CC BY
51
УДК 94(470.22)
О. П. Илюха
СЕЛЬСКАЯ ШКОЛА В КАРЕЛИИ в конце XIX —начале XX в.: ПРЕЛОМЛЕНИЕ ЯЗЫКОВОЙ ПОЛИТИКИ НА ЛОКАЛЬНОМ УРОВНЕ1
Язык, объединяя или разделяя народы, воздействуя на формирование национальной идентичности, оказывается в той или иной степени в поле зрения властей и становится составной частью национальной стратегии любой империи. Поскольку целью языковой политики является интеграция имперского пространства, то язык империи и национальные языки находятся в постоянном диалоге друг с другом. Исследователи, пристально изучающие эту проблематику применительно к империи Романовых, убеждены, что необходим учет специфики ее региональных составляющих, а общим принципом анализа должен быть ситуационный подход: внимание к «многообразию сочетаний места, времени, обстоятельств и акторов», предполагающий настройку исследовательской оптики на сравнительно небольшие регионы [16. С. 136].
В имперской иерархии российских народов и этносов карелам как «православным неславянам» было отведено место в рядах «своих». Заброшенная российская окраина долгое время не беспокоила русское общество, а «карельский вопрос» возник в начале ХХ в. на имперской «повестке дня» как результат столкновения финских и русских национальных интересов [10. С. 4]. Наряду с религией сражение развернулось и за язык, а полем сражения стала школа — ключевое звено ассимиляторской политики.
Потребность в русском языке у крестьянского населения, проживавшего в разных частях административно разобщенной российской Карелии, не была одинаковой. Длительные историко-культурные контакты с соседними народами привели к тому, что для южной Карелии, относившейся к Олонецкой губернии, было характерно карельско-русское двуязычие, тогда как у проживавших в Архангельской губернии северных (беломорских) карел, чье наречие очень схоже с финским языком, преобладало карельско-финское двуязычие. Языковые запросы крестьян российской окраины влияли на их отношение к русскоязычной школе.
При выработке решений о языке преподавания в школах России решающими были преимущественно политические, а не педагогические основания. Даже приверженцы либерализма в России не ставили вопрос о том, что местные языки должны заменить русский в школе полностью, а лишь говорили о целесообразности достижения баланса между русским и соответствующим родным языком. Контекст дебатов по данной проблеме в рассматриваемый период в значительной мере определялся постановлением Совета министра народного просвещения от 2 февраля 1870 г. На содержание постановления, в свою очередь, оказали влияние инициативы известного просветителя
1 Статья подготовлена при поддержке программы фундаментальных научных исследований Отделения историко-филологических наук РАН «Исторический опыт социальных трансформаций и конфликтов».
© О. П. Илюха, 2009
Н. И. Ильминского, разработавшего особый подход к образованию нерусских народов империи. Желая оградить языки народов Поволжья от татарского языка с его исламской сутью, Ильминский считал необходимым создать их письменность на основе кириллицы, графический облик которой воспринимался как идеографическое выражение православия. Таким образом, кириллический в своей основе русский алфавит как алфавит православия мог бы стать щитом против исламизирующего арабского алфавита татарских мусульман, а лингвистическое разнообразие — защитным валом против татарского универсализма. Желание самого Ильминского сохранить местные языки объяснялось в значительной степени миссионерскими, но также и лингвистическими соображениями [6. Р. 517-518].
В качестве основных принципов обучения детей в «инородческих» школах Ильмин-ский сформулировал следующие положения: «а) орудием первоначального обучения для каждого племени должно быть его родное наречие; б) учителя инородческих школ должны быть из среды инородцев, и притом хорошо знающие русский язык, или же русские, владеющие соответствующим инородческим наречием; в) должно быть обращено внимание на образование женщин, так как племенное наречие и племенные особенности инородцев преимущественно сохраняются и поддерживаются матерями» [13]. Поскольку метод Ильминского способствовал интеграции нерусских народов в обширное имперское общество и их русификации, он вызвал пристальный интерес и одобрение в правительственных кругах.
