Научная статья на тему '2012. 02. 011. Зейферт Е. И. Ловец смыслов, или культурные слои: книга критики. - М. : МСНК-пресс, 2010. - 272 с'

2012. 02. 011. Зейферт Е. И. Ловец смыслов, или культурные слои: книга критики. - М. : МСНК-пресс, 2010. - 272 с Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
85
18
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ДИАЛОГ КУЛЬТУР / КАЗАХСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ВЛИЯНИЕ И СВЯЗИ / ПОСТМОДЕРНИЗМ
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «2012. 02. 011. Зейферт Е. И. Ловец смыслов, или культурные слои: книга критики. - М. : МСНК-пресс, 2010. - 272 с»

2012.02.011. ЗЕЙФЕРТ Е.И. ЛОВЕЦ СМЫСЛОВ, ИЛИ КУЛЬТУРНЫЕ СЛОИ: КНИГА КРИТИКИ. - М.: МСНК-пресс, 2010. -272 с.

Доктор филол. наук, член Союза писателей Москвы, гл. ред. лит.-худож. совета Междунар. союза немец. культуры Е.И. Зейферт собрала под одной обложкой материалы, опубликованные ею в последние годы в периодике России, Германии, Казахстана. Особое внимание уделяется литературе российских немцев; «Книга критики» стала лауреатом Всероссийского конкурса проектов 2010 г., проведенного Международным союзом немецкой культуры.

«Взаимосвязь и содружество литератур регионов России и разных стран» - эта тема рассматривается Е.И. Зейферт в ее обзорах журналов («Волга - XXI век», «Дети Ра»), альманахов («Голоса Сибири»), издательских проектов (белорусский том «Волшебная свирель» в серии «Классика литератур СНГ», «CD-проект на стихи Райнера Марии Рильке», том «Русская поэзия: XX век» в серии «Культурное наследие» в Казахстане и др.). Эта тема присутствует в ее интервью с писателями, переводчиками, издателями, в репортажах о вечере памяти Г. Д. Гачева в ЦДЛ, о III Форуме переводчиков и издателей стран СНГ и Балтии.

«Культурные слои литературы» - так названа рецензия Е.И. Зейферт на коллективную монографию, подготовленную Институтом литературы и искусства им. М.О. Ауэзова1 (Казахстан). Здесь главный объект изучения - «казахский литературный текст, живущий в вечном диалоге с русской и другими культурами. Одной из ценностей, рожденных в процессе этого наследования, стало евразийство, особое скрещенное мироощущение, новый взгляд на действительность» (с. 78). По мнению Сеита Каскабасова (директор Института им. М.О. Ауэзова и автор вступительной статьи к монографии), объединяют казахов и русских «толерантность и открытость», идущие от отмеченной еще Н. Бердяевым широты, свойственной им как жителям пространных земель. В подходе ученых к этой теме Е.И. Зейферт видит продолжение традиции, заложенной Ю.Н. Тыняновым: важнейшим понятием в его работах был «живой процесс» зарождения, формирования и роста литературных

1 Литературно-художественный диалог. - Алматы, 2008.

явлений (с. 77). При этом авторы разделов коллективного труда обращаются к разным пластам анализируемых текстов: Бейбут Мамраев (Алматы) исследует «художественную систему» произведений, размышляя о романтизме и символизме в казахской литературе в контексте русской; Казбек Султанов (Москва) - «тематические аспекты текста», постигая литературную рецепцию Кавказа; Светлана Ананьева (Алматы) - «мемуары, письмо, дневник», воссоздавая казахстанскую пушкиниану (Н. Раевский, К. Гайворон-ский и др.); Айнур Машакова (Алматы) - «библиографический источник», изучая восприятие творческого наследия Абая за рубежом (с. 77-78).

В рамках темы «диалог культур» в книге особенно полно представлена литература российских немцев, в которой ощущается синтез культурных традиций Германии и России, а также Казахстана (куда многие этнические немцы были депортированы во время Великой Отечественной войны). В мировосприятии и творчестве российских писателей-немцев, в стиле их произведений нередко проявляется и доминирует то одна, то другая национальная традиция.

