CC BY
24
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
П.И. Лепорский
Христианство
и современное мировоззрение
Опубликовано:
Христианское чтение. 1903. № 3. С. 408-422.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Христіанство и современное міровоззрѣніе.,j
III.
1. Непримѣнимость обычныхъ методовъ изслѣдованія къ истинѣ Евангелія.—Что даетъ силу и устойчивость современному научному міровоззрѣнію? — 2. Всегда ли будемъ существовать разладъ между христіанскимъ откровеніемъ и научнымъ міровоззрѣніемъ?—Симптомы зарожденія новаго, теистическаго, научнаго міропониманія.—3. Замѣчаніе объ историческомъ детерминизмѣ вч. примѣненіи его къ пониманію личности
Христа.
$ ]. Гдѣ вѣчная истина христіанства—въ «простомъ» ли Евангеліи нроф. Гарпака. или въ томъ воплощеніи Нога во Христѣ, которое признаетъ церковь за основное таинство христіанскаго откровенія.—для насъ, итакъ, на этотъ вопросъ возможенъ только одинъ отвѣть: если христіанство должно быть тѣмъ, чѣмъ оно хотѣло быть въ прошедшіе девятнадцать вѣковъ своей исторіи и чѣмъ хочеть оставаться навсегда- то эта истина въ исповѣданіи Христа, какъ Бога воплощеннаго.
Но если такъ, то между христіанствомъ и современнымъ міровоззрѣніемъ не можетъ быть мира. Сошествіе Бога на землю,—ото чудо изъ чудесъ.—разрушаетъ все механическое воззрѣніе на міръ, а ото воззрѣніе,—говорятъ намъ,—стоить на твердо мт. фундаментѣ точнаго знанія. Итакъ, во имя этой научной точки зрѣнія, не долженъ ли человѣкъ нашего времени сказать христіанству «прости»?
Лучшаго отвѣта на этотъ вопросъ мы не могли бы дать, если бы отказали себѣ въ удовольствіи переписать нѣсколько прекрасныхъ строкъ изъ «Основаній вѣры» выдающагося ан-
г.тійскаго философа и глубоко-вѣругощаго христіанина. Лртѵра Джемса Бальфура. ‘), когда онъ касается вопроса о трудностяхъ и препятствіяхъ для принятія ученія о воплощеніи. Какія бы затрудненія касательно зтого главнаго догмата христіанства пи представлялись.—говоритъ онъ.—«это затрудненія не научныя. Мы находимся здѣсь совершенно внѣ топ области, гдѣ научныя идеи имѣютъ какую-либо цѣпу, или гдѣ научныя категоріи пользуются какимъ-либо авторитетомъ. !)та область можетъ быть царствомъ тѣней, пустыхъ мечтаній и безполезныхъ умозрѣній. Но такова ли она па самомъ дѣлѣ, или она представляетъ мѣстопребываніе высочайшей Реальности, она очевидно должна быть изслѣдуема при помощи другихъ методовъ, чѣмъ тѣ, которые даются намъ общепринятыми правилами экспериментальнаго изслѣдованія. Даже когда мы стараемся постигнуть отношеніе нашей собственной конечной личности къ окружающей матеріальной средѣ, съ которой опа тѣсно связана. мы находимъ, что всѣ обычные способы объясненія оказываются несостоятельными и теряютъ всякій смыслъ. И однако мы несомнѣнно существуемъ и по всему вѣроятію имѣемъ тѣло. Если, такимъ образомъ, мы не въ состояніи придумать формулы для объясненія всѣмъ знакомой тайпы нашего ежедневнаго существованія, то пасъ не должно ни удивлять, ни смущать то обстоятельство, что единственное таинство христіанской вѣры не поддается индуктивному обсужденію».
Въ этихъ словахъ дань единственно точный и возможный по-существу отвѣть, который имѣетъ полное значеніе не только въ данномъ случаѣ, по сохранитъ свою силу до самаго послѣдняго дня печальной борьбы пауки с;ь христіанскимъ откровеніемъ. хотя бы этой борьбѣ суждено было продолжаться еще тысячи лѣтъ.
Конечно, такой отвѣть покажется далеко не убѣдительнымъ для .людей противоположнаго лагеря и не заставить ихъ пожертвовать своими убѣжденіями ради Евангелія, какъ его понимаетъ церковь. Однако, спросимъ: на чемъ опирается ихъ увѣренность, что фундаментъ ихъ собственнаго философскаго зданія непоколебимо твердъ и устойчивъ? На непогрѣшимости
’) Къ сочиненію этого автора (Tin: fundations of belief Ьсірц nob's introductory to the study of theology, Loud. 1896,—русскій переводъ подъ ред. Владиміра Соловьева; Москва. 1900) отсылаемъ читателя за болЪе подробнымъ раскрытіемъ и нѣкоторыхъ другихъ м 1,1 слои даннаго §.
точнаго знанія?—Непогрѣшимость результатовъ науки до извѣстной степени и іп. ограниченной области оспаривать, разумѣется. невозможно. Но признать непогрѣшимость приговоровъ п сужденій пауки для всякаго видящаго п здраво разсуждающаго наблюдателя значило бы допустить еще болѣе очевидную несообразность, чѣмъ для всякаго трезваго богослова тіапр. увѣровать вь новооткрытую истину непогрѣшимости римскаго папы. Лѣтописи пауки и до сего дно не перестаютъ обогащаться новыми примѣрами того, какъ высшій судъ ея присяжныхъ объявляетъ въ качествѣ impossibile и absurdum то. что на завтрашній день становится для всѣхъ очевиднѣйшимъ фактомъ. И такъ обстоитъ дѣло въ ея собственной сферѣ. Когда же опа выступаетъ за предѣлы своего узкаго круга п принимаетъ на себя роль воршпте.тыінцы жизненныхъ вопросовъ, то авторитетъ ея,—по крайней мѣрѣ, въ настоящее время,—сводится почти къ чистому нулю. Ученая коммпссія геологовъ изслѣдовала кратеръ Лысой Горы и выпустила самый успокоительный бюллетень, а чрезъ нѣсколько часовъ сорокъ тысячъ людей, обитавшихъ у подножія курившагося вулкана, были навѣки погребены въ потокахъ его огненной лавы и каменнаго дождя. Невольно послѣ такого страшнаго фіаско науки можно задаться вопросомъ: и современное господствующее міровоззрѣніе, измѣряющее христіанство чисто научнымъ масштабомъ и опредѣляющее, что въ немъ по паукѣ возможно и что невозможно, не хочетъ ли сослужить человѣчеству такую же службу, какую оказали ученые геологи несчастнымъ обитателямъ Мартиники?
Сомнѣніе вт. истинѣ, современнаго міровоззрѣнія справедливо просто уже потому, что противъ него говорить господствующее убѣжденіе цѣлыхъ девятнадцати вѣковъ христіанства, или лучше сказать—убѣжденіе всѣхъ вѣковъ и всѣхъ пародовъ. Правда, долговѣчность и степень распространенности убѣжденія еще не служатъ показателемъ его истинности. Коперникъ оказался правъ, хотя весь міръ .думалъ иначе. Однако, когда новое воззрѣніе хочетъ стать па мѣсто общепринятаго стараго, оно должно имѣть такіе же стальные устои, какими располагалъ, напримѣръ, тотъ же Коперникъ, разрушая старую астрономическую систему. ІІо можетъ ли тотъ, кто смотритъ на вселенную чрезъ призму механики, сказать намъ, что у него есть на то безспорныя основанія, и что разумность ихъ толпѣ провѣрена? Не принимается ли, напротивъ, ото міро-
воззрѣніе какъ безспорное просто лишь подъ вліяніемъ того же всемогущаго авторитета (не въ узкомъ смыслѣ опредѣленнаго какого-нибудь авторитета, а въ смыслѣ» цѣлой группы причинъ, противоположныхъ разуму), который опредѣляетъ, незамѣтно для насъ самихъ, нашн взгляды, убѣжденія, обычаи,
с.ювомъ все. что мы склонны принимать за продуктъ пашей разумной работы? Не повторяется ли н въ данномъ случаѣ то же самое, что встрѣчается въ жизни на каждомъ шагу? «Результаты дѣятельности разума,—говорить вышеупомянутый англійскій философъ въ своемъ глубокосодержателыюмъ трактатѣ,. спеціально посвященномъ разъясненію проблемы отношеній авторитета п разума,—ничтожны сравнительно съ все охватывающими вліяніями авторитета. Бъ каждую минуту нашей жизни, какъ индивидовъ, какъ членовъ семьи, партіи, націи. церкви, всего человѣчества, молчаливое, непрестанное, незамѣчаемое нами вліяніе авторитета воспитываетъ нашн чувства и стремленія и формируетъ паши вѣрованія». Даже тамъ, гдѣ мы руководимся невидимому показаніемъ непосредственнаго чувства, наши сужденія сплошь іі рядомъ опредѣляются па самомъ дѣлѣ вліяніемъ авторитета. Возьмемъ, напримѣръ, область остетпкн. Почти всѣ мы склонны предаваться иллюзіи, что паши сужденія здѣсь подсказываются намъ непосредственно реальнымъ чувствомъ красоты: между тѣмъ внимательный наблюдатель моіъ бы легко замѣтить, что въ дѣйствительности мы находимся лишь подъ гипнозомъ господствующей теоріи прекраснаго. Ни одна художественная школа не вступала въ жизнь, не встрѣтивъ жестокой оппозиціи со стороны старой школы и воспитанной подъ ея вліяніемъ публики. Въ настоящее время мы останавливаемся съ чувствомъ крайняго недоумѣнія предъ созданіемъ кисти и рѣзца художника-декадента. Но предположите, что ота новая школа завоевала бы господствующія' положеніе.—и мы вѣроятно стояли бы съ чувствомъ истиннаго восхищенія предъ тѣми самыми произведеніями, въ которыхъ теперь не видимъ ничего, кромѣ одного безобразія. Какъ легко измѣняются вкусы въ данной области, каждый можетъ провѣрить по личному опыту, припомнивъ свои впечатлѣнія отъ модъ на костюмы хотя бы за 5—10 послѣднихъ лѣтъ.
