CC BY
10Ю.В.Казаков «Лаборатория» и опыт.
О некоторых «вызовах» кодексам и кодификаторам
Притязания и провалы кодекса: опыт «другого» проекта
Помните, чем руководствовался Остап Бендер, начиная собирать гривенники за бесплатный прежде вход в пятигорский Провал, на дне которого всего-то и можно было увидеть - «лужицу зловонной малахитовой жижицы»?
Согласно тексту Ильфа и Петрова, «...Остап поступил так, как подсказывали ему разум, здоровый инстинкт и создавшаяся ситуация». Ситуация же эта определялась, с одной стороны, острой нуждой в средствах на гамбсовские стулья, предполагаемый символ искомых свободы и благополучия, с другой - тем, что Провал оказался практически единственным местом, за вход в который с туристов не брали денег. «Я уничтожу это позорное пятно на репутации города, я исправлю досадное упущение» - такова была веселая дополнительная, подкрепляющая мотивация литературного героя, открывшего нужную статью дохода.
А почему народ отдавал свои кровные сыну турецко-подданного, вспомните? Правильно: потому, что созданное им «предприятие» попадало в интервал ожиданий и представлений почтенной публики. В руках у взимавшего «за вход в Провал» была квитанционная книжка; цена за вход колебалась от пятачка для студентов до 30 копеек «не членам профсоюза»; особые условия места и времени и учитывались особо: «дети и красноармейцы - бесплатно». Само же предприятие было хорошо залегендировано понятной и достойной целью: доход - «на ремонт Провала».
Ретроспективный анализ ситуации позволяет утверждать, что вход в Провал - «по Бендеру» - был доступным,
а выход из него - свободным. Предоставленная услуга (возможность увидеть малахитовую лужу) находилась в соответствии с потребностями граждан времен невысоких культурных запросов. Не оказывая вредного воздействия на окружающую среду, на природу, «предприятие» О.И.Б. могло бы рассматриваться фактором благотворным для среды социальной. Взимание платы за вход в Провал, по сути, подтверждало силу и логику нэповского Порядка, снимало проблему «двойных стандартов», укрепляло веру в равенство как справедливость, снижало уровень моральной энтропии, содействуя тем самым общественному благу...
Автор надеется, что читатель «Ведомостей», во-первых, простит ему это не вполне серьезное начало текста, предполагаемого достаточно серьезным. И что, во-вторых, он уже начал догадываться, в каком именно направлении будет разворачиваться сюжет, связанный с притязаниями и провалами Кодекса для Профессионалов.
Кодекс для Профессионалов (далее - КдП), уточним, -не более, чем условность, метафора, виртуальная тематическая платформа, позволяющая автору статьи удерживать в поле зрения два рода профессионально-этических документов, в реальной жизни друг на друга не оглядывающихся, не имеющих ни такой традиции, ни такого навыка. Речь - о Кодексе организации, заинтересованной в конденсации, сохранении и развитии духа ассоциации профессионалов, и о Кодексе ассоциации профессионалов с признаками организации. При том, что в реальной жизни два субъекта-носителя таких кодексов вряд ли где-то сблизятся на дистанцию, затрудняющую их внятное различение. Мы в данной статье попробуем поработать с их Кодексами как с условно близкими: в силу принадлежности корпорантов условной Ассоциации и членов условной Организации к высоким профессиям.
Роль Кодекса Организации в нашем случае закреплена за Профессионально-этическим кодексом Тюменского государственного нефтегазового университета. В качес-
тве же Кодекса Ассоциации мы выбираем Кодекс профессиональной этики российского журналиста, введенный в действие Союзом журналистов России в 1994 г.
Не переходя пока к частностям одного и другого, определимся с условной, объединяющей их тематической платформой. КдП (не всегда, но как правило) - высокий (с обозначением принципов; с оглядкой - в отличие от профессионального стандарта - на некоторое число заведомо трудных, «проклятых» ситуаций профессионально-морального выбора), но при этом все же в значительной мере служебный, сверочный, нормативно-сверхнормативный по формату и характеру документ, отражающий (и выражающий) характер и уровень представления конкретной группы действующих профессионалов о легитимно-должном в организации, опирающейся на Профессионалов (случай Кодекса Организации; профессионалы могут при этом представлять и различные профессии) или/и в профессии и в профессиональной среде (случай Кодекса Ассоциации; как правило, профессионалы при этом представляют одну, общую для себя профессию).
Уточним, что жизнедеятельность и Организации, и Ассоциации (в том и другом случае - живой среды в реальном, не схематическом виде) наперед, по умолчанию рассматриваемая в процессе кодификации успешной и устойчивой, предполагает поддержание одновременно и достаточно высокого качества порядка - и необходимо высокого уровня энтропии. С порядком понятно: одна из мощнейших мотиваций, с ним связанных, - доверие как фактор внутренней и внешней жизни Организации и Ассоциации. Что касается энтропии: при низком, недостаточном ее уровне не следует ожидать устойчивости инноваций, преодоления инноваторами того сцепления косности, предрассудков, рутины, которое склонно выдавать себя за традицию, заметные продвижения вперед, в том числе, в сфере самой профессиональной морали.
Упомянем здесь же, чтобы не разрывать единое целое на разнесенные по тексту фрагменты, что особенностью современного КдП обнаруживается, как правило, не просто особый, нормативно-сверхнормативный формат, но и предзаданная, устоявшаяся роль ключевого элемента института самоподдержания (саморегулирования) повседневной, не пафосной морали профессионалов, проявляющейся в деле (через отношение к делу).
Пообещав вернуться к этой теме позже, задержимся на легитимно-должном, вводимом в данную статью на правах дискуссионной новеллы. Нам представляется, что зафиксированное текстом, т.е. буквой и духом, конкретного Кодекса для Профессионалов здесь-и-сейчас состояние условно согласованных представлений о прочтении долженствования (а именно такое состояние мы и предлагаем обозначить термином легитимно-должное) позволяет, во-первых, выделить конкретно-временной фактор, существенно важный для оценки характера и жизнеспособности практически любого из известных нам Кодексов для Профессионалов. И, во-вторых, позволяет вывести из тени или даже снять проблему феномена «серой зоны», обнаруживаемой между идеально-должным и реально-должным: не «вообще», а применительно к диапазону (интервалу) прочтений долженствования, каким он обнаруживается в действующих1 в одно время и, зачастую, на одних территориях (и географических, и профессиональных) КдП.
