КОНСТИТУЦИОННЫЕ ЦЕННОСТИ В ПРАКТИКЕ КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВОСУДИЯ ВЕНГРИИ Текст научной статьи по специальности «Право»

Конституционные ценности в практике конституционного правосудия Венгрии

Рената Уитц, АндрАш Шайо

Конституционный суд Венгрии является относительно молодым по сравнению с другими органами конституционного правосудия в европейских станах. Однако за последнее десятилетие он зарекомендовал себя как активный защитник конституционных прав и свобод человека и гражданина. Авторы на примере решений Конституционного суда Венгрии анализируют конституционные ценности, закрепленные в Конституции Венгрии. В своем исследовании они обращают внимание читателей на конституционные ценности, прямо не зафиксированные в Конституции, выявить которые может только Конституционный суд в процессе рассмотрения конкретных дел.

В Венгрии основным источником конституционного права является писаная Конституция. С формальной точки зрения, действующая Конституция представляет собой измененную версию коммунистической Конституции (Закона XX 1949 года). Но на самом деле действующие положения Конституции — это результат полного пересмотра первоначального текста в свете компромисса, достигнутого между коммунистами-реформаторами и оппозицией в 1989 году. Изменение Конституции Венгерской Республики в 1989 году стало важным этапом перехода к демократии путем свободных выборов и рассматривалось как свидетельство принятия и закрепления европейских (западных) ценностей демократического общества. Измененная Конституция была обнародована 23 октября 1989 года старым парламентом, в составе которого преобладали коммунисты1. В тот же период времени в рамках конституционной реформы, позволившей установить демократический режим, были приняты и другие законы, согласованные на переговорах за круглым столом: о Конституционном суде, о финансировании партий, о свободе собраний и свободе объединений, о роспуске рабочей дружины (военизированного формирования, контролировавшегося коммунистами) и т. д. Более того, тот же коммунистический парламент принял основополагающие законы об избирательной системе и свободе вероисповедания еще до того, как состоялись первые свободные выборы.

Первые свободные парламентские выборы, состоявшиеся в 1990 году, привели к полной победе оппозиции. В результате были пересмотрены многие поправки 1989 года и исключены некоторые упоминания о социалистических ценностях. Но остались нетронутыми те ценности, которые были закреплены в 1989 году в результате достигнутого компромисса. В последующие годы до вступления Венгрии в Европейский Союз 1 мая 2004 года было принято еще 20 поправок. В период с 1989 по 2001 год были внесены изменения в 163 статьи, которые не затрагивали систему конституционных ценностей, но способствовали открытию новых процедурных возможностей для дальнейшей европеизации. В той мере, в какой действует система ценностей Европейского Союза, измененная Конституция предусматривает ряд механизмов для ее инкорпорирования.

Большинство положений Конституции о правах содержится в отдельной главе (глава 12), но некоторые правила, используемые в судебной практике по защите прав, закреплены в общих положениях. При разработке положений о конституционных правах разработчики Конституции опирались — и зачастую в значительной степени — на основные положения о правах Основного закона Германии, а также международно-правовые документы по правам человека. Помимо конкретных материально-правовых положений о конституционных правах Конституция также содержит общую ограничительную оговорку (абз. 2 § 8), согласно которой только закон, принятый Государственным собранием (парламентом), может ограничивать конституционные права; однако он не может ограничивать существенное содержание прав. Материально-правовые положения о правах часто включают перечень задач, которые должны быть регламентированы по отношению к конституционному праву.

Помимо положений о защите классических гражданских и политических прав Конституция включает многочисленные положения о социально-экономических правах. Например, одно из этих положений довольно смело закрепляет «право на максимально возможный уровень физического и духовного здоровья» (абз. 1 § 70^)2. В следующем параграфе Конституции провозглашается «право на социальное обеспечение» (абз. 1 § 70/Е). Сюда же относятся многие другие права, такие как право на образование (§ 67, 70/Д 70/Л), право на защиту семьи и детей (§ 14, 67), право на труд (§ 4, 70/В, абз. 2 § 70/С). Хотя некоторые положения носят декларативный характер, формулировки многих из них предусматривают гарантии осуществления прав на социальное обеспечение или, по крайней мере, могут быть соответствующим образом истолкованы.

В своей практике Конституционный суд стремился обозначить пределы действия конституционной защиты, необходимой для осуществления гражданских, политических прав и прав на социальное обеспечение. В случае с правами человека первого поколения конституционные суды часто прибегали к определению права или свободы, защищаемой от государственного вмешательства, ссылаясь на зарубежную и международную судебную практику. Однако определение пределов защиты прав в практи-

ке венгерского Конституционного суда означает больше, нежели установление границ государственного вмешательства в личную свободу. В общих положениях венгерской Конституции также предусмотрено, что «Венгерская Республика признает неприкосновенные и неотчуждаемые основополагающие права человека; их соблюдение и защита является первоочередной обязанностью государства» (абз. 1 § 8). Используя возможность, предоставленную этим положением, Конституционный суд часто разъясняет, какие меры государство обязано принимать с целью содействия реализации конституционных прав. Конституция почти не содержит указаний в отношении мер, которые должен использовать Конституционный суд при определении позитивной стороны прав (если использовать терминологию, знакомую по практике германских судов). По утверждению Конституционного суда, право давать определение конституционному праву наилучшим образом гарантируется или поддерживается в свете конституционной (и в конечном счете судебной) концепции основных прав.

Несмотря на то что в первые годы своей деятельности Конституционный суд Венгрии был признан одним из наиболее активных в области защиты прав конституционных судов бывших коммунистических стран Центральной и Восточной Европы, в обоснованиях решений Суда довольно трудно уловить риторику, основанную на ценностях. Разумеется, в некоторых решениях Конституционного суда все же упоминаются такие общие ценности, которые можно и не встретить в писаной Конституции. Но венгерские конституционные судьи равнодушны к ценностным аргументам, а Конституционный суд до сих пор с осторожностью относится к открытому использованию таких аргументов. Для лучшего понимания венгерской ситуации необходимо сразу отметить, что решениям Конституционного суда, принимаемым в порядке конституционного надзора, присущи, по меньшей мере, два основных способа ценностного обоснования. Суды, осуществляющие судебный контроль, довольно часто открыто, непосредственно и сознательно используют ценностные аргументы. Эти случаи отличаются от тех, когда исследователи выделяют ряд доводов, используемых в качестве ценностных аргументов в обосновании решения суда в конституционном деле. В данной работе будет показано, что, несмотря на то что Конституционный суд Венгрии редко говорит о конституционных ценностях открыто и последовательно, многие его решения содержат подобные аргументы, которые исследователи верно называют выражением ценностных предпочтений или ценностными аргументами.

Г Бывший председатель Конституционного суда об обосновании, опирающемся на ценности

Всесторонний анализ роли конституционных ценностей в практике венгерского Конституционного суда следует начать с известной цитаты из одного из первых решений Суда. В рассматриваемом деле судьи не допустили ретроактивного применения нормы уголовного права в отно-

шении лиц, нарушивших закон во время коммунистического режима3. Во вступлении Конституционный суд решительно заявил:

«То, что Венгрия является правовым государством, — это и констатация факта, и заявление о политическом курсе. Правовое государство становится реальностью только тогда, когда действие Конституции является полноценным и безоговорочным. Для правовой системы переход к демократии означает, и это непременное условие изменения правовой системы, что весь свод законов должен быть приведен в соответствие с новой Конституцией, включая новое законодательство. Не только правовые нормы и работа органов государственной власти должны в точности соответствовать предписаниям Конституции, но и общество в целом должно быть пропитано ценностями и концептуальной культурой Конституции. Это и есть верховенство права, и именно таким образом Конституция становится реальностью»4 [курсив наш. - А.Ш, Р. У.].

Позднее в одном из своих выступлений бывший председатель Конституционного суда Ласло Шольом назвал этот отрывок центральным элементом практики Конституционного суда Венгрии в области конституционных ценностей5. По его словам, Конституционный суд не полагается на систему ценностей Конституции в общих чертах — прием, известный по ранним решениям Федерального конституционного суда Германии. Вместо этого венгерские конституционные судьи изучают ценности, стоящие за отдельными правами6. В понимании председателя Суда Конституция имеет собственный набор ценностей, несмотря на то что в тексте самой Конституции об этом прямо не говорится.

Конституционные ценности сопоставляются с быстро меняющейся идеологией, прослеживающейся в разных толкованиях Конституции, и противопоставляются формальному применению конституционных предписаний. В качестве примера попытки навязать Конституции определенные взгляды председатель Суда привел ситуацию, когда заявители в делах, связанных с дискриминацией, требовали материального равенства на основе идей, вытекающих из идеологии коммунизма7.

В том же выступлении бывший председатель Конституционного суда установил тесную связь между конституционными ценностями и верховенством права. Для него приверженность конституционным ценностям, хотя эта обязанность и не прописана в Конституции, является сущностью правового государства8. По словам Л. Шоль-ома, в практике Конституционного суда есть место и для формализма, и для позитивизма, и для подхода, основанного на ценностях. Конституционный суд должен эти подходы уравновешивать. Он полагает, что если в начале революционного этапа Конституционный суд должен был делать акцент на формализме и процессуальных гарантиях, то в эпоху развития конституционализма Конституционный суд должен демонстрировать и применять набор ценностей самой Конституции9.

В конце своего выступления председатель Конституционного суда Л. Шольом привел в подтверждение силь-

ных сторон своей позиции собственную формулировку из решения о смертной казни, совпадающую с мнением большинства состава Суда:

«Конституционный суд должен продолжать свою работу по разъяснению теоретических основ Конституции и закрепленных в ней прав и по формированию своими решениями некой согласованной системы, которая как «невидимая конституция» обеспечивает надежный стандарт конституционности, не зависящий от Конституции, которая в наши дни часто изменяется под влиянием текущих политических интересов... Конституционный суд будет обладать свободой в этом процессе до тех пор, пока будет действовать в рамках концепции конституционно-сти»10.

