CC BY
44
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2010. № 5
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Хализев В.Е. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ. 5-е изд., испр. и доп. М.: Издательский центр «Академия», 2009. 432 с.
В 2009 г. был в очередной раз переиздан учебник В.Е. Хализева «Теория литературы». Не случайно один из важнейших вопросов, который поднимается в книге, - это вопрос о взаимоотношениях текста и культуры. Как анализировать художественный текст? Следует ли «редуцировать» текст к его «культурным» составляющим и забыть о том, что текст - это «структурно-смысловое» единство (эстетико-культурологический подход), или же, напротив, объявить «примат текста как такового» и забыть об эстетической сущности художественной литературы? В чем состоит сущность литературы как искусства и суть литературоведения как науки? Ответы на эти ключевые для литературоведения вопросы и составляют содержание учебника.
Обращаясь к современным научным концепциям от постструктурализма («постмодернисткие» концепции текста) до синергетики (синергетика как новое миропонимание упомянута в параграфе «Эстетическое и картина мира»), В.Е. Хализев предлагает различные ракурсы рассмотрения литературы, удачно сочетая новые и традиционные подходы1. Такое изложение теоретического материала позволяет избежать догматической однозначности.
Недогматическая точка зрения помогает оценить совершенно разные по своей природе методологические теории и концепции, что в данный момент представляется действительно насущной задачей2. Так, Вяч.Вс. Иванов справедливо указывает на то, что мировому литературоведению «нужно всерьез задуматься над методологическими вопросами», ибо оно «за вычетом отдельных специализированных областей <.. .> нуждается в отходе от традиционных и псевдонаучных (деконструктуивистских) штампов»3. Думается, что именно эта задача - задача поиска адекватной литературоведческой методологии - стала ключевой для пятого издания «Теории литературы».
1 См.: Колобаева Л.А. Долгожданный труд по теории литературы // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1999. № 2. С. 144.
2 См.: Кормилов С.И. Составляющие современного литературоведения и их значение для истории русской литературы ХХ-ХХ1 веков // Русская литература ХХ-ХХ1 веков: проблемы теории и методологии изучения. М., 2004. С. 3-8.
3 Иванов Вяч. Вс. Заметки о формальной школе и Ю.Н. Тынянове // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. II: Статьи о русской литературе. М., 2000. С. 628.
Как правило, учебники по литературоведению начинаются с разграничения литературоведческих дисциплин. Новое издание «Теории литературы» В.Е. Хализева - исключение. Первая глава книги «Литературоведение как проблема» является своеобразным метатеоретическим экскурсом. Эта глава, отсутствовавшая в предыдущих изданиях, переводит учебник на совершенно иной концептуальный уровень: здесь определены основы науковедения и показано место теории литературы в ландшафте современного научного знания.
В главе решаются две задачи: уточняется место литературоведения среди других наук и исследуется структура самого литературоведения. В первом случае В.Е. Хализев выявляет общие компоненты, связывающие теорию литературы с другими науками, во втором случае, - обозначается специфика литературоведения как особенной гуманитарной науки. Подобный синтетический подход дает возможность рассмотреть теорию литературы в широком научном контексте, что совершенно необходимо студенту-филологу, ибо умение ориентироваться в самых разнообразных концепциях - требование времени. Актуальность такого масштабного подхода связана также и с тем, что в последнее время границы гуманитарного знания размываются, но зыбкость границ не отменяет их существования.
Название теоретической главы - «Литературоведение как проблема» - является диалогически открытым и приглашает читателя к размышлению. В самом деле, в чем же заключается «проблемность» теории литературы? Думается, что основная проблема литературоведения (так, как она поставлена В.Е. Хализевым) связана с одновременным сосуществованием в теории литературы объективного знания (позволяющего мыслить теорию литературы как полноценную науку) и инонаучного элемента (определяющего ее специфику как гуманитарной дисциплины).