л
1 И взаимодействующих, что не всегда понимается, тем более - оценивается в должной мере. Эффект переноса «принятого должным» или же воспринимаемого «принятым должным» от одной профессиональной практике к другой мы пока только отмечаем, «столбим»: как гипотетический, уже обнаруженный, но просматриваемый пока скорее интуитивно. К эффекту этому, к его исследованию и описанию, мы постараемся вернуться в самое короткое время.
Проблема актуализации прочтения/перепрочтения долженствования возникает, как можно судить, и с разной степенью остроты проявляет себя в профессиональных (квазипрофессиональных) сообществах, проходящих через полосы кризисов само- и взаимоидентификации. Как правило, это кризисы утраты/поиска лица/репутации/доверия, обнаруживаемые критически значимыми, для выживания или же расчистки/обустройства искомой устойчивой перспективы относительно старыми или относительно молодыми властностными профессиональными сообществами2 в условиях быстро и достаточно радикально изменяющейся внешней для сообществ общественной среды. Несоответствие (неполное соответствие) актуальному общественному запросу: так с допустимым упрощением может быть артикулирован диагноз ситуации, обнаруживаемой (как правило, почти одновременно и извне, и изнутри Профессиональной Группы3 или Организации), сигналами тревоги неспящих. Прерывающих в итоге привычное размеренное, рутинное существование профессионального сообщества.
Ключевым из названного «дефицитарного» (но ведь и мобилизующего) ряда обнаруживается при этом, как правило, уже упомянутое выше доверие: от доверия внешней среды к сообществу - до взаимодоверия внутри него. Восстановление или же упрочение доверия обнаруживает себя и основной мотивационной предпосылкой начала, продолжения и, как правило (к счастью или же - к сожалению), за-
2 К сообществам такого рода относятся и врачи, и педагоги, и журналисты.
3 Усложняя текст введением нового субъекта - в лице Профессиональной Группы, - мы, на самом деле, восстанавливаем ситуацию в ее реальной сложности: кризис само- и взаимоидентификации нередко приводит к выделению из профессиональной среды отдельных, различных групп, к созданию нескольких ассоциаций, предъявляющих различающиеся прочтения «профессионально правильного».
вершения работы над КдП. Практика показывает, что малые группы, инициирующие большую работу по созданию КдП, обычно достаточно серьезно настроены на результат. Под результатом же понимается при этом, как правило, формирование и, как максимум, утверждение сообществом, принятие «красивого» документа; не просто пристойного, но именно достойного «флага» (по нашей общей с В.И Бакштановским проектно-семинарской терминологии).
И вот здесь - о проблемах различения «достойного» и «сильного»: на конкретном примере Кодекса конкретной ассоциации.
Вопрос, до которого нужно же было дожить и автору тоже: а является ли достойный кодекс, уверенно вписывающийся в ряд схожих документов, созданных или создаваемых Ассоциациями Профессионалов в других странах (т.е. в странах с другими социокультурными традициями, с другой историей взаимоотношений общества с прессой, к примеру, - выделим из множества возможных это конкретное профессиональное направление, поскольку дальше мы будем обсуждать судьбу документа, записанного в обязательные ориентиры для значительной части российских журналистов), по определению сильным? Если да, то как, на чем возникают тяжелые травматические ситуации, когда на достойный КдП мало кто из практиков оглядывается? Если нет, то какова же настоящая цена достоинства того документа, который собрала, подняла на «флагшток» и, заметим, провела в принятые, т.е. легитимизировала та передовая, этосная в основе инициативная группа, которая очевидно стремилась к тому, как лучше, а не «как всегда»?
Шестнадцать лет назад, уже хорошо понимая, что свобода слова, при всей ее важности для обеспечения непрерывности демократического процесса, не удержится и в постсоветской России, если не будет оберегаться авторитетным журналистским сообществом, инициативная группа внутри Союза журналистов России (СЖР), самой много-
численной журналистской организации в стране, сформировала, обкатала - на специальной сессии семинаров, в том числе, - и в итоге легитимизировала (доступным ей тогда путем и способом) Кодекс профессиональной этики российского журналиста. Первой его позицией была и остается следующая, императивная, не допускающая двойного толкования: «Журналист всегда обязан действовать, исходя из принципов профессиональной этики, зафиксированных в настоящем Кодексе, принятие, одобрение и соблюдение которого является непременным условием для его членства в Союзе журналистов России».
Через полтора десятка лет после принятия этого Кодекса, автор, регулярно работающий с региональными журналистами, вынужден признать ситуацию с этим документом -как основой для само- и взаимоидентификации профессионалов, в том числе, - сверхтревожной. В массе своей, то конкретное (самое большое на своем поле) квазипрофессиональное сообщество, что именует себя Союзом журналистов России, на профессионально-этический «флаг» свой, по сути, не оглядывается: не находя ни сам «флаг», ни оглядку нужными, важными, существенными для практики. Как такое оказалось возможным?
Напомним для начала самое простое, когда-то еще сказанное про «выбор сердцем»: не по хорошу мил, а по милу хорош. Не за достоинства признают своим, а за своим видят достоинства. Так в жизни. В профессии по-другому?
Достоинства Кодекса, объявленного «обязательным», мало кого из бывших советских, да и новых российских журналистов, членов СЖР, за прошедшие годы заинтересовали настолько, чтобы хотя бы попробовать обсудить проблему жизни с ним и жизни в его отсутствие. Члены СЖР, точно так же, как их коллеги, не видящие смысла и нужды состоять членами какого бы то ни было профессионального объединения, предпочитают работать размашисто: не оглядываясь ни на мягкие «ориентировки», ни на ясные, внятные выражения долженствования, проявляю-
щие себя, в том числе, прямыми предписаниями или даже запретами. Уточним, чтобы ситуация с «подтопленным» Кодексом была увидена во всем ее драматизме: и «ориентировки», и предписания, и запреты этого документа по большей части напрямую корреспондируются с современными общемировыми, скажем так, представлениями о честной, репутационной, качественной журналистике.
