ВЕЛИКИЕ ОБЕЩАНИЯ ПЕРЕД ЛИЦОМ БОЛЬШИХ НАДЕЖД: СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРАВА В ПРАКТИКЕ ВЕНГЕРСКОГО КОНСТИТУЦИОННОГО ПРАВОСУДИЯ Текст научной статьи по специальности «Право»

Великие обещания перед лицом больших надежд: социально-экономические права в практике венгерского конституционного правосудия

Рената Уитц

Критикуя неопределенность венгерских конституционных норм, связанных с защитой социальных прав, автор констатирует существование нестабильности в их судебной интерпретации. В этих условиях конституционное правосудие выступает основным инструментом конкретизации социального законодательства. В работе рассматриваются различные судебные решения в данной области и указывается на необходимость дальнейшего развития теории судебной интерпретации и обеспечения предсказуемости судебной практики.

Конституция Венгрии провозглашает права на социальное обеспечение (социально-экономические права) в довольно общих терминах. Она торжественно утверждает «право на максимально возможный высокий уровень физического и духовного здоровья» (абз. 1 § 70^)'. В следующем параграфе Конституции закреплено «право на социальное обеспечение» (абз. 1 § 70/Е), а именно: «Граждане Венгерской Республики... в случаях старости, болезни, инвалидности, вдовства, сиротства, безработицы, последовавшей не по их вине... имеют право на необходимое для их проживания обеспечение». Эти конституционные положения являются наиболее известными; наряду с ними в Конституцию включены положения об образовании (§ 67, 70/Р и 70/Л), о защите семьи и детей (§ 14 и 67) и о правах трудящихся (§ 4, 70/В и абз. 2 § 70/С). Хотя некоторые из этих положений выглядят

* Эта статья использует материал работы: Uitz R., Sajó A. A Case for Enforceable Constitutional Rights?: Welfare Rights in hungarian Constitutional Jurisprudence // Justiciability of Economic and Social Rights, Experiences from Domestic Systems / Ed. by f. Coomans. Antwerpen: Intersentia, 2006.

всего лишь декларациями, многие сформулированы как социально-экономические права, предполагающие возможность их принудительной реализации через суд. Настоящее исследование посвящено анализу того, насколько эти пространные формулировки помогают заявителям по вопросам социальных прав в Конституционном суде Венгрии.

Зная, что венгерский Конституционный суд не раз называли активистским институтом и что Конституция Венгрии не устанавливает никаких условий для осуществления этих прав и не напоминает интерпретаторам об ограниченности ресурсов2, можно было бы предположить, что эти нормы становятся важнейшим средством защиты прав на соц-обеспечение. Вместо этого мы видим, что Конституционный суд борется с положениями Конституции о социальном секторе и воздерживается от того, чтобы превратить их в реальные гарантии социально-экономических прав. В тех же случаях, когда Суд занимает активистскую позицию3 и защищает заявителей от навязанного правительством уменьшения объема социальной помощи, он прибегает к ссылке на другие права (например,

право собственности или право на человеческое достоинство).

Эта статья основана на примерах из венгерского судебного опыта и не будет затрагивать обширный и сложный теоретический спор о том, насколько разумно и полезно вносить в конституции подкрепленные правовой санкцией права на социальное обеспечение. Напротив, в нашей статье, поместив венгерскую правоприменительную практику в более широкий контекст, мы утверждаем, что возможность защиты социально-экономических прав зависит не столько от того, как сформулированы соответствующие конституционные положения, сколько от желания судов воспринимать такого рода жалобы, как обеспеченные правовой санкцией. Как только подобное решение принято, суд может дать ход аналогичным жалобам, сославшись на то или иное социальное право, другие права или логические обоснования. Такой вывод может обескуражить сторонников принудительно осуществляемых социальных прав, так как он подтверждает их опасения относительно судов, весьма вольно трактующих защиту населения данными правами. Правозащитникам этот вывод может в каком-то отношении понравиться, поскольку он, как кажется, оставляет открытыми несколько различных путей к получению социальных пособий и услуг. В то же время, по крайней мере, некоторые случаи из практики могут вызвать беспокойство и у тех, кто боится установления ограничений на автономию индивида во имя защиты благосостояния государства в целом или вмешательства государства в принцип автономии.

I. Защита социальных прав в Венгрии: широкий контекст

Перед тем как приступить к анализу практики конституционного правосудия, уместно сделать несколько предупреждений читателю, для того чтобы он ориентировался в области защиты социальных прав согласно венгерской Конституции. Без таких пояснений эта сфера представляется хаотичной. В данном разделе мы сначала напомним исторический контекст, в котором положения о соцобеспе-чении были внесены в Конституцию Венгрии. Затем последует краткое замечание о терминологии и технический вопрос относительно

распределения судебных полномочий в делах, касающихся принудительного осуществления прав на социальное обеспечение.

Социальные права включаются в Конституцию Венгрии: обещания и надежды

Для лучшего понимания многообещающих положений Конституции относительно прав на социальное обеспечение надо учитывать те ожидания и надежды, которые витали в воздухе в 1989 году. Как отмечает Андраш Шайо, столь громкие положения о социальных правах в посткоммунистических государствах отражают образ гражданина как получателя товаров и услуг, которые государство выделяет ему. Такой образ и такое самовосприятие, к неудовольствию многих, после появления конституционных прав и пересмотра Конституции в 1989 году не исчезли4. По оценке Войцеха Садурского, если в новую конституцию не включать социально-экономические права, то это станет сигналом для «простых людей» этих стран — сигналом, говорящим о том, что возникшие после падения коммунистического строя политические элиты нечувствительны к нуждам простого народа, на который столь сильно повлияла тяжелая экономическая ситуация в этих странах. Социально-экономические права всегда были заметным и чрезвычайно символичным выражением многочисленных требований, заявлений, давления на политиков, принимающих решения в области социальной политики. Эта ситуация была новой и для многих весьма драматической: социальная политика использовалась для того, чтобы компенсировать социальные последствия экономических пере-мен5.

Таким образом, в новых демократиях ожидается, что конституционная защита прав человека, помимо политических прав и свобод, должна обеспечивать также социальную помощь и ряд услуг. Эти конституционные нормы начали действовать вместе с системой социального обеспечения, унаследованной от коммунистической эпохи (лучше даже сказать — в пределах этой системы). Предупреждения Санстейна о неадекватности внесенных в Конституцию прав на социальное обеспечение на фоне скудных ресурсов посткоммунистической Венгрии звучат знакомо, и, к со-

жалению, они соответствуют действительно-сти6.

неочевидность терминологии: в каких случаях «получать соцобеспечение» не значит «быть бедным»

Термин «права на социальное обеспечение» носит довольно расплывчатый характер; его объем неоднократно пытались очертить, но общепринятого определения еще нет. В академическом контексте это понятие обычно может означать что угодно, от прав трудящихся до социальной помощи, от пособия по безработице до службы здравоохранения, может включать образование, пенсии по возрасту и помощь в связи с потерей кормильца. Настоящая статья не претендует на то, чтобы хоть как-нибудь дополнительно ограничить объем этого таинственного понятия. Однако для целей нашего обсуждения важно напомнить читателю, что, когда речь идет о правах на социальное обеспечение, очень и очень часто речь не идет ни о бедности, ни о правах слабых и нуждающихся7.

В современных странах, где существует социальное обеспечение, регулярно получать социальные выплаты или услуги еще не значит «жить на социальные выплаты». В этом смысле Венгрия (как и любая другая посткоммунистическая демократия Центральной Европы) — не исключение. Как указано в докладе Всемирного банка о социальных пособиях в Венгрии за 1997 год «относительно системы социального обеспечения в целом, то 91 % венгерских семей получает одно или несколько пособий. Социальное обеспечение в Венгрии составляет 54 % затрат средней семьи и 38 % ее дохода. Это очень высокая цифра даже для постсоциалистической экономики...»8. Поэтому, когда обсуждаются пенсии по возрасту и пособия по состоянию здоровья, схемы поддержки семьи и ребенка, образовательные права и права трудящихся, преобладающая позиция венгерских политиков заключается в том, чтобы рассматривать социальную помощь и права на эти выплаты и услуги как щедрый набор правительственных средств, поддерживающих средний класс.

Между тем безработица, одна из наиболее насущных социальных проблем в старых государствах — членах Европейского союза, до сих пор не играет ключевой роли в дискус-

сии о социальных правах в посткоммунистической Центральной Европе, несмотря на то что переход к демократии и рыночной экономике привел к росту безработицы во всем регионе9. Преобладающая проблема политико-экономического переходного периода, связанная с соцобеспечением, — это масштабная реформа и сокращение систем и институтов, поставляющих вышеупомянутые услуги. Безусловно, как только посткоммунистические страны (в том числе и Венгрия) принимают решение реформировать систему здравоохранения или пенсионную систему, такие изменения отрицательно сказываются на многих потребителях этих услуг, а среди них, бесспорно, сильнее и дольше всех будут страдать те, кто находится близко к черте бедности или уже за этой чертой. Однако реформа системы социального обеспечения или ее небольших подсистем не считается систематической реформой по борьбе с бедностью под руководством правительства и не задумана как таковая10.

По иронии судьбы, именно этот частный вопрос терминологии сохраняет и воспроизводит коммунистический status quo, когда проблема бедности считалась несуществующей11. Уместно указать на столь глубоко укоренившиеся терминологические особенности, поскольку это демонстрирует парадоксы игры слов о защите прав человека, особенно если речь идет о случаях, когда преобразование системы социального обеспечения приостанавливается во имя защиты приобретенных прав или интересов. При оценке бюджетных сокращений, возникающих в ходе реформирования системы соцобеспечения, полезно на минутку задуматься и вспомнить, что получатели якобы «приобретенных» социальных льгот, скорее всего, принадлежат к благополучному большинству населения, чьи интересы представляют выборные должностные лица в составе демократических институтов, а не к тому меньшинству, которое маргина-лизировано и de facto лишено гражданских прав из-за нищеты.

