CC BY
55
К 100-ЛЕТИЮ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ: РАЗВИТИЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА О КУЛЬТУРНО-ЯЗЫКОВЫХ ОТНОШЕНИЯХ
Е.М. Доровских
Институт государства и права Российской академии наук 119019, Российская Федерация, Москва, ул. Знаменка, 10 E-mail: theory-of-law@igpran.ru
Основой развития России является культурно-интеллектуальный потенциал российского общества, который требует должного внимания, в частности, тщательной разработки системы мер, направленных на правовую охрану пространства духовной жизни граждан как субъектов и главной движущей силы развития страны. Использование в этих целях институтов культуры безусловно возрастает, но объем, пределы и возможности правового регулирования в рассматриваемой области изначально объективно ограничены и его собственной спецификой, и свойствами того социального явления, на которое оно направлено. Потребность сохранения культурной самобытности для России носит многоплановый характер: сочетание приоритетов российской культуры как с общечеловеческими универсальными ценностями, так и с проявлениями глобализированной массовой культуры и их сочетание и с устойчивыми культурными традициями народов России, и с необходимостью обеспечения общенационального культурного пространства и единства граждан.
Особое внимание должно быть обращено на правовое регулирование в сфере языковых отношений как значимой части социокультурных отношений. Многонациональная структура населения Российской Федерации заметно усиливает здесь потребность в создании эффективных правовых регуляторов.
Социокультурная и языковая политика дореволюционной России не получила развитого правового и тем более конституционно-правового оформления, правовое регулирование носило фрагментарный характер. В разных регионах империи и разное время она предполагала различную степень культурной и языковой автономии.
Правовое регулирование культурно-языковых отношений в советский период прошло несколько этапов. Идеологическая направленность на обеспечение максимума «доверия в пролетарской классовой борьбе со стороны инородцев» стала, между тем, благотворной почвой для языкового строительства 20—30-х гг., которое было отмечено значительными объективными достижениями в развитии языков народов СССР, однако правовое регулирование затрагивало преимущественно сферы официального использования национальных языков.
8т Правовое регулирование культуры, духовный мир человека, культурно-языковые отношения, культурные традиции, народы России, использование языков, законодательство о языках
Современное российское государство исторически сложилось как федеративное многонациональное государство. Сосуществование более чем 150 народов в рамках одного государства безусловно требует от последнего значительных усилий, выраженных в том числе и в целенаправленной культурной и языковой политике по сопряжению совпадающих, разнящихся, а порой и противостоящих друг другу интересов населяющих его народов.
Современные условия и потребности развития российского общества предопределяют приоритет экономических преобразований, что представляется совершенно оправданным. Однако их фундаментом безусловно является культурно-интеллектуальный потенциал российского общества, который требует должного внимания, в частности, тщательной разработки системы мер, направленных на правовую охрану пространства духовной жизни граждан как субъектов и главной движущей силы развития страны. При этом принятие законодательных мер должно базироваться на том, что культура является неотъемлемой частью социальной жизни и в связи с этим культурная политика должна рассматриваться в более широком контексте общей политики государства1.
Свойства культуры как всеобъемлющего явления обусловливают специфику подхода к выработке его научного понятия — оно плохо поддается определению. В научных исследованиях оперируют понятием «культура» как в самом широком, расширительном смысле, так и в «узком» его понимании применительно к отдельным областям человеческой деятельности. При этом каждая из отраслей знания оперирует при определении культуры своими собственными понятийным аппаратом, предметом, содержанием, структурой и целями исследования. От того, к какому — расширительному или «узкому» — понятию культуры обращается законодатель, непосредственно зависят пределы и объем правового, в том числе и конституционного, регулирования в данной сфере.
Слово «культура» (cultura от лат. colere — населять, культивировать, возделывать, ухаживать, почитать, покровительствовать),
1 См.: Рекомендация ЮНЕСКО об участии и вкладе народных масс в культурную жизнь 1976 г. URL: http: //www.unesco.ru (дата обращения: 10.05.2017).
впервые появившееся в трактате Марка Порция Катона Старшего «De agri cultura»2, означало не просто обработку земли, но особое душевное отношение к ее возделыванию. Позже Марк Туллий Цицерон в «Тускуланских беседах» (Tusculanae disputationes) уже употребляет словосочетание «cultura animae» — «культура души», говоря о человеке, занимающемся философией и обладающем культурой духа и ума. Дальнейшая историческая трансформация понятия приводит в западноевропейской философии к пониманию культуры как искусственной среды жизнедеятельности человека3, которая в русской научно-философской традиции понимается прежде всего как некое целостное ценностное явление, объединяющее собой все основные сферы духовной жизни человека.
В современных условиях необходимость создания правовых условий для гармоничного развития духовного мира человека и всестороннего использования в этих целях институтов культуры безусловно возрастает, но объем и пределы конкретного, детального правового регулирования изначально объективно ограниченны. Возможности правового воздействия в рассматриваемой области ограничены и его собственной спецификой, и свойствами того социального явления, на которое оно направлено. Эти возможности, прежде всего, очерчены пределами действия права как такового и в решающей степени зависят от предмета правового регулирования, который определяет не только содержание, но и пределы возможного и допустимого воздействия4.
Социально-экономическое развитие страны, предполагающее полноправное участие в глобальной экономике, не исключает вполне оправданного стремления к сохранению ею в условиях все
2
Марк Порций Катон. Земледелие. / Пер. и комм. М.Е. Сергеенко при участии С.И. Протасовой. М., 2008.
3
В качестве самостоятельного впервые понятие «культура» появляется в трудах С. Пуфендорфа (1632—1694). Он употребил его применительно к «человеку искусственному», воспитанному в обществе, в противоположность человеку «естественному», необразованному. Позже это понятие использовал И.К. Аделунг в своем эссе «Опыт истории культуры человеческого рода» (1782 г.), а затем И.Г. Гердер, вводя в конце 80-х гг. XVIII в. в научный обиход термин «культура», прямо указывал на его этимологическую связь со словом «земледелие» в своем труде «Идеи к философии истории человечества», характеризуя «воспитание человеческого рода» как «процесс и генетический, и органический».
4 См.: Сорокин В.Д. Метод правового регулирования. Теоретические проблемы. М., 1976. С. 56.
более взаимозависимого мира своего суверенитета и своей культуры. В то же время свое влияние, далеко не всегда позитивное, оказывают процессы глобализации экономики, политики, культуры, происходящие в современном мире. Порой они становятся реальной угрозой самобытности и многообразию национальных культур и языков, на которые интенсивно воздействуют также такие факторы, как урбанизация, усложнение социальных структур, рост влияния средств массовой информации на культуру, коммерциализация культуры, расширение досуговой сферы в ущерб иным сферам культурной деятельности, а также нарастающий приоритет «цивилизации досуга» над «цивилизацией труда».
Проблема соотношения глобальных процессов с присущим им нивелированием культурных различий и потребность сохранения культурной самобытности для России носят многоплановый характер: сочетание приоритетов российской культуры как с общечеловеческими универсальными ценностями, так и с проявлениями глобализированной массовой культуры и их сочетание и с устойчивыми культурными традициями народов России, и с необходимостью обеспечения общенационального культурного пространства и единства граждан.
