CC BY
63
УДК 930.1
Самченко Владимир Николаевич
Samchenko Vladimir Nikolaevich
доктор философских наук, профессор, профессор кафедры философии Красноярского государственного аграрного университета [email protected]
D.Phil.,
Professor of the Philosophy Department, Krasnoyarsk State Agrarian University [email protected]
ИСТОРИЯ: ПРОШЛОЕ И ГРЯДУЩЕЕ
HISTORY: PAST AND FUTURE
Аннотация:
Исторические периоды обычно характеризуются преобладанием производительной собственности индивидуалистического или, наоборот, коллективистского характера. Вместе с тем, закономерно возникают периоды синтетической формы собственности, которым свойствен наибольший темп куль-турного прогресса. В частности, таковы были классический античный полис и коммуны эпохи Возрождения. Подобный период ожидает человечество после завершения кризиса индустриального типа хозяйства и формирования новой информационной экономики.
Ключевые слова:
концепции исторического процесса, германская, азиатская и античная формы собственности, полис и коммуна, смена типа хозяйства.
The summary:
Historical periods usually can be characterized by predominance of productive property of individualistic or collectivist nature. However, there are periods of synthetic forms of ownership, which result in the fastest pace of the cultural progress. In particular, these were the classic antique Polis and communes of the Renaissance. In the author’s opinion such a period is awaiting the world after the end of industrial economy crisis, when the new informational economy will form.
Keywords:
conceptions of history, German, Asian and ancient forms of ownership, Polis and commune, change of economy type.
Из современных философско-исторических концепций только одна, марксистская по ее происхождению, концепция содержит технологию предсказания качественно новых этапов исторического процесса. Однако в наличном виде эта теория политически ангажирована и далека от совершенства. Ее критика могла бы составить предмет отдельных исследований, и кое-что по данному вопросу нами уже опубликовано [1, с. 13]. Но в данной статье мы ограничимся теми критическими замечаниями и поправками, которые необходимы по ходу решения задачи, обозначенной в заглавии статьи.
Сам Маркс подробно разработал только структуру «экономической формации»; она же - вторичная формация, которая наступает вслед за разложением первобытного общества - формации первичной [2, т. 19, с. 402-419]. За этими рамками историческая концепция намечена Марксом лишь в самых общих чертах. Но он все же полагал, что эволюция общества на всех этапах развития определяется прогрессом форм собственности на средства (именно) производства.
Однако в его суждениях есть существенная неточность. Известно, что в первобытном обществе господствует не производительное, а присваивающее хозяйство. Уже поэтому характеристики производства как такового не могут играть определяющую роль на всех этапах развития человечества. Правда, регулярная производительная деятельность неотделима от сущности человека. Не случайно Б. Франклин назвал человека животным, производящим орудия. Но цель хозяйства состоит не в производстве орудий, а в удовлетворении потребностей людей и общества, орудия - только средства для него. А в первобытном состоянии удовлетворение потребностей осуществлялось главным образом не путем производства продуктов человеком, а путем присвоения того, что производится самой природой. Поэтому не существует первобытного способа производства.
Но признание данного факта нарушает марксистскую логику исторической смены форм собственности. А состоит эта логика в том, что коммунизм трактуется как диалектическое возвращение к первобытному состоянию, поскольку там якобы тоже (как при будущем коммунизме) господствовала общественная собственность на средства производства. Это положение Маркс и Энгельс утверждали на всех этапах их развития как идеологов коммунизма [2, т. 3, с. 20 и 361; т. 21, с. 97-98; т. 23, с. 346].