Эта базовая оппозиция связывается в учебнике с целым рядом других противопоставлений: объективизм - субъективизм, структурализм - герменевтика, монолог - диалог... Несмотря на то что основная задача В.Е. Хализева заключается в преодолении такого бинарного подхода, эти оппозиции, заданные в первой главе, являются своеобразными ключами к содержанию учебника. С этой точки зрения структура первой главы определяет архитектонику книги в целом.
Так, В.Е. Хализев выделяет два подхода к теории литературы. Объективизм, связанный с естественными науками, реализовался в структуралистской парадигме, в то время как «ценностный субъективизм» литературоведения учитывался в герменевтике. Структуралистский метод по своему существу является «изоляционист-136
ским», ибо предполагает изучение произведения в отрыве от любых контекстов. Более того, чрезмерное стремление к объективизму в гуманитарной сфере, как правило, соседствует с универсализмом и желанием создать некую метатеорию, которая бы «объясняла всё».
Однако теория, «объясняющая всё», не объясняет в соответствии с принципом верификации ничего4. И В.Е. Хализев в противовес универсализму выдвигает разумный культурно-исторический подход, ибо специфика гуманитарных наук состоит в их «культурной относительности» (заметим, что данный принцип был важен для автора и в предыдущих изданиях). Основное преимущество этого принципа заключается в том, что он учитывает «избирательность зрения» ученого, которую диктует сама категория научного метода (любая теория служит своего рода «фильтром», с помощью которого происходит отбор фактов). Ученый же, считающий верной одну «теорию» (будь то семиотик или эстетик-культуролог), чрезвычайно сужает горизонты исследования (здесь происходит то, что Э. Бенве-нист называл переносом структуры языка на структуру объекта5). Между тем множественность научных языков - черта, которой характеризуется учебник В.Е. Хализева, позволяет осознать изначальную ограниченность отдельно взятой теории и увидеть объект с разных сторон.
Тем не менее и этот культурно-исторический принцип В.Е. Ха-лизев не абсолютизирует. Во-первых, потому, что сама суть его противоречит абсолютизации; во-вторых, потому, что специфика литературоведения, по В.Е. Хализеву, связана не с взаимоисключением объективизма науки и субъективизма исследователя («или - или»), но с их соприсутствием («и - и»). Это ключевое положение для всего учебника. В.Е. Хализев снимает противоречие между объективным знанием и инонаучным элементом, доказывая, с одной стороны, что литературоведение - это полноценная наука, имеющая дело с
4 Заметим, что «универсалистский» подход на современном этапе развития гуманитарных наук опровергается не только в теории литературы, но и в лингвистике. Так, французский лингвист Ф. Растье, стоя на позициях «интерпретирующей семантики», учитывающей контекстуальные значения, критикует представление об универсальности семантических компонентов (см.: Растье Ф. Интерпретирующая семантика. Нижний Новгород, 2001). Возражения против универсалистского логико-философского подхода содержатся также в работах Дж. Лакоффа (Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. М., 2001). Что касается литературоведческой критики универсализма, то серьезные недостатки структуралистского подхода выявлены в книге С.Я. Сендеровича. Исследователь полагает, что бездумное наложение структуралистских схем на литературный материал приводит к заранее известным выводам. Примечательно, что в качестве альтернативного метода С.Я. Сендерович, как и В.Е. Хализев, выбирает герменевтику, помогающую познать суть единичных феноменов в их самоценности (см.: Сендерович С.Я. Морфология загадки. М., 2008. С. 32-35).
5 Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. С. 332.
закономерностями; с другой стороны, он показывает, что теория литературы - это дисциплина, обладающая своей спецификой, которая выражается в личном и эмоционально окрашенном отношении к знанию.
