CC BY
49
УДК 930.1 В.Н. Самченко
РЕТРОСПЕКТИВНЫЙ ВЗГЛЯД НА ОТРАЖЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ
Историческое будущее можно прогнозировать на базе марксистской методологии, но только после ее существенной ревизии. Автор полагает, что исторические периоды характеризуются преобладанием производительной собственности индивидуалистического или, наоборот, коллективистского характера. Вместе с тем закономерно возникают эпохи синтетической формы собственности, которым свойственен наибольший темп культурного прогресса. В частности, подобная эпоха ожидает человечество после завершения кризиса индустриального типа хозяйства и формирования новой информационной экономики.
Человечество постоянно страдает от ненаучных спекуляций на тему будущего. Здесь и утопии разного рода, от коммунистических до фашистских, и мистические пророчества, порождающие ипохондрию либо терроризм, и т.д. При отсутствии научной теории исторического будущего критиковать такие утопии затруднительно. В основу такой теории естественно положить ту или иную историко-философскую концепцию. Но только одно из известных учений такого рода содержит технологию исторического предсказания: это марксистская формационная теория.
Ей идейно противостоят глобально-цивилизационная теория (Кант И., Поппер К. и др.) и теория социокультурных типов или локальных цивилизаций (Данилевский Н., Шпенглер О., Тойнби А., Гумилев Л. и др.). Но первая полагает, что исторический процесс по существу завершился вместе с распадом в Европе системы социалистических государств. Это еще раз подтвердила нашумевшая в 1990-е гг. статья Ф. Фукуямы. Ее автор писал, в частности: "То, чему мы, вероятно, свидетели, - не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления” [1, 3]. А теория социокультурных типов не признает единых законов исторического процесса, сводя перспективы развития всякой "локальной цивилизации” к банальностям роста и увядания. "Культуры есть организмы. Всемирная история - их общая биография. Огромная история китайской или античной культуры представляет собой морфологически точное подобие микроистории отдельного человека, какого-нибудь животного, дерева или цветка”, - писал видный представитель данной концепции [2, 262].
Но и марксистская историческая теория далека от совершенства. В своем наличном виде она тоже политически ангажирована, и потому отчасти ответственна за утопическую окраску пролетарской идеологии и за политические эксцессы истории в России и в других странах победившего социализма. А в собственно научном отношении эта теория недостаточно целостна и последовательна, а по сути не завершена. Сам Маркс основательно разработал ее только в части смены способов производства, что более или менее адекватно отражает историю цивилизации от ее возникновения до начала XX века. Более общие моменты, которые особенно важны для понимания будущего, остались у него в смутных наметках; представления о первобытной экономике искажены; учение о будущем коммунизме не доведено до логической определенности.
Затем Ф. Энгельс, Г. Плеханов и другие последователи Маркса внесли в его историческую теорию немало дополнительных, тоже политически обусловленных искажений. Поэтому применение марксистской исторической теории в научном предсказании социального будущего предполагает ее основательную критику и восполнение, включающее учет сильных сторон других историко-философских концепций. Диалектический метод, лежащий в основе марксистской историософии, также требует определенной ревизии, но лишь поскольку он не полностью развит самим марксизмом или непоследовательно им применялся. Вопреки, например, К. Попперу и ряду других западных мыслителей, мы признаем это метод состоятельным в его основах. Никто не предложил более совершенных законов развития и связи, и наше исследование подтверждает эффективность этого метода, как вообще всякое объективное научное исследование.
Доработка элементов марксистской теории могла бы составить предмет отдельных публикаций. Кое-что в этом плане нами уже опубликовано; здесь сошлемся только на работы по диалектике [3; 13]. Но в этой статье мы ограничимся лишь теми критическими замечаниями, которые диктуются основной целью статьи -обсуждением исторической перспективы человечества.
Согласно марксистскому учению, эволюция общества в основном определяется развитием форм собственности на средства производства. Это первая неточность данной теории. Ведь в первобытном обществе производство не играло существенной социальной роли. Соответственно, производительная собственность как таковая еще не отделялась в нем от отношений пользования, на что указывал уже Л. Г. Морган. Поэтому с возвышением производительного хозяйства (в начале бронзового века) основная производительная сила того времени, т.е. земля, прямо перешла из статуса индивидуального пользования (коим она обладала наряду с одеждой и ручным инструментом) в статус индивидуальной собственности. В результате, родовая община и племя остались без экономической базы, соответствующей потребностям нового времени, и были сметены новой хозяйственной реальностью.