Следует отметить, что с самого начала данный подход к толкованию конституции подвергался острой критике. В своей дальнейшей практике Конституционный суд Венгрии больше ни разу открыто не говорил о «невидимой конституции», и судьи при чтении текста Конституции больше не упоминают о директивах невидимого основного закона. Тем не менее, как покажет дальнейший анализ, Суд не всегда воздерживался от упоминания конституционных ценностей в своих решениях, касающихся прав. Остается выяснить, действительно ли данный способ толкования Конституции является результатом продвижения верховенства права и конституционализма, как предполагалось в программном выступлении влиятельного первого председателя Конституционного суда.

М. Пустая раковина: защита конституционных ценностей как оправдание ограничения конституционных прав

Венгерские конституционные судьи открыто говорят о защите конституционных ценностей только в тех немногих случаях, когда они определяют условия для допустимых с точки зрения Конституции ограничений конституционных прав. Несмотря на то что Конституционный суд уже много лет заявляет, что защита конституционных ценностей является веской причиной для ограничения прав, тщательный анализ судебной практики показывает, что при упоминании о конституционных ценностях как таковых судьи редко дают определение этим ценностям. Напротив, в случае ограничений упоминание о конституционных ценностях, по-видимому, равноценно упоминанию о достижении правительственных целей. Взаимозаменяемость туманных и неопределенных терминов свидетельствует о том, что в таких случаях открытое упоминание о конституционных ценностях скорее является вопросом эстетики, нежели существа в мотивировочной части решений венгерских конституционных судей.

Хотя Конституция Венгрии и содержит общую ограничительную оговорку, она не является особо детализированной11. И хотя отдельные положения Конституции уточняют условия введения допустимых ограничений, эти положения, как правило, также не являются особо по-дробными12. В Конституции Венгрии говорится только о том, что «нормы и правила, относящиеся к основным

правам и обязанностям, устанавливаются законом, однако он не может ограничивать сущностного содержания основного права» (абз. 2 § 8)13. Специальные положения о конституционных правах, как правило, не содержат подробного перечня условий введения допустимых ограничений. Самым распространенным является ограничительное условие, согласно которому некоторые конституционные права могут быть ограничены актом парламента, принимаемым двумя третями голосов депутатов.

Суд разработал стандарты для обоснования конституционно допустимых ограничений конституционных прав. В ходе своей деятельности Конституционный суд признал общественное спокойствие, общественную безопасность и общественный порядок конституционными ценностями, защита которых могла бы, по крайней мере в принципе, оправдать ограничение основных прав. Первоначально Суд не придавал большого значения ограничению основных прав (в особенности свободы выражения мнений) с целью защиты таких ценностей, как общественный порядок (общественная безопасность). Эту позицию нетрудно было занять, учитывая, что, за исключением положения о том, что «основная задача полиции — защита общественной безопасности и внутреннего порядка» (абз.2 § 40/А), в тексте Конституции Венгрии не акцентируется защита общественного порядка или общественной безопасности.

Со временем Конституционный суд начал спокойнее относиться к идее ограничения конституционных прав ради осуществления важных конституционных (то есть правительственных) целей или обязанностей. В решениях Конституционного суда стали появляться формулировки о защите общественного спокойствия (общественного порядка или общественной безопасности) как конституционной цели или, что означает то же самое, конституционной ценности. Практика Конституционного суда недвусмысленно свидетельствует о том, что последний не делает никакого различия между конституционными целями и конституционными ценностями. К тому же, хотя Суд и начал придавать большее значение соображениям общественной безопасности, оправдывающим ограничение конституционных прав, отождествление общественного порядка с конституционной ценностью, похоже, не дает права на ограничение основных свобод.

Конституционный суд Венгрии изложил данную позицию в 1992 году с указанием причин, которые могут оправдать ограничение конституционных прав, в своем принципиальном решении по делу о разжигании ненави-сти14:

«Государство может ограничить основное право, только если такое ограничение является единственным способом обеспечения осуществления другого основного права или свободы или защиты другой конституционной ценности. Следовательно, указание на защиту другого основного права, свободы или конституционной цели является недостаточным для обоснования конституционности ограничения основного права, при этом также должно соблюдаться и требование пропорциональности: важность намеченной цели должна быть соразмерна с ограниче-

нием соответствующего основного права. При введении ограничения законодатель обязан использовать наиболее приемлемые способы достижения поставленной цели. Произвольное ограничение содержания права без веской причины является таким же неконституционным, как и ограничение права, несоразмерное намеченной цели»15.

В отношении допустимых ограничений свободы выражения мнений Суд постановил:

«Законам, ограничивающим свободу выражения мнений, необходимо придавать больше веса, если они непосредственно направлены на реализацию или защиту другого основного права индивида, меньше веса — если они защищают такие права только косвенно при посредничестве какого-либо института, и почти не придавать веса, если они просто-напросто служат некой абстрактной ценности, являющейся самоцелью (общественное спокойствие, например)»16.

Из этих выдержек становится ясно, что хотя Конституционный суд и был готов принять относительно широкий спектр причин, оправдывающих правительственные ограничения конституционных прав и свободы выражения мнений, конституционные судьи не придавали особого значения оправданию, вытекающему из соображений общественного спокойствия. Также примечательно то, что в своем решении Конституционный суд использует не какое-то конкретное понятие «конституционной ценности», а абстрактные ссылки. Кроме того, в решении Суда не только говорилось о том, что общественное спокойствие представляет собой конституционную ценность, но и в разных местах отмечалось, что свобода выражения мнений также является конституционной ценностью17.

В своих первых решениях, касающихся допустимых оснований ограничения прав, Конституционный суд неоднократно упоминал о защите других основных прав или интересов наряду с защитой конституционных ценностей18. Со временем, однако, по мере того как Конституционный суд постоянно приводил защиту других прав или конституционных ценностей в качестве возможного обоснования ограничения основных прав, при решении некоторых дел судьи стали включать в число обоснований ограничений и достижение важных целей. Хотя такого рода довод прозвучал еще в 1992 году в решении по делу о разжигании ненависти (см. выше)19, случаи использования подобного варианта обоснования ограничения прав заметно участились с 1998 года20.

Для изучения конституционных ценностей признание реализации конституционных (то есть правительственных) целей допустимым оправданием ограничения конституционных прав имеет большое значение, поскольку в своей практике Конституционный суд Венгрии, по-видимому, относится к конституционным целям и конституционным ценностям как к равноценным вещам. Отсутствие дифференциации между конституционными целями воспринимается как призыв к правительственным действиям, а конституционные ценности вызывают все большее беспокойство, когда цель/ценность сама по себе является неопределенной, неприметной, изолированной

интеллектуальной конструкцией, упоминания о которой в решениях Конституционного суда не привлекают к себе большого внимания.

В одном из недавних дел в Конституционном суде Венгрии было рассмотрено обращение об оценке ограничений конституционных прав ради общественной безопасности. В своих более ранних решениях Конституционный суд неоднократно подчеркивал, что защита общественного спокойствия вообще не оправдывает уголовные санкции, подавляющие свободу выражения мнений21. Тем не менее в Венгрии до сих пор предпринимаются попытки защитить общественную безопасность за счет ограничения конституционных прав.

В 2001 году Президент Республики обратился в Конституционный суд с просьбой оценить конституционность ограничения доступа СМИ к содержащимся под стражей лицам в интересах «национальной безопасности, общественной безопасности, защиты доброго имени или личных прав других людей, предупреждения преступлений, охраны государственной тайны, официальных секретов или иной конфиденциальной информации»22. Заметим, что список оснований для ограничения доступа СМИ к задержанным очень напоминает основания ограничения свободы выражения мнений, которые в соответствии со статьей 10 европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод могут быть связаны с «формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественной безопасности, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия».

В ответ на обращение Президента Конституционный суд постановил следующее:

«Охрана общественной безопасности — это прежде всего задача органов государственной власти, определенная обязанностью, обозначенной в [§ 40/А] или вытекающей из [§ 35, 50, 51] Конституции... Поскольку общественная безопасность является необходимой предпосылкой для развития институциональной системы правового государства и функционирования демократического общества, то в общем она представляет собой одну из конституционных ценностей и целей.

С целью оценки необходимости и соразмерности ограничения основного права Конституционный суд попытался применить концептуальный подход к общественной безопасности. Понятие общественной безопасности, ее соотношение с общественным и внутренним порядком, а также концептуальное определение последнего являются предметом научных дебатов. Конституционный суд не должен занимать никакой позиции в подобных дебатах. <...>

Общественная безопасность, несомненно, представляет собой одну из конституционных ценностей. Однако

структура этого понятия, явления и целей настолько сложна и многообразна, что может вызвать большую неопределенность и произвольность в толковании. Поэтому в большинстве случаев общественная безопасность не может использоваться в качестве предлога для ограничения свободы прессы и свободы выражения мнений лиц, находящихся под стражей»23.

В этом деле Конституционный суд признал не соответствующим Конституции ограничение прав задержанных в интересах охраны общественного порядка и общественной безопасности. Неопределенность понятия общественной безопасности была одним из основных факторов, вызывавших беспокойство Конституционного суда. К тому же судьи не одобряли абстрактное и поверхностное обращение к соображениям общественной безопасности. Конституционный суд понимал, что положение об ограничении доступа к СМИ могло применяться произвольно.

Тем не менее при рассмотрении обоснования для введения ограничений в вышеприведенной выдержке из судебного решения можно заметить, что конституционные судьи не делают различия между конституционной целью охраны общественной безопасности и конституционной ценностью общественной безопасности. Хотя в 2004 году Конституционному суду представилась еще одна возможность провести такое различие, судьи пошли по привычному пути, проложенному в 2001 году24. Тем не менее Конституционный суд снова обратился к общественной безопасности как конституционной цели и одной из конституционных ценностей (подразумевая, что эти понятия взаимозаменяемы) только для того, чтобы признать не соответствующими Конституции введенные законом ограничения права на персональные данные.

Таким образом, опираясь на вышеназванные дела, можно сделать вывод о том, что со временем Конституционный суд решил расширить круг причин, которые могут служить основанием для ограничения основных прав (включив в их число конституционные ценности и обязанности). Однако гибкий подход Конституционного суда к заявлению о том, что охрана общественного порядка (общественной безопасности) представляет собой одну из конституционных целей или ценностей, в зависимости от обстоятельств, не делает соображения общественной безопасности мощным козырем, которым можно «побить» конституционные права. Более того, Конституционный суд не использовал указание на конституционные ценности для развития судейского творчества, что привело бы к неконтролируемой риторике, превращающей туманные указания на конституционные ценности в мощное средство ограничения конституционных прав.

111. Конституционные ценности,

скрывающиеся за текстом

Тщательное рассмотрение решений Конституционного суда позволяет исследователю выявить те случаи из судебной практики, когда судьи указывали на такие ценности, которые могли и не быть зафиксированы в писаной

Конституции. Некоторые из этих указаний содержатся в мотивировочной части судебного решения, объясняющего причины, по которым отдельным свободам или видам деятельности была предоставлена конституционная защита.

Во многих других случаях эти ценностные предпочтения можно проследить в контексте решений Конституционного суда, посвященных определению позитивной стороны конституционного права. Данный способ обоснования известен в практике венгерских судов как «институциональная защита конституционных прав». Например, в области судебной практики по делам, связанным с правами на социальное обеспечение, судьи, похоже, придают большое ценностное значение праву на охрану здоровья, которому почти не уделялось никакого внимания в первые десять лет деятельности Конституционного суда. В дальнейшем решения Конституционного суда по делам, связанным с правами на материальное обеспечение, медленно, но верно стали приобретать весьма существенное ценностное значение, в то время как речь шла о принятии необходимых институциональных мер в области соцобес-печения. Поэтому прежде чем перейти к рассмотрению различных ценностей, прослеживающихся в практике венгерского Конституционного суда, необходимо коротко остановиться на институциональной защите конституционных прав, поскольку многие из ценностных предпочтений, обсуждаемых ниже, прослеживались в таком обосновании судебных решений25.

1. Институциональная защита конституционных прав

как средство передачи ценностных предпочтений судей

Как отмечалось выше, понятие «институциональной защиты конституционных прав» основано на различии между негативными/субъективными и позитивными/объективными правами26. В целом, негативное право — это свобода или субъективное право на свободу. Негативное или субъективное право относится к наделению индивида правом на уважительное отношение государства к осуществлению личных свобод и на участие в политическом процессе. Позитивное или объективное право, тем временем, подразумевает предъявляемое индивидом требование к государству касательно эффективной реализации личных свобод, закрепленных негативными правами. Таким образом, позитивные или объективные права описывают взаимоотношения между государством и гражданами27.

Требования институциональной защиты конституционного права были впервые определены Конституционным судом в полном объеме в первом решении по делу об абортах28.

«С одной стороны, абзац 1 § 54 Конституции гарантирует "каждому человеку" право на жизнь, при этом — согласно абзацу 1 § 8 — защита человеческой жизни является "первоочередной обязанностью государства". Когда речь идет о субъективных конституционных правах, обязанность государства "соблюдать и защищать основополагающие права человека" не может быть выполнена

лишь путем воздержания от нарушения этих прав; [эта обязанность] также предусматривает, что государство должно обеспечить средства для осуществления этих прав»29.

В целом, Конституционный суд постановил, что «с точки зрения государства, защита основных прав является только одним из аспектов защиты и функционирования конституционной системы в целом. Поскольку интересы и обязанности государства и обладателей личных прав различны, то субъективные и объективные стороны основных прав могут не совпадать друг с другом. Государство, исходя из его общих и объективных взглядов, может устанавливать объективные институциональные пределы защиты основного права, выходящие за рамки защиты, предлагаемой основным субъективным правом»30.

В связи с весьма абстрактным характером пунктов мотивировочной части Конституционный суд мог легко обращаться к этому решению в своей дальнейшей практике в отношении, среди прочих прав, свободы слова, свободы религии и права на здоровую окружающую среду.

Иногда Конституционный суд довольно подробно описывал институциональные гарантии, предусмотренные Конституцией. Во втором решении по делу об абортах Конституционный суд описал свои ожидания в отношении содержания и целей консультации, которая в обязательном порядке должна быть предоставлена беременной женщине, добровольно решившей сделать аборт:

«Нейтральная информация для достижения этой цели недостаточна. Конституция обязывает государство рассказать будущей матери о перспективах рождения и воспитания ребенка. <...>

В принципе, такая консультация не ограничивает право матери на личную жизнь и не нарушает ее свободу совести. <...> Эта консультация может помочь будущей матери принять ответственное решение о рождении ребенка или совершении аборта. Вся информация, касающаяся аборта, должна быть также доступна. Государство не может никого заставить смириться с ситуацией, которая противоречит или несовместима с внутренними убеждениям, формирующими личность индивида. <...>

Поскольку консультационные услуги, поддерживающие беременную женщину в принятии ответственного решения, помогая ей справиться с трудной дилеммой, не должны оказывать никакого давления, женщина должна быть также защищена от противоположного давления со стороны ее знакомых и близких. Их влияние может свести на нет положительное воздействие консультационной поддержки и нейтрализовать государственные средства защиты плода, что является конституционным условием правового регулирования. Из обязанности государства охранять жизнь человека следует, что уголовные санкции должны применяться к каждому, кто заставляет беременную женщину идти на аборт угрозами, путем нарушения обязательства по оказанию поддержки или любыми другими способами»31.

Следует отметить, что институциональная защита конституционных прав — это явление проблематичное. Как показывают решения по делам об абортах, институ-

циональная защита конституционных прав предоставляет Конституционному суду отличную возможность прибегать в своей практике к соображениям, которые не содержатся или не предусматриваются в тексте Конституции. При таком подходе основанные на ценностях доводы с большой вероятностью будут включены в мотивировочную часть решений Конституционного суда. Помимо замечательных возможностей для вольного судейского творчества из примера решений об абортах можно также заметить, что институциональная защита, предоставляемая определенным объектам, отождествляемым с конституционными ценностями, может служить средством для легитимации или даже поощрения ограничения собственно конституционных прав (то есть конституционных прав, указанных в тексте Конституции). Более того, институциональная защита прав, в особенности прав на социальное обеспечение, может быть особо проблематична в связи с решением о перераспределении, вытекающим из предписания суда по принятию таких мер32. К тому же нет консенсуса в отношении легитимности предоставления институциональной защиты правам на социальное обес-

печение33.

2. Свобода/автономия

Личная свобода, безусловно, поддерживается венгерской Конституцией и решениями венгерских судов, но при этом она редко представляется как ценность сама по себе34. Хотя Конституция Венгрии открыто защищает «право на свободу и личную безопасность» (абз. 1 § 55), Конституционный суд истолковывает это положение в рамках уголовного процесса и других контекстов, в которых государство (зачастую насильно) ограничивает свободу индивида против его воли. В наиболее общем понимании свобода возникает в связи с правами на жизнь и человеческое достоинство35, которые с первых дней деятельности венгерского Конституционного суда рассматриваются им в неделимом и нерушимом единстве. Именно это единство Суд рассматривал как некое «материнское право» по отношению к другим правам, связанным с автономией, включая право на самоопределение36.

В практике Конституционного суда право на человеческое достоинство должно было выполнять функцию «материнского права», охватывающего всех заслуживающих конституционной защиты субъектов, которые не были четко указаны в положениях Конституции о правах граждан37. Это понимание отражает практику Федерального конституционного суда Германии по применению абзаца 1 статьи 2 Основного закона в качестве положения об общем личном праве или общей свободе действий, которое было подробно изложено в деле Эльфса (Elfes)38. Обратившись к примерам из практики конституционного правосудия США, можно заметить, что рассматриваемый подход в чем-то схож со слегка туманным обоснованием, известным по делу Грисвольд против штата Коннектикут39.

За годы своей деятельности Конституционный суд Венгрии не раз использовал общее личное право в раз-

личных делах. Конституционный суд в своей практике обращался к праву на самоопределение для того, чтобы граждане могли в большей степени контролировать ход судебного процесса40.

Ссылаясь на право на самоопределение, Конституционный суд признал неконституционным требование о том, что военнослужащие должны получить разрешение на брак у командира своего подразделения или части. Конституция не содержит положения о свободе брака, но Суд рассмотрел ее в рамках конституционной нормы о том, что Венгерская Республика защищает институт брака (§ 15). Суд также исходил из пункта 2 статьи 23 Международного пакта о гражданских и политических правах, в которой право на брак признается основным правом че-ловека41.

В контексте свободы слова Конституционный суд, похоже, возводит свободу в ранг ценности, являющейся источником личных прав:

«Люди осуществляют свои основные права в интересах своих личных свобод и желаний. Однако государство для выполнения своей функции по обеспечению этих прав, помимо обеспечения личных субъективных прав, должно также защищать сами ценности и жизненные ситуации, с тем чтобы эта защита была связана не просто с определенными желаниями индивида, но и с другими основными правами»42.

Следует отметить, что данная позиция четко отражает германские опасения по поводу правоохранительной функции государства — что вряд ли можно назвать традиционным опасением либералов. Из этого следует, что правительство обязано обеспечить условия для создания и поддержания демократического общественного мнения.

«По этой причине конституционные границы свободы выражения мнений должны быть установлены таким образом, чтобы, помимо субъективного права индивида (свободы выражения мнений), учитывались также формирование общественного мнения и свобода его формирования, которые являются необходимыми для демократии ценностями»43.

Действительно, в ряде дел, рассмотренных недавно, Конституционный суд, видимо, попытался дать более ограничительное определение личной свободы по сравнению с тем, которое использовалось до сих пор. Интересен тот факт, что в решениях по всем этим делам ограничения свободы обоснованы необходимостью обеспечить институциональную защиту конституционных прав, вызванную опасениями за надлежащую защиту конституционных ценностей. Возможность использования такого подхода наметилась еще в решениях по делам об абортах. Этот ход рассуждений сыграл решающую роль в последних делах, многие из которых касаются права граждан принимать самостоятельные решения о своем здоровье.

В делах об абортах Конституционный суд Венгрии исходил из того, что плод не обладает правом на жизнь. Однако при ограничении свободы беременной женщины или ее независимости в принятии решения о добровольном аборте судьи наложили на данное право женщины институциональные ограничения с целью защиты жизни плода.

При чтении решений по делам об абортах кому-то может показаться, что Конституционный суд считает жизнь плода конституционной ценностью.

В 2000 году Конституционный суд отклонил жалобу на то, что частичный (а не полный) запрет на рекламу табачных изделий нарушал право на охрану здоровья и право на здоровую окружающую среду44. Конституционный суд подчеркнул, что право на здоровую окружающую среду не является правом, а представляет собой институциональную защиту sui generis (как она есть). Суд также добавил, что право на охрану здоровья и здоровую окружающую среду не устанавливает стандартов, в свете которых Суд мог бы выделить особые обязанности государства в отношении рекламы табачных изделий. Помимо этого стандартного дифференцированного подхода к обоснованию, известного по предыдущим решениям в делах о правах на социальное обеспечение, Конституционный суд также обсуждал потенциальные обязанности государства по созданию институциональных гарантий защиты права на жизнь45. Указав на то, что полный запрет на рекламу табачных изделий не может вытекать из сложных обязанностей государства по обеспечению институциональной защиты права на жизнь, Конституционный суд в то же время подчеркнул, что запрет на рекламу табачных изделий — лишь одно из многих подобных средств, находящихся в распоряжении государства.

Данное решение о рекламе табачных изделий сильно напоминает предыдущие решения о праве на охрану здоровья, поскольку в нем прослеживается уважительное отношение к государственной политике. Тем не менее обращает на себя внимание то, что Конституционный суд очень уважительно относится к праву на охрану здоровья и использует более интервенционистский подход в своей аргументации, требуя обеспечения средств защиты права на жизнь. Это было продемонстрировано в рассмотренном в 2000 году деле, связанном с правом людей с ограниченными возможностями давать согласие на проведение медицинских процедур46. В этом деле Конституционный суд постановил, что абзац 1 § 54, защищающий право на человеческое достоинство, дает основание для введения гарантий защиты независимости пациентов, проходящих лечение в медицинских учреждениях, включая право на принятие взвешенного решения о согласии на проведение процедур и право на отказ от их проведе-ния47. Эта осторожная позиция судей по-прежнему лежит в основе подхода институциональной защиты, известного по делам об абортах и защите окружающей среды.

Вероятно, Конституционный суд осознал, что обоснование, построенное на институциональной защите, в тех делах, где право на жизнь тесно связано с доступом к услугам здравоохранения, может критически выявлять ценностные предпочтения лица, принимающего решение. И не случайно, что при вынесении Конституционным судом решения по делу о враче, который помогал совершить самоубийство неизлечимо больным пациентам48, в мнении большинства судей подчеркивалось, что «правовая система, базирующаяся на идеологически нейтральных конституционных основах, может не отражать ни одобряю-

щих, ни осуждающих взглядов на решение человека расстаться с жизнью; это та сфера, в которой государство должно, как правило, воздерживаться от вмешательства. Роль государства в этом отношении должна ограничиваться принятием абсолютно необходимых мер, вытекающих из его обязательства обеспечить институциональную защиту права на жизнь»49.

Хотя в этом деле Конституционный суд и не признал не соответствующей Конституции эвтаназию как таковую, судьи единогласно отклонили требование об активной эвтаназии.

В решении об эвтаназии при определении государственных обязанностей, касающихся институциональной защиты, Конституционный суд не отталкивался от своего толкования права на охрану здоровья; судьи отнеслись к этому делу как к делу, связанному с правом на жизнь и человеческое достоинство. В этом деле Суд объяснил взаимосвязь между правом на жизнь и правом на человеческое достоинство и допустимыми их ограничениями. По поводу единства прав на жизнь и достоинство Конституционный суд отметил, что такое единство применяется в тех случаях, когда жизни или достоинству одного лица угрожают действия другого лица. Требование об активной эвтаназии не является требованием о лишении жизни одного человека другим. По сути, это решение о самоубийстве, даже если для его претворения в жизнь требуется помощь другого человека (в данном случае врача). В этом случае право на жизнь сталкивается с правом на человеческое достоинство, и поэтому права на жизнь и человеческое достоинство не могут рассматриваться как образующие единое целое. Конституционный суд выделяет свои решения по делу о смертной казни50 и по двум делам об абортах, которые исходили из неприкосновенного (абсолютного) характера единства прав на жизнь и человеческое достоинство. Соответственно, Суд постановил, что в случае с эвтаназией право на самоопределение (автономию) не является неприкосновенным и подлежит таким же ограничениям, как и любое другое конституционное право.

В случае самоубийства, совершенного с помощью другого человека, ограничения, налагаемые на право на самоопределение (автономию), вытекают из обязанности государства защищать жизнь человека (абз. 1 § 8):

«В случае с неизлечимыми больными на выполнении обязанности государства защищать жизнь должен быть сделан особый акцент с должным учетом положения (состояния здоровья) таких больных. Это оправдано тем фактом, что находящиеся в тяжелом состоянии люди с неизлечимой болезнью, как правило, настолько измучены страданиями, вызванными болезнью, что почти не в состоянии отстаивать свои интересы и поэтому особо подвержены влиянию своего окружения при принятии решения о жизни или смерти. Семья, родственники, друзья, знакомые, медицинский персонал и соседи по больничной палате могут повлиять на решение пациента попросить врача помочь расстаться с жизнью»51.

Конституционный суд отметил, что целесообразность установленного законом порядка зависит от текущей си-

туации с лекарственными препаратами для людей, общего качества инфраструктуры здравоохранения и наличия хорошо подготовленных специалистов для рассмотрения решения пациента и его выполнения. В основе этой концепции лежит представление о человеке, который нуждается в защите от последствий своих решений с помощью государства, действующего исключительно в интересах этого человека. На самом деле, в свете этих одобренных Судом гарантий может возникнуть вопрос о том, может ли какое-либо понимание государственного нейтралитета укрыть такое представление о личной автономии, которое является оплотом данной позиции Суда.

Патерналистская тенденция прослеживается в недавно приятых решениях по делам о медицинском вмешательстве в целостность и качество жизни человека. В отличие от решения об эвтаназии, в решении 2005 года по делу о добровольной стерилизации Конституционный суд указал не только на право на жизнь и человеческое достоинство (абз. 1 § 54), но и на конституционную защиту детей и молодежи (§ 16, абз. 1, 3 § 67) и обязанности государства по предоставлению услуг здравоохранения и медицинского обслуживания населению (§ 70/0)52. Согласно положению закона, которое в конечном итоге было признано не соответствующим Конституции, добровольную стерилизацию могли делать те, кто старше 35 лет или имеет более трех биологических детей. Здесь представляют интерес выводы Конституционного суда, связанные с толкованием § 70^. Удивительно, что, вместо того чтобы использовать соответствующее положение в качестве указания на право на охрану здоровья, Конституционный суд выделил его институциональный аспект — обязанности государства, касающиеся здравоохранения. Ввиду изменения в формулировке позиции стало ясно, что Конституционный суд отождествляет цель законодательства с защитой физической и умственной целостности, то есть защитой личности53.

Хотя в данном деле Конституционный суд и признал оспариваемую норму неконституционной, формулировки конституционных судей, содержащиеся в обосновании, показывают, с какой неохотой они рассматривали эту жалобу. Судьи подчеркнули, что Конституция допускает установление законодателем запрета необоснованных медицинских процедур, которые могут привести к необратимым последствиям и ухудшению состояния больного. Также при рассмотрении положения о стерилизации в отношении людей, имеющих больше трех биологических детей, судьи указали, что в качестве исключения обязанности государства по защите здоровья населения могут доминировать над автономией индивида в принятии решения, хотя, по мнению Конституционного суда, добровольная стерилизация таким решением не являлась. Здесь возникает вопрос о том, насколько широкими могут быть пределы личной автономии (самоопределения) в условиях, когда положения о том, что согласие должно быть дано на основе имеющейся информации, превращаются в препятствия, направленные на укрепление доверия широкой общественности к медицинским работникам.

Институциональные соображения по поводу права на охрану здоровья могут легко превратиться в судейскую риторику о реализуемых в соответствии с Конституцией задачах в области здравоохранения, как это произошло при принятии Конституционным судом в 2004 году решения в отношении конституционности содержащегося в Уголовном кодексе запрета на употребление и продажу наркотиков54. И снова беспокойство по поводу институциональной защиты прав подрывает риторически провозглашенную личную свободу как право на самоопределение. Согласно основным соображениям, которые легли в основу данного решения, § 70/0 Конституции о праве на охрану здоровья накладывает на государство общую обязанность по принятию активных мер в области институциональной защиты в целях обеспечения личной неприкосновенности индивидов. По мнению Конституционного суда, использование наркотиков не является актом самоопределения; скорее наоборот, индивид утрачивает свою автономию именно в результате употребления наркотиков. В этой ситуации государство принимает меры по борьбе с употреблением наркотиков, выступая в качестве защитника человеческого достоинства. Нарушение человеческого достоинства обусловлено тем, что под влиянием наркотиков человек может навредить здоровью и физической целостности как себя самого, так и других. По мнению Конституционного суда, поскольку в Венгрии «отсутствует культура или традиция употребления наркотиков», общественное мнение ничего не знает об их влиянии и воздействии, следовательно, отдельно взятый гражданин не может принять взвешенного реше-

ния55.

В деле о наркотиках Конституционный суд, по-видимому, положил в своей судебной практике начало ограничению конституционных прав путем обеспечения институциональной защиты с целью охраны здоровья населения. Кроме того, отказ от единства человеческой жизни и человеческого достоинства и открытие допустимых конституционных ограничений права на самоопределение получили дальнейшее развитие в этом деле. Важно подчеркнуть, что рассматриваемое решение было вынесено за год до появления дела о добровольной стерилизации. При этом предпосылки этого решения вытекают из обобщенных выше высказываний судей, данных в таком ракурсе, который демонстрирует гибкость обоснования, опирающегося на заботу о здоровье населения, в условиях, когда Конституционный суд использует данное обоснование для ограничения автономии личности.

Этот краткий обзор основных предпосылок обоснования решения Конституционного суда по делу о наркотиках недвусмысленно свидетельствует о том, что Суд свел воедино технический язык институциональной защиты права на охрану здоровья и более комплексный доктри-нальный подход к институциональной защите с акцентом на человеческое достоинство и самоопределение. Решение Конституционного суда о принципах, лежащих в основе государственного вмешательства в частные действия путем установления институциональных гарантий защиты личной автономии, отражает ценностные реше-

ния, в рамках которых проводится различие между осуществлением свобод, заслуживающим уважения, и осуществлением свобод, являющимся нежелательным в силу причин, не отраженных в Конституции. При придании законной силы этим ценностным предпочтениям язык институциональной защиты здоровья становится активной составляющей волшебной микстуры, ослабляющей конституционную защиту личной автономии.

3. Толерантность

Толерантность зависит от контекста. Исторически сложилось так, что толерантность вытекает из свободы религии (или, возможно, наоборот), и именно в этом контексте становятся очевидными последствия данной концепции. В Венгрии толерантность в вопросах отношений между церковью и государством и отношений между представителями различных конфессий воспринимается в контексте нейтралитета. «Государство должно сохранять нейтралитет в вопросах совести и религии. При осуществлении права на свободу религии государство обязано обеспечить возможность свободного выражения личных убеж-дений»56. Негативная обязанность соблюдения нейтралитета в качестве проявления толерантности означает, что «государство не может никого заставить вступить в противоречие с самим собой, то есть заставить кого-то оказаться в такой ситуации, которая несовместима с основными убеждениями человека, определяющими его лич-

ность»57.

Определенная обязанность невмешательства в личные дела также вытекает из толерантности как негативного нейтралитета со стороны государства, хотя это и обусловлено свободой религии: «Согласно концепции права на свободу совести и религии как таковой, если мы не принимаем во внимание право на свободу отправления религиозных культов, в обязанность государства не входит оценка истинности религиозных верований и убеждений»58.

Второй аспект толерантности как нейтралитета включает позитивные обязанности. Указывая на свою концепцию «государственной обязанности по защите прав» (то есть институциональной защиты), Конституционный суд подчеркнул, что государство защищает конституционное право на «свободу выбора и принятие религии или духовного убеждения» путем «обеспечения свободного потока идей».

«Нейтралитет государства четко установлен и гарантирован абзацем 3 § 60 Конституции, в котором говорится, что в Венгерской Республике церковь действует отдельно от государства. Из принципа отделения следует, что государство не должно быть институционально привязано ко всем церквям или какой-то одной церкви; что государство не должно отождествлять себя с учением какой-либо церкви; и что государство не должно вмешиваться во внутренние дела церкви и особенно не должно занимать какую-либо позицию по вопросам религиозной истины. Из этого (а также из § 70/А Конституции) следует, что государство обязано одинаково относиться ко

всем церквям. Поскольку государство не должно занимать какой-либо позиции по тем вопросам, которые делают религию религией, в отношении церквей и религии государство может только создать абстрактную правовую базу, одинаково действующую в отношении каждой церкви или религии и позволяющую им приспособиться к нейтральному правопорядку; в вопросах существа государству следует руководствоваться исключительно толкованиями самих церквей и религий»59.

Толерантность как государственный нейтралитет стоит ближе к поддержанию плюрализма: «Нейтралитет требует от государства составления планов для сферы обучения, деятельности учреждений и осуществления контроля над процессом обучения с тем, чтобы знания преподносились объективно, ответственно, в плюралистичной форме»60. Тем не менее, как показывает еще один пример из практики Конституционного суда Венгрии по делу о свободе религии, судейская риторика о толерантности, плюрализме и государственном нейтралитете довольно скоротечна.

Когда заявители обратились с жалобой на положение о регистрации церквей, согласно которому требовалось не менее ста верующих для создания церкви61, конституционные судьи заявили, что это вопрос исторической практичности и более старым церквям будет проще взаимодействовать с государством. Однако, по мнению Конституционного суда, этот жизненный факт не влечет за собой конституционную проблему. В слегка эвфемистическом выражении требование о минимальном количестве верующих в сто человек может быть истолковано как показатель «минимального общественного признания»62. При этом доказательство минимального общественного признания может стать одной из пороговых функций. Нужно заметить, что в своем решении по делу о регистрации церквей Верховный суд Венгрии четко постановил, что сто подписей должны быть собраны за один день во время проведения собрания, на котором принимается решение об учреждении церкви63.

В деле, связанном с необходимым для регистрации минимальным количеством верующих, Конституционный суд хотел подчеркнуть, что отсутствие регистрации не запрещает сообществам верующих исповедовать свою религию. Однако ранее отмечалось, что в Венгрии разграничение между церквями и другими религиозными организациями — это не просто юридическая тонкость. По закону церкви пользуются рядом преимуществ, включая статус юридического лица и освобождение от налогов, которые недоступны религиозным организациям, не зарегистрированным как церкви. По-видимому, Конституционный суд не особо волновала практическая сторона повседневной деятельности религиозной организации.

Влияние подхода Конституционного суда, который отказался признать конституционный вопрос, поставленный законодательным разграничением между организациями верующих и даже между церквями, стало более заметным в последующем деле по обжалованию Указа правительства о военных священниках, согласно которому священники должны представлять четыре конкретные

религиозные конфессии (римскую католическую, реформаторскую, евангелическую, еврейскую)64. В преамбуле правительственного Указа объясняется, что должность военного священника была введена соответствующим образом с учетом договоренностей, заключенных государством с этими «историческими церквями»65. В данном деле Конституционный суд поддержал схему, введенную правительством66. Судьи были удовлетворены тем, что введению должности военного священника предшествовал добровольный опрос общественного мнения, который был проведен в вооруженных силах по вопросу религиозной принадлежности. Конституционный суд также не особо беспокоился по поводу указания на «исторические церкви», подчеркнув, что эта фраза является данью определенным историческим событиям. По мнению Конституционного суда, выделение конкретных религиозных конфессий не является дискриминацией, противоречащей Конституции, или любым другим нарушением свободы религии.

После принятия этого решения аналогичным образом был введен институт священников для тюрем67. Не особенно утешает и тот факт, что в исправительных колониях несовершеннолетние должны иметь доступ к поддержке и наставлениям со стороны представителя любой предпочитаемой ими религии, и общение с таким религиозным наставником не должно контролироваться68.

Не касаясь проблемы явной дискриминации69, следует отметить, что разграничение между историческими церквями и малыми церквями или сектами является не просто символическим: в разгар смутного времени к новым религиозным организациям относились с подозрением даже в высоких политических кругах. Например, в 1993 году Комитет Государственного собрания по вопросам прав человека, меньшинств и религии отказал в финансировании четырем церквям (Общество сознания Кришны, Свидетели Иеговы, Церковь Объединения, Церковь сайентологии), поскольку они считались деструктивными (или губительными) сектами70. Указанные церкви попытались прибегнуть к средствам судебной защиты против такой меры и используемой по отношению к ним очернитель-ной терминологии как в судах общей юрисдикции, так и в Конституционном суде, но безрезультатно. Конституционный суд издал краткое распоряжение об отказе в рассмотрении жалобы в силу формальных причин. Конституционные судьи заявили, что Конституционный суд не обладает юрисдикцией в отношении отдельного решения, не являющегося правовой нормой, и не может пересматривать официальные причины, положенные в основу решения парламента71. Кроме того, одна церковь подала в суд общей юрисдикции иск против парламентского комитета о возмещении нематериального ущерба в рамках гражданского процесса. Верховный суд иск отклонил, постановив, что жалоба была подана на парламентский комитет, в то время как в роли ответчика должен был выступать сам парламент72. Сделав такой вывод, Верховный суд не стал рассматривать по существу решение нижестоящего суда, согласно которому парламентский комитет, называя заявителя «губительной сектой», конститу-

ционным образом реализовывал свою свободу выражения мнений, и данное высказывание тоже попадало под парламентский иммунитет.

Конституционный суд рискнул объяснить конституционное значение истории религии, на первый взгляд, в нейтральной форме в деле, в котором придерживающиеся иудаистского вероисповедания заявители оспаривали положения Трудового кодекса, устанавливающие официальные выходные дни73. Они заявили, что в число венгерских официальных праздников входят такие христианские праздники, как Рождество, Пасха, Троица, но при этом даже самые важные из еврейских праздников не являются национальными праздниками. По утверждению заявителей, данное положение является дискриминационным и не позволяет им должным образом реализовать свободу религии. Конституционный суд отклонил эту жалобу, постановив, что календарь государственных праздников совпадает с традиционными днями отдыха и уже не имеет никакого религиозного подтекста. А такие еврейские праздники, как Еврейский новый год (Rosh Hashanah) или День искупления грехов (Уот К1рриг), не входят в число национальных праздников потому, что они не являются частью широкой национальной традиции.

В венгерской литературе это решение обычно объясняют, проводя аналогию с решением Верховного суда США о воскресных законах в деле Макгоуэн против штата Мэриленд74. Хотя законы о закрытии коммерческих организаций в воскресенье имели негативные экономические последствия для владельцев бизнеса, следует отметить, что календарь национальных праздников, совпадающих с «традиционными» праздниками, может иметь еще более серьезные негативные последствия в многонациональных и многоэтнических обществах. Представьте себе, с какой проблемой может столкнуться суд при установлении права на посещение ребенка для родителей, придерживающихся мусульманской и христианской веры, говоря родителю-христианину, что Пасха или Троица — это всего лишь длинные выходные, которые ребенок также может провести со своим отцом в соответствии с привычным для него двухнедельным графиком75.

Обращает на себя внимание тот факт, что в данных случаях указания на показатели минимального общественного признания или аргументы, опирающиеся на историю и традицию, по существу, превосходят такие конституционные ценности, как толерантность и государственный нейтралитет. Несколько последних решений четко показывают второстепенный характер ценностных аргументов (в данных случаях — ценность толерантности) в практике Конституционного суда Венгрии76.

Аргументация в пользу толерантности как конституционной ценности является намного более прямолинейной и убедительной в судебной практике, касающейся свободы выражения мнений. Конституционный суд Венгрии пошел по пути практики Европейского Суда по правам человека в области защиты оскорбительных высказываний и всегда настаивал на том, что «дело вовсе не в содержании, к которому относится право на свободу выражения мнений. Каждое мнение, хорошее или плохое,

приятное или оскорбительное, имеет какое-то место в процессе общения людей»77.