В интервью «Исповедальные беседы» с Герольдом Бельгером («трехъязычным» писателем, живущим в Алматы, автором романа «Дом скитальца», переводчиком и общественным деятелем) Е.И. Зейферт приводит его слова о высокой значимости родословной: «...Иван, не помнящий родства, - это трагедия, нонсенс. Знание семейных родословных необходимо, чтобы чувствовать свое место во времени и пространстве. Человек не перекати-поле, не пыль на ветру. Вот Мухтар Ауэзов - из ходжей, тридцатое колено от пророка Мухаммеда. Мухтар Ауэзов знал своих предков не до седьмого колена, как положено у правоверных, а гораздо глубже» (с. 115). В этом отношении, согласно Г. Бельгеру, Восток «имеет большое преимущество перед Западом. Запад - конгломерат беглецов из всех низовий и верховий, средоточие манкуртов» (с. 115). Самого Бельгера «все восточное. волнует, будоражит, манит», его «духоустройству» созвучен «Западно-восточный диван» Гёте -вершина гармонии западно-восточной поэзии, сплошное очарование» (с. 116). Считая российских немцев «особым этносом», «взращенным русской и немецкой культурой» (с. 117), Г. Бельгер

подчеркивает опасность нивелировки этого своеобразного менталитета, выпрямления его в ту или иную сторону1.

Иначе - трагически - рассматривал проблему своей культурной и национальной идентичности российско-немецкий поэт Виктор Шнитке (1937-1994), родившийся в Поволжье (в г. Энгельсе открыт музей братьев Альфреда и Виктора Шнитке). «По матери немец, по отцу еврей, поэт В. Шнитке остро ощущал свою сложную ментальность» (с. 19). Он писал стихи на русском, немецком и английском языках, но при жизни поэта опубликована только одна его книга «Голоса молчания»2, написанная на немецком языке. Посмертно вышла его книга, где есть русские, немецкие, английские тексты3.

Лирический герой «Голосов молчания» мучительно переживает (и здесь очевидны автобиографические мотивы) свою ментальную раздвоенность: «... Deutscher? Jude?» («...Немец? Еврей?»), свою разлуку с умершими родственниками, вину перед ними, одиночество. «Разнонациональные корни» для него - «источник страданий», но в финале книги они же - «источник исцеления от этих страданий, радость обладания несколькими языками и культурами» (с. 26). И все же доминантой поэзии В. Шнитке остается мотив раздвоения: в его стихах Поволжье (где поэт провел детство) - «родина, которая есть и которой нет одновременно» (с. 28).

Как показывает Е.И. Зейферт, российско-немецкие писатели по-разному решают для себя проблему культурной идентичности; главным здесь является не язык, при всей его важности, а национальное самосознание. Игорь Гергенрёдер эмигрировал в Германию из Молдавии в 1994 г.; воплощением уникального замысла -«создать на русском языке немецкое по духу произведение» - стала его поэма «Сказание о Лотаре Биче». Герой поэмы восходит к типу трикстера («плут, ловкач, женолюб, народный любимец») и относится, по мнению Е.И. Зейферт, к той же традиции, что и Тиль

1 См.: Бельгер Г. Помни свое имя: О литературе и культуре российских немцев. - Алматы, 1999; Бельгер Г. В поисках своего ритма: О судьбе, литературе

и культуре российских немцев: Ст., и лит. портреты. - Алматы, 2006.

2

Belger G. - Stimmen des Schweigens. - М., 1992.

з

Belger G. Стихотворения. Gedichte. Poems. - М., 1995.

Уленшпигель Шарля де Костера. В поэме «все дышит атмосферой настоящей народности» (с. 141).

Многие материалы реферируемой книги знакомят с современной художественной литературой - лирикой, эпикой, переводами (к анализу привлекаются произведения не только на русском, но и на немецком, казахском и других языках). Охвачен широкий круг имен: поэты Инна Лиснянская, Виктор Шнитке, Алексей Парщиков, Александр Шмидт, Александр Уланов, Вальдемар Ве-бер; прозаики Юрий Мамлеев, Герольд Бергер, Эргали Гер, Олег Клинг, Игорь Гергенрёдер, Бахытжан Бектепов; переводчики Вячеслав Куприянов, Ауэхзан Кодар и др.

Заглавия разделов и входящих в них статей, как правило, являются цитатами из текстов анализируемых стихов. Например, заглавие раздела «"Ручные ягоды" образов» взято из книги А. Уланова1. Выбор этого «мини-образа» характеризует суть подхода автора «Книги критики» к анализу образного мышления поэта (включая синтаксис, ритмику, фонику и даже графику). Так, А. Уланов в стихах не ставит знаков препинания, предлагая читателю сделать это мысленно самому: «... изгибаются рыбы в ладонях лежат слова»; «.находя друг друга в открытых ладонях держа» (с. 6). Читатель для Уланова - «ловец смыслов», которому поэт дает в руки «крепкие, как лески, нити смыслов» (с. 5). Эта метафора вошла в заглавие книги Е.И. Зейферт. В лирике А. Уланова, в соответствии с основной сутью данного литературного рода, представлены самые смелые «перемещения» в пространстве и времