CC BY
506
1.5. СИСТЕМНАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПРАВОВОГО СТАТУСА ЛИЧНОСТИ(ЧЕЛОВЕКА И ГРАЖДАНИНА)
Неказаков Владимир Яковлевич, судья, кандидат юридических наук
Место работы: Краснодарский краевой суд
nekazakov @mail.ru
Вернуться к Содержанию номера
Аннотация: В настоящей статье на основе анализа имеющихся точек зрения ученых-юристов формулируется и предлагается авторская концепция системного понимания правового статуса личности (человека и гражданина), доказывается - некорректность сведения указанного статуса к простой совокупности прав, свобод и обязанностей личности. Здесь же оригинально и по-современному раскрываются проблемы защиты права на жизнь как с теоретической, так и с юридико-практической точек зрения, критикуются отдельные
неконституционные, по мнению автора, нормы федерального законодательства об основах охраны здоровья граждан.
Ключевые слова: правовой статус личности (человека и гражданина), системная концепция, права и свободы человека и гражданина, социально-правовой модус Человека, защита прав и свобод, право на жизнь, отмена смертной казни, юридическая идентификация личности, правосубъектность, демократическое конституционное государство
SYSTEM CONCEPT OF LEGAL STATUS OF A PERSON
Nekazakov Vladimir Yakovlevich, judge, candidate of jurisprudence
Place of employment: the Krasnodar regional court
nekazakov_@mail.ru
Annotation: In this article on the basis of available points of view of scientists-lawyers author formulates and offers his own system concept of legal status of a person (as a man and a citizen), proves the unreasonableness to simplify the above status to a set of rights, freedoms and obligations of an individual. In original and modern manner author reveals the problems of right to life protection both from theoretical and jurisprudence approaches. As well the article represents author's critics of some particular non-constitutional (according to author) norms of federal legislature on foundations of citizens' health care.
Keywords: legal status of a person (as a man and a citizen), system concept, rights and obligations of people and citizens, social and legal modus of a person, protection of rights and freedoms, right to life, abolition of death penalty, juridical identification of a person, juridical personality, democratic constitutional state.
Вероятно, ни одна проблема в государственноправовой теоретической мысли не представляется настолько очевидной, оставаясь в то же время концептуально весьма неопределенной и противоречивой, как вопрос целостного (системнологического) понимания правового статуса личности. Сказанное в полной мере относится и к теории конституционного права, и конституционному правопользованию [1]. И такая ситуация, заметим, имеет место при том, что большинство исследователей вполне согласны с аксиомой: «Правовой статус личности представляет собой одну из фундаментальных категорий социальной науки» [2, с. 35].
Правовой статус согласно т.н. Большой юридической энциклопедии есть элемент общества, отражающий достоинства и недостатки действующей политикоюридической системы, принципов демократии, государственных основ данного общества; в то же время здесь же констатируется, что «для юридического статуса личности характерны:
неустойчивость,______слабая______социально-правовая
защищенность,________отсутствие______гарантирующих
механизмов,______неспособность государственных
властных структур эффективно обеспечить интересы гражданина, его права, свободы, жизнь, честь, достоинство, собственность, безопасность» [3, с. 459] (подчеркнуто мною - В.Н.). Тем самым заведомо презюмируется якобы неполноценность юридического статуса личности, характеризуемого исключительно ущербным образом в изложении не вполне известных авторов этого «уникального» (как сказано в аннотации) издания. Однако, вряд ли подобная концепция юридического статуса личности имеет право на жизнь в демократическом правовом государстве XXI века. В этом же опусе воспроизведена весьма упрощенная (мы бы сказали, даже выхолощенная до предела, однако весьма распространенная в подобного рода изданиях) конструкция правового статуса человека и гражданина, которая понимается лишь как простая совокупность его прав и обязанностей [3].
В отличие от указанного издания Юридическая энциклопедия Л.В. и М.Ю. Тихомировых содержит более развернутое и менее пессимистичное определение правового статуса личности, а именно: «Правовой статус личности (англ. legal status of personality) - комплекс социально-экономических, политических, культурных и др. гражданских прав и свобод, а также обязанностей граждан. Основы П.с.л. в РФ определены нормами гл. 2 Конституции РФ и согласно ст. 64 не могут быть изменены иначе как в порядке, установленном Конституцией РФ» [4, с. 674]. Несмотря на то, что здесь же отмечается необходимость учета не только общего, но также специального, равно как и индивидуального правового статуса личности [4, с. 675], суть конструкции не меняется: это все та же совокупность прав, свобод и обязанностей.
Ниже продемонстрируем неполноту подобных представлений и узость такого понимания правового статуса личности.