Такая адогматическая позиция подкреплена временем. Достаточно вспомнить Д.С. Лихачева, указывавшего на то, что формализация объекта становится недопустимой, когда она «насильно приписывает материалу ту степень точности, которой он не обладает и по существу своему не может обладать»6. Кроме того, пресловутая научная точность не является синонимом системности: современное литературоведение, не будучи точным (в объективно-научном смысле этого слова), все-таки, как и любая наука, ориентируется на системный принцип. Что же касается неточности (связанной с «инонаучным» компонентом), то она является сущностной особенностью художественного творчества. Поэтому навязывание литературоведению точных методов - в некоторых случаях означает потерю специфики объекта.
Пожалуй, наиболее корректной позицией, возможной в данном случае, становится позиция вдумчивого и, если угодно, «многомерного» анализа, которой и придерживается В.Е. Хализев. Эта установка позволяет ему достичь сразу нескольких целей: собрать в учебнике современный и наиболее важный теоретический материал и дать возможность читателю самому занять определенную позицию по отношению к этому материалу.
Так, с одной стороны, автор огромное внимание уделяет темам, обусловленным «вечными» с вопросами эстетического порядка (см., например, вторую главу «О сущности искусства» или третью главу «Литература как вид искусства»), с другой же стороны, придерживаясь координирующего подхода, ученый не обходит стороной и современные теории. При этом распределение материала в учебнике показывает, что В.Е. Хализев остается верным эстетико-культуроло-
7
гическому принципу .
Подспудное «напряжение» между объективным и субъективным компонентами в теории литературы, их диалектическая «нераздельность - неслиянность» требует своего собственного методологического обоснования. Разумеется, традиционные структурные методы, ориентированные на каноны лингвистики, здесь оказываются бессильными: инонаучный компонент литературоведения требует другого подхода. На роль такого подхода претендует герменевтика,
6 Лихачев Д.С. Еще о точности литературоведения // Лихачев Д.С. Литература - реальность - литература. Л., 1981. С. 196.
7 См.: Кормилов С.И. В.Е. Хализев как теоретик литературы // Вестн. Моск. унта. Сер.9. Филология. 2000. №3. С. 44.
понятая В.Е. Хализевым как теория толкования текстов и учение о познании личности говорящего (с. 14).
Примечательно, что параграф, посвященный герменевтике, в предыдущих изданиях был в третьей главе «Функционирование литературы». Перенос этого параграфа в первую главу полностью изменил теоретический фокус учебника: теперь герменевтика не просто определяет закономерности функционирования литературы (в прагматическом аспекте «читатель - смысл - автор»), но становится ключевым методом, позволяющим осмыслить «литературоведение как проблему».
В смысловое поле герменевтики В.Е. Хализев вводит такие понятия, как «понимание», «интерпретация», «смысл». Эти концепты, связанные семантическими отношениями, представляют собой основу гуманитарного знания и на общенаучном уровне характеризуют особенности гуманитарных дисциплин. Таким образом, герменевтика, по В.Е. Хализеву, является своеобразным методологическим ориентиром. Связанная с философскими вопросами понимания, но сведенная до конкретных проблем интерпретации герменевтика оказывается ключевым методом для искусствоведения и литературоведения.
Эта идея находит свое воплощение в учебнике. Так, в разделе «Искусство как познавательная деятельность (к истории вопроса)» художественное познание соотносится с герменевтическим актом интерпретации, предполагающим ценностное восприятие объекта. Художественное познание, как пишет В.Е. Хализев, - это «прежде всего эмоционально-оценивающее проникновение в некие феномены и сущности» (с. 73).
Инонаучный компонент противопоставляет литературоведение «традиционной» науке, где в качестве основного постулата выдвигается тезис о строгой противоположности объекта и субъекта, предопределяющий известный научный монологизм. Эта монологичная позиция В.Е. Хализевым не принимается: «В гуманитарной сфере, - пишет автор, - постигается "говорящее бытие", имеющее личностный характер» (с. 18). Этим и определяется важность для автора учебника бахтинской установки на диалог, которая учитывает постижение личностных смыслов и «голос другого человека» (там же).
