CC BY
167
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 219-223
УДК 82
ТРИКСТЕР В ОДЕССКОМ ТЕКСТЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
© 2014 г. О.Ф. Ладохина
Московский городской педагогический университет [email protected]
Поступила в редакцию 26.04.2014
Рассматривается образ Остапа Бендера, героя романов И. Ильфа и Е. Петрова, как трикстера, описаны характерные черта данного персонажа.
Ключевые слова: архетип, трикстер, миф, контекст, дискурс.
Персонажи произведений писателей-одесситов отличаются неиссякаемым оптимизмом, раскрепощенностью, склонностью к авантюрам и приключениям, колоритным языком и самоиронией. Особенно ярко проявляются эти черты в образе Остапа Бендера, героя романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» И. Ильфа и Е. Петрова. Бендер репрезентует культурный архепит трикстера, человека, отличающегося поведением, нарушающим морально-этические нормы, плутовством, хитростью, способностью к трансформациям. Само слово «трикстер» («trickster») происходит от английского «trik» -трюк, хитрость, шутка, фокус, розыгрыш. Архетип трикстера попал в поле зрения культурологии из работ основоположника аналитической психологии Карла Густава Юнга, который заимствовал этот образ у антрополога Пола Ради-на, изучавшего сакральный миф о трикстере североамериканских индейцев. По мнению К.-Г. Юнга, трикстеру свойственна «любовь к коварным розыгрышам и злым выходкам, способность изменять облик. Двойственная природа - наполовину животная, наполовину божественная, подверженность всякого рода мучениям...» [1, с. 338].
К трикстерам можно отнести широкий круг литературных персонажей отечественных и зарубежных авторов, в том числе Хулио Хурени-то (И. Эренбург), Воланда (М. Булгаков), Сандро из Чегема (Ф. Искандер), Мюнхгаузена (Р. Распе), Тартарена из Тараскона (А. Доде). Но, пожалуй, особо колоритные фигуры из перечня плутов и шутников - Тиль Уленшпигель (Ш. Костер), Швейк (Я. Гашек) и Остап Бендер (И. Ильф и Е. Петров). Как они не похожи друг на друга: Уленшпигель - озорной шутник, любитель небезобидных розыгрышей и в то же время отважный борец за свободу Фландрии против испанского владычества; чешский солдат Швейк - с виду полный «идиот со справ-
кой», кладезь бесконечных житейских историй и одновременно талантливый саботажник, виртуозный хранитель собственного достоинства в противостоянии с тупой военной машиной Австро-Венгерской империи; Бендер - артистичный и изобретательный преследователь подпольных миллионеров, полностью адаптированный к законам и нравам России времен нэпа и наряду с этим имеющий серьезные разногласия с советской властью («она хочет строить социализм, а я не хочу»).
Но что же агрегирует их в единый экспрессивный образ трикстера - мифического героя уровня демиурга Ворона или скандинавского бога хитрости и обмана Локи? Видимо, уникальная способность к перевоплощению, двойственная природа, умение убеждать и обманывать. Если рассматривать этот образ в рамках культурологических терминов, важнейшая его функция - роль медиатора между различными семиотическими полями, аннигилятора границ между вымыслом и правдой.
Немаловажно, что этот архетип воплощает смеховое начало. К.-Г. Юнг видел причину «клоунского» характера трикстера в том, что в процессе самопознания человек использовал мифологического героя для оценки своих промахов и ошибок. Но изворотливость и оборот-ничество этой мифологической фигуры способствует и его победам. Трикстер, доставляя множество проблем другим и себе, по сути, неизменно оказывается триумфатором. Попадая из переплета в переплет, он остается беззаботным и бессмертным. Недаром Остап Бендер возвращается из небытия после острой бритвы Воро-бьянинова.