Само понятие собственности в этом случае употребляется ошибочно. Как отмечал современный специалист, «становление собственности происходило не как выделение «частной» из «общинной», а как вычленение личной собственности из, если можно так выразиться, несобственности» [3, с. 5]. Другими словами, в первобытном обществе еще не было хозяйственной собственности. Она возникает только в связи с развитием производства продукта как таковым. Нельзя сказать, что Маркс и Энгельс этого не знали. Л.Г. Морган, на работы которого о первобытном обществе они часто ссылались, прямо указывал, что в таком обществе производительная собственность еще только становится и не отделяется от пользования [4, с. 7, 315, 330]. Но пролетарская идеология не оставляла Марксу и Энгельсу другого выбора.
Сказанное заставляет взглянуть на мировой исторический процесс иначе, чем было принято в марксизме. Ввиду отсутствия «первобытной формы собственности», с победой производительного хозяйства основные средства производства того времени, то есть земля и орудия для ее обработки, прямо перешли из статуса индивидуального (или семейного) пользования в статус индивидуальной же собственности. В результате родовая община осталась без экономической базы, соответствующей потребностям времени, и была сметена новой хозяйственной реальностью. Таким образом, экономическая история цивилизации начинается не с общественной, как полагали марксисты, а с односторонне индивидуалистической формы производительной собственности [5, с. 3-11].
Именно на стадии распада родовой общины находились германские народы в момент их появления на исторической арене; поэтому сам Маркс называет указанную форму собственности германской. Мы и далее будем пользоваться его классификацией форм собственности в первом варианте «Капитала», более свободном от влияния идеологии, чем вариант окончательный [6, т. 46, ч. 1, с. 462-472]. По нашему мнению, под именами германской, азиатской и античной форм земельной собственности Маркс фактически выделяет архетипы хозяйственной собственности вообще. В относительно чистой или в переходной форме либо в разных комбинациях эти архетипы образуют экономический каркас всех известных, а по нашей гипотезе, - и всех возможных форм общественного бытия.
Если молодым этносам после распада родовой общины сопутствует удача, они находят или захватывают новые плодородные земли и в первое время могут сохранять привычную германскую форму собственности. Но рост плотности населения и естественное возвышение потребностей, при закрепившейся оседлости, неизбежно приводят к дроблению земельного владения. Индивидуальное хозяйство делается неустойчивым, и вновь возрастает экономическая роль общины (теперь уже - не родовой, а соседской). В результате со временем на смену односторонне индивидуалистической (германской) приходит односторонне коллективистская азиатская форма собственности. Она и стала, как известно, экономической основой деспотий, сложившихся главным образом в бронзовом веке.
С наступлением эры железных орудий появилось новое - античное - полисное устройство, основанное на античной же (по Марксу) форме собственности. Эта форма является синтетической в том смысле, что соединяет в себе черты двух более ранних форм собственности - германской и азиатской. В классическом полисе гражданин являлся, как правило, владельцем земельного участка и орудий его обработки и приходил в
общественное собрание «самонакормленным» (термин афинской демократии). Так же и община, полис имели свои средства решения социальных проблем (лат. aqer publicus) и общественные мастерские (греч. эргастерии). Посредством их удовлетворялись основные коллективные социальные потребности; поэтому обычно граждан не облагали регулярными государственными налогами.
Именно античная «синтетическая» форма собственности обеспечила всесторонний подъем культуры, характерный для классического полиса. Но античное общество опиралось на ограниченные производительные силы и постепенно пришло к упадку и к извращению классических отношений. В свое время эту форму вытеснил феодализм, в экономике которого античные принципы смешаны с германскими и азиатскими. Однако в Позднем Средневековье античная экономическая форма вновь ожила, хотя при ином содержании собственности и при отсутствии рабовладения в его классическом виде.
Именно эта синтетическая форма собственности стала предпосылкой оживления античных идеалов в эпоху Возрождения. Мы рассмотрим данную эпоху подробнее, поскольку усматриваем существенную аналогию между ней и вероятной исторической перспективой.