То же самое совершается и въ области научныхъ воззрѣніи. II здѣсь бываютъ свои «моды». Благодаря росту науки и развитію просвѣщенія, подъ вліяніемъ новыхъ открытій и
успѣховъ критики, создастся то. что мы называемъ духомъ времени, извѣстная интеллектуальная атмосфера, пли — по весьма удачному выраженію А. Д. Бальфура—«психологическій климатъ». Такой климатъ можетъ господствовать на весьма большомъ пространствѣ, и охватывать своимъ дѣйствіемъ цѣлыя поколѣнія и цѣлыя опохи. II насколько обширны границы его дѣйствія, настолько же велика можетъ быть п сила его вліянія. Онъ вызываетъ къ жизни н благопріятствуетъ быстрому распространенію однихъ воззрѣній и можетъ имѣть фатальное значеніе для другихъ. Для принятія первыхъ здѣсь не требуется тщательныхъ провѣрокъ, какъ и для отверженія вторыхъ не требуется долгихъ разсужденій: жизнь однихъ и смерть другихъ просто зависитъ .тишь отъ соотвѣтствія ихъ условіямъ климата. Эти климаты дѣйствуютъ’ не чрезъ разсужденіе. и производятъ свой отборъ съ такимъ же участіемъ разума. какъ и фанатизмъ или закоренѣлый предразсудокъ.— Не будучи разумнымъ дѣятелемъ, психологическій климатъ обладаетъ такимъ всемогуществомъ не въ силу и того, что самъ является продуктомъ разумной работы или имѣетъ раціональную природу. Если разумъ и является одной изъ причинъ въ образованіи новыхъ климатовъ, то его роль прямо ничтожна в'і) сравненіи съ той громадной работой, которая надаетъ па долю причинъ неразумнымъ. «Нить причинности, привязывающая ихъ къ разуму, не имѣетъ логическаго характера, и если разумъ и производить ихъ. что онъ отчасти несомнѣнно и дѣлаетъ, то происходить ото точно такимъ же образомъ, какимъ подобные же результаты производятся распредѣленіемъ материковъ и океановъ, условіями плодородія различныхъ странъ, и другими слѣпыми матеріальными причинами, вліяющими на судьбы расъ».
Что сказано про психологическіе климаты вообще, то въ полной мѣрѣ примѣнимо и къ господствующему вт. настоящее время раціонализму, который выражается, какъ въ одной изъ частныхъ своихъ формъ, п въ теперешнемъ механическомъ міровоззрѣніи. Безспорно, и раціонализмъ своимъ происхожденіемъ обязанъ въ значительной степени разуму, поскольку построеніе зданія естественныхъ паукъ и исторической критики не могло совершиться безъ большой затраты разумной работы. Однако на атомъ основаніи онъ еще не можетъ бытъ признанъ логическимъ выводомъ разума, его разумнымъ продуктомъ, и въ дѣйствительности представляетъ лишь умственное настроеніе,
возникшее подъ вліяніемъ работы разума. Равнымъ образомъ мы не можемъ признать разумными продуктами и тѣхъ мнѣній и положеній, которыя являются результатами раціонализирующаго духа: и сила ихъ не въ разумности ихъ природы, а въ анергіи лишь того толчка, который даетъ имъ движеніе,— другими словами: въ могуществѣ авторитета, который воплощается въ раціонализмѣ, какъ интеллектуальномъ климатѣ.
Чтобы иллюстрировать ото послѣднее положеніе и вмѣстѣ съ тѣмъ возвратиться па нашъ путь богословскихъ разсужденій, воспользуемся еще разъ словами англійскаго философа, имя котораго называлось нами выше. «Раціоналистъ. — говоритъ онъ,—-отвергаетъ чудеса: и если вы принудите его къ спору, то онъ, безъ сомнѣнія, можетъ представить вамъ множество аргументовъ изъ обширныхъ запасовъ минувшей полемики въ подтвержденіе своего вѣрованія. Но не заключайте отсюда, что его вѣрованіе есть результатъ его доводовъ. Всѣ шансы за то, что и доводы и вѣрованіе одинаково возникли подъ благопріятнымъ вліяніемъ его «психологическаго климата». Въ самомъ дѣлѣ, замѣтьте, что точно такимъ же образомъ, какъ онъ отвергаетъ чудеса, онъ отвергаетъ и колдовство. Между тѣмъ никакихъ достопримѣчателыіыхъ споровъ по атому поводу не было. Общая вѣра въ колдовство умерла естественною смертью, и противъ нея не стоило придумывать п аргументовъ. Можетъ быть, ихъ н нѣтъ. Но существуютъ онн или нѣтъ, во всякомъ случаѣ не требовалось никакого логическаго топора, чтобы подрубить растеніе, которое не имѣло ни малѣйшаго шанса на то, чтобы цвѣсти въ столь суровой и несродной умственной атмосферѣ, какъ раціонализмъ; поэтому никакого логическаго топора здѣсь и не запасли». Вѣра въ месмеризмъ, добавляетъ авторъ, представляетъ примѣрь еще болѣе поучительный. Въ атомъ случаѣ раціоналистическое настроеніе ума заставляло даже самыхъ лучшихъ наблюдателей рѣшительно отвергать то, что при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ они признали бы «очевиднымъ доказательствомъ своихъ чувствъ». И нужно было пройти двумъ поколѣніямъ, чтобы явилась наконецъ возможность извлечь самый простой выводъ изъ самыхъ убѣдительныхъ опытовъ.
