CC BY
15ва, Абдуллы Баширова, Абдул-Вагаба Сулейманова, Аткая Аджаматова, Юнуса Алимха-нова, Анвара Аджиева и др., равно и Алим-Паши Салаватова, обладает как общностными свойствами, так и отличительными особенностями. Задача состоит в том, чтобы выявить творческое своеобразие, творческую индивидуальность поэзии А.-П. Салаватова, его личный вклад в развитие художественной мысли. Но чтобы достичь этой цели, мы неизбежно приходим к проблеме изучения его поэтики, образности, средств художественной выразительности. Под поэтикой в данном случае, применительно к имени одного автора, подразумевается характерные, специфические особенности его творчества, принципы воспроизведения действительности в их совокупности, в соотнесенности друг с другом. Поэтому не случайно в современном литературоведении все чаще и чаще акцентируется мысль о необходимости обстоятельного и всестороннего исследования проблем поэтики. Ибо их разработка проливает свет на многие вопросы художественного процесса, его динамики и прогресса, преемственности традиций, новаторских поисков, движения эстетической мысли, обогащения художественных приемов и средств.
Литература
1. Султанов К.Д. Къумукъланы адабияты. (Литература кумыков). — Махачкала, 1965.
2. Абуков К.И. Молнии бьют по вершинам / Алимпаша Салаватов. Пьесы. Вступительная статья. — Махачкала, 1995.
3. Акавов Забит. Они были первыми. (Биринчилер). — Махачкала, 1982.
4. Алиев С.М. Дорога в современность. — Махачкала, 1977.
5. Гусейнов М.А. Национальная литература кумыков 1920- 1930-х годов. — Махачкала, 2009.
6. Абдуллатипов А.-К.Ю. Три поэта. (Уьч шаир). — Махачкала, 2004.
7. Акбиев С.-М.Х. Подвижники духа. — Махачкала, 1997.
8. История дагестанской советской литературы. В двух томах. Т. 2. — Махачкала, 1967.
К ПРОБЛЕМЕ ЕВРАЗИЙСКОЙ СИМФОНИчЕСКОЙ ЛИчНОСТИ В ТВОРчЕСТВЕ
Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
Кукуева А.А.
Сегодня существует богатая научно-критическая литература, в которой евразийство рассматривается как система фундаментальных идей и ценностей, позволяющих сформировать цельное мировоззрение, укорененное в традициях народов Евразии и творчески отвечающее на вызовы современности. Подвергается теоретическому осмыслению философское и научное наследие классиков евразийства (Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Н.Н. Алексеева и др.), исследуются возможности его применения для решения современных проблем экономической теории, социологии, политологии, культурологии и т.д. Следует сказать, что в этом контексте не составляет исключения и литературоведение. В частности, уместно отметить примечательный факт: ещё в на-
© Кукуева А.А., 2015
чале ХХ века в трудах выше упомянутых классиков-теоретиков евразийства творчество Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского рассматривалось как предтеча, первые пролагатели этого историко-философского и идейного течения в общественно-политической жизни России. Вместе с этим особого внимания заслуживает капитальный труд одного из ранних теоретиков евразийства литературоведа кн. Д.П. Святополк-Мирского «История русской литературы с древнейших времен по 1925 год», правда, написанная на английском языке и изданная тогда же в зарубежье для англоязычного читателя. Таким образом, книгу кн. Д.П. Сятополк-Мирского можно рассматривать и как примерный образец и манифест евразийского литературоведения. Однако, несмотря на это, уникальный труд названного автора увидел свет в ограниченном тираже на русском языке лишь в 1988 году. Завершая этот беглый историографический обзор, по-видимому, уместно будет констатировать тот факт, что лишь в последнее время становится тенденцией литературоведческое осмысление феномена евразийства на новом, современном, витке развития России-Евразии.