В соответствии с Постановлением 1870 г. в школах для населения, уже несколько знакомого с русским языком благодаря близости русских поселений (к каковым относились и карелы), русский должен был служить языком преподавания, но родной язык следовало использовать устно, чтобы помогать в обучении [20. С. 55-57] (по причине отсутствия карельской письменности вопрос о преподавании родного языка в начальных школах Карелии вообще не рассматривался). В основу обучения языку был положен переводной метод, использовавшийся Н. И. Ильминским.
Официальная позиция губернских властей по отношению к языку преподавания в карельских школах была обозначена на страницах «Архангельских губернских ведомостей» в 1872 г.: от учителя требовалось знание карельского языка, но при этом подчеркивалось, что русский язык, «будучи несравненно богаче и развитее карельского, с распространением среди карелов образования, совершенно вытеснит последний» [9. С. 6]. Школьная администрация Олонецкой губернии предпринимала попытки обязать учителей в течение двух первых лет работы в карельской местности овладеть языком местного населения в необходимой для работы степени, а в ином случае предполагалось увольнение. Будущие преподаватели изучали карельский язык в Олонецкой и Архангельской духовных семинариях, Вытегорской учительской семинарии.
В 1890-х годах на фоне нарастания русификаторских тенденций метод Ильминского подвергся гонениям в большинстве регионов страны. Однако в Архангельской губернии (впрочем, как и в Казанском школьном округе) в конце XIX в. продолжались настойчивые попытки внедрения этого метода. Идейным вдохновителем работы был епископ Никанор — бывший председатель Казанского миссионерского общества свт. Гурия, соратник и последователь Ильминского. В 1893 г. он организовал в Архангельске местный комитет Православного миссионерского общества, ставившего задачей устройство церквей и школ и перевод молитв на нерусские языки. В 1894 г. при комитете была создана переводческая комиссия, куда вошел ряд священников, знавших языки народов архангельского Севера. Под влиянием призывов миссионерского общества использовать систему Ильминского в школах для «инородцев» предпринимались попытки со-
здания алфавита карельского языка и издания брошюр с параллельными текстами на карельском и русском языках. В 1894 г. в Архангельске вышла в свет «Азбука для карелов, живущих в Кемском уезде», подготовленная священниками и предназначенная для церковно-приходских школ2. Хотя азбука была далека от совершенства и с лингвистической, и с дидактической точек зрения, все же бесспорным плюсом является то, что в ее основе лежал родной язык обучаемых.
Также с параллельными текстами на русском и карельском языках в 1895-1900 гг. были изданы четыре Евангелия и «Краткая Священная история Ветхого и Нового Завета». Применение этих книг в школах не принесло успеха, и школьное руководство было вынуждено признать непригодность этих публикаций для учебных целей. В 1896 г., когда преосв. Никанор перевелся в другую епархию, переводческая деятельность была постепенно свернута, но, несмотря на новые официальные приоритеты, во многих школах Архангельской Карелии сохранялись элементы переводной системы преподавания русского языка. В большей мере карельский язык допускался на уроки Закона Божьего, где требовалось объяснение многих отвлеченных понятий.
В Олонецкой губернии использование метода Ильминского резко сократилось уже в начале 1890-х годов. Было пересмотрено отношение и к использованию в школах карельского языка. Директор народных училищ Олонецкой губернии Д. Мартынов четко сформулировал русификаторскую идею применительно к школе в Карелии: «Смотреть на карельский язык как на такое знание, от которого школа должна детей отучать». Отвечая на запрос министра народного просвещения об обучении детей в карельских школах, он писал в 1895 г.: «Говорить по-карельски и учителю, и ученикам строго воспрещается, потому что употребление в преподавании карельского языка в прежнее время служило главным тормозом к успешному, в русском смысле, течению дела в карельских училищах... » [5].
К середине 1890-х годов преподавание карельского языка уже не велось ни в одном из учебных заведений, готовивших учителей для школ Карелии. В таких условиях школьным преподавателям приходилось осваивать основы карельского языка в процессе общения с учениками. Бывали случаи, когда начинающий учитель ходил по деревне с ребенком-переводчиком, через переводчика общался с родителями учащихся. Подобная практика («прибегнуть к толмачу из учеников») в 1890-х годах официально рекомендовалась дирекцией народных училищ Олонецкой губернии. Старшие дети, сколь-либо освоившие русский язык, помогали младшим, т.е. применялись элементы ланкастерской системы обучения.