Ценностно-личностная, диалогическая ориентация является своеобразным теоретическим лейтмотивом учебника. Личностное начало В.Е. Хализевым не сводится к банальному биографизму, но предстает как «объект художественного освоения». Так, личностный план оказывается важным при изучении категории автора и художественной субъективности (раздел «Автор и его присутствие
в произведении»). В этом разделе поднимается множество интереснейших вопросов, которые выходят за грани литературоведения и связывают теорию литературы со сферой эстетики (неполный перечень тем этого раздела: непреднамеренное в искусстве, вдохновение, искусство и игра.).
Установка на диалог, отрефлексированная в первой главе, становится ключевой и при изучении категории героя художественного произведения. Именно бахтинская идея диалога помогает В.Е. Ха-лизеву определить сущность художественного персонажа в аспекте его ценностной ориентации (с. 177-185), выявить специфику взаимоотношений героя и автора (с. 185-188) и обозначить некоторые важные стороны феномена психологизма (с. 188-197).
Тем не менее В.Е. Хализев не абсолютизирует бахтинскую теорию диалога. Например, он указывает на то, что концепция диало-гичности вряд ли «применима к таким дисциплинам, как социология, лингвистика, психология, история быта и материальной культуры, где познаются прежде всего имперсональные начала человеческого существования» (с. 19). Ученым выдвигается еще одно существенное возражение против расширения концепции диалогизма. Исторические науки, полагает он, должны заниматься не столько диалогическим «проникновением» в прошлую эпоху, сколько ее точной реконструкцией, «обратным переводом». Все это приводит автора к важному выводу о том, что диалогичность «является плодотворной не столько в результатах деятельности ученых-гуманитариев, сколько в ее процессах <...>» (с. 19). Таким образом, В.Е. Хализев, предостерегая от абсолютизации любых методов, уточняет и корректирует область применения важнейшего для гуманитарной науки понятия диалогизма, что, несомненно, увеличивает его эффективность8.
Подобному уточнению подвергается и само понятие герменевтики, которое в последнее время, как замечает автор, чрезвычайно расширилось. Герменевтический акт стал пониматься как акт редукции: исследователи пытаются найти базовые составляющие смысла. В.Е. Хализев цитирует П. Рикёра, который такую редукционистскую тенденцию видит в учениях Маркса, Ницше и Фрейда. Автор к этому списку «монологичной герменевтики» добавляет Ж. Деррида, который в соответствии с принципами деконструктивизма в любом высказывании усматривает внутренние противоречия и ясно пока-
8 Здесь уместно напомнить, что в свое время концепция диалогизма М. Бахтина была чрезвычайно популярной в литературоведческой среде, и многое в художественном тексте сводилось к «диалогическим началам», в результате чего возникал «диалогизм без берегов». При этом механический перенос бахтинской концепции практически на любые тексты происходил без какой-либо внутренней критики. Естественно, что такой абсолютизирующий подход не давал нового знания, и частные выводы, к которым приходили ученые, были вполне предсказуемы.
зывает, что эти редукционистские тенденции соотносятся с концепцией кризиса искусства, возникшей в ХХ в. (с. 133-135). Этот же редукционизм обусловливает и кризис личности, отразившийся в бартовской теории «смерти автора», которую В.Е. Хализев совершенно справедливо критикует (с. 108-110), связывая ее появление с «монистическим» литературоведением.
Думается, что подобного рода редукционизм может восходить к структуралистскому наследию, ибо именно структуралисты пытались обнаружить простые структуры внутри сложных систем. Сама по себе эта задача не является чем-то одиозным (так же, как и стремление к точности в разумных пределах), однако абсолютизация этого принципа парадоксально привела к разного рода постструктуралистским теориям, где сложность объекта понимается как его «хаотичность»
9
и «неорганизованность».