Можно, конечно, и сегодня вспоминать о пробелах прежнего журналистского образования; о том, что советские газетчики моего, например, «хрущевско-горбачевского», разлива не полагали обязательным отделять факт от мнения, не были приучены (публицисты!) к уважению частной жизни человека, слишком легко называли имя подозреваемого в преступлении и т.д. Можно, и это тоже будет правильно, обсуждать издержки «искушения свободой» (используем известную формулу Я.Н.Засурского) в условиях, когда свобода выражения мнений и редакционная свобода уперлись общим лбом в пустую редакционную кассу - за прекращением агитпроповского, партийно-государственного финансирования. Можно предъявлять упреки подавляющей части новых владельцев СМИ, прежде всего - в региональной и муниципальной власти: перехватив «жизнеобеспечение» СМИ, они не поняли главного про свободу слова - и продолжают, в массе своей, искренне верить в то, что оплачивающий счета получает и право на заказ «музыки»...
Избежим распыления внимания, однако. Напомним ряд вызовов, уже названных выше: кодекса, кодексу, кодификаторам. Вызов кодекса - это вызов нового или обновленного порядка, объявляющего себя «профессионально правильным», порядку прежнему, устоявшемуся: идет ли речь о явной «игре без правил» (в «дикопольном» варианте журналистики) - или же об игре по «правилам», в которых сама журналистская профессия рассматривается как подходящий инструмент, например, которым грех не воспользоваться на ее же собственном поле: власти, спецслужбам, большому бизнесу и т.д.
Вернемся к конкретному случаю СЖР: есть очень неплохой (с оглядкой на европейский ряд) Кодекс профессиональной этики российского журналиста. Есть вызов этого кодекса многим дурным порядкам и привычкам, установившимся и устоявшимся в качестве «принятого порядка вещей» в полосе безвременья: например, привычке как бы «не различать» (или и в самом деле не различать) информацию и то, что никоим образом к ней не относится и относиться не должно. (Т.е., по сути, сбывать гражданам под видом информации «завлекательный» - с деньгами в кассу или в карман - рекламный или пиар-продукт.) Или: вызов бесчестной манере путать журналистскую работу с при-властной: от пресс-секретаря - до представителя выборного органа. Не вдаваясь сейчас в пояснения: почему именно это недопустимо, почему одно и другое полагается запретным в честной журналистике, отметим сам факт такой «путаницы», - и вспомним, что путаница эта нам знакома, как минимум, по одной-двум фамилиям депутатов Госдумы, упорно продолжающих именовать себя «журналистами» в текстах публикаций или при выходе на подиум ток-шоу.
Кодекс, который пытается такой «порядок вещей» прервать, восстановить в глазах граждан журналистскую профессию - как репутационную, - конечно же, многим оказывается неудобен: сковывает движения, не позволяет идти к целям коротким путем, не оглядываясь на чистоту средств, да и самих целей.
С этим понятно. Ну, а вызовы кодексу?
Простейший и самый действенный изнутри - не замечать его требований; сделать вид, что жизнь «как она складывается» - это и есть: жизнь с кодексом.
Более сложный, но и заметный вариант: попытка дезавуировать отдельные положения Кодекса как «недопустимо усложняющие» жизнь в профессии - или даже противоречащие интересам общества.
Типичный случай первого рода - бесконечная попытка «свалить» или «подкопать» позицию, согласно которой
«этически недопустимым» считается само сочетание журналистской деятельности с рекламной. Мне самому на протяжении ряда лет приходилось полемизировать с опытным и авторитетным коллегой, упорно утверждавшим: «ехать» журналистике, которая не в состоянии себя прокормить, куда важнее, чем «шашечки» (его давняя статья, в которой «неправильная» журналистика объяснялась «неправильными» условиями ее существования, так и называлась когда-то: «Вам «шашечки» - или «ехать»; это был парафраз известного анекдота про извоз.)
Никто в стране не успел забыть, как журналисты в предвыборных полосах 90-х шли в «отхожий промысел»: начинали активно, не всегда даже уходя в отпуска, работать с командами претендентов, задорого или не очень продавая, по сути, не только личное имя или личную репутацию, но доверие к профессии как неусыпному стражу, контролеру власти от имени общества. Контролер на «аккорде» у действующей властной структуры или же у ее конкурента - явление постыдное, невозможное. Наносящее тяжелый удар и по журналистике, и по тем, кто к своему делу относится честно, - и по гражданам, по интересам гражданского общества.
«Особый случай» из ряда тяжелых нарушений буквы и духа кодекса - ситуация, когда не просто подписывается журналистом, но занимает кресло секретаря СЖР (пусть и виртуальное, безоплатное) многолетний депутат Госдумы от правящей партии, заместитель руководителя профильного комитета Госдумы. Если этот факт имеет место и широко известен и в самой Госдуме, и в обществе, и в профессии, то можно ли считать действующей следующую статью Кодекса: «Журналист полагает свой профессиональный статус несовместимым с занятием должностей в органах государственного управления, законодательной или судебной власти, а также в руководящих органах политических партий и других организаций политической направленности»?
Есть точка зрения: этот нынешний депутат играет роль важного коммуникатора профессии с властью, отстаивает в высшем законодательном органе интересы журналистского сообщества и самого общества в его взаимоотношениях с прессой и властью, не позволяет укоротить поводок свободы слова, сформировать совсем уж скверные, травмирующие прессу и журналистов законы.
Допускаю, что все сказанное - чистая правда. И все равно не понимаю: чем помогает властному человеку статус секретаря СЖР? Почему его не травмирует тот факт, что, защищая свободу прессы одной рукой, он другой по самой этой свободе наносит сокрушительный удар: невозможно сближая журналистику и власть, опрокидывая одно из самых сильных, известных, понятных табу в профессии... К этой конкретной ситуации (совсем не факт, что уникальной; где Юпитер, которому можно иное, чем другим, всегда объявится и бык) мы вынуждены будем вернуться буквально одним абзацем - во второй части текста.
