CC BY
5Ю.В. Казаков Кодекс как миф и как мир:
реплики к «перезагрузке»
(заметки со съезда «не победителей»)
Яркая была картинка: желтая коробочка с большой красной кнопкой, символический презент американского госсекретаря российскому министру иностранных дел; пара женских и пара мужских рук, её удерживающих и готовых к запуску «перезагрузки». Март 2009-го, Хиллари и Сергей перед первой встречей президентов Обамы и Медведева демонстрируют готовность своих ведомств к новому началу отношений США и России. Лавров что-то говорит, улыбаясь; Клинтон, улыбаясь же, что-то отвечает. На экране -наплыв камеры на желто-красный символ искомого радикального обновления. А там под красной кнопкой - английское «RESET», а над ней - предполагавшаяся перезагрузкой «PEREGRUZKA».
«Чуть перефразируя ЧВС: хотели как лучше, а получилось как у нас». Такой, лобовой, была моя короткая, спонтанная реакция на телекартинку четыре года назад. Понимание того, что ухмылки и перемигивания по поводу дипломатического конфуза вывели из обсуждения проблему реальных (недопустимых, возможно) перегрузок при попытках «перезагрузки» сложных и заведомо перенапряженных систем, пришло позже.
«Красная кнопка» и журналистика (1)
Знаковый, как вскоре выяснилось, эпизод «большой политики»1 для данного текста - полезная реминисценция: пусть и из далёкой от интересующей автора области.
С оглядкой на образ неправильной «красной кнопки»
1 Без малого два столетия назад описанный репликой A.A. Чацкого: «Шёл в комнату, попал в другую».
формулирую, обращаясь, прежде всего, к самому себе, тот основной посыл, ради которого, собственно, всегда и формируется «лид».
Для тех, кто не просто привычно беспокоится по поводу состояния российского журналистского «цеха», но продолжает настаивать на жесткой нужде2 в «перезагрузке» отношения российских журналистов, журналистской среды к профессиональной этике журналиста, продолжая именно в этом, а не в смене поколений технических средств и оборудования, видеть основы профессионализации, обеспечивающие журналистике приемлемое будущее, возможно, подошла пора «смены вех» в том, что касается оценки перспектив самого процесса профессионализации.
Сказанное - не вывод о том (возможно, пока еще не вывод), что журналистика в России - именно как профессия, пусть и особая, возможно, заканчивается как именно массовая: схлопывается, сходит на нет или мутирует до состояния слияния с такими «смежниками» как «пиар», пропаганда, политтехнология в её массово-информационной оболочке, - хотя все эти признаки тяжести заболеваний СМИ налицо и определенно усугубляются. (По формальным признакам - в унисон с мировым трендом, на всякий случай3.)
Сказанное о «смене вех» - опубличивание не со вчера нарастающего у меня, но за пару апрельских дней тринадцатого существенно подросшего ощущения того, что ме-диаэкспертам пришла пора обсуждать и оценивать теперь уже не только риски не наступления в пристойные сроки давно ожидаемой, но всё никак не наступающей професси-
2 Не просто на «пользе», это существенный момент.
3 Желающих убедиться в этом - с оглядкой именно на мировой тренд, в данном случае в его американском воплощении - отправляю к блестящей книге Ник. Дэвиса «Новости с плоской земли» (Da-vies Nock. FlatEarth News. - London, Vintage Books, 2009) или к её содержательному изложению в «Новой газете» Юрием Батуриным (см.: Батурин Юрий Новости с плоской земли // Независимая газета. 2010. 8 декабря).
онально-этической «перезагрузки» российской журналистики, выход её на этап именно массовой, а не точечной, профессионализации. Ощущение (не анализ, но обозначение беспокоящей ситуации как нуждающейся в мониторинге извне и изнутри медиасреды) говорит о том, что распознаваться и всерьёз учитываться должны теперь еще и риски возможных «перегрузок» профессиональной среды (вплоть до недопустимых, по большому счету), связанные с усилиями по выводу СМИ из широко распространившейся «но-водикопольной», вне- или ложно нормативной полосы подхода к журналистике либо как к «дядиной вотчине», либо как к одному из многих бизнесу.
О том, о другом, но и о третьем, «исконном» подходе к современной российской журналистике скажу или упомяну ниже. Здесь же доведу до предварительного вывода-предположения то, что начал говорить об учете рисков «перегрузки» при активизации любых попыток усилить, ускорить, углубить, закрепить процесс искомого профессиона-льно-этического просветления журналистской среды4.
«Мы обрушиваем на людей водопад фактов и новостей, но не можем объяснить суть происходящих событий. Журналистов мало интересует обычный человек, ищущий защиты в неустойчивом и агрессивном мире. Медиаконтент посвящен сильным мира сего в политике, бизнесе, развлечениях. Групповое равнодушие к читателю рикошетом бьет по журналистике и её основам». Это второй абзац резолю-
4 Во избежание ложных истолкований: я говорю только и исключительно об усилиях по целевому «просветлению», по этической профессионализации журналистской среды средствами и способами учебного, консультационного и экспертного рода и характера: начиная от чистого просветительства - и заканчивая привлечением в медиасреду инструментария этико-прикладного знания. Под последним я понимаю в данном случае дорогие не только В.И. Бак-штановскому и НИИ прикладной этики «опыты проектирования и экспериментального внедрения корпоративной институции профес-сионально-этической экспертизы». (Первой из результатов этой институции была знаменитая Тюменская этическая медиаконвенция.)
ции X Съезда Союза журналистов России (18-19 апреля 2013 г., Москва).
«Медиа торгуют лояльностью вместо того, чтобы выполнять функции сторожевых псов общества. Всё больше слов о коррупции на медийном пространстве, о заказных материалах и компроматах» - это начало третьего абзаца Резолюции.
То и другое - о крайней нужде в «перезагрузке» того, что прежде именовалось «цехом». Но сразу ведь и о неотвратимо крайних «перегрузках» такого процесса.
Никоим образом не призывая к отказу от поиска методов, средств, способов расширения или же уплотнения этосного, «реально-должного» начала как существенно важного и для общества, и для самой журналистики в её человеческом, личностном, но также и институциональном, редакционном измерении, я полагаю полезным именно сейчас оглянуться мысленно на ту самую желтую коробочку с красной кнопкой. Думаю, сегодня много важнее (хотя и много труднее, чем в 1994 году, когда создавался нынешний Кодекс профессиональной этики российского журналиста) правильно, точно оценить не только перспективы, потребность, возможность, но и издержки, затраты, цену, если угодно, тех «перезагрузочных» усилий и перемен, которые традиционно предполагаются не просто благими для профессии и важными для общества, но и заведомо достижимыми: пусть даже и с оговоркой про «определенные условия».
«Красная кнопка» и журналистика (2)
Гостем, позванным на трибуну X съезда Союза журналистов России (18-19 апреля 2013 г.), я стал не столько из уважения к статусу или роли Общественной коллегии по жалобам на прессу, сколько по воле секретарей СЖР Павла Гутионтова и Александра Копейки. Коллеги решили, что человек, убеждавший секретариат Союза в том, что Кодекс профессиональной этики российского журналиста нуждает-
ся в модернизации, имеет право на попытку убедить съезд в необходимости внести соответствующую строку в резолюцию.