Мифологическая модель трикстера вызвала к жизни целую плеяду более поздних литературных и культурных типов, таких как плут, пикаро, шут, клоун, самозванец и т.д. Все они разнятся и друг от друга. И от их общего перво-
источника - трикстера как фольклорного героя, однако всех их связывает некий общий знаменатель - набор сходных качеств. По мнению литературоведа М. Липовецкого, к четырем важнейшим характеристикам этого культурного архетипа относятся:
- амбивалентность и функция медиатора, важнейший аспект здесь - внеморальность трикстера. Вместе с тем, эта внеморальность прямо вытекает из способности этого архетипа не встраиваться в какую-то одну систему ценностей, нарушать, разрушать и «непочтительно высмеивать границы между оппозициями, в том числе сакральными» [2, с. 232];
- лиминальность, т.е. пороговое состояние между двумя стадиями развития личности, «такие персонажи ни тут, ни там: они обитают в промежутке между позициями, определенными и предписанными законом, обычаем, условностями, ритуальным порядком» [2, с. 236];
- трикстер трансформирует плутовство и трансгрессии в художественный жест - особого рода перфоманс, в котором прагматика трюка редуцирована, а на первый план выдвигается художественный эффект;
- прямая или косвенная связь образа трикс-тера с сакральным контекстом, что и отличает его от банального жулика; трикстер напоминает о том, что сакральность не имеет ничего общего с добродетелью, интеллектом или достоинством: трикстер производит священное, нарушая табу, что и придает ему магическую силу, которая в свою очередь отождествляется со священным.
Остап Бендер не похож на херувима. Главный герой «Золотого теленка» беззастенчиво может лишить своих попутчиков-журналистов по литерному поезду «Москва - Восточная Магистраль» дневного обеда: «Я иду по неверному пути Паниковского, - прошептал Остап. - С этими словами он поднял курицу к себе и съел ее без хлеба и соли. Косточки он засунул под твердый холщевый валик. Он заснул счастливый под скрипение переборок, вдыхая неповторимый железнодорожный запах краски» [3, с. 252]. Не хочет иметь Великий комбинатор и моральных обязательств перед временными спутницами его кочевой жизни: «Сейчас я, кажется, холост. Еще недавно старгородский загс прислал мне извещение о том, что брак мой с гражданкой Грицацуевой расторгнут по заявлению с ее стороны и что мне присваивается добрачная фамилия О. Бендер. Что ж, придется вести добрачную жизнь. Я холост, одинок и интеллигентен. Комната, безусловно, остается за мной» [3, с. 118]. Храня свободу своей лич-
ности, Остап старается обходить любые установленные обществом ограничения, артистично имитирует как советскую, так и антисоветскую ментальность. Не прочь искатель миллионов использовать и большевистские методы прессинга и манипуляции, когда целенаправленная «работа» Бендера с сотрудниками «Геркулеса» для формирования «Папки Корейко» воспринимается ими как составная часть репрессий и «чисток» тогдашнего времени. По мнению А. Жолковского, в образе Остапа Бендера отразились, казалось бы, несовместимые дискурсы советской культуры и идеологии: «Официальный взгляд на права личности (коллектив - все, а индивид - ничто, морально подозрителен, и, скорее всего, преступен) неразрывно сплетен с западным [индивидуализмом], причем оба воспеты и осмеяны... Дело даже не в том, что, как иногда пишут, Остап - это обаятельный жулик, а в том, что он обаятельный индивидуалист, в пределе - обаятельный антисоветчик, только это обаяние подано под сильным просоветским соусом» [4, с. 48]).
Амбивалентность трикстера, его стремление непочтительно высмеивать границы между оппозициями нередко порождает и другую его функцию - неунывающего бойца против проникающего во все сферы жизни цинизма, который, как отмечает П. Слотердайк, как правило, сочетает «суровый цинизм средств с непоколебимым морализмом целей» [5, с. 216]. Оружие трикстера - смех. В отличие от циника, он не воспринимает мир в мрачных красках и не находит его абсурдным. Там, где циник ханжески проповедует незапятнанную чистоту цели, трикстер не скрывает вариативности оттенков ее декларируемой белизны, тем самым сближая «пятнистость» цели с «полосатостью» используемых для ее достижения средств. Преодолевая «зону хаоса» мироздания, нагромождения цинизма и равнодушия, трикстер, по меткому определению Ю. Чернявской, выступает «в роли комического Сталкера культурного пространства. Нарушая запреты и догмы, смехотворно ошибаясь и больно ушибаясь, трикстер ведет за собой сомневающихся и изверившихся в себе, торит дорогу новациям и озарениям» [6, с. 38]. Но, провожая страждущих в «Комнату сбывшихся надежд», трикстер, как опытный пройдоха, понимает некую эфимерность иллюзий на исправление извечных человеческих пороков.
Когда умолкнет клевета,
Замок повесив на уста,
Когда блудница храм построит,
А ростовщик сундук откроет,
Тогда-то будет Альбион До основанья потрясен, Тогда ходить мы будем с вами Вверх головами, вниз ногами! [7, с. 216].