Комплексным правовым актом, своеобразной «дорожной картой» для дальнейшего развития конституционно-правового регулирования в сфере культурно-языковых отношений стали Основы государственной культурной политики, утвержденные Указом Президента РФ от 24 декабря 2014 г. № 8085. В преамбуле Основ закреплена их роль как базового документа для разработки и совершенствования законодательных и иных нормативных правовых актов РФ, которые должны регулировать процессы культурного развития, и государственных и муниципальных программ. В документе впервые сделан шаг в направлении введения в законодательство категории «культура» в ее широком понимании. Однако необходима дальнейшая доработка и уточнение правовых характеристик, используемых в законодательстве в рассматриваемой сфере. Принятые Основы государственной культурной политики ни в коей мере не отменяют необходимости принятия нового комплексного правового акта, который должен заменить действующие Основы законодательства о культуре.
5 СЗ РФ. 2014. №52 (ч. 1). Ст. 7753. Труды Института государства и права РАН. 2017. Том 12. № 5
Особое внимание должно быть обращено на правовое регулирование в сфере языковых отношений как значимой части социокультурных отношений. Многонациональная структура населения Российской Федерации заметно усиливает потребность в создании эффективных правовых регуляторов для поддержания баланса социокультурных и, в частности, этнолингвистических интересов. Изменения, происшедшие за последние десятилетия в национальном самосознании, между тем сказываются и на отношении к национальному языку как части национальной культуры, которому необходимо обеспечить не только сферы использования, но и создать условия для его развития и сохранения как части национального культурного наследия.
Правильный выбор стратегии культурного развития страны становится жизненно важным не только для сохранения собственно культуры, но и для самосохранения российского общества как такового. Слова известного мексиканского правоведа Д. Валадеса о правовой культуре справедливо можно отнести и к культуре в целом: «...Это сумма опытов и возможностей; это процесс, в ходе которого аккумулируется прошлое и подготавливается будущее»6.
Социокультурная и языковая политика дореволюционной России не получила развитого правового и тем более конституционно-правового оформления. В разных регионах империи и в разное время она предполагала различную степень культурной и языковой автономии, пределы которой колебались от полного невмешательства со стороны центральных властей в языковую жизнь подданных до запрета на использование какого-либо из языков в различных сферах публичной и официальной жизни.
Говорить об относительно целенаправленной языковой политике государства можно начиная лишь со времен Петра I. Политика признания в качестве официальных языков европейских языков существовала вплоть до середины XIX в. и была тесно связана с территориальными приобретениями России в этот период. Так, в Эстляндии, Лифляндии, Курляндии еще и в первой половине XIX в. немецкий язык использовался и для административных нужд, и в сфере образования. Требование сдачи письменного экзамена по русскому языку для поступавших в Дерптский университет было введено только в 1845 г. Использование местных язы-
6 Валадес Д. Язык права и право языка. М., 2008. С. 59. Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS. 2017. Volume 12. No. 5
ков — латышского, эстонского — ограничивалось обиходной сферой и непосредственно было связано с низким социальным положением их носителей. В Великом княжестве Финляндском функции официального языка в тот же период выполнял шведский язык. В Царстве Польском польский язык сохранял все основные сферы функционирования вплоть до восстания 1830 г. и только после него в учебных заведениях было введено обязательное обучение русскому языку. После присоединения Кавказа не встречало препятствий употребление местных языков для административных нужд, использовались они и в сфере образования. Так, по положениям 1835 и 1848 гг. в первом и втором начальных классах уездных училищ обучение велось на местных языках (армянском, грузинском, азербайджанском), русский преподавался как предмет, а с третьего класса он становился языком обучения, но местные языки продолжали изучаться'.
Со второй половины XVIII в. в Поволжье, Приуралье, Сибири повсеместно учреждались государственные и миссионерские школы для инородцев8. Поскольку значимую роль играла конфессиональная (а не этническая) принадлежность и, следовательно, знание определенного богослужебного языка, через школы решались одновременно две проблемы: обучение церковно-славянскому и русскому языкам и приведение к православию язычников. Святейший Правительствующий Синод предписывал «в школах и церквах наставление производить на их природном языке дотоле, доколе все их прихожане от мала до велика разуметь будут совершенно российский язык»9. Многое для развития бесписьменных языков народов России было сделано православными русскими миссионерами при переводе на них Библии. Так, еще в 1775 г. появилась грамматика вотского языка В. Пуцек-Григоровича; в 1819—1820 гг. православными миссионерами была введена на базе русской графики письменность для якутского языка; с середины XIX в. также
7
См.: Судакова Н.Я. Из истории методики преподавания русского языка в
нерусской школе. Махачкала, 1972. С. 74.
8
Используемый в правовых актах этого периода термин «инородец» обозначал «уроженца другого, чужого племени или народа» (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. СПб.; М., 1881. Т. 2. С. 46), применялся в отношении коренных, обычно кочевых, жителей Казахстана и Сибири и не носил никакого уничижительного оттенка.
9 Судакова Н.Я. Указ. соч. С. 90.
миссионерами вводилась письменность на русской основе для алтайского (ойротского) языка; для абхазского языка П.К. Усларом был создан в 1862 г. алфавит на основе русской графики.
Таким образом, на протяжении XVIII и первой половины XIX в. у государства отсутствовала разработанная, целенаправленная культурно-языковая политика и правовое регулирование носило фрагментарный характер. Государство весьма индифферентно относилось к использованию местных языков даже в сфере официального общения и образования и практически не вмешивалось в существовавшую социолингвистическую ситуацию. Официальное общение на новых территориях велось, как правило, на русском языке либо в случае необходимости через переводчиков, но преимущественное положение русского языка в правовом отношении никак оформлено не было. Оно рассматривалось как данность, не нуждающаяся в каком-либо правовом оформлении. Но осознание неоспоримости его положения между тем сочеталось с весьма гибким подходом к разрешению возникавших культурно-языковых проблем, в целом носившим прагматичный характер.
Положение стало меняться в середине XIX в., что было прямо связано с обострившейся политической обстановкой и диктовалось прежде всего необходимостью защиты политических интересов Российской империи и конфессиональных интересов Православной церкви. В качестве способа защиты этих интересов была выбрана жесткая поддержка господствующего положения русского языка. Впервые столь отчетливо проявляется политизация культурно-языковых отношений.
После польского восстания 1863 г. вместе с Царством Польским было упразднено и официальное использование польского языка. В сфере официальных отношений и образования в Варшавском генерал-губернаторстве стал использоваться русский язык. Официальным изданием стал после 1863 г. русскоязычный «Варшавский дневник», а позднее, как и в каждой губернии, еще и «Ведомости».