Если стремление к формализации гуманитарного знания связывается с абсолютизацией объективного компонента литературоведения, то представления о хаотичности и распаде художественного текста соотносятся с абсолютизацией инонаучности, вписываемой в контекст предельного иррационализма. На границе этих двух противоположных установок находится проблема объекта и предмета теории литературы, которая исследована В.Е. Хализевым в соответствующем разделе. Рассматривая литературное произведение как объект научного анализа, он выделяет две тенденции: изоляционистскую и контекстуальную (с. 24). К первому направлению, полагает В.Е. Хализев, тяготели формалисты и структуралисты, которые были полностью сосредоточены на «формально-структурных аспектах словесного искусства» (с. 25). Вторая тенденция, контекстуальная, предполагает рассмотрение произведения сквозь призму «внешних» смыслов, которые в нем преломляются. Абсолютизация этого подхода тоже приводит к методологической односторонности. Так, «творчество писателя нередко соотносилось лишь с каким-то одним внехудожественным феноменом, иные же игнорировались, либо вовсе отрицались» (с. 26).
Выступая против одностороннего «спецификаторства» и сведения произведения к внехудожественным феноменам, ученый, следуя своей ключевой мысли о балансе, утверждает, что литературные произведения «подобает рассматривать и в их художественной специфичности, и как преломление внехудожественных смыслов» (с. 25). Избежать в этом вопросе одноаспектности, считает В.Е. Хализев,
9 Однако в последнее время поструктуралистские тенденции в философии и деконструктивизм в критике отходят на второй план: не разрушение структуры, а новое ее понимание - вот что является одной из тенденций современной гуманитарной мысли (см.: Автономова Н.С. Открытая структура: Якобсон - Бахтин - Лот-ман - Гаспаров. М., 2009. С. 5-27).
можно, используя «более перспективный принцип рассмотрения словесно-художественных произведений, при котором активно учитывается, а то и ставится в центр, личность писателей и их персонажей» (с. 26). Эта тенденция обозначена ученым как персоналистская. По его мнению, она не нашла своего программного оформления в ХХ в., однако именно представители этой ветви литературоведения «составляют некую ценностную вершину отечественной науки истекшего столетия» (с. 27).
Как персоналистская концепция соотносится с «основной проблемой» литературоведения? Ответ очевиден: если герменевтика снимает противоречие между «объективизмом» и «субъективизмом» науки о литературе на общетеоретическом уровне, то персонализм позволяет решить эту проблему на конкретном уровне анализа художественного произведения, ведь «здесь, в области персоналист-ского рассмотрения художественных произведений, специфически гуманитарный компонент научного знания явлен активно, широко и полно» (с. 27).
Органичное соединение контекстуально-персоналистского и структурного методов изучения произведения представлено в четвертой главе «Литературное произведение», где В.Е. Хализев обращается к поэтике, «центральному звену теоретического литературоведения» (с. 163). Синтезирующая установка заключается в том, чтобы «взять как можно больше из того, что сделано теоретическим литературоведением разных направлений и школ, по возможности взаимно согласуя имеющиеся суждения» (с. 169). Думается, что автору удалось достичь такого синтеза. Так, в частности, утверждая, что художественное произведение - это уникальный феномен, немыслимый вне контекстуальных «параллелей», В.Е. Хализев полагает, что статус «поэтического мира» (мира произведения) можно определить с помощью терминов семиотики. Действительно, двуплановость мира художественного произведения может быть понята в семиотической перспективе как соединение означающего и означаемого в рамках своеобразного «сверхзнака» (самого художественного произведения).
В соответствии с координирующим принципом, снимающим теоретические противоречия между структурным и контекстуальным подходами, В.Е. Хализев в составе произведения искусств выделяет два аспекта: материальный и эстетический (с. 164). При этом формально-структурный и контекстуальный типы анализа, по его мнению, не противоречат друг другу, но относятся к разным уровням самого объекта анализа: «Эстетический объект сосредотачивает в себе сущность художественного творения, а артефакт делает его доступным для восприятия» (там же). Координирующая установка 142
особенно наглядно выдержана в разделе «Форма и содержание». Дихотомичный подход, противопоставляющий форму и содержание, в разделе сменяется «многоуровневым» подходом, базирующимся на принципе дополнительности10.