судебные иски о защите социальных прав: источники права и распределение полномочий в контексте соцобеспечения

По сравнению с гражданскими и политическими правами, в области социальных прав

международные и региональные соглашения и механизмы защиты прав человека меньше влияют на законодательство конкретного государства и не столь требовательны к нему. Это наблюдение соответствует замечанию Филипа Олстона, согласно которому для социальных прав основной уровень, который задействуется, — это национальный, в то время как международные соглашения и наблюдательные механизмы, установленные в соответствии с ними, служат лишь катализаторами индивидуального развития данной страны12. Такое маргинальное и слабое практическое влияние международных и региональных соглашений налицо и в посткоммунистических странах, которые в процессе перехода к демократии перенесли формулировки этих соглашений в свои конституции13. Конституция Венгрии достаточно щедро подходит к трактовке прав на соцобеспечение; она содержит множество положений о целом ряде таких прав, а формулировки этих статей лишены внутренних ограничений или ссылок на конечность ресурсов. Несмотря на изобилие потенциально релевантных конституционных положений, как и в большинстве развитых социальных государств, основная масса норм, касающихся социально-экономических прав, специфических правил, затрагивающих терминологию, права и процедуры, содержится не в Конституции, а в принятых парламентом законах и актах более низкого уровня (многие из последних действуют на уровне города), которые и регулируют конкретные вопросы в сфере социального обеспечения14. Все правовые изменения, сопровождающие реформу соцобеспечения, влекут создание новой или пересмотр старой законодательной системы — в пределах формулировок конституционных положений, обсуждавшихся выше. Кроме того, хотя Конституционный суд принял по правам на социальное обеспечение множество решений, затрагивающих интересы и жизнь граждан венгерского государства, он не является простым судом первой инстанции (или апелляционным) и не наделен правом гарантировать принудительную реализацию законодательных норм о социальном обеспечении15. Таким образом, прежде чем начинать детальное обсуждение практики конституционного правосудия по вопросам социального обеспечения в Венгрии, полезно рассмотреть эти конституционные

решения в более широком контексте16. Нам кажется, что такое отступление прольет свет на то, как связаны включенные в Конституцию социальные права, с одной стороны, и распределение социальных льгот — с другой; тем самым будет внесен вклад в постоянно ведущуюся дискуссию о возможности принудительной реализации прав на социальное обеспечение и о стратегиях такой реализации.

В Венгрии главными органами, осуществляющими защиту социальных прав в предписанных законом случаях, являются обычные суды первой инстанции под руководством Верховного суда. Именно они должны служить убежищем от незаконных административных действий, инструментом, имеющим огромное значение в сфере прав на социальное обеспечение, где законодательно установленные права столь многочисленны. С количественной точки зрения, подобных дел, рассматриваемых обычными судами в повседневной работе, гораздо больше, чем решений Конституционного суда на ту же тему. Случаи, в которых предусмотренные законом права на соцобеспечение являются предметом ссылки, спора или судебной гарантии, подлежат рассмотрению в административном порядке и обычными судами первой инстанции, действующими под руководством Верховного суда. Однако важно подчеркнуть, что конституционные положения о правах на социальное обеспечение и решения Конституционного суда по этому поводу играют лишь незначительную роль в практике обычных судов или, если говорить точнее, Верховного суда Венгрии. Хотя Конституция предусматривает, что «претензии, возникающие по поводу нарушения основных прав, а также возражения против государственных решений, вынесенных в связи с выполнением обязанностей, могут быть представлены в суд» (§ 70/К), а социально-экономические права занимают в ней привилегированное положение по сравнению с другими основными правами, на практике это положение, дающее возможность принудительного осуществления конституционных прав, едва ли когда-либо применялось17.

Кроме того, решения Конституционного суда по правам на социальное обеспечение имеют реальные последствия не в случае индивидуальных дел, инициированных получа-

телями льгот, а именно тогда, когда некоторая правовая норма оспаривается систематически в абстрактных терминах, что приводит к признанию ее противоречащей Конституции. Венгерский Конституционный суд наделен широкой компетенцией, включающей разнообразные случаи, в том числе абстрактную интерпретацию Конституции, абстрактный апостериорный пересмотр правовых норм, предварительную оценку законодательства. Абстрактный апостериорный пересмотр конституционности правовых норм может быть инициирован любым гражданином (actio popularis)18. Кроме того, жалобы, касающиеся частных лиц, могут быть поданы в Конституционный суд обычным судом, которым рассматривается некоторое дело, при помощи судебного запроса19 или посредством частной конституционной жалобы20. В таких случаях Конституционный суд может предписать «индивидуальные средства», которые должны применяться к конкретному случаю21.

Из-за недостатков правового регулирования индивидуальных обращений в Венгрии, а также отсутствия энтузиазма Конституционного суда в отношении таких обращений (будь то через судебный запрос или посредством конституционной жалобы) основным средством конституционного контроля в Венгрии стал абстрактный нормоконтроль посредством actio popularis22, за исключением совсем немногих особых случаев, когда именно судебный запрос приносит наилучший результат23. Что касается масштаба и эффективности рассмотрения индивидуальных обращений, касающихся социальных прав, через actio popularis, то влияние практики Конституционного суда на решения по частным делам, принимаемые обычными судами, чаще всего носит маргинальный характер. Суды первой инстанции не оспаривают решений Конституционного суда, как только тот объявляет некоторую правовую норму неконституционной. Но проблемы могут возникнуть в случаях, когда Конституционный суд поддерживает правовые нормы, сохраняя их в силе при условии, что при их применении выполняются известные требования24. Тогда в индивидуальных делах, требующих применения некоторой правовой нормы, рассматривается уместность эффективной юридической защиты, обеспечивающей выполнение опре-

деленных Конституционным судом условий, что делает закон, в интерпретации Суда, соответствующим Конституции. Таким образом, наиболее важным практическим ограничением actio popularis, ведущего к абстрактному нормоконтролю, является то, что эта процедура, скорее всего, не дает решения проблем применительно к конкретным обстоятельствам и желаниям конкретных граждан в определенных делах.

Actio popularis лучше подходит к искам, оспаривающим системные нарушения прав на социальное обеспечение в тех решениях, где следствие необязательно позволяет (и не предписывает) судьям вдаваться в конкретные обстоятельства получателей социальных выплат. В делах, поступающих на его рассмотрение благодаря actio popularis, Конституционный суд может истолковать подробные выводы, связанные со сферой и объемом различных внесенных в Конституцию социальных прав. Как будет показано в последующем анализе, очень часто судьи Конституционного суда принимают решение о (пере)рас-пределении социальных выплат, ссылаясь на другие права (не на социальные) или же на системные («институциональные») положения, которые сложно было бы прямо вывести из конституционных формулировок. Более частым является случай, когда из-за таких общих, абстрактных формулировок практика Конституционного суда предстает в каком-то смысле оторванной от проблем и споров вокруг доступа к социальным выплатам, которые ставятся перед обычными судами (и которые обычные суды, в свою очередь, ставят перед следующими инстанциями). После такого заключения становится в некоторой мере понятно, почему судьи судов первой инстанции неохотно обращаются к конституционному правосудию. В то же время подобное заключение может вызвать значительное беспокойство среди сторонников принудительного осуществления прав на социальное обеспечение.

II. Что подлежит принудительному взысканию в конституционных делах, связанных с требованиями социальных выплат?

Предлагаемый далее обзор практики Конституционного суда Венгрии по вопросам прав

на соцобеспечение не имеет целью представить систематическое введение в проблему защиты этих прав согласно Конституции Венгрии. Напротив, предлагается более конкретная интерпретация этой практики, рассматриваются основные пункты конституционной аргументации по таким делам25. В дальнейшем в этом разделе будет показано, что практика венгерского Конституционного суда по вопросам прав на социальное обеспечение характеризуется широким диапазоном многочисленных конкурирующих доводов: либо проявляется максимальная лояльность законодателю, либо конституционные положения о социально-экономических правах дополняются заявлениями о принудительной реализации, либо требования социальных выплат поддерживаются при помощи других конституционных прав.

Минимальные средства к существованию или конституционные права, подлежащие принудительной реализации?

В первые годы существования нового Конституционного суда Венгрии среди его судей не было согласия относительно того, каким образом толковать одно из наиболее широких положений Конституции, а именно право на социальную защиту (§ 70/Е)26. Это разногласие в Конституционном суде в первые годы его существования является важным, поскольку оно высветило расхождения в аргументации, которые в последующие годы влияли на практику Суда в области социального обеспечения27.

Некоторые судьи были убеждены, что Конституция обеспечивает лишь прожиточный минимум. Из этой точки зрения вытекало, что Суд должен лояльно относиться к решениям законодателей в области социального обеспечения, особенно в период, когда сектор социальной защиты подлежал преобразованию в практических пределах ограниченных ресурсов. С этой точки зрения, верховенство права и правовые гарантии весьма ограниченно контролируют изменения в системе социального обеспечения, пусть даже эти изменения происходят в ущерб получателям социальных выплат. При таком толковании право на социальную защиту не гарантирует определенного минимального дохода и не предотвращает снижения уровня жизни28.

Это положение дел полностью раскрылось в одном раннем деле, в котором Ласло Шольом, в то время председатель Суда, пояснил, выражая мнения большинства судей, почему различные конституционные положения, в том числе § 70/Е о праве на социальную защиту и абзац 1 § 2 о Венгрии как правовом государстве, не релевантны для оценки конституционности правительственного плана поднять ставку процента финансируемой страховки в жилищном секторе. Председатель Суда заявил, что право на социальную защиту, как и право на социальное обеспечение, содержащееся в Конституции, не является индивидуальным правом, но выражает обязательство правительства. Иллюстрируя свою мысль, он сослался на § 17 Конституции, утверждающий, что государство «заботится о социальных мерах, распространяемых на граждан, нуждающихся в помощи»29. Таким образом, Конституционный суд не может пересматривать конституционность правовых мер, касающихся социальной защиты, в силу отсутствия стандартов, с которыми Суд мог бы иметь дело30. Кроме того, он указал на то, что, хотя обсуждаемая правительственная мера могла сказаться на многих гражданах и возложить на них значительное финансовое бремя (посредством повышения процентной ставки), конституционная декларация о Венгрии как правовом государстве (абз. 1 § 2) для данной проблемы не релевантна. Поскольку Конституция не провозглашает Венгрию социальным правовым государством, это значит, что Венгрия является правовым государством в «формальном» смысле31. Эта умеренная (если не сказать минималистская) позиция заметна и в многочисленных решениях Конституционного суда, принятых с тех пор32.

Однако в начале истории Конституционного суда другие его члены, несогласные с позицией большинства, были убеждены, что право на социальную защиту является позитивным правом, толкуемым так же, как и политические права33. С их точки зрения, Конституция налагает четкие обязательства на государство, которое должно обеспечивать граждан определенными услугами, а Конституционный суд — надлежащий институт для того, чтобы напомнить об этом принимающим политические решения. Обосновывая такое свое понимание, судьи утверждали, что предыдущий режим не давал нынешним пен-

сионерам накапливать деньги, которые могли бы им помочь после ухода на пенсию. Вместо этого людей заставляли полагаться на коммунистическую систему соцобеспечения с тем, чтобы обеспечить свое благосостояние. В результате получается, что у этих людей есть приобретенное право на социальную защиту, которое не может отменить даже правовое государство. Меньшинство судей сравнивает эти приобретенные права с правом собствен-ности34.

приобретенные права и защита собственности входят в судебную практику по социальному обеспечению как гарантия личной автономии

Эти интеллектуальные преграды на пути конституционной аргументации были внезапно (но, как выясняется, временно) отменены в 1995 году, когда основные действия, предпринятые в рамках первого всеобъемлющего посткоммунистического пакета чрезвычайных мер были оспорены в Конституционном суде. Этот «стабилизирующий пакет» мер, известный также как «пакет Бокроша», в честь введшего его министра финансов Лай-оша Бокроша, серьезно сократил социальные выплаты под эгидой широкой реформы финансов, в том числе отменил такие выплаты, которые раньше рассматривались всеми политическими силами как неприкосновен-ные35. Среди иных мер этот пакет предусматривал временные увольнения в сфере высшего образования, введение месячной платы за обучение, обязательные выплаты в различные службы здравоохранения, ограничения на поддержку материнства и детства, сокращение оплачиваемых отпусков по болезни для служащих, причем с нанимателей требовались большие налоги.

