Истории языковой политики в России Текст научной статьи по специальности «История и археология»

f

V

Теория языка

i

М.В. Дьячков,

Е.И. Абрамова

Об истории языковой политики в России

В статье дается общее описание развития языковой ситуации в России в течение последнего столетия. В ней рассматривается языковая политика в Российской империи и Советском Союзе. Дано подробное описание процесса альфабетизации миноритарных языков в Советском Союзе и некоторых аспектов взаимодействия русского и миноритарных языков.

The article deals with the general description of the development of the language situation in Russia during the last century. It reports on the language policy in the Russian empire and in the Soviet Union. The article gives a detailed description of the alphabetization of the minority languages in the Soviet Union and focuses on some aspects of interaction between the Russian language and the minority languages.

Ключевые слова: языковая ситуация; языковая политика; письменность; алфавит; миноритарный язык.

Key words: language situation; language policy; written language; alphabet; minority language.

По данным первой всеобщей переписи населения, проведенной в России в 1897 году, в России (без Финляндии) функционировало 146 языков и наречий с учетом западноевропейских языков (французского, итальянского, испанского, португальского), которые часть постоянных жителей заявили в качестве родных. В то время многие этносы и языки России были мало изучены или не изучены совсем. Так, например, в переписи не был отмечен азербайджанский язык, который был отнесен к татарским наречиям. Не вполне ясно, на каком основании в переписи проводилось деление между киргиз-кайсацким и каракиргизским наречиями, по какому принципу выделялись латышское, маньчжурское, мещерякское, сартрское, таранчинское и другие наречия.

Первая перепись населения была основана на совмещении двух принципов идентификации: самоидентификации и внешней идентификации. Несомненно, они принципиально отличаются друг от друга [2: с. 16-18].

Русский язык был единственным официальным государственным языком на всей территории Российской империи [12: с. 127], хотя в некоторых регионах (Польше, Финляндии, балтийских губерниях) имел ограниченную функциональность. Отношение к другим языкам, функционировавшим в империи, было различным и менялось в различные периоды. Например, в Великом княжестве Финляндском преподавание в средних школах и внутреннее делопроизводство велись на шведском и финском языках, а русский язык изучался как иностранный, хотя и выступал в качестве государственного. В течение всего периода существования Финляндии в рамках Российской империи языковая политика была ориентирована на достаточно широкое использование финского и шведского языков, причём в ряде сфер предпочтение отдавалось шведскому. В двух крупных высших учебных заведениях — Александровском Гельсингфорсском университете и Императорском кадетском корпусе — в преподавании широко использовался именно шведский язык. Следует отметить, что в конце XIX века в Хельсинки (Гельсингфорс по-шведски) преобладало шведское население (55%), финское было значительно меньше (36%), а на русское и немецкое вместе приходилось менее 9%.

В Эстляндской, Курляндской и Лифляндской губерниях, где почти все помещики-землевладельцы и зарождающаяся буржуазия, имея российское подданство, были немецкоязычными, в системе образования широко использовался немецкий язык. Дворянские собрания (ландтаги) проводились на немецком языке. В конце XIX века в Курляндской губернии, например, функционировало 370 евангелически-лютеранских средних школ с преподаванием только на немецком языке. В Юрьевском (ныне Тартуском) университете преподавание велось на немецком языке. Столь значительное немецкое влияние начало беспокоить официальные власти. Министр народного просвещения граф С.С. Уваров выразил неудовольствие по поводу того, что в Юрьевском университете русский язык оказывается «недовольно уваженным предметом». Власти стали предпринимать шаги по ослаблению влияния немецкого языка. К концу XIX века в Юрьевском университете на всех факультетах, кроме лютеранского богословского, большинство лекций читалось уже на русском языке [9: с. 156].

