CC BY
35
УДК 830
Д.Н. Жаткин, д-р филол. наук, проф., заведующий кафедрой ПГТА, г. Пенза;
О.В. Попова, преп. ПГТА, г. Пенза, E-mail: [email protected]
К.К. ПАВЛОВА - ПЕРЕВОДЧИК ПОЭЗИИ ЮЛИУСА ГАММЕРА*
В статье осуществлен сопоставительный анализ произведений немецкого поэта середины XIX в. Юлиуса Гаммера и их русских переводов, выполненных в начале 1860-х гг. К.К.Павловой. Русской переводчицей осуществлено определенное смещение акцентов с социальных проблем в плоскость духовных исканий человека, заметно усилены религиозные мотивы, однако при этом сохранены образная система произведений Гаммера, их эмоциональный настрой. Переводы Павловой отразили не только особенности миропонимания интерпретируемого автора, но и жизненные искания самой переводчицы, те раздумья о вечном, без которых невозможно представить ее творчество германского периода.
Ключевые слова: Ю. Гаммер, художественный перевод, поэзия, русско-немецкие литературные связи, межкультурная коммуникация, компаративистика.
В ноябре 1858 г. известная русская поэтесса и переводчица К.К.Павлова обосновалась в немецком Дрездене, где ей предстояло прожить более тридцати лет. На выбор Павловой места проживания в существенной мере повлияли значимые психологические мотивы, в частности, память о глубоком чувстве к А.Мицкевичу, который через своего друга Ц.Дашкевича предлагал ей в случае женитьбы переехать с ним в столицу Саксонии, а также издание в Дрездене в далеком 1833 г. первой книги переводческих опытов поэтессы «Das Nordlicht. Proben der neueren russischen Literatur» («Северное сияние. Образцы новой русской литературы»). В Дрездене К.К.Павлова познакомилась с Юлиусом Гаммером (1810 - 1862), поэтом и беллетристом, являвшимся большим почитателем таланта Ф.Шиллера. К тому времени в городе уже существовало Шиллеровское сообщество, учрежденное по инициативе Гаммера в 1855 г. Сам Гаммер пользовался известностью, прежде всего, благодаря своим лирикодидактическим поэмам «Schau um dich und schau in dich» (1851), «Zu alien guten Srunden» (1854) и поздним стихотворениям, раскрывавшим темы страдания, вызванного непониманием одинокого героя окружающими людьми, мук души, преодолеваемых слиянием с природой, желаний, неспособных угаснуть даже в самых сложных жизненных ситуациях.
К творчеству Юлиуса Гаммера русская переводчица обращалась неоднократно, однако символично, что все эти обращения были осуществлены еще при жизни немецкого поэта (приблизительно в 1860 - 1861 гг.), а публикации переводов состоялись уже после его смерти. Перевод Павловой стихотворения Гаммера «Flieh endlich deiner Schwermuth Nacht...» («Беги окончательно от своего уныния ночью.») был впервые опубликован в газете «День» 8 сентября 1862 г.; спустя без малого два десятилетия с подачи сына поэтессы И.Н.Павлова в №20 «Кругозора» за 1880 г. увидел свет перевод неустановленного стихотворения Гаммера «Свидетельство дерева»; наконец, 12 февраля 1911 г., через восемнадцать лет после смерти Павловой, нашел своего читателя ее перевод «Vertraue dich dem Licht der Sterne.» («Поверь свету звезд.»), напечатанный в «Иллюстрированном приложении к “Новому времени”» под названием «Из Ю.Гаммера. С немецкого» и с редакторским примечанием: «Одно из двух стихотворений Каролины Павловой, подаренных ею лично Ольге Григорьевне Аксаковой в Дрездене в 1865 г.». Выбор Павло-вой-переводчицей именно этих стихотворений Гаммера не был случайным; он обусловливался тем одиночеством, которое постоянно испытывала поэтесса среди суеты и шума окружающего мира. Россия оставалась в прошлом, причем воспоминания, связанные с ней, вызывали у Павловой лишь тягостные эмоции - прошедшая стороной любовь к А.Мицкевичу, недружелюбие былых знакомых, резкие оценки критики, развал семьи, неудача в отношениях с Н.И.Утиным; особенно тягостной была разлука Павловой с сыном Ипполитом, который в 1861 г. приезжал к матери в Дрезден, однако, не получив благословения на брак, вновь расстался с ней [1, с. 37, 41]. Поездка в Россию в 1861 г. стала психологическим стрессом для Павловой, пережившей неприятные воспоминания, душевные муки. Ощущение одиночества особенно усилилось у
поэтессы в конце 1870-х гг., когда из-за финансовых трудностей она вынуждена была перебраться из дорогого Дрездена в Пильниц - небольшое местечко близ города.