Однако, прежде всего обратим внимание на наличие двух взаимоисключающих концепций правового статуса личности, вполне отчетливо проявившейся в столкновении взглядов Н.В. Витрука и Н.В. Варламовой, которая, в частности, пишет буквально следующее: «Правовой статус человека в государстве и обществе определяется совокупностью прав, свобод и обязанностей. Некоторые исследователи предлагают включать в понятие правового статуса и другие элементы, в частности: законные интересы, правосубъектность, гражданство, юридическую ответственность, принципы и гарантии прав и свобод (здесь приводится сноска на монографию Н.В. Витрука «Общая теория правового положения личности», изданную в 2008 г. - примечание мое - В.Н.)» [5, с. 115]. «Такое расширение объема данного понятия, -заявляет далее Н.В. Варламова, - представляется нецелесообразным. Все дополнительно называемые компоненты в корне отличны от образующих правовой статус прав, свобод и обязанностей и представляют
собой либо основание приобретения общего (правоспособность) или особого (гражданство) правового статуса, либо правила (принципы) и способы его государственного обеспечения (ответственность и гарантии)» [5, с. 115] (подчеркнуто мною - В.Н.).
И далее, заметим, принципиальная позиция Н.В. Варламовой сформулирована весьма четко (но от этого не менее абстрактно), а именно: «Конституционный статус образуют права, свободы и обязанности, которым в национальной правовой системе тем или иным образом придано конституционное значение» [5, с. 116]. Абстрактность данного суждения проявляется прежде всего в том, что в нем неслучайно, на наш взгляд, опущено указание на принадлежность этого конституционного статуса, т.е. отсутствует субъект, наделенный таковым юридическим статусом (человек и гражданин). Тем самым и здесь мы имеем дело с выхолащиванием (упрощенческим и несистемным) трактовки конструкции правового статуса личности, в том числе в его наивысшем - конституционном измерении. Полагаем, что в своем фундаментальном исследовании, посвященном общей теории правового положения личности, Н.В. Витрук совершенно верно заострил внимание отечественных
конституционалистов на необходимости «раскрыть правовое положение личности в широком плане, системно, не сводя его к комплексу юридических прав и обязанностей личности как субъекта права» [6, с. 24]
- (подчеркнуто мною - В.Н.).
Вместе с тем, предложив вполне точное определение правового положения личности как широкой обобщающей категории, раскрывающей все элементы закрепленного в праве состояния личности, находящиеся между собой в определенных связях и обусловленных в социальном плане тем местом, какое личность занимает в системе общественных отношений [6, с. 26], Н.В. Витрук, на наш взгляд, в последующем изложении отклонился от логики подлинно системного подхода, что выразилось в следующем тезисе: «Признанные государством права, свободы, законные интересы и обязанности в их единстве составляют правовой статус как основу, ядро правового положения личности» [6, с. 29]. В свою очередь этому суждению противоречит его же вывод о том, что: «В зависимости от того, является ли лицо либо гражданином этого государства, либо
иностранным гражданином, либо лицом без
гражданства, определяется содержание его правового статуса» [6, с. 29]. Но в таком случае никак не оправдан отрыв юридической идентификации (человека и гражданина) от совокупности прав и обязанностей. И в этой парадигме не только не зазорно, но даже вполне необходимо применить древнеримский принцип «аЬ ovo», тем самым внеся ясность в проблему определения ведущей (исходной) и производных подсистем в общей системе
конституционного статуса личности в Российском государстве.
Поясним, что по нашему убеждению в качестве исходного (ведущего) ключевого звена (подсистемы) конструкции общего правового статуса личности следует рассматривать ее правовую идентификацию (своего рода «модус») в демократическом конституционном государстве. В этом контексте
принципиальна и фундаментальна содержащаяся в статье 2 Конституции Российской Федерации норма: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства». Обратим внимание, что всё начинается с Человека, с констатации (а сегодня и с юридической идентификации): «Се Человек», который наделен как естественными (от своей биосоциальной сущности -природы), так и позитивными правами и свободами.
Идентифицировав человека в качестве биосоциального и наделенного разумом индивида, мы последовательно определяем его правовое положение (юридическую связь - от условно никакой до крепчайшей) на территории его местонахождения, имея в виду международно закрепленный принцип признания правосубъектности за каждым человеком, в какой бы пространственной точке Земного Шара (и даже Космоса) он бы ни находился. Говоря кратко, понятие «статус» в его лингвистическом смысле происходит от латинского «status», означающего состояние (положение). Правовой статус личности, в отношении которой презюмируется правосубъектность независимо от места ее нахождения, собственно говоря, и означает возможность и способность пользоваться свободами, приобретать права и нести обязанности, а также отвечать за свои действия перед другими людьми и обществом (в случае нарушения их прав и свобод, неучастия в реализации социальных обязанностей etc).
