CC BY
192
УДК 343.164.2
Неказаков Владимир Яковлевич
судья Краснодарского краевого суда, доцент Северо-Кавказского филиала Российской академии правосудия editor@hist-edy.ru
КОНСТИТУЦИОННО-ЦЕННОСТНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ПРАВ И СВОБОД ЧЕЛОВЕКА И ГРАЖДАНИНА
В настоящей статье анализируются конституционноценностные характеристики прав и свобод личности, доказывается непреходящая ценность самой жизни Человека, которая в наше время подвергается серьезным угрозам, обосновывается необходимость утверждения в конституционном праве подлинно аксиологического измерения прав и свобод.
Ключевые слова: Конституция Российской Федерации, права и свободы человека, ценностное измерение прав человека, право на жизнь как фундаментальное право человека, защита прав и свобод.
Nekazakov Vladimir Yakovlevich
Judge of the Krasnodar Regional Court, Associate Professor of Russian Academy of Justice (North-Caucasian affiliated branch) editor@hist-edy.ru
CONSTITUTIONAL VALUE DIMENSION OF RIGHTS AND FREEDOMS OF THE INDIVIDUAL AND CITIZEN
In this article the author analyzes the constitutional value characteristics of human rights and freedoms, proves the supreme value of human life which is exposed to serious threats at the present moment. The necessity for affirmation of the genuine axiological dimension of rights and freedoms in the constitutional law has been substantiated.
Key words: Constitution of the Russian Federation, human rights and freedoms, value dimension of human rights, right to life as a fundamental right of the individual, protection of rights and freedoms.
В качестве исходного постулата концепции аксиологического измерения прав и свобод личности, несомненно, следует назвать презумпцию наивысшей ценности человека как такового (наделенного разумом биосоциального индивида). В данном случае речь должна идти прежде всего о человеке как о некоей целостности, более полной и более конкретной, чем он проявляется в непосредственных социальных взаимосвязях. Как это ни парадоксально, но в начале XXI в. с новой силой подтверждается давний вывод К. Маркса о том, что права человека в действительности не имеют прямого отношения к свободе человека, понимаемой как власть человека над обстоятельствами своей жизни, они освобождают его лишь постольку, поскольку он интериоризировал экономическую личину свободного предпринимателя, поскольку он сросся со своей экономической ролью и не отделяет себя от нее; таким образом, права человека на самом деле подразумевают лишь полную власть обстоятельств над человеком и его жизнью и имеют тот же смысл, что и рабство античного мира [1, с. 125].
Каким образом вырвать человека из этого принудительного царства необходимости - материальной нужды, погони за наживой, стихии своекорыстия, как сделать его истинно свободным -вот ключевая проблема, решение которой по К. Марксу можно отыскать не в свободе религии, а в свободе от нее; не в свободе промысла, а в свободе от эгоизма промысла; не в свободе собственности, а в свободе от власти собственности [2, с. 405]. Гегелевскому понятию свободы как свободы гражданина в государстве, свободы, обретаемой лишь в государстве и через его посредство, К. Маркс противополагает понятие полной «человеческой эмансипации» как истинной формы «человеческого общества», суть которого заключается в том, что «действительный индивидуальный человек» именно «в качестве индивидуального человека, в своей эмпирической жизни, в своем индивидуальном труде, в своих персональных отношениях станет родовым существом», познает и организует свои собственные силы как общественные силы и потому не станет больше отделять от себя общественную силу в виде политической силы. «Всякая эмансипация состоит в том, что она возвращает человеческий мир, человеческие отношения к самому человеку» [2, с. 406].