Таким образом, экономическая история эпохи цивилизации начинается не с общественной, как полагали марксисты, а с односторонне индивидуалистической формы производительной собственности [4, 3-11]. Этим задается иная логика исторического процесса при той же диалектической методологии. Приходится также уточнить, что смена форм общественного бытия определяется развитием не собственно средств производства, как полагал Маркс, а шире - развитием средств хозяйства вообще. Ведь первобытное хозяйство было в основном не производительным, а присваивающим. Впрочем, именно развитие производительной деятельности отличает человека от животных и придает нашему обществу исторический характер.
Именно на стадии распада родовой общины находились германские народы в момент их появления на европейской исторической арене; поэтому сам Маркс называет указанную индивидуалистическую форму собственности германской. Мы и далее будем пользоваться его классификацией форм собственности, которая дана в первом варианте "Капитала”, более свободном от влияния преходящей политической идеологии, чем вариант окончательный [5, т. 46, ч. 1, 462-472]. По нашему мнению, под именами германской, азиатской и античной формам земельной собственности Маркс фактически выделяет архетипы производительной собственности вообще. В относительно чистой форме или в разных комбинациях они образуют экономический каркас всех дальнейших форм общественного бытия.
Если молодым этносам после распада родовой общины сопутствует удача, они находят или захватывают новые плодородные земли, и первое время могут существовать, сохраняя германскую форму собственности. Но рост плотности населения и возвышение потребностей, при закрепившейся оседлости, приводят к дроблению земельной собственности. Индивидуальное хозяйство вновь делается неустойчивым, возрастает экономическая роль соседской общины. В результате, со временем на смену германской приходит односторонне коллективистская, в классификации Маркса - азиатская форма собственности. Общественный строй Древнего Востока и других стран с азиатской экономикой порой прямо называют аграрным социализмом. Мы полагаем, что эта аналогия оправдана, ибо имеет глубокие экономические корни.
С наступлением эры железных орудий на смену "аграрному социализму” пришло (хотя не повсеместно) античное полисное устройство, основанное на античной же форме собственности. Эта форма является синтетической в том смысле, что соединяет в себе черты двух более ранних видов собственности - германской и азиатской. В классическом полисе гражданин был, как правило, владельцем земельного участка, и являлся в общественное собрание "самонакормленным”. Государство, в форме полиса, имело также свои земли и общественные мастерские, а потому зачастую не облагало граждан податями: оно тоже было в основном "самонакормленным”.
Индустриальному обществу такая ситуация столь чужда, что многие ученые затрудняются ее объяснить. Они исходят из факта, что современное общественное хозяйство неэффективно. Но это лишь следствие неэффективности народного контроля над государством. Ведь в индустриальном обществе народ состоит в основном из наемных работников, т.е. - из экономических нулей, которые сколько ни складывай, получишь опять-таки нуль. А в античном полисе каждый гражданин был пусть небольшой, но реальной хозяйственной силой. В то же время, античное государственное хозяйствование нельзя назвать односторонне общественным. Оно осуществляется, как правило, не чиновниками, в их качестве представителей абстрактной гражданской общности, а частными лицами - откупщиками. И контролируется не одними чиновниками, но также - народным собранием, выступающим как совокупность живых индивидов.
Некоторые историки именуют классический полисный строй "античным капитализмом”, так как при нем существует широкая свобода частного предпринимательства и рынка, включая международную торговлю и целевое производство на экспорт. В этом сравнении есть определенный резон. Однако господствующий здесь тип хозяйственного владения правильней называть не частной собственностью (как при капитализме называют всякую не социализированную собственность), а собственностью индивидуальной.
В последние десятилетия нами и другими учеными предприняты исследования, достаточно проясняющие понятие, историю и перспективы индивидуальной формы собственности, в ее соотношении с част-
ной и социальной собственностью. Заинтересованных лиц мы адресуем к соответствующим публикациям [4;
6, 10-11]. Но суть дела здесь достаточно проста и известна. Частная собственность, в прямом смысле этого слова, представляет собой личное владение частью общественно применяемых средств производства, и предполагает исключительное господство товарной формы хозяйства. А личная собственность античного типа применяется в основном индивидуально или в рамках семейной организации, и в первую очередь обслуживает натуральное хозяйство. При этом, однако, она может "взаимно превращаться” с частной собственностью, в т.ч. и с капиталом, обеспечивая социальное движение материальных ценностей. Но, в отличие от современности, капитал в таком обществе не порабощает индивидов, поскольку они (за исключением рабов) в основном экономически самостоятельны.