Сама эпоха Возрождения сформировалась и расцвела в коммунах - средневековых торгово-ремесленных городах, освободившихся от феодального правления. «С конца Х в. по XIII в. всю Западную Европу охватила коммунальная революция - процесс освобождения городов от эксплуатации феодалов. <...> Наибольшей силы движение достигает в XII в. и первой половине XIII в. <...> Движение охватило и деревню, которая в XII и XIII в. нередко пользовались правами коммуны» [7, ст. 791-794].
Сами деятели коммуны тоже сознавали и культивировали преемственность между античным полисным и новым коммунистическим устройством. На ту же связь указывал О. Тьерри, родоначальник исследования коммун в исторической науке. Городской и романский класс - эти слова в IX в. были синонимами, отмечал он [8, с. 20, 131]. И современные исследователи пишут: «Итальянские города-коммуны, как правило, возникали на месте древнеримских городов, и их магистраты чаще всего сохраняли прежние наименования... [9, с. 50].
А современник тех событий Оттон Фрейзингенский писал об итальянских горожанах: «В устройстве своих государств и общественной жизни они подражают древним римлянам. Они так стремятся к свободе, что, избегая злоупотреблений постоянных властей, управляются консулами, а не господами. .Причем для укрощения гордыни консулы выбираются не из одного какого-нибудь слоя, а из всех трех, и для того, чтобы не было места стремлению захватить власть, они меняются каждый год. ...Они не гнушаются подымать до рыцарского пояса и высших должностей юношей самого низшего звания.» [10, с. 14]. Такое почти эталонное демократическое устройство коммуны, подобное устройству классического античного полиса, отмечают все историки этой эпохи.
Оттон был племянником и помощником императора Фридриха Барбароссы. Сам Барбаросса потерпел сокрушительное поражение от «коммунистической» Лиги ломбардских городов (в битве при Леньяно 29 мая 1176 г.) За этим военным поражением дворянства последовал его экономический и политический разгром. В частности, 6 августа 1289 г. во Флоренции был обнародован закон об освобождении крестьян от крепостной зависимости. В сентябре 1293 г. там же была принята новая, самая демократичная в тогдашней Европе конституция «Установление Справедливости» (Ordinamenti della Giustizia).
По этой конституции, вся полнота власти перешла к приорам, избираемым по жребию из старших и младших цехов, а дворяне (гранды) были лишены всех гражданских и политических прав. Чтобы участвовать в жизни города, флорентийским дворянам прихо-
дилось вступать в пополанские цехи. Например, знаменитому Данте Алигьери, который гордился происхождением от рыцарей-крестоносцев, пришлось записаться в аптекари.
Подробно описывая политические процессы становления и бытия коммун, историки, к сожалению, мало внимания уделяют их экономической структуре. Поэтому и мы можем дать лишь общий абрис этого устройства, используя разрозненные данные.
В средневековой коммуне, как и в античном полисе, типичный гражданин был, как правило, самостоятельным хозяином: либо мастером-ремесленником, либо независимым торговцем. Он имел в собственности ремесленную базу или оборотный капитал; не потеряла значения и земельная собственность. Сезонные сельскохозяйственные работы во многом определяли ритм жизни городов-коммун.
«Капитализма» в городах-коммунах было не меньше, чем в классическом античном полисе. В частности, во многих коммунах ремесленники работали в основном на экспорт [11, с. 90]. Однако в коммуне, как и в полисе, не было той буржуазной свободы капитала, которая предполагает пауперизацию большей части населения ради создания широкого рынка рабочей силы. Мастера (ремесленники и торговцы) обычно использовали только труд членов своей семьи, а также труд учеников - подмастерьев или приказчиков. Но с возрастом эти ученики, как правило, становились самостоятельными мастерами-хозяевами.
Как и в античном полисе, в коммуне существовали и эффективно работали государственные предприятия (в индустриальном обществе они не могут работать эффективно из-за отсутствия реального народного контроля). Особенно показателен в этом плане знаменитый венецианский Арсенал, который обеспечивал республику мощным торговым и военным флотом. Без него экономические и политические успехи Венеции были бы невозможны.