Еще на первыхъ страницахъ нашей статьи мы высказали мнѣніе, что Гарнакъ наноситъ свой ударъ христіанству «не совсѣмъ сознательной рукой». Теперь нашему читателю оти слова, можетъ быть, уже не покажутся странными. Высказывая
27
ихъ, мы и разумѣли тогда безсознательное подчиненіе авторитету. который воплощается въ раціонализмѣ, какъ психологическомъ климатѣ. Безспорно,что именно здѣсь, въ этомъ климатѣ, господствующемъ въ кругахъ, къ которымъ принадлежитъ проф. Гарнакъ и его аудиторія, а не въ какнхъ-ипбудь истинно разумныхъ основаніяхъ, мы н должны искать настоящую причину всѣхъ тѣхъ отрицательныхъ взглядовъ, которые нашли себѣ выраженіе въ «Сущности христіанства». Одинъ изъ друзей и защитниковъ новаго евангелиста. Э. Форстеръ, подтверждаетъ наше заключеніе какъ нельзя лучше. По его словамъ, Гарнакъ всецѣло ein moderner Mensch, и тамъ, гдѣ его взгляды протп-ворѣчатъ господствующему пониманію Евангелія, «онъ есть собственно совсѣмъ не онъ самъ, а является только выразителемъ и пропагандистомъ тѣхъ понятій и сужденій, которыя связаны съ именами Лессинга, Канта. Дарвина, Гельмгольца», причемъ «выходить изъ предположенія, что объ этихъ современныхъ понятіяхъ не можетъ бытъ болѣе и спору». Въ арматурѣ этого міровоззрѣнія «современнаго человѣка» мы встрѣчаемъ на самомъ первомъ мѣстѣ «непоколебимое убѣжденіе (слова собственнаго исповѣданія Гарпака). что все, что совершается въ пространствѣ и времени, подчинено общимъ законамъ движенія, что въ этомъ, слѣдовательно, смыслѣ, т. е. какъ нарушенія порядка природы, не можетъ быть никакого чуда», а рядомъ съ этимъ убѣжденіемъ п аксіому «свободной исторической критики» касательно «исторической условности всего человѣческаго». II названный апологистъ безусловно, слѣдовательно, правь, когда говорить, что и борьба въ данномъ случаѣ, «если относиться къ дѣлу серьезно, должна вестись не противъ Гарпака. а противъ современной пауки вообще». Разумѣется, для «современнаго человѣка» такая борьба представляется чисто титаническимъ предпріятіемъ, и онъ заранѣе уже торжествуетъ полную побѣду падь наивнымъ противникомъ. «Мы можемъ конечно только посмѣяться. — смѣло п увѣренно заявляетъ тотъ же Форстеръ, — если такая борьба предпринимается серьезно п съ открытымъ оружіемъ».
Такъ ли, однако, и на самомъ дѣлѣ?
S 2. Бесь вопросъ въ томъ, дѣйствительно ли господствующій теперь психологическій климатъ представляетъ послѣдній и высшій продуктъ развитія человѣчества, дѣйствительно ли ничего здоровѣе этого климата нельзя уже и ожидать, или, напротивъ, можно надѣяться, что движеніе мірового прогресса
вынесетъ еще на поверхность новыя теченія п вѣянія, и подъ нхъ вліяніемъ образуется новый климатъ, который оплодотворить и науку истинными пріобрѣтеніями, и дастъ могучую жизнь оголившимся и засыхающимъ нынѣ корнямъ истинной вѣры?