Эта песенка шута (трикстера средневековой Британии) из шекспировского «Короля Лира» - несерьезное научное предвидение возможности рокировки «верх-низ», ввиду отсутствия притяжения Земли вдали от ее грешной поверхности, а всего лишь усмешка остроумного шалуна и тонкого ценителя человеческих слабостей.
Ирония и юмор Остапа, не отягощенного ни противостоянием с испанскими завоевателями, ни сопротивлением военной муштре Австро-Венгрии, помогают главному герою «Золотого теленка» создать «веселое силовое поле» для отражения более прозаических напастей, связанных в основном с непривлекательными чертами человеческой натуры. Такими, в частности, как стремление к дешевой популярности за счет сомнительных экспериментов в художественной сфере, предпринятых поборником «овсяной живописи» Феофаном Мухиным: «Сколько вы получите за эту картину? - застенчиво спросил Плотский. Феофан приостановил сев, критически посмотрел на свое произведение и задумчиво ответил: - Что ж! Рублей двести пятьдесят музей за нее дает. - Однако дорого. - И овес-то нынче, - сказал Мухин певуче, -не укупишь. Он дорог, овес-то! - Ну как яровой клин? - спросил Остап, просовывая голову сквозь решетку садика. - Посевкомпания, я вижу, проходит удачно. На сто процентов!» [3, с. 84-85]. Задевает Бендера и неутолимая алчность отдельного индивида, вкупе прикрываемая искусной мимикрией незаметного бухгалтера в «кожаных сандалиях, надетых по-монашески на босу ногу»: «Итак, маленький служащий запросто носит в кармане, вы, кажется, уже посчитали? Сколько там? Ого! Десять тысяч! Жалованье господина Корейко за двадцать лет беспорочной службы. Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики» [3, с. 133]. Объектом усмешки Остапа (пусть и в трудные дни после исчезновения Корейко) могут стать и неуклюжие попытки членов экипажа «Антилопы Гну» сорвать куш вне генеральной линии командора (как в эпизоде с «золотыми гирями»): «А инвентарь? За один чернильный прибор «Лицом к деревне» любое учреждение с радостью отдаст сто рублей. А пишущая машинка! А дыропробиватель, оленьи рога, столы, барьер, самовар! Все это можно продать. Наконец, в запасе у нас золотой зуб Паниковского. Он, конечно, уступает по величине гирям, но
все-таки это молекула золота, благородный металл» [3, с. 220].
Артистичные трюки Остапа Бендера - не столь серьезной тематики (патриотизм, лжепатриотизм и т.п.). Больше прикладного характера. Это или загадочные художественные жесты, рассчитанные на одного зрителя (угадайте какого?): «В три часа ночи Александра Ивановича разбудили. Пришла телеграмма. Стуча зубами от утреннего холодка, миллионер разорвал бандероль и прочел: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду» - Какая графиня?» - ошалело прошептал Корейко, стоя босиком в коридоре. Но никто не ответил. Почтальон ушел» [3, с. 97]. А через некоторое время еще: «Александра Ивановича не тревожили три дня. Он начал уже привыкать к мысли, что все случившееся нисколько его не касается, когда пришла толстая заказная бандероль. В ней содержалась книга под названием «Капиталистические акулы» с подзаголовком «Биография американских миллионеров» в другое время Корейко и сам бы купил такую занятную книжицу, но сейчас даже скривился от ужаса. Первая фраза была очеркнута синим карандашом и гласила: «Все крупные состояния нажиты самым бессчетным путем» [3, с. 98-99]. Или точно выверенные экспромты, рассчитанные на поднятие боевого духа членов экипажа «Антилопы Гну». Это - перед началом планомерной атаки на скромного служащего «Геркулеса»: «Остап молча прошел к бамбуковому столику, положил перед собой папку и крупными буквами вывел надпись: «Дело Александва Ивановича Корейко. Начато
25 июня 1930 года. Окончено.....го дня 19...г.»