Известно, что эпоха Возрождения была, наряду с классической античностью, одной из высочайших вершин культурного прогресса человечества. Причина таких достижений -именно в описанном экономическом устройстве, которое делает человека свободной личностью, хозяином своей судьбы и достойным человеком среди других людей. При этом отношения в коммуне (как и ранее в полисе) сочетают независимость индивидов с высочайшей духовной целостностью общества. Патриотизм в коммуне был так же развит, как ранее в античном полисе. Даже крупные купцы считали за честь жертвовать деньгами и жизнью на благо города.
Вообще, коммуна ближе к Gemeinschaft, чем к Gesellschaft, по Ф. Тённису. Это именно неформальная общность людей, но притом людей истинно свободных, а не илотов социализма. Сторонники тоталитарного устройства нашли бы здесь свой нравственный идеал, однако - недостижимый при господстве азиатской формы собственности, которое они обычно предполагают. Как свидетельствуют историки, ую'т'а - группа соседей, объединенных вначале лишь пространственной близостью, по мере развития коммуны преобразуется в братство - &е^ет^. «Всякий должен сохранять верность своему соприсяжному и оказывать ему во всяком правом деле помощь и служить своим советом», - сказано в установлениях Амьенской коммуны 113 г. [12, с. 108].
Слово братство и обозначаемая им реальность имели особый успех в Испании, а также - в Германии, где клятвенное братство - Schwurbruderschaf - вобрало в себя всю эмоциональную силу старой германской общины. Эта клятва устанавливала между бюргерами отношения верности. В городе Зосте в середине XII в. бюргер, нанесший физический или моральный ущерб своему сопш^ («со-бюргеру»), лишался гражданских прав. Далее братство развилось в общину, также скрепленную клятвой: итал. соп]ига^о или соттипо. У французов и итальянцев такая община называлась именно коммуной, а у немцев - Eidgenossenschaft, от Б'^ - клятва, присяга, Genosse - товарищ.
Но коммуна исторически быстро пришла к своему смертельному кризису. Развитие индустрии, которому сама коммуна способствовала своими культурными достижениями, привело к превращению экономически независимых ремесленников и крестьян в проле-таризованных рабочих на мануфактурах, а в дальнейшем - на промышленных фабриках. Таким образом, действительный коммунизм рухнул не в конце XX в., как утверждают почти все современные идеологи, а приблизительно в середине XVI в., вместе с крахом средневековой коммуны.
Но память об относительной гармонии коммуны осталась в сознании ее современников и потомков, и поддерживалась жестокостью процесса первоначального накопления промышленного капитала, когда, по словам Т. Мора, «овцы съели людей». Эта память и стала предпосылкой утопического коммунизма. Но в силу исторических обстоятельств его родоначальники - Т. Мор и Т. Кампанелла - радикально исказили принцип устройства коммуны. Позитивную социальную общность, основанную на широком (и тогда уже невозможном) распространении производительной собственности, утописты заменили негативной общностью, предполагая изъятие производительной собственности у всех индивидов, по образцу платоновской Атлантиды.
Тем самым они фактически подменили понятие communis (лат. общее) понятием socialis (лат. общественное), опираясь только на абстракцию принципиального экономического равенства индивидов. Поэтому утопический коммунизм часто называют также утопическим социализмом, что правильнее выражает его реальную суть. Еще Тьерри замечал: «Между словами средневекового политического языка, сохранившимися до нашего времени, слово коммуна едва ли не больше всех других потеряло свое первоначальное значение. необходимо сделать большое усилие, чтобы воплотить в этом понятии. те великие идеи, которое оно вызывало в продолжение многих веков» [13, с. 1].