Свою «красную кнопку» я продержал в руках отведенные пять минут и, судя по формальному результату, с ролью камня, образовавшего искомые круги по воде, справился. «Съезд поручает секретариату СЖР нового созыва провести обсуждение в журналистских коллективах возможных поправок в Кодекс профессиональной этики, принятый в 1994 г., и принять новую редакцию кодекса на заседании Федеративного совета до декабря текущего года» - так выглядит та самая строка. Что касается характера и качества поправок, то это вопрос основательности подхода тех, кто будет заниматься подготовкой новой редакции документа, и того - как проект этой новой редакции будет воспринят (принят, не принят, в какой мере и в каком ключе отредактирован) теми, не очень понятными мне, «журналистскими коллективами», в которых пройдет обсуждение. С оглядкой на заведомую сложность ситуации сказочного «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что», я, как мог и успел, попытался сказать с высокой трибуны о том, что кодекс должен опираться на осмысленный опыт, учитывать реальные конфликты и затруднения, чтобы помогать журналисту практически ориентироваться в сложных ситуациях, а не просто демонстрировать флаг высокой профессии и честной журналистики. Что означает: расти кодекс должен как «сверху», так и «снизу»: отталкиваясь от более чем проблемного, но ведь настоящего, живого опыта той профессиональной среды, которая формировалась российской медиапрактикой и российской мед и а культурой на протяжении без малого двадцати лет под «зонтиком» того самого Кодекса профессиональной этики, решение о подготовке новой редакции которого - шаг для Союза журналистов России действительно серьезный, очевидно непростой.
В основе своей шаг этот, впрочем, придется признать сугубо естественным и скорее запоздалым, чем своевременным: хотя бы потому, что действующий Кодекс не учитывает существования во многом действительно новых профессионально-этических проблемных пространств (а не просто проблем), связанных с появлением сетей, начиная с интернета, и с деятельностью т.н. «новых медиа». Справедливости ради, однако, придется уточнить, что в какой-то мере шаг этот также и вынужденный, реактивный. Та вопиющая серьезность, с которой П.Н. Гусев, «медийный тяжеловес», председатель комиссии Общественной палаты по поддержке средств массовой информации как основы гражданского общества, обеспечению свободы слова и доступа к информации, продолжает ратовать за создание некой хартии российских журналистов, видя в ней своего рода «подобие клятвы Гиппократа» - как бы не замечая факта и феномена существования Кодекса ПЭРЖ, глядя мимо него, - может огорчать, может озадачивать. Но сам факт присутствия некой тени хартии, даже и в роли мифа, не может быть оставлен без внимания, - как новый и серьезный фактор риска для журналистов и редакций СМИ. Говорю об этом всерьёз: оглядываясь и на тот условно «общеморальный» подход, который просматривается за базовой установкой «подпись под хартией - еще на университетской скамье» (беда в том, что подход этот не просто отличен от профессионально-этического, но, что называется, перпендикулярен ему, - о чем Павел Николаевич, возможно, попросту не подозревает), и на ту стремительную готовность поддержать инициативу г-на Гусева, которую в октябре минувшего года, под очередную вспышку призыва к созданию хартии российских журналистов, выразили как госдумов-ский «тяжеловес» Сергей Железняк, так и глава Роском-надзора Александр Жаров.
То обстоятельство, что Сергей Железняк подал в Общественную коллегию жалобу на газету Павла Гусева в связи с появлением в «Московском комсомольце» статьи
Г. Янса «Политическая проституция сменила пол» (рассмотрение этой жалобы по просьбе главреда «МК» перенесено с апреля на май с.г.), никоим образом не означает, что Госдума или Роскомнадзор не поддержат усилий по разработке документа, формально параллельного Кодексу СЖР, но на деле способного сыграть роль троянского коня в российском медийном пространстве.
К этой теме, почти уверен, нам придется в ближайшие месяцы или годы обращаться не раз, еще и в этом тексте я намерен к ней вернуться специально, - развивая, опять-таки, одну из четырёх своих съездовских реплик. Но это возвращение - в нужное время и в подходящем месте.
Пока же вернусь к X съезду и скажу вот что: к тому моменту, когда до меня дошла очередь, т.е. за пятнадцать минут до завершения прений второго, последнего дня, у меня накопилось немало поводов задуматься и о нужде Союза в настоящем, сильном этическом документе, и о полной бессмысленности его выработки.
Дело в очевидной неоднородности и состава самого Союза (я говорю сейчас исключительно о действующих, активных журналистах, а не о его сеньорах), и условий, в которых работают журналисты, и представлений, что важно, о ценностях профессии, о местоположении её условного «золотого века». Что касается последнего, то категорически невозможно, мне кажется, говорить о профессионализации как прорыве из ремесла, да хоть и полуписательского, к профессии (с её полноценной профессиональной этикой) -и одновременно записывать в резолюцию X Съезда фактически последней непереводимую фразу: «только вернувшись к бездарно растраченным ценностям, мы способны обеспечить своё профессиональное будущее». «Бездарно растраченные ценности» - это о ком, о чем и о каких временах конкретно, простите? Уж не о тех ли, когда «этика журналиста» была безвариантно партийной? Партийные установки запутывались уловками? Факт. Ограничения и барьеры кем-то преодолевались? Тоже факт. Без него не
было бы знаменитого бума советского очерка или советских же времен журналистского расследования. Не было бы всенародно известных - в прямом смысле слова - журналистских имен, связанных с теми же очерком и расследованием, авторы которых так или иначе апеллировали к нравственному чувству, совести конкретного человека, его представлениям о справедливости. Но ведь и у журналиста это была, как правило, личная мораль; профессиональных ценностей за ней, простите уж, не стояло: просто потому, что никто и никогда их не артикулировал, не противопоставлял партийным и советским. Когда Николай Бурляев говорит: «Да, жили в оковах, но пели песню в полный голос!» - исполнять ему, он артист; это образное мышление. Но обнаружить вздох по «бездарно растраченным ценностям» в документе самой большой в стране журналистской ассоциации, выражающем умонастроения делегатов съезда, но ведь и взгляд на перспективы журналистики, для меня, например, странно, досадно, но и непонятно.
Помню, как был задет, расстроен, встревожен задним числом Анатолий Захарович Рубинов, замечательный журналист и мой сосед по столу Большого жюри, услышав о том, что «Литературная газета», которой он отдал 33 года жизни, была в советские времена посмелее, повольнее многих других и потому, в том числе, что степень её свободы подкреплялась закрытым решением на этот счёт партийного руководства страны. «Мне-то казалось, что это я был такой въедливый. А получается...» Открытие задним числом своей свободы специально и отдельно «дозволенной» было ожогом; я и по сей день сожалею, что когда-то первым, так уж случилось, пересказал Анатолию Захаровичу то, что только что вычитал в колонке главного редактора этой газеты Юрия Полякова.
В апреле 2013-го Юрий Поляков, жестко отвечая с трибуны съезда выступавшему до него Николаю Сванидзе, на полном серьезе говорил о традициях консервативной журналистики в России: не чете либеральным, понятно, да
ведь этим самым либералам и не известных. Не являясь историком журналистики, готов поверить ему по части прошлого на слово. С обязательной просьбой уточнить, правда: в каком родстве когдатошняя российская «консервативная журналистика» состоит с журналистикой современной, т.е. каким образом допрофессиональная «консервативная традиция» проявляется в современной высокой профессии?
Не являясь поклонником Полякова-писателя и разве что по конкретному поводу открывая нынешнюю «Литературную газету», я всё же полагаю (и это важный пункт), что между Юрием Поляковым и Николаем Сванидзе, при огромности дистанций разделяющих не только их политические пристрастия, но личные представления о нравственном и безнравственном, есть то общее, что решительно отделяет их от редактора и сотрудников той конкретной газеты в Тикси, например, которая о ситуации, сложившейся в поселке с тремя тысячами душ (авария; люди остались без тепла, продуктов, лекарств), написала только тогда, когда на этот счет последовало указание муниципального главы. Ситуация дикая для СМИ и журналистики, и Леонид Левин, рассказавший о ней съезду, конечно же, был прав дважды, разглядев корень зла в «пеленании» (его выражение) газет со стороны власти и заявив, что газеты должны быть «раскованы». Но разве только власть виновата в этом самом «пеленании»? Разве нет в нем прямого соучастия самих журналистов?