К удивлению многих, в своем главном решении по «пакету Бокроша»36 Конституционный суд отступил от схемы аргументации, которая ожидалась исходя из предыдущей практики, и, не разрешая спора о правильной интерпретации права на социальную защиту, постановил, что индивидуальный вклад в социальные схемы (например, покупка страхового полиса) порождает некоторые приобретенные права. Согласно мнению Конституционного суда, такие приобретенные права в дальнейшем должны защищаться аналогично тому, как защищается право собственности.

Конституционный суд заявил, что такое включение выплат социального обеспечения (социальной защиты) в право собственности соответствует позиции Конституционного суда, который рассматривает собственность как гарантию личной свободы. Согласно основной части аргументов Конституционного суда, в той степени, в какой схема социального обеспечения не основана на более раннем вкладе (то есть в случаях, когда защита собственности неприменима), но предстает как чистая помощь на основании соображений солидарности, принципы правового государства и правовой определенности защищают получателей социального обеспечения от неожиданного снижения статуса37. Эта аргументация, опирающаяся на формулировки и конституционные стандарты защиты собственности (приобретенных прав) и требований правовой определенности и правового государства, использовалась Конституционным судом для того, чтобы отменить центральные положения правительственного пакета чрезвычайных мер, стремящиеся ликвидировать социальные выплаты.

Обратим внимание на то, что понятие «приобретенные права», использовавшееся Конституционным судом в 1995 году, содержательно отличается от тех «приобретенных прав», на которые в более ранних делах ссылались судьи, требовавшие широкой трактовки права на социальную защиту. Действительно, объясняя свою концепцию приобретенных прав, эти судьи представили параллель (возможно, неудачную) между правом собственности и приобретенными правами на социальную защиту, но не приравнивали одно к другому. Признавая, что социальные выплаты — это приобретенные права, новая демократия, как предполагалось, должна была признать, что о реальных приобретенных правах (вклад в фонд пенсионного страхования, основанный на сбережениях) не могло идти и речи из-за политики коммунистического правительства. В решении 1991 года несогласные судьи пояснили, что в их понимании эти приобретенные права открывают доступ к материальному возмещению или возврату частной собственности, но не основываются на частной собственности пенсионеров. Напротив, в 1995 году большинство использовало понятие приобретенных прав, чтобы защитить вклады истцов в государственный

пенсионный фонд таким же образом, как защищается частная собственность. Ближе всего к понятию приобретенных прав, как оно было введено в 1991 году меньшинством несогласных судей, стоит подход к «выплатам, основанным на солидарности» в решении 1995 года38.

В главном решении по «пакету Бокроша» Конституционный суд заявил, что в тех случаях, когда индивидуального вклада в некоторую схему нет, защита граждан исходит не из защиты собственности, но из требования правовой определенности39. Не вполне ясно из решений Конституционного суда, способствуют ли защите собственности более ранние вклады гражданина или же тот факт, что социальные выплаты играют ту же роль в частных финансах, что и в нормальном (непост-коммунистическом) случае личные сбережения. Некоторые комментарии на сей счет могли бы пояснить позицию судей по отношению к точке зрения, принятой меньшинством в более ранних делах, по поводу того, каким образом Конституционный суд должен принимать во внимание — если должен вообще — философию, лежащую в основе коммунистического государства всеобщего благоденствия.

Объем понятия «защита собственности», релевантный в области социального обеспечения, также остается неясным. Эти недоделки от случая к случаю фигурировали в последующих делах, создавая довольно пеструю судебную практику. В 1997 году Конституционный суд заявил, что вклады в медицинское страхование влекут лишение собственности, хотя судьи зашли дальше, заявив, что, пока такие вклады находятся в связи с принципом страхования, Конституционный суд не будет считать их неконституционными40. В другом, более позднем деле, в котором истцы оспаривали изменение индексации пенсий по возрасту в сторону понижения, Суд заявил, что новая, явным образом невыгодная индексация пенсий не означает лишения собствен-ности41. Суд сослался на аргумент о приобретенных правах в 2000 году, когда судьи сочли неконституционным правовую норму, не включающую пособия по безработице в доход, релевантный при начислении пенсии42.

Начиная с конца 1990-х годов Конституционный суд в своей практике по делам о социальном обеспечении не прибегает к рито-

рике «приобретенных прав» и «защиты собственности»43. В последующих решениях, как кажется, заметны следы аргументации, относящейся ко времени до принятия «пакета Бокроша». Этот вывод подтверждает мнение о том, что в венгерской судебной практике по правам на социальное обеспечение конкурируют несколько стратегий аргументации: один подход, основывающийся на сильных формулировках об индивидуальных правах, прибегающий к такому средству, как защита собственности, и другой подход, опирающийся на слабую и подчиняющуюся позицию, которая во многом оставляет институциональную организацию в социальном секторе на усмотрение политических ветвей власти.

Человеческое достоинство и права на социальное обеспечение

В последние годы в практике венгерского Конституционного суда по социальным правам возникла и еще одна линия аргументации. При ее использовании ссылка делается на защиту человеческого достоинства (абз. 1 § 54 Конституции), тем самым Суд становится на шаг ближе к концепции прожиточного минимума, хотя и другим способом44. Изначально этот подход мог даже казаться многообещающим, поскольку в самых ранних решениях Конституционный суд понимал человеческое достоинство как первичное право, раскрывающееся через право на самоопределение (автономию)45. Согласно мнению Конституционного суда, вторичное право на личную автономию могло использоваться как аргумент в делах, где какое-либо особое право, достойное конституционной защиты, не упоминалось прямо в Конституции. В таких случаях право на достоинство и проистекающие из него вторичные права подлежат ограничительному анализу исходя из критериев необходимости и пропорциональности, как и любое другое основное право. Следует заметить, что одной из предпосылок, на которых Суд основывался, предоставляя защиту определенным социальным выплатам со ссылкой на собственность, было понимание собственности как гаранта личной автономии.

В 1998 году Конституционный суд, прибегнув к аргументации, ранее не использовавшейся в делах по социальному обеспечению, провозгласил, что Конституция Венгрии

защищает прожиточный минимум46. Отсылая к собственному более раннему решению47, Суд повторил, что считается, что государство исполняет свое обязательство, изложенное в § 70/Е, путем организации и функционирования системы социальных институтов, включая социальные выплаты. В пределах этого положения законодательный орган может самостоятельно определять средства, при помощи которых он желает достичь целей проводимой социальной политики. Обязательства государства по социальной защите своих граждан определяются в общих чертах через положения абзаца 1 § 70/Е Конституции. В последующем решении48 Конституционый суд установил в качестве общего конституционного требования то, что право на социальную защиту, содержащееся в § 70/Е Конституции, влечет обязательство государства обеспечивать прожиточный минимум посредством всех социальных выплат, необходимых для реализации права на человеческое достоинство. Законодательные органы имеют относительно широкую свободу в осуществлении подобных государственных целей, закрепленных Конституцией, и могут определять минимальный объем определенных выплат, отсылая к доле других типов дохода (преобладающий минимальный размер пенсии по возрасту, минимальная зарплата и т. д.)49.

Следует выделить два аспекта этой аргументации. Во-первых, Конституционный суд, как кажется, сделал четкий шаг, определив, что именно можно считать минимальной основой права на социальную защиту, сославшись на конституционную защиту человеческого достоинства. Это первый случай в практике Конституционного суда Венгрии, в котором для этой цели успешно была применена ссылка на человеческое достоинство. Кроме того, Суд восстановил линию аргументации, от которой практически отказался в основных делах, последовавших за главным решением по «пакету Бокроша». Кажется, что вполне естественно рассматривать решение о прожиточном минимуме как ключ, отпирающий дверь судебной практике по минимальной основе права на социальную защиту.

Однако через два года, когда Конституционный суд ответил на запрос омбудсмена об абстрактном толковании Конституции, стремясь установить гарантированное Конститу-

цией право на кров, судьи прибегли к относительно скромной интерпретации человеческого достоинства в контексте социального обеспечения50. Конституционный суд заявил, что с целью защитить право на человеческую жизнь и достоинство, выраженное в конституционном требовании прожиточного минимума согласно абзацу 1 § 70/Е Конституции, государство должно обеспечивать начальные условия человеческой жизни. Соответственно, обязательства государства по поддержке населения должны включать право на кров в случае, когда бездомность непосредственно угрожает человеческой жизни. Обязательство государства предоставить кров не соответствует гарантии «права иметь место постоянного проживания», то есть государство должно отвечать за поиск крова, если бездомность прямо угрожает человеческой жизни. Таким образом, только в случае такой чрезвычайной ситуации государство обязано заботиться о тех, кто не может обеспечить себя фундаментальными условиями человеческой жизни.

Хотя никаких конституционных прав на получение конкретных выгод из § 70/Е Конституции не следует, государство должно, на основе своего общего обязательства осуществлять поддержку граждан, стремиться к обеспечению максимально широкого объема социальных выплат. Это требуется также и международными обязательствами государ-ства51.

В свете вышеприведенных слов не должно казаться удивительным, что в следующем деле, обсуждая конституционность различных положений, стремящихся противостоять самовольному захвату жилья, Конституционный суд заявил, что «государство должно обеспечить кровом выселенных самовольных захватчиков жилья лишь в том случае, когда их жизнь подвергается неотвратимой опасно-сти»52. Решение того, каким образом обеспечить захватчиков кровом, остается в компетенции государства. Далее Конституционный суд заявил, что государство обладает свободой выбора в наделении выселенных захватчиков кровом и не должно пользоваться этим правом в ущерб праву собственности других. В общем и целом, Суд постановил, что действия, направленные на выселение самовольных захватчиков, не нарушали права на социальную помощь53. Однако остается лишь удивляться тому, что случилось с доводом в

пользу личной автономии со времен главного решения по «пакету Бокроша»; защита автономии, ранее ассоциировавшаяся с необходимостью защиты собственности, как представляется, осталась совершенно вне поля зрения с того момента, как защиту прав на социальное обеспечение сблизили с целью защиты человеческого достоинства.

Когда право на кров было принято в таких ограничительных формулировках и когда судьи не пожелали защитить самовольных захватчиков от выселения, Конституционный суд последовательно подтвердил свою позицию насчет необходимости толковать право на социальную защиту в свете требований защиты человеческого достоинства, выраженную им в решении о прожиточном миниму-ме54. Дело захватчиков жилья, как кажется, указывает, что в венгерской конституционной практике подход к социальной защите, основанный на достоинстве, не создал более высоких стандартов для рискующих и нуждающихся, чем аргументация, предложенная сторонниками наиболее лояльной к законодателям «линии прожиточного минимума». Можно даже сказать, что обязательство государства обеспечивать своим гражданам минимальную помощь в случае, когда их жизнь в опасности, может быть подкреплено и без обращения к социально-экономическим правам.