Оппозиция объективного и субъективного компонентов в структуре теории литературы соотносится со спецификой изучения самой литературной жизни, которая состоит из неповторимых, уникальных фактов и повторяющихся единиц. Дихотомия «общее - единичное» вписывается в структуру «основной проблемы» литературоведения: фонд повторяющихся фактов должен изучаться с позиции общенаучных принципов строгой аналитики; индивидуально-неповторимые единичные феномены, напротив, требуют герменевтического «императива понимания», так что «научное познание здесь основывается на началах инонаучных» (с. 33).
Этот взвешенный подход напоминает рассуждения М.М. Бахтина о методах гуманитарных наук. Бахтин выделяет у художественного текста два полюса: язык текста (понимаемый в семиотической перспективе), состоящий из определенных повторяющихся единиц, и «неповторимое событие текста», связанное с авторским присутствием в произведении11. Таким образом, нужно признать, что «каждое произведение является и общим и единичным или - быть может, так и точнее - и индивидуальным и всеобщим»12.
Однако сущность литературы, ее первичное звено, считает В.Е. Хализев, - это область уникальных неповторяющихся фактов в противовес естественным наукам, сосредоточенным на изучении закономерностей. Конечно, нельзя утверждать, что литературовед должен полностью отказаться от изучений закономерностей. Они изучаются - но под иным углом зрения: можно сказать, что предметом изыскания ученого-литературоведа должно стать не то, как автор следует изначально заданным образцам, но то, как он их творчески преодолевает и художественно трансформирует.
В главе «Литературное произведение» В.Е. Хализев показывает, как повторяющиеся и уникальные компоненты взаимодействуют в области поэтики. Это взаимодействие особенно хорошо просматривается на уровне анализа мотивики произведения. Мотив традиционно определяется как повторяющаяся единица. В.Е. Хализев, однако, полагает, что мотивы могут (и должны!) соотноситься с индивиду-
10 Думается, что этот термин из квантовой физики как нельзя более подходит гуманитарной сфере. О принципе дополнительности в литературоведении см.: ЛихачевД.С. «Принцип дополнительности» в изучении литературы // Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. СПб., 1999. С. 39-43.
11 Бахтин М.М. Проблема текста <Заметки 1959-1961 гг.> // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 297-325.
12 Уэллек Р., Уоррен О. Теория литературы. М., 1978. С. 35.
альным художественным опытом (с. 268), надындивидуальный же аспект мотива должен изучаться в исторической поэтике (с. 267). Приводя примеры мотивов, бытующих в русской классической литературе, автор вписывает их в «систему текста», связывая с ценностной ориентацией героев произведения и - шире - художественной картиной мира.
Уникальные и повторяющиеся элементы обнаруживаются В.Е. Хализевым также и на персонажном уровне. В параграфе «Персонаж и его ценностная ориентация» В.Е. Хализев пишет о том, что наряду с бесконечным многообразием уникальных героев существуют также «литературные "сверхтипы" - надэпохальные и интернациональные» (с. 179). Выявляя в этих сверхтипах «жесткую структуру», обеспечивающую их внутреннюю целостность, В.Е. Ха-лизев показывает, что конкретные художественные реализации этих типов связаны с авторской аксиологией. Эта связь обусловливает двойственность такого «сверхперсонажа», он становится «двуликим Янусом»: с одной стороны, такой персонаж содержит в себе некое «всеобщее» начало, а с другой стороны, в конкретном художественном произведении этот «сверхгерой» оказывается носителем «индивидуального» мировоззрения.