Говорю это отнюдь не в оправдание дурных нравов и известных подходов к СМИ и их представителям нашей многоступенчатой власти, но из глубочайшего уважения к той категории настоящих СМИ, а не пресс-придатков управ или муниципалитетов, именуемых редакциями СМИ, которая на угрозы и экстремальные условия работы отвечает штатно для журналистики: делом, усилием. А если делание дела при этом повседневно затрудняется госорганом, рьяно исполняющим заведомо не качественный закон, то
еще и требованием отмены этого самого закона, - как это сделал, например, с трибуны съезда главный редактор газеты «Резонанс» и интернет-газеты «Четвертая власть» Вадим Рогожин, которому, по его словам, местный Роском-надзор до трех раз за сутки направляет требования убрать со страницы комментарии, расцениваемые чиновниками как не соответствующие закону. Главред этот молодой, но не тертый даже, а стреляный: в прямом смысле слова, о чем напомнил залу председатель СЖР Всеволод Богданов. Об этом факторе, об угрозе жизни журналиста в России, к несчастью, приходится постоянно помнить и думать тому, кто обращается к теме общественного интереса и профессионального долга журналиста. Учитывая, как к защите журналиста и к исполнению им своего профессионального долга относится власть, вряд ли большинство журналистов согласится считать журналистику и власть «союзниками, делающими одно дело», как это прозвучало, увы, у того же Леонида Левина5. По уточнению в поисковике - генерального директора издательско-полиграфического дома «Норд-Пресс» и «лучшего мед и а менеджера» Якутии. Пункт Указа Президента Республики Саха (Якутия) об утверждении членом Общественной палаты Республики Саха (Якутия) содержал следующий профессиональный «маркер»: «журналист и издатель, генеральный директор ООО ИПД «Норд-Пресс»6.
По моему глубокому убеждению, но ведь и по логике именно журналистской профессии (но никак не специальности: «издательское дело»), власть и журналистика не могут «делать одно дело» просто потому, что дела у них заведомо разные: управлять и выполнять роль уже упомяну-
5 Запись из моего блокнота воспроизводит если и не с точностью до запятой, то предельно близко к тексту по словам, смыслу, интонации сказанное Леонидом Левиным под занавес выступления: «Из Думы мы ждем ужаса. Разве так можно жить? Мы союзники с вами, одно дело делаем».
6 http://www. bguep-yakutsk. ru/index. php?newsid=1803
того выше «сторожевого пса» гражданина и общества, постоянно критически приглядывающего за управляющими -не просто функции, но и миссии совершенно разные, не перекрещивающиеся и не допустимые в смешениях, даже и метафорических. Не так проста и ситуация с главными редакторами, уже не столько журналистами, сколько политиками, - что делать. И уж совсем сложна она с медиа-менеджерами и собственниками: в большинстве своём успешными в России только в том случае, если власть одобряет их деятельность.
К вопросу о «белых одеждах». Частный случай как рабочий пример
Вынужден предупредить, что на этом месте мой текст споткнулся. Ни слова из сказанного выше не беря назад, уточняю ситуацию. Решив посмотреть, что же представляет собой интернет-газета «Четвертая власть» и кто её издает, я обнаруживаю, что издателем и «Четвертой власти», и «Резонанса» является депутат Саратовской городской думы Владислав Малышев. Из номера «Четвертой власти» от 26 апреля с.г. узнаю при этом о том, что «Владиславу Малышеву продлён срок содержания под домашним арестом» на два месяца, до 29 июня, что уголовное дело против депутата (?) продолжается шесть лет, что оно уже прекращалось за отсутствием состава преступления, но прокуратура вернула его уже в четвертый раз на доследование в связи с отсутствием доказательств вины г-на Малышева. Тот же поисковик сообщает, что Малышев чудом выжил после нападения на него 27 мая 2010 г. (ножевые ранения, подробности опускаю), но что нападение было совершено «на известного бизнесмена, генерального директора «Волжская нефть», руководителя Саратовской федерации дзюдо и издателя газеты «Резонанс» 30-летнего Владислава Малышева»7.
7 http://news.yandex.ru/people/malyshev_vladislav.html
Но коли всё именно так, я просто обязан знать, чьи именно интересы представляют издания, главный редактор которых выступал на съезде: члена Союза журналистов России Владислава Малышева? Медиаменеджера, учредителя «Резонанса» и «Четвертой власти», журналисты которых, как писала Лидия Златогорская, вышли на площадь к людям, организовали сбор подписей за отставку главы городской администрации Владислава Сомова, провели голосование8? Общественного деятеля и мецената, поддерживающего издание ежегодных сборников публикаций победителей и финалистов премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок»9? Городского законодателя, представляющего партию «Единая Россия»? Политика, для которого отставка главы городской администрации, возможно, серьезная рабочая задача? Предпринимателя из «нефтянки», занятого сохранением бизнеса, очевидно далекого от сферы медиа? Подследственного, обвиняемого по статье 159 ч. 4 УК, находящегося под домашним арестом, но при этом настаивающего на полной своей невиновности и заявляющего о «заказном» характере уголовного преследования?
Я не знаком с г-ном Малышевым. Для того, чтобы отно-
8 «Их услышали? Да, услышали! Вот как можно и нужно, можно и нужно делать вызов системе, выбросившей из обихода за ненадобностью звено обратной связи с населением. (...) Возрос авторитет журналистов, взявшихся хоть одно резонансное дело довести до логического конца. (...) Это был урок многим». Не очень понимаю, правда, как этот период Л. Златогорской совмещается со сказанным ею в том же тексте, опубликованном на сайте Саратовского отделения Союза журналистов России к первой годовщине «Резонанса»: «У "Резонанса" высокий профессиональный уровень, есть общественная дискуссия, о которой мы все давно мечтали, выдерживается позиция коллектива быть "над схваткой" - то есть принципиальное неучастие в информационных войнах», но это - непонимание сугубо частное. Цит. по: http://www.sarunion.ru/actual/main-news/192-i-dolshe-veka-dl itsya-god. htm I
9 http://www.saratovmer.ru/news/2012/01/25/23003.html
ситься к нему с уважением мне лично достаточно трёх-четырех фактов его биографии: окончания серьезного вуза за три года, учредительства СМИ, поддержки сборника публикаций «За журналистику как поступок» - и, главное, отказа поддержать обвинение против человека, которого органы следствия пытались представить суду, рассматривавшему нападение на депутата, в качестве обвиняемого в тяжком преступлении. (На суде господин Малышев заявил, что на него нападал другой человек, и что полицейские пытаются списать преступление на первого попавшегося10. Как понимаю, эта его позиция рассыпала версию обвинения; человек, которого пытались обвинить безосновательно, был освобожден в зале суда.)
Повторяю еще раз: у меня нет решительно никаких оснований полагать, что издатель «Резонанса» и «Четвертой власти» (даже и с малосимпатичным мне «окошком слухов» этого интернет-издания) относится к категории людей, скажем так, не достойных издательского «креста», - по части последнего-то - какие сомнения? Но при всём при этом мне определенно не хватает - и особенно в той двусмысленной ситуации, в которой учредитель СМИ находится сегодня, оставаясь подследственным, - ясных представлений о его взаимоотношениях с редакцией. Представления о стандартах, нормах и правилах (не административных, но именно профессионально-этических), которыми руководствуются журналисты. Но и представления о нормативных - и желательно также этически ориентированных - взаимоотношениях учредителя и издателя, если я правильно понимаю, собственника (члена СЖР, но и бизнесмена, но и депутата, да к тому же еще и обвиняемого) с редакцией изданий.