Однако, к сожалению, мы все еще очень далеки от такого рода эмансипации. Трудно не согласиться с емким выводом Г.В. Мальцева, а именно: «Среди “грехов человечества”, может быть, самый тяжкий - это отсутствие у многих людей веры в священный характер человеческой жизни, истощение и, во всяком случае десакрализация гуманистических идей, утверждающих эту святыню. В современном обществе нет понимания противоестественности того, что человеческую жизнь до сих пор рассматривают как разменную монету в делах сильных мира сего... Но можно с огорчением констатировать, что наша плодотворная цивилизация все же утратила многие гуманитарные ценности, выработанные в практике древних обществ, например, привязанность родных людей друг к другу, заповеди типа “человек человеку брат”, “сила дается сильным, чтобы защищать слабых”, “возлюби ближнего своего, как самого себя”. Рациональный человек в массе своей перестал
воспринимать жизнь как чудо, потерял связь с космическим миром, которая дана нам через ощущение этого чуда. Сознание человека - это апология жизни, утверждения права жизни, рождения и возрождения в противоположность смерти и упадочному бытию... Жизнь как абсолютная ценность подчеркивается средствами первобытного и современного сознания» [3, с. 8-9] (подчеркнуто мною, - В.Н.).
Вывод напрашивается однозначный: необходимо безотлагательно принимать все меры для утверждения и защиты абсолютной ценности человека и его жизни, то есть реально обеспечить прямое действие провозглашенного Конституцией Российской Федерации принципа (нормы-цели и одновременно аксиологической нормы): «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства» (ст. 2).
О том, что в действительности в современной России вопрос защиты жизни человека крайне обострился, вполне свидетельствует даже официальная статистика. За последние десять лет, как отмечает В.В. Лунеев, было зарегистрировано 263 889 убийств, за это же время в стране пропало без вести 1,2 млн чел.; не разысканными из них остались 38,2%, но зато выявлен почти миллион неопознанных трупов; ежегодно в среднем уходят от уголовной ответственности 100 тыс. убийц; по неполным данным ООН, в России убивают больше народу, чем в США, которые всегда были склонны к насильственным методам решения проблем [4, с. 17].
Разумеется, следует иметь в виду, что данная проблема носит общемировой характер. Однако сегодняшняя Россия умудрилась по результатам 2012 г. выйти на первое место в Европе даже по числу детских и подростковых самоубийств, которых ежегодно фиксируется только по официальным данным Роспотребнадзора 19-20 случаев на 100 тыс. подростков, что втрое превышает среднемировой показатель: причем на каждое состоявшееся самоубийство приходится еще и до 200 попыток. Это ли не свидетельство резкого падения в сознании молодежи ценности человеческой жизни (как собственной, так и чужой).
В этой связи следует обратить особое внимание, что как по букве, так и по духу статьи 2 Конституции Российской Федерации именно Человек в первую очередь представляет собой высшую ценность, а вместе и наряду с ним такой же ценностью признаются его права и свободы. Однако каждому ясно, что аксиологии прав и свобод предшествует (выступает исходным, фундаментальным условием) жизнь Человека, в отсутствие которой «зависают» эти права и свободы. Вполне закономерно поэтому, что статье 2 корреспондирует статья 20 Конституции Российской Федерации, первая часть которой прямо гласит: «Каждый имеет право на жизнь», утверждая тем самым данное право «как неотъемлемую и самую большую ценность» [5, с. 139]. Как верно указывает В.П. Кашепов: «В ряде международных документов право на жизнь рассматривается в одном ряду с такими ценностями, как свобода и личная неприкосновенность. В Международном пакте о гражданских и политических правах обращается внимание на неотъемлемость этого права, его охрану законом и недопустимость произвольного лишения личности этого права (ст. 6). Право на жизнь сохраняется за человеком до самой смерти. Отчуждение этого права при осуществлении операций по трансплантации органов или тканей человека, эвтаназия рассматриваются как нарушение права на жизнь» [5, с. 139-140].
Мы вполне разделяем и позицию И.Л. Петрухина по этому вопросу, а именно, когда он пишет: «Жизнь человека - это физиологическое и психическое функционирование его организма как единого целого. Человек пользуется правом на жизнь и при стойком нарушении названных функций (паралич, расстройство психики), и в этих случаях его жизнь в правовом отношении нельзя считать менее ценной, чем жизнь любого другого человека» [6, с. 180] (подчеркнуто мною - В.Н.).
Кроме того, как отмечает Р.В. Енгибарян: «В ряде стран на основании обеспечения права на жизнь запрещаются аборты, а в Конституции Словакии даже содержится норма об охране жизни еще до рождения ребенка (ч. 1 ст. 15). В других странах (например, в ст. 27 Конституции Сербии) этот вопрос решается путем предоставления человеку права свободно решать вопрос о рождении ребенка» [7, с. 204].