Теперь - о вызовах кодификаторам. Первый - изнутри сообщества. Есть «масса» занятых в условно-профессиональном деле. Говоря о себе, как о профессионалах, люди эти, как правило, просто путают - в старой советской традиции - профессию и занятие (за устойчивое вознаграждение, как правило - на «штатной» основе) определенным, не рутинным видом деятельности. Понятно, что для «массы» этой кодекс (и как комплекс-данность, и как вектор, обозначенный данностью) - не близок.
Как быть: изменять раздражающие или не принимаемые статьи «под настроение массы»? Не замечать ситуации, закрыть на нее глаза (авось, рассосется)? Но это значит, по сути, признать легитимной, допустимой (пусть как меньшее зло) ситуацию вранья, связанную с профессионально-этическим документом. А как насчет несовместности обмана с концепцией честной журналистики, с утверждениями, что журналистика, честная через раз или избирательно - не журналистика?
Сжать зубы и признать, что, создавая Кодекс, поторопились объявить «красивый» вариант окончательным, запоздало признать, что на самый массовый Союз перспективная конструкция никак не могла лечь «идеально»? Создать рабочую группу, проанализировать практику, посоветоваться с авторитетами - и провести ревизию документа, привести его в соответствие с представлением «всегда правого большинства»? Вариант не невозможный, заметим; в мире почти нет стран, в которых журналистские кодексы обновлялись бы сегодня реже, чем раз в 15-20 лет. (Довоенных еще времен Хартия профессиональных обязанностей французского журналиста - исключение, подтверждающее правило.) Российскому (СЖР) Кодексу полтора десятка лет, какие проблемы с обновлением, казалось бы?
Есть проблемы, на самом деле; в том числе одна, как минимум, принципиальная по характеру. Кодексы - везде -стремятся успеть за изменяющимся миром; «редуцируются вверх». Ну, а нам как поступать со своим: «редуцировать вниз»?
Обратим внимание, однако, вот на что: любое колебание легитимно-должного (содержания, характера, качества) означает на практике изменение содержания, характера, качества реально-должного. Редуцирование вниз по определению не может (нужды нет) коснуться норм и правил сравнительно простых, следование которым означает, по сути, следование профессиональным прописям. Новичок с улицы (профессия открытая, на том стоит) может о них и не догадываться; минимально подготовленный к профессии журналист может от выполнения их уклоняться (что да, то да). Но это-то беда поправимая. Вопросы базовых знаний одного и гибкости совести другого - это вопросы, по сути, сравнительно простых поправок, которые вносит (или не вносит) в повседневную деятельность занятого в журналистике реакция коллег или руководства редакции.
Если так, то что же это за область такая, на которую должно бы распространяться (если уж распространяться) «упрощающее» и как бы «укореняющее» тем самым кодекс «понижающее» редуцирование?
Ответ короток, но куда как непрост. Речь - о принципах и нормах, связанных с их реализацией. (Сомневающимся предлагаю самостоятельно вернуться к сказанному выше о «путанице» журналистской профессии с рекламной или другой коммерческой деятельностью, с «проведением» на полосу пиар-продукции, с излишне тесным соприкосновением журналистики с властью и ее обладателями.) Не ангажированность властью и крупным капиталом, расположение на стороне гражданина - это ведь и есть те фундаментальные основы, на которых стоят и сама современная журналистика, и сложная конструкция обеспечения ее жизнедеятельности, защиты профессиональных прав и свобод журналиста как приоритетных, обеспечивающих защиту прав и свобод граждан во всем их объеме.
Рассматривая проблему «редуцирования», не забудем также, что кроме «массы» в профессиональной ассоциации есть еще и продвинутые профессионалы. Т.е. та самая этосная часть, пусть пока и небольшая численно, но ведь жизненно важная для перспектив профессии, которая кодекс уже приняла - и как конкретный документ, и как легитимизированную от имени сообщества, претендующего на рукопожатность (но ведь и мировой журналистики, если Кодекс хорошо корреспондируется с главным, определяющим для нее), линию «профессионально правильного».
Начать «редактировать» кодекс «под массу» - значит, сохраняя легитимность документа в целом, изменить качество легитимно-должного в нем, заметно понизить потенциал реально-должного (именно как легитимно - должного) в пространстве, формально закрепленном за конкретной профессиональной ассоциацией. Но ведь ассоциация не отделена от профессии в целом жесткими перегородками. А это значит, что изменение содержания леги-
тимно-должного для нее неизбежно приведет к снижению планки достижительности в профессии в целом; дезориентирует, травмирует, в известной мере распылит ту самую этосную часть, которая медленно, трудно, да ведь - собиралась годами: с оглядкой на «флаг» СЖР, в том числе.
Но и это не все: медийное пространство не из одной журналистики состоит. А как будут меняться правила игры в тех же российских рекламе и «связях с общественностью», когда и если «сыпанется» Кодекс (пофантазируем) и будет снято ограничение на занятие журналиста той же рекламной деятельностью, например? А что произойдет если и на линии «пресса-власть» обвалится редут принципа (с властью - на дальней дистанции) и поддерживающей принцип конкретной нормы?
Возвращаясь к началу этой части текста: тяга к Упрощенному Порядку, к снижению уровня энтропии сложной, на вырост, системы в логике «чтобы удобненько» - путь в провал, но не пятигорский, бендеровский, а профессиональный.
Попытка «понижающей редукции», если она однажды состоится, как раз и будет: входом в провал. Совершенно бесплатным, как это и бывает с мышеловками. И невероятно дорогим на когдатошнем, очевидно нескором, но при этом высоконеопределенном по результатам выходе.
Налицо, тем не менее, ситуация высокой неопределенности выбора, стоящего перед бывшими и будущими кодификаторами. Что делать в сложившейся ситуации? Каковы способы минимизировать возможные ошибки прочтения «изменять нельзя оставить»?
На наш взгляд, в поисках места для правильной запятой следовало бы учитывать две «профильные» линии защиты профессионального и общественного интереса.
Что касается первой, то очевидно резонной была бы проверка именно нынешнего кодекса («редуцированный вниз» общественного интереса не защищает. Не приводя специальных аргументов в пользу этого тезиса, обратим
внимание на самое очевидное: «редукция» указанного рода легализовала бы, по сути, нынешнее, печальное положение дел) на современность и точность прочтения профессиональных прав, свобод, ответственности и долженствований. Рациональная форма проверки - сверка Кодекса профессиональной этики СЖР с подобными ему европейскими, американскими, международными журналистскими документами.