Кто вѣритъ въ божественность христіанства и потому убѣжденъ въ абсолютномъ согласіи его со всѣмъ истинно-чолокЪ-ческимъ. тотъ, конечно, можетъ только сказать, что и метаморфоза господствующаго климата и перестройка теперешняго научнаго міровоззрѣнія должны рано или поздно непремѣнно совершиться. Что касается пишущаго эти строки, то онъ до послѣдней степени убѣжденъ, что «современному человѣку» еще рано праздновать полную свою побѣду, н что исторія нѣкогда посмѣется и надъ «непоколебимыми убѣжденіями» проф. Гарнака. и надъ смѣхомъ его горячаго апологета, каковымъ онъ хочетъ встрѣтить всякую серьезную борьбу съ этими убѣжденіями. Нашимъ глубочайшимъ убѣжденіемъ остается то. что именно сама наука, пройдя свой путь всевозможныхъ мытарствъ, въ концѣ концовъ преклонится предъ той великой истиной, что человѣкъ, этотъ ничтожный полевой цвѣтокъ, который утромъ зеленѣетъ и вечеромъ засыхаетъ, есть столь великое и безконечно цѣнное созданіе рукъ Божіихъ, что ради него маленькій спутникъ одного изъ небесныхъ тѣлъ, кружащихся въ безбрежныхъ пространствахъ, могъ стать мѣстомъ исключительно-единственнаго и непостижимо-дивнаго событія—явленія Самого Бога въ образѣ человѣка.
Наше убѣжденіе однако не лишено и нѣкоторой фактической подкладки.
Что раціонализмъ мощно властвуетъ надъ умами современнаго общества, отрицать этого никто не можетъ. Давно уже выступивъ изъ тѣснаго кружка представителей науки, онъ проникъ во всѣ слои и сферы общества. Раціонализируетъ въ наше время и образованный и необразованный. И однако, какъ ни широкъ потокъ раціонализма, а глазъ внимательнаго наблюдателя могъ бы замѣтить, что онъ начинаетъ постепенно мельчать и высыхать. Въ семьѣ и школѣ, въ частной и общественной жизни, въ народѣ и интеллигенціи, въ поэзіи, въ литературѣ, въ искусствѣ, — всюду слышатся вѣянія и наблюдаются явленія, которыя служатъ симптомами начинающагося поворота отъ раціонализма по направленію къ вѣрѣ и теистическому міровоззрѣнію. Не осталась совершенію въ сторонѣ
27*
отъ новыхъ теченій и наука. Напротивъ, присматриваясь къ ней, тотъ же внимательный наблюдатель легко заключилъ бы, что мы живемъ па зарѣ новой эпохи научной эволюціи, новаго направленія научныхъ воззрѣній, и что сама же именно наука, главная виновница и опора раціонализма, успѣшнѣе всѣхъ начинаетъ п разбивать его цѣпи, тяготѣвшія такъ долго надъ міромъ.
Нѣсколько наблюденій въ этой области сдѣлано англійскимъ богословомъ F. 11. Tennant’oM'b. На страницахъ апрѣльской книжки «Журнала богословскихъ паукъ» (The Journal of theological studies), за 1900 годъ, въ небольшой, но истинно мастерской статьѣ этотъ почтенный ученый знакомить своих'ь соотечественниковъ съ тѣми новыми теченіями въ наукѣ, которыя совершаются въ послѣднее время на континентѣ, стараясь при этомъ выяснить ихъ значеніе въ первой линіи для натурализма, какъ философіи природы, и косвенно—для раціональнаго богословія. Мы не можемъ сдѣлать ничего лучшаго въ тѣхъ же цѣляхъ, какъ пересказать здѣсь нѣсколько страничекъ изъ этой прекрасной статьи.
Первый толчокъ этимъ новымъ движеніямъ въ паукѣ, данъ знаменитымъ физикомъ, берлинскимъ профессоромъ Г. Р. Кирхгофомъ (у 1887 г.). Въ предисловіи къ своимъ знаменитымъ L’orlesungen über mathematische Physik, начавшимъ выходитъ въ 1876 году, этотъ ученый рѣшительно заявилъ, что онъ по чисто методологическимъ основаніямъ отказывается отъ пониманія силъ въ смыслѣ причинъ, которыя яко-бы стремятся производить движенія, н ставить единственной задачей своей пауки самое простое описаніе явленій, а не нхъ объясненіе, ограничиваетъ цѣль изученія простымъ отвѣтомъ па вопросъ какъ, совершенно не задаваясь вопросомъ почему. Произнесенное высоко-авторитетнымъ физикомъ, это заявленіе заставило и другихъ естествоиспытателей-мыслителей обратить вниманіе па неясность примѣняемаго въ физикѣ понятія «силы», и вскорѣ, затѣмъ придти къ убѣжденію, что нхъ наука до сихъ поръ пропитана была метафизикой въ гораздо большей степени, чѣмъ это предполагалось, и что интересы самой же науки требуютъ полнаго очищенія ея отъ всякаго метафизическаго элемента. Эрнстъ Махъ, -нынѣ профессоръ Вѣнскаго университета, выходя изъ подобнаго же взгляда на физику, какъ и Кирхгофъ, хотя п независимо отъ послѣдняго, развилъ его мысль въ планъ уже полной реформы физическихъ наукъ.