Хорошо норвежцам: у них помимо сильного и, что принципиально важно, повседневно и повсеместно работающего профессионально-этического журналистского документа11 существует еще и отдельный редакторский кодекс
1011йр://\л/\л/\лл коттегват. ги/с1ос/2102084
11 «Этические нормы для работников прессы (печать, радио, теле-
(«Редакторплакаттен»), подписанный представителями редакторских ассоциаций и признаваемый большинством судов в качестве правового обычая. Парадоксальное в основе своей сочетание понятий «кодекс» и «суд» в данном случае оправдано в употреблении. В соответствии с «Редакторплакаттен» и со ст. 436 Уголовного кодекса, именно главный редактор СМИ имеет неограниченные полномочия в решении всех вопросов о содержании газеты. Последнее же обстоятельство, выгораживающее настоящую автономию редакции, ту степень её независимости и самостоятельности, которая позволяет СМИ всерьез выражать и защищать право граждан на информацию, способно вступать в противоречие с интересами собственника, эпизодически принимая, в том числе, достаточно острый, судебный характер.
Поскольку конфликт корпоративных или личных интересов владельца с правом граждан на информацию, проходящий через редакцию и тяжело задевающий свободу и ответственность журналиста, для нас - явление нередкое и, что важно, ментально не освоенное, не признаваемое недопустимым в фактически априорном разрешении в пользу владельца (в том числе и людьми, отвечающими за жизнеспособность российской медиасреды на федеральном уровне12), поскольку редакторского кодекса, подобного
видение, интернет)». Принятые Норвежским союзом прессы в 1936 г., «Этические нормы...» изменялись в 1956, 1966,1975,1987, 1989, 1990, 1994, 2001, 2005 и 2007 годах. Нынешняя их редакция действуете 01.01.2008 г.
12 Свое выступление на съезде Всеволод Богданов, председатель СЖР, начал с почти дословного цитирования февральского выступления на конференции журфака МГУ Алексея Волина, заместителя министра связи и массовых коммуникаций РФ. Притом, что цитирование волинских реплик уже набило оскомину, полагаю полезным привести здесь сказанное высоким чиновником дословно: подкрепляя тезис о глубине ментального не освоения в России проблемы общепризнанной и решаемой последовательными усилиями. (В том числе через побуждение и понуждение к увеличению «прозрачности» собственника СМИ и его интересов.) «...Любой журналист дол-
«Редакторплакаттен» у нас нет и на горизонте, а европейские рекомендации по повышению «прозрачности» владельцев СМИ до нас еще не скоро доберутся всерьёз, моя задача на данный момент - обозначить проблему, как бы и не выпадающую системно из поля зрения того же СЖР, но и вводимую в круг серьезных, заинтересованных, предметных обсуждений.
У Высоцкого была когда-то строчка: «все думают: это другой человек, а я тот же самый». В сфере медиа так тоже бывает. Есть, однако, предел числа «пиджаков», допустимых при надевании на одни плечи, напрямую соприкасающиеся с журналистикой (если использовать образ-признание из резолюции X съезда: «Мы не можем определиться со своей ролью в новых временах, подобрать костюм по росту»). И есть проблема несовместимости с журналистикой - как особым родом общественной службы -прежде всего некоторых из этих «пиджаков» по определению, что называется, по причине скачка репутационного риска СМИ, связанного с постановкой под вопрос их «чис-
жен помнить, что у него нет задачи сделать мир лучше, нести свет истинного учения, повести человечество на правильную дорогу: это всё не бизнес. Задача журналиста - зарабатывать деньги для тех, кто его нанял. А сделать это можно только так: интересно зрителям, слушателям, читателям». «Возникает вопрос: решают ли СМИ при этом пропагандистские задачи? Конечно, решают». (...) «Но для того, чтобы пропаганда была эффективной, она должна идти по каналу, имеющему спрос у аудитории. А значит, всё равно она должна идти по коммерчески успешным каналам, приносящим прибыль». «Ну, и: если журналист декларирует, показывает, демонстрирует себя в качестве пропагандиста, то он плохой пропагандист. Потому, что пропаганда не должна быть явной. Пропаганда должна быть скрытой, и только тогда она становится эффективной». «Нам четко надо учить студентов тому, что выйдя за стены этой аудитории, они пойдут работать "на дядю". И "дядя" будет говорить им, что писать, а что не писать. И как писать - о тех или иных вещах. И "дядя" имеет на это право, потому что он им платит». «То, что я сказал, может нравиться, может не нравиться, но это объективная реальность, такова жизнь. И другой у нас не будет».
торучной» или же «белоодеждной», кому что ближе, базовой, вменённой специфики. Коряво, но ясно по смыслу это сформулировано в той же резолюции X съезда СЖР буквально следом за сказанным о подборе костюма: «Когда медиа теряют доверие, это всё равно, что камень, преградивший путь к роднику. Люди за чистой водой пойдут в другое место. И они идут».
Камни, уточним, разумно замечать и убирать вовремя. Не ссылаясь на привычность ландшафта, на традиции (СЖР как «творческий союз» - для многих и разных), которые на поверку нередко обнаруживаются живучими и небезопасными для профессии предрассудками.
Вторым из четырех моих обращений к съезду была просьба непременно отделять журналиста даже и от редактора, не говоря уже о медиаменеджере или собственнике, когда и если будет принято решение о подготовке новой редакции кодекса.
Съезд «не победителей»: у черты, за чертой, на черте?
Не думаю, что Всеволод Богданов, определяя в начале своего выступления на съезде состояние и положение журналистики в стране как заведомо трудное («Мы находимся в загнанном состоянии», «мы не являемся победителями»13), ожидал от сидящих в зале такой исторической реминисценции, как «съезд победителей»14, тем более, что и проходило то действительно «историческое» партийное мероприятие 1934 года не в Колонном зале Дома союзов, то-
13 Цитирую по записи в блокноте; в тексте Отчетного доклада Федеративного совета съезду, вывешенного на сайте СЖР, этих признаний нет. Исхожу из того, что сказанное вслух, с трибуны съезда, не может считаться оценкой конфиденциальной или же не заслуживающей профессионального и общественного внимания.
14 Не знаю, задавался ли кто-то из историков, в том числе историков советской журналистики, задачей специально отследить судьбы корреспондентов, «освещавших» XVII съезд ВКПБ, - и судьбы газетчиков местных, работавших с отчетами московских коллег. Те и другие сеидетельтстеоеали.
гда Советов, а в Кремле. Но грозовых разрядов в зале хватало15, как хватало и попыток выйти на серьезные темы: от «заказной журналистики» до невероятного (но ведь понятного) перекоса в распределении бюджетных средств на поддержку медиа в пользу штучных и государственных, начиная от «Российской газеты» и кончая телекомпанией «Раша Тудей»16; начиная от ничтожных результатов в развитии сектора частных, но при этом серьезных газет (за два десятка лет - выход на однопроцентный суммарный показатель по оценке секретаря СЖР Дмитрия Касютина; с его же уточнением, что в России сегодня на одну серьезную газету приходится пять развлекательных), - и заканчивая сравнительно новой проблемой перехода журналистов из частных, формально независимых изданий, в государственные: не просто на совсем другие деньги, понятно .
Отношение к съезду государства формально, официально выражалось в президентском приветствии, зачитанном Михаилом Федотовым, в данном случае - всё же не только секретарём СЖР. («Честное слово журналиста имеет огромный вес. И сегодня, когда растёт число средств
ь Николай Сванидзе догадывался, уверен, что его слова о том, что журналистика сегодня воспринимается, в том числе, как «воро-вато-лживая прислужница власти», не будет встречено аплодисментами поддержки. Как уверен и в том, что того обстоятельства, что его «захлопают», вынудив свернуть заготовленную «речь с трибуны», определенно не ожидал г-н Железняк, вице-спикер Госдумы.