Стремясь ослабить немецкое влияние на крестьянство, правительство требовало от помещиков, в основном немцев с российским подданством, создавать для крестьян школы с обучением на местных языках. В 1891 году Министерство вероисповеданий предписало лютеранским пасторам вести записи в регистрационных книгах не латиницей, а кириллицей. Это привело к путанице в отображении тех или иных имен и фамилий и к появлению «фамилий-дублетов» (например, Подниекс — Поднекс), существующим и до сих пор. Ослаблению немецкого влияния способствовала и деятельность эстонских и латышских демократических просветителей, к которым официальные власти

относились с большим подозрением. Благодаря их усилиям стали появляться частные школы с преподаванием на эстонском и латышском языках.

Иная языковая политика проводилась в Царстве Польском, которое полностью лишилось зачатков автономии в конце XIX века. После подавления восстания 1830 года воеводства были преобразованы в губернии, делопроизводство в канцелярии наместника стали вести исключительно на русском языке. А жителям при невладении русским дозволялось использовать французский, но никак не польский. Преподавание на всех уровнях было переведено на русский язык, включая Варшавский университет, профессорам и преподавателям которого был дан двухлетний срок для перехода в чтении лекций и ведении семинарских занятий на русский язык. Профессора и преподаватели, не сдавшие в течение этого срока экзамена по русскому языку в соответствующей аттестационной комиссии, увольнялись. Фактически была сделана попытка низвести функции польского языка лишь на бытовой уровень.

Полностью на русском языке велись занятия в трех украинских университетах — Киевском, Харьковском и Новороссийском (Одесса). Украинский язык официально рассматривался не как самостоятельный язык, а как малороссийское наречие великорусского языка, наряду с белорусским, северновеликорусским и южновеликорусским наречиями. В 1876 году издание публицистической и учебной литературы на малороссийском наречии было запрещено, равно как и ввоз книг на этом наречии из-за рубежа [13: с. 5-6]. Это объяснялось тем, что центры украинского книгопечатания находились на территории Австро-Венгрии и власти опасались проникновения в Россию недружественной литературы.

В традиционно мусульманской Средней Азии, где существовала как прямая, так и косвенная система управления (Хивинское ханство и Бухарский эмират находились под покровительством России), местные языки использовались на уровне образования только в религиозных начальных школах (мек-тебе) и в занимавших промежуточное положение между средними и высшими — медресе. При этом для них приспосабливалась арабская письменность, не очень для этого пригодная. В Туркестанском крае помимо предметов религиозного цикла в нескольких светских «новометодных» школах преподавание велось на местных языках с использованием той же арабской графики.

В целом языковая политика государства была направлена на допущение местных языков в этих регионах, но в весьма ограниченном объеме, а основная масса носителей этих языков оставалась неграмотной.

В Грузии и Армении отношение к местным языкам было иным. Достаточно сказать, что в Тифлисской и Эриваньской гимназиях в число обязательных учебных предметов наряду с латинским, греческим и новыми европейскими языками входили также грузинский и армянский, соответственно. В этих регионах власти не усматривали угрозы режиму вследствие функционирования местных языков.

На Северном Кавказе делались существенные различия между вполне лояльными к власти народами (например, кумыками) и народами менее лояль-

ными и даже враждебными (например, чеченцами и ингушами). Императорский указ от 1829 года предписывал обязательное изучение кумыкского языка в Новочеркасской и Ставропольской гимназиях и в ряде училищ [11: с. 13-14]. В целом же Северный Кавказ оставался военным лагерем, гражданское развитие которого все откладывалось и откладывалось.

Усилиями православных миссионеров и светских просветителей разрабатывались алфавиты на основе русской графики с целью перевода текстов Священного Писания и богослужебных текстов на такие бесписьменные языки, как коми-зырянский, коми-пермяцкий, карельский, вогульский (манси), черемисский (мари) — горный и луговой, мордовский (эрзя и мокша), удмуртский, чувашский, якутский, языки Северного Кавказа.

Вполне понятно, что перевод таких текстов сопровождался не только разработкой и стандартизацией письменности, но и обогащением соответствующих языков, разработкой их функциональных стилей.