Интересно, что в содержание права на жизнь Н.А. Рубанова включила: «право на сохранение жизни; право на личную неприкосновенность; право требовать от государства создания условий обеспечения жизни; право на охрану здоровья и медицинскую помощь; право на распоряжение жизнью» [8, с. 9] (подчеркнуто мною - В.Н.). Последнее, правда, потенциально не исключает суицида как способа реализации т.н. «права на распоряжение жизнью» и противоречит рекомендации этого же автора об определении «суицида как осуждаемого мировыми религиями (заметим, что далеко не всеми из них, примечание мое - В.Н.) и моралью самолишение индивидом жизни, причинами которого являются депрессии и стрессовые ситуации, приведшие к полной дезадапта-
ции личности» [8, с. 10].
Вообще говоря, проблема жизни и смерти всегда волновала и продолжает будоражить исследовательскую мысль; она, конечно, выходит далеко за рамки собственно юриспруденции, хотя, несомненно, роль последней ни в коей мере нельзя недооценивать.
Однако же, хотелось бы верить в тот пафосный прогноз, который сформулировал известный русский ученый и писатель И.А. Ефремов в своем знаменитом романе «Час Быка», как то: «Беру примером молодого человека, потерявшего любимую жену, только что умершую от рака. Он еще не ощущал, что он жертва особой несправедливости, всеобщего биологического закона, беспощадного, чудовищного и цинического, нисколько не менее зверских фашистских “законов”. Этот нестерпимый закон говорит, что человек должен страдать, утрачивать молодость и силы и умирать. Он позволил, чтобы у молодого человека отняли все самое дорогое, и не давал ему ни безопасности, ни защиты, оставляя навсегда открытым для любых ударов судьбы из тени будущего! Человек всегда неистово мечтал изменить этот закон, отказываясь быть биологическим неудачником в игре судьбы, по правилам, установившимся миллиарды лет тому назад. Почему же мы должны принимать свою участь без борьбы?... Тысячи Эйнштейнов в биологии помогут вытащить нас из этой игры, мы отказываемся склонить голову перед несправедливостью природы.» [9, с. 119] (подчеркнуто мною - В.Н.).
В указанном контексте эта труднодостижимая цель может рассматриваться и как наивысшая ценность. Как справедливо отмечает Г.В. Мальцев: «В обществе идет непрерывный процесс взаи-мообогащения целей и норм, к которому прямое отношение имеют социальные и нравственные ценности. Они придают целям и нормам особую значимость, делают их привлекательными для людей, дают нужные критерии оценки и измерения нормативных и целевых регуляторов» [10, с. 702].
Следует иметь в виду, что человеческое сознание отражает действительность не только в форме познания, но и в форме оценивания, «т.е. отражения реальной связи объекта с потребностями (интересами, желаниями, устремлениями, целями, идеалами) субъекта» [11, с. 64]. Объектами такой оценки, как указывает М.С. Каган, могут быть «природа, общество, человек и «Я» оценивающего субъекта»; он же выделяет при этом эстетические, религиозные, политические, правовые и нравственные ценности [11, с. 77]. По своему оригинально об этом было сказано и Николаем Бердяевым, а именно: «Познание носит социальный характер, оно служит сообщением между людьми. Несомненен социальный характер понятий, норм и законов, как и социальный характер языка» [12, с. 79].
Вместе с тем нельзя не учитывать и тот факт, который весьма афористично раскрыл Б.А. Кистяковский: «Нет единых и одних и тех же идей свободы личности, правового строя, конституционного государства, одинаковых для всех народов и времен, как нет капитализма или иной хозяйственной и общественной ориентации, одинаковой во всех странах. Все правовые идеи в сознании каждого отдельного народа получают своеобразную окраску и свой собственный оттенок» [13, с. 52].