В предложенной Павловой интерпретации гаммеровского стихотворения «Flieh endlich deiner Schwermuth Nacht.» («Беги окончательно от своего уныния ночью. ») проступают как внутренняя трагедия самой поэтессы, так и ее склонность к точному воспроизведению формальных особенностей интерпретируемых текстов, проявившаяся, в частности, в сохранении деления текста на три строфы-восьмистишия, способов рифмовки (в каждой строфе использованы одновременно кольцевая рифма первого - четвертого стихов (абба) и перекрестная рифма пятого - восьмого стихов (вгвг), причем сохранены мужская рифма у первого и четвертого, пятого и седьмого стихов и женская рифма у второго и третьего, шестого и восьмого стихов), наконец, в воссоздании и образного, и предметного плана большинства тропов.
При интерпретации как тематических, так и художественных особенностей немецкого подлинника Павловой были допущены существенные вольности. Так, тема труда представлена Гаммером и русской переводчицей в разных аспектах. Павлова рассматривает труд как средство достижения силы, которая влечет за собой высшее благо («Трудам предайся ты в тиши, / <.> / Изведай и пойми, что сила / Есть благо высшее души» [2, с. 405]), причем последняя строфа ее лирической интерпретации наполнена мыслью о радости, приносимой трудом («В ней истин радостных созданье, / Стремленье вечное вперед» [2, с. 405]). Следует отметить также неслучайность упоминания Павловой о работе «в тиши» (об этом не говорится в немецком подлиннике); тем самым обозначена тема умственного труда, ибо именно для мыслительной деятельности человека необходима тишина. Можно предположить, что речь идет о творческом труде поэта, прозаика, о радостях, приносимых этим трудом. Тем более что известна особая заинтересованность русской поэтессы и переводчицы проблемами творчества, на которую, в частности, обратила внимание Н.А.Табакова, отметившая, что «рефлексия по поводу творческого процесса выдвигается в центр <.> литературной деятельности» [3, с. 172] Павловой. Творческий труд предстает у Павловой как высшая способность человека, в интеллектуально-эмоциональной деятельности которого она неизбежно выделяет рационалистическое начало.
В произведении Гаммера, напротив, речь идет не о творческом, а о социальном труде, необходимости равенства трудящихся, причем тема труда в подобном аспекте в целом была характерна для литературной эпохи 1840 - 1860-х гг.: «Werk-tatig ruhr' dich Tag fur Tag, / Dein bestes Gluck sei deine Starke, / Verlang' nicht gleich von einem Werke / Den Lohn, den es ver-dienen mag» [4, s. 30] [Трудящийся, двигаю тебя изо дня в день, / Твое лучшее счастье было твоей силой, / Прошу не равному перед работой / Заработная плата, что заслуживает]. Как видим, обращаясь к трудящемуся, говоря о счастье труда, Гаммер постепенно сужал тему до указания на необходимость справедливой оплаты труда, учета реальных достижений; на первый план выходила проблема социального неравенства, во многом обусловленная неадекватностью оплаты труда. В ин-
терпретации Павловой тема социального неравенства существенно сглажена, а мотив заработной платы вообще опущен.
Последняя строфа немецкого оригинала определяет его направленность на изменение, улучшение мира трудящегося, мира, где гибнут люди, где человек обречен на тяжкий физический труд, нужду, болезни: «Und schafft sich Mut aus bittern Schmerzen, / <.> / Ein unermudet Weiterstreben» [4, s. 29] [И мужество создается из ужасных болей, / <.> / Неутомимых дальнейших смертей]. Для выражения своей гражданской позиции Гаммер использует глаголы 1-го лица единственного числа настоящего времени, что придает тексту особую доверительность, искренность: «Werktatig ruhr' dich <.> / <.> / Verlang' <.>» [4, s. 30] [Трудящийся, двигаю тебя <.>, / <.> / Прошу <.>]. Автор побуждает трудящегося к действиям, направленным на изменение его положения в обществе, в мире, способном разве что причинить боль («Wie weh dir auch getan die Welt» [4, s. 29] [Так же как мир причинил тебе боль]).