Однако, совокупный объем (диапазон) этих прав, свобод и обязанностей все же существенным образом предопределяется той самой правовой идентификацией (социально-правовым модусом) Человека по отношению к себе подобным. Это же правило справедливо и по отношению к иным субъектам живой природы, разумеется с весьма серьезной оговоркой, учитывающей большое различие в правах и свободах животных и Homo Sapiens (хотя в современном мире нередко животные, как прирученные, так и дикие, пользуются большими правами и свободами; однако бывают и прямо противоположные последствия).
Конечно, есть некая искусственность в разделении правовой идентификации Человека и совокупности его прав, свобод и обязанностей, но без этого методологического приема невозможно обеспечить их подлинного единства в системной концепции общего (равно как и индивидуального) правового статуса личности. В этом смысле, когда Н.В. Витрук вполне справедливо пишет о том, что «правосубъектность в конечном счете связана со способностью личности осознавать свои поступки, поведение в целом и руководить им» - и далее «именно это свойство личности (относительно свободная воля) и находит правовое выражение в ее правосубъектности, которую можно определить как закрепленную правом способность личности быть носителем правового статуса, т.е. прав, свобод, обязанностей и законных интересов, способность осуществлять его и отвечать за неправомерную реализацию» [6, с. 29], следует еще раз подчеркнуть первичный (исходный) фактор, без которого все вышесказанное утрачивает свой фундамент (основу). Речь идет прежде всего об имманентной способности быть Homo Sapiens, т.е. Человеком, несущим в себе «природу природного
целого», включенного в определенную социальноправовую среду. Отсюда и подлинно гуманистическая задача: ценить Человека, любить Человека,
возвышать Человека (в культурном, духовнонравственном и правовом измерениях).
В указанном контексте особого внимания к себе требует проблема определения моментов зарождения вышеупомянутого социально-правового модуса личности и его прекращения. Данная проблема весьма наглядно и даже конфронтационно проявляется в дискуссиях (и даже законодательной практике ряда стран) о допустимости либо категорическом неприятии абортов, а также эвтаназии. Не останавливаясь подробно на всем разнообразии высказанных в научной литературе и нашедших свое отражение в законодательстве некоторых государств подходах и сформулированных решениях, выскажем собственные принципиальные суждения по этой проблематике.
Во-первых, отметим, что наипервейшее в ряду абсолютных прав человека [подробнее об абсолютных правах человека см.: 7, с. 131-132] право на жизнь, зачастую, в теории и на практике рассматривается преимущественно через призму вопроса о недопустимости сохранения смертной казни. Но это лишь одна, хотя и весьма важная, сторона проблемы. Не менее актуальна и необходимость оптимального правового регулирования проблемы зарождения и рождения человека, причем не только в контексте вопроса об абортах. Современная медицина, как известно, имеет в своем арсенале средства для выхаживания человеческого зародыша,
появляющегося на свет с весом сто грамм и более.
Вместе с тем отсюда отнюдь не следует бесспорное признание верности (доказанности) суждения о том, что «тело живого человека с точки зрения права начинает свое существование в момент рождения» [8, с. 99], который определяется по медицинским критериям (подчеркнуто мною - В.Н.).
Мы не можем в полной мере разделить такую позицию цивилистов, сводящую именно рождение (в качестве акта отделения от чрева матери) к исходному пункту, с которого определяется зарождение как физической, так и юридической жизни человеческого существа [9, с. 100-101]. Не случайно в отдельных публикациях юристов защищается позиция, в соответствии с которой человек как субъект права возникает непосредственно в момент зачатия [10, с. 45-48]. Однако, полагаем, что последнее предположение выступает другой крайностью по отношению к предыдущему. На наш взгляд, вполне возможно и необходимо как с теоретических, так и сугубо юридико-прагматических позиций, признавать в качестве исходного правового посыла возникновения модуса личности (юридического факта) момент удостоверения состояния беременности (что в настоящее время технологически весьма продвинулось, достаточно назвать соответствующие общедоступные тесты), осуществляемое
уполномоченными на то медицинскими работниками (учреждениями). Как известно, именно в соответствии с медицинским заключением о беременности женщина приобретает соответствующие специальные права в сфере охраны здоровья ее и находящегося в ее утробе ребенка [11]. Сказанное вполне справедливо и в случаях применения вспомогательных репродуктивных технологий (ЭКО) (Ст. 55 указанного
закона) и при использовании так называемого «суррогатного материнства».