И в этом смысле совершенно права Е.А. Лукашева в своем утверждении о том, что: «Россия не должна возвращаться в период “отрицательного либерализма”. Заимствование его ценностей, игнорирование сложившейся у людей за десятилетия Советской власти привычки хотя бы к минимальной социальной защищенности порождает неприятие нового строя, оппозиционность в народе, который не может принять резкую поляризацию в обществе, появление нужды и нищеты значительных слоев населения» [14, с. 83].
Исходя из этого, вряд ли можно разделить своего рода «саркастическое» суждение-размышление Андраша Шайо, когда он пишет: «Право нуждающихся не поддается толкованию, потому что не ясно, кто в этом праве наделен обязанностями. В случаях личной безопасности, безграничного пользования собственностью или в случаях освобождения от произвольного ареста с этой точки зрения все ясно: на основании этих прав все должны оставлять субъекта права в покое. Но кто наделен обязанностями по отношению к «нуждающемуся»? Государство? (Следовательно, необходимо создать Фонд для помощи нуждающимся, деньги в который вносили бы все в меру своих возможностей?)» [15, с. 259]
Полагаем, что данное суждение было бы хоть как-то уместно, если бы уважаемый ученый не был знаком (а это не так!) со статьей 25 Всеобщей декларации прав человека, провозгласившей: «Каждый человек имеет право на такой жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и необходимое социальное обслуживание, который необходим для поддержания здоровья и благосостояния его самого и его семьи, и право на обеспечение на случай безработицы, болезни, инвалидности, вдовства, наступления старости или иного случая утраты средств к
существованию по независящим от него обстоятельствам» [16, с. 15].
К чему же тогда лукавить, заявляя о якобы не поддающемся толкованию «праве нуждающихся»?! Очевидно, для А. Шайо более интересно прокламировать абстракции, наподобие следующей: «Основа шкалы ценностей наиболее важных прав нейтрально-индивидуалистического (либерального) толка сводится к предположению, что в рамках регулирования свобода абстрактных лиц в представлениях учредителей конституции должна быть совместимой со свободой конкретных лиц или теоретически быть приемлемой для всех - по крайней мере в перспективе» [15, с. 260] (подчеркнуто мной - В.Н.). Считаю, что вот такого рода «сциентистский» подход скорее вреден, чем полезен для конституционно-правовой практики защиты прав и свобод человека. И в данном вопросе мы отдаем предпочтение формуле Е.А. Лукашевой по отношению к Российскому государству.
Аксиологическое измерение прав и свобод человека в современной юридической литературе получило свое адекватное признание. Так, например, известно утверждение: «Права человека - это универсальная ценность, позволяющая “измерять” все важнейшие явления и события, происходящие в обществе и в мире» [17, с. 254]. Не менее яркий пример такого признания представляет собой название главы III «Права человека как высшая конституционная ценность» в фундаментальном сравнительно-правовом исследовании, посвященном конституционному развитию в XXI в. [18, с. 115-226]. По мнению А.Х. Абашидзе и А.О. Гольтяева в нормах и стандартах в области прав человека «... Отражен комплекс традиционных ценностей человечества - категорий, которые были воплощены в религиозных учениях, философских дискурсах, общественных устоях, обычаях, да и просто в повседневной жизни различных обществ, народов и цивилизаций. Эти ценности настолько сильны и укоренены, что представляют собой нравственный императив для многих и многих людей» [19, с. 4].
Называя институт прав человека и гражданина основным и важнейшим институтом конституционного права Российской Федерации и указывая на то, что его ценность для государства и каждого члена общества всегда находится на приоритетном месте, Е.Е. Никитина в то же время считает: «С одной стороны, завершается трудный, но объективно необходимый переходный период по переосмыслению места человека, его прав и свобод в системе конституционно закрепленных ценностей государства. С другой стороны, выяснилось, что формальное восприятие универсальных правовых стандартов в рассматриваемой области и нормативное закрепление новых институтов прав и свобод не ведет к их автоматическому действию на практике» [20, с. 65-66].