Тем не менее, а может быть вследствие этого, подобная деятельность вызывала настороженность у правительственных чиновников. В одном из циркуляров Министерства народного просвещения говорилось: «Нельзя сочувствовать мысли о многочисленных переводах и изданиях на инородных языках. Возможно допускать исключение только для Евангелия и для изучения в христианстве» [2: с. 30]. В ряде мест эти языки все-таки использовались, в какой-то мере явочным порядком, в некоторых начальных и средних школах. В частности, по указанию директора администрации народных училищ Симбирской губернии И.Н. Ульянова (отца В.И. Ленина) допускалось преподавание мордовского и чувашского языков [8].

Несмотря на официальное противодействие, мысль о необходимости расширять функции местных национальных языков витала в воздухе. В 1910 году в Государственную Думу был внесен законопроект о реформе начального образования, предусматривающей полное или частичное обучение на национальных языках. И хотя он не был принят [5], оставалось понимание необходимости шагов в этом направлении.

В предреволюционный период письменность в России имели следующие языки:

- на базе русского гражданского алфавита — великорусский с малороссийским и белорусским наречиями, молдавский в Бессарабии, а также вышеперечисленные языки, на которые переводились богослужебные тексты;

- на базе латинского алфавита — литовский, латышский, эстонский, польский, финский, шведский, немецкий;

- на базе слегка модифицированного арабского алфавита — азербайджанский, узбекский, таджикский, татарский, башкирский, чеченский, ингушский, кабардино-черкесский, карачаево-балкарский, адыгейский, аварский, кумыкский, лакский и ряд других;

- на базе слегка модифицированного древнееврейского алфавита — идиш, караимский, крымчакский, татский;

- на базе древнемонгольского — бурятский, тувинский и калмыцкий;

- грузинский и армянский языки имели собственную графику;

- славянская кириллица использовалась в православных богослужебных книгах.

Можно считать, что многонациональность была изначально присуща российской государственности. За счет этого Россия могла выступать собирательницей народов и территорий. Однако это был совсем не тот искусственно созданный федерализм послереволюционного периода.

Следует иметь в виду, что до 1917 года для значительной части вышеперечисленных языков использование письменности ограничивалось богослужебными текстами, что уровень грамотности населения, особенно в нерусских регионах, кроме балтийских, был чрезвычайно низким: в Туркестане — 6%, на Кавказе — 16%, в Сибири — 17%. Данные цифры отражают лишь усредненную картину, тогда как в отдельных регионах процент грамотных был значительно ниже: в Ферганской долине — 2,9%, в Киргизии — 3,1%, в Азербайджане — 9,2%, в сельских районах Грузии — 9,5%. Наивысший процент грамотности наблюдался лишь в Лифляндской губернии — до 95% и в Великом княжестве Финляндском — до 98%.

В первые годы после революции большое значение стало придаваться ликвидации неграмотности населения. Власть хорошо понимала, что добиться успехов в преобразованиях при наличии неграмотного населения невозможно. Одним из первых декретов новой власти был принятый в декабре 1919 года декрет СНК РСФСР «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР», согласно которому все население Республики в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющее читать и писать, обязано обучаться грамоте на родном или русском языке по желанию. В этом декрете обращает на себя внимание формулировка «на родном или русском языке», которая фактически предоставляла равные права русскому и нерусским языкам. Все нерусские народы России живут в многоязычной среде. Декрет о ликвидации безграмотности был основан на том принципе, что реальное осуществление равных прав этих народов на сохранение своих культур и языков зависит от сохранения и расширения сферы их функционирования. К сожалению, впоследствии об этом принципе стали забывать.

Он также основывался на педагогическом принципе, что обучение, особенно на начальном уровне, более эффективно на родном языке учащегося. Впоследствии об этом очень часто забывали. Этот принцип можно считать приоритетом российской педагогики того времени, о чём писали К.Д. Ушин-ский, Н.К. Крупская, а позднее Л.В. Щерба и В.А. Аврорин. Л.В. Щерба писал: «Ученики после всех объяснений учителя <.. .> все же только тогда вполне понимают смысл, когда находят для него эквивалент в родном языке» [6: с. 62]. Лишь позднее, в 1950-1960 годы, к аналогичным выводам пришли эксперты, работавшие в различных странах мира. В докладе ЮНЕСКО «Использование родных языков в образовании» говорилось: «С педагогической точки зрения, бесспорно, что наилучшим средством обучения является родной язык ребенка, поскольку он позволяет ему быстрее усваивать материал» [7: с. 113].