Ограничения на «аргументацию через человеческое достоинство» были усилены в следующем деле, где Конституционный суд решил, что медицинская страховка не покрывает лечения бесплодия для пациентов-мужчин старше 60 лет. Судьи Конституционного суда сочли, что право на социальную защиту обеспечивает поддержку жизни, а осуществление продолжения рода находится вне этой области55.

III. Конституционный суд на страже

институтов социальной сферы

До сих пор в настоящей статье речь шла о делах, в которых Конституционный суд оценивал конституционность правовых норм, обеспечивающих доступ к социальным выплатам и услугам, по отношению к конституционным правам, некоторые из которых были социально-экономическими правами, некоторые — гражданскими56. Однако в делах, в которых

фигурировали иски, связанные с правами на соцобеспечение, Конституционный суд принимает во внимание соображения, которые не переводятся на язык судебных исков. В лабиринте правовых аргументов ссылки на системные (или так называемые «институциональные») соображения рассеяны по всем образцам аргументации Суда. Ссылки Суда на институциональные организации заслуживают специального внимания, поскольку в них налицо сдвиг линии аргументации, при котором в практику конституционного правосудия вмешиваются ценностные предпочтения, упоминается право на здоровье — право, которое практически не упоминалось в первые десять лет работы Конституционного суда. В этих решениях, принятых уже в более позднее время, Суд медленно, но верно начал окрашивать свою практику по делам соц-обеспечения необычно сильными ценностными предписаниями — при этом, казалось бы, ведя речь о необходимых институциональных организациях в социальной сфере.

Лояльная позиция по отношению к институциональным организациям в социальной сфере

Конституционный суд неоднократно делал рутинные отсылки к институциональным аспектам права на социальную защиту (§ 70/Е). В одном из решений 1993 года Суд заявил, что право на социальную защиту не влечет автоматически конституционного права на пособие по безработице. В конце концов, это пособие — лишь одно из нескольких пособий в схеме оказания социальной помощи57. В другом деле, рассмотренном в том же 1993 году, где была подана жалоба по конкретной социальной выплате и опротестовывалась отмена или уменьшение специфической выплаты или услуги, Конституционный суд постановил, что, поскольку общий уровень услуг существенно не падает, решение правительства по отмене или уменьшению определенных социальных выплат не нарушает права на социальную защиту (§ 70/Е)58. Однако Конституционный суд так и не решил в абстрактных терминах, что составляет «минимальную основу» права на социальную защиту. Он предпочел прибегнуть к рассмотрению конкретных случаев59. В более позднем деле по поводу сокращения выплат в связи с браком60

Конституционный суд заметил, что право на социальную защиту не предполагает права на регулярный доход61. Вместо этого Конституция гарантирует лишь, что выплата будет установлена в непроизвольной, объективной и недискриминирующей форме.

На протяжении многих лет Конституционный суд был лоялен к мудрости законодателя (или к детальным решениям) по установлению (и переустановлению) норм в различных подсистемах социального сектора, заявляя, что Конституция не предписывает никаких особых услуг или организаций. В этом смысле типичным предстает решение 1998 года, где Суд поддержал усовершенствование системы социальной защиты (которая в это время уже имела демократические элементы), заявив, что Конституция не предписывает демократически определенного формата работы с устройством социальной защиты; обязанность правительства, идущая от Конституции, — установить такую систему62.

В вышеупомянутых случаях Конституционный суд сконцентрировался на различных институциональных учреждениях, связанных с правом на социальную защиту. Почему Конституционный суд говорит об учреждениях и какого рода учреждения имеются в виду? Ответить на этот вопрос не так легко, как может показаться на первый взгляд. Абзац 2 § 70/Е Конституции непосредственно предусматривает, чтобы государство «претворяло в жизнь право на материальное обеспечение путем социального страхования и деятельности систем социальных учреждений». Хотя некоторые, возможно, и скажут, будто эти иллюстративные отсылки в абзаце 2 § 70/Е настолько расплывчаты, что они даже могут не иметь нормативной силы, сложно обойти тот факт, что текст Конституции прямо упоминает некие «учреждения» как таковые.

Тем не менее само включение слова мало что говорит о его толковании в конституционном правосудии; например, Конституция провозглашает защиту «института брака и семьи» (§ 15)63. Кроме того, в конституционной доктрине Венгрии можно встретить защиту «института» собственности64. Хотя иногда несколько нечеткий термин «институт» в этих решениях может вписываться в исключительно специальный терминологический язык конституционной доктрины. Действительно, когда говорится о специальных

организациях в области социального обеспечения, слово «институт» подходит несколько больше, чем к случаям, когда семья или брак рассматриваются как общественные институты.

Используя эту терминологию, в 1995 году Конституционный суд установил интерпретацию права на здоровье; эта интерпретация на долгое время стала стандартным толкованием § 70/065. Здесь Конституционный суд подчеркнул, что право на максимум физического и душевного здоровья не является индивидуальным конституционным правом, но выражает обязанность государства создать при помощи доступных ресурсов такую экономическую и правовую среду, которая гарантирует здоровую жизнь. В частности, государство должно учредить организации здравоохранения и медицинские службы. Как отметили судьи, из Конституции не вытекает, что определенные учреждения системы здравоохранения должны быть свободными от налогов, добавляя, что политические ветви власти пользуются широкой свободой в том, что касается организации социального сектора66. В одном из следующих решений Суд заявил, что нарушение права на здоровье (§ 70^) может быть признано лишь в исключительных ситуациях, например, если правительство не собирается создавать в некотором регионе ни одного учреждения здравоохранения67.

Эти решения хорошо вписываются в вышеприведенное объяснение, согласно которому слово «институт» используется Конституционным судом в наиболее техническом смысле и обозначает тех, кто оказывает услуги в секторе здравоохранения. Ведь и абзац 2 § 70/0 Конституции Венгрии, посвященный подробностям права на здоровье, предписывает государству осуществлять это право «посредством организации охраны труда, учреждений здравоохранения и медицинского обслуживания, обеспечения систематических занятий физкультурой, а также охраны созданной и естественной среды, окружающей человека».

Институциональная защита конституционных прав как подспорье в интерпретации Конституции

Помимо раскрытого выше, скорее, технического употребления термина «институты»,

венгерское конституционное право, так же как и практика конституционного правосудия, знает и другое, гораздо более сложное понятие (конституционных) «институтов», которое медленно, но верно находит отражение в подходе Конституционного суда к правам социального обеспечения. Эта более широкая концепция, известная как «институциональная защита конституционных прав», коренится в различии между негативным/субъективным и позитивным/объективным правом68. Вкратце: негативное право — это свобода или субъективное право на свободу. Негативное, или субъективное, право — это уважение со стороны государства к индивидуальным свободам и участию человека в политическом процессе. В свою очередь позитивное или объективное право означает запрос человека государству, с тем чтобы оно эффективно обеспечивало свободы индивида, предоставленные негативными правами. Таким образом, термины «позитивное» и «негативное» право означают отношение государства к ин-дивидам69.

Институциональная защита прав на социальное обеспечение может быть особенно проблематичной, если учитывать перераспределение средств, которое влечет принудительная реализация этих прав по решению суда; так что нет единого мнения относительно легитимности их институциональной защиты70. Конституционный суд, как представляется, помнит об этой проблеме. В одном из ранних решений о праве на кров Суд пояснил, что данная часть права на социальную защиту имеет институциональный аспект. Однако из этого институционального аспекта не следует конституционное право на государственную поддержку жилья, а равно и не следует обязательство государства выстроить систему жилищной помощи. В понимании Суда, право на социальную защиту в том виде, в каком оно сформулировано в Конституции Венгрии, задает цели государственной поли-

тики71.

Обратим внимание на то, что в более поздней практике Конституционный суд Венгрии все же обеспечивал институциональной защитой различные конституционные права, связанные с доступом к здравоохранению. Важно подчеркнуть с самого начала, что некоторые из этих решений предписывают доступ к институциональным организациям в

секторе здравоохранения, опираясь при этом не на право на здоровье, а на другие конституционные права, служащие гарантами, то есть право на жизнь или право на человеческое достоинство. Таким образом, чтобы полностью понять динамику участия Конституционного суда в этих делах, следует кратко рассмотреть основы судебной практики по институциональной защите в Венгрии.

В настоящей статье ограничимся тем, что представим те ключевые моменты практики венгерского Конституционного суда по институциональной защите, которые релевантны для понимания недавних изменений, связанных с правами на соцобеспечение. Требования институциональной защиты некоторого конституционного права были впервые развернуто определены Конституционным судом в его первом решении об абортах72. «С одной стороны, абзац 1 § 54 Конституции гарантирует "каждому человеку" право на жизнь, в то время как, согласно абзацу 1 § 8, защита человеческой жизни объявлена "первоочередной обязанностью государства". Если долг государства "уважать и защищать" основные права, упомянутый в связи с субъективными конституционными правами, не выполняется путем воздержания от нарушения этих прав, то [долг государства] состоит также и в том, чтобы предоставить средства для осуществления этих прав»73.

В более абстрактных терминах Суд решил, что, «с точки зрения государства, защита основных прав — только один из аспектов защиты и функционирования всей конституционной системы... Так как интересы и обязанности государства и обладателей индивидуальных прав различны, субъективная и объективная стороны фундаментальных прав не обязательно совпадают. Государство, исходя из своих общих и объективных перспектив, может определить объективные, институциональные рамки защиты основного права за пределами рамок защиты, установленных соответствующим основным правом»74.

Из-за предельно абстрактного характера разделов обоснования Конституционный суд Венгрии смог без затруднений ссылаться на это решение в своей последующей практике, в том числе по вопросам свободы слова, свободы вероисповедания и права на экологически чистую окружающую среду прожи-

вания75.

Иногда Конституционный суд давал достаточно подробное описание институциональных гарантий, требуемых Конституцией Венгрии. Во втором решении об абортах Конституционный суд в следующих выражениях описал свои ожидания относительно содержания и общего смысла обязательной консультации, которая должна быть оказана беременным женщинам, добровольно желающим аборта:

«Для достижения этого недостаточно нейтральной информации. Конституционной обязанностью государства является предоставление матери перспективы родить и воспитать ребенка.

В принципе, подобная консультация не должна ограничивать частную жизнь матери или нарушать ее свободу совести.

Служба консультации должна поддерживать будущую мать в том, чтобы она приняла ответственное решение: рожать ребенка или сделать аборт. Должна быть доступной вся информация, связанная с абортами. Государство не должно принуждать никого к принятию ситуации, которая диссонирует или непримирима с фундаментальными убеждениями, формирующими личность человека.

Поскольку служба консультации, поддерживающая беременную женщину в принятии ответственного решения, предоставляющая ей помощь в решении сложного вопроса, не должна осуществлять никакого давления, то и женщина должна быть защищена от давления со стороны окружающих. Подобное влияние окружения может уменьшить позитивное влияние, оказанное поддержкой со стороны консультационной службы, и противодействовать мерам государства по защите плода, которые являются конституционным условием правового регулирования.