В качестве мер по защите естественного права на жизнь беременной женщины, а также взаимозависимого (сопряженного) с ним права на рождение нового человека (ребенка) законодательно (в России) установлены ограничения по срокам и социальным показаниям для искусственного
прерывания беременности.
Что касается проблемы полного законодательного запрета на аборты, то она требует отдельного рассмотрения, выходящего за предмет внимания настоящей статьи. Скажем кратко. Мы считаем вполне оптимальным тот подход, который содержится в российском законодательстве по этому вопросу.
В связи с уточнением момента зарождения социально-правового модуса личности полагаем весьма интересным привести, хотя бы и
художественно-осмысленные, но очень меткие
замечания великого Пушкина, вложенные в уста героя его знаменитой повести «Капитанская дочка», а именно:
«Матушка была еще мною брюхата, как я уже был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось» [12, с. 232]. И далее в рассуждениях Гринева: «Час от часу не легче! - подумал я про себя
- к чему послужило мне то, что еще в утробе матери я был уже гвардии сержантом? Куда это меня завело?» [12, с. 246].
Исходя из ранее сказанного (и не столько из литературного примера) следует уточнить (а возможно и скорректировать) пункт 2 статьи 17 Гражданского кодекса Российской Федерации в части утверждения о том, что человек в качестве субъекта права существует с момента рождения до момента смерти.
За скобками настоящего текста остается и проблема клонирования человека, анализируя которую, как пишет В.С. Овчинский, «ученые пришли к заключению, что, несмотря на теоретическую возможность клонирования человека, само осуществление этой задачи далеко от решения» [13, с. 62]. Укажем, вместе с тем на то, что по законодательству России, США, Великобритании, Франции и ряда других стран клонирование человека запрещается. Более половины от общего числа государств, входящих в Совет Европы, подписали Дополнительный протокол «О запрете на клонирование человеческих существ». Уместно здесь привести сжатые выдержки из принятой Генеральной конференцией ЮНЕСКО (29-сессия от 11 ноября 1997 г.) Всеобщей декларации о геноме человека и правах человека, а именно: «Статья 1. Геном человека лежит в основе изначальной общности всех представителей человеческого рода, а также признания их неотъемлемого достоинства и разнообразия. Геном человека знаменует собой достояние человечества... Статья 11. Не допускается практика, противоречащая человеческому
достоинству, такая как практика клонирования в целях воспроизводства человеческой особи.» [13, с. 81, 83].
Возвращаясь к непосредственному рассмотрению права на жизнь как абсолютного естественного права человека, укажем на тот непреложный факт, что право на жизнь (в пределах отведенного общей и
индивидуальной биосоциальной природой человека срока) неразрывно связано с защитой от смерти, противопоставлением неестественному уходу из жизни как таковому (принудительному, в силу не зависящих от воли и сознания человека обстоятельств, в том числе противоправного характера, путем смертной казни, в результате актов суицида ete). В этой связи приведем довольно глубокое суждение Г.В. Мальцева на сей счет, а именно: «Homo sapiens - единственный биологический вид на земле, который сам запретил убивать себе подобных! На этой вершине эволюции произошло рождение человека как этического существа, одаренного способностью постигать существующий мир метафизически, мыслить категориями должного, возвышаться до нравственных абстракций... “Не убий” есть требование должного, императив метафизический, внеприродный и сверхприродный, поэтому человек как существо природное поднимается до высоты этого требования только в условиях высокодуховной культуры, позволяющей ему занять соответствующие этические позиции» [14, с. 145].
В основном разделяя данный тезис, не вполне согласимся с метафизической и сверхприродной характеристикой заповеди «Не убий», полагая, что она выступает весьма часто в качестве одной из граней «modus Vivendi» (условия выживания в природе и обществе), что вовсе не означает исключение реализации прямо противоположной возможности выживания (в случае, о котором весьма сурово писал в известном стихотворении поэт К. Симонов во время Великой Отечественной войны). Вместе с тем полностью разделяем позицию Г.В. Мальцева в контексте его очень точной оценки, как то: «Можно ли верить в искренность и мудрость современных правителей, отменяющих смертную казнь для лиц, виновных в совершении жестоких убийств, и в то же время обрекающих на смерть сотни тысяч мирных граждан во время развязанных ими войн ради определенных экономических и политических выгод правящих слоев общества? Если нашлись рациональные аргументы в пользу нарушения заповеди в одних случаях, то почему бы их не отыскать для других ситуаций? Произвол в использовании средств рационального оправдания безнравственных явлений теоретически может быть прекращен тогда, когда разум будет строго привязан к этическим ценностям, возникающим на грани сознания и сверхсознания. Однако оценить практическую перспективу достижения высокого уровня духовности общества сегодня труднее, чем в былые времена» [14, с. 146].