В решениях X и XII съездов РКП(б) была поставлена задача всемерного расширения функций местных национальных языков в таких сферах, как официальное делопроизводство, административное управление, публичные выступления, пресса, литература и искусство и т.д. [1: с. 603]. Вполне понятно, что эта задача не могла быть решена без разработки и использования алфавитов для всех языков, многие из которых, как уже говорилось, были в то время бесписьменными. Перед органами народного образования встала конкретная задача — разработать для каждого языка России письменность и создать школу, как минимум начальную, на родном языке. Эта задача оказалась тесно связанной с проблемой выбора алфавита для бесписьменных языков, а также с сохранением или заменой арабского алфавита более эффективной системой письменности, поскольку арабский алфавит не очень подходит для вокалических языков, к которым, в частности, относятся тюркские языки. Это существенно затрудняло приобщение к грамотности тюркоязычного населения. На несоответствие арабского алфавита закономерностям тюркских языков указывали еще средневековые тюркологи Махмуд Кашгарский и Ибн Моханна.

В конце XIX века об этом писал азербайджанский просветитель Мирза Фатали Ахундов: «Тысячу раз жаль, что главные руководители мусульманских народов не могут понять, какую важную роль играет перемена алфавита. Они согласны с необходимостью проводить железные дороги, телеграфные линии, строить пароходы и всякие сооружения, но не хотят реформировать алфавит, тогда как он является основой всех этих реформ» [3: с. 59]. М.Ф. Ахундов указывал также и на техническую, но немаловажную трудность: по его мнению, писать слева направо гораздо легче, чем справа налево.

В российском контексте вопросом о выборе основы для разработки письменностей — русской или латинской — занимались крупнейшие российские лингвисты — Н.Ф. Яковлев, Е.Д. Поливанов, Н.А. Баскаков, А.А. Реформатский,

Н.Я. Марр и другие. Их выбор остановился на латинице по двум соображениям.

Политическое решение заключалось в том, что альфабетизация на русской основе могла быть расценена нерусскими народами страны как рецидив русификаторской политики, в то время как латинский алфавит можно было считать политически нейтральным, более того «революционизирующим» [4: с. 52]. Именно тогда в среде особенно революционно настроенных лингвистов высказывалось мнение о возможности перевода на латиницу и русского языка.

Лингвистическое соображение состояло в том, что русский алфавит, хотя и обладает по сравнению с латынью рядом достоинств (большее число литер, однотипность строчных и заглавных букв и т.п.), но имеет

а) три гласные е, ю, я, которые читаются по-разному в зависимости от позиции в слове и от сочетания с другими буквами: ель, застолье, здание, поле, телега, юла, лью, лютик, яшма, колья, Коля, няня;

б) согласные ч, щ, которые произносятся мягко во всех позициях, независимо от наличия или отсутствия мягкого знака: мяч, ночь, лещ, хрящ, вещь, и согласные ж, ш, которые произносятся твердо во всех позициях, независимо от наличия или отсутствия мягкого знака: нож, рожь, куш, сушь.

По мнению лингвистов, подобные свойства ряда букв затруднили применение русского алфавита для нерусских языков в тех регионах, где русский является доминирующим и где четко воспринимаются эти его особенности.

Итак, выбор был сделан, и разработка новых алфавитов началась на латинской основе. Заслуживает сожаления отсутствие в то время координации между российскими и зарубежными лингвистами. Процесс латинизации алфавитов протекал в России и за рубежом не согласованно, а параллельно.