Непосредственно с польским восстанием, а также с политикой, проводимой Австро-Венгрией, было связано введение ограничений на использование малороссийского, белорусского и литовского языков. В 1863 г. министр внутренних дел П.А. Валуев выпустил циркуляр, в котором содержался временный запрет на публикацию книг духовного содержания, учебников, книг «вооб-
ще назначаемых для первоначального чтения народа» и дозволялась печать на малороссийском языке произведений, принадлежащих «к области изящной литературы»10. Следует отметить, что этот документ появился в разгар польского восстания и был вызван прежде всего заботой о безопасности государства. Польские повстанцы, делая ставку на малороссийский сепаратизм и разжигание аграрных волнений на юге России, использовали в этих целях брошюры и прокламации на простонародном наречии, а касательно изданий религиозного содержания сохранялась опасность униатской пропаганды. По тем же причинам в 1860-е г. вводится запрет на использование латиницы в белорусском и литовском языках, что в отношении последнего означало фактический запрет на использование литературного языка11.
В отличие от Польши на территории нынешней Украины, Белоруссии, Литвы языковая политика носила характер противодействия, во-первых, западной экспансии на территории Российской империи и, во-вторых, либерально-революционному движению. Такой же монархически-охранительный характер носил и «Эмский указ» — Указ от 18 мая 1876 г.12, дополнявший «Валуевский циркуляр» и запрещавший появление газет, духовной, общественно-политической литературы, а также концертов и театральных представлений на украинском языке и подтверждавший введенные ранее запреты в отношении белорусского и литовского языков.
Претерпела изменения языковая политика и в Прибалтийском крае. Во второй половине XIX в. началось выдавливание немецкого языка из основных сфер функционирования языков. Сперва это делалось за счет расширения использования латышского и эстонского языков, позже — русского языка. Так, в волостных лютеранских школах по уставу 1874 г. преподавание в первые два года велось на упомянутых местных языках, а на третьем году обучения
10 Циркуляр министра внутренних дел П.А. Валуева Киевскому, Московскому и Петербургскому цензурным комитетам от 18 июля 1863 г. Цит. по кн.: Лем-ке М.К. Эпоха цензурных реформ 1859—1865 гг. СПб., 1904. С. 302—304.
11 К середине XIX в. литературный белорусский язык не получил еще должного развития. Это было следствием запрета, наложенного в конце XVII в., на старобелорусский литературный язык в Речи Посполитой и замене его повсеместно на польский язык.
12
См.: Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996.
С. 192.
добавлялись русский и немецкий языки13. Но в 1887—1893 гг. все обучение в государственных и в частных школах было переведено на русский язык. Издававшиеся с 1852—1853 гг. в Прибалтийском крае «Губернские новости» были сначала немецкоязычными, потом двуязычными, а к началу XX в. становятся полностью русскоязычными. Как альтернатива использования немецкого языка начинает регулярно издаваться газетная периодика на латышском языке с 1822 г., на эстонском — с 1857 г.
Изменение направленности культурно-языковой политики в западных губерниях не преминуло сказаться и на положении местных языков на Кавказе. К тому же административная реформа на Кавказе включала задачу «обрусения туземцев», в связи с чем школа была признана «лучшим тому орудием»14. С 1867 г. местные языки перестали быть обязательным предметом изучения для русских учащихся, а с 1876 г. вводится обязательное изучение русского языка с начальных классов во всех школах независимо от их принадлежности.
Между тем и в отношении западных губерний, и в отношении Кавказа очевидна политическая основа изменений в языковой политике. Иначе обстояло дело с положением родных языков поволжских и сибирских инородцев. В 1870 г. Министерство народного просвещения приняло «Правила и меры к образованию инородцев». Согласно им для «весьма мало обруселых» инородцев создавались школы с обучением на родном языке на начальном этапе, причем все учителя должны были свободно владеть им. Казанская инородческая учительская семинария с трехлетним курсом обучения на 240 студентов (120 русских и 120 инородцев) готовила педагогические кадры для татарских, мордовских, марийских, чувашских и удмуртских школ. По этому же постановлению при всех школах открывались в обязательном порядке смены для девочек, в мектебах и медресе изучение русского языка становилось обязательным. Продолжают существовать и менее эффективные для целей просвещения русские школы для инородцев. В конце 1880-х гг. при Алтайской духовной миссии была открыта учительская школа, позднее, в 1914 г. — светские двухгодичные женские учительские курсы; в 1913 г. работало около 70 миссио-
13
См.: Судакова Н.Я. Указ. соч. С. 102.
14 Национальная политика России: История и современность. М., 1997. С. 97.
нерских школ. В 1870-х гг. начинается обучение русскому языку населения среднеазиатских владений. Генерал-губернатор Туркестанского края генерал К.П. фон Кауфман признавал необходимым в политических интересах России вызвать кочевое население Средней Азии «к самостоятельной жизни и к возможному ассимилированию с Россией, чему немало способствовало бы введение между ними русской письменности»15. Но и в начале XX в. количество учащихся в русско-туземных школах не было многочисленным. Так, например, в Сыр-Дарьинской области из 150 110 местных детей в них обучалось 3033 ребенка16. Число владеющих русским языком на новых национальных окраинах было незначительно, и в качестве нерегулярных приложений к официальным «Туркестанским ведомостям» выпускались газеты на узбекском и казахском языках.
Между тем на рубеже XIX—XX вв. книгоиздательская деятельность на языках народов Российской империи активно развивалась. В начале XX в. книги выпускались более чем на 20 языках. В 1913 г. на татарском языке число изданий составило 267 общим тиражом 1 052 100 экземпляров, на украинском — 228 изданий тиражом 725 585 экземпляров, на армянском — 263 издания тиражом 404 407 экземпляров, на грузинском — 236 изданий тиражом 478 338 экземпляров, на казахском — 37 изданий тиражом 156 300 экземпляров, на азербайджанском (тюркском) — 95 изданий тиражом 115 540 экземпляров, на узбекском — 36 изданий тиражом 85 300 экземпляров, на белорусском — 12 изданий тиражом 33 000 экземпляров, на марийском — 17 изданий тиражом 27 200 экземпляров, на карельском — одно издание тиражом 10 000 экземпляров, на аварском — одно издание тиражом 2850 экземпляров, на якутском — одно издание тиражом 1614 экземпляров, на осетинском — одно издание тиражом 1270 экземпляров17. В этом же году на русском языке вышло 26 629 изданий тиражом 98 800 000 экземпляров.
В начале XX в. на волне общедемократического подъема национальные языки все шире внедрялись в школу, создавались литературные произведения на языках, недавно обретших письмен-
15 Левин И. Материалы к политике царизма в области письменности «инородцев» // Культура и письменность Востока. Баку, 1930. Вып. VI. С. 9.
16 Там же. С. 13.
17 Там же. С. 18—19.
ность, записывались и частично издавались народные эпосы и поэзия, образовывались национальные театральные труппы. Этому процессу способствовали позиция либеральной российской интеллигенции, развитие пока еще малочисленной национальной интеллигенции, в большинстве случаев отсутствие формальных ограничений в области языковых отношений и, безусловно, вклад в развитие языков народов России нескольких поколений российских языковедов.