В соответствии с частью 2 статьи 20 Конституции Российской Федерации смертная казнь впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей. Хорошо известны и правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации по проблеме смертной казни, сформулированные в постановлении от 2 февраля 1999 г. № 3-П [15] и определении от 19 ноября 2009 г. № 1344-О-Р [16].
Тем не менее, как верно было отмечено В.М. Кашеповым, «правовая - ситуация вокруг сохранения в УК РФ рассматриваемого вида уголовного наказания (смертной казни, - примечание мое - В.Н.) и его
применения в правоприменительной практике судов ожидает своего законодательного разрешения» [17, с. 148]. Это тем более злободневно, что подписанный от имени Российской Федерации еще 16 апреля 1997 г. Протокол № 6 (относительно отмены смертной казни) к Конвенции о защите прав человека и основных его свобод до сих пор остается нератифицированным. [18, с. 175-179].
Коснемся некоторых слабо освещенных в литературе аспектов обеспечения права человека на жизнь через призму противодействия смерти (как физической, так и юридической) по независящим от самой личности обстоятельствам. И в данном случае выразим полную солидарность с В.В. Кашеповым в том, что отчуждение права на жизнь при осуществлении операций по трансплантации органов или тканей человека, эвтаназия являются нарушениями права на жизнь [17, с. 140]. Это важно подчеркнуть, поскольку в литературе встречаются и аргументы в пользу эвтаназии (не говоря уже о законодательстве отдельных стран, например, Королевства Нидерландов, прямо разрешающих эвтаназию). Так, например, В.Е. Чиркин прямо пишет: «Возможны и другие признанные законом способы лишения жизни: например, эвтаназия - добровольный уход из жизни неизлечимо больных, которым жизнь причиняет тяжкие страдания или которые находятся в коме многие годы, что совершается по особым процедурам. В таких ситуациях сложно говорить о невозможности отчуждения права на жизнь. В некоторых государствах... это допускается законом и такие факты имели место неоднократно» [5, с. 145] (подчеркнуто мной - В.Н.).
Эвтаназия допускается также законодательством Бельгии, Франции, ранее разрешалось и в отдельных штатах США и Австралии (до признания ее в последних двух государствах неконституционной по решению судов) [5, с. 148].
Объективности ради следует заметить, что в ряде государств акты эвтаназии преследуются по уголовному законодательству, как то: известны
прецеденты уголовного осуждения врача Дж. Кеворкяна в США, медицинских сестер в ФРГ и Франции, да и в России (в 2004 г. Ростовским областным судом были осуждены два гражданина, ускорившие уход из жизни тяжело больному престарелому человеку).
Убеждены, что эвтаназия должна быть однозначно квалифицирована как противоправное покушение на право человека на жизнь, даже если этот человек неизлечим в определенный период и просит о прекращении жизни. Более приемлемо облегчить муки больного, избавить его от угнетающих организм и психику болей, для чего у современной медицины вполне достаточно возможностей, учитывая также и имеющийся опыт «хосписов».
Что касается момента определения смерти человека, то и здесь далеко не всё так просто. Учитывая такой важнейший вывод, который гласит, что право на жизнь «можно охарактеризовать как абсолютную ценность мировой цивилизации, первейшее право человека, ибо все остальные права в случае гибели человека утрачивают смысл и значение» [19, с. 154] (последнее утверждение далеко не абсолютно. Примечание мое, подчеркнуто мной -В.Н.), а также и то, что согласно статье 2 «Право на
Зї
жизнь» Европейской конвенции «Право каждого человека на жизнь охраняется законом. Никто не может быть умышленно лишен жизни иначе как во исполнение смертного приговора, вынесенного судом за совершение преступления, в отношении которого законом предусмотрено такое наказание» [20, с. 8] (а ранее мы упомянули Протокол № 6 относительно
отмены смертной казни), следует с позиций
юридической логики сформулировать (презюмировать) полный запрет не только на эвтаназию, но и на отключение аппаратов жизнеобеспечения в связи с констатацией так называемой смерти мозга. На последней остановимся подробнее, так как в
соответствии со статьей 66 «Определение момента смерти человека и прекращение реанимационных мероприятий» Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» во-первых, моментом смерти человека считается момент смерти его мозга или его биологической смерти (необратимой гибели человека) и, во-вторых, записано, что смерть мозга наступает при полном и необратимом прекращении всех его функций, регистрируемом при работающем сердце и
искусственной вентиляции легких, и наконец, самая сомнительная норма о том, что реанимационные мероприятия прекращаются при неэффективности этих мероприятий, направленных на восстановление жизненно важных функций, в течение тридцати минут (?!), а также «при отсутствии у новорожденного сердцебиения по истечении десяти (!?) минут с начала проведения реанимационных мероприятий (искусственной вентиляции легких, массажа сердца, введения лекарственных препаратов» (пп. 2 и 3 части 6 статьи 66) [21].