Из-за плеча Бендера на папку смотрели молочные братья. - Что там внутри? - спросил любопытный Паниковский. - О! - сказал Остап. -Там внутри всё: пальмы, девушки, голубые экспрессы, синее море, белый пароход, мало поношенный смокинг, лакей-японец, собственный бильярд, платиновые зубы, целые носки, обеды на чистом животном масле и, главное, мои маленькие друзья, слава и власть, которую дают деньги» [3, с. 142]. А здесь - «живая» репродукция известного живописного полотна: «Остап крикнул на ворону, которая очень испугалась, но не улетела, побродил в раздумье на перекрестке и сказал: - Объявляю конференцию русских богатырей открытой! Налицо имеются: Илья Муромец - Остап Бендер, Добрыня Никитич - Балаганов, и Алеша Попович - всеми нами уважаемый Михаил Паниковский. - Коз-левич, пользуясь остановкой, заполз под «Антилопу» с французским ключом, а потому в состав богатырей включен не был. - Дорогой
Добрыня, - распорядился Остап, - станьте, пожалуйста, справа! Мосье Попович, займите ваше место с левой стороны! Приложите ладони ко лбам и вглядывайтесь вперед» [3, с. 235].
Сакральный контекст образа трикстера тесно связан с сознательным нарушением этим героем сложившихся религиозных, культурных норм и табу. Достается церковникам (в данном случае ксендзам) от Остапа Бендера: «Я сам склонен к обману и шантажу, говорил он, - сейчас, например, я занимаюсь выманиванием крупной суммы у одного упрямого гражданина. Но я не сопровождаю своих сомнительных действий ни песнопениями, ни ревом органа, ни глупыми заклинаниями на латинском или церковнославянском языке. И вообще я предпочитаю работать без ладана и астральных колокольчиков» [3, с. 164]. И властные структуры великий комбинатор не только не уважает, но и видит в них причины всех напастей и душевных драм, как, например, мучительных снов монархиста Хво-робьева: «Так, значит, можно надеяться? -спрашивал он, семеня за ранним гостем. - Не сомневайтесь, небрежно отвечал командор, -командор, - как только советской власти не станет, вам сразу станет как-то легче. Вот увидите!» [3, с. 80].
Вместе с тем трикстер, сознательно нарушая сакральные основания социальных и культурных норм, парадоксальным образом производит сакральное. Эта концепция вытекает из принципов символической экономии Ж. Батая. Этот французский философ считал, что сутью сакрального является состояние интимизации субъекта с миром, предполагающее освобождение от власти «вещности», под которой понимается не только зависимость от материальных объектов, но и превращение самого человека в мало похожий на одушевленный предмет. И здесь, по мнению Ж. Батая, с учетом уменьшения первоначального значения религии, на первый план выходят архаичные механизмы инти-мизации, сохраненные не только в культовых ритуалах, но и в памяти культуры. Ключевым из них является ритуал растраты, которому философ, основываясь на описанных этнографом М. Моссом ритуалах потлача (потлач - традиционная церемония дарения у северо-амери-канских индейцев), придает значение символического механизма освобождения. По мнению Ж. Батая, жертвенная растрата ценного, вырывает человека «из убожества вещей, чтобы вернуть к порядку божественного» [8, с. 51]. Парадоксально, но такая расточительная щедрость, не снижает авторитет дарящего, а, наоборот, увеличивает его. Философ считает, что «давать
означало приобретать власть. Субъект обогащается благодаря своему презрению к богатству» [8, с. 61].
Если в качестве потлача вожди североамериканских индейцев щедро раздавали соплеменникам драгоценности, меха, одеяла и лодки, главный герой «Золотого теленка» снабжал антилоповцев более прозаичными дарами, но имевшими не меньшую для них ценность. Вот фрагмент покупки экипажа в городе Лучан-ске: «Паниковский долго прыгал перед волнистым зеркалом. - Не понимаю, - сказал Остап, -чем вам не нравится костюм пожарного? Оно все-таки лучше, чем костюм короля в изгнании, который вы теперь носите. А ну, поворотись-ка, сынку! Отлично! Скажу вам прямо. Это подходит вам больше, чем запроектированные мною сюртук и шляпа» [3, с. 70-71]. А это - подарки из средств, заработанных командором на 1 -й черноморской кинофабрике: «Паниковскому была выдана небольшая сумма на кефир и обещаны золотые челюсти. Балаганову Остап купил пиджак и впридачу к нему скрипящий, как седло, кожаный бумажник. Хотя бумажник был пуст, Шура часто вынимал его и заглядывал внутрь. Козлевич получил пятьдесят рублей на закупку бензина» [3, с. 230]. После получения чемодана с миллионом склонность Остапа к широким жестам, естественно, расцвела пышным цветом: «Я считаю первейшей своей обязанностью, - сказал Бендер хвастливо, - познакомить вас с волшебным погребком. Он называется «Под луной». Полутьма, прохлада, хозяин из Тифлиса, местный оркестр, холодная водка, танцовщицы с бубнами и кимвалами. Закатимся туда на весь день. Могут же быть у врачей-общественников свои миниатюрные слабости? Я угощаю.» [3, с. 288].