16 Депутат Митрофанов, председатель профильной для СМИ Комиссии ГД по информационной политике, информационным технологиям и связи, вряд ли предполагал, какую волну породит его сообщение о том, что деньги на господдержку в стране есть: с приведением в качестве примера финансирования конкретной «Раша Тудей». Эти 400.000.000 долларов крепко встряхнули зал, оглянувшийся - можно предположить - на бюджеты собственных СМИ и личные, «массовые» зарплаты.
17 Тот же г-н Митрофанов, зашедший на съезд ровно затем, чтобы сказать своё и уйти по-депутатски, не задерживаясь, назвал последнее обстоятельство «вызовом» журналистике. И это ровно тот редкий случай, когда я готов с ним согласиться.
массовой информации, появляются новые информационные технологии и новые возможности - активная, ответственная позиция СМИ, по-настоящему независимая и смелая журналистика - как никогда востребованы».)
Неформально, неофициально, но до неприличия зримо это отношение выражалось в отсутствии на съезде, даже и при открытии, телекамер государственных каналов. Реплика «У Добродеева поручение: не освещать работу съезда», брошенная кем-то в зал, симптоматична сама по себе. А уж в отсутствии мало-мальски серьезных новостей со съезда на телеэкранах страны на протяжении всех двух дней его работы, она и вовсе выглядит не догадкой, но информацией, просочившейся то ли из высоких кабинетов самих российских теле мед и а монстров, то ли и вовсе «из-за стенки», как принято говорить в народе.
Зримое отсутствие телекамер можно было воспринимать как внятный, но дополнительный штрих, примету нарушения профессиональной солидарности начальниками профессионалов. Не это всерьез беспокоило делегатов, как и не положение дел в Союзе как таковом; последняя тема и вовсе не поднималась. Беспокоили и сильно - состояние СМИ и их перспективы.
Юрий Пургин, генеральный директор «Алтапресс», создавший на Алтае замечательно работающую мультимедийную структуру, ситуацию с негосударственными СМИ и их заведомо проблемным будущим выразил еще резче Богданова. «Мы стоим у последней черты». Эта оценка успешного медиаменеджера с безукоризненной профессиональной репутацией дорогого стоит, поскольку относится к сфере преимущественно экономической, предопределяющей выживание или не выживание привычных нам СМИ в физическом, так сказать, виде и выражении.
Главным для меня в выступлении Пургина было, однако, не признание критичности ситуации (нового в главном тут нет, дьявол в деталях), но в словосочетании «дорожная карта», которое было им озвучено и минимально разъясне-
но. Пересказывать не буду, поскольку со сказанным нужно разбираться детально; важно то, что Юрий Пургин и его коллеги, медиаменеджеры и собственники ряда изданий, готовы предпринимать согласованные и последовательные шаги в попытке отхода от этой самой «последней черты».
Очень надеясь на то, что всё у них будет получаться, скажу только, что экономическое выживание СМИ само по себе не гарантирует их выживания в качестве рукопожат-ных СМИ и в логике поддержания и укрепления гражданского доверия к ним. Поддержание доверия - задача отдельная, по большому счету - неотделимая от укрепления профессионально-этических и медиаэтических основ существования наших СМИ.
Продолжая эту трёхкопеечную мысль, признаюсь, что сильное впечатление, произведенное на меня не со вчера знакомым, но привычно ассоциирующимся скорее всё же с международной политикой словосочетанием «дорожная карта», объяснялось сразу двумя обстоятельствами. Первым и главным, конечно же, было самоанонсирование комплексного подхода, обнаружение некоего совершенно нового процесса в медийной сфере, направленного на самоспасение негосударственных СМИ, нового уровня консолидации усилий заинтересованных в своей жизнеспособности субъектов. Вторым же, не менее сильным, но досадным обстоятельством обнаружилось то, что замечательные люди, обсуждая стратегию выживания СМИ и уже фактически переходя от анализа положения дел к действию, не заметили такой существенной для успеха своего предприятия качественной стороны вопроса, как профессионально-этическая составляющая деятельности СМИ, редакции, конкретного журналиста. И это притом, что именно этот фактор может оказаться в их борьбе решающим фактором победы или поражения.
Обстоятельства сложились так, что я не сумел немедленно, на съезде, переброситься даже и парой слов с тем же Юрием Пургиным. Сделаю это в самое короткое время,
- памятуя о том, что сама «дорожная карта», о которой зашла речь, рассчитана на месяцы, а не на годы.
Здесь и сейчас повторю, однако, тезис, который, как мне показалось, попросту не был расслышан съездом под конец заседания.
Суть тезиса: есть журналистский в основе Кодекс, который отстоял своё и нуждается в серьезной модернизации по пунктам, включая и сведение претензий в части охвата сообщества, на которое он распространяется, до масштаба той конкретной журналистской ассоциации, которая его выработала и приняла. (По моим представлениям, в новой редакции тот документ, о котором говорится в Резолюции съезда, должен именоваться и восприниматься Кодексом профессиональной этики журналиста - члена Союза журналистов России, а никак не «российского журналиста».)
И есть потребность в разработке, выработке, принятии, укоренении российских медиаэтических стандартов (и в этой-то части задача представляется общенациональной по масштабам и результатам), регулирующих в логике именно медиаэтики, а не права, во-первых, - взаимоотношения в пределах каждого конкретного СМИ ключевых носителей идеи и импульсов повседневной медиапрактики (журналиста, редактора, медиаменеджера, владельца). И, во-вторых, тех текстов, которые представляют различные области деятельности (и стоящие за ними специальности или профессии), и постоянно присутствуют в СМИ: я говорю о собственно журналистике, о рекламе, о РР - и далее, по короткому списку.
Мне представляется, кстати сказать, что разработка медиаэтических стандартов - ровно то поле, где усилия Союза журналистов России могут естественным, непротиворечивым и крайне полезным и для общества, и для профессии образом практически соединиться с усилиями того же Павла Николаевича Гусева, которому как главному редактору, владельцу СМИ и медиаменеджеру, главе издательского дома, определенно недостаёт для равновесного
ощущения именно внятных, четких, надежных медиастан-дартов.
Предполагая услышать реплику: а почему бы не взять за основу проект Профессиональных стандартов поведения журналистов и редакторов печатных СМИ Гильдии издателей периодической печати, разработанный не вчера, но серьезно проработанный в деталях, - отвечаю: хорошая рабочая идея. Но, во-первых, именно и только за основу, памятуя о том самом «дьяволе в деталях». Во-вторых, учитывая, что подходящее для печатных СМИ далеко не всегда подходит электронным, не говоря уже о «новых медиа». И наконец, постоянно помня, что речь в нём идет только об одном сегменте, собственно журналистском. Продвигаться от которого предстоит (и тут должна быть своя «дорожная карта») к отсутствующему, пока что даже и в мало-мальски устойчивых описаниях предмета, комплексу медиаэтичес-кому.
Выходя из темы, скажу, что текст этот в самое короткое время переброшу г-ну Пургину, попросив данный раздел считать моим конкретным предложением по тематическому доформированию «дорожной карты».
Знак почета - или все же позора?
Размышляя над тем, почему только что приведенная мной позиция была ну совершенно пропущена мимо внимания завершающимся съездом, понимаю, что и зал был уже сильно уставшим от «прений», и мысль свою я мог выразить недостаточно четко, отпугнув к тому же многих словом «медиаэтика». Но, может статься, дело было и вовсе в другом, хотя и напрямую связанном с той же профессиональной этикой.