В Москве функционировал координирующий орган — Центральный комитет нового алфавита (ЦКНА), в работе которого принимали участие выдающиеся российские лингвисты того времени. Осуществление практически полной аль-фабетизации населения (в то время этот термин не употреблялся) и создание алфавитов для многих десятков языков, организация школ с преподаванием на этих языках относится к одному из важнейших культурных достижений того времени. Были составлены и изданы буквари на нанайском, эвенкийском, корякском языках, учебные пособия на памирских языках, на курдском и многих других, издавались общие и специализированные словари. При этом было бы целесообразным оценить усилия по разработке и введению алфавитов на русской основе, предпринятые церковными и светскими просветителями в дореволюционные годы, и сохранить эти алфавиты, тем более что на них уже имелась богослужебная литература. Но этого не произошло. Было посчитано целесообразным начать все с самого начала. Эти языки были переведены с русской графики на латиницу.

Именно в этот период стала развиваться российская социолингвистика, потребность в которой ощутилась достаточно остро. Лингвистическая работа по альфабетизации и нормированию языков требовала не только интеллектуальных усилий, но и больших материальных затрат в те годы, когда страна находилась в весьма трудном экономическом положении.

В 1925 году было принято постановление СНК РСФСР о подготовке преподавателей на национальных языках. Соответствующие отделения были созданы в ряде пединститутов и университетов, в частности, в Казанском педагогическом институте, Саратовском и Иркутском университетах. В 1929 году Центральное издательство (ЦИЗ) в Москве выпускало большими тиражами учебные книги на 56 языках народов России. В 1930 году в РСФСР было 8 педагогических институтов с полным курсом преподавания различных предметов на национальных языках, а также 24 отделения по подготовке преподавателей на языках России в других педагогических институтах с общим числом студентов около 4 тысяч человек [10]. В Наркомпросе РСФСР был разработан план введения преподавания различных предметов на национальных языках в высших учебных заведениях различного профиля.

Все это способствовало формированию благоприятного общественного мнения в пользу функционирования и развития миноритарных языков России. Следует отметить, что реализация отдельных программ иногда принимала форму штурмовой кампании, осуществлялась без учета мозаичной картины перемежающихся этносов, характерной для России в целом, без соответствующей подготовки общественного мнения. Вследствие этого в ряде мест

предпринимаемые шаги вызывали настороженность и даже противодействие со стороны «нетитульного» населения. Вместе с этим общая направленность языковой политики государства в тот период была нацелена на расширение функций миноритарных языков и их развитие.

Такая языковая политика ничуть не умаляла роль и значение русского языка как мерила культурного уровня индивида. В то же время нельзя забывать, что русский язык не был этнически нейтральным, т.е. не дававшим преимущества по рождению никакому из коренных этносов. Вследствие этого языковая политика государства в тот период содержала ряд компенсационных мер, направленных на недопущение преимуществ по рождению для русскоязычного населения.

Создание благоприятной обстановки для функционирования и развития национальных языков способствовало повышению их социального престижа, побуждало русскоязычное население национальных регионов изучать эти языки и пользоваться ими в повседневной жизни.

Библиографический список

Источники

1. Десятый съезд РКП(б). Стенографический отчет. - М.: Госполитиздат, 1963. -918 с.

2. Исаев М. И. Языковое строительство в СССР / М.И. Исаев. - М.: Наука, 1979. -350 с.

3. Тагиев И. Мирза Фатали Ахундов и новый тюркский алфавит / И. Тагиев // Культура и письменность Востока. - 1928. - № 7-8. - С. 58-61.

4. Рахимбаев А. Культурное строительство / А. Рахимбаев // Национальное строительство в РСФСР. - М.: Партиздат, 1933. - 254 с.

5. Стенографические отчеты Государственной Думы. Третий созыв. 1909-1910. 3-й созыв. Сессия 3. Часть 1. - СПб.: Государственная типография, 1910. - 1024 с.

6. Щерба Л. В. Языковая система и языковая деятельность / Л.В. Щерба. - Л.: Наука. 1974. - 428 с.