Из обязанности государства по защите жизни следует, что против каждого, кто заставит беременную женщину путем запугивания, нарушения обещания обеспечивать ее или любым иным образом совершить аборт, должно быть возбуждено уголовное преследование»76.

Дальнейшие свидетельства подхода, получившего удивительно масштабное распространение в судебной практике по правам на соцобеспечение, находятся в решениях Конституционного суда относительно права на здоровую окружающую среду (§ 18)77. Кон-

ституционный суд впервые дал толкование права на здоровую окружающую среду в связи с правом на здоровье78. Согласно позиции Суда, «обязанности государства включают в себя защиту естественных основ жизни, и это должно подразумевать создание институтов управления ограниченными ресурсами и информационной службы, а также участие заинтересованных сторон в процессе принятия решений»79.

В последующем решении о благоприятной окружающей среде судьи подчеркнули, что право на благоприятную окружающую среду не является индивидуальным правом в традиционном смысле80. Суд определил, что данное право — самодостаточный вид своего рода (sui generis) институциональной защиты, то есть специфическое основное право, характеристика и отличительная черта которого — его объективный, институциональный аспект защиты»81. Конституционный суд заявил, что право на благоприятную окружающую среду представляет собой специфический, объективный аспект права на жизнь. Согласно этому обоснованию, данное право является «долгом государства сохранить естественные основы жизни»82. Конституционный суд добавил, что эти «объективные обязанности государства шире, чем совокупность индивидуальных прав на жизнь»83. Кроме того, Суд отметил, что он предоставляет институциональную защиту не только основным правам, но также и конституционным правам более низкого уровня (то есть обязанностям государства и социальным правам), по отношению к которым законодатель относительно свободен определять средства и объем правового регулирования84.

Борясь с прямой трактовкой права на здоровую окружающую среду, Конституционный суд превратил ее в набор конституционно определяемых требований, сопровождающих право на жизнь (абз. 1 § 54). В то время данная трактовка — хотя прямо и не диктуемая текстом Конституции — весьма четко соответствовала логике институциональной за-щиты85. Действительно, именно в связи с защитой права на жизнь в более общем смысле Конституционный суд начал предписывать требования о довольно специфических институциональных гарантиях по вопросам здоровья в делах, выходящих далеко за пределы контекста права на аборт86.

От институциональных решений, защищающих право на здоровье, до повышения статуса здравоохранения, превосходящего индивидуальную автономию

В 2000 году Конституционный суд Венгрии отклонил запрос, согласно которому частичный (а не полный) запрет на рекламу табака нарушал право на здоровье и на здоровую окружающую среду87. Конституционный суд повторил, что право на здоровую окружающую среду — это не право, а институциональная защита особого рода (sui generis). Было также добавлено, что право на здоровье и здоровую окружающую среду не предписывает стандартов, в силу которых Суд может определить специфические обязанности государства, связанные с рекламой табака. Помимо этой стандартной лояльной законодателю аргументации, уже знакомой читателю по социальным делам, Конституционный суд обсудил потенциальные обязанности государства по установлению международных гарантий, защищающих право на жизнь88. Хотя Суд и заявил, что полный запрет на рекламу табака нельзя вывести из многообразных обязательств государства по институциональной защите права на жизнь, было также указано, что ограничение рекламы табака — это лишь одно из многих таких средств, находящихся в распоряжении государства.

Решение о рекламе табака может показаться очень похожим на предыдущие решения о праве на здоровье; в нем Суд также оказывается лояльным политической позиции правительства. Тем не менее следует заметить, как Конституционный суд смешивает лояльную позицию по праву на здоровье и гораздо более агрессивную линию аргументации, апеллирующую к средствам, которые гарантируют право на жизнь. Примером может служить дело 2000 года, касающееся права лиц с ограниченной дееспособностью соглашаться на медицинские процедуры89. В этом деле Конституционный суд заявил, что абзац 1 § 54 Конституциии, защищающий право на человеческое достоинство, создает ряд гарантий, защищающих свободу пациентов, которые получают медицинские услуги, включая право на осознанное согласие и право на отказ от лечения90. Какой бы осторожной ни была эта позиция, она вполне отвечает «подходу институциональной защиты», из-

вестному нам по решениям об абортах и о здоровой окружающей среде.

Конституционный суд, как кажется, осознал, что аргументация посредством институциональной защиты в делах, где задействовано право на жизнь в тесной связи с доступом к учреждениям здравоохранения, может четко продемонстрировать ценностные предпочтения принимающих решения. Не случайно, когда Суд вынес решение о праве смертельно больных пациентов на самоубийство при помощи врача91, в мнении большинства было подчеркнуто, что «правовая система, базирующаяся на идеологически нейтральных конституционных основаниях, может не отражать поощрительного либо осуждающего отношения к решению человека покончить с собой; это область, куда, по общему правилу, государство не должно вмешиваться. Роль, которую государство должно играть в этом отношении, ограничена абсолютно необходимыми мерами, проистекающими из его обязательства институциональной защиты, касающейся права на жизнь92. Хотя Конституционный суд в данном деле не нашел эвтаназию per se неконституционной, он единодушно отклонил просьбу об активной эвтаназии.

В решении об эвтаназии, определяя обязанности государства по институциональной защите, Конституционный суд не зависел от своего же толкования права на здоровье; судьи рассмотрели дело как связанное с правом на жизнь и человеческое достоинство. В данном деле Суд объяснил отношение между правом на жизнь и правом на человеческое достоинство, с одной стороны, и допустимыми ограничениями на них, с другой стороны. Что касается единства прав на жизнь и достоинство, Конституционный суд заявил, что это единство применимо в случаях, когда чьим-то жизни или достоинству угрожает другой человек. Просьба об активной эвтаназии — это не просьба о том, чтобы человека лишил жизни другой человек, это, по сути, решение покончить жизнь самоубийством, даже если осуществление этого решения требует помощи другого человека (в данном случае — врача). В такой ситуации право на жизнь входит в противоречие с правом на человеческое достоинство; следовательно, нельзя сказать, что эти два права образуют некоторое единство. Затем Конституционный суд отметил собственные решения, вынесенные по делу о

смертной казни93 и дважды по делам об абортах: все они основывались на предположении о нерасторжимой (абсолютной) природе единства между правом на жизнь и правом на человеческое достоинство. Как следствие, Суд решил, что в контексте эвтаназии право на самоопределение (автономию) не неприкосновенно и может быть предметом таких же ограничений, как и любое другое конституционное право.

В случае самоубийства с врачебной помощью ограничения, наложенные на право на самоопределение (автономию), вытекают из обязательства государства защищать человеческую жизнь (абз. 1 § 8). «В случае безнадежно больных пациентов обязательства государства защищать жизнь должны быть особо сильно подкреплены с учетом положения (состояния здоровья) таких пациентов. Это оправдано тем фактом, что люди в поздней стадии неизлечимой болезни, как правило, измученные страданиями, вызванными болезнью, и, следовательно, способные весьма ограниченно защищать свои интересы, особо подвержены влиянию со стороны своего окружения в том, что касается принятия решения "жизнь или смерть". Семья, родные, друзья и знакомые, работники системы здравоохранения, другие пациенты могут повлиять на решение пациента, оказав ему помощь в смерти»94.

Конституционный суд заявил, что уместность процедуры, установленной законом, зависит от текущего состояния медицины, общего качества инфраструктуры здравоохранения и наличия хорошо обученных профессионалов, которые могут исследовать решение пациента и привести его в исполнение. Эта концепция основана на представлении об индивиде как о человеке, которого государству нужно защищать от его решений — действуя при этом в его же интересах. Действительно, в свете этих утвержденных Судом гарантий можно только удивляться, каким образом какое бы то ни было представление о нейтральности государства все-таки находит место в концепции индивидуальной автономии, которая представляет собой фундамент данной юридической позиции.

В совсем недавнем решении, рассматривающем медицинское вмешательство в вопрос неприкосновенности и качества жизни, Конституционный суд действовал на основе

похожих патерналистских предпосылок. В отличие от своего решения по делу об эвтаназии, в деле о принудительной стерилизации (2005) Суд ссылался не только на право на жизнь и человеческое достоинство (абз.1 § 54), но также на конституционную защиту детей и молодежи (§ 16, абз. 1 и 3 § 67) и обязательства государства по здравоохранению (§ 70/0)95. Положение закона, которое в конечном итоге нашли неконституционным, позволяло людям старше 35 лет или имеющим троих или более биологических детей, сделать добровольную стерилизацию. Для нас интерес представляют наблюдения Конституционного суда, связанные с толкованием § 70/0. Удивительно, как, вместо того чтобы использовать это положение как отсылку к статье о праве на здоровье, Конституционный суд в этом деле подчеркнул его институциональный аспект — долг государства по здравоохранению. Этот сдвиг в риторике еще более информативен, если учесть, что Конституционный суд определил цель законодательства как защиту психического и умственного здоровья, то есть защиту личности.

Хотя в этом деле Конституционный суд нашел оспариваемую норму неконституционной, особые мнения, сопровождающие текст обоснования, показывают, насколько неохотно конституционные судьи отнеслись к этой жалобе. Судьи подчеркнули, что для законодателя конституционно допустимо запретить такие необоснованные медицинские процедуры, которые влекут необратимое ухудшение здоровья. Кроме того, рассматривая правило, касающееся лиц с тремя или более биологическими детьми, судьи постановили (в качестве оговоренного исключения), что долг государства защищать здоровье населения может преобладать над правом индивида принимать решения, хотя добровольная стерилизация, по мнению Конституционного суда, и не была таким решением. Можно задаться вопросом: какие же границы остались для индивидуальной автономии (самоопределения) в контексте, где нормы, касающиеся сознательного согласия, преобразованы в препятствия, которые имеют целью защитить доверие медицинским работникам со стороны общественности?

Институциональные соображения о праве на здоровье не так сложно преобразовать в судебную риторику о конституционно предпи-

санной миссии осуществлять политику общественного здоровья, как это также показывает решение Конституционного суда 2004 года относительно правомочности запрета Уголовного кодекса на использование и транспортировку наркотиков96. Согласно основным исходным допущениям этого решения, § 70/0 Конституции о праве на здоровье налагает на государство общее обязательство принимать активные меры по институциональной защите с целью гарантировать личное здоровье граждан. Конституционный суд заявил, что использование наркотиков не является шагом самоопределения, а, напротив, именно в результате их использования человек отказывается от своей автономии. В этом контексте государство, как защитник человеческого достоинства, выступает против использования наркотиков. Нарушение человеческого достоинства связано с тем, что человек под воздействием наркотиков может поставить под угрозу как свое здоровье и физическое состояние, так и других людей. Так как, согласно мнению Конституционного суда, в Венгрии нет культуры или традиции, связанной с получением удовольствия от наркотиков, нет общественной информации об их действии и последствиях, значит, индивид не может принять обоснованное решение.