На состоявшемся в 1892 г. в Петрозаводске съезде учителей были приняты рекомендации относительно обучения русскому языку в карельских школах Олонецкой губернии. Съезд признавал обучение русскому языку (разговорной речи) главным предметом младшего отделения. В качестве основной хрестоматии для чтения использовалась книга М. А. Вольпера3 «Русская речь», составленная специально для нерусских школ. В основе обучения грамоте лежал альтернативный переводной системе «естественный», или «натуральный», метод (хулители называли его «немым»), полностью устранявший родной язык как язык преподавания. В младшем отделении карельских училищ учитель показывал детям предметы или их рисунки, изображал какое-либо действие, сопровождая показ соответствующим русским словом. Дети вслед за учителем повторяли слова. На слух усваивались тексты отдельных молитв, на уроках чтения
2В этот же период миссионерское общество издает «Букварь для самоедов, живущих в Архангельской губернии» и «Азбуку для лопарей, живущих в Кольском уезде Архангельской губернии» (1895).
3Русский педагог, методист, опиравшийся на учение К. Д. Ушинского.
изучались азбука и элементарные правила правописания. При тщательном использовании естественный метод был безжалостен к ученикам. И учителя, и ученики должны были общаться исключительно по-русски как в классе, так и вне него. На грани веков он стал самым популярным методом преподавания в школах различной юрисдикции, созданных для нерусских детей.
Наиболее опытные и талантливые учителя искали средства, облегчавшие усвоение русского языка детьми, стремились обобщить свой опыт работы в карельской школе, поделиться им с коллегами. Преподаватель Кимасозерского училища (Кемский уезд Архангельской губернии) И. В. Оленев разработал рекомендации по использованию в карельских школах уже упоминавшегося учебника М. А. Вольпера «Русская речь». Для лучшего овладения детьми русским языком В. И. Оленев предлагал в целом ряде случаев опираться на их родную речь. Он обращал внимание коллег на изучение грамматики и выработку произношения с учетом грамматических норм и фонетических особенностей карельского языка. Предметом его внимания стали трудные для произношения учеников-карел звонкие согласные звуки, а также отсутствующие в карельском языке грамматические формы (согласование частей речи по родам, употребление предлогов и т. д.). Заметки В. И. Оленева об особенностях обучения карельских детей русскому языку были напечатаны в 1899 г. в столичном педагогическом журнале демократического направления «Русский начальный учитель» [18].
Официальное признание в Олонецкой губернии получила методика преподавания русского языка, предложенная учителем Вохтозерского училища К. И. Дмитриевым — сторонником идей К. Д. Ушинского о народности в воспитании и обучении. Естественный метод обучения русскому языку автор конкретизировал применительно к специфике карельской школы, создав своеобразный музей наглядных пособий: маленький шкаф, в котором размещались около 150 моделей разных предметов, отражающих природу и быт карельской местности. Экспонаты уникального музея были представлены на Всероссийской сельскохозяйственной выставке 1895 г. в Москве, где его создатель был удостоен серебряной медали. К. И. Дмитриев подчеркивал, что суть его метода — не зубрежка, а понимание смысла. Он считал, что при обучении русскому языку необходимо «включить» все каналы восприятия информации учеником: не только зрение и слух, но также осязание и обоняние, используя для этого специальные пособия. Например, при изучении прилагательных, характеризующих вкусовые качества, предлагалось раздать учащимся по щепотке сахара, соли, хины и по ягодке клюквы; для лучшего усвоения слов, характеризующих запахи, — три кусочка мыла: «простое», дегтярное и душистое [11].
При всех бесспорных плюсах отдельных дидактических приемов методика К. И. Дмитриева была не лишена недостатков и находила своих оппонентов. В августе 1906 г. на съезде инспекторов Олонецкой губернии с серьезной критикой выступил П. П. Николаевский — инспектор народных училищ Повенецкого уезда. Претензии вызывал базовый принцип методики — практически полное исключение карельского языка из процесса обучения. Николаевский резко возражал против того, чтобы учитель начинал свое общение с детьми через переводчика — старшего ученика. Собственную позицию он изложил в духе учения Ильминского: «Лучшей системой обучения в инородческой школе я признаю ту, которая употребляет, особенно на первых порах, язык инородцев. При этой системе считаю безусловно необходимым для учащих лишь знание инородческого языка, злоупотреблять которым, конечно, не следует, но обойтись без которого считаю невозможным» [1. Л. 57-59]. Это заявление, несомненно, было реакцией на те изменения, которые происходили в общественных настроениях страны.
События первой русской революции и вызванный ими закон о веротерпимости (апрель 1905 г.) положили начало новой эре в борьбе за души «инородцев» и подтолкнули Министерство народного просвещения к пересмотру неупорядоченной политики в области начального образования. В том же, 1905 г. в Петербурге было созвано совещание по вопросам образования «восточных инородцев». В рекомендациях о языке обучения отмечалось, что преподавание на родном языке может быть позволено только тем народам, которые имеют свою письменность и литературу. Такими языками были признаны польский, литовский, немецкий, татарский, латышский, эстонский, армянский, грузинский. Прочие языки, как «не имеющие письменности и литературы», допускались в школы только в первые два года обучения [19. С. 401-402]. Разумеется, это в полной мере относилось и к карельскому языку, для которого все еще не был разработан алфавит, адекватный его фонетике.
С учетом данных рекомендаций 31 марта 1906 г. Министерство народного просвещения утвердило правила «О начальных училищах для инородцев» (а в ноябре 1907 г. в них были внесены поправки), целью которых было распространить систему Ильминско-го на инородческие школы по всему востоку и западу России [25]. Обсуждение проблемы на местном, губернском уровне стимулировалось возросшим влиянием Финляндии на умонастроения карел и формировавшимся карельским национальным движением. Заброшенная, спокойная окраина России в этот период привлекает к себе внимание и вызывает озабоченность правительства. Рост в соседней Финляндии антироссийских настроений сопровождался повышением интереса к соплеменникам-карелам, поиском общих финно-угорских корней, объединяющему прошлому и, как представлялось, общему будущему.
Опасения российских властей вызывала угроза проникновения идей панфинниз-ма — идеологии, выражавшей стремление к сближению и объединению финноугорских народов, вплоть до создания «великой Финляндии». Воспользовавшись уступками, на которые самодержавие было вынуждено пойти в годы первой русской революции, в Российскую Карелию направились финские лютеранские миссионеры и проповедники. Просветительскую работу в Карелии организует Союз беломорских карел. Эту организацию основали в 1906 г. в г. Тампере переселившиеся в Финляндию беломорские карелы, прежде всего купцы. Ее целью было всемерное сближение карельских волостей с Финляндией, оказание поддержки национальным, духовным и материальным устремлениям соплеменников, проведение просветительной работы в духе «насаждения племенного чувства единства карел и финнов». Для осуществления своей программы в области школьного дела Союзом было создано специальное школьное правление. С осени 1906 г. Союз беломорских карел начал создавать в Архангельской Карелии передвижные школы с преподаванием на финском языке, библиотеки и читальни, укомплектованные книгами из Финляндии [15. С. 201; 6. 8. 123-125].
В декабре 1905 — январе 1906 г. на собраниях и митингах крестьян в Беломорской Карелии было сформулировано требование: преподавание в учебных заведениях должно вестись на родном языке, высказывалась заинтересованность в изучении финского языка. Съезд деятелей Русской православной церкви, состоявшийся в г. Кемь в сентябре 1907 г., высказал опасение, что знание карелами финского языка может оказать идеологический вред, явиться «проводником финских идей» [2. Л. 30].
Протоколы учительских (губернских и уездных) съездов и съездов инспекторов народных училищ Олонецкой губернии 1906-1908 гг., публикации писем учителей в местной периодической печати позволяют проследить эволюцию суждений и мнений учительства и школьной администрации по этому вопросу. Если состоявшийся в августе
1906 г. съезд инспекторов высказал лишь пожелание того, чтобы в инородческие школы назначались лица, знакомые с языком местного населения, то съезд инспекторов народных училищ, деятелей Олонецкого земства и представителей духовного ведомства в июне 1908 г. признал необходимым и обязательным знание языка местного населения для учителя, преподающего в карельской школе. В утвержденной съездом инспекторов 1908 г. методике преподавания естествознания, например, рекомендовалось использовать лексику родного языка как средство семантизации отдельных понятий [23. С. 61].
Карельское православное братство, имевшее влияние на школу, особенно церковноприходскую, рассматривало карельский язык как «средство для миссионерских целей братства», не упуская при этом из внимания конечную цель — «ознакомление всех карел с русской речью» [3. Л. 4]. Повысившееся внимание местных деятелей образования к карельскому языку и некоторое расширение его использования в школе потребовали проведения соответствующей работы. Во-первых, это касалось обучения учителей. Для выполнения поставленных задач в Петрозаводской учительской семинарии и ряде других учебных заведений, готовивших учителей, было введено изучение карельского языка и методики преподавания русского языка «инородцам». Во-вторых, требовалось расширить имевшиеся знания о самом языке. С этой целью губернское земское собрание в ноябре 1907 г. приняло решение об ассигновании средств на дело изучения карельского языка и составление картотеки карельских слов [4. Л. 37].
В помощь учителю, изучающему карельский язык, в 1908 и 1913 гг. были изданы два небольших русско-карельских словаря. Первый — на диалекте карел-людиков был составлен русским учителем М. Д. Георгиевским из с. Святозеро Петрозаводского уезда, второй — на ливвиковском диалекте — подготовлена по поручению Карельского православного братства учителем-карелом В. И. Королевым из с. Видлицы Олонецкого уезда. В 1913 г. был издан также «Русско-чудский словарь с некоторыми грамматическими указаниями», составленный учителем П. К. Успенским. Руководство по Закону Божию для школ в местностях с карельским населением разработал наблюдатель церковноприходских школ Олонецкой епархии Н.К.Чуков, а священник В. М. Никольский выполнил его перевод на карельский язык. В 1908 г. двуязычная книга с параллельными текстами была выпущена в свет Карельским православным братством в количестве трех тысяч экземпляров [14].
Активную издательскую работу на карельском языке развернули отделения Карельского православного братства: Михайловское в Архангельской губернии, Георгиевское — в Олонецкой губернии и Финляндии. Оба братства имели собственные издательские комиссии. Члены Переводческой комиссии, созданной в 1907 г. в г. Кемь в соответствии с указом Архангельской духовной консистории, при осуществлении переводов на карельский язык столкнулись с нехваткой лексики, с проблемой передачи смысла церковно-богословских понятий. Не находя аналога в карельском языке, они использовали финские слова, «придавая им карельское произношение». В Карелии использовалась предложенная Н. И. Ильминским схема, согласно которой литература для крещеных татар печаталась кириллицей, чтобы закрыть им доступ к татарской мусульманской культуре на арабице, с той лишь разницей, что теперь таким же способом пытались отделить православных карел от опасного влияния лютеранской культуры на латинице. Отмечалось и практическое удобство использования кириллицы, облегчающей переход «от инородческих книг с русским алфавитом к книгам чисто русским». То есть алфавит должен был служить своего рода мостом между родным и русским языками [12; 17. С. 199].
Катализатором усиливавшихся попыток создания алфавита карельского языка (они неоднократно предпринимались и в XIX в.) стало издание в 1907 г. в Финляндии букваря «Р1еш Л1ки-орав1а]а У1епап ка^аШзШе» («Маленький начальный учитель для беломорских карел»). Его создатели положили в основу финский язык, вовсе не ориентируясь на местный диалект карельского [10. С. 123]. Издание было частью обширной программы Союза беломорских карел по поддержке карельских школ, однако российские власти запретили пользование книгой. В российской Карелии к работе над алфавитом привлекались учителя и священники «из природных карел». Начиная с 1908 г. братство выпустило на разных карельских диалектах около полутора десятка брошюр религиозно-нравственного содержания, в том числе руководство для учителей Закона Божьего в карельских школах. Почти все они имели параллельные тексты на карельском и русском языках.
Несовершенство алфавита, неразработанность грамматических норм, а также многообразие говоров внутри собственно карельского диалекта, на котором говорили северные карелы, — все это служит объяснением того, что тексты книг, изданных братством, не всегда были понятны карельским крестьянам и школьникам. Но тем не менее в ходе переводческой работы, к которой привлекались учителя и священники, шло развитие карельского языка, обогащение его новыми понятиями и терминами. Однако на том этапе еще отсутствовали необходимые предпосылки для создания его литературной формы.
Отзвуком усиливавшейся в стране реакции в отношении «инородческой» школы стало принятое в 1910 г. представителями Олонецкого совета Карельского православного братства решение добиваться совершенного прекращения карельской речи в стенах школы после первой трети учебного года. Правила начальных училищ для «инородцев», утвержденные Министерством народного просвещения 11 июня 1913 г., перечеркивали все либеральные уступки «инородческой» школе. В них указывалось, что установленное широкое применение «инородческого» языка в школе «не соответствует ни интересам государства, ни достоинству русского языка как языка государственного». Предписывалось начинать преподавание на русском языке как можно раньше. Правила допускали возможность привлечения к учительской работе лиц, не знающих «инородческого» языка [21. С. 89].
Эти решения шли вразрез с развитием педагогической мысли. На «инородческой» секции первого Всероссийского съезда по народному образованию, состоявшегося в декабре 1913 г. в Петербурге, была выработана резолюция о необходимости широкого использования родного языка в школе как основы развития полноценной личности, а использование «естественного» метода обучения русскому языку признано главной причиной отчуждения нерусского населения от школы [22. С. 243].
Отголоском этих общественных настроений стало издание в 1915 г. русского букваря для карельских детей, подготовленного миссионером Карельского православного братства священником Виктором Никольским. Содержание букваря выдержано в великорусском духе, но в отличие от букваря Вольпера, применявшегося прежде в школах Карелии, в нем присутствует карельский язык, родное для карельских детей слово. Это было несомненным достижением своего времени. По сравнению с первым «учебником» — «Азбукой для карелов, живущих в Кемском уезде», букварь В. М. Никольского ушел намного вперед в содержательном, педагогическом и полиграфическом отношениях. Лишь два упомянутые издания, выпущенные в метрополии, предназначались непосредственно для карельских детей и включали в мизерном объеме карелоязычные тексты. Все прочие книги и брошюры на карельском языке (чаще двуязычные издания
на карельском и русском/церковнославянском языках с параллельными текстами) хотя и находили применение в школе, но предназначались прежде всего для священников и учителей, реже—для чиновников.
Сообщения петербургского окружного инспектора М. И. Успенского, посетившего в 1915 г. земское училище в с. Пряжа Петрозаводского уезда, показывает в общих чертах один из школьных вариантов обучения детей русскому языку. Инспектор, на которого произвели хорошее впечатление знания учеников, отнюдь не осудил практику, строившуюся на том, что дети «следят друг за другом, чтобы никто не говорил по-карельски; в противном случае жалуются учительнице» [24. С. 133]. Однако во многих школах обучение русскому языку оставалось малоэффективным, что негативно влияло на выполнение программ по другим предметам. Школьники, не окончившие полный курс школы, осваивали русский язык лишь на уровне понимания. Вместе с тем этот невысокий уровень владения русским языком позволял понимать содержание несложных рассказов по истории, географии, естествознанию. Выпускники карельских школ, переехавшие последствии в Финляндию, вспоминали, что российская школа давала более широкие знания по сравнению с теми, которые предусматривались программами финских школ [8. 8. 115].
Осуществление языковой политики в школьной сфере корректировалось на местном уровне. На рубеже Х1Х-ХХ вв. метод Ильминского, допускавший родные языки «инородцев» в школу, использовался в большей мере в выполнявших миссионерские функции церковно-приходских школах Архангельской епархии. Как показывают события начала ХХ в., власти Олонецкой губернии даже в условиях некоторых идеологических послаблений периода первой русской революции занимали крайне осторожную позицию, не спешили воспользоваться появившимися возможностями либерализации школьно-языковой ситуации. Эта осторожность в значительной мере была вызвана страхом перед казавшейся реальной угрозой «лютеранизации» и «финнизации» Карелии. Родственный финскому карельский язык расценивался как возможный канал для проникновения чуждого влияния.