В первом же принятом II Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов 7 ноября (25 октября) 1917 г. правовом акте — Обращении «Рабочим, солдатам и крестьянам!», советская власть обязалась обеспечить «всем нациям, населяющим Россию, подлинное право на самоопределение»18. В Конституции РСФСР 1918 г.19, хотя и констатировалась многонациональность общества и федеративный характер государственного устройства (ст. 2, 8, 11, 22), не затрагивались вопросы правового регулирования языковых отношений, не было никаких упоминаний и об использовании языка (языков) в сфере официальных отношений, т.е. не оговаривались ни язык, на котором работали органы власти, ни то, на каком языке должны публиковаться принимаемые ими акты. Только косвенно в ст. 89 и 90 при описании герба и флага республики указывалось на наличие надписей: «Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и аббревиатуры — Р.С.Ф.С.Р. без уточнения, что они воспроизводятся на русском языке. Такая важная область, какой является опубликование официальных документов, не была урегулирована и в принятом в октябре 1917 г. декрете новой власти «О порядке утверждения и опубликования зако-нов»20. Одним из немногих правовых актов, имевшим далеко идущие последствия для развития языковых отношений, явился декрет 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»21. Он не был прямо направлен на регулирование языковых отношений, но его принятие привело к изменению иерархии языковых ценностей и смещению всех языковых пропорций. Так, вы-
18
Рабочий и солдат. 8 ноября (26 октября) 1917 г. № 9. Цит. по: История Советской Конституции. Сборник документов 1917—1957. М., 1957. С. 7.
19 СУ РСФСР. 1918. № 51. Ст. 582.
20 СУ РСФСР. 1917. № 1. Ст. 12.
21 СУ РСФСР. 1918. № 18. Ст. 263.
теснение церковно-славянского языка из разряда общеупотребительных языков привело к изменению роли литературного русского языка и явилось одной из причин его современного печального состояния.
Общеизвестно, что большевики, признавая право наций на самоопределение вплоть до отделения, выступали резко против введения государственного языка. В.И. Ленин еще в мае 1914 г. писал: «Все нации государства, безусловно, равноправны и какие бы то ни было привилегии, принадлежащие одной из наций или одному из языков, признаются недопустимыми и противоконституцион-ными»22. Но, несмотря на четкие программные заявления по национальному вопросу, придя к власти, они столкнулись с трудно-контролируемым процессом реализации провозглашенных ими же принципов национального строительства. «Великодержавный шовинизм в конкретных условиях этого периода представлял главную опасность. Но вместе с тем условия этих лет объективно способствовали и росту местного национализма, который также представлял собой серьезную опасность и с которым нужно было решительно бороться»23.
Некоторые из образовывавшихся на руинах Российской империи советских республик устанавливали государственные языки, видя в этом и атрибут независимого пролетарского (но, тем не менее, национального) государства, и реальную возможность укрепить положение своих национальных языков. Такая позиция идеологически отвечала ленинскому пониманию пролетарского интернационализма, когда «интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации ...должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фак-
24
тически»24.
Конституция БССР 1919 г. не устанавливала государственных языков республики, отсутствовало даже указание, на каком языке (или языках) в гербе и на флаге должно воспроизводиться название государства, его аббревиатура и лозунг «Пролетарии всех
22
Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 136.
23
История национально-государственного строительства в СССР. М., 1972. В 2 т. Т. 1. С. 351.
24 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 356—362.
стран, соединяйтесь!» (ст. 31, 32 Конституции БССР)25. Позже, в принятой в 1920 г. «Декларации о провозглашении независимости Советской Социалистической Республики Белоруссии» устанавливалось «полное равноправие языков (белорусского, русского, польского и еврейского) в сношениях с государственными учреждениями...»26. В Конституции УССР 1919 г. оговаривалось только использование языков — русского и украинского — в гербе и на флаге (ст. 34, 35 Конституции УССР)27. Но в партийных и государственных документах того времени неоднократно использовалось понятие «государственный язык».
Что касается закавказских республик, то ни в Конституции Азербайджанской ССР 1921 г.28, ни в Конституции ССР Армении 1922 г.29 нигде не оговаривались вопросы использования языков. Только Конституция ССР Грузии 1922 г.30 в ст. 6 прямо закрепляла в качестве государственного языка республики грузинский; на флаге использовался грузинский язык (ст. 133), в гербе — грузинский, русский и французский (ст. 134). Но при образовании в декабре 1922 г. ЗСФСР в ее Конституции об использовании языков — армянского, русского, грузинского и тюркского — говорилось только при описании герба федерации (ст. 45)31, но государственные языки прямо закреплены не были.
С заключением Договора об образовании Союза Советских Социалистических Республик32 и принятием Конституции СССР 1924 г.33 конституционно-правовое регулирование языковых отношений несколько изменилась. В упомянутых актах (ст. 14 Догово-
25
Известия ЦИК Советов Рабочих, Крестьянских и Красноармейских Депутатов Белоруссии. 1919. № 6.
26 Советская Белоруссия. Минск, 1922. С. 8—9.
27 СУ Украины. 1919. № 19. Ст. 204.
28 СУ АзССР. 1921. № 5. Ст. 109.
29
Конституция Социалистической Советской Республики Армении. М.,
1923.
30 Конституция Социалистической Советской Республики Грузии. Тифлис, 1922.
31 СУ ЗСФСР. 1923. № 2. Ст. 11.
32
I Съезд Советов Союза ССР. Стенографический отчет с приложениями. Изд. ЦИК Союза ССР. 1923. Приложение 1. С. 4—7.
33
Основной Закон (Конституции) Союза Советских Социалистических Республик. М., 1924.
ра; ст. 34 и 70 Конституции) из всего возможного объема использования языков в сфере официального общения законодательно закреплялись только языки опубликования декретов и постановлений ЦИК СССР, его Президиума и СНК СССР. Ими стали русский, украинский, белорусский, грузинский, армянский, тюрк-ско-татарский (или тюркский), эти же языки использовались в гербе союзного государства — лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» воспроизводился на указанных шести языках34. Эти статьи Конституции СССР дополнялись по мере появления новых союзных республик и, соответственно, новых национальных языков. Союзное законодательство не вводило понятие «государственный язык», которое использовалось в законодательстве некоторых республик, в нем языки, обслуживающие сферу официального общения, обозначались как «языки, общеупотребительные в союзных республиках».
Что касается конституционно-правового регулирования официального использования языков в РСФСР, то Конституция РСФСР 1925 г. так же, как и предшествовавшая, при описании государственного герба (ст. 87) и государственного флага (ст. 88) приводила текст и аббревиатуру без упоминания используемого языка. Но за гражданами РСФСР признавалось право свободного пользования родным языком на съездах, в суде, управлении и общественной жизни, кроме того, национальным меньшинствам обеспечивалось право обучения на родном языке в школе (ст. 13).
Потребность в «упроченности пролетарской классовой солидарности», как писал В.И. Ленин, требовала внимательно относиться к национальным нуждам бывших угнетенных наций. В 1922 г. он писал: «...Надо ввести строжайшие правила относительно употребления национального языка в инонациональных республиках, входящих в союз, и проверить эти правила особенно
35
тщательно»35.