Второй «профильной» (основной, на самом деле, потому как - журналистика для общества, а не общество для журналистики) линией проверки реального, хоть и проблемного КдП, на «профпригодность» должно бы стать общество. Точнее, та его часть, которая позиционирует себя «гражданским обществом», - при условии, конечно же, основательности заявки такого рода, определенности с правом именно этой части представлять целое. (У И.А. Бунина это когда-то было сформулировано как «право предстательствовать».) Оглядка на позицию гражданского общества означает, коротко говоря, проверку на соответствие современному прочтению профессии в демократическом обществе. И - учет представлений о том, какая журналистика именно должными методами защищает права и интересы граждан, наилучшим образом работает на устойчивое будущее страны как демократическое и успешное.
Если по первому пункту разночтения вряд ли будут серьезными (ответ автора на этот вопрос - «соответствует» - был получен в свое время через сравнение основных позиций текстов Кодекса профессиональной этики российского журналиста и примерно полусотни других кодексов и приравниваемых к ним профессионально-этических документов, включенных в известный журналистам, не раз переиздававшийся сборник документов4), то второй пункт у нас очевидно просядет.
4 Профессиональная этика журналиста: Документы и справочные материалы / Сост. Казаков Ю.В. М.: Медея, 2004.
Перебрасывая сразу же мостик и к проблемам приживления Кодекса университета (Профессионально-этического кодекса ТюмГНГУ), напомним сказанное о специфике российского общества автором одного из текстов, опубликованных в «Вестнике» НИИ ПЭ. «...Патримониальное общество, в котором мы живем, в принципе не имеет рефлективной общественной морали, к которой мог бы апеллировать моральный кодекс. Мораль здесь - в лучшем случае -личностная, индивидуальная мораль сострадания, честности, порядочности или личного совершенства. Но это не мораль общественных институтов, ценностей, норм или социальных ролей. Здесь все основывается на личных связях и зависимостях».
с
Негражданское общество5, значительная часть которого не смирилась с распадом СССР, не приняла (по большому счету) умом строя и образа жизни, в формате и логике которого живет вот уже почти два десятилетия, случай для истории не новый, но для становления профессиональной морали очень трудный.
Вот и отметим это обстоятельство в виде реального вызова кодификаторам и всем тем, кто решится (или будет обречен) жить по КдП: в журналистском сообществе, в первом случае; в Университете, во втором.
Потенциальный корпорант рекрутируется из такого-как есть - общества; и тут совершенно неизбежен «букет» конфликтов (и у него, и с ним), если говорить о перспективах распространения в профессиональной повседневности сильного КдП, лишенного черт привычной, массово искомой «матримониальности».
Чтобы не отходить далеко от Университета, во-первых, и момента рекрутирования универсанта «из» рыхлой, вязкой, не гражданской в основе среды (развращающей,
5 Термин «неклассическое гражданское общество», используемый В.И. Бакштановским, автор склонен считать все же скорее «педагогическим», на вырост, чем отражающим реальную российскую ситуацию.
укрепляющей, агитирующей, обучающей и воспитывающей непрерывно даже и того, кто полагает себя живущим в башне из слоновой кости), во-вторых; а возрастной поведенческий фактор и его влияние на ту же университетскую среду КдП должен как-то учитывать?
То, что сегодняшний аспирант, начинающий преподаватель, молодой администратор вуза сформированы как личности и как члены социума не столько в родительских домах (не обязательно «хороших», как было принято говорить когда-то, подчеркивая достоинства жениха или невесты), сколько в школах (пугающим концентратом которых обнаружилась для многих «Школа» Валерии Гай Германи-ки), на улицах с «бумерами» и «бумберами», в уэльбеков-ском «мире как супермаркете» с чертами «черкизона» -следовало ли учитывать как-то специально при подготовке университетского кодекса?
И здесь же: широко распространенный пофигизм - как образ мыслей и способ жизни немалой части российского настоящего-будущего - и Кодекс ТюмГНГУ: совместны ли?
Отметим этот самый возрастной поведенческий фактор (не суть важно, как именно выглядит пофигизм: как погружение с головой в виртуальную реальность компьютерных игр - или как готовность скандировать сервильные слоганы в толпе-колонне) как сильный и при этом разрушительный вызов Кодексу университета. До поры тихий, не бросающийся в глаза, вызов этот непременно обнаружит себя феноменом устойчиво конфликтогенным: наплевательство - тип внутренней конституции, исключающий и сверхнормативные усилия (а что без них наука?), и скудость эмоций, и короткость любых отклонений от «точки покоя» души. Какой «моральный выбор», зачем он пофигисту? Какая «нравственно напряженная ситуация»? «Л если что не так - не наше дело», как говорил герой одной из ранних песен Окуджавы.
И последняя реплика - к уже принятому Кодексу ТюмГНГУ: по заявленной теме вызовов. Сказанное выше,
применительно к КдП «журналистского» направления, о сложном балансе Порядка и Энтропии, конечно же, распространяется и на Университет. С одной очень трудной поправкой: Энтропия в нем должна все время чуть перекрывать Порядок: создавая тягу для формирования инноваций.
Наше не до конца безнадежное дело. Саморегулирование как вход в провал и как надежда
Любой кодекс рождается «в лаборатории»: с опорой на жизненный и профессиональный опыт его создающих, по прохождении через серьезную, намеренно выстраиваемую (случай Кодекса ТюмГНГУ) или скорее имитационную (случай Кодекса профессиональной этики российского журналиста) цепочку процедур формирования, примерки, экспертного консультирования, специальных испытаний и т.д.
Дальше начинается собственная жизнь кодексов: реальная, нагруженная - или полусонная, летаргическая. Первая чревата множеством конфликтов. Чем и хороша, важна, полезна: если к конфликтам этим относиться не как к досаде и докуке, которую желательно поскорее пригасить, рассосать, развеять по ветру, а как к территориям испытания, но ведь и роста профессиональной морали.