Такая синтетическая форма собственности обеспечила всесторонний подъем культуры, характерный для классического полиса. Но античное общество опиралось на ограниченные производительные силы, и в свое время его вытеснил феодализм, в экономике которого античные принципы смешаны с германскими и азиатскими. Однако в позднем средневековье античная экономическая форма вновь ожила, хотя при ином содержании собственности и при отсутствии рабовладения (если не считать таковым закрепощение части индивидов). Именно это оживление стало предпосылкой возвращения общественного сознания к античным идеалам в эпоху Возрождения.
Сама данная эпоха сформировалась и расцвела в коммунах - средневековых торгово-ремесленных городах, освободившихся от политической власти феодалов. Процесс коммунальной революции и становления городов-коммун в Европе начался в конце X столетия. О нем не часто упоминают современные политические историки, но старые русские философы дают этому процессу достаточное освещение [7]. Интересные сведения о нем содержат также современные истории культуры [8, 49-51]. Но общеизвестно, что в XII веке коммуны распространяются по всей Европе. В качестве наиболее значительных примеров обычно указывают Неаполь и города Ганзейского союза. На русской почве это были Новгородская республика до ее покорения Москвой, и Псковская республика, одно время входившая в состав Новгородской.
В средневековой коммуне зрелый гражданин был, как правило, самостоятельным мастером-ремесленником или независимым торговцем. Он имел в собственности ремесленную базу или оборотный капитал; не потеряла значения и земельная собственность. "Капитализма” там было не меньше, чем в античном полисе. В частности, во многих коммунах ремесленники работали в основном на экспорт [9, 90]. Однако в коммуне не было специфической буржуазной свободы капитала, которая предполагает пауперизацию большей части населения ради создания рынка рабочей силы. Мастера (ремесленники и торговцы) обычно использовали только труд членов своей семьи, а также труд учеников - подмастерьев или приказчиков. Но эти ученики со временем становились, как правило, самостоятельными хозяевами.
Даже тот, кто плохо знает всемирную историю, все же знает обычно, что эпоха Возрождения была (наряду с эпохой классической античности) одной из высочайших вершин культурного прогресса человечества. Но коммуна исторически быстро пришла к смертельному кризису. Развитие индустрии, которому сама коммуна способствовала своими культурными достижениями, привело к превращению экономически независимых ремесленников и крестьян в пролетаризованных рабочих на мануфактурах, и в дальнейшем - на промышленных фабриках. Вслед за этим республиканский и конфедеративный тип политической организации, характерный для полиса и коммуны, был подавлен федеративной или унитарной организацией национальной государственности.
Таким образом, действительный коммунизм рухнул не в конце XX века, как утверждают почти все современные идеологи, а приблизительно в середине XVI века, вместе с крахом средневековой коммуны. Но память об ее относительной гармонии поддерживалась крайней жестокостью процесса первоначального накопления промышленного капитала. Результатом стало появление утопического коммунизма. Однако на базе промышленного хозяйства возврат к широкому распространению индивидуальной производительной собственности стал невозможным и немыслимым. В этом - главная из причин, по которым коммунистическая идея была радикально искажена ее собственными родоначальниками - Т. Мором, Т. Кампанеллой и др.
Неосуществимую уже позитивную общность через широкое распространение производительной собственности эти мыслители заменили негативной общностью, основанной на изъятии таковой собственности у всех живых индивидов, по образцу платоновской Атлантиды. Фактически они подменили communis (лат. общее) на socialis (лат. общественное). Поэтому утопический коммунизм часто называют также утопическим социализмом, что правильнее выражает его реальную суть.
Такой подмене способствовала неразвитость идеологических представлений внутри самих коммуны и античного полиса. Причем ее нельзя объяснить только общей неразвитостью политической науки в античном и средневековом обществе. Необходимо учесть, что идеологическое сознание возбуждается противо-
стоянием разных типов хозяйственной собственности; между тем, синтетический общественный строй допускает и гармонично согласует любые формы такой собственности. Это было общество здравого смысла и жизненно-деловых устремлений, современная идеологическая одержимость ему неизвестна. Поэтому оно не сознавало свою политико-экономическую особенность и не разъяснило ее будущим поколениям, снова впавшим в прискорбную односторонность.
Та же спутанность понятий коммунизма и социализма сохранилась в марксистском "научном коммунизме”. Ф. Энгельс предпочитал называть его научным социализмом, что тоже больше соответствует сути дела. А вот И. В. Сталин и А. А. Зиновьев, объявившие коммунизмом реальный общественный строй социалистической России, были глубоко неправы. Этим оба они сработали против науки, в пользу ограниченной политической потребы дня: Сталин - как политик, научно недобросовестный в силу своей профессии, Зиновьев - как слишком эмоциональный публицист.
Сам К. Маркс различал понятия коммунизма и социализма, но решился отличить эти общественные состояния только по способу распределения продукта: по труду - при социализме, и якобы по потребности -при "полном коммунизме” [5, т. 19, 17-18]. Однако, согласно собственной теории Маркса, способ распределения не может существенно изменяться без смены формы собственности на средства производства. Поэтому вопрос остался по существу открытым. Только в хрущевской Программе КПСС коммунизм впервые был прямо определен в соответствии с формальными требованиями науки, хотя и неверно по содержанию. А именно: как (якобы) "общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства” [10, 62]. Фактически это определение не коммунизма, а завершенного или развитого социализма; иначе и не могло быть в официальной программе руководящей партии социалистического государства.
Но и в марксистском учении подлинная сущность коммуны как бы просвечивает сквозь покрывало пролетарской идеологии. Вопреки распространенному мнению, в "Манифесте Компартии” Маркса и Энгельса нет требования уничтожить частную собственность. Даже в русских переводах "Манифеста” термин "уничтожение” закрепился только с 1939 года, в издании под редакцией М.Б. Митина, известного как философский подручный И. Сталина. А в соответствующем месте оригинала говорится о снятии (нем. Аи^вЬипд) частной собственности [11, 475-477]. Снятие - специальный диалектический термин, введенный в науку Г. Гегелем, и означает он сохранение отрицаемого, хотя уже в подчиненном виде. По существу, "Манифест” требовал уничтожить не саму частную собственность, а только ее господство над обществом. Что и было фактически воплощено в классическом античном полисе и в средневековой коммуне. А пролетарский "коммунизм” XX века действительно уничтожил частную собственность индивидов, а вместе с ней - почти всякую производительную собственность индивидов и их производственную активность.
Но главный вывод самого К. Маркса в его главном научном труде, первом томе "Капитала”, гласит, что отрицание капиталистической частной собственности восстанавливает "индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры: на основе кооперации и общего владения землей и произведенными самим трудом средствами производства” [5, т. 23, 773]. Фактически, в контексте данной главы "Капитала”, речь здесь идет именно о синтезе индивидуальной и общественной собственности. Такая экономическая форма родственна античному полису и средневековой коммуне. Это и есть коммунистический общественный строй, - не в пролетарско-марксистском или утопическом, а в строго научном (этимологическом и историческом) значении данного понятия.
Но мы не ожидаем широкого признания данной идеи. Ведь искаженные представления о коммунизме за 400 лет прочно вошли в общественное сознание, а оно не изменяется одной лишь научной аргументацией. Даже сам Маркс, как идеолог пролетариата, не понял своего научного вывода, и свел его практическое приложение к "экспроприации экспроприаторов”. Его ближайший сотрудник Ф. Энгельс, видимо - с ведома Маркса, толкует индивидуальную собственность в этом выводе как собственность только на предметы потребления, а не на средства производства [5, т. 20, 134]. Как в общем контексте марксистской политэкономии, так и в контексте цитированной выше главы "Капитала”, такая трактовка представляется очевидно нелепой. Тем не менее, к ней присоединяются Ленин [12, т. 1, 170-172] и другие представители марксизма.
Все это свидетельствует, в первую очередь, о далеко еще не зрелом состоянии социальных наук. Но если следовать логике исторического развития и рациональным идеям самого марксистского учения, общие черты исторического будущего достаточно ясны. Как уже отмечалось выше, социализм формально подобен азиатскому способу производства, а на смену последнему пришел античный полис. Аналогичной смены следует ожидать и по завершении современных переходных процессов. В первом приближении, это именно та перспектива, которая описана в приведенном выше отрывке из "Капитала”. Справедливо отвергая пролетарский марксизм, человечество все же идет к состоянию, намеченному самим К. Марксом, - но не как идеологом пролетариата, а как гением науки. Возможно и вероятно, что это состояние не будет называться комму-
нистическим, поскольку данный термин сильно опорочен политической идеологией; но ведь суть не в названии.