К сожалению, спутанность понятий социализма и коммунизма сохранилась и в марксистском «научном коммунизме» - хотя Ф. Энгельс предпочитал называть его научным социализмом, что тоже больше соответствует сути дела. Конечная причина сохранения этой путаницы - ограниченность хозяйственной и политической реальности, в которой доныне господствует индустриальное начало и нет места для широкого распространения индивидуальной хозяйственной собственности. Сам К. Маркс добросовестно стремился различать понятия коммунизма и социализма как обозначения разных стадий одной формации. В то же время он решился отличить эти общественные состояния только по способу распределения продукта: распределение по труду - при социализме и распределение якобы по потребности - при «полном коммунизме» [14, т. 19, с. 17-18].
Однако, согласно теории Маркса, способ распределения не может существенно изменяться без смены формы собственности на средства производства. Поэтому вопрос остался по существу открытым. Только в хрущевской Программе КПСС коммунизм впервые был прямо определен в соответствии с формальными требованиями марксистской науки, хотя и неверно по сути. А именно как «общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства» [15, с. 62]. Фактически это определение не коммунизма, а зрелого или развитого социализма. Иначе и не могло быть в официальной программе руководящей партии социалистического государства.
Но в марксизме подлинная сущность коммуны все же просвечивает сквозь покрывало пролетарской идеологии. Так, вопреки распространенному мнению, в «Манифесте Компартии» Маркса и Энгельса (в отличие от некоторых иных работ тех же авторов) нет требования уничтожить частную собственность. Даже в русских переводах «Манифеста» термин «уничтожение» закрепился только с 1939 г. в издании под редакцией М.Б. Митина, который был известен как философский подручный И. Сталина. А в соот-
ветствующем месте оригинала говорится о снятии (нем. Aufhebung) частной собственности [16, s. 59-61]. Снятие - специальный диалектический термин, который означает сохранение отрицаемого, хотя уже в подчиненном виде.
Значит, по существу, «Манифест» требовал уничтожить не саму частную собственность, но только ее господство над обществом. Что и было воплощено в устройстве классического полиса и средневековой коммуны. Фактически это означает установление «синтетического» типа производительной собственности. А пролетарский «коммунизм» (точнее - социализм) XX столетия действительно уничтожил частную собственность индивидов, а вместе с ней - их хозяйственную активность.
Но главный вывод самого К. Маркса в его главном научном труде - в первом томе «Капитала» - носит все же действительно коммунистический характер. Он гласит, что отрицание капиталистической частной собственности восстанавливает «индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры: на основе кооперации и общего владения землей и произведенными самим трудом средствами производства» [17, т. 23, с. 773]. По существу, речь здесь идет именно о синтезе индивидуальной и общественной собственности. Такая экономическая форма родственна античному полису и средневековой коммуне. Это и есть коммунистический общественный строй, - не в пролетарско-марксистском или утопическом, а в строго научном (этимологическом и историческом) значении данного понятия.
Но даже сам Маркс, будучи идеологом пролетариата, не понял своего главного научного заключения, и свел его практическое приложение к негативному равенству на основе «экспроприации экспроприаторов». Его ближайший сотрудник Ф. Энгельс, видимо - с ведома Маркса, толкует индивидуальную собственность в этом выводе как собственность только на предметы потребления, а не на средства производства или (шире) хозяйства [17, т. 20, с. 134]. Как в общем контексте марксистской политэкономии (ориентированной именно на производительную собственность), так и в контексте цитированной выше XXIV главы «Капитала» такая трактовка представляется явно нелепой. Тем не менее к ней присоединяются Ленин [18, т. 1, с. 170-172] и другие представители марксизма.
Но, если следовать логике исторического развития и рациональным идеям самого марксистского учения, общие черты исторического будущего достаточно ясны. Как отмечалось выше, социализм формально подобен азиатскому способу производства, а на смену последнему пришел античный полис. Аналогичной смены следует ожидать и по завершении современных переходных процессов. В первом приближении, это именно та перспектива, которая описана в приведенном выше отрывке из «Капитала». Возможно и вероятно, что это состояние не будет называться коммунистическим, поскольку данный термин политически опорочен; но ведь суть не в названии.