Переходя к предмету настоящей работы, в качестве имеющейся научно-критической литературы по интересующей нас теме необходимо сказать следующее. Несмотря на то, что проблема «Достоевский и евразийство» озвучивалась в ХХ веке Трубецким, Савицким, Карсавиным, Алексеевым, Флоровским, Сувчинским, Святополк-Мирским и «последним евразийцем» Гумилевым, более конкретное, специальное литературоведческое, осмысление становится самостоятельной областью лишь в последние годы. И в ряду работ, в которых освещаются отдельные стороны данной темы, помимо трудов указанных выше авторов и трудов М.М. Бахтина, можно отметить важность публикаций В.В. Борисовой, Г.К. Щенникова, А.П. Власкина, Н.М. Чиркова, Т.А. Касаткиной, Е.П. Фокина, В.К. Кантора, А.С. Долинина, В.Е. Ветловской, Г.А. Ашитовой, А.Г. Гаче-вой, Ш.К. Сатпаевой, С.М. Усманова и др. В этом плане особенно интересной представляется размещенная в Интернете работы О.А. Донских «Странный рай Достоевского (по мотивам « Сна смешного человека» )»(1) и Марата Сеитова « « Предъевразийство » Ф.М. Достоевского: истоки и художественное воплощение» (2), которые составляют важный методологический инструментарий нашего исследования.
В огромном мире творчества Ф.М. Достоевского и в свете всего выше сказанного нас особенно интересует заглавный ракурс темы настоящей статьи, поскольку составляющий, по мнению многих исследователей, ядро творчества писателя антропоцентризм в самых многообразных и многослойных вариациях и комбинациях, представляется все ещё наиболее неразгаданной и именно этой стороной столь же актуальной и привлекательной областью научного познания. Для концепции настоящей работы стартовым в семантике «симфонической личности» является представленное в «Словаре философских терминов» под редакцией профессора В.Г. Кузнецова. (М., ИНФРА-М, 2007, с. 501-502) определение, согласно которому «СИМФОНИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ — центральное понятие евразийской социальной философии, разработанное Л.П. Карсавиным, Н.С. Трубецким и Н.Н. Алексеевым. Сам термин берет начало в раннем христианстве. Из требования Евангелия жить в мире со всеми народами и из естественного стремления человека к миру проистекает обязанность государств обеспечивать гражданам внешнюю безопасность и внутренний порядок,
который уподобляется Августином музыкальной симфонии (гармонии), возникающей в результате совместной игры музыкантов, звучания инструментов и множества специально подобранных звуков разной высоты». (3)
Рассматривая, преломляя «Сон смешного человека» Ф.М. Достоевского и, кстати, «Сон Обломова» И.А. Гончарова через призму сравнительно-исторической оптики, можно заметить, как «сновидения» выдающихся классиков составляют своеобразный, тонально и стилистически отличные друг от друга, дуэт в русской литературе середины XIX века и в то же время представляют собой общий, евразийский, контекст «симфонической личности». Как, по признанию И.А. Гончарова, обломовский «сон» представляет собой ядро, «ключ и прелюдия всего романа», также «сон» в «фантастическом рассказе» Ф.М. Достоевского возвещает повествователю Истину.
Хотя жанр своего произведения автор определил как «фантастический рассказ», однако при внимательном прочтении ничего фантастического в нем не оказывается. Вдруг зародившаяся в сознании героя произведения — «смешного человека» — формула «на свете везде все равно» не дает ему покоя, ввергает в пучину страданий, в конце концов подводит к решению расплатиться с жизнью путем самоубийства. «Смешной человек» (так повествователь называет себя) не видит смысла в этой жизни. Он теряет веру в себя, в Бога, им овладевают тоска и равнодушие: «В душе моей нарастала тоска по одному обстоятельству, которое было уже бесконечно выше всего меня: именно это было постигшее меня одно убеждение в том, что на свете везде все равно. Я вдруг почувствовал, что мне все равно было бы, существовал ли бы мир или если бы нигде ничего не было...».