На трибуну я поднимался, признаюсь, уже отчетливо понимая, что примерно половину зала первыми же словами переведу из потенциальных союзников, как минимум, в вежливых внутренних оппонентов. Почему так? Да потому, что движение на трибуну я начинал под аплодисменты схо-
дящему с неё главному редактору «районки», «наказавшему» будущему правлению Союза поскорее добиться появления в стране звания «Заслуженный журналист России». Тема инициирования процесса появления такого звания в стране возникла не вчера, да и на съезде она до того поднималась, как минимум, дважды, но здесь как-то и хлопали, не жалея ладоней, как мне показалось, да и момент морального выбора оказался самодовлеющим, не позволив выступающему по уму разделить стратегию и тактику. А потому и начал я не с модернизации российского кодекса и не с задачи выработки медиаэтического стандарта, а с не остывшего. Сказал, что журналисты должны отмечаться журналистскими же премиями и было бы непоправимой ошибкой ходатайствовать о введении такого звания, что журналистике должно быть свойственно критическое отношение к власти18. Развивать эту банальную мысль с трибуны не стал, полагая, что и так всем должно быть понятно. Полагая самоочевидным то, что и челобитная Союза, и, главное, погоня за этим званием, когда бы вдруг оно оказалось действительно введено, желание получить его (и как знак отличия, почета, и, что важно, как привилегию, материальную защищенность в старости) определенно деморализует какую-то часть журналистов, сделает её ещё более сервильной, чем сегодня. Да ведь и той же профессиональной солидарности, не раз возникавшей в выступлениях тенью ощутимого, но ощущаемого досадным постсоветского дефицита, это звание скорее повредит, чем поможет: разделяя, но никак не объединяя искомое сообщество. «Тебя по этой части народ не понял», - сказал мне по завершении заседания коллега, с которым мы когда-то вместе работали в АПН. «Я объяснял тем, кто со мной рядом сидел, что Вы не против звания выступили, но против того, чтобы Союз кланялся власти», - сказал из одного замечательного города преподаватель журналистики, который бывал у меня на семинарах. Оказывается, мне и ему, преподавателю, тоже
18 Ровно это и попало на ленту РИА Новости и в «Новую газету».
нужно было бы специально объяснять, что я - и против самого звания тоже: уже потому, что действующие журналисты не могут официально ранжироваться, превращаться пожизненно в казённо-лучших...
Мир или миф
Оставляю тему, возвращаюсь к образу «красной кнопки» с двумя надписями.
Серьёзный кодекс - и сам по себе большой и открытый мир, и инструмент непрерывного открывания профессионального мира для думающего, любящего своё дело, внутренне свободного (несвободным в эту профессию лучше не заходить) и готового отвечать за свои слова и поступки журналиста.
Я знал (или полагал, что знаю), что можно предложить к обсуждению сначала секретариату СЖР, а затем и Союзу в целом, когда говорил о модернизации Кодекса. Как честный человек, которого попросили подумать, я передал одному из секретарей Союза сначала список неточностей, невнят-ностей, обозначений «лакун», неизбежных для специалиста по этике вопросов по тексту ныне действующего Кодекса, а затем и конкретные предложения по отдельным подходам и положениям, способным помочь точнее выстроить логику «модернизации» документа. Не считая этот материал конфиденциальным, да и учитывая месяцы с момента его передачи к учету и размышлению, подверстываю его под данный текст: специальным приложением.
Но вот что должен признать, закрывая исписанный за два дня блокнот: моё досъездовское представление о необходимости «перезагрузки» уже и безусловно включало в себя представление о том, что «перезагрузка» может оказаться «перегрузкой», в том числе и чрезмерной. Но я-то, размышляя о нужных поправках на последнюю, думал о том, как не подставить, не перегрузить неподъёмным тех, кто всерьез вознамерился бы приподняться над нынешним своим состоянием «у последней черты», решился
бы на шаги к профессионализму, рискуя шишками, ссадинами, да ведь и переломами обеих типов, вспоминая знаменитую гайдаевскую реплику. («Открытый» - у тех, кто споткнулся бы о новые барьеры, рогатки - или провалился в капканы в виде новых или поправленных законов, продолжающих не просто усложнять жизнь журналиста, но подрывать основы журналистской профессии; «закрытый», но ведь не менее тяжелый, у тех, кто попался бы под руку тем носителям куда как не нового представления о должном и недолжном в образе жизни и образе мыслей «нашего человека», что верят спецпропагандистским страшилкам на НТВ или завороженно вглядываются в «танцы мамонтов» -по замечательному определению одного из телекритиков.)
Съезд меня не то, чтобы расхолодил, но заметно охладил, это правда. Активно положительное отношение к тому же званию «заслуженного журналиста» значительной части делегатов съезда - актуальный и сильный повод задуматься о подготовленности самого большого «творческого» союза (не профессиональной ассоциации в традиционном для журналистики понимании) к тому, что можно было бы назвать этапной этизацией профессионального сообщества. Но если внутренней готовности и потребности в таком процессе у основной массы журналистов нет, то есть ли резон модернизировать кодекс всерьёз? Не окажется ли сама такая модернизация предпосылкой, а то и спусковым крючком волны депрофессионализации?
Моё опасение на этот счёт, заметно укрепившееся по ходу съезда, сводится вот к чему: кодекс, который перестаёт быть «по плечу» сообществу, когда оно тянется вверх, вырастает из него, становится опасным, потому как постоянно работает (формально, по крайней мере) на снижение энергии роста, на сдерживание поиска новых уровней ответов на общественные запросы.
Коснеющий, плесневеющий профессионально-этичес-кий документ - картина противоестественная, хотя не обязательно столь тяжелая по последствиям, как можно себе
представить. В реальной жизни одни сообщества избегают даже и тени такой «страшилки» систематическим обновлением документа. (Нетрудно подсчитать, что тот же норвежский документ, чемпион по обновлениям, за последние четверть века пережил семь редакций.) Другие - тем, что, сохраняя общенациональный документ как реликвию в доме (в Хартию профессиональных обязанностей французских журналистов, принятую в 1918-м году, дополнения, первые и последние, были внесены в 1938-м), центр тяжести в вопросах профессионально правильного переносят из профессиональных ассоциаций в конкретные медийные организации, занимающиеся подготовкой и выпуском продукции массовой информации19.
Понятно, однако, что с документом, отрывающимся от сообщества, - особенно на том этапе, когда оно если и не стажирует откровенно, то находится в депрессивном состоянии, - дела обстоят много сложнее, более драматично. Кодекс «навырост», даже и заведомо «сильный», превращается в такой ситуации из флага в готовую мишень: минуя стадию практического ориентира. В готовую мишень, по сути, превращается и журналист: просто потому, что в ситуации заметного опережения документом уровня мэйнстрима ассоциации упреки типа «предписано, а ты не выполняешь» ему можно предъявлять хоть каждый день: травмируя самого журналиста - и только сокращая, а не наращивая до-
19 В России практика создания и поддержания действия кодекса медийных организаций распространена не широко, хотя насколько «не широко» сказать не возьмусь, поскольку реестра кодексов СМИ не существует в природе. О том, что в РИА Новости, например, помимо Правил внутреннего трудового распорядка, существует еще и Кодекс корпоративной этики, я узнал только потому, что случайно наткнулся в малаховском эфире на ситуацию с фактически отставленным (формально - ушедшим по договорённости сторон) полито-бозревателем Троицким, а ознакомиться с его текстом смог только потому, что специально запросил этот документ, когда Общественная коллегия по жалобам на прессу рассматривала жалобу РИА Новостей на другого своего бывшего сотрудника.
верие к профессии в целом.
Удастся ли тем, кто будет формировать платформу «новой редакции» кодекса избежать обеих крайностей, т.е. не превратить кодекс в красивую, но бесполезную «картинку», но и не свести обновление к сумме косметических мазков (как говорил классик: «будем всё менять, ничего не меняя»), заранее сказать невозможно. Пункт в резолюции уже есть, но сама эта работа у Союза, а поначалу - у его секретариата еще впереди.