С «основным вопросом» литературоведения соотносится и другая пара понятий, введенная Хализевым в теоретической главе: литературный факт и его контекст. Особенное внимание В.Е. Ха-лизев уделяет понятию контекста, ибо именно контекстуальное изучение произведения соответствует герменевтической установке на понимание: количество обнаруженных связей между литературным произведением и разного рода контекстами (от биографического до контекста мировой литературы) прямо влияет на «качество» понимания литературного произведения. Таким образом, литературный факт всегда контекстуально обусловлен, ибо он, как пишет Д.С. Лихачев,
«значительнейшим образом изменяется от того, с какой точки зрения,
13
с какой научной методологией к ним подходят» .
Вопрос о разнообразных контекстах литературного произведения с необходимостью предполагает вопрос о границах самого литературоведения и о его междисциплинарных связях (художественное произведение, существующее на границе разных областей жизни, обусловливает и специфику науки, которая его изучает). Этой проблеме посвящены следующие параграфы главы, где речь идет о смежных науках и об отношениях литературоведения и филологии.
Рассуждая о смежных с литературоведением науках, В.Е. Хали-зев утверждает, что литературоведение - это центр «миграционных
13 Лихачев Д.С. «Принцип дополнительности» в изучении литературы // Лихачев Д.С. Очерки по философии художественного творчества. СПб., 1999. С. 39.
процессов в гуманитарной сфере». В доказательство этой мысли он приводит множество показательных примеров тех ученых, которые, работая на границах наук, добились значимых результатов в литературоведении (это Н.А. Бердяев, Л.С. Выготский, А.А. Зализняк). Но вместе с тем литературоведы ярко проявляют себя и как культурологи (здесь достаточно назвать имена Ю.М. Лотмана и В.Н. Топорова).
Сам В.Е. Хализев вводит в текст учебника массу культурно-исторических фактов. Так, во второй и третьей главах учебника («О сущности искусства», «Литература как вид искусства»), он прибегает к терминам эстетики, искусствоведения и философии. В центре второй главы книги находится категория эстетического, которая и определяет сущность искусства как творческой деятельности. Искусство, - пишет В.Е. Хализев, - это создание эстетических ценностей. Поэтому анализ литературы как вида искусства, предпринятый в третьей главе, опирается на категории эстетики и аксиологии.
В вводной главе также ставится важнейший вопрос о взаимодействии теоретических штудий и конкретных исследований. Другими словами, речь идет о теории и практике. Эта бинарная оппозиция реализовалась в противопоставлении теории и истории литературы. К сожалению, даже на уровне вузовской практики теория и история литературы, как правило, функционируют отдельно друг от друга, хотя теория литературы должна служить теоретическим базисом для конкретных исследований, а материал истории литературы в свою очередь должен давать основу для разного рода теоретических выводов.
В самом учебнике этот баланс строго выдержан: каждая теоретическая идея подтверждается и доказывается целым рядом литературных фактов, что на теоретическом уровне позволяет оценить эту идею с точки зрения ее применимости, а на практическом уровне - дает представление о конкретном литературоведческом анализе.
Таким образом, первая глава концептуализирует основные литературоведческие понятия, теории и термины, которые затем рассматриваются в учебнике. Думается, что ее можно считать относительно самостоятельной частью книги: призванная служить науковедческим введением в учебник, она оказывается своеобразным оригинальным исследованием, где поднимаются важнейшие вопросы современного гуманитарного знания.
Помимо включения столь важной главы, в учебник были внесены еще несколько важных изменений. Так, в раздел «Принципы рассмотрения литературного произведения» в дополнение к параграфам «Анализ» и «Интерпретация» введены два новых параграфа «Текстология» и «Комментарий». При этом интерпретационно-аналитический подход связывается В.Е. Хализевым с основными положениями
10 ВМУ, филология, № 5
герменевтики, в то время как работа текстолога и комментатора, по его мысли, составляет филологический компонент литературоведения (с. 297). Так, материал учебника структурируется в соответствии с изначальными методологическими ориентирами.