В интерпретации Павловой немецкая лексема «Welt» предстает не в значении «мир», а во втором своем значении -«свет». Представляя тему труда как тему творческого труда (труда поэта, прозаика) и используя слово «свет» вместо «мир», Павлова значительно приближает интерпретируемый текст к конкретным реалиям своей жизни, делая его отчасти автобиографичным. Скандальная история разрыва между Павловой и ее супругом, прозаиком Н.Ф. Павловым вызвала резонанс в московских культурных кругах, причем общественное мнение было в целом настроено против поэтессы, воспринимало ее как главную виновницу беды, обрушившейся на Н.Ф. Павлова; после этих событий переводчица сначала переехала из Москвы в Петербург, а затем вообще покинула Россию, не в силах далее терпеть боль и обиду: «Превозмоги печаль свою, / Забудь напрасных дум обманы; / Сердечные свои ты раны / Не в храбром получил бою. / <.> / Как ты средь света ни терпел, - / Сближайся вновь с ним без укора» [2, с. 405]. Переводчица вводит упоминание о «сердечных <.> ранах», способствующее максимальному приближению описания к событиям ее жизни; в тексте оригинала нет прямого указания на то, что раны именно «сердечные», там говорится о «твоих ранах» («deine Wunden»). Показательно также, что переводчица опускает в первой и в последней строфах стихотворения обращения автора подлинника («Mein Freund <.> / <.> / Werktatig <.>» [4, s. 29 - 30] [Мой друг <.> / <.> / Трудящийся <.>]), тем самым минимизируя возможность соотнесения описания с другим образом.
Гаммер открыто противопоставляет мир несправедливости и мир трудящегося, который скован, связан унынием («Flieh endlich deiner Schwermuth Nach, / Die dich zu lange schon gebunden» [4, s. 29] [Беги окончательно от своего уныния ночью, / Тебя уже долго связывающее]), и, наконец, утверждает, что только после смерти простой труженик может обрести свободу («Ein unermudet Weiterstreben, / Das ist der herrlichste Gewinn, / Den kann die Welt dir doch nicht geben - / Du nimmst ihn frei dir selbst dahin!» [4, s. 30] [Неутомимых дальнейших смертей, / Это самый славный выигрыш, / Все-таки мир не может дать тебе - / Ты возьмешь его самого себя свободного туда!]). Мотив смерти как границы между жизнью «здесь» и жизнью «там» отсутствует в лирической интерпретации Павловой, более того, мотив смерти в целом не является актуальным для ее творчества. В вольном переводе Павловой противопоставляются мир светских людей, мир толпы и мир индивидуума, миру человека искусства: «Как ты средь света ни терпел, - / Сближайся вновь с ним без укора; / <.> / Трудам предайся ты в тиши, / Хотя б толпа их не ценила; / <.> / В ней истин радостных созданье, / Стремленье вечное вперед, / Не данное людьми стяжанье, - / Она сама его берет!» [2, с. 405]. Для усиления противопоставления социума и человеческой индивидуальности используются лексемы, подчеркивающие потерянность отдельного человека в толпе («свет», «люди», «толпа» и др.), причем «свет» - важнейшая составляющая «окружающей реальности», которой противостоит душа лирического героя. Отрицательное восприятие «света»
основывается в русской интерпретации на представлении о нем как об обществе праздных людей, вся жизнь которых несерьезна, наполнена беспечностью и игрой; и здесь поэтессу особенно беспокоит «несерьезность отношения к «слову», которое столь высоко стоит в системе ее ценностей» [З, с. 66]: «Трудам предайся ты в тиши, / Хотя б толпа их не ценила» [2, с. 405]. Как видим, и в подлиннике, и в художественном переводе воссоздан, хотя и на разном материале, конфликт между открытым текстом и внутренним смыслом, показано противостояние двух миров.