Предпосылки к такому состоянию существуют пока только в виде абстрактной возможности. Первая из них - кризис индустриальной системы хозяйства. Уже в 1970-е гг. О. Тоффлер зафиксировал: «общее признание - индустриальная игра окончена» [19, p. 133]. Хозяйство будущего Тоффлер называет суперсимволическим и видит его ростки в развитии, внутри современного общества, нерыночной экономики «просьюмеров» (про-требителей) [20, с. 253]. (Prosuming - неологизм Тоффлера, контаминация английских слов production - производство и consuming - потребление. «Просьюмеры» - одновременно производители и потребители собственного продукта).
Отмеченная перспектива согласуется с диалектическим законом отрицания отрицания. Ведь «просьюмер» уже был преобладающей фигурой в обществе «первой волны», то есть при господстве аграрного, культивирующего типа хозяйства. Причем (напомним) в эпоху античного полиса и в эпоху средневековой коммуны это хозяйство не было одно-
сторонне натуральным. Тем более не угрожает ему такая односторонность в информационном обществе. Есть основания полагать, что в обозримом будущем развитие науки и техники позволит индивидам самостоятельно удовлетворять свои первичные потребности без значительных затрат времени, находясь при этом в информационной связи со всем человечеством. Следовательно, удовлетворение этих потребностей не будет препятствовать развитию коллективных форм общественного хозяйства.
Но синтез общественной и личной форм собственности не мог бы осуществиться сразу, поскольку одна из его составляющих, а именно индивидуальная производительная собственность, в социалистическом обществе практически целиком подавлена. Позитивная сторона современных процессов развития, внешне зачастую регрессивных, состоит именно в реставрации индивидуальной собственности на средства производства, что является необходимым условием грядущего синтеза. О принципиальной необходимости такого этапа в структуре реального прогрессивного развития см. нашу другую работу [21, с. 90-91].
Конечно, смена индустриального типа хозяйства информационным либо каким-то другим не свершится в ближайшие годы. Как верно замечал О. Тоффлер, «новая супер-символическая экономика находится в стадии становления.» [22, p. 128]. Прав также М. Кастельс, что «информациональная» экономика в ее современном виде есть лишь подмножество экономики индустриальной [23, с. 224]. С другой стороны, не следует ожидать от новой общественной формы некой утопической вечности. Во всяком продолжающемся развитии неизбежны «качели», что в экономике означает смену приоритетов социальной, индивидуальной и частной форм хозяйственной собственности.
Не следует забывать также о роли культурных особенностей в историческом процессе. Никогда новый, объективно передовой общественный строй не покорял себе все страны и народы. Естественно предположить, что существенное культурное своеобразие в общественном устройстве сохранится и с утверждением синтетической формы собственности в качестве ведущей. Можно только надеяться, что ее утверждение поспособствует смягчению крайностей политической борьбы между ревнителями односторонних укладов.
Ссылки:
1. Самченко В.Н. Самокритика диалектики // Вестник Красноярского государственного университета. Гуманитарные науки. 2006. № 6. С. 11-14.
2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. В 50 т. М., 1955-1981.
3. Иноземцев В.Л. Собственность в постиндустриальном обществе и исторической ретроспективе // Вопросы
философии. 2000. № 12. С. 3-11.
4. Морган Л.Г. Древнее общество, или Исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. Л., 1935.
5. Иноземцев В.Л. Указ. соч.
6. Маркс К., Энгельс Ф. Указ. соч.
7. К-ий П. Третье сословие. Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. [Б.м.], 1901. Т. XXXIII A. Ст. 791-794.
8. Тьерри О. Городские коммуны во Франции в Средние века. 2-е изд. М., 2010.
9. Хлодовский Р.И. Введение к первому тому. История литературы Италии. В 4 т. Т. 1. М., 2000.