Но трикстер не только и не столько генератор иррациональных смыслов. Алогичность, а порой и парадоксальность его поведения нередко способствует прорывам в культурной сфере. В статье «Культура и взрыв» Ю. Лотман приходит к выводу, что динамика культуры в немалой степени определяется взаимонеобходимостью контраста между типовой для социума модели поведения и нетипового поведения личности. Возникая как «изъян» на фоне традиционной культуры, «диковина» аномального поведения создает искрящееся напряжение между привычным и «мятежным», которое порождает знаменующий рывок новации в семиосферу. Автором такого «культурного взрыва», по мнению Ю. Лотмана, скорее всего будет сумасшедший - антипод как умного, так и дурака. Ибо его родовые черты - бесшабашность и не-
предсказуемость, на равных расстояниях отстоят как от «хитрости» умного, так и от лобового поведения «дурака». Тогда возникает вопрос: возможно ли, чтобы ум «умного» и глупость «дурака» сходились в некой общей точке? По мнению Ю. Чернявской, да. Она называет ее «точкой безумия» (или «точкой трикстера») и замечает, что «парадоксальность поведения - не постоянная, а переменная величина: потому представляется возможным говорить о ней не как о крайнем члене оппозиции, а как о точке медиации, сводящей воедино «ум» и «дурость»» [6, с. 38].
Конечно, усмешка трикстера - шута и хитрована - неизменно сильное оружие против цинизма и застоев в культурной и иных сферах бытия. Но, может, сегодня его, как алебарды и пищали, нужно с должным пиететом поместить в исторический музей - и только? Что-то подсказывает, что нет, до этого еще далеко. Где умолкла клевета? Где блудница построила храм? Какой ростовщик открыл свой сундук? А
значит до положенного хождения «вверх головами, вниз ногами» еще далеко.
Список литературы
1. Юнг К. Душа и миф: шесть архетипов. Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1996. 384 с.
2. Липовецкий М. Трикстер и «закрытое» общество // НЛО. 2009. № 100. С. 224-245.
3. Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. М.: АСТ, 2009. 330 с.
4. Жолковский А. Искусство приспособления // Жолковский А.К. Блуждающие сны. М.: Сов. писатель, 1991. С. 48-50.
5. Слотердайк П. Критика цинического разума. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2001. 584 с.
6. Чернявская Ю. Трикстер, или путешествие в Хаос // Человек. 2004. № 3. С. 37-52.
7. Шекспир В. Король Лир. СПб.: Лениздат, 1993. 301 с.
8. Батай Ж. Проклятая доля. М.: Гнозис - Логос, 2003. 208 с.
THE TRICKSTER IN ODESSA TEXT OF RUSSIAN LITERATURE
O.F. Ladohina
Considered an image of Ostap Bender, the hero of the novels written by I. Ilf and E. Petrov as a trickster. The article represents the description of the main features of this character.
Keywords: the archetype, the trickster, the myth, the context and the discourse.
References
1. Yung K. Dusha i mif: shest' arkhetipov. Kiev: Gosudarstvennaya biblioteka Ukrainy dlya yunoshestva, 1996. 384 s.
2. Lipovetskiy M. Trikster i «zakrytoe» obshchestvo // NLO. 2009. № 100. S. 224-245.
3. Il'f I., Petrov E. Zolotoy telenok. M.: AST, 2009. 330 s.
4. Zholkovskiy A. Iskusstvo prisposobleniya // Zhol-kovskiy A.K. Bluzhdayushchie sny. M.: Sov. pisatel', 1991. S. 48-50.
5. Sloterdayk P. Kritika tsinicheskogo razuma. Ekaterinburg: Izd-vo Ural. un-ta, 2001. 584 s.
6. Chernyavskaya Yu. Trikster, ili puteshestvie v Khaos // Chelovek. 2004. № 3. S. 37-52.
7. Shekspir V. Korol' Lir. SPb.: Lenizdat, 1993. 301 s.
8. Batay Zh. Proklyataya dolya. M.: Gnozis - Logos, 2003. 208 s.