34 По Конституции СССР 1924 г. в состав Союза ССР входили: Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика (РСФСР), Украинская Социалистическая Советская Республика (УССР), Белорусская Социалистическая Советская Республика (БССР) и Закавказская Социалистическая Федеративная Советская Республика (ЗСФСР): Социалистическая Советская Республика Азербайджан, Социалистическая Советская Республика Грузия и Социалистическая Советская Республика Армения.
35 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 356—362.
Идеологическая направленность на обеспечение максимума «доверия в пролетарской классовой борьбе со стороны инородцев»36 стала, однако, благотворной почвой для языкового строительства 20—30-х гг., которое было отмечено значительными объективными достижениями в развитии языков народов СССР.
Сопровождавшееся призывами к борьбе с неизжитым «великодержавным шовинизмом» языковое строительство опиралось, между тем, на устойчивые традиции, которые были заложены право-
37
славными миссионерами3' и российской наукой еще в конце XVIII в. и которые получили позитивное развитие, особенно в середине и конце XIX в. Письменность на основе русской графики к началу XX в. существовала для удмуртского (вотского), чувашского, осетинского, марийского языков, языка коми. В 20—30-е гг. XX в. была создана письменность для целого ряда языков: балкарского (1924 г.), тувинского (1930 г.), хакасского (1926 г.), чеченского (первая половина 1920-х гг.), ингушского (1923—1924 гг.), татского (1929 г.), одиннадцати северных языков — ненецкого, мансийского, хантыйского, эвенкийского, эвенского, нанайского, чукотского, эскимосского, корякского, нивхского, селькупского (начало 1930-х гг.) и др. Всего же в советский период письменность появилась более чем у 50 народов СССР38, большая часть которых проживала в Российской Федерации. Разработка письменности дополнялась огромной работой по расширению сфер функционирования национальных языков, что требовало значительных усилий ученых-лингвистов по созданию терминологии, разработке стилистики. Многие из национальных языков в эти годы стали впервые использоваться в научной, общественно-политической сферах, в делопроизводстве.
Немаловажным на этом этапе языкового строительства стали и вопросы используемой графики. Следует отметить, что в период
36 ЛенинВ.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 356—362.
37
Письменность на языке коми («пермский язык») была впервые создана во второй половине XIV в. св. Стефаном Пермским с использованием графики греческого и славянского письма; первая попытка создать письменность на марийском языке была предпринята в 1555 г. св. Гурием, первым архиепископом Казанским. См.: Словарь исторический о святых, прославленных в российской церкви, и о некоторых подвижниках благочестия, местно чтимых. СПб., 1862.
38
См.: Брук С.И. Население мира. Этнодемографический справочник. М., 1986. С. 151.
1925—1929 гг. в состав Союза ССР в качестве союзных республик вошли Туркменская ССР, Узбекская ССР, Таджикская ССР — республики с преимущественно мусульманским населением. Для целей построения нового социалистического общества использование арабской графики мало подходило, поскольку прежде всего она ассоциировалась с сакральным языком — языком Корана. Не подходила и кириллица (точнее, русский гражданский шрифт) как проводник «великодержавного империализма и шовинизма». Но латинский алфавит для целей «мировой революции трудящихся масс» обладал важным свойством — интернациональным характером. Существовал даже гигантский по своим масштабам проект перевода на латинизированный алфавит русского языка.
В 1930 г. в Москве начал свою работу Всесоюзный центральный комитет нового алфавита (ВЦК НА) при Президиуме Совета Национальностей Верховного Совета СССР39. Этот орган, координировавший работу по языковому строительству, просуществовал до 1937 г. Проводимая им реформа затронула как младописьменные языки, так и языки, имевшие глубокие письменные традиции. Среди последних велика была доля языков, пользовавшихся арабской графикой. Еще до принятия союзного акта по этому вопросу в Татарской АССР татарское письмо было переведено в 1927 г. на латинскую графику. Также и в Азербайджане с 1 января 1929 г. делопроизводство, система образования, периодическая печать были переведены на латиницу. В августе того же года вышло и соответствующее постановление Президиума ЦИК СССР об отказе от арабской графики и переходе на новый — латинский, алфавит40.
Однако в конце 30-х гг. со сменой политического курса последовали и изменения в культурно-языковой политике. Свое выражение они нашли в смене алфавитов языков народов СССР и принятии партийных документов и правовых актов, направленных на укрепление позиций русского языка.
Во время теперь уже очередной смены алфавитов письменность большинства языков, пользовавшихся латинской графикой, была переведена на русскую графическую основу. Задачи культур-
39
Подробно см.: Исаев М.И. Языковое строительство в СССР (процессы создания письменностей народов СССР). М., 1979.
Постановление ЦИК СССР от 7 августа 1929 г. «О новом латинизированном алфавите народов арабской письменности народов Союза ССР» // СЗ СССР. 1929. № 52. Ст. 477.
ной революции, вызвавшей к жизни создание письменности и ликвидацию неграмотности, всегда тесно были связаны в советских республиках, в Союзе ССР с использованием грамотности как проводника идей мировой революции. Молодая советская власть остро нуждалась в грамотных и идеологически подготовленных кадрах, что нашло отражение и в проводившейся с начала 20-х гг.
41
политики «коренизации» партийно-государственного аппарата41.
Учитывая, во-первых, высокий начальный процент неграмотного населения, во-вторых, отсутствие стабильности в проведении языкового строительства (переход на латиницу), национальная школа очевидным образом не справлялась с поставленными задачами культурного строительства. Объективные же интересы развития социалистического государства требовали использования не только национальных языков, но и понятного для всех единого языка государственного управления и партийно-идеологического руководства.
Задачи культурно-языковой политики были сформулированы следующим образом: латинизированные алфавиты не отвечают более потребностям культурного роста народов СССР, необходимо повышение роли русского языка, перевод национальных языков на русскую графику облегчит изучение русского языка. К 1940 г. на русский алфавит были переведены: аварский (1938 г.), адыгейский (1938 г.), азербайджанский (1939 г.), башкирский (1939 г.), балкарский (1939 г.), бурятский (1939 г.), даргинский (1937 г.), каракалпакский (1940 г.), казахский (1941 г.), киргизский (1939 г.), татарский (1939 г.), татаро-крымский (1938 г.), тувинский (1941 г.), туркменский (1940 г.), таджикский (1940 г.), узбекский (1940 г.) языки. Но если для одних языков, например для якутского или алтайского (ойротского), эта смена алфавитов была возвращением к первоначальному варианту письменности, то для всех вышеперечисленных языков возвращения к традиционной письменности не произошло. Однако не все языки, в кото-
41 X съезд ВКП (б) (март 1921 г.) принял резолюцию «Об очередных задачах партии в национальном вопросе», в которой главной задачей называлась борьба за ликвидацию фактического неравенства в прошлом угнетенных народов страны, преодоление их государственной, хозяйственной и культурной отсталости. Необходимо было развить и укрепить суд, органы государственной власти и управления хозяйством, промышленность, прессу, школу, культурно-просветительные учреждения, действующие на родном языке и составленные из национальных кадров.