7. L’emploi des langues vamaculaires dans l’enseignement: monographies sur l’education de base. - Paris: UNESCO, 1953. - № 8. - 153 p.

Литература

8. Сергеев Т. С. Илья Николаевич Ульянов и просвещение народов Поволжья: учеб. пособие / Т.С. Сергеев. - Чебоксары: Чуваш. гос. ун-т им. И.Н. Ульянова, 1972. - 29 с.

9. История Тартуского университета, 1632-1982 / Под ред. К. Сийливаска. - 2-е изд. -Таллин: Периодика,1983. - 267 с.

10. Национальные школы РСФСР за 40 лет / Под ред. Ф.Ф. Советкина. - М.: Издательство АПН, 1958.- 302 с.

11. Саидов А. М. Лингвометодические основы кумыкско-русского двуязычия (на материале кумык. школы): автореф. дис. ... канд. пед. наук / А.М. Саидов. - М., 1993. - 20 с.

12. Трубецкой Н. С. Общеславянский элемент в русской культуре / Н.С. Трубецкой // Вопросы языкознания. - 1990. - № 3. - С. 122-139.

13. Shevelov G. Y. The Ukrainian Language in the First Half of the Twentieth Century. 1900-1941 / G.Y. Shevelov. - Cambridge: Mass., 1989. - 256 p.

References

Istochniki

1. Desyaty’j s’ezd RKP(b). Stenograficheskij otchet. - M.: Gospolitizdat, 1963. - 918 s.

2. IsaevM. I. Yazykovoe stroitel’stvo v SSSR / M.I. Isaev. - M.: Nauka, 1979. - 350 s.

3. Tagiev I. Mirza Fatali Ahundov i novy’j tyurkskij alfavit / I. Tagiev // Kul’tura i pis’mennost’ Vostoka. - 1928. - № 7-8. - S. 58-61.

4. Rahimbaev A. Kul’turnoe stroitel’stvo / A. Raximbaev // Natsional’noe stroitel’stvo v RSFSR. - M.: Partizdat, 1933. - 254 s.

5. Stenograficheskie otchety’ Gosudarstvennoj Dumy’. Tretij sozy’v. 1909-1910. 3-j so-zy’v. Sessiya 3. Chast’ 1. - SPb.: Gosudarstvennaya tipografiya, 1910. - 1024 s.

6. Scherba L. V. Yazykovaya sistema i yazykovaya deyatel’nost’ / L.V. Shherba. - L.: Nauka, 1974. - 428 s.

7. UNESCO. L’emploi des langues varnaculaires dans l’enseignement: monographies sur l’education de base. - Paris. - 1953. - № 8. - 153 p.

Literatura

8. Sergeev T. S. Il’ya Nikolaevich Ul’yanov i prosveschenie narodov Povolzh’ya: ucheb. posobie / T.S. Sergeev. - Cheboksary’: Chuvash. gos. un-t im. I.N. Ul’yanova, 1972. -29 s.

9. Istoriya Tartuskogo universiteta, 1632-1982 / Pod red. K. Sijlivaska. - 2-e izd. - Tallin: Periodika, 1983. - 267 s.

10. Natsional’ny’e shkoly’ RSFSR za 40 let / Pod red. F.F. Sovetkina. - M.: Izdatel’stvo APN, 1958. - 302 s.

11. SaidovA. M. Lingvometodicheskie osnovy’ kumy’ksko-russkogo dvuyazy’chiya (na materia-le kumy’k. shkoly’): avtoref. dis. ... kand. ped. nauk / A.M. Saidov. - M., 1993. - 20 s.

12. Trubetskoj N. S. Obscheslavyanskij e’lement v russkoj kul’ture / N.S. Trubetskoj // Voprosy’ yazy’koznaniya. - 1990. - № 3. - S. 122-139.

13. Shevelov G. Y. The Ukrainian Language in the First Half of the Twentieth Century, 1900-1941 / G.Y. Shevelev. - Cambridge: Mass., 1989. - 256 p.