Если очень коротко, то сильный кодекс - это предполье, закладной камень сильной системы профессионального саморегулирования, освобождающей заведомо важную сферу публичного интереса от регулирующего контроля государства: не эффективного, но давящего, сдерживающего многие жизненные процессы в обществе. Сильная система саморегулирования, в свою очередь, задает хорошему кодексу тот алгоритм работы, который изменяет в нужном, искомом обществом, перспективном направлении modus vivendi и отдельных институтов, и целых систем-отраслей: таких, как интересные и важные нам высшее образование и журналистика.
Автор данного текста на протяжении вот уже дюжины лет имеет дело с жизнью Кодекса профессиональной эти-
ки российского журналиста, а равно и с жизнью российской журналистики как таковой, в странноватой роли профессионально-морального арбитра. Конкретно - члена Большого Жюри Союза журналистов России (с 1998 года; Большое Жюри - первый в стране орган внутрипрофессио-нального саморегулирования в журналистике). И члена Палаты Медиааудитории двухпалатной Общественной коллегии по жалобам на прессу (с 2005 года), позиционирующей себя «органом само- и сорегулирования».
Надеясь вскоре распрощаться с неловкой ролью человека, про которого в уставных документах написано: профессиональный и моральный авторитет (так выглядит один из критериев отбора в члены органов саморегулирования; не совсем бессовестным людям такого рода запись напоминает о «парадоксе морального судьи»), автор рассматривает данный текст как возможность сделать серьезное признание: ни один из двух органов саморегулирования в сфере масс-медиа не дотянул, как ему кажется, до планки закладывавшихся в него ожиданий. Основных причин три: отсутствие экспертно-консультативных функций, замкнутость уставного комплекса задач на «урегулировании конфликтов», сведшемся, увы, к тому самому «арбитражу». Неподготовленность большой части членов ad hoc коллегий (рабочий формат органа саморегулирования) хотя бы к относительно квалифицированному исполнению роли профессионально-морального «арбитра». И, наконец, тотальное отсутствие интереса как у членов, так и у руководителей этих самых органов, к превращению бюрократической в основе системы (рассмотрение конфликта - выявление подходов и взглядов, поиск адекватных выводов -принятие и публикация решения; только первая треть открыта обозрению публики; вторая и третья - работа за закрытыми дверями) именно в открытую лабораторию: с рабочими сборами вне циклов заседаний, с попытками обсуждать проблемы профессии и ее взаимоотношений с обществом, собственные успехи и неудачи, с элементами
системы повышения квалификации. Последнее совершенно необходимо, учитывая профанное в основе (во многом случайное, именно экзотическое) представление и о журналистике, и о профессиональной этике журналиста значительной части Лиц, принимающих Решение.
Только на десятом году своего членства в этих инстанциях автору удалось «пробить» идею привлечения института профессионально-моральной экспертизы к работе Общественной коллегии по жалобам на прессу. Формирование квалифицированных и при этом предварительных экспертных мнений по текстам и ситуациям (на основании тех же конфликтных текстов и документов, проясняющих суть и подробности конфликта; такие документы систематически собираются секретарем органа саморегулирования) должно было, по замыслу, существенно сократить процент некомпетентных, неквалифицированных, а порой и принципиально неверных в основе, травмирующих и прессу, и общество Решений органа саморегулирования.
К сожалению, успех оказался мнимым, профессионально-этические экспертизы начали почти сразу заменяться на правовые или условно-профэтические: сообразно специальностям и интересам тех, кому они поручались.
За много лет так и не получило внятного ответа другое предложение: усиливать консультационный акцент в деятельности органов саморегулирования. Первый и последний случай, когда автору удалось привлечь часть коллег по Большому Жюри на специальный семинар по журналистской этике, имел место в 2000 году.
Высказывая озабоченность результатами работы органов медийного саморегулирования, за успехи и неудачи которых он непрерывно ощущает личную ответственность (как единственный эксперт по профессиональной этике в составе Общественной коллегии, в том числе, - при ее общей численности почти в полсотни членов), автор напоминает о феномене отложенной, но высокой платы за бесплатный вход в провал. Дело в том, что любая ошибка ор-
гана саморегулирования, любое принятое им небрежное, неточное Решение (что уж говорить об ошибочных), дезавуирует саму идею саморегулирования и самоконтроля. Приходится напомнить и о травмах, наносимых конкретным СМИ и конкретным журналистам, когда их вполне правомерные действия признаются ошибочными или неверно квалифицируются, когда выдаваемые им рекомендации принимают характер вмешательства в редакционную политику и т.д.
Вторая часть настоящей статьи, уточним, не преследует цели систематизации взгляда автора на «сбои» и огрехи в деятельности органов медийного саморегулирования в России. Задача автора - связать проблемную часть прошлого опыта, наработанного в совершенно другой, чем образовательная, сфере, за годы существования условно «параллельного» проекта формирования институтов при-медийного самоконтроля и саморегулирования, с будущим опытом, в данном случае опытом будущей Этической комиссии ТюмГНГУ.
Её фундаментальное отличие и от Большого Жюри СЖР, и от Общественной коллегии по жалобам на прессу -экспертно-консультативная роль (серьезный плюс) и, как можно понять, закрытый контур (на мой взгляд, серьезный минус).
О «плюсе» говорить особо нечего, все и так ясно; профессиональная этика обещает проявить себя в этом формате (как субъект «подрастающий», в том числе) с полной силой.
О «минусе» говорить придется, конечно же, сугубо предположительно, но сделать это полезно и потому, в том числе, что репутационная составляющая системы высшего образования в стране в последнее время получила немало чувствительных ударов. Не пытаясь предугадать, в какой именно области профессиональных и человеческих отношений и по каким конкретным поводам в ближайшие годы будет наиболее часто «пробивать» именно университет-
скую, специфическую корпоративную среду (корпоранты-универсанты по определению не то же самое, что корпоранты-банкиры или корпоранты-члены ассоциаций по интересам), рискнем предположить, что число конфликтов с профессионально-моральной составляющей будет достаточно быстро нарастать, - как и общее количество такого рода конфликтов в тяжело выходящей из кризиса, столкнувшейся с дефицитом средств, но принципиально не отказывающейся от широко заявленных амбициозных планов стране.