Спрашивается, кто дал основания и право законодателям устанавливать такого рода временные рамки (поминутный диапазон борьбы за жизнь человека)? И этот вопрос отнюдь не риторического характера. Из отечественной и мировой практики хорошо известны случаи возвращения к активной жизни людей, находившихся годами в коматозном состоянии (даже с признаками смерти мозга). Исходя из этого в отдельных странах законодательно закреплены весьма длительные сроки проведения реанимационных и иных поддерживающих жизненные функции человека мероприятий. Например, в Итальянской республике прекращение мероприятий по поддержанию жизни для лиц, находящихся в коме, возможно исключительно по решению суда и после более чем десятилетнего пребывания в таком состоянии [5, с. 148-149].
Российский законодатель отнес определение порядка определения момента смерти человека, в том числе критериев и процедуры установления смерти человека, порядка прекращения реанимационных мероприятий и формы протокола установления смерти человека к компетенции Правительства Российской Федерации. И весьма симптоматично, что анонс Правил определения момента смерти человека и правил прекращения реанимации, утвержденных постановлением Правительства Российской Федерации от 20 сентября 2012 г. № 950 [22, с. 6] в «Российской газете» озаглавлен «Momento more» [22, с. 1], которое переводится с латыни как зловещее «мгновенная смерть». Учитывая, что в этих т.н. «Правилах смерти» минута в минуту воспроизводятся временные рамки из закона (30 и 10 минут
соответственно), придраться к журналистам правительственной газеты не за что.
Полностью убежден в том, что указанные нормы федерального законодательства могут и должны стать предметом запроса в Конституционный Суд Российской Федерации, так как полагаю, что они не соответствуют букве и духу конституционного права на жизнь, провозглашенного Конституцией Российской Федерации и Конвенцией о защите прав и основных свобод.
Обнародованный недавно там же в «Российской газете» редчайший случай из медицинской практики наглядно показал, что если бы врачи следовали букве вышеназванного неправового (в части ст. 66) закона, то вместо двух жизней (матери и ее новорожденной дочери) мы бы получили на вполне «законных» основаниях две смерти. Суть этой ситуации в изложении корреспондента «Российской газеты» Тамары Пересыпкиной такова: 34-летняя жительница Башкортостана Лилия Илимбетова на 16-й неделе беременности неожиданно впала в состояние комы, причиной которой стала тяжелая врожденная болезнь
- артериовенозная мальформация головного мозга, вызвавшая тяжелое кровоизлияние; в течение 111 дней она находилась в реанимации Республиканской клинической больницы имени Куватова, по мере развития беременности в этот период тяжелая кома начала отступать - сначала Лилию отключили от аппарата искусственного дыхания, позже были отмечены слабые ответные реакции с ее стороны, а когда женщину везли на операционный стол перед кесаревым сечением, из ее закрытых глаз вдруг потекли слезы - возможно, будущая мама почувствовала, что должен наступить самый главный момент в ее жизни, - пишет корреспондент газеты [23, с. 11]. «Сейчас малышка подросла и окрепла. Состояние здоровья ее мамы опасений не вызывает, но пока обслуживать себя самостоятельно женщина не может: передвигается в инвалидном кресле, плохо разговаривает. Присматривают за Лилией родители-пенсионеры» [23, с. 11].
Как видно, жизнь опровергает все надуманные и произвольно введенные законодателем нормы времени, отведенные для спасения самого ценного -жизни Человека.
Объективности ради подчеркнем, что нами целиком поддерживается запрет эвтаназии, закрепленный статьей 45 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», гласящей: «Медицинским работникам запрещается осуществление эвтаназии, то есть ускорение по просьбе пациента его смерти какими-либо действиями (бездействием) или средствами, в том числе прекращение искусственных мероприятий по поддержанию жизни пациента».
Столь подробное внимание, уделенное вопросам жизни и смерти человека, обусловлено именно тем, что, на наш взгляд, анализ системной концепции правового статуса личности должен начинаться с определения социально-правового модуса человека (как общего, так и индивидуально-конкретного) с природных (а также искусственно-природных в ряде случаев) факторов, обеспечивающих его зарождение (установление юридического факта беременности и последующих периодов развития плода) и появление на свет (рождение, отделение от материнской утробы) и завершаться юридическим удостоверением смерти
человека и ее последствий. И это если не останавливаться на эксклюзивных прецедентах признания живого человека юридически умершим [24, с. 7].