Специально подчеркивая, что работа по подготовке новой редакции кодекса трудная, кропотливая («мелкая, хуже вышивания», если воспользоваться репликой шварцевского Ланселота), я признаюсь, что заинтересован в её успехе не меньше, чем многие практикующие журналисты. Для Общественной коллегии по жалобам на прессу качество Кодекса СЖР - вопрос, в том числе, о качестве решений, принимаемых по многим информационным спорам. Именно пробелы, лакуны Кодекса профессиональной этики российского журналиста, недостаточная точность целого ряда его положений предопределяли и предопределяют (признаю вслух) ограниченную пригодность этого документа к использованию в значительной части тех информационных споров, которые нам до сих пор приходилось рассматривать и на Большом жюри, и на заседаниях Общественной коллегии по жалобам на прессу.
«Союз должен продолжить и активизировать работу по саморегулированию журналистского сообщества. Съезд безусловно одобряет механизмы, положенные в основу деятельности Общественной коллегии по жалобам на прессу, полагает абсолютно необходимым добиваться повышения эффективности этого органа, признания его юрисдикции всеми СМИ страны и всеми журналистами. Это - единственно возможный способ самоочищения корпорации и создания и укрепления института репутации, без которого журналистика существовать не может».
Процитировав принципиально важную для Коллегии часть Резолюции X съезда, завершаю текст смысловым фрагментом, которым первоначально, до съезда, предполагал его начать. Очень надеюсь, что после сказанного выше сам этот фрагмент будет восприниматься иначе, ближе к искомому автором.
Почти теория
Три обстоятельства, связанные с судьбой конкретного профессионально-этического документа, представляются мне лично имеющими приоритет перед всеми другими, также серьезными и важными: качество текста - как основа для успешного применения журналистом того ориентирующего, рекомендующего, предписывающего набора норм и правил профессионального поведения, который, собственно, и составляет основную рабочую, прагматическую часть кодекса, декларации, хартии и т.д. Отношение к «своему» документу профессионального сообщества - в лице, прежде всего, конкретных журналистов, на которых эти самые кодекс, декларация или хартия распространяются по формальному признаку членства в принявшей, публично объявившей документ своим конкретной части профессионального сообщества (назовем ее ассоциацией, хотя это может быть и союз, и гильдия, и хартия, - нам важно, что речь идет о «горизонтальной» форме объединения корпорантов). И наконец, отношение самой ассоциации к фактам нарушений ее членами тех ориентиров, рекомендаций и предписаний, которые содержатся в «авторизованном» ею профессионально-этическом документе, или к уклонению журналистов от обращения к нему в повседневной практике.
Вопрос о качестве документа - ключевой по значению.
Может ли, в самом деле, вызывать доверие, уважение, желание следовать ему текст, недостаточно выверенный в том, что касается моральных ориентиров, «проскочивший»
мимо представлений о миссиях журналистики, мимо ценностей, предполагаемых определяющими для профессии или значимых для нее принципов?
Полагать ли опорой для практика документ, не оглядывающийся на достаточно распространенные, но при этом непростые ситуации, вызывающие затруднения у журналистов; не ставящий целью помочь им принять верное профессионально-моральное решение там, где решение такое уже выработано теорией, подтверждено, отъюстировано устойчивой мировой профессиональной журналистской практикой, стало нормой или превращается в нее?
Увы, писаный документ, на который возлагаются обычно большие надежды по продвижению вперед профессиональной морали, может и подвести, оказаться бесполезным или даже вредным. Ограничивая, а то и «запечатывая» своим «статусным» авторитетом пространство маневра, свободу выбора члена ассоциации, плохой профессионально-этический документ деформирует сообщество: подчиняя игре по не лучшим «правилам» того, кто ставит верность сообществу выше личной профессиональной свободы и личной ответственности, с одной стороны. С другой же - фактически переводя в «нарушители конвенции» того, кто в напряженной, конфликтной ситуации обнаруживает дефектность предписаний писаного документа и отказывается выполнять предписания, вступающие в конфликт с личным представлением о профессионально должном и о границах приемлемой лояльности корпорации морально ответственного корпоранта.
Так возникает первый сбой системы саморегулирования, уровень самоконтроля.
Второй, еще более тяжелый, способен возникнуть в случае, если на недостаточно точный в подходе к профессиональной морали, не выверенный на пригодность к профессиональной практике, к особенностям места и времени, противоречивый внутренне документ начинает всерьез оглядываться при рассмотрении профессионально-нравст-
венных конфликтов (а может ли быть иначе?) орган саморегулирования, такими конфликтами занимающийся. «Огрехи» документа, переходя в конкретные решения и рекомендации такого органа, могут обнаружиться тараном, сокрушающим именно профессиональное начало в журналистском сообществе, подводящим это сообщество к черте исчерпания морального ресурса саморегулирования.
Отметим в этой связи, что тезис «любой кодекс лучше никакого» - расхожее, но достаточно опасное заблуждение. Как, впрочем, и тезис «хороший кодекс - не проблема, когда знаешь, что и откуда для него взять». Мечтание гоголевской героини - «губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазар Балтазаровича, да прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича» - мечтанием остается и на профессионально-этическом поле: есть пределы совместимости тканей, пределы возможности «пересаживания» на свою «грядку» иных культуры, традиций, социального и профессионального опыта.
Позиции «качество кодекса» и «отношение к своему профессионально-этическому документу конкретных членов сообщества» теснейшим образом связаны и в теории, и в том, что касается профессиональной журналистской практики. В «домашнем», внутрикорпоративном виде переплетение этих позиций очевидно обнаруживает себя в ситуации «выхода» конкретной журналистской ассоциации на «свой кодекс» - прежде всего через масштаб и основательность соучастия журналистов в моральном нормотворчестве. И через основательность учета «фактора кодекса» (с последующим возвращением к самому кодексу, когда и если это оказывается необходимым) при анализе содержания и причин профессионально-моральных конфликтов, развивающихся вокруг и по поводу повседневной профессиональной практики членов ассоциации.
Давний полемический вывод А.К.Симонова, президента Фонда защиты гласности: «Кодексы полезно обсуждать, но
опасно принимать», обнаруживает себя актуальной формулой «расколдовывания» сообщества, освобождения его и от наивной готовности полагать сам акт принятия кодекса (не слишком вглядываясь в качество ориентиров, рекомендаций и предписаний) торжеством профессиональной морали, - и от своего рода профессионально-морального нигилизма, от восприятия любой попытки «кодифицировать» журналистскую мораль как пустую трату времени, лишнюю заботу.
Кодексы опасно принимать - напоминание об уроне, который неизбежно наносит себе как целому (своей идентичности, своей репутации, своим перспективам), но также и повседневной работе своих членам сообщество, сказавшее «да» недостаточно качественному или просто не приходящегося ему «впору» писаному документу - или промолчавшее, когда такое решение принято за него.
Кодексы полезно обсуждать - констатация, подчеркивающая роль диалога, дискуссии в становлении профессионального сообщества, акцент на конвенциональной природе профессионально-этических документов, по определению не расходящихся с конвенциональной, договорной природой профессиональной морали.
Только то, до чего мы смогли договориться,20 опираясь на свой собственный опыт и с оглядкой на опыт предшественников и соседей, ближних и дальних, по части выработки общего подхода (как предполагается - соответствующего духу корпорации свободных профессионалов21) к уста-
20 В констатации «смогли договориться» пресуппозиция (готовность договариваться), процесс и результат объединяются естественным, обнадеживающим образом.