рых изначально использовался русский алфавит, вернулись к нему в результате упомянутой реформы письменности. Так, если в Северной Осетии в 1938 г. вновь перешли на русскую графику, то в Южной Осетии и в Абхазии, входивших в состав Грузинской ССР, это произошло лишь в 1954 г., а до этого момента после латиницы использовался грузинский алфавит (1938—1954 гг.).
Постановление ЦК ВКП (б) и СНК от 13 марта 1938 г. «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей»42 было поворотным в языковой политике, резко изменилась ее направленность — все больше внимания стало уделяться вопросам изучения русского языка в национальных республиках. Заместитель наркома просвещения Н.К. Крупская писала в тот период, что буржуазные националисты усиленно загораживали беднякам доступ к русскому языку, а великодержавные шовинисты помогали расцвету местного национализма43. Именно вопросы изучения русского языка получили наиболее развитую нормативную базу, которую составляли, как правило, совместные постановления ЦК компартии и Совета Народных Комиссаров (позже — Совета Министров). Вслед за принятием упомянутого выше союзного акта законодательство союзных республик пополнилось постановлениями аналогичного содержания44. Единообразие в решении вопросов языкового строительства было отчасти нарушено только в Грузинской ССР. Последствия одностороннего подхода к решению вопросов языкового строительства там попытались нивелировать, приняв постановление «О преподавании грузинского языка в негрузинских школах»45. Но постановления подобного рода, появившиеся впоследствии и в других союзных
42 Сборник приказов Наркопроса. 1940. № 5. С. 9.
43 См.: Крупская Н.К. Избранные педагогические произведения. М., 1981. См., например: Постановление СНК Киргизской ССР от 25 марта 1940 г.
№411 «О состоянии преподавания русского языка в нерусских школах республики»; Постановление ЦИК и СНК Таджикской ССР от 15 апреля 1938 г. № 169/379 «Об обязательном изучении русского языка в таджикской и других нерусских школах»; Постановление ЦИК и СНК Грузинской ССР от 13 апреля 1938 г. № 256/444 «Об улучшении преподавания русского языка в нерусских школах»; Постановление СНК и ЦК КП (б) от 20 апреля 1938 г. «Об обязательном изучении русского языка в нерусских школах Украины»; Постановление ЦИК и СНК Туркменской ССР от 4 апреля 1938 г. № 254/348 «Об обязательном изучении русского языка в туркменской и других нерусских школах», др.
45 Постановление СНК Грузинской ССР от 22 июня 1938 г. № 875.
республиках, не оказали сколько-нибудь заметного воздействия на развитие общей тенденции к сокращению сфер функционирования национальных языков и повышению роли русского языка как единого общеупотребительного языка. Нормативная база неоднократно обновлялась, как, например, в конце 50-х гг., но ее направленность была определена и не менялась.
В силу целого ряда причин, главная из которых — приоритет классового над национальным, потребность в получении полноценного образования на национальном языке начала резко снижаться. На языке того времени решение задач национального и культурного строительства «должно было быть обеспечено усилением политико-воспитательной работы с вовлечением населения в активную общественно-политическую жизнь». На практике подобный подход привел к повсеместному уменьшению числа школ с обучением на национальных языках, снижению качества и сроков обучения национальным языкам, сокращению количества педагогических кадров, а в итоге — к развитию процесса русификации образования. Так, например, в упомянутом выше постановлении на местные власти возлагалась обязанность принять меры к значительному расширению издания на национальных языках художественной и специальной литературы, а также принять дополнительные меры к расширению сети школ и интернатов. К сожалению, обучение в интернатах постепенно полностью перешло на русский язык, фактически сведя на нет усилия по сохранению и развитию языков народов Севера. В целом же по РСФСР в начале 60-х гг. обучение велось на 47 языках, а к 70-м гг. сократилось до 3046.
В течение нескольких десятилетий правовое регулирование языковых отношений сосредоточилось, во-первых, на вопросах использования языков в сфере образования и воспитания, которые стали также объектом преимущественного внимания культурно-языковой политики, и, во-вторых, на конституционно-правовом регулировании отдельных вопросов языковых отношений, главным образом в сфере официального использования языков.
К моменту принятия Конституции СССР 1936 г. в союзных и автономных республиках некоторые из сфер официального использования языков имели законодательное оформление. Для это-
46 См.: Данилов А. Многонациональная школа РСФСР — практическое воплощение ленинской национальной политики // Народное образование. 1972. № 12. С. 23.
го периода, как и для предыдущего, было характерно отсутствие в исследуемой области комплексных законодательных актов как общесоюзных, так и республиканских. Сосредоточенность на вопросах, имеющих чисто прикладное, практическое значение, лишь подчеркивали необходимость закрепления основных принципов конституционно-правового регулирования языковых отношений. Отчасти эта задача и была решена в Конституции СССР 1936 г. По сравнению с Конституцией СССР 1924 г. объем конституционного регулирования языковых отношений был расширен. Прежде всего появилась норма о равноправии граждан независимо от их национальности и расы (ст. 123 Конституции СССР), в статье о праве граждан на образование предусматривались гарантии обучения в школах на родном языке (ст. 121 Конституции СССР 1936 г.). Конституции союзных республик 1937 г. и конституции автономных республик дословно воспроизводили указанные статьи союзной
47
конституции4'.
Помимо таких сфер официального использования языков, как опубликование законодательных актов высшего представительно-
48
го органа государственной власти и государственная символика48, были закреплены вопросы употребления языков в таком специфическом виде государственной деятельности, как судопроизводство (ст. 110 Конституции СССР 1936 г., ст. 114 Конституции РСФСР 1937 г.). Судопроизводство в союзных и автономных республиках велось на языке нации, давшей название республике (см., например, ст. 83 Конституции Литовской ССР), и, как правило, нарус-ском языке, а в союзных республиках, имевших в своем составе национально-государственные или (и) национально-административные образования, также на языке нации, давшей им название (см. ст. 117 Конституции Азербайджанской ССР). При этом язык судопроизводства указывался как национальный язык нации, составлявшей большинство населения района в городе, района, сельской местности, поселка, аула, т.п., чего не было в союзной
47 В Конституции РСФСР 1937 г. это были соответственно ст. 127 и 125. См. также, ст. 90 и 88 Конституции Башкирской АССР, ст. 89 и 87 Конституции Мордовской АССР, др.
48 См.: ст. 40 Конституции СССР 1936 г. и ст. 34 Конституции СССР 1924 г.; ст. 143 Конституции СССР 1936 г. и ст. 70 Конституции СССР 1924 г. В Конституции РСФСР 1937 г. отсутствовало упоминание о языке (языках) опубликования правовых актов (ст. 27).
конституционной норме. Конституция РСФСР 1937 г., не указывая конкретных национальных языков, в качестве языков судопроизводства называла язык автономной республики, автономной области и национального округа (ст. 114)49. В конституциях автономных республик, входивших в состав РСФСР, как язык судопроизводства указывался язык нации, давшей название республике, и русский язык. Эти языки, как правило, использовались и в центральных судебных учреждениях автономных республик. Так же как и в большинстве конституций союзных республик, языки судопроизводства указывались как национальные языки нации, составлявшей большинство населения района в городе, района, сельской местности, поселка, т.д., и русский язык50. Все конституции закрепляли право лиц, не владеющих языками судопроизводства, на полное ознакомление с материалами дела через переводчика, а также право выступать в суде на родном языке.
В конституционном закреплении порядка использования языков в сфере опубликования законодательных актов высших представительных органов власти — Верховных Советов республик, существовали определенные различия. В конституциях союзных республик указывались, как правило, несколько конкретных национальных языков. Их перечень зависел либо от национально-государственного устройства республики (см., например, ст. 41 Конституции Узбекской ССР), либо от национальной структуры населения (см., например, ст. 39 Конституции Туркменской ССР), либо от совокупности названных обстоятельств (см., например, ст. 30 Конституции Таджикской ССР). Кроме того, в конституциях всех республик (за исключением РСФСР, УССР, Грузинской ССР) предусматривалось опубликование законов также и на русском языке.
В Конституции РСФСР 1937 г. (ст. 27) не указывались конкретные национальные языки опубликования законов, не упоминались также и язык автономной республики, язык автономной области, язык национального округа. В конституциях автономных
49 Также как и в Конституции РСФСР 1937 г., в ст. 124 Конституции Грузинской ССР вместо перечисления конкретных национальных языков были использованы термины «язык автономной республики», «язык автономной области».
См., например: ст. 78 Конституции Башкирской АССР, ст. 78 Конституции Дагестанской АССР, ст. 77 Конституции Мордовской АССР, ст. 78 Конституция Татарской АССР.
республик, входящих в состав РСФСР, в качестве языков опубликования законов были указаны конкретные национальные языки народов, проживающих на их территории, и русский язык51.
Что же касается последней из регулировавшихся в конституциях сфер официального использования языков — государственной символики, то она включала описание герба и флага, но при этом не упоминалось о гимне. Особого внимания заслуживает тот факт, что в Конституции Грузинской ССР (1937 г.) и в Конституции Армянской ССР (1937 г.) государственный язык закреплялся в одной главе наряду с государственным гербом, государственным флагом и столицей республики, что позволяет предположить отношение к нему у законодателя как к необходимому атрибуту национальной государственности. В соответствующих статьях республиканских конституций оговаривались языки, на которых воспроизводились название республики и единый для всех лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». На гербе и, как правило, на флаге союзной республики — на языке (языках) союзной республики и русском языке; на гербе и иногда флаге автономной республики — на языке автономной республики, языке союзной республики и на русском языке.
В Конституции РСФСР (ст. 148, 149) язык надписей не был оговорен. В конституциях автономных республик, входящих в состав РСФСР, в качестве языков, воспроизводившихся на гербе и в некоторых случаях на флаге, указывались конкретные национальные языки автономных республик и русский язык52.
Между тем расширение конституционно-правового регулирования языковых отношений, призванное закрепить основные положения языкового строительства в стране, парадоксальным образом воздействовало на уже сложившуюся к тому времени практику законодательного решения языковых вопросов. В условиях нарастающих унитаристских тенденций весьма показательной стала замена в конституции ранее использовавшегося термина «языки, общеупотребительные в союзных республиках» на «языки союзных республик», а также использование терминов «язык автономной республики», «язык автономной области», «язык национального
51 См, например: ст. 24 Конституции Бурят-Монгольской АССР, ст. 24 Конституции Дагестанской АССР, ст. 24 Башкирской АССР, ст. 24 Конституции Мордовской АССР, ст. 24 Конституции Татарской АССР.
52
См.: ст. 111 Конституции Башкирской АССР, ст. 111 Конституции Дагестанской АССР и др.
округа». Если неопределенность старого термина могла быть преодолена перечислением конкретных национальных языков, то введение нового термина лишь усиливало имевшуюся неясность. Новые термины можно было трактовать и как государственные, и как официальные языки, и как совокупность бытующих в республике языков, и как язык нации, давшей название республике. Эта новация, а также отказ от перечисления конкретных национальных языков и по-прежнему отсутствие нормы об обязательном общегосударственном языке были совершенно в русле проводившейся национальной и языковой политики и имели своим следствием изменения в конституционно-правовом регулирования языковых отношений в некоторых республиках. Поскольку новые основные законы союзных республик были построены «в полном соответствии» с Конституцией СССР (1936 г.), они воспроизводили почти дословно и все ее положения, касающиеся вопросов использования национальных языков. Во многом именно по этой причине в ряде республиканских конституций отказались от существовавшего в предыдущих конституциях закрепления го-
53
сударственного языка53.
Несмотря на то что государственный язык является важнейшим структурным элементом правового режима языков, ни в одной из республик, в конституциях которых был закреплен государственный язык, ни тем более в республиках, из конституций которых исчезло упоминание о государственном языке, указанная конституционная норма не стала основой для законодательной работы в области национально-языковых отношений. Правовое регулирование не получило столь необходимого развития и продолжало носить фрагментарный характер.
После «залпового» принятия в конце 30-х — начале 40-х гг. нормативных актов по вопросам использования языков в сфере
53 Так, в Конституции Туркмении 1926 г. закреплялись в качестве государственных туркменский и русский языки (ст. 18), а в конституциях Белоруссии 1927 г. (ст. 22) и Таджикистана 1931 г. (ст. 18) устанавливались языки преимущественного сношения между государственными и общественными учреждениями и организациями. Существовала преемственность в отношении Конституции Социалистической Советской Республики Грузии 1922 г. (ст. 6) — грузинский язык закреплялся как государственный. Эта норма была воспроизведена с минимальными изменениями в Конституции Грузинской ССР 1937 г., аналогичная норма появилась в Конституции Армянской ССР (ст. 119) и в Конституции Азербайджанской ССР (ст. 151).
образования и воспитания значительное обновление всего массива нормативных актов в этой сфере последовало в 60—70-е гг. Но это обстоятельство практически не сказалось ни на объеме правового регулирования в сфере языковых отношений, ни на общих тенденциях их развития. Хотя наблюдалась некоторая динамика развития правового регулирования языковых отношений, происходило это по большей части за счет конституционных норм. При этом, к сожалению, социокультурная составляющая культурно-языковых отношений не получала должного отражения в правовых актах. Во многом это стало причиной того, что при политизация всех аспектов национальной жизни — отличительной черты последних десятилетий, языковые отношения оказались в значительной степени втянуты в орбиту политических процессов и во многом стали объектом политических манипуляций. Языковые отношения, подчиненные общим для всей совокупности социокультурных отношений тенденциям развития, в то же время обладают специфическими свойствами и отличаются определенной самостоятельностью. Анализ правового регулирования в этой сфере по-прежнему не теряет актуальности для современной России. В условиях федеративного устройства государства многонациональность и много-язычность являются теми объективными факторами, которые непременно необходимо учитывать; от этого во многом зависят общеполитическая ситуация в многонациональном государстве, его национальная (государственная) безопасность и стабильность.