Параграф «Текстология» в раздел «Принципы рассмотрения литературного произведения» вводится неслучайно: данные текстологии необходимы для корректного анализа и интерпретации художественных произведений, так как именно текстология дает литературоведу достоверный объект исследования.
В оценке различных текстологических методов автор учебника придерживается традиционного подхода, ориентированного на публикацию определенного «дефинитивного» текста - хотя, как замечает ученый, в последнее время настойчиво обсуждается вопрос о «самоценности» черновиков14. Приверженцы такого подхода в противовес концепции «окончательного» текста выдвигают концепцию «текста как процесса»: их больше интересуют этапы творческого воплощения замысла, нежели окончательное его оформление. Однако, как считает В.Е. Хализев, здесь не учитывается «обогащение и углубление первоначального замысла по ходу работы над текстом» (с. 293). Примечательно, что исследователь подвергает сомнению традиционную концепцию «последней воли автора», которая в идеале реализуется в «каноническом тексте». Ссылаясь на В.Э. Вацуро, В.Е. Хализев замечает, что каждый отдельный случай публикации требует индивидуального подхода.
Одна из важных текстологических проблем, которую можно упомянуть, говоря об этом параграфе, - проблема текстологии «звучащего текста». Думается, что это перспективное направление текстологических исследований, где пока нет готовых решений и общепринятых методов. Исследователи, изучающие «звучащую поэзию», сталкиваются с разного рода текстологическими проблемами, как-то: вариативность, перекодировка вербального субтекста из устной формы в письменную и проч.15. Текстология звучащей поэзии могла бы органично соединить современные тенденции в сфере текстологии (представление о тексте как о процессе абсолютно соответствует исполнению песни) и уже проверенные традиционные методы.
В следующем параграфе рассматривается роль научного комментария к текстам, выделяются типы комментариев и определяет-
14 Здесь очевидно влияние французской генетической критики, утверждающей специфическую «поэтику рукописи» (см.: Генетическая критика во Франции. Антология. М., 1999).
15 См. об этой проблеме: Доманский Ю.В. Русская рок-поэзия: текст и контекст. М., 2010.
ся цель комментирования. Комментарий так же, как и текстология «составляет своего рода фундамент аналитических интерпретаций» (с. 296).
Еще один важный параграф, введенный в учебник, посвящен исторической поэтике - он завершает раздел «Литературный процесс». На путях исторической поэтики в литературоведении ХХ в. было сделано множество фундаментальных открытий, обогативших гуманитарное знание. Цель исторической поэтики - создание картины всемирной литературы и определение закономерностей ее развития в большом историческом времени (с. 405). В.Е. Хализев указывает, что на современном этапе обсуждаются теоретико-методологические аспекты исторической поэтики с целью создания «монументальных исследований» по этой дисциплине.
Подводя итог, необходимо сказать, что «Теория литературы» В.Е. Хализева - это единственный в своем роде учебник, позволяющий выработать целостное и системное представление о литературоведении. Ученый выделяет основные силовые линии современного гуманитарного знания. В этом смысле «Теорию литературы» можно назвать своеобразным путеводителем по лабиринтам современного литературоведения: энциклопедично сть здесь сочетается со строгим анализом концепций, научная объективность - с инонаучным субъективным компонентом, а авторская позиция предполагает диалогическое признание «других голосов». Думается, что такая научная открытость и диалогичность - самое ценное качество учебника. Количество информации в настоящее время растет в геометрической прогрессии, но для того чтобы превратить информацию в знание, ее необходимо осмыслить в более общем гносеологическом и ценностном контексте - именно это и позволяет сделать книга В.Е. Хализева.
О.Р. Темиршина
Сведения об авторе: Темиршина Олеся Равильевна, канд. филол. наук, докторант кафедры истории русской литературы ХХ века филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