Перевод неустановленного стихотворения Гаммера, опубликованный Павловой под названием «Свидетельство дерева», представляет собой небольшое произведение, состоящее из двух строф, в первой из которых 24 стиха, а во второй - 18; в тексте используется перекрестная рифма (абаб), являющаяся у нечетных стихов мужской, а у четных - женской. Центральная тема переводного произведения - правосудие, которое вершится «премудрым мужем», то есть человеком, избранным народом для нахождения истины в спорах; и этот человек оправдывает веру в него, как в неподкупного судью («Судья, достойный званья своего» [2, с. 404]). Тем самым актуализируется мотив вершения суда человеком из народа, - только тот способен верно рассудить спорящих, кто сам является выходцем из их среды. В тексте названо конкретное имя судьи, которое несет дополнительную лексическую нагрузку: «По имени Эбу Аббас Руяни» [2, с. 404]; часть имени собственного восходит к священному острову Руяну, где проживали балтийские славяне, которых историки небезосновательно считают теми самыми призванными варягами, что пришли на Русь. Предположительная подтекстовая историческая связь с Русью, очевидно, и повлияла на обращение Павловой к переводу этого стихотворения. Руян - славянская транскрипция названия; в тексте подлинника, должно быть, упомянут его немецкий вариант - Rugen (Рюген). На острове Руяне находилось знаменитое святилище Святовита и храмы других богов; в этой связи он вполне соотносим с островом Буяном, центром мира в мифологии древних славян, средоточием первородных магических сил.
Священность острова Руяна, культовые центры которого стали одним из духовных истоков русской государственности, привносит в имя «премудрого мужа» дополнительную магическую семантику. Другая часть имени судьи играет завершающую роль в создании образа достойного представителя своего народа. Имя Эбу Аббас предположительно восходит к Абу Аббасу - александрийскому святому суфию. Известно, что эллинистическая Александрия выступала как синтез культур Востока и Запада. Тем самым, и Гаммер, и Павлова, используя имя Эбу Аббаса, концентрировались на особом подтексте, заключающемся в собирательном идеальном образе судьи: судить людей должен святой муж из народа, который в то же время возвышается над простым народом в виду своей равной принадлежности и к Западу, и к Востоку, помогающей избежать расовой и географической избирательности при поиске истины среди спорящих.
В переводном тексте упоминается реальное географическое название - Таберстан - Северный Иран: «Был в Табер-стане, по словам преданий <...>» [2, с. 404], что помогает относительно точно определить место действия. В сюжетной основе «Свидетельства дерева» лежит разговор просителя, противника и Аббаса, своеобразный древний суд, в ходе которого были важны не столько доказательства, аргументы и факты, сколько внимательность, остроумие, мудрость судьи; на первый план выступает мысль, что в отдельных случаях и бесспорные доказательства бывают далеки от истины. В нахождении истины центральное место в интерпретации Павловой отведено дереву, священному символу древних славян, знаменующему собой мировую жизнь. Используя образ дерева, переводчица усиливает мотив религиозности, акцентирует внимание на незыблемости христианских ценностей и необходимости следования евангельским заповедям.
Перевод Павловой еще одного стихотворения Гаммера «Vertraue dich dem Licht der Sterne.» («Поверь свету
звезд.») характеризуется наличием многочисленных вольностей и несоответствий, свидетельствовавших о стремлении приблизить интерпретируемый текст к родной действительности, добиться наибольшего эмоционального отклика у русского читателя. Особенности формы немецкого подлинника переводчицей сохранены лишь частично: если у Гаммера три строфы-восьмистишия, то у Павловой пять строф-восьмистиший; и в оригинале, и в переводе используется перекрестная рифма (абабабаб), женская в нечетных стихах и мужская - в четных. Традиционно признается, что «для переводческой манеры Павловой характерно <.> сохранение объема и даже количества строк подлинника» [5, с. 176], однако данный перевод - пример отступления от оригинального текста в сторону расширения его объема с целью разъяснения, истолкования отдельных деталей, раскрытия намеков. Подобная тенденция, в целом характерная для переводческой психологии, «находит в переводах Павловой ограниченное распространение», однако «случаи «объяснительства», которое является одной из форм интеллектуализации текста», и в данном случае отчетливо приводят «к ослаблению эстетической функции стилистических средств, примененных автором подлинника» [5, с. 177]. Таким образом, в подобной вольности интерпретатора можно увидеть как общепереводческие, так и субъективные, индивидуально-авторские закономерности.