Допустив в школу подход Ильминского, хотя и в ограниченной мере, местные власти опирались в практической деятельности на образованных представителей карельского народа. Учителя, в совершенстве знавшие карельский язык, получали поддержку и имели шанс продвинуться по службе. Такой подход на деле вызывал эффект, обратный русификаторским устремлениям, поскольку подготовка национальных кадров и использование местных языков способствовали созданию национальной интеллигенции.
При всей непоследовательности государства в языковой политике на местном уровне шел поиск более эффективных подходов и методов обучения «инородцев». Усовершенствование методики обучения карельских детей русскому языку, ее применение на практике служило повышению качества знаний. Освоение русского языка «инородцами» объективно способствовало их интеграции в имперское пространство. Однако эти процессы сдерживались несбалансированным характером карельско-русского двуязычья, который формировала школа в силу того, что большинство школьников за кратковременный период обучения овладевало русским языком намного хуже, чем владело родным.
Используемые источники и литература
1. Национальный архив Республики Карелия (НАРК). Ф. 335. Оп. 1. Д. 11/173.
2. НАРК. Ф.1 Оп.1. Д. 102/2.
3. НАРК. Ф. 335. Оп. 1. Д. 5/76.
4. НАРК.Ф. 79. Оп. 2. Д. 1/20. Л. 8; Ф.1. Оп.1. Д. 102/2.
5. Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф. 139. Оп. 1. Д. 8437. Л. 9.
6. Dowler W. The Politics of Language in Non-Russian Elementary Schools in the Eastern Empire, 1865-1914 // The Russian Review. Vol. 54. October 1995. P. 516-538.
7. Ranta R. Vienan Karjalaisten Litto ja rajantakainen koulukysymys 1906-10 // Rajamailla IV. 1997. Rovaniemi, 1998. S. 111-145.
8. Samulinen A. Olenevin koulussa // Karjalan heimo. 1993. N 7-8.
9. Архангельские губернские вести. 1872. № 57.
10. Витухновская М. А. Российская Карелия и карелы в имперской политике России, 1905— 1917. Хельсинки; СПб., 2006.
11. Дмитриев К. И. О преподавании русского языка в корельских школах // Труды третьего съезда инспекторов народных училищ Олонецкой губернии. Петрозаводск, 1908. С. 150174.
12. Из переписки по вопросу о применении русского алфавита к инородческим языкам. Казань, 1883.
13. Ильминский Н. И. О системе просвещения инородцев и о Казанской центральной крещено-татарской школе. Казань, 1913.
14. Краткая Священная история и молитвы на русском и карельском языках: Руководство для законоучителей карельских школ. Выборг, 1908.
15. Киркинен Х., Невалайнен П., Сихво Х. История карельского народа. Петрозаводск, 1998.
16. Миллер А. Русификации: классифицировать и понять// Ab Imperio. 2002. № 2. С. 133148.
17. Миропиев М. Русско-инородческие школы системы Н. И. Ильминского // Журнал Министерства народного просвещения. 1908. Февраль.
18. Оленев И. В. Заметки по обучению грамоте и русскому языку в инородческих школах // Русский начальный учитель. 1899. Апрель. С. 1-10.
19. Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР. Конец XIX — начало XX в. / Под ред. Э. Д. Днепрова, С. Ф. Егорова, Ф. Г. Паначина, Б. К.Тебиева. М., 1991.
20. Постановления совета Министра народного просвещения. Заседание 2 февраля 1870 года. Журнал № 42 // Журнал Министерства народного просвещения. 1870. Март. С. 47-63.
21. Справочная книга по низшему образованию. Ч. 1. Пг., 1916.
22. Съезд по народному образованию // Журнал Министерства народного просвещения. 1914. Апрель. С. 242-247.
23. Труды третьего съезда инспекторов народных училищ Олонецкой губернии. 3-8 июня 1908 г. Петрозаводск, 1908.
24. Успенский М. И. По учебным заведениям Олонецкой губернии. II. В Петрозаводском, Олонецком и Лодейнопольском уездах // Известия по народному образованию. 1917. Часть 52. Февраль. С. 130-167.
25. Чичерина С. Как началось дело просвещения восточных инородцев // Журнал Министерства народного просвещения. 1907. Сентябрь. С. 1-62.