В деле о наркотиках Конституционный суд, как кажется, задействовал самые недавние разработки из своей практики, касающиеся ограничения конституционных прав при помощи гарантий институциональной защиты здоровья. Отказ от принципа неразрывности человеческой жизни и личного достоинства и открытие допустимых конституционных ограничений на самоопределение получили в этом деле дальнейшее развитие. Хотя и важно подчеркнуть, что это решение было принято за год до решения по делу о добровольной стерилизации, но все же предварительные допущения в деле о наркотиках придали импульс осторожным особым мнениям судей, суммарно изложенным выше. Примером может служить эластичность доводов в пользу общественного здоровья в ситуациях, где Конституционный суд использует их, чтобы ограничить индивидуальную автономию.

Из этого краткого резюме основных допущений аргументации Конституционного суда в деле о наркотиках ясно, что Суд соединил технические формулировки институциональ-

ной защиты права на здоровье с более общей доктринальной концепцией институциональной защиты, при постоянной апелляции к человеческому достоинству и самоопределению. Решение о принципах, лежащих в основе государственного вмешательства в действия частного лица посредством установления институциональных гарантий, защищающих автономию индивида, отражает ценностные суждения. Эти суждения отличают терпимые проявления свободы от нежелательных по основаниям, которые в Конституции Венгрии прямо не выражены. С помощью этих ценностных предпочтений формулировка институциональной защиты здоровья становится активным ингредиентом волшебного снадобья, ослабляющего конституционную защиту автономии индивида.

Заключение

Возможно ли сформулировать конституционные положения о праве на социальное обеспечение таким образом, чтобы они стали эффективными средствами, позволяющими гарантировать через действия суда «минимальное ядро» данного прав, несмотря на сопротивление политических ветвей власти? Этот вопрос подспудно скрыт в любом рассуждении, кратком или пространном, раскрывающем теоретическую подоплеку конституционной защиты права на соцобеспечение. Те, кто считает, что подлежащие принудительному осуществлению социально-экономические права не относятся к конституции, предпочитают говорить, что подобная организация конституционных норм нежелательна — если не по более высоким соображениям, то хотя бы потому, что она оставляет главные стратегические решения по распределению ресурсов в руках судов. Такое беспокойство еще интенсивнее в период, когда рождающаяся демократия борется за то, чтобы оплачивать социальный счет из откровенно ограниченных ресурсов в обществе, где нынешние и потенциальные получатели социальных выплат рассчитывают на многое, по крайней мере отчасти благодаря обещаниям, внесенным в конституцию нового демократического госу-дарства97. Те, кто считают, что права на социальное обеспечение входят в современные конституции как подлежащее принудительному осуществлению, пытаются найти баланс

между формулировкой, которая читается как эксплицитное предписание защиты некоторых прав, и формулировкой, которая также допускает ограниченность ресурсов, выделенных для социальных целей, и тем, что политические ветви власти располагают известной свободой в принятии решений на сей

счет98.

Настоящая статья не преследует цель дать новые основания дискуссии вокруг социальных прав. Однако, апеллируя к венгерскому опыту, мы хотим напомнить участникам этого спора, что, хотя все вышеобозначенные подходы вписываются в текстуальные формулировки прав на соцобеспечение в Конституции Венгрии, ни один из этих интерпретирующих подходов не диктуется в обязательном порядке текстом Конституции99. Практика Конституционного суда Венгрии по социально-экономическим правам служит более чем достаточным доказательством этого утверждения.

В делах, рассматривавшихся Конституционным судом Венгрии в ранний период его существования, некоторые судьи настаивали на защите минимального ядра прав на социальное обеспечение. Другие судьи были более склонны к тому, чтобы в помощь истцам по социальным вопросам апеллировать к другим правовым положениям (например, праву собственности). Альтернативная тенденция, которой также следовало конституционное правосудие, вынуждала истцов довольствоваться расплывчатыми судебными решениями о желаемых институциональных организациях, углубляющих защиту или осуществление прав на социальное обеспечение. В других решениях использовалась более мощная и нагруженная ценностями судебная риторика, апеллирующая к аргументу общественного здоровья и в то же время серьезно урезающая во имя этого аргумента личную свободу действий. Примечательно также и то, что во многих случаях, когда Конституционный суд поддерживал жалобы по социальным услугам, не обязательно делалась апелляция к социально-экономическим правам.

В то же время, несмотря на то что «паутина» терминов и понятий, в которую Конституционный суд «ловит» законодательные инициативы, регулирующие доступ к социальным выплатам и услугам, достаточно широка, не все правовые меры, влияющие на

доступ к социальным льготам, попадают в нее. В 2003 году Конституционный суд полностью отменил законопроект об услугах здравоохранения по формальным причинам, решив, что парламент вновь принял его после наложения президентского вето, не пересмотрев достоинства и недостатки100. Стратегия приватизации государственных больниц, излагавшаяся в этом законопроекте, в решении Суда не рассматривалась. Похожим образом в 2004 году Конституционный суд пересмотрел многочисленные правовые нормы и распоряжения исполнительной власти, пытавшейся закрепить цены на лекарства, предназначенные для человека101. Воздействие этих правил на потребительские цены на лекарства, несомненно, влияет на доступность (и качество) служб здравоохранения. Тем не менее дело было решено не на основании права на социальное обеспечение, но, по сути, как нарушение конституционных прав делегированного законодательства. Впрочем, истцы, как кажется, также не думали апеллировать к правам на соцобеспечение. Материальным аспектом вопроса, перевесившим в решении, были фиксированные цены, а не доступ к здравоохранению.

Такое разнообразие судебной практики не приветствуется в любой области права, но особенно нежелательно в сфере прав на социальное обеспечение, где суды практически всегда с большой вероятностью будут жестко критиковаться, то за чрезмерную активность, то за чрезмерную лояльность, как только они займутся делом. Если конституционный суд примет решение по какому-либо делу на формальных или процедурных основаниях, без учета существа вопроса, многие могут быть склонны к выводу, что суд был лоялен к властям, так как пренебрег содержанием спора. Другие обозреватели, которые любят рассматривать решения суда в более широком контексте, могут указать, что, если суд выносит решение против правительства, неважно, было ли это на формальных или материальных основаниях. Для таких наблюдателей в вышеприведенных случаях Конституционный суд Венгрии мог предстать ярым оппонентом правительственной стратегии оживления здравоохранения. Однако в контексте, где Конституционный суд явным образом дает предписания, какого рода институциональные организации требуются в области здраво-

охранения согласно расплывчатому тексту Конституции, сложно сказать, кто кому уступает.

Хотя венгерский Конституционный суд не следует принципу прецедентного права, его весьма влиятельный председатель гордится участием в проекте построения прак-тики102. Поэтому вполне разумно ожидать от практики Суда решительности или, по крайней мере, наличия ряда основных напряженных участков. Напряженность или непоследовательность являются проблемами вовсе не потому, что они демонстрируют недостаток судебной философии в практике Конституционного суда Венгрии по вопросам прав на социальное обеспечение. Важным практическим аспектом этой непоследовательности является то, что благодаря ей практика Суда по данным делам предстает обоснованной только в каждом конкретном случае, в то время как различные конкурирующие типы аргументации, как кажется, полностью исключают возможность предсказать решение Суда по какому-либо будущему делу. К настоящему времени непредсказуемость судебной практики по социально-экономическим правам достигла таких масштабов, что это медленно, но верно начинает иметь разрушительные последствия, затруднять обеспечение других прав и свобод и, в конце концов, далее подвергать опасности уже запятнанную легитимность конституционного пересмотра законов.

Рената Уитц - профессор сравнительного конституционного права Центрально-Европейского университета, Будапешт.

Перевод с английского Е.Луневой.

1 Текст Конституции Венгерской Республики приводится по изданию: Конституции государств Европы. М.: НОРМА, 2001. - Примеч. пер.

2 В Конституции ЮАР положения о социальном обеспечении регулярно сопровождаются подобными оговорками.

3 Как и в решениях по пакету чрезвычайных мер Бокроша, подробно проанализированных в работах: Sajó A. How the Rule of Law Killed Welfare Reform // East European Constitutional Review. Vol. 5. 1996. No. 1. P. 44-49; Sajó A. Social Wel-

fare Schemes and Constitutional Adjudication in Hungary // The Rule of Law in Central Europe: The Reconstruction of Legality, Constitutionalism and Civil Society in the Post-Communist Countries / Ed. by J. Pribáñ, J. Young. Aldershot: Ash-gate, 1999. P. 160-178. См. также: Schep-pele KL. Democracy by Judiciary, Or Why Courts can Sometimes be More Democratic than Parliaments (http://law.wustl.edu/higls/conferences/ ConstitutionalConf/papers/ScheppelePaper.pdf).

4 Об обстоятельствах, при которых права на социальное обеспечение вносились в посткоммунистические конституции, см.: Sajó A. Welfare Rights in the Post-Communist Constitutional Experience // Constitutionalism in Transition: Africa and Eastern Europe: International Conference on Comparative Constitutionalism / Ed. by M. Ser-ban-Rosen. Warszaw: The Helsinki Foundation for Human Rights, 2003. P. 42-50.

5 Sadurski W. Rights before Courts: A Study of Constitutional Courts in Postcommunists States of Central and Eastern Europe. Dordrecht: Springer, 2005. P. 171.

6 Sunstein C. Against Positive Rights // Western Rights? Post-Communist Application / Ed. by A. Sajó. The Hague: Kluwer Law International, 1996. P. 225-232.

7 Заметим, что в англоязычной литературе, посвященной анализу социальных выплат в посткоммунистических странах, авторы обращают внимание прежде всего на масштабный эффект перераспределения средств, который повлекли эти выплаты, а не на эффект сокращения бедности — если таковой вообще имеет место.

8 Grootaert Ch. Poverty and Social Transfers in Hungary (http://www.worldbank.org/html/dec/ Publications/Workpapers/WPS1700series/ wps1770/wps1770.pdf). Заметим, что данные, использованные в указанной статье, относятся к более раннему периоду, чем пакет чрезвычайных мер Бокроша (1995).

9 Согласно переписи рабочей силы, проведенной Центральным статистическим управлением Венгрии, в 2005 году в стране насчитывалось примерно 410 тыс. зарегистрированных безработных. (Критериям безработицы по ILO в соответствующий период отвечало 303 000 чел.) По сравнению с 2004 годом уровень безработицы вырос с 6,1 % до 7,2 % к 2005 году. Возрастная группа от 15 до 24 лет имеет заметно повышенный уровень безработицы — 19,4 %. Следует иметь в виду, что последняя цифра включает выпускников высших учебных заведений (см.:

http://portal.ksh.hu/pls/ksh/docs/hun/xftp/ idoszaki/munkerohelyz/munkerohelyz05.pdf).