В процессе осмысления стихотворения Гаммера Павлова нарочито усиливает религиозность лирического текста, неоднократно употребляя лексемы «святой», «Бог», «молиться», «священный», устойчивый оборот «творец Вселенной». Оттенки религиозности, отсутствующие в немецком подлиннике, появляются уже в первых стихах перевода: «Vertraue dich dem Licht der Sterne, / Beschleicht dein Herz ein bitt'res Weh!» [4, s. 90] [Поверь свету звезд, / Подкрадывается в твое сердце горькая скорбь!] - «Ты к звездам обратися в горе: / Они с тобой в святой связи» [2, с. 402]. Акцентирование Павловой внимания на теме веры в творца Вселенной («Шлет долю бог; тяжка ли доля - / Во прахе мысль к нему стреми, / Молись: «Твоя да будет воля!» / Но не склоняйся пред людьми. / И если ты творцом вселенной / Для пытки избран роковой, - / Да будет тайною священной / Она меж богом и тобой» [2, с. 403]) связано с преодолением ею в поздний период творчества (начиная с 1850 - 1860-х гг.) своего индивидуализма и скептицизма, усилившим ощущение потребности духовного союза с Богом и людьми.
Павлова вводит в интерпретируемый текст тему света, огня («Ты к звездам обратися в горе: / <.> / Сияют издали в просторе» [2, с. 402]), что немаловажно, поскольку свет символизирует движение к поставленной цели, мощную духовную силу, волю, желание бороться за свое счастье, уверенность в правильности сделанного выбора. Образ света принадлежит у Павловой к числу ведущих и устойчивых в рамках тематического комплекса «любовь». И потому вполне закономерно дальнейшее появление в русском переводе совершенно отсутствующего в немецком оригинале мотива любви: «С тобой в толпе той суетливой / Сошлась ли верна любовь, - / Предайся ей душою всею, / Всем сердцем благодать прими» [2, с. 403]. Мотив любви связан у Павловой с символическим образом сияющей звезды, причем само понятие «света» наполнено священным, религиозным смыслом, что подтверждает характерную для творчества поэтессы мысль о значении любви и веры для существования человека, чувствующего свое одиночество среди не понимающей его толпы.
Максимально близко оригиналу Гаммера Павлова передала повышенную эмоциональность, детализацию в описании чувств лирического героя, внешние проявления переживаний: «Beschleicht dein Herz ein bitt'res Weh! / <.> / Und hast du Tranen noch so weine, / O weine satt dich ungeseh'n!» [4, s. 90] [Подкрадывается в твое сердце горькая скорбь! / <.> / И ты можешь еще так плакать слезами, / О плакать вместо тебя незамеченный!] - «Ты к звездам обратися горе: / <.> / Заплачь в объятиях природы, / Слезами душу утоми» [2, с. 402 -403]. Стихотворение полно отражает сформировавшееся у немецкого автора видение окружающего мира, поскольку
сосредоточено на чувствах героя, которые, в свою очередь, несут частицу жизненного опыта поэта; именно субъективность восприятия, выраженная в подлиннике, с наибольшей силой проявилась и в переводе Павловой. Слезы выступают в качестве элемента соединения земли и неба, посредством которого человек достигает внутреннего, глубокого самоочищения. Испытания, рождающие слезы, возвышают лирического героя над несовершенной землей: «Und wenn dir Gottes Rat-schluB sendet / Der schwersten Prufung hochste Pein» [4, s. 91] [И когда тебе Бог решение посылает / Суровейшие испытания высочайшей болью].
И автором подлинника, и переводчицей отчетливо обозначена антитеза «земля - небо», наполняющая лирическое произведение философичностью, определяющей христианский потенциал. Образная антитеза «земля - небо» позволяет осмыслить истинное предназначение человека, помогает утвердиться в мысли, что только посредством испытания горем человек сможет приблизиться к небу, в полной мере осознать несовершенность земного мира. Романтическая идея «двое-мирия» - противопоставления земли и неба - подразумевает противопоставление материального и духовного; освобождаясь от бренной плоти, земной человек достигает высокого, святого неба, однако и до момента смерти, отчетливо воспринятого в рассмотренном выше гаммеровском стихотворении «Flieh endlich deiner Schwermuth Nacht.», человек может максимально приблизиться к священному небу, претерпев достаточное количество испытаний, способных даровать облегчающие душу слезы. Таким образом, два из трех переводов Павловой из Гаммера предстают как дополняющие друг друга.