Его пробуждает от сна безразличия ребёнок с горячим сердцем. Девочка звала его, просила о помощи, но «смешной человек» прогнал девочку и ушел к себе «в пятый этаж», в бедную маленькую комнату с чердачным окном. Он вынул револьвер, лежащий в ящике стола и положил его перед собой. Но тут задумался «смешной человек» о девочке — почему не откликнулся он на ее призыв? А не помог-то он ей потому, что «положил» через два часа застрелиться, а в таком случае не может иметь никакого значения ни чувство жалости, ни чувство стыда после сделанной подлости. Герой изумляется, что он вроде безразличен ко всему, но девочка вызвала у него чувство сострадания, боли — значит душа ещё жива. И в этот момент ему всё и открывается. Ему снится, но сон ли это? Он открывает для себя другой мир — его душа после самоубийства всё видит и чувствует. Он понимает, что есть «Властитель всего, что совершилось» с ним. Он был «взят из могилы каким-то темным и неизвестным существом», и они «оказались в пространстве».
Здесь в качестве доказательной иллюстрации тезиса представляется уместным и допустимым прибегнуть (не совсем приветствуемому в научном сочинении) к обильному цитированию чужого текста «Я вдруг, совсем как бы для меня незаметно, стал на этой другой земле в ярком свете солнечного, прелестного как рай дня. Я стоял, кажется, на одном из тех островов, которые составляют на нашей земле Греческий архипелаг, или где-нибудь на прибрежье материка, прилегающего к этому архипелагу. О, все было точно так же, как у нас, но, казалось, всюду сияло каким-то праздником и великим, святым и достигнутым наконец торжеством. Ласковое изумрудное море тихо плескало о берега и лобызало их с любовью, явной, видимой, почти сознательной. Высокие, прекрасные
деревья стояли во всей роскоши своего цвета, а бесчисленные листочки их, я убежден в том, приветствовали меня тихим, ласковым своим шумом и как бы выговаривали какие-то слова любви. Мурава горела яркими ароматными цветами. Птички стадами перелетали в воздухе и, не боясь меня, садились мне на плечи и на руки и радостно били меня своими милыми, трепетными крылышками. И наконец, я увидел и узнал людей счастливой земли этой. Они пришли ко мне сами, они окружили меня, целовали меня. Дети солнца, дети своего солнца, — о, как они были прекрасны! Никогда я не видывал на нашей земле такой красоты в человеке. Разве лишь в детях наших, в самые первые годы их возраста, можно бы было найти отдаленный, хотя и слабый отблеск красоты этой. Глаза этих счастливых людей сверкали ясным блеском...
О, я тотчас же, при первом взгляде на их лица, понял все, все! Это была земля, не оскверненная грехопадением, на ней жили люди не согрешившие, жили в таком же раю, в каком жили, по преданиям всего человечества, и наши согрешившие прародители, с тою только разницею, что вся земля здесь была повсюду одним и тем же раем. Эти люди, радостно смеясь, теснились ко мне и ласкали меня; они увели меня к себе, и всякому из них хотелось успокоить меня. О, они не расспрашивали меня ни о чем, но как бы все уже знали, так мне казалось, и им хотелось согнать поскорее страдание с лица моего... Видите ли что, опять-таки: ну, пусть это был только сон! Но ощущение любви этих невинных и прекрасных людей осталось во мне навеки, и я чувствую, что их любовь изливается на меня и теперь оттуда. Я видел их сам, их: познал и убедился, я любил их, я страдал за них потом. О, я тотчас же понял, даже тогда, что во многом не пойму их вовсе; мне, как современному русскому прогрессисту и гнусному петербуржцу, казалось неразрешимым то, например, что они, зная столь много, не имеют нашей науки. Но я скоро понял, что знание их восполнялось и питалось иными