Несмотря на то, что по мнению Р.В. Енгибаряна, «бесспорно и то, что конституционные права, свободы и обязанности человека и гражданина составляют ядро, фундамент общего правового статуса личности [25, с. 194] (подчеркнуто мной - В.Н.), на наш взгляд, не следует смешивать и тем более отождествлять дефиниции «ядро» и «фундамент» (для чего нет необходимости обращаться к толковым словарям). Если же уважаемый автор полагает, что набор конституционных прав, свобод и обязанностей может выступать одновременно и в качестве фундамента, и как ядро общего правового статуса личности, то это не имеет ничего общего с системной концепцией указанного статуса.
Как мы уже отмечали выше, каталог основных прав, свобод и обязанностей личности, несомненно, может и должен рассматриваться в качестве «сердцевины» («ядра») в юридической конструкции общего правового статуса личности, в особенности, конституционного. Вместе с тем эта «сердцевина» должна рассматриваться и анализироваться в фокусе социально-правового модуса (юридической идентификации Человека, начиная с его зарождения и рождения, вплоть до его ухода из жизни и вытекающих из всего этого последствий в правовом измерении). Именно юридическая идентификация Человека в качестве его прижизненного и посмертного социального модуса выступает в качестве фундамента для общего построения конструкции правового статуса личности. Однако для целей системного подхода необходимо учитывать еще один важный элемент этой конструкции, а именно юридическую ответственность (как в негативном, так и в позитивном ее преломлении) человека и гражданина. Таким образом, выводится своеобразная «троица» элементов (правовых подсистем) в конструкции общего правового статуса личности в его системном понимании. Схематически могло бы выглядеть следующим образом:
Добавим, что мы не отнюдь исключаем возможности дополнения данной конструкции общего правового
статуса личности гарантиями реализации ее прав, свобод и обязанностей, как и правовой самореализацией вообще.
В то же время мы решительно возражаем против включения в систему правового статуса личности принципов и законных интересов, как это делается отдельными авторами. Что касается утверждения Н.В. Витрука о включенности гражданства и правосубъектности в структуру правового статуса [6, с. 32], то это не противоречит предложенной модели системного рассмотрения общего правового статуса личности, так как мы выше попытались показать, что правосубъектность Человека, гражданство и иные проявления социально-правового модуса
(идентификации личности в юридическом смысле слова) вполне могут рассматриваться при структурировании содержания обозначенного фундамента (исходного начала) общего правового статуса человека
Список литературы:
1. Крусс В.И. Теория конституционного правопользования. Монография. - М.: Норма, 2007.
2. Государство, общество, личность: проблемы
совместимости / Под общ. ред. Р.А. Ромашова, Н.С. Нижник. - М.: Юристъ, 2005.
3. Большая юридическая энциклопедия. - М.: Изд-во Эксмо, 2005 (Авторский коллектив: В.В. Аванесян, С.В. Андреева, Е.В. Белякова, Е.В. Е.В. Глазова, Л.В. Дудкина, Е.А. Исайчева, Л.Н. Левина, Л.В. Смолина, Л.Н. Терехова).
4. Тихомирова Л.В., Тихомиров М.Ю. Юридическая энциклопедия. Издание 5-е, дополн. и перераб. / Под ред. М.Ю. Тихомирова. М., 2001.
5. Конституция в XXI веке: сравнительно-правовое
исследование: монография / Отв. ред. В.Е. Чиркин. -М.: Норма-ИНФРА-М., 2011.
6. Витрук Н.В. Общая теория правового положения личности / Н.В. Витрук. - М.: Норма, 2008.
7. Российское гуманитарное право / Под ред. Ю.А. Тихомирова (отв. ред.), Н.И. Архиповой, Н.И. Косяковой.
- М.: «Издательство ПРИОР», 1998.
8. Донцов Д.С. Органы и ткани человека: вопросы гражданско-правового регулирования. - Краснодар: «Атри», 2011.
9. Мейер Д.И. Русское гражданское право. М., 2003.
10. Нотариус. 2004. № 2.
11. Федеральный закон от 21 ноября 2011 г. № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» (Ст. 52). - М.: Проспект, 2012; Собрание законодательства рФ. 2011. № 48. Ст. 6724.
12. Пушкин А.С. Сочинения. В 3-х т. Т. 3. Проза. - М.: Худож. лит., 1987.
13. Овчинский В.С. Криминология и биотехнологии. - М.: Норма, 2005.