«Там, где существует много разных мнений, общественное мнение становится терпимым, равно как в закрытом обществе необычное мнение может сильно нарушить общественное спокойствие. Кроме того, ненужное и несоразмерное ограничение свободы слова уменьшает открытость общества.

Конституционный суд принимает во внимание исторические обстоятельства особых ситуаций. Смена политической системы неизбежно сопровождается социальной напряженностью. Эта напряженность однозначно усиливается, если люди могут безнаказанно на глазах у всех давать выход своей ненависти, враждебности и презрению к определенным группам»78.

Для сторонников последовательной судебной позиции, поддерживающей терпимое отношение к большому количеству мнений, включая высказывания, которые могут шокировать или оскорбить других людей, практика венгерского Конституционного суда является обнадеживающей79.

4. Сообщества

Немного оснований полагать, что в венгерской конституционной системе большое внимание уделяется особым правам или ценностям сообществ. По-видимому, Конституция, ее толкование судами и научные круги находятся под влиянием глубоко укоренившегося приоритета личных прав по отношению к остальным правам.

Некая обеспокоенность по поводу сообществ озвучена в контексте национальных меньшинств. § 68 Конституции предусматривает, что «живущие в Венгерской Республике национальные и этнические меньшинства принимают участие в осуществлении народом своей суверенной власти: они представляют собой составную часть государства». В § 68 четко определено, что конституционной обязанностью государства является «защита национальных и этнических меньшинств и обеспечение их коллективного участия в публичных делах, сохранения их культуры, использования их родного языка, преподавания на родном языке и использования имен на своем родном языке», а также «обеспечение представительства национальных и этнических меньшинств внутри страны». Самым важным решением Конституционного суда в отношении прав национальных меньшинств было постановление 1992 года о том, что парламент допустил ошибку, вопреки Конституции не обеспечив надлежащего представительства национальных меньшинств в парламенте80. До сих пор венгерский парламент не принял соответствующий закон и не исправил имеющую место наиболее длительное время ошибку, противоречащую Конституции81.

Ценности сообщества могут, однако, играть ограниченную и скрытую роль. При рассмотрении дела о конституционности положений Уголовного кодекса, предусматривающих наказание за оскорбление государственной символики, Конституционный суд признал соответствующий уголовный запрет не противоречащим Конституции.

Единственным аргументом, который судьи могли привести в обоснование своего решения, было то, что государственная символика чрезвычайно важна, поскольку она непосредственно упоминается в Конституции и «позволяет индивиду выражать свою принадлежность к венгерской нации или венгерскому государству. Эта символика является символикой страны, которая лишь недавно вновь обрела свою независимость»82.

Интересно, что отказ от подавления в этом деле приводит к возникновению нелиберального аргумента. Альтернативой либерализму, однако, является не авторитаризм, а главным образом коммунитаризм:

«Плюрализм — это только один из основных критериев демократии. Демократические государства характеризуются наличием институтов и символов, представляющих единство страны; они могут быть объектом критики, но в определенных отношениях83 они стоят выше плюрализма мнений, который должен защищаться в соответствии с Конституцией»84.

5. Образование

Конституция устанавливает право граждан на обучение и образование. Согласно § 70/Р Конституции, государство «обеспечивает это право через распространение культуры и широкий доступ к ней, бесплатное обязательное начальное образование, среднее и высшее образование, доступное для всех в зависимости от возможностей, а также через материальную поддержку учащихся».

В тексте Конституции говорится о том, что это первоочередные институциональные обязанности государства, то есть государство имеет позитивную обязанность обеспечить институциональные условия, позволяющие гражданам осуществлять свое право на образование и получать соответствующие пособия. Такой подход, определенный § 70/К который был включен в Конституцию поправкой 1989 года, не случаен, если учесть, что образование было одной из социальных услуг при социалистическом строе, которая воспринималась как должное. Поэтому не было особой необходимости оправдывать включение таких пособий, а важность образования не была обусловлена человеческой целостностью или потребностью в осведомленном гражданском населении. Тем не менее с учетом других конституционных прав и принципов Конституционный суд постановил, что некоторые законы и подзаконные акты об образовании нарушали личные права и свободы граждан, и поэтому превратил обязанность государства по оказанию услуг в конкретное право граждан на образование.

В одном деле Конституционный суд установил, что право на образование влечет за собой обязанность государства по обеспечению материальных условий, позволяющих гражданам с соответствующими способностями получать высшее образование85. Еще одно конституционное последствие введения права на образование включает процессуальные гарантии. Не так давно Конституционный суд постановил, что отсутствие сроков для исправления ошибки, допущенной вузом, нарушает требование

правовой определенности, поскольку создает неопределенность в правоотношениях между студентом и вузом86. Следовательно, вузы, несмотря на то что они обладают автономией и не могут быть приравнены к государственным учреждениям (хотя и те, и другие финансируются из государственного бюджета), подчиняются требованиям верховенства права, которые Конституция налагает на государство. Аналогичным образом в другом деле Конституционный суд постановил, что преобразования (реформы) в структуре государственного образования попадают под концепцию Суда о правовой безопасности, и поэтому необходимо заблаговременно сообщать об их проведении. Конституционный суд установил, что структурные преобразования в системе приема в вузы требуют определенного времени для адаптации, и в данном деле Суд счел, что два года были недостаточным сроком для адаптации населения.87 Кроме того, Конституционный суд установил, что при приеме в вузы должны применяться стандарты равенства88.

В соответствии со своим общим подходом к формированию ценностей Конституционный суд Венгрии опирался на основополагающее право на формирование принципа, отражающего ценность. Суд постановил, что на основании § 70^ свобода научной и творческой жизни и свобода обучения и преподавания являются одним из аспектов основополагающей свободы слова89. При рассмотрении этой свободы Суд пришел к выводу о необходимости особой конституционной защиты научной автономии. Кроме того, Суд привел историческое обоснование в поддержку принципа автономии, заявив, что «как показывает история, свобода научной деятельности является основополагающей гарантией прогресса, и она тесно связана с автономией личности»90.

Конституционное право на свободу научной деятельности влечет за собой обязанность государства уважать и обеспечивать полную независимость научной жизни, целостность, нейтралитет и беспристрастность науки. Для свободы научной деятельности нужно нечто большее, чем обеспечение личных прав учащихся или защита от вмешательства со стороны государства; Конституция также предусматривает осуществление позитивных действий со стороны государства. Тем самым государство должно обеспечить принятие законных решений для предоставления надлежащих гарантий научной деятельности, свободной от внешнего влияния. Автономия вуза не только распространяется на научную, образовательную и исследовательскую деятельность, но и требует, чтобы учебное заведение было независимо в своей организации, функционировании и управлении. Поэтому учебное заведение должно быть в состоянии независимо определять свой бюджет и управлять своими финансами. Распределение государственной помощи в сфере высшего образования должно осуществляться без ущерба для автономии учебных заведений и с учетом научных требований, а не только исходя из рыночных или политических соображений. Согласно принципу автономии, вопросы, касающиеся существования учебного заведения, могут определяться только законами. В рамках закона внутренняя жизнь, ор-

ганизация и деятельность учебного заведения регулируются его собственной институциональной политикой. И никакой другой орган или организация не вправе принимать решения в данных областях, за исключением парламента и самого вуза.

По мнению Конституционного суда, научная автономия практикуется и реализуется через право каждого вуза на самоуправление, которое должно быть обеспечено государством. Следовательно, каждый вуз должен иметь представительный управляющий совет. Суд заявил, что автономия находит свое проявление в институте, то есть университете. Точнее, автономия находит свое проявление в преподавателях, научных сотрудниках и студентах вуза. Поэтому необходимо обеспечить участие педагогов, ученых и студентов в представительных органах университетского самоуправления. Другие лица могут также войти в состав этих органов, но только при условии сохранения основной автономии вуза.

Следуя своей практике в области прав на осуществление местного самоуправления (городскими советами)91, Суд не установил абсолютного права на автономию для высших учебных заведений. Автономия вузов является конституционной ценностью, но не исключает и введения ограничений в соответствии с законом. Например, министр образования имеет право следить за деятельностью учебных заведений и устанавливать рекомендации и требования для управления их работой и распоряжения финансами. Помимо выделяемого объема финансирования, необходимого для ведения основных видов научной деятельности, критерии оценки результативности работы могут быть использованы и для выявления тех учебных заведений, которым будет предоставлена дополнительная государственная помощь. Суд пояснил, что сама по себе попытка ведения вузом хозяйственной деятельности или проведения оценки на основе результатов его деятельности не противоречит Конституции. Но внешний орган не вправе осуществлять право вуза на самоуправление92. Кроме того, оценка результативности работы не может проводиться лишь с точки зрения полезности и эффективности, на основе непонятных и неизвестных критериев, поскольку это также означало бы нарушение автономии вуза.

6. Справедливость и правосудие

Справедливость и правосудие в качестве конституционных ценностей прослеживаются в практике Конституционного суда по делам о конституционном запрете дискриминации. § 70/А Конституции гласит:

«Венгерская Республика гарантирует всем находящимся на ее территории лицам права человека и гражданина без какого бы то ни было различия по признаку расы, цвета кожи, пола, языка, религии, политических или иных убеждений, национального и социального происхождения, имущественного положения, рождения и другим подобным признакам».

Именно из-за этих дел, связанных с запретом дискриминации, бывший председатель Конституционного суда

Ласло Шольом заявил, что Суд стремился не допустить того, чтобы соображения материальной справедливости (как пережитки коммунистической идеологии) взяли верх над толкованием равенства и недискриминации в соответствии с Конституцией Венгрии. С целью недопущения такого подхода, построенного на материальной справедливости, Конституционный суд разработал собственную практику, акцентируя внимание на процессуальном аспекте запрета дискриминации, то есть равенстве в обращении93. В одном из своих первых решений, поддерживаемых председателем Суда, Конституционный суд подчеркнул, что «запрет дискриминации не означает, что все различия, даже те, которые, в конечном счете, ведут к росту социальной несправедливости, являются неконституционными. Запрет дискриминации означает, что закон должен одинаково обращаться со всеми (как с людьми с равным достоинством), то есть право на человеческое достоинство не должно нарушаться, а распределение прав и привилегий должно происходить в соответствии с оценкой, основанной на одинаковом уважении и почете, в равной степени учитывающей точки зрения отдельных граждан»94.