21 Тема корпорации и её «духа» много лет разрабатывалась в работах В.И. Бакшгановского и Ю.В. Согомонова; сегодня, после ухода из жизни Ю.В. Согомонова, эта тема продолжает активно разрабатываться В.И. Баштановским. См.: Бакштановский В.И., Согомо-нов Ю.В. Прикладная этика: опыт университетского словаря. Учебное пособие. Тюмень, НИИ прикладной этики ТюмГНГУ; Центр прикладной этики. 2001. С. 249-258; Бакштановский В.И., Согомоное
новлению и поддержанию определенного стандарта профессиональной практики22, может стать основой формирования эффективной системы саморегулирования. Только то, до чего мы смогли договориться, определяясь с ценно-
Ю.В. Моральный выбор журналиста. Тюмень, Центр прикладной этики. 2002. С. 224-258; Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Гражданское общество: этика публичных арен /Монография/. Тюмень: НИИ прикладной этики ТюмГНГУ. 2004. С. 101-114. Продолжение этого списка - на сайте НИИ прикладной этики, которым руководит В.И. Бакштановский.
22 Под стандартом в данном случае автор имеет в виду принятые, полагаемые в данном сообществе и данном обществе нормой характер, уровень, качество, комплекс стилей повседневной «мэйн-стримной» журналистикой практики, которые позволяют понять: с хаотичностью ли журналистских нравов или все же с известной упорядоченностью, разборчивостью профессиональной морали журналиста имеет дело гражданин. Памятуя о гегелевской «морали по обычаю», можно было бы отнести нравы журналистики к скорее допрофессиональному состоянию этого вида деятельности, - как бы ни отличались при этом (восходя к различию «моральных обычаев») сами стили. Вот - со ссылкой на субъективное свидетельство А. де Токвиля - сравнительная картина нравов современных ему французской и американской журналистик: «Во Франции журналистский дух, стиль выражается в манере вести разговор - напористо, но в приличных выражениях, часто красноречиво, - о великих государственных делах, и если не всегда получается именно так, то это потому, что нет правил без исключения. В Америке журналистский стиль - грубо, беззастенчиво, не подыскивая выражений, обрушиться на свою жертву, оставив в стороне всякие принципы, давить на ее слабое место, ставя перед собой единственную цель - подловить человека, а далее преследовать его в личной жизни, обнажая слабости и пороки». Обратим внимание в сказанном на обращенный к американским журналистам упрек в том, что они действуют, «оставив в стороне всякие принципы». Автор имеет в виду принципы общечеловеческой морали, но никак не профессиональные журналистские принципы: к определению последних журналистика того времени еще не подбиралась. Хотя сам по себе конфликт между правом общества знать и правом на защиту частной жизни в сфере массовой коммуникации, какой она тогда была в Америке, обнаруживал себя, как видим, куда как очевидно.
стями профессии, согласуя представления о том, что же считать профессиональными принципами, сравнивая списки и прочтения профессиональных норм и профессиональных правил, обдумывая отношение к санкциям и т.д. -может стать реальным основанием для строительства или же выращивания документа, способного стать рабочей платформой эффективного саморегулирования.
Свободная профессия предполагает и высокую степень нравственной автономии профессионала (цитирую В.И. Бакштановского) - и высокую его готовность руководствоваться признаваемыми им «правилами игры» той корпорации, к которой он принадлежит. Строго говоря, «правила игры» эти отражаются не только в кодексе. Но именно кодекс делает их обозримыми, внятными для самого профессионала, поддающимися и экспертной оценке, и контролю общества за соответствием декларируемому корпорацией «духу» реального профессионального поведения ее членов. «Для соответствия кодекса и рекомендуемых им поступков природе морали важно не только зафиксировать в кодексе долг журналиста, расписать его обязанности и ролевые соответствия. Важно, чтобы нравственные основания, на которых только и может воздвигаться кодекс, побуждали журналиста не поддаваться лишь ограничивающим моральным требованиям, соблазну находить баланс между повинностями обязательств, с одной стороны, и запретными правилами игры - с другой. А это предполагает творческий поиск в поле созидательных поступков, самонахождение и самовозложение долга, когда свобода, самораскрытие, спонтанность не противостоят социальным предназначениям и корпоративной дисциплине»23.
В ситуации достаточно опасной, на мой взгляд, в том числе и по настойчивости, попытки развернуть российское общество лицом к «добрым национальным традициям», отчасти уже и советским, неизбежно заново актуальным ста-
23 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Моральный выбор журналиста. С. 337.
новится вопрос о взаимоотношении морального нормотворчества журналистов и устоев универсальной морали. В самом начале этого века В.И. Бакштановский и Ю.В. Согомо-нов вопрос этот ставили следующим образом: не подрывает ли моральное нормотворчество в профессиональной сфере устоев универсальной морали? И отвечали на него так: требования универсальной морали развиваются, обогащаются за счет конкретизации моральных требований и оценок, их новой иерархизации и рационализации. «Оставаясь этическими по своей природе, нормы профессиональной морали, в силу данного обстоятельства, должны быть предметом морального творчества профессионалов в процессе их сопряжения с очень специфичными ситуациями выбора и риска»24.
Сегодня, как мне кажется, вопрос этот заслуживает известного поворота-уточнения, связанного не столько с достаточно условной универсальной, сколько с обнаруживаемой именно в данный момент доминирующей в обществе, задающей тон групповой моралью: не подрывает ли эти доминирующие в обществе моральные настроения, если так можно выразиться, основ морального нормотворчества журналистов, не искажают ли достаточно серьезно самого такого процесса заведомой перекодировкой ориентиров, признаваемых для себя значительной частью общества «новыми ценностями»? Не переводят ли они моральный выбор журналиста в плоскость выбора между плохим и худшим: в силу изменяющихся требований по части именно профессиональной морали, в том числе?
Не отвечаю на вопросы, ставлю их.
Пока что и в этой, во многом новой ситуации полагаю полезным повторить известное: у журналиста есть право на моральный выбор в ситуации высокой моральной неопределенности и обнаруженного высоким морального риска - и есть обязанность не уклоняться от решения в такой ситуации. В чем журналисту обязательно и непрерывно нужно
24 Там же. С. 336-337.
помогать разбираться, так это в обнаружении ситуации высокой моральной неопределенности и профессионально-морального риска. Нравственная интуиция крайне важна, разумеется, но важны и подготовленность и способность распорядиться ситуацией морального выбора достойно, профессионально правильно.
Возразит ли кто-то из моральных авторитетов современной журналистики, а такие всё-таки есть, пусть это и разные имена для различных категорий читателей, слушателей, зрителей, что именно по этим линиям проходит основной водораздел между профессионализмом и непрофессионализмом, - в современной России, в том числе, разумеется? Но многие ли из согласившихся с тем, что водораздел проходит именно здесь25, укажут на свой профессиональный документ как на систему ориентиров и опор, позволяющую сохранять профессиональное равновесие даже и при самой сильной качке корабля, именуемого обществом?
ъ Принимая заранее все упреки в «отрыве от жизни», я совершенно определенно вывожу из обсуждения известные и находящие массовый отклик в журналистской среде возражения из серии: «это у них, у сытых и приучивших власть и бизнес относиться к прессе с должным уважением; у нас, живущих между намордником, кулаком и относительным материальным благополучием, водораздел проходит совсем по другим линиям; в их условиях и мы были бы другими». Профессиональная журналистика, как и история, не знает сослагательного наклонения; она или является самой собой - или представляет собой другой род занятий, о чем и должно быть честно, со ссылкой на специфику условий, публично и широко объявлено. Иначе в совершенно нелепую ситуацию, хотя и по разным причинам, попадают как граждане, продолжающие считать, что имеют дело с профессиональной, но при этом зачастую неузнаваемо изменившейся журналистикой, так и та часть журналистики, которая и в условиях «между молотом и наковальней» (между намордником, кулаком и фантомом благополучия) умудрялась и умудряется держать марку и сохранять верность профессиональным принципам.