Переусложненность и высокая степень коллизионности современного российского законодательства, относящегося к конкретизации механизмов реализации тех или иных прав и свобод человека и гражданина, требуют принципиально обновленного конституционно-теоретического осмысления и политико-правоприменительного обобщения аксиологического подхода к этому институту конституционного права. И в этом смысле не могу согласиться с безапелляционным утверждением Е.Е. Никитиной о том, что якобы особенностью института прав человека является невозможность выстроить систему прав человека, закладывая в нее аксиологический критерий [20, с. 71]. Убежден в обратном: без аксиологического базиса система прав человека может не только утратить свою устойчивость, но и рискует трансформироваться («выродиться») в свою противоположность, в особенности когда забывается либо умаляется самая главная ценность - Человек, его жизнь и свобода, что мы и постарались показать в предшествующем изложении. В этом отношении мы полностью солидарны с выводом В.Д. Зорькина, а именно: «Понимая свою ответственность перед человечеством, мы должны вновь и вновь спрашивать себя: “Что же есть человек?” Для того чтобы у него были права, нужно чтобы он был. Сумеем ли мы говорить о подлинно человеческих правах как гуманисты? Или мы откажемся от гуманистического наполнения? И допустим, чтобы забота о правах превратилась в подрыв их содержания - человечности?.. Только в голове современных маркизов де садов могла возникнуть концепция права, когда личность провозглашается полностью автономной от любой системы ценностей вне зависимости от того, в какой цивилизации она живет. Она сама себе назначает системы ценностей. Для нее нет никаких установлений: что есть грех, что есть добродетель. А ведь эта концепция сейчас весьма популярна в Европе. И не только среди маргиналов, но и среди политиков и европейских законодателей. Готовы ли мы бороться против отчуждения человека от человечности? Одним словом, готовы ли мы отстаивать гуманизм? И не обернется ли экстремизм неких прав правовым нигилизмом?... Присягнув правам человека и гуманизму, мы должны быть осмотрительны и решительны, дерзновенны и сдержанны. Мы действительно должны пройти по лезвию бритвы. И помнить, что по любую сторону от этого лезвия - пропасть произвола, дегуманизации, имморализма и мракобесия» [21, с. 4143] (подчеркнуто мною - В.Н.).
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ССЫЛКИ
1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2.
2. Там же. Т. 1.
3. Мальцев Г.В. Месть и возмездие в древнем праве: монография. М., 2012.
4. Лунеев В.В. Свобода лучше, чем несвобода? // Государство и право. 2012. № 9.
5. Комментарий к Конституции Российской Федерации. М., 2002.
6. Конституция Российской Федерации: научно-практический комментарий / под ред. акад. Б.Н. Топорнина.
М., 1997.
7. Енгибарян Р.В. Конституционное развитие в современном мире. Основные тенденции. М., 2007.
8. Рубанова Н.А. Право человека на жизнь в законодательстве Российской Федерации: понятие, содержание, пра-
вовое регулирование: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2006.
9. Ефремов И.А. Час Быка: научно-фантастический роман. - 2-е изд., доп. / послесловие Ю.М. Медведева.
М., 1988.
10. Мальцев Г.В. Социальные основания права. М., 2007.
11. Каган М.С. Человеческая деятельность. (Опыт системного анализа). М., 1974.
12. Бердяев Н. Дух и реальность. М., 2011.
13. Кистяковский Б. В защиту права. Правосознание и интеллигенция // Вестник Московского университета. Се-
рия 7. Философия. 1990. № 3.
14. Право и политика современной России. М., 1996.
15. Шайо Андраш. Самоограничение власти (краткий курс конституционализма) / пер. с венг. М., 2001.
16. Всеобщая декларация прав человека. Организация Объединенных Наций. Департамент общественной инфор-
мации. DPI/876 - 40157. October 1986. БМ.
17. Права человека / отв. ред. Е.А. Лукашева. - 2-е изд., перераб. М., 2011.
18. Конституция в XXI веке: сравнительно-правовое исследование: монография / отв. ред. В.Е. Чиркин. М., 2011.
19. Абашидзе А.Х., Гольтяев А.О. Универсальные механизмы защиты прав человека. М., 2013.
20. Институты конституционного права / отв. ред. д.ю.н., проф. Л.В. Андриченко; д.ю.н., проф. А.Е. Постников.
М., 2011.
21. Зорькин В.Д. Современный мир, право и Конституция. М., 2010.