Земной мир изображается Гаммером и Павловой как вторичное, лишенное самостоятельной ценности и бытия существование. Небо, живущее своей собственной жизнью, одухотворено и при этом не спешит раскрывать свои секреты, способные помочь познать непререкаемую истину, - лишь на высшей ступени нравственного подъема человек оказывается причастным к духовному диалогу с небом. Земля и небо - это не просто противостоящие друг другу, разнонаправленные силы, но и две части одного целого, находящиеся в постоянной взаимосвязи, сопричастности. Подобной антитезой автором подлинника и переводчицей создана картина мироздания, в которой вверху - звездное небо, а внизу - мрачная, непонимающая толпа: «Vertraue dich dem Licht der Sterne, / <.> / Wenn Menschen fern in nachster Nah'. / <.> / O nicht den Neid der Menschen wahle / Zum Zeugen, daB du glucklich bist! / <.> / Lass' es in tausend Stucke brechen, / Doch, vor den Menschen schweige still!» [4, s. 90 - 91] [Поверь свету звезд, / <.> / Когда люди отдаленны совсем близко. / <.> / О не зависть людей выбирает / К вещам, что ты счастлив бываешь! / <.> / Оно позволяет в тысячу кусков сломить, / Все-таки, перед людьми спокойно молчит!] - «Ты к звездам обратися в горе / <.> / Сияют издали в просторе, / А людям чужд ты и в близи. / <.> / Когда их злобы бестолковой / тебя преследует укор, / <.> / Но чистой радостью своею / Нейди делиться ты с людьми. / <.> / Но не склоняйся пред людьми. / <.> / В груди пусть сердце разорвется, / Но не застонет пред людьми» [2, с. 402 - 403].
Если Гаммер, взывая к лирическому герою, говорит о том, чтобы тот искал силы противостояния толпе внутри себя («Hast du ein treues Herz errungen, / <.> / Mit ihm zu tun und dir allein!» [4, s. 91] [Ты можешь верным сердцем достигать, / <.> / С ним делать а тебе в одиночку!]), то в восприятии Павловой появляется мотив обращения к природе («Заплачь в объятиях природы, / <.> / Ищи себе ты силы новой / В глуши лесов, на высях гор» [2, с. 403]). Переводчица преподносит земную жизнь, природу как этап становления мирового духа, рассматривая антитезу «материя - дух». Вслед за автором подлинника изображая непонимание толпы, Павлова вводит мотив отрицания аскетического образа жизни, о чем свидетельствует содержание последних стихов первой строфы: «Но, как не ведая невзгоды, / Потом являйся пред людьми» [2, с. 403]. Павлова в данном случае, как и при переводе гамме-
ровского стихотворения «Flieh endlich deiner Schwermuth Nacht.», использует также мотив примирения с толпой. Вместе с тем, будучи убежденной в том, что «отказ от земных радостей и интересов не приносит человеку внутреннего удовлетворения» [6, с. 158], русская переводчица приходит к мысли, что для постижения человеком божественной истины необходимо рационалистическое познание действительности в социуме.
Как видим, несмотря на некоторое смещение акцентов с социальных проблем в плоскость духовных исканий человека, усиление религиозных мотивов, тенденцию к абстрактизации конкретной лексики, Павлова в полной мере сохранила образную систему произведений Гаммера, их эмоциональный настрой, многочисленные художественные детали, придававшие определенный ракурс пониманию различных проблем. Переводы Павловой отразили не только особенности миропонимания интерпретируемого автора, но и жизненные искания самой переводчицы, те раздумья о вечном, без которых невоз-
Библиографический список
можно представить ее творчество германского периода; наконец, в переводах нашли отражение течения общественной жизни, когда, с одной стороны, усилилось внимание к внутреннему миру конкретного маленького человека, а с другой -обострились социальные противоречия, что побудило к поискам справедливости, истины, новых жизненных идеалов и ценностей.
* Статья подготовлена по проекту НК-583(3)п «Проведение поисковых научно-исследовательских работ по направлению «Филологические науки и искусствоведение», выполняемому в рамках мероприятия 1.2.1 «Проведение научных исследований группами под руководством докторов наук» мероприятия 1.2 «Проведение научных исследований группами под руководством докторов наук и кандидатов наук» направления 1 «Стимулирование закрепления молодежи в сфере науки, образования и высоких технологий» федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы» (госконтракт П379 от 07.05.2010).
1. Файнштейн, М.Ш. Меня вы называли поэтом.: Жизнь и литературное творчество К.К. Павловой в ретроспективе времени. - Fichten-walde: Gopfert, 2002.