Правда, исторический процесс в последние десятилетия развивался по видимости в ином направлении. На смену социализму пришла не новая форма общества, а вроде бы старый капитализм. Основных причин этого две.
Во-первых, "синтетическая” форма собственности не может существовать на базе промышленного типа хозяйства. Ведь такое хозяйство требует массового наемного труда, в силу чего невозможно широкое распространение в обществе индивидуальной производительной собственности - экономической основы коммунизма средних веков. Сам Маркс, увы, не заглядывал дальше индустриального хозяйства, потому и не мог всерьез принять синтетическую перспективу, на которую сам наткнулся в научных исследованиях.
Во-вторых, даже при наличии всех предпосылок, синтез общественной и личной форм собственности не мог бы осуществиться сразу, поскольку одна из его составляющих, а именно - индивидуальная производительная собственность, в индустриальном (особенно - в социалистическом) обществе почти целиком подавлена. Это следствие общих законов развития, в частности - закона отрицания отрицания [см. 13, 90-91]. Позитивная сторона современных исторических процессов состоит именно в реставрации индивидуальной собственности на средства производства, что является необходимым условием грядущего синтеза.
Таким образом, прямой переход от социалистической формы собственности к форме синтетической невозможен. Напомним, что в древности аналогичная смена азиатского строя (Крито-Микенской культуры) античным строем в средиземноморском регионе включала в себя три "темных века” глубочайшего упадка культуры. Тем не менее, такая смена неизбежна. Правда, никто не даст гарантии, что она произойдет на нашей земле и в нашем обществе, или благополучно завершится именно там, где началась. В диалектике есть принцип развития, но нет принципа прогресса; а это означает, что с любой конкретной системой всегда может произойти что угодно.
Ограниченность исторического горизонта развитием индустриального хозяйства присуща не только марксистской, но вообще всей господствующей идеологии недавнего прошлого. Еще в 60-е годы XX века американский президент Д. Кеннеди говорил об индустриализации как о "растущем приливе волны, который снимает с мели все корабли”. Но уже в 70-е годы выдающийся американский футуролог О. Тоффлер зафиксировал "общее признание - индустриальная игра окончена” [14, 133].
Разрешения этого кризиса обычно ожидают от будущей информационной экономики. О. Тоффлер видит ее ростки в развитии, внутри современного рыночного общества, нерыночной экономики "просьюмеров” (протребителей) - одновременно производителей и потребителей собственного продукта [15, 253]. Presuming - неологизм, введенный Тоффлером, контаминация английских слов production - производство и consuming - потребление. Это согласуется с диалектическим законом отрицания отрицания, так как "просьюмер” уже был преобладающей фигурой в обществе "первой волны”, то есть при господстве аграрного, культивирующего типа хозяйства.
Причем это хозяйство не было (напомним) односторонне натуральным ни в эпоху античного полиса, ни в эпоху средневековой коммуны. Тем более, это не угрожает ему в дальнейшем. Есть основания полагать, что в обозримом будущем развитие науки и техники позволит индивидам самостоятельно удовлетворять свои жизненные потребности без больших затрат труда и времени. Следовательно, этот процесс не будет технически препятствовать коллективно-трудовым формам хозяйственной активности, в т.ч. развитию частного предпринимательства. Также не пострадают при этом разделение труда и технологический прогресс.
О. Тоффлер также писал: "Ныне наблюдается крушение индустриальной цивилизации планеты и зарождение нового, отличного от прежнего социального строя: сверхиндустриальной цивилизации, которая будет технологической, но перестанет быть индустриальной” [16, 51]. Мы оценили бы это утверждение как слегка поспешное и не очень определенное; но оно допускает трактовку будущего в описанном нами виде. Причем индустриальное хозяйство, как таковое, незачем совершенно отбрасывать; достаточно, чтобы оно не осталось господствующим типом хозяйства.
Конечно, смена индустриального типа хозяйства информационным (как бы он ни понимался), или каким-то другим, не свершится в ближайшие годы. Ведь она может осуществиться только когда созреет технико-экономическая основа нового типа хозяйства. А как верно замечал О. Тоффлер, "новая суперсимволиче-ская экономика находится в стадии становления, лежащая в ее основе информационная инфраструктура переживает еще первый - примитивный - этап эволюции” [17, 128].
Эта смена не обещает рая на Земле. История показала, что периоды господства синтетической формы собственности далеки от представлений о высокой морали. Как верно замечал А.Ф. Лосев, это эпохи
скорее эстетические, чем этические (18, 120-135 и др.). Единственная, но зато капитальная выгода такого общественного состояния - гигантские темпы культурного прогресса, то есть - темпы приращения власти человечества над внешней и над его собственной природой.