Акцент на защите человеческого достоинства в качестве центрального элемента практики по делам о недопущении дискриминации позволил Конституционному суду расширить пределы действия конституционного положения о недискриминации и выйти за рамки текста § 70/А. В одном из последующих решений Конституционный суд распространил на всю правовую систему действие требования о равном обращении, которое применялось в отношении основных прав и свобод95. В этой связи Конституционный суд подчеркнул, что конституционное требование о равном обращении не применяется к неравенству и различиям, которые не охвачены сферой применения права. По мнению судей, государство вправе и обязано учитывать фактические различия между людьми, помня о том, что различия, посягающие на человеческое достоинство, нарушают Конституцию. Однако менее существенным различиям или различиям иного рода конституционный запрет дискриминации не грозит96.

В свете расширения сферы применения конституционного требования о равном обращении Конституционный суд приступает к пересмотру предположительно дискриминационного воздействия всех видов правовых норм — от сложностей налогового регулирования97 и различий в правовых нормах, действующих в отношении адвокатов и нотариусов98, до подсчета баллов при принятии решений о приеме абитуриентов в вуз99. В последнем случае, следуя логике Суда в делах о равенстве, судьи пришли к выводу о том, что в данном контексте равенство означает не только равенство перед законом, но и равные возможности100.

Конституционный суд расширил пределы действия конституционного требования о равном обращении еще в одном отношении, определив «прочие основания» для запрета дискриминации в целях применения § 70/А. В эти «прочие основания» для запрета дискриминации конституционные судьи включили возраст101 и сексуальную

ориентацию102. В своей практике Конституционный суд подчеркивал, что стандарт конституционного контроля, применимый к делам, в которых классификация затрагивает конституционные права, отличается от того, который используется для дел, где классификация сделана на «ином основании». В тех делах, где различие проводится в отношении конституционных прав, Конституционный суд использует критерий необходимости/соразмерности при рассмотрении конституционности предположительного ограничения. Однако в тех делах, где классификация сделана на «ином основании», Суд использует более низкий стандарт контроля, пытаясь найти объективное и разумное обоснование и проверить, не была ли классификация сделана произвольно103. Согласно мнению Конституционного суда, Конституция запрещает произвольно проводить различия между людьми, поскольку в этом случае явно игнорируется равенство достоинства людей104.

№ Заключение

Несмотря на упоминание «невидимой конституции», о котором венгерский Конституционный суд сильно пожалел, Суд не опирается на внетекстовые ценности, особенно в отношении неправовых ценностей. Правовая определенность как одна из ценностей правовой системы имеет огромное значение для Суда и, возможно, служит наиболее часто применяемым основанием для вынесения решения о конституционности или неконституционности. Однако это вовсе не значит, что конституционная система ценностей не может быть с некоторой точностью воспроизведена на основании решений Конституционного суда. Эту систему ценностей формируют понимаемые в широком смысле (либеральные и социальные) права личности. В исключительных случаях, например в контексте охраны окружающей среды105, ценности, признаваемые в Конституции, служат, по меньшей мере, основанием для ограничения прав, и такие ценности простираются дальше простого заявления о государственной цели. Но в содержательном тексте Конституции ценности определяются особыми, недвусмысленно закрепленными правами: специфика ценностей вытекает, прежде всего, из патерналистской государственной концепции социального обеспечения, согласно которой права должны обеспечиваться государством.

Андраш Шайо - профессор Центрально-Европейского университета, г.Будапешт (Венгрия). Рената Уитц - доцент Центрально-Европейского университета.

Перевод с английского Е. Луневой.

1 Для принятия новой Конституции потребовался бы референдум, а политическая элита хотела избежать нарастания общественной напряженности.

2 Перевод Конституции Венгерской Республики на русский язык см.: Конституции государств Европы: В 3 т. / Под. ред. Л. А. Окунькова. М.: Норма, 2001. Т. 1. С. 538-565.

3 Решение 1 1/1992 (III. 5.) AB. Перевод на английский язык см.: Sólyom L., Brunner G. Constitutional Judiciary in a New Democracy: The Hungarian Constitutional Court. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2000. P. 214-228. Более глубокий анализ данного решения см.: TeitelR. Transitional Justice. Oxford; New York: Oxford University Press, 2000. P. 15-16.

4 Sólyom L, Brunner G. Op. cit. P. 219.

5 Sólyom L. Alkotmányosság Magyarországon: Értékek és tények [Конституционализм в Венгрии: Ценности и факты] // Sólyom L. Az Alkotmánybíráskodás kezdetei Magyarországon [Начало конституционного пересмотра в Венгрии]. Budapest: Osiris, 2001. P. 141. Вышеприведенная цитата довольно редко появлялась в последующих решениях Конституционного суда. См., например: Решение 44/1998 (X. 14.) AB о пропуске прилагательного «социалистический» в тексте Закона о нормотворчестве; Решение 14/2000 (V. 12.) AB об уголовном запрете тоталитарной символики.

6 Sólyom L. Op. cit. P. 144.

7 Ibid. P. 155.

8 Ibid. P. 142.

9 Ibid. P. 156.

10 Решение 23/1990 (X. 31.) AB. Перевод на английский язык см.: Sólyom L., Brunner G. Op. cit. P. 125-126.

11 См., например, Конституцию Южной Африки.

12 См, например: статьи 8 и 10 европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

13 Следует отметить, что абзац 3 § 8 Конституции Венгрии содержит специальные нормы, применимые к ограничению прав во время чрезвычайного положения.

14 Решение 30/1992 (V. 26.) AB. Выдержки из решения переведены на английский язык: Sólyom L., Brunner G. Op. cit. P. 229-238.

15 Там же, раздел III.2.2. Перевод на английский язык см.: http://www.mkab.hu/en/enpage3.htm.

16 Там же, раздел V Перевод на английский язык см.: Sólyom L., Brunner G. Op. cit. P. 235.

17 «Объективный, институциональный аспект права на свободу выражения мнений связан не только со свободой прессы, свободой образования и т.д., но и с тем аспектом институциональной системы, который включает свободу выражения мнений как общую ценность в число других защищаемых ценностей». Там же, раздел III.2.2. Перевод на английский язык см.: Sólyom L., Brunner G. Op. cit. P. 233.

18 См., например, решения: 39/2002 (IX. 25.) AB; 22/2003 (IV. 28.) AB о праве отказа от процедур по сохранению и поддержанию жизни; 8/2004 (III. 25.) AB; 12/2004 (IV. 7.) AB; 26/2004 (VII. 7.) AB; 34/2004 (IX. 28.) AB о защите достоинства членов парламента; 29/2005 (VII. 14.) AB; 36/2005 (X. 5.) AB об электронном наблюдении, ведущемся частными детективами.

19 См. цитату в особом мнении судьи Арпада Эрдеи (Arpad Er-dei) в Решении 43/2004 (XI. 17.) AB об официальном свидетеле.

20 См.: Решение 6/1998 (III. 11.) AB, ABH 1998, 91, 98-99, цитирующее Решение 1234/B/1995 AB, ABH 524, 530. Также подтверждается позиция в отношении роли конституционных целей. См., например, решения: 22/2004 (VI. 19.) AB; 43/2004 (XI. 17.) AB; 44/2004 (XI. 24.) AB о различных положениях,

касающихся Закона о полиции (Закон No. 34 1994 года); 17/2005 (IV 28.) AB; 20/2005 (V 26.) AB; 23/2005 (VI. 17.) AB.

21 См., например, решения: 18/2000 (vi. 6.) AB; 18/2004 (VI. 25.) AB.

22 § 37/B законопроекта о поправках к Декрету-закону № 11 1979 года о применении уголовных санкций. Президент захотел, чтобы было проведено предварительное рассмотрение конституционности законопроекта перед его промульгацией.

23 Решение 13/2001 (V. 14.) AB, раздел IV.1.6.1. Перевод на английский язык см.: http://www.mkab.hu/en/enpage3.htm.

24 Решение 44/2004 (XI. 24.) AB.

25 Здесь мы разделяем взгляды, изложенные в: Uitz R. Grand Promises in the Face of High Expectations, Welfare Rights in Hungarian Constitutional Jurisprudence // Rethinking Socioeconomic Rights in an Insecure World / Ed. by N. Udombana, V Besirevic. Budapest: CEU Center for Human Rights, 2006. P. 49-80.

26 См. краткий обзор основ: Kommers D. P. German Constitutionalism, A Prologomenon // Emory Law Journal. Vol. 40. 1991. P. 837, 861-863. Также см.: Schlink B. German Constitutional Culture in Transition // Constitutionalism, Identity, Difference, and Legitimacy, Theoretical Perspectives / Ed. by M. Rosenfeld. Durham; London: Duke University Press, 1994. P. 199, 205-208.

27 Отметим, что в современной литературе, где приводится аргументация в пользу предоставления гарантий прав на социальное обеспечение, утверждается, что данные права не могут быть отделены от прав первого поколения на том основании, что последние не имеют объективной или позитивной стороны или что институциональный размах прав первого поколения не так велик. Например, см.: TushnetM. Social Welfare Rights and the Forms of Judicial Review // Texas Law Review. Vol. 82. 2004. P. 1896-1897. Что касается цены, то этот аргумент не убедителен. Величина расходов на социальное обеспечение превращает эти права в самостоятельную категорию, а права в деле о свободах — это издержки, связанные с государственной деятельностью и вызванные действиями государства, вместе с тем большинство прав на социальное обеспечение создает особые права на получение дорогостоящих услуг.

28 Решение 64/1991 (XII. 17.) AB о правилах прекращения беременности.

29 Там же, ABH 1991, 262. Ср. с обоснованием Федерального конституционного суда Германии в первом деле, связанном с правом на образование (33 BVerfGE 303, 1972), см.: Kommers D.P. The Constitutional Jurisprudence of the Federal Republic of Germany. Durham: Duke University Press, 1997. P. 284-285.