10. Цит. по: Гуковский M.A. Итальянское Возрождение. Т. 1. Л., 1947.
11. Даркевич В.П. Мир средневекового города: Западная Европа - Древняя Русь (XI-XIII вв.) // Наука в России.
1998. № 6. С. 86-93.
12. Цит. по: Тьерри О. Указ. соч.
13. Тьерри О. Указ. соч.
14. Маркс К., Энгельс Ф. Указ. соч.
15. Программа КПСС. М., 1961.
16. Marx K., Engels F. Manifest der Kommunistischen Partei. 40. Auflage. - Berlin, 1975.
17. Маркс К., Энгельс Ф. Указ. соч.
18. Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. В 55 т. М., 1967-1981.
19. Toffler A. The Eco-Spasm Report. New York, 1975.
20. Тоффлер О. Будущее труда. Новая технократическая волна на Западе. М., 1986.
21. Самченко В.Н. Диалектика и современность // Доклады Академии наук высшей школы Российской Федерации. 2005. № 1 (4). С. 83-91.
22. Toffler Al. Powershift: Knowledge, Wealth, and Violence at the Edge of the 21st Century. New York ; London, 1990.
23. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000.
References (transliterated):
1. Samchenko V.N. Samokritika dialektiki // Vestnik Krasnoyarskogo gosudarstvennogo universiteta. Gumanitarnie nauki. 2006. № 6. P. 11-14.
2. Marks K., Engel's F. Soch. 2nd ed. In 50 vols. M., 1955-1981.
3. Inozemtsev V.L. Sobstvennost' v postindustrial'nom obshchestve i istoricheskoy retrospektive // Voprosy filosofii. 2000. № 12. P. 3-11.
4. Morgan L.G. Drevnee obshchestvo, ili Issledovanie liniy chelovecheskogo progressa ot dikosti cherez varvarstvo k tsivilizatsii. L., 1935.
5. Inozemtsev V.L. Op. cit.
6. Marks K., Engel's F. Op. cit.
7. K-iy P. Tret'e soslovie. Entsiklopedicheskiy slovar' Brokgauza i Efrona. [B.m.], 1901. Vol. XXXIII A. Art. 791-794.
8. T'erri O. Gorodskie kommuny vo Frantsii v Srednie veka. 2nd ed. M., 2010.
9. Khlodovskiy R.I. Vvedenie k pervomu tomu. Istoriya literatury Italii. In 4 vols. Vol. 1. M., 2000.
10. Cit. by: Gukovskiy M.A. Ital'yanskoe Vozrozhdenie. Vol. 1. L., 1947.
11. Darkevich V.P. Mir srednevekovogo goroda: Zapadnaya Evropa - Drevnyaya Rus' (XI-XIII vv.) // Nauka v Rossii. 1998. № 6. P. 86-93.
12. Cit. by: T'erri O. Op.cit.
13. T'erri O. Op. cit.
14. Marks K., Engel's F. Op. cit.
15. Programma KPSS. M., 1961.
16. Marx K., Engels F. Manifest der Kommunistischen Partei. 40. Auflage. - Berlin, 1975.
17. Marks K., Engel's F. Op. cit.
18. Lenin V.I. Poln. sobr. soch. 5th ed. In 55 vols. M., 1967-1981.
19. Toffler A. The Eco-Spasm Report. New York, 1975.
20. Toffler O. Budushchee truda. Novaya tekhnokraticheskaya volna na Zapade. M., 1986.
21. Samchenko V.N. Dialektika i sovremennost' // Doklady Akademii nauk vysshey shkoly Rossiyskoy Federatsii. 2005. № 1 (4). P. 83-91.
22. Toffler Al. Powershift: Knowledge, Wealth, and Violence at the Edge of the 21st Century. New York ; London, 1990.
23. Kastel's M. Informatsionnaya epokha: ekonomika, obshchestvo i kul'tura. M., 2000.