2. Павлова, К.К. Полное собрание стихотворений. - Л.: Советский писатель, 1964.
3. Табакова, Н.А. Творчество Каролины Павловой: дис. ... канд. филол. наук. - М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1999.
4. Hammer, J. Schau um dich und schau in dich. - Leipzig: Brockhaus, 1851.
5. Алексеева, И.С. Лингвостилистический анализ переводов Каролины Павловой (с немецкого языка на русский и с русского на немецкий): дис. ... канд. филол. наук. - Л.: ЛГУ им. А.А. Жданова, 1982.
6. Изусина, Е.В. Лирическая героиня в русской лирике XIX века (на материале творчества А.П. Буниной, К.К. Павловой, М.А. Лохвицкой) : диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. - Орел: Орловский ГУ, 2005.
Bibliography
1. Fainstein, M.Sh. You called me a poet...: life and literary creative work of K.K.Pavlova in the retrospect of time / M.Sh.Fainstein. - Fichtenwalde: Gopfert, 2002. - 2002.
2. Pavlova, K.K. A Complete Set of Poems / K.K.Pavlova. - L.: Sovetskiy pisatel, 1964.
3. Tabakova, N.A. Karolina Pavlova’s creative work : dissertation for the degree of the candidate of philological sciences / N.A.Tabakova. - M.: Moscow State University after M.V.Lomonosov, 1999.
4. Hammer, J. Schau um dich und schau in dich / J.Hammer. - Leipzig: Brockhaus, 1851.
5. Alekseyeva, I.S. Lingua-stylistic analysis of Karolina Pavlova’s translations (from German into Russian and from Russian into German) : dissertation for the degree of the candidate of philological sciences / I.S.Alekseyeva. - L.: Leningrad State University after A.A.Zhdanov, 1982.
6. Izusina, E.V. Lyrical heroine in the Russian lyrics of the XlX-th century (on the basis of A.P.Bunina’s, K.K.Pavlova’s, M.A.Lokhvitskaya’s creative work) : dissertation for the degree of the candidate of philological sciences / E.V.Izusina. - Orel: Orlovskiy State University, 2005.
Article Submitted 10.02.11
УДК 811.161.1
М.В. Ермолаева, канд. филол. наук, доц. ЧГАКИ, г. Челябинск, E-mail: [email protected]
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ГЕНДЕРНЫХ СТЕРЕОТИПОВ В РУССКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ)
В работе рассматриваются актуальные проблемы гендерного фактора в коммуникативно-прагматической фразеологии. Решается вопрос о гендерном стереотипе как феномене культурного пространства на материале оригинальной авторской картотеки.
Ключевые слова: гендерные стереотипы, гендер, процессуальные фразеологизмы социального статуса лица, языковая личность.
На сегодняшний день вопрос о природе мужской и женской культуры, мужского и женского языка, мужском и женском речевых стилях остается дискуссионным. Вместе с тем, очевидно, что гендер является той важнейшей социальной категорией, с помощью которой индивид обрабатывает информацию об окружающем мире, а, следовательно, под влиянием гендерных стереотипов формируется ценностная картина мира личности.
Категория гендера рассматривается в лингвокультуроло-гии как явление культуры и языка. В.А. Маслова отмечает: «Г ендер - это большой комплекс социальных и психологических процессов, а также культурных установок, порожденных обществом и воздействующих на поведение национальной языковой личности. Таким образом, в гендере происходит сложнейшее переплетение культурных, психологических и социальных аспектов. Поэтому он представляет интерес не
только для философов и социологов, но и для представителей целого ряда наук, в том числе лингвистов» [1, с. 27].
На наш взгляд, гендер - это индивид (личность), обладающая прирожденным биологическим статусом (по половой принадлежности мужчина/или женщина), набором фемин-ных/маскулинных психофизиологических черт, сформированных в процессе многовековой эволюции человека, а также комплексом поведенческих моделей, соответствующих культурным гендерным стандартам.
Мы рассматриваем речепорождение с позиций речемыслительных и биофизических действий говорящего, в речи которого функционируют фразеологизмы с семантикой «социальный статус лица».
Очевидно, что речемыслительная способность языковой личности во многом зависит от гендерной принадлежности (мужчина или женщина). Это связано и с объективными «природными» данными, которые сформировались в ходе