Достаточно уверенно предполагая, что линия значительной части конфликтов, и в том числе, связанных с борьбой за власть, собственность и влияние, а не только за доступ к знаниям и технологиям, пройдет через университеты, автор видит известную опасность превращения Этической комиссии либо в своего рода бюро жалоб (если серьезные конфликты будут решаться «наверху», на уровне университетского руководства), либо в специфический «неопартком»: с постепенным превращением (при определенных условиях, разумеется; в логике массированной ротации кадров комиссии, например) в тот самый «моральный суд», участи которого Этическая комиссия изначально, по букве (а во многом и по духу) Профессионально-этического кодекса ТюмГНГУ, намерена последовательно, осознанно избегать.
Четыре конкретных рекомендации будущим членам Комиссии, - с учетом опыта членства автора в органах саморегулирования.
Первая рекомендация. Успех (и неуспех) Этической комиссии, качество ее репутации будут закладываться не столько даже в документах или на заседаниях, сколько на «комиссионной» страничке сайта ТюмГНГУ. Этот вывод основывается одновременно и на позитивном, и на негативном опыте органов саморегулирования в медийной сфере: важность и качество работы с «именным» пространством сайта обязательно нужно обсуждать задолго до первого
«конфликтного» заседания. Логика работы на этом направлении, очевидно, должна быть такой: максимум необходимой информации о работе Этической комиссии - и разумный минимум информации, которая может быть использована кому-то во вред, оказаться заранее спланированным или случайно задействованным инструментом сведения счетов, выражением скрытого конфликта интересов. За сайтом нужно тщательно следить (в том числе, за «почтовым ящиком» на нем, выполняющим роль «бюро претензий», «справочного окна», «жалобной книги»); это затратная работа. Но в отсутствие сайта, без необходимой открытости, в том числе - дистантной, Этическая комиссия рискует если и не превратиться в род специализированной университетской «инквизиции», то восприниматься таковой или выдаваться за таковую. А это - проблема репутацион-ных рисков; качества доверия, за истоньшением которого Комиссии придется самораспуститься.
Вторая рекомендация. Этическая комиссия должна быть лишена (и это уже вопрос о Регламенте, очевидно необходимом Комиссии) права самостоятельно открывать «дела», инициативно рассматривать складывающиеся где-то конфликтные ситуации. Уставное «невмешательство» по собственной инициативе уберегло Общественную коллегию, например, от множества мелких и грубых ошибок. Учитывая, что и Комиссии придется постоянно оберегать право своих членов быть и оставаться профессионально-моральными авторитетами, принципиальное значение приобретают точность первичного отбора членов комиссии - и процедура их утверждения. Появление в составе комиссии хотя бы одного члена с неустойчивой, тем более - подмоченной репутацией легко «обнулит» авторитет и эффективность Комиссии.
Третья рекомендация. В университетской жизни (как, может быть, ни в какой другой) институт саморегулирования должен и может подкрепляться тихо, буднично действующим институтом самоконтроля универсантов.
У автора, сказать по правде, не выработалось, не сложилось определенного (как однозначного) отношения к информации, которую любой желающий легко найдет на сайте Принстонского университета (США), студент которого подписывает при поступлении Кодекс чести. По устойчивым представлениям автора, нравственная обязанность (вмененная) студента М. сообщить администрации, что студент К. при подготовке ответа пользовался шпаргалкой (преподаватели в Принстонском университете не присутствуют в аудиториях во время подготовки студента к экзамену), заложенная в этот Кодекс, есть доносительство. Автор допускает, однако, что его старое, из прежних времен (ложно?) понимаемое чувство товарищества как раз и лежит в основе устойчиво продолжающейся «подготовки» в России инженеров, врачей или учителей, которые оказываются практически неподготовленными не только к ситуациям экстремальным, требующим других знаний и другой подготовленности к принятию в одиночку качественных, хотя и экстраординарных решений, но и к рутинной повседневной работе, требующей системных серьезных знаний. Возможно, дилемму принстонского студента (и принстонского преподавателя) Этическая комиссия могла бы предложить к обсуждению в Университете как стартовую для себя, устанавливающую «профильный» контакт с повседневной университетской аудиторией. На стыке этой аудитории с универсантами-преподавателями как раз и будет формироваться, как можно предположить, большинство реальных, мнимых (по недоразумению) или искусственных (прежде всего, диффамационных в основе; с оговором в «ядре») профессионально-моральных конфликтов.
И, наконец, четвертая, последняя рекомендация, -возможно, самая главная по смыслу. Любая замкнутая система (а конкретный Университет - система замкнутая) обещает упорно работать против целей и ценностей Этической комиссии, превращая ее - самой логикой своей замкнутости, - в бюрократический механизм особого свой-
ства и назначения. В больших полуоткрытых системах саморегулирования (например, в Общественной коллегии по жалобам на прессу) угроза постепенной «централизации» ориентиров решается, во-первых, системой ad hoc коллегий, в разном составе слушающих различные дела. (Сбор состава ad hoc напоминает работу генератора случайных чисел: кто в этот день и на эту тему может придти.) И, во-вторых, сочетанием членов двух разных палат: Медиа-сообщества и Медиааудитории, - помимо многомерной, рейтинговой системы отбора членов самих палат.
Минимизация пристрастности - как правило или даже принцип работы института, занятого оценкой и разрешением конфликтов, - непременно должна все время находиться в поле зрения членов комиссии. Мне кажется, однако, что есть сравнительно простой и при этом очень важный в репутационном смысле, а не просто эффективный, путь превратить врожденный недостаток (замкнутость Комиссии внутри Университета) в преодолевающее недостаток достоинство. Я говорю о сознательном размыкании конкретной университетской оболочки путем создания контура Внешней экспертизы. Этот рабочий контур (но и контур-гарант, в известном смысле; в том числе - в борьбе за восстановление доброго имени самих членов Этической комиссии, если в этом возникнет нужда) мог бы формироваться на основе именных приглашений к сотрудничеству профессиональных и моральных авторитетов из других университетов.
Автору представляется, что появление некоторого (небольшого, разумеется) круга таких экспертов существенно укрепит авторитет Этической комиссии, с одной стороны, и повысит ее реальный потенциал - с другой. С третьей же, этот путь открывает дорогу созданию своего рода экспертного кольца и, возможно даже (со временем), банка прецедентных ситуаций и решений. Обмен такого рода (модельной) информацией мог бы существенно продвинуть качество работы Этической комиссии как специализированного,
именно университетского профессионально-морального института саморегулирования.