30 Решение 64/1991 (XII. 17.) AB, ABH 1991, 262-263.

31 Решение 48/1998 (XI. 23.) AB. Перевод на английский см.: http://www.mkab.hu/en/enpage3.htm.

32 Об этом вопросе в венгерском контексте см. Sajó A. How the Rule of Law Killed Welfare Reform // East European Constitutional Review. Vol. 5. 1996. No. 1. P. 31-41; Sajó A. Social Welfare Schemes and Constitutional Adjudication in Hungary // The Rule of Law in Central Europe: The Reconstruction of Legality, Constitutionalism and Civil Society in the Post-Communist Countries / Ed. by J. Priban, J. Young. Aldershot: Ashgate Publishing, 1999. P. 160-178; Uitz R., Sajó A. A Case for Enforceable Constitutional Rights? Welfare Rights in Hungarian Constitutional Jurisprudence // Justiciability of Economic and So-

cial Rights: Experiences from Domestic Systems / Ed. by F. Coomans. Antwerpen; Oxford: Intersentia Publishing, 2006.

33 Подробнее см., например: Starck Ch. Constitutional Definition and Protection of Rights and Freedoms // Rights, Institutions and the Impact of International Law according to the German Basic Law / Ed. by Ch. Starck Baden-Baden: Nomos Verlagsgesellschaft, 1987. P. 40-44 (сравнение позитивного аспекта свобод и социальных прав). Венгерский Конституционный суд, похоже, внимательно относится к этой проблеме. В одном из первых решений о праве на жилище (Решение 731/ B/1995 AB) Конституционный суд ясно дал понять, что жилищный аспект права на социальную защиту все же имеет институциональный характер. Однако из этого институционального характера не вытекает конституционное право на государственную помощь в получении жилища и не следует обязанность государства по созданию фонда жилищной помощи. В понимании Конституционного суда право на социальную защиту в том виде, в каком оно сформулировано в Конституции, определяет основные цели политики.

34 Примечательно то, что в комментариях об истоках конституционного контроля в Венгрии объемом приблизительно в 800 страниц, которые были написаны председателем Конституционного суда, проблеме общей свободы даже не было отведено специальной главы, эта проблема рассматривается всего на трех страницах. См.: Solyom L. Op. cit. P. 147, 452, 518.

35 Следует отметить, что эти два права упоминаются вместе в абзаце 1 § 54 Конституции Венгрии.

36 Решение 8/1990 (IV. 23.) AB.

37 Там же.

38 См.: Kommers D. P. The Constitutional Jurisprudence of the Federal Republic of Germany. P. 315-319.

39 Griswold v. Connecticut, 381 U. S. 479 (1965).

40 В одном из первых решений 8/1990 (IV. 23.) AB, например, Конституционный суд запретил профсоюзам подавать жалобы в трудовых спорах от имени индивида без его соответствующего требования.

41 Решение 22/1992 (IV 10.) AB. Отметим, что венгерская Конституция в абзаце 1 § 7 признает общеприменимые нормы международного права.

42 Решение 30/1992, раздел Ш.2.2.

43 Там же.

44 Решение 37/2000 (X. 31.) AB.

45 Здесь Конституционный суд сослался на второе решение по делу об абортах — Решение 48/1998.

46 Решение 36/2000 (X. 27.) AB. Перевод на английский язык см.: http://www.mkab.hu/en/enpage3.htm.

47 Важно заметить, что, делая такой вывод, конституционные судьи не ссылались на право на охрану здоровья (§ 70/D).

48 Решение 22/2003 (IV. 28.) AB. В дальнейшем именуемое как «решение об эвтаназии».

49 Там же, раздел IV.6.1. Перевод на английский язык см.: http:// www.mkab.hu/en/enpage3.htm.

50 Решение 23/1990 (X. 31.) AB о неконституционности смертной казни.

51 Решение 22/2003, раздел VIII.2.

52 Решение 43/2005 (XI. 14.) AB.

53 Как это ни странно, текст постановления привел к возникновению такой ситуации, в которой добровольная стерилизация стала общепринятой, что, согласно неофициальному заявлению, противоречило намерениям Суда.

54 Решение 54/2004 (XII. 13.) AB. В дальнейшем именуемое как «решение по делу о наркотиках».

55 Там же.

56 Решение 4/1993 (II. 12.) AB, раздел A.1. В данном деле Конституционный суд должен был вынести решение о возвращении церковной собственности, и поэтому он воспользовался этой возможностью, чтобы высказать свое мнение о государственном финансировании религиозной деятельности. Данное решение имело серьезные последствия, поскольку оно возродило традиционные различия в материальном положении церквей. Результатом этого, похоже, стало довольно запутанное применение принципа толерантности как нейтралитета. Это дело вновь демонстрирует неопределенный характер ценностных предпочтений.

57 Там же.

58 Решение 4/1993 (II. 12.) AB.

59 Там же. Перевод на английский язык см.: Sólyom L., Brunner G. Op. cit. P. 252-253.

60 Там же.

61 Решение 8/1993 (II. 27.) AB.

62 Schanda B. The Permissible Scope of Legal Limitations on the Freedom of Religion or Belief in Hungary // Emory International Law Review. Vol. 19. 2005. P. 899.

63 В этом деле Верховный суд отказался принять списки сторонников, чьи подписи собирались в течение двух дней. См. BH 1994.696.

64 Статья 2 (2) Указа Правительства 61/1994 (IV. 20.).

65 Термин цитируется в преамбуле Указа.

66 Решение 970/b/1994 AB от 20 февраля 1995 года.

67 Указ IM 13/2000 (VII. 14.).

68 Указ NM 30/1997 (X. 1 1.), статья 24 (1). В Указе предусмотрено, что несовершеннолетние могут исповедовать свою религию в соответствии с правилами внутреннего распорядка учреждения. Учреждение не должно фиксировать информацию о религиозных верованиях несовершеннолетних и передавать ее другим лицам. Статья 24 (2).

69 См.: Sajó A. A «kisegyház» mint alkotmányjogi képtelenség [«Малая церковь» как конституционный абсурд] // Funda-mentum. Vol. 3. 1999. No. 2. P. 87-98, где показаны дискриминационные последствия проведения различия между историческими церквями и малыми церквями.

70 Об этом см. Enyedi Z. The Contested Politics of Positive State Neutrality in Hungary // Church and State in Contemporary Europe / Ed. by J. T. S. Madeley, Z. Enyedi. London: Frank Cass, 2003. P. 162.

71 Распоряжение 439/B/1993 AB от 14 декабря 1993 года. Данный термин использовался в обосновании, приложенном к решению парламента.

72 BH 1997.276.

73 Решение 10/1993 (II. 27.) AB.

74 McGowan v. Maryland, 366 U. S. 420 (1961).

75 Проблема встала перед Верховным судом Венгрии в BH 2004.184.

76 О проблеме государственного нейтралитета в вопросах религии в Венгрии подробнее см.: UitzR. Aiming for State Neutrality in Matters of Religion: The Hungarian Record // University of Detroit Mercy Law Review. Vol. 83. 2006. No. 5. P. 761.

77 Решение 30/1992.

78 Sólyom L, Brunner G. Op. cit. P. 236-237.

79 Однако последовательность в конституционном праве имеет свою цену. В Венгрии эту цену платит политическая элита, которая безуспешно пытается ввести законодательные меры с целью ограничения высказываний, разжигающих ненависть.

80 Решение 35/1992. (VI. 10.) AB. Конституционный суд вновь подчеркнул это в Решении 24/1994 (V. 6.) AB.

81 В мае 2006 года Конституционный суд воспрепятствовал инициативе проведения референдума с целью введения некой формы парламентского представительства для национальных меньшинств, так как это нарушало конституционный запрет на проведение референдумов, которые приводили бы к изменению Конституции. См.: Решение 327/H/2006 AB.

82 Решение 13/2000 (V. 12.) AB.

83 Следует отметить, что эти «отношения» не уточняются.

84 Решение 13/2000, раздел IV.4.

85 Решение 1310/D/1990 AB.

86 Решение 27/2005 (VI. 29.) AB.

87 Решение 28/2005 (VII. 14.) AB.

88 Там же.

89 Решение 41/2005 (X. 27.) AB.

90 Ссылаясь на Решение 34/1994 (VI. 24.) AB, раздел Ш.1.

91 См.: Решение 1/1993 (I. 13.) AB.

92 Закон 2005 года о высшем образовании мог повлечь создание в вузах руководящих органов, состоящих в основном из внешних специалистов, не связанных с вузами. Министр образования имел бы обширные полномочия по назначению членов этих органов. Эти органы были бы вправе принимать наиболее важные решения, касающиеся работы вузов. Судя по составу членов руководящих органов и порядку их назначения, такие органы не были бы настоящими органами самоуправления вузов.

93 Solyom L, Brunner G. Op. cit. P. 151.

94 Решение 9/1990 (IV. 25.) AB, ABH 1990, 46, 48.

95 Решение 61/1992 (XI. 20.) AB.

96 Там же.

97 Правила налогового регулирования были пересмотрены Конституционным судом в Решении 61/1992, в котором Судом было впервые определено конституционное требование о равном обращении.

98 Решение 108/B/1992 AB.

99 Решение 28/2005. Дело возникло в связи с реформой, затрагивающей структуру и оценку выпускных экзаменов средней школы, результаты которых засчитываются при приеме в вуз. Заявители жаловались на то, что те выпускники, которые сдавали выпускные экзамены по новой системе, при поступлении в вуз имели преимущество перед абитуриентами, сдавшими выпускные экзамены в предыдущие годы. Это дело не имело аспекта позитивного действия.

100 Там же.

101 Решение 857/B/1994 AB.

102 Подробнее об этой проблеме см.: Uitz R. Hungary: Mixed Prospects for the Constitutionalization of Gay Rights // International Journal of Constitutional Law. Vol. 2. 2004. No. 4. P. 705-715.

103 Например, решения 30/1997 (IV 29.) AB, 35/1994 (VI. 24.) AB, 37/2002 (IX. 4.) AB.

104 Решение 857/B/1994 AB.

105 Решение 28/1994 (V. 20.) AB.