COMMUNICATIVE FEATURES OF THE TRICKSTER IN FOLKLORE IMAGES OF THE HERO THE FOOL
L.A. Petrova1, A.A. Likhodedova2
1 Crimean Engineering and Pedagogical University (Simferopol, Russia) 2 Secondary school No. 6 (Sosnovyi Bor, Russia)
Abstract: The article considers the folklore image of the Hero the Fool as a synthesis of the communicative properties of the Trickster - one of the most significant literary archetypes. It is recognized that his image is universal, because it combines completely different traits of character and behavior. The aim of the article is to determine the features of the realization of the communicative skills of the Trickster in the fairy tale image of the Hero the Fool. The research is conducted on the material of Russian, Ukrainian and Belarusian fairy tales. It is proved that the connection of the image of the fool with the Trickster archetype is manifested, in particular, in the fact that they both react to processes occurring from outside, but phenomena of the real world seem to them inversed, turned upside down and abnormal. Depending on the purpose of the narrative of the tale (teaching, entertainment, ridicule), the character traits of the Hero the Fool can vary, sometimes contradicting each other. The analysis of fairy tales shows that the character the Fool is a mythologized hero of the Slavic tales, its image is collective. Some character traits (trickery, immorality, shapeshifting) bring him closer to the Trickster.
Key words: archetype, folklore image, Slavic tales, character, communicative type. For citation:
Petrova, L.A., Likhodedova, A.A. (2018), Communicative features of the Trickster in folklore images of the Hero the Fool. Communication Studies, No. 4 (18), pp. 222-232. DOI: 10.25513/2413-6182.2018.4.222-232. (in Russian)
About the authors:
1 Petrova Luiza Aleksandrovna, Prof., Head of the Chair of Russian Philology
2 Likhodedova Anastasiya Andreevna, teacher of Russian language and literature Corresponding authors:
1 Postal address: 8, Uchebnyi per., Simferopol, 295015, Russia
2 Postal address: 31, Molodezhnaya ul., Sosnovyi Bor, Leningrad Oblast,
188544, Russia
1 E-mail: [email protected]
2 E-mail: [email protected]
Received: May 24, 2018