Естественная паука, но его взгляду, должна быть строго отдѣлена отъ философіи природы. Послѣдняя должна быть предоставлена всецѣло метафизикамъ. Нужно навсегда отказаться отъ взгляда на науку, какъ на объясненіе дѣйствительнаго міра. Наука должна бытъ не объяснительной и реалистической, а чисто описательной и символической. Она есть не болѣе, какъ только выработанное средство для экономіи мысли, т. с. для того, чтобы въ кратчайшей описательной формулѣ обнять нанвозможно большее количество фактовъ. Силы, атомы, эѳиры п законы природы представляютъ .тишь простыя Hülfsmittel— вспомогательныя средства для мысли, которыя отнюдь не должны быть принимаемы за основы реальнаго міра. Сила, какъ производящая причина, есть ничто иное, какъ фетишъ, антропоморфическій пережитокъ, и «механическая миѳологія» научныхъ руководствъ, основанная на этомъ понятіи, должна раздѣлить обычную судьбу всѣхъ миѳологій.
Оцѣнить всю важность задуманной реформы не трудно.
Первымъ и прямымъ ея слѣдствіемъ является полное упраздненіе механической теоріи, какъ философіи природы. Силы и •законы природы отнынѣ низводятся со степени метафизическихъ сущностей и принциповъ до значенія просто лишь умственнаго нашего аппарата, необходимаго для описательныхъ цѣлей п экономіи мысли. Наука, поэтому, отказывается теперь отъ всякаго права говорить о послѣдней реальности и давать какое-либо объясненіе или истолкованіе вещей. Она становится простой лишь, хотя п прекрасно выработанной системой стенографіи природы, вмѣсто того, чтобы быть ключемъ къ іероглифической литературѣ природы. Тотъ, кто хотѣлъ бы воспользоваться результатами пауки въ защиту натурализма, долженъ теперь считаться съ фактомъ, что наука нс можетъ служить опорой философіи, нс принимая характера метафизики, а допуская въ себѣ элементъ метафизическій, она становится уже сомнительной какъ паука.
Второй результатъ касается иозитншістнческой теоріи познанія. Претензія позитивизма, что только «позитивное» знаніе естественныхъ наукъ есть единственно возможное, кромѣ математики. знаніе, соединяющаяся обычно съ другой претензіей, что такое знаніе вполнѣ достаточно для тѣхъ задачъ, рѣшенія которыхъ ожидали отъ метафизики и богословія, сводится теперь къ пулю, поскольку научное знаніе не можетъ быть чисто абстрактнымъ и въ то же самое время быть знаніемъ
дѣйствительнаго міра. Если «точное» знаніе до сихъ поръ считалось самодовлѣющимъ, то происходило это только отъ того, что пикто не замѣчалъ надѣтой на него совсѣмъ ненаучной тоги метафизики. Наука, какъ наука, не знаетъ никакихъ категорій причинности или субстанціальности. Но позитивизмъ, питаясь какъ паразитъ этими понятіями метафизики, ипоста-зировалъ и объективировалъ чисто гипотетическія концепціи науки (какъ напр. сила, масса, атомъ, ооиръ). и такимъ образомъ превратилъ чисто абстрактное, математическое знаніе науки въ конкретное знаніе дѣйствительности, знаніе отвлеченныхъ формулъ и опредѣленій въ познаніе реальнаго міра. Но разъ наука теперь рѣшительно изгоняетъ отъ себя категорію причинности и такимъ образомъ отказывается быть истолковательницей реальности, быть философіей природы, то падаютъ сами собой п тѣ препятствія, которыя позитивизмъ ставилъ доселѣ всякой метафизикѣ и въ частности—теистическому міропониманію.
Только что указанныя новыя тенденціи въ наукѣ являются первыми предвѣстниками наступающей перемѣны интеллектуальнаго климата и возможнаго возвращенія подъ его вліяніемъ къ воззрѣніямъ, согласнымъ съ христіанскимъ откровеніемъ.
Если новыя тенденціи окрѣпнуть, то мы можемъ ожидать не только скораго возрожденія интереса къ здравой метафизикѣ н богословію, но. можетъ быть, и окончанія печальнаго конфликта пауки съ богословіемъ. До сихъ поръ столкновеніе между ними возможно было именно потому, что паука ложно принимала на себя задачи метафизики н, повидимому, созидала прочный фундаментъ для натурализма. Но разъ теперь наука будетъ очищена отъ метафизическихъ элементовъ, она не будетъ уже доставлять твердаго базиса научнаго знанія для суперструктуръ натуралистическихъ обобщеній. II стоить только адептамъ науки попять это, чтобы натурализмъ утратилъ для нихъ всю свою привлекательность. Но тогда для нихъ долженъ вновь возникнуть вопросъ: «необходима ли и возможна ли метафизика?» II разъ наука перестаетъ служить опорой метафизики, то остается одно изъ двухъ: или возвратиться къ онтологіи и теологіи н признать ихъ заслуги, или удовольствоваться простыми «увѣреніями опыта», т. е. тѣмъ номиналистическимъ эмпиризмомъ, который представляетъ все. что остается послѣ того, какъ старая философія, учившая о feno-mena-per-se прошла чрезъ сито новой науки. Однако едвали
можно думать, что человѣкъ удовлетворится такимъ разсудочнымъ resume наблюдаемыхъ сосуществованій и слѣдованій явленій, которое не можетъ дать имъ никакого смысла н объясненія. У человѣка всегда останется непреодолимое желаніе быть болѣе, чѣмл. простымъ только собирателемъ лишенныхъ смысла «группъ чувственныхъ впечатлѣніи», при помощи чисто квантитативной системы. Онъ всегда будетъ стремиться къ философіи, хотя бы достигнуть совершенной философіи ему никогда не было суждено. Убѣжденнѣйшій представитель «деап-тропоморфизоваіпюй» науки, который ограничилъ бы все свое знаніе идеальными формулами, если бы даже онъ видѣлъ зданіе систематизированныхъ явленій законченнымъ, не найдетъ все-же еще никакой цѣли для ихъ цѣлесообразности, никакого разума для нхъ разумности. И тотъ, кто старался бы понять ихъ. кто стремился бы разрѣшить проблему міра, безъ сомнѣнія переступить границы доказуемаго знанія. При томъ же «вѣроятность—путеводитель жизни», и усвоеніе вѣроятнаго объясненія, внушеннаго самими фактами, когда они будутъ изучены въ нхъ цѣлости, несомнѣнно покажется болѣе раціональнымъ, чѣмъ удовлетвореніе чистою и абстрактною несомнѣнностью относительно неизвѣстно чего.