Заключение
И снова - о Кодексе профессиональной этики российского журналиста. О еще одном роде или ряде вызовов ему: изнутри, но из «массы».
Мой старый знакомый, замечательный человек с выдающимся набором заслуг, должностей, званий, внесший в свободу массовой информации неоценимый личный вклад, подустав от моих призывов оглядываться на конкретные принципы, нормы и правила профессионально-этических документов, а не на примерные, приблизительные представления о профессиональной этике, на днях бросил в сердцах: Вы что, и вправду ждете, что наш Кодекс профессиональной этики кто-то будет постоянно примерять, применять, пытаться ему соответствовать? Или Вы всерьез полагаете, что «у них там» кто-то все время оглядывается на кодексы?
Коллега знает, о чем говорит, когда ссылается на западную журналистику. И точно знает, что я тоже знаю, что ни в Европе, ни в Америке журналисты не ложатся спать в обнимку с кодексами - и не садятся к своим компьютерам, оглядываясь на цитаты из профессионально-этических документов. Что говорить: приятель с Би-би-си, передавая мне несколько лет назад новейший тогда вариант Руководства для сотрудников этой мощной и весьма уважаемой компании, признался: проработав на Русской службе более десятка лет, он ни это, ни предыдущее руководство ни разу не открыл: за отсутствием нужды. Профессиональный стандарт поведения там, «у них» настолько пригнан к нормам и ожиданиям общества, настолько накатан и отрегулирован за многие десятилетия существования прессы в заведомо конфликтной внешней среде, что обнаруживаемые время от времени острыми конфликты гражданина с журналистом воспринимаются, как правило, подтверждени-
ем Незыблемости Правил. Другая жизнь, другая культура, другая цена свободы и ответственности.
Если всерьез, я убежден, что и нам тоже необходим профессиональный стандарт: объединяющий журналистов: по основным принципам, без которых журналистика перестает узнавать себя. По некоторой части самых важных норм, следование которым ясно подтверждает готовность журналиста видеть гражданина.
Я некоторое время назад предложил формировать такой стандарт как рабочий, контрольный инструмент Общественной коллегии по жалобам на прессу. Пусть все знают: вот по таким-то 7-10 позициям мы и будем определять: с журналистикой ли имеем дело, например. Или: правильно ли поступили тот журналист или то средство массовой информации, что в конкретной, рискованной ситуации проигнорировали позицию, которую мы до сих пор считали обязанной оставаться устойчивой при любой погоде, при любой качке.
Будет ли принято это мое предложение к делу? Удастся ли органы саморегулирования в медийной сфере, подошедшие к моменту ротации составов, подвинуть к «штатной» для будущей Этической комиссии ТюмГНГУ эксперт-но-консультативной роли? Ближайшее время покажет.
Ну, а что будет с Кодексом СЖР, если однажды у Общественной коллегии появится профессиональный стандарт, наш условный аналог Кодекса практики, которым пользуется Британская Комиссия по жалобам на прессу? Не повредит ли Стандарт Кодексу?
Да ровным счетом ничего не случится, - в силу специфики принадлежности и назначения этих документов. Союз журналистов России будет ориентироваться на свой кодекс, члены Московской хартии журналистов будут поддерживать свою Декларацию, члены Гильдии судебных репортеров смогут и дальше следовать Декларации о принципах честной работы в жанрах судебного очерка и репортажа, а также журналистского расследования. Это все до-
кументы, строго говоря, одного порядка, одного взгляда на человека, общество и журналистику - с известными не просто неизбежными, но и полезными, интересными расхождениями во взглядах на детали.
Пока ситуация в случае, когда в конфликтной ситуации обсуждается основательность, правота или, напротив, ошибочность позиции, занятой СМИ или журналистом, выглядит так: сделанное или не сделанное членом СЖР Общественная коллегия рассматривает с оглядкой на позиции Кодекса СЖР. Если на его месте окажется член Московской хартии журналистов, основным путеводителем по легитимно-должному станет Декларация Московской хартии и т.д. Ну, а появится Стандарт - устранится разнобой; главное, чтобы сам Стандарт вдруг не обнаружил чужие ошибки, не оказался прокрустовым ложем. Помните ситуацию с первой позицией Кодекса профессиональной этики российского журналиста, непреодолимый, но ведь и нежизнеспособный императив «журналист всегда обязан действовать, исходя из принципов профессиональной этики, зафиксированных в настоящем Кодексе», - с закладкой этого самого всегда в обязательное условие членства в СЖР? Вот случай, когда о стремление сделать журналиста образцом для подражания разбивается реально-должное. Поскольку выполнить этот пункт в заданной логике - все, всегда и везде - практически невозможно, я бы на месте членов СЖР просто снял этот пункт из документа - и тем самым расчистил дорогу разумным и выполнимым, сильным и перспективным позициям «сэжээровского» КдП.
И, вторая позиция - в логике рубрики «Если бы директором был я», - которую некогда вел в Литературной газете совершенно замечательный журналист Анатолий Рубинов. Отказавшись от первой позиции Кодекса, я бы, на месте руководства СЖР, бросил все мыслимые силы и средства на профессионально-этические курсы для журналистов. Полтора десятка потерянных лет даром не проходят, нигилизм
- штука заразная, и проявляет он себя не только в сфере права, увы.
Есть ли чему учиться? Анатолий Захарович Рубинов, между прочим, который был журналистом от бога, не поленился поехать десять лет назад на тот наш с В.И. Бакшта-новским семинар, куда поленились, или не смогли, поехать большинство его и моих коллег по тогдашнему Большому Жюри. Не знаю, как Владимир Иосифович, но я сейчас помню интонацию, с которой Анатолий Захарович сказал под занавес двухдневного профессионально-этического семинара в подмосковном Королеве: «А я-то думал, что знаю о журналистике почти все».
Между прочим, Анатолию Захаровичу на час завершения того семинара было 76 лет.
Вход в провал, как и вход в лабораторию - открыты. Кому куда?