(Окончание в следующем номере)
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Брук С.И. Население мира. Этнодемографический справочник. М.: Наука, 1986.
Валадес Д. Язык права и право языка. М.: Идея пресс, 2008. Данилов А. Многонациональная школа РСФСР — практическое воплощение ленинской национальной политики // Народное образование. 1972. № 12.
Исаев М.И. Языковое строительство в СССР (процессы создания письменностей народов СССР). М.: Наука, 1979.
История национально-государственного строительства в СССР. В 2 т. М.: Мысль, 1972. Т. 1.
Крупская Н.К. Избранные педагогические произведения. М.: Прогресс, 1981.
Левин И. Материалы к политике царизма в области письменности «инородцев» // Культура и письменность Востока. Баку, 1930. Вып. VI.
Лемке М.К. Эпоха цензурных реформ 1859—1865 гг. СПб.: Книгоиздательство Пирожкова, Типография «Герольд», 1904.
Национальная политика России: История и современность. М.: Русский мир, 1997.
Сорокин В.Д. Метод правового регулирования. Теоретические проблемы. М.: Юридическая литература, 1976.
Судакова Н.Я. Из истории методики преподавания русского языка в нерусской школе. Махачкала: Дагучпедгиз, 1972.
Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М.: Индрик, 1996.
TO THE 100TH ANNIVERSARY OF THE OCTOBER REVOLUTION:
THE DEVELOPMENT OF LEGISLATION ON CULTURAL-LINGUISTIC
RELATIONS
Elena M. Dorovskikh
Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences
10, Znamenka str., Moscow 119019, Russian Federation
E-mail: theory-of-law@igpran.ru
The base of growth and development of Russia is cultural and intellectual potential of Russian society which requires proper attention including developing a system of measures intended to secure with the help of the law the space of spiritual life of citizen as subject and the main driving force of country's development. The usage of cultural institutes to achieve this goal is undoubtedly growing, but the limits of regulation in the discussed sphere are obviously very limited by the subject itself, by its attributes and properties of the social phenomenon influencing which is its goal.
The necessity of preserving the cultural identity for Russia has multiple aspects: marring priorities of Russian culture with universal human values and with manifestations of globalized pop culture and combining Russian culture with cultures and traditions of all nationalities that populate Russia. At the same time all of which is required to provide a multinational cultural environment for all citizen.
Special attention should be drawn to legislation in the field of linguistic relations as an important part of social and cultural relations. A multinational structure of Russian society noticeably amplifies here the need for creation of effective regulation.
Social, cultural and language policies in pre-revolution Russia did not receive any constitutional or other legislative form; most of regulation has been produced on a case by case basis. In different parts of Russian Empire and in a different time it allowed different degree of cultural and language autonomy.
The regulation of cultural and language relations in soviet times went through multiple stages. Ideological course on providing maximum of «trust in proletariat's class struggle on the side of foreigners» became a well prepared soil for language-building of 1920 —1930. That was marked by objective significant improvements in development of languages of all nations of USSR. Though the regulation mostly concentrated on official usage of national languages.
Legal regulation of culture, the spiritual world of a person, cultural-language relations, cultural traditions of the peoples of Russia, use of languages, law on languages
REGERENCES
Bruk, S.I. (1986). Naselenie mira. Etnodemograficheskii spravochnik [The Population of the World. Ethnodemographic Handbook]. Moscow: Nauka. (in Russ.).
Valades, D. (2005). La lengua delderechoy elderecho de la lengua [Language of Law and Law of Language]. Mexico: Universidad Nacional Autonoma de Mexico [Rus. ed. Valades, D. (2008). Yazykprava ipravo yazyka. Translated from Spanish by V. Gaidamak. Moscow: Ideya-Press].
Danilov, A. (1972). Mnogonatsional'naya shkola RSFSR — prakticheskoe voploshchenie leninskoi natsional'noi politiki [The Multinational School of the RSFSR — the Practical Implementation of the Leninist National Policy]. Narodnoe obrazovanie [people's education], (12), pp. 21—25. (in Russ.).
Isaev, M.I. (1979). Yazykovoe stroitel'stvo v SSSR (protsessy sozdaniya pis'mennostei narodov SSSR) [Language Construction in the USSR (the Process of Creating Scripts of the Peoples of the USSR)]. Moscow: Nauka. (in Russ.).
(1972). Istoriya natsional'no-gosudarstvennogo stroitel'stvav SSSR. T. 1. [The History of Nation-state-building in the USSR. Vol. 1] Moscow: Mysl'. (in Russ.).
Krupskaya, N.K. (1981). Izbrannyepedagogicheskieproizvedeniya [Selected Pedagogical Works]. Moscow: Progress. (in Russ.).
Levin, I. (1930). Materialy k politike tsarizma v oblasti pis'mennosti «inorodtsev» [Materials to the Policy of Tsarism in the Field of Writing «Foreigners»]. Kul'tura i pis'mennost' Vostoka [Culture and Literature of the East], (VI), pp. 3—19. (in Russ.).
Lemke, M.K. (1904). Epokha tsenzurnykh reform 1859—1865gg. [The Era of Censorship Reforms 1859-1865.] Saint Petersburg: Knigoizdatel'stvo Pirozhkova, Tipo-litografiya 'Gerol'd'. (in Russ.).
(1997). Natsional'naya politika Rossii: Istoriya i sovremennost' [National Policy of Russia: History and Modernity.]. Moscow: Russkii mir. (in Russ.).
Sorokin, V.D. (1976). Metod pravovogo regulirovaniya. Teoreticheskie problemy [Method of Legal Regulation. Theoretical Problems]. Moscow: Yuridicheskaya literatura. (in Russ.).
Sudakova, N.Ya. (1972). Iz istorii metodiki prepodavaniya russkogo yazyka v nerusskoi shkole [From the History of Methods of Teaching Russian in non-Russian Language School]. Makhachkala: Daguchpedgiz. (in Russ.).
Ul'yanov, N.I. (1996). Proiskhozhdenie ukrainskogo separatizma [The Origin of Ukrainian Separatism]. Moscow: Indrik. (in Russ.).
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Доровских Елена Митрофановна — кандидат юридических наук, научный сотрудник сектора теории права и государства Института государства и права Российской академии наук, заведующая редакционно-издательским отделом Института государства и права Российской академии наук.
AUTHORS' INFO:
Elena M. Dorovskikh — Candidate of Legal Sciences (PhD in Law), Research Fellow of Theory of State and Law Department, Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences, Head of Editorial-publishing Department, Institute of State and Law, Russian Academy of Sciences.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ:
Доровских Е.М. К 100-летию Октябрьской революции: развитие законодательства о культурно-языковых отношениях //Труды Института государства и права РАН. 2017. Том 12. № 5. C, 85—111.
FOR CITATION:
Dorovskikh, E.M. (2017). To the 100th Anniversary of the October Revolution: the Development of Legislation on Cultural-linguistic Relations. Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS, 12(5), pp. 85—111.