10 Основанный на доходах анализ бедности в Венгрии, использующий данные 2003 года (то есть до вступления в ЕС) см.: Gabos A., Szivos P. Poverty in Hungary on the Eve of Entry to the EU // Social Report 2004 / Ed. by T. Kolosi, G. Vuko-vich, I. G. Toth. Budapest: TARKI, 2004. P. 93116. Основанный на доходах анализ бедности, проведенный венгерским Центральным статистическим управлением см.: A jovedelem mint az anyagi jolet es a szegenyseg meroszama. Tar-sadalomstatisztikai fuzetek. 43. Szam. Budapest: KSH, 2005 (http://portal.ksh.hu/pls/ksh/docs/ hun/xftp/idoszaki/pdf/jovedelem.pdf). О тенденциях в посткоммунистическом регионе см. также доклад Всемирного банка по региону: Asad A., Murthi M., Yemtsov R., Murrugarra E., Dud-wick N., Hamilton E., Tiongson E. Growth, Poverty, and Inequality: Eastern Europe and the Former Soviet Union. The World Bank, 2005 (http:// siteresources.worldbank.org/lNTECA/Resources/ complete-eca-poverty.pdf). Заметим, что в Венгрии наиболее тяжкое бремя бедности сравнительно с другими группами населения ложится на детей и цыганское меньшинство. Недавний доклад UNDP позволяет создать представление о том, какой большой процент жителей Венгрии, живущих в бедности — это цыгане. См.: Faces of Poverty, Faces of Hope: Vulnerability Profiles of Roma Population in Decade of Roma Inclusion Countries. Bratislava: UNDP, 2005. P. 35-42 (http://vulnerability.undp.sk/DOCUMENTS/ hungary.pdf). Из соображений объема статьи мы не обсуждаем подробно положение цыган и детей.

11 Об этом, включая исследование бедности в коммунистическую эпоху, см.: Henderson J., Hulme D., Phillips R., AndorL. Economic Governance and Poverty in Hungary. December 2001. P. 5 (http://www.gapresearch.org/governance/ Hungary%20Econ%20Gov%20%20Poverty %20Dec%202001.pdf).

12 См.: Alston Ph. Assessing the Strengths and Weaknesses of the European Social Charter's Supervisory System // Social Rights in Europe / Ed. by G. de Burca, B. de Witte. Oxford: Oxford University Press, 2005. P. 45-67, 60. В настоящей статье не будут рассматриваться международные и региональные механизмы воздействия и мониторинга.

13 Заметим, что пересмотренная Европейская социальная хартия не очень популярна в централь-

ноевропейских посткоммунистических демократиях. Большинство этих государств не присоединилось и к процедуре подачи коллективных исков согласно Хартии. См.: http://www.coe.int/ t/e/human_rights/esc/l_general_presentation/ Overview_en.asp#TopOfPage.

14 Объем настоящей статьи не позволяет дать очерк этих правовых норм. Следует также заметить, что, как показывает последующий анализ, переход к демократии приводит к многочисленным реформам пенсионной или здравоохранительной системы, тем самым повышая количество релевантных правовых норм.

15 Вопрос распределения полномочий тесно связан с возможностью реализации в судебном порядке прав на социальное обеспечение. Об этом см.: Fabre C. Social Rights in European Constitutions // Social Rights in Europe / Ed. by G. de Búrca, B. de Witte. P. 15- 28, 21-23.

16 Эта статья посвящена практике Конституционного суда Венгрии и не затрагивает правоприменительную практику других судов.

17 § 70/K Конституции Венгрии дает обычным судам право рассматривать иски, касающиеся нарушения конституционных прав, в то время как конституционный пересмотр правовых норм остается исключительной прерогативой Конституционного суда. О значимости этого разграничения см.: Halmai G. The Third Party Effect in Hungarian Constitutional Adjudication // The Constitution in Private Relations, Expanding Constitutionalism / Ed. by A. Sajó, R. Uitz. Utrecht: Eleven International Publishing, 2005. P. 99-114, 105.

18 См. статьи 1 (b) и 21 (2) Закона о Конституционном суде (XXXII, 1989) (см.: http://www.mkab. hu/content/en/encont5b.htm).

19 См. статью 38 того же Закона.

20 См. статьи 1 (d) и 48 того же Закона. В отличие от Германии (ср. пункт 4a абзаца 1 статьи 93 Основного закона Германии), в настоящее время индивидуальные конституционные иски принимаются только против применения некоторой неконституционной нормы обычным судом. Конституционность частных судебных интерпретаций правовых норм, которые во всем остальном соответствуют Конституции, не может оцениваться Конституционным судом, который не контролирует правосудие обычных судебных органов. Хотя совсем недавно Конституционный суд нашел неконституционной резолюцию о единообразном исполнении закона, принятую Верховным судом, это решение еще не создает рас-

пространяемой на индивидуальные дела судебной интерпретации правовых норм, которые в остальном конституционны (или отвечают конвенциям). Решение 42/2005 (XI. 14.) AB hat.

21 См. статью 43 (3 и 4) Закона о Конституционном суде.

22 Более подробный анализ см.: Uitz R. Individual Claims in the Jurisprudence of the Hungarian Constitutional Court || The Constitution Found?: The First Nine Years of the Hungarian Constitutional Review on Fundamental Rights l Ed. by G. Halmai. Budapest: Indok, 2000. P. 186-211.

23 Заметим, что после судебного запроса венгерский Конституционный суд охотно рассматривает конституционность правовых норм, которые более не действуют. В правовом контексте, где часто вносятся поправки в нормы, которые дают гражданину доступ к социальным выплатам или лишают такового (например, в связи с выходом на пенсию), судьи первой инстанции часто рассматривают частные дела, где правовые нормы, применимые в конкретном деле, уже не имеют силы. В качестве примеров можно привести решения: 56/2001 (XI. 29.) AB hat.; 16/2002 (III.29.) AB hat.; 64/2002 (XII. 3.) AB hat.

24 Федеральный конституционный суд Германии также установил похожие критерии, известные как «соответствующее конституции толкование» ( verfassungkonforme Auslegung). Такая же технология заметна и в практике Конституционного совета Франции, когда он допускает принятие законов при соблюдении известных условий их применения («sous réserve» — с оговоркой).

25 Анализ не покрывает случаев, которые хотя и повлияли на действенность служб социального обеспечения, но были разрешены на процедурных основаниях или на основаниях разделения властей, не прибегая к сколько-нибудь существенному обсуждению соответствующих конституционных прав.

26 См. решения: 772/B/1990; 31/1990 (XII. 18.) AB hat.; 24/1991 (V. 18.) AB hat.; 26/1993 (IV. 28.) AB hat. См. также работу тогдашнего председателя Суда Ласло Шольома, подробно рассуждающего об этом разделении в Конституционном суде: Sólyom L. Az alkotmánybírás-kodás kezdetei Magyarországon. Budapest: Osiris, 2001. P. 658.

27 В прочих вопросах подобное разногласие судей не было характерно для Конституционного суда. На него указывали различные комментаторы. См., например: Holló A, Balogh Z. Az értelme-

zett alkotmány. Budapest: Kôzlôny — és Lapkiadó, 1994. P. 191; Sólyom L. Az alkotmánybíráskodás kezdetei Magyarországon. P. 658; Balogh Z. Para-digmaváltás lehetóségei a szociális jogok védelme terén // Jogtudományi kôzlôny. 60. évf. 2005. 9. Sz. P. 363-371.

28 Решение 772/B/1990 AB, ABH 1991, 519, 520.

29 См. мнение председателя Суда Шольома, от лица большинства, в решении 31/1990 (XII. 18.) AB hat., ABH 1991, 136, 141.

30 См. мнение большинства, изложенное председателем Суда Шольомом в решении 31/1990 (XII. 18.) AB hat., ABH 1991, 136, 142.

31 Мнение большинства подразумевает Германию, Францию и Испанию, которые являются социальными правовыми государствами. См.: ABH 1991, 136, 141.

32 См.: решение 36/1997 (VI. 11.) AB hat.

33 См. особые мнения судей Киленьи, Сабо, Вёрё-ша и Злинского по решениям 24/1991 (V. 18.) AB hat. (совместное особое мнение) и 26/1993 (IV. 28.) AB hat. (отдельные особые мнения каждого судьи). В решении 24/1991 (V. 18.) AB hat. большинство отклонило пункты иска, связанные с социальными выплатами и пенсиями, поскольку Конституционный суд не желал вмешиваться в текущую системную реформу сектора социальных услуг.

34 См. особое мнение в решении 24/1991 (V. 18.) AB hat., ABH 1991, 311, 316.

35 Описание правовых и экономических изменений см.: Dethier J.-J., Shapiro T. Constitutional Rights and the Reform of Social Entitlements // Public Finance Reform during the Transition: The Experience of Hungary / Ed. by J.-J. Dethier, L. Bokros. Washington, D. C.: The World Bank, 1998. P. 323-345, 330 (http://www1.worldbank. org/wbiep/decentralization/libraryl/Dethier.pdf).

36 В связи с мерами, содержавшимися в пакете чрезвычайных мер, Конституционный суд во второй половине 1995 года принял целый ряд решений. Подробный анализ см.: Sajó A. How the Rule of Law Killed Welfare Reform; Sajó A. Social Welfare Schemes and Constitutional Adjudication in Hungary; Sonnevend P. Szociális jogok, bizalomvédelem, tulajdonvédelem // A meg-talált alkotmány? A magyar alapjogi bíráskodás elsó kilenc éve / G. Halmai (Szerk.). P. 354-379.

37 Решение 43/1995 (VI. 30.) AB hat., ABH 1995, 188, 192-193.

38 Это разделение поддерживается в статье Ласло Шольома: Sólyom L. Az alkotmánybíráskodás kezdetei Magyarországon. P. 669.

39 Решение 43/1995 (VI. 30.) АВ hat., АВН 1995, 188, 196.

40 Решение 36/1997 (VI. 11.) АВ hat., цитируется решение 64/1993 (XII. 22.) АВ по понятию лишения собственности, мнение стороны, выступающей «за».

41 Решение 39/1999 (XII. 21.) АВ hat.

42 Решение АВ 16/2002 (III. 29). Цепочка прецедентов, перечисленная в решении стороны, выступающей «за», к тому времени включала решения 43/1995 (VI. 30.) АВ (главное решение о «пакете Бокроша») и решение 39/1999 (XII. 21.) АВ (о начислении пенсий).

43 S6lyom L. Лг alkotmanybíraskodas kezdetei Ма-gyarorezagon. Р. 675. См. также: Balogh Z. Ор. ей. Р. 366, 370.

44 См. решения: 32/1998 (VI. 25.) АВ - о прожиточном минимуме; 42/2000 (XI. 8.) АВ -о праве на кров; 70/2002 (XII. 17.) АВ - о правах самовольных захватчиков земли.

45 Решение АВ 8/1990 (IV. 23.).

46 Решение 32/1998 (VI. 25.) АВ - о прожиточном минимуме (1йр://ткаЬ.1ц/соП;еП;/еп/ en3M029704.htm).

47 Ссылка была сделана на решение 32/1991 (VI. 6.) АВ

48 В этом абзаце Конституционный суд отсылает к Решению 43/1995 (VI. 30.) АВ Однако слов, следующих за отсылкой, в этом решении нет, и подобного широкого конституционного требования Конституционный суд в этом деле не устанавливал.