Философскій ренесанс'ь становится довольно замѣтенъ уже и въ настоящее время. Среди представителей естественной пауки все болѣе п болѣе возрастаетъ недовольство механической теоріей даже въ качествѣ чисто научной рабочей гипотезы, и ото недовольство главнымъ образомъ обязано возрастающему сознанію ученыхъ, что въ глубинѣ проблемъ спеціальныхъ паукъ лежатъ опистемологическіе вопросы. Въ Германіи новое движеніе стало настолько замѣтнымъ, что проф. Больцманъ могъ недавно даже сказать, что «преувеличенная почти критика методовъ научнаго изслѣдованія является отличительной особенностью настоящаго времени».
Однимъ изъ интереснѣйшихъ результатовъ отой критики является открытіе, что та самая механическая теорія, которая съ первыхъ дней ея рожденія признавалась наукой въ качествѣ единственно возможной теоріи, съ помощью которой можно понять природу, имѣетъ, такъ сказать, чисто случайное происхожденіе, а отнюдь не есть дѣло какой-нибудь необходимости а priori. Какъ сама наука выросла изъ потребностей практической жизни, такъ точно и механическая теорія возникла изъ факта, что движеніе есть такая форма перемѣны и тол-
чокъ такая форма дѣйствія, которыя являются для насъ наиболѣе понятными по условіямъ устройства нашей природы, что это суть простѣйшіе феномены н, какъ говоритъ Кирхгофъ, dem Verständniss am nächsten liegen. Отсюда: положеніе, что всѣ физическія явленія мы должны объяснять механически, остъ не болѣе, какъ простой предразсудокъ. Законы движенія и гипотезы физики придуманы для частныхъ и спеціальныхъ проблемъ; и предполагать, что онп одинаково примѣнимы ко всѣмъ областямъ знанія, пѣть никакихъ основаній. Не будь паши чувства зрѣнія и осязанія наиболѣе высоко развитыми, мы могли бы усвоить и ниой дескриптивный аппаратъ, чѣмъ механическій, требовавшійся скорѣе устройствомъ нашей способности воспріятія, чѣмъ процессомъ природы. Субъективная необходимость была виновницей его изобрѣтенія: онъ является одним ъ изъ примѣровъ, показывающихъ, какъ безгранична способность человѣка къ аптропоморфпзаціи. Такимъ образомъ оказывается, что н то умственное вооруженіе, которое считалось необходимымъ по существу, въ дѣйствительности имѣло, подобно всѣмъ другимъ вещамъ, «текучее прошлое» и обречено на упраздненіе въ ходѣ «текучаго» будущаго. Механическая теорія не представляется уже теперь единственно возможнымъ воззрѣніемъ, достигнутымъ разъ навсегда, п нельзя уже считать абсурдомъ, если помышляютъ замѣнить его болѣю лучшимъ. ІІное основаніе для физической науки, нежели по-коющееся па законахъ Ньютона, болѣе свободное отъ предвзятыхъ точекъ и противорѣчій, носится въ воздухѣ.