проникновениями, чем у нас на земле, и что стремления их были тоже совсем иные. Но знание их было глубже и высшее, чем у нашей науки. они же и без науки знали, как им жить, и это я понял, но я не мог понять их знания. Они указывали мне на деревья свои, и я не мог понять той степени любви, с которою они смотрели на них: точно они говорили с себе подобными существами. И знаете, может быть, я не ошибусь, если скажу, что они говорили с ними! Да, они нашли их язык, и убежден, что те понимали их. Они указывали мне на звезды и говорили о них со мною о чем-то, чего я не мог понять, но я убежден, что они как бы чем-то соприкасались с небесными звездами, не мыслию только, а каким-то живым путем. О, эти люди и не добивались, чтоб я понимал их, они любили меня и без того, но зато я знал, что и они никогда не поймут меня, а потому почти и не говорил им о нашей земле... Ну и пусть сон, и пусть, но эту жизнь, которую вы так превозносите, я хотел погасить самоубийством, а сон мой, сон мой, — о, он возвестил мне новую, великую, обновленную, сильную жизнь!»(4)
В живых и красочных рассуждениях повествователя «Сна смешного человека» мы обнаруживаем философское осмысление явлений, в том числе и сновидений, восходящих к тому, что в евразийстве называется симфонической личностью. Согласно тому же « Словарю философских терминов» художественная ситуация гармонии, лада «сна» Достоевского, по-видимому, может соответствовать следующему философскому толкованию: «Личность индивидуальна лишь в своем стремлении к состоянию
симфоничности, т.е. слиянию человеческого и вещного бытия в акте познания (Курсив наш — А.К.). Симфоническая личность — это познаваемый тварный мир, получающий свою бытийность именно посредством человеческой личности. Типические личностные проявления, носящие в обычном понимании строго аксиологический (ценностный) и потому сугубо социальный характер, приобретают в теории симфонической личности онтологические свойства»(5). Выводы:
1. Мотивная структура и стилистическая ткань повествования рассказа «Сон смешного человека» занимает специфическое место в поэтике Ф.М. Достоевского, что, однако, недостаточно изучено и исследовано.
2. «Сон смешного человека» Ф.М. Достоевского, «Сон Обломова» И.А. Гончарова и «Выбранные места из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя представляют собой произведения, воспроизводящие структуру евразийской «симфонической личности».
Литература
1. Донских О.А. «Странный рай Достоевского (по мотивам "Сна смешного человека")»
2. Сеитов М. «"Предъевразийство" Ф.М. Достоевского: истоки и художественное воплощение». — Размещено: электронный ресурс: www.dslib.net/russkaja-literatura/ predevrazijstvo-f-m-dostoevskogo-istoki-i-hudozhestvennoe-voplowenie.html
3.3. Словарь философских терминов. Под редакцией профессора В.Г. Кузнецова. — М.: ИНФРА-М, 2007. — С. 501-502.
4. Достоевский Ф.М. Сон смешного человека. Фантастический рассказ. — Собрание сочинений в двенадцати томах. Т. 12. — М.: Изд. «Правда», 1982. — С. 512-513.
5. Словарь философских терминов. — С. 513.
УБИЙСТВО МУЗЫ
Др. Анатолий Ливри
«Мне помирать не лень!» — морочит люто Лютеция французов-лилипутов, Что сгрудившись гулящею толпой Шугают Гулливеров : «Гули-Гули!», Иль вознесясь на Эйфеля ходули Европу топчут девою стальной»
Анатолий Ливри, Лесбос в Париже (Сын гнева Господня, Алетейя, 2014)
Водится ли ещё нынче во Франции та белокурая бестия, некогда зачатая индоевропейскими женщинами от языческих богов, в просторечии называемая «поэт»? А точнее, когда именно удушил поэтов Галлии «здравый смысл», чьим воплощением стал кощун-«профессор», или же его сводный брат, министерский чиновник, вроде
© Др. Анатолий Ливри, 2015