14. Мальцев Г.В. Социальные основания права / Г.В. Мальцев. - М.: Норма, 2007.
15. Собрание законодательства РФ. 1999. № 6. Ст. 867.
16. Собрание законодательства РФ. 2009. № 48. Ст. 5867.
17. Комментарий к Конституции Российской Федерации. -М.: Юристъ, 2002.
18. Конвенция о защите прав человека и основных свобод / Сост.: В.Б. Исаков и др. - М.: Юрайт, 1999.
19. Права человека: учебник / Отв. ред. Е.А. Лукашева. - 2е изд., перераб. - М.: Норма: ИНФРА-М., 2011.
20. Конвенция о защите прав человека и основных свобод: Правовая библиотека. Вып. № 11. - М.: Юрайт-Издат, 2006.
21. Собрание законодательства РФ. 2011. № 48. Ст. 6724.
22. Российская газета. 2012. 25 сентября (№ 220).
23. Сенсация. Медики помогли женщине, находящейся в коме, родить здорового ребенка. Сотворили чудо II Российская газета. 201З. 18 января. № 9 (5985).
24. Татьяна Филимонова. Особый случай. Смерть по справке II Российская газета. 2007. З апреля. № 68 (4ЗЗ1).
25. Енгибарян Р^. Конституционное развитие в
современном мире. Основные тенденции I Р^. Енгибарян. - М.: Норма, 2007.
Reference list:
1. Kruss V.I. Theory of the constitutional right using. Monograph. - M: Norm, 2007.
2. State, society, personality: compatibility problems I Under a general edition of Romashov, N. S. Nizhnik. - M, 2005.
3. Big legal encyclopedia. - M: Eksmo's publishing house, 2005 (Group of authors: V.V. Avanesyan, S.V. Andreeva, E.V.Belyakova, E.V. E.V.Glazov, L.V.Dudkin, E.A.Isaychev, L.N.Levin, L.V.Smolin, L.N.Terekhov).
4. Tikhomirov L.V. Tikhomirov M. Yu. Legal encyclopedia. Edition 5th, Under the editorship of M.Yu.Tikhomirov. M, 2001.
5. The constitution in the XXI century: comparative and legal research: monograph I Otv. edition of V.E.Chirkin. - M: Norma-INFRA-M., 2011.
6. Vitruk N. V. General theory of a legal status of the personalityIN V. Vitruk. - M: Norm, 2008.
7. The Russian humanitarian law I Under the editorship of Y.A.Tikhomirov, N.I.Arkhipova, N.I.Kosyakova. - M: "PRIOR publishing house", 1998.
8. Dontsov D. S. Bodies and fabrics of the person: questions of civil regulation. - Krasnodar: "Wipe", 2011.
9. Meyer D. I. Russian civil law. M, 200З.
10. Notary. 2004 . No. 2.
11. The federal law of November 21, 2011 No. З2З^ "About bases of health protection of citizens in the Russian Federation" (St. 52). - M: Prospectus, 2012; Collection of the legislation of the Russian Federation. 2011 . No. 48. Art. 6724.
12. Pushkin A.S. Compositions. In З t. T. З . Prose. - M: Худож. litas. 1987 .
13. Ovchinsky V.S.Kriminologiya and biotechnologies. - M: Norm, 2005.
14. Maltsev G. V. Social bases of the rightIG V. Maltsev. - M: Norm, 2007.
15. Collection of the legislation of the Russian Federation. 1999 . No. 6. Art. 867.
16. Collection of the legislation of the Russian Federation. 2009 . No. 48. Art. 5867.
17. The comment to the Constitution of the Russian Federation.
- M, 2002.
18. Convention on protection of human rights and fundamental freedoms I Sost. : V. B. Isakov, etc. - M, 1999.
19. Human rights: textbook I Otv. edition of E.A.Lukashev. -2nd prod. reslave. - M: Norm: INFRA-M., 2011.
20. Convention on protection of human rights and fundamental freedoms: Legal library. Vyp. No. 11. - M: Yurayt-Izdat, 2006.
21. Collection of the legislation of the Russian Federation. 2011 No. 48. Art. 6724.
22. Russian newspaper. 2012 . On September 25 (No. 220).
23. Sensation. Physicians helped the woman being in a coma, to give birth to the healthy child. Created a miracleIIthe Russian newspaper. 201З . January 18. No. 9 (5985).
24. Tatyana Filimonova. Special case. Death according to the referenceIIthe Russian newspaper. 2007 . April З. No. 68 (4ЗЗ1).
25. Engibaryan R. V. The constitutional development in the modern world. Main tendenciesIRuble of V. Engibaryan. -M: Norm, 2007.