Если, такимъ образомъ, вч> средѣ представителей пауки все болѣе и болѣе зрѣетъ убѣжденіе, что механическая теорія совершенно не но праву усвояла себѣ доселѣ нрпвиллогію исключительнаго познанія природы, что она въ дѣйствительности есть совсѣмъ и не наука, а худая только метафизика, собраніе умственныхъ символовъ и гипотезъ, превращенныхъ въ суровые законы и дѣйствительныя сущности, что опа не можетъ быть признана даже удовлетворительнымъ описаніемъ міра, то будетъ ли излишней смѣлостью сказать, что мы вступаемъ в'ь новую эпоху научной эволюціи, когда обѣщаетъ рухнуть величайшая изъ всѣхъ преградъ, какія когда-либо ставила наука теистическому пониманію міра? Во всякомъ случаѣ, не имѣемъ ли мы безспорнаго права сказать, что.—разъ паука очистится отъ всякой примѣси метафизики, и въ силу этого будетъ признано, что наука можетъ быть только индифферентна
ко всякимъ метафизическимъ вопросамъ, но не прппципіалыго враждебна пмъ,—конфликтъ между наукой и богословіемъ долженъ прекратиться разъ навсегда? Если какой конфликтъ тогда и возможенъ, то только уже между философіей и богословіемъ. И весь вопросъ послѣ этого заключается лини» въ томъ, будетъ ли теистическое міропониманіе признано наиболѣе здравымъ типомъ метафизики. Можно ли считать неисправимымъ мечтателемъ того, кто надѣется на торжество этого міровоззрѣнія и ожидаетъ отъ грядущаго XX столѣтія, какъ главнѣйшей и настоятельнѣйшей его задачи, полнаго примиренія вѣры и знанія послѣ трехвѣковон ихъ борьбы, — это, можетъ быть, выяснитъ уже недалекое будущее.
На основаніи всего только что сказаннаго пусть теперь читатель самъ отвѣтить па вопросъ: разумно ли во имя того, что оказалось съ точки зрѣнія самой же науки безполезнымъ лишь для иея балластомъ, который опа и начала уже выбрасывать за бортъ, какъ совершенно ненужную ветошь, жертвовать тѣмъ, въ чемъ милліоны человѣческихъ существъ, начиная со временъ апостольскихъ и до нашихъ дней, находили и находятъ единственно падежный якорь спасенія отъ тяготы жизни,— разумно ли во имя случайной метафизики жертвовать единой вѣчной истиной Евангелія: «Слово плоть бысть и вселнея въ пы?»
$ 3. Въ заключеніе еще нѣсколько словъ относительно того научно-историческаго пониманія, которое нашло себѣ выраженіе въ «Сущности христіанства».
Несомнѣнно, что историческій детерминизмъ, заставляющій проф. Гариака смотрѣть на Христа, какъ па одинъ изъ естественныхъ членовъ въ цѣпи историческаго развитія человѣчества, судить о Немъ но аналогіи со всѣми другими людьми, перетолковывать все, что есть неизмѣримаго въ Его словѣ мѣрою человѣческой личности, какъ продуктъ наивнаго времени и среды, къ которымъ Онъ принадлежалъ, отрицать абсолютное значеніе Его проповѣди въ цѣломъ ея объемѣ, — этотъ детерминизмъ стоитъ въ связи съ тѣмъ же механическимъ воззрѣніемъ, отъ котораго теперь начинаетъ отрекаться наука, — это есть лишь отголосокъ въ психологической области того, что громко и открыто объявляется въ онтологіи. И можно поэтому надѣяться, что въ связи съ новыми теченіями въ паукѣ, въ связи съ намѣчающимися новыми опытами рѣшенія проблемы міра, развитіе и новой психологіи, — нс теперешней модной
психологіи физіологическаго типа,—какового ожидаетъ XX вѣкъ какъ удовлетворенія одной изъ насущнѣйшихъ потребностей, принесетъ намъ примиреніе вѣры въ Божество Христа и съ научно-историческимъ пониманіемъ Его личности.
Въ настоящее же время со стороны полемиста не излишне, можетъ быть, сдѣлать въ данномъ случаѣ одно только замѣчаніе: и Гарнакъ, и всѣ, подобно ему, отрицающіе абсолютность явленія Христа, остаются непослѣдовательны самимъ себѣ. Въ самомъ дѣлѣ, нроф. Гарнакъ признаетъ въ извѣстномъ смыслѣ несравнимость Христа. Не только по высотѣ нравственнаго совершенства, по и по исключительному сознанію Своего Богосыповства и Своего мессіанства, Христосъ, по словамъ Карнака, есть единственное и неповторимое явленіе въ исторіи человѣчества. Какимъ образомъ Христосъ. пришелъ къ атому сознанію Себя исключительнымъ Сыномъ Божіимъ и единымъ Мессіей міра, правильнымъ отвѣтомъ на этотъ вопросъ, по Гар-накѵ, можетъ быть только ignoramus et ignorabimus: это—тайпа одного только Іисуса, предъ которой должно умолкать всякое человѣческое изслѣдованіе. Но если такъ, если величія Іисуса изъ Назарета не достигалъ никто изъ людей ни до, пи послѣ Него, если аналогія, такимъ образомъ, нарушена въ данномъ пунктѣ, то имѣемъ ли мы уже какое-нибудь серьезное основаніе утверждать, что она не могла быть нарушена и въ другихъ пунктахъ? Наоборотъ. Не должны ли мы искать объясненія этой исключительности характера и сознанія Христа въ исключительности и несравнимости Его по самому Его происхожденію, по самой Его природѣ, какъ воплотившагося Бога?
Петръ Лепорскій.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