Нет также речи об утопической вечности данной формы общественной организации. Во всяком продолжающемся развитии неизбежны "качели”, что в развитии экономики предполагает смену приоритетов социальной, индивидуальной и частной форм производительной собственности. А синтез по своей природе неустойчив и потому относительно недолговременен, именно потому, что он построен на сочетании противоположностей.
Правда, тут надо учитывать особенность, обусловленную разумностью человека. Как заметил еще Аристотель, разум способен удерживать в единстве любые противоположности. Следовательно, синтез форм производительной собственности мог быть стать относительно долговременным и даже в принципе вечным, варьируясь по формам его осуществления, но без отказа от общего принципа. Но это возможно, только если разум займет господствующее положение в социальной жизни людей.
Подобную перспективу К. Маркс фактически отождествлял с коммунизмом, мечтая о выходе человечества за пределы современного "предысторического” состояния, - где действуют еще только "естественноисторические”, то есть стихийные экономические законы, а не подлинно исторические законы разумного творчества. Близкие идеи проповедовал В.И. Вернадский в своем учении о прогрессе ноосферы. Созревание социальной науки может приблизить такую перспективу, но, конечно, не может стать основой ее воплощения.
Реальной она стала бы при условии, что у большинства людей логическое мышление возобладает над мышлением чувственно-ассоциативным. А современное человечество далеко отстоит от этого идеала. Сейчас даже интеллектуалы, в их основной массе, вынуждены приспосабливаться к господству ассоциативного типа мышления. И пока не ясно, может ли указанное состояние вообще когда-либо осуществиться.
Литература
1. Фукуяма, Ф. Конец истории? / Ф. Фукуяма // Вопросы философии. - 1990. - № 3. - С. 3-12.
2. Шпенглер, О. Закат Европы. Гештальт и действительность / О. Шпенглер. - М.: Мысль, 1993. - 663 с.
3. Самченко, В.Н. Самокритика диалектики / В.Н. Самченко // Вестн. Краснояр. гос. ун-та. Гуманитарные науки. - 2006. - № 6. - C. 11-14.
4. Иноземцев, В.Л. Собственность в постиндустриальном обществе и исторической ретроспективе / В.Л. Иноземцев // Вопросы философии. - 2000. - № 12. - С. 3-11.
5. Маркс, К. Соч. в 50 т. - 2-е изд. / К. Маркс, Ф. Энгельс. - М.: Политиздат.
6. Самченко, В. Новая судьба старого понятия / В. Самченко // Коммунист. - 1991. - № 7. - С. 6-11.
7. К-ий, П. Третье сословие / П. К-ий // Энцикл. сл. Брокгауза и Ефрона. - СПб., 1901. - Т. XXXIII A. -С. 791-794.
8. Хлодовский, Р.И. Введение к первому тому / Р.И. Хлодовский // История литературы Италии: в 4 т. - Т.1. - М.: ИМЛИ РАН, 2000. - 590 с.
9. Даркевич, В.П. Мир средневекового города: Западная Европа - Древняя Русь (XI-XIII вв.) / В.П. Дарке-вич // Наука в России. - 1998. - № 6. - C. 86-93.
10. Программа КПСС. - М.: Политиздат, 1961.
11. Marx K., Engels F. Manifest der Kommunistischen Partei. - 40. Auflage. - B.: Dietz Verlag, 1975. - 108 s.
12. Ленин, В.И. Полн. собр. соч. - 5-е изд. / В.И. Ленин. - М.: Политиздат.
13. Самченко, В.Н. Диалектика и современность / В.Н. Самченко // Докл. Акад. наук высшей школы России. -2005. - № 1 (4). - С. 83-91.
14. Toffler, A. The Eco-Spasm Report / А. Toffler. - N.Y., 1975. - 151 p.
15. Тоффлер, О. Будущее труда / О. Тоффлер // Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс,
1986. - С. 250-275.
16. Toffler, A. Die Zukunftchance / А. Toffler. - MQnchen, 1980.
17. Toffler, Al. Powershift: Knowledge, Wealth, and Violence at the Edge of the 21st Century / Al. Toffler. - N.Y.-L.:
Bantam books, 1990. - 551 p.
18. Лосев, А.Ф. Эстетика Возрождения / А.Ф. Лосев. - М.: Мысль, 1978. - 623 с.
---------♦'-----------