49 Обратим внимание, что в этом деле Конституционный суд приостановил рассмотрение, касающееся конституционности оспариваемого правового акта, «дабы позволить - принимая во внимание результаты исследования, ожидаемые от организаций, участвовавших в подготовке законодательства - принять решение о том, может ли нынешняя система социальных выплат минимального объема регулярной социальной помощи, положенной, согласно Закону о социальной помощи, человеку активного возраста, у которого нет места работы, совместно с другими выплатами, обеспечить прожиточный минимум, необходимый для реализации права на человеческое достоинство в соответствии с конституционными требованиями, изложенными в деле».

50 Решение 42/2000 (XI. 8.) АВ

51 Решение 42/2000 (XI. 8.) АВ (№р://ткаЬ. 1и/тойей/еп/еп3/00059804.Мт).

52 Решение 71/2002 (XII. 17.) АВ АВН 2002, 417, 431.

53 Решение 71/2002 (XII. 17.) AB hat., ABH 2002, 417, 431.

54 На этот пункт в делах о прожиточном минимуме Конституционный суд впоследствии ссылался в мнении большинства по решениям: 7/2000 (III. 23.) AB hat.; 17/2000 (V. 26.) AB hat.; 56/2001 (XI. 29.) AB hat.

55 Решение 18/2001 (VI. 1.) AB hat об отказе в доступе к бесплатному лечению бесплодия пациентам-мужчинам старше 60 лет, подтверждающее решение 750/B/1990 о доступности услуг по лечению бесплодия. Заметим, что это было дело, касавшееся права на социальную защиту (§ 70/Е Конституции), а не права на здоровье (§ 70/D).

56 Анализ не затронул случаи, где Конституционный суд вынес решение на паритетных основаниях.

57 Решение 31/1993 (V. 21.) AB hat., ABH 1993, 243.

58 В связи с этими судьями центральным является решение 26/1993 (IV 28.) AB hat. См., например, в решениях: 39/1999 (XII. 21.) AB hat. - о начислении пенсий; 42/2000 (XI. 8.) AB hat.

59 Об этом феномене см.: Sólyom L. Az alkotmány-bíráskodás kezdetei Magyarországon. Fi 667— 668.

60 Решение 7/2000 (III. 23.) AB hat. - о брачных выплатах.

61 Здесь Конституционный суд поддержал собственное решение 5/1998 (III. 1.) AB hat.

62 Решение 16/1998 (V. 8.) АВ.

63 См.: Kommers D.P. The Constitutional Jurisprudence of the Federal Republic of Germany. 2nd ed. Durham; London: Duke University Press, 1997. P. 49. В работе, в частности, объясняется, что институциональная защита конституционных прав фокусируется на «гарантированных правах, ассоциируемых с организациями и сообществами, такими как религиозные группы, средства массовой информации, университеты (научные исследования и преподавание), брак и семья».

64 См., например: Holló A. Az Alkotmánybíróság, Alkotmánybíráskodás Magyarországon. Budapest: Útmutató Kiadó, 1997. P. 79-80. Ср.: «...как и положения о браке в абзаце 1 статьи 6, абзац 1 статьи 14 [Основного закона Германии] понимается как гарантия существования частной собственности как института (Currie D.P. The Constitution of the Federal Republic of Germany. Chicago: Chicago University Press, 1994. P. 291).

65 Решение 56/1995 (IX. 15.) AB hat., ABH 1995, 260, 269.

66 Решение 56/1995 (IX. 15.) AB hat., ABH 1995, 260, 269. Подтверждено в решении 54/1996 (XI. 30.) AB hat., а затем и в решениях:37/2000 (X. 31.) AB hat. — о запрете рекламы табака; 16/2003 (IV. 18.) AB hat.; 54/2004 (XII. 13.) AB hat. — об уголовном преследовании за употребление и перевозку наркотиков; 30/2005 (VII. 14.) AB hat. — о добровольной стерилизации.

67 Решение 54/1996 (XI. 30.) AB hat., где Конституционный суд также заявил, что доступ к социальным услугам, предоставленный через систему социальной защиты, относится к праву на социальную защиту (§ 70/E) и покрывается сферой действия конституционного положения о защите совести. Этот шаг позволил Конституционному суду поддержать закон об оплачиваемом отпуске по болезни, в общих чертах сходный с отмененным вместе с другими из «пакета Бокроша» согласно решению 56/1995 (IX. 15.) AB hat. на основании содержащегося в нем неконституционного лишения собственности, а также в связи с нарушением права на социальную защиту

68 Краткий обзор основных проблем см.: Kommers D. P. German Constitutionalism: A Prolegomenon // Emory Law Journal. Vol. 40. 1991. P. 837, 861—863. См. также: Schlink B. German Constitutional Culture in Transition // Constitutionalism, Identity, Difference, and Legitimacy: Theoretical Perspectives / Ed. by M. Rosenfeld. Durham: Duke University Press, 1994. P. 197— 222, 199, 205-208.

69 В современной литературе, где разбираются имеющие исковую силу права на социальное обеспечение, достаточно сильно заявляется, что эти права нельзя отличить от первичных прав человека при помощи утверждения, согласно которому последние не имеют объективной или положительной стороны, или что институциональное измерение первичных прав стоит меньших затрат. См., например: Tushnet M. Social Welfare Rights and the Forms of Judicial Review // Texas Law Review. Vol. 82. No. 7. 2004. P. 18951919, 1896-1897.

70 Обсуждение см., например: Starck Ch. Constitutional Definition and Protection of Rights and Freedoms // Rights, Institutions and the Impact of International Law according to the German Basic Law / Ed. by Ch. Starck. Baden-Baden: Nomos Verlagsgesellschaft, 1987. P. 20-63, 40-44 (сравнение позитивного аспекта свобод и социальных прав).

71 Решение 731/B/1995 вынесено 19 декабря 1995 года.

72 Решение 64/1991 (XII. 17.) AB hat. - о правилах прерывания беременности.

73 Решение 64/1991 (xII. 17.) AB hat., ABH 1991, 262. Ср. с аргументацией Федерального конституционного суда Германии в первом деле Numerus Clausus по поводу права на образование (33 BVerfGE 303 (1972)) в книге: Kommers D. P. The Constitutional Jurisprudence of the Federal Republic of Germany. P. 284-285.

74 Решение 64/1991 (XII. 17.) AB hat., ABH 1991, 262-263.

75 Ссылки на первое решение по вопросу абортов см., например, в следующих решениях: 30/1992 (V. 26.) AB hat., ABH 1992, 171 - о нарушении мира (разжигание расовой розни); 34/1992 (VI. 1.) AB hat., ABH 1992, 201- о нематериальном ущербе; 4/1993 (II. 12.) AB hat., ABH 1993, 53-54, 55 — о передаче прав собственности бывших имений или церквей (финансирование государственных и церковных школ); 996/G/ 1990 AB — по запросу о толковании положений Конституции, связанных с охраной окружающей среды; 28/1994 (V. 20.) AB hat., ABH 1994, 137 — о передаче сельскохозяйственных земель; 48/1998 (XI. 23.) AB hat. (http://mkab. hu/content/en/en3/00209304.htm) - о защите права плода на жизнь (второе решение об абортах). О том, как институциональная защита используется для защиты свободы выступлений, семьи и брака, а также академических свобод, см.: Schlink В. Op. cit. P. 199-200.

76 Решение 48/1998 (XI. 23.) AB hat.

77 § 18 Конституции Венгрии: «Венгерская Республика признает и осуществляет право каждого на здоровую окружающую среду».

78 Решение 996/G/1990 AB. Совсем недавно релевантность практики Конституционного суда по защите окружающей среды для вопроса прав на соцобеспечение была упомянута Жолтом Ба-логом: Balogh Z. Op. cit. P. 371. Он предполагает, что аргументация, использующая институциональную защиту и известная по делам, связанным с защитой окружающей среды, может стать катализатором для усиления защиты прав на соцобеспечение.

79 Решение 996/G/1990 AB, ABH 1993, 533.

80 Решение 28/1994 (V 20.) AB hat., ABH 1994, 138. Согласно Конституционному суду, подлинным обладателем права на защиту окружающей среды, вероятно, является «природа» либо «человечество».

81 Решение 28/1994 (V 20.) AB hat., ABH 1994,

138. Самое недавнее подтверждение — решение 37/2000 (X. 31.) AB hat.

82 Решение 28/1994 (V 20.) AB hat., ABH 1994,

139. В нем указано: «В нынешнем виде право на здоровую окружающую среду является не индивидуальным правом, но это и не только долг государства или его цель, средство достижения которой относится исключительно к ведению государства» (с. 137).

83 Решение 28/1994 (V 20.) AB hat., ABH 1994,

139.

84 Решение 28/1994 (V 20.) AB hat., ABH 1994,

140.

85 В то же время наиболее проблематичным аспектом права на здоровую окружающую среду являлся корректирующий компонент. Лучше всего это видно в решении 29/1995 (V 25.) AB hat. по закону о добыче минеральных ресурсов (фонд природных заповедников).

86 В настоящей статье не будет подробно разбираться второе решение об абортах (48/1998 (XI. 23.) AB hat.).

87 Решение 37/2000 (X. 31.) AB hat.

88 Здесь Конституционный суд сослался на второе решение по абортам (решение 48/1998 (XI. 23.) AB hat.).

89 Решение 36/2000 (X. 27.) AB hat. (http://mkab. hu/content/en/en3/02139804.htm).

90 Заметим, что при достижении этого решения конституционные судьи не ссылались на право на здоровье (§ 70/D).

91 Решение 22/2003 (IV. 28.) AB hat. - решение по эвтаназии (http://mkab.hu/content/en/en3/ 12369304.htm).

92 Решение 22/2003 (IV. 28.) AB hat.

93 Решение 23/1990 (X. 31.) AB hat. - о неконституционности смертной казни.

94 Решение 22/2003 (IV. 28.) AB hat.

95 Решение 43/2005 (xi. 14.) AB hat.

96 Решение 54/2004 (XII. 13.) AB hat. (далее - дело о наркотиках).

97 См.: Sunstein C. Against Positive Rights. На основании своей оценки опыта ЮАР Санстейн повторно изложил эти взгляды в книге: Sunstein C. Designing Democracy: What Constitutions Do. Oxford; New York: Oxford University Press, 2001.

98 Изящную оценку понимания слабых (минимальных) и сильных формулировок различных конституций по правам на социальное обеспечение, с учетом посткоммунистического контекста, см.: Sadurski W. Op. cit. P. 173-176.

99 Osiatynski W. Social and Economic Rights in a New Constitution for Poland // Western Rights? Post-Communist Application / Ed. by A. Sajó. P. 233-269, 233.

100Решение 63/2003 (XII. 15.) AB hat.

""Решение 19/2004 (v 26.) AB hat.

102Sólyom L. The Role of Constitutional Courts in the Transition to Democracy: With Special Reference to Hungary // International Sociology. Vol. 18. 2003. No. 1. P. 133-161, 133. (Л. Шоль-ом ныне является Президентом Венгерской Республики. - Примеч. пер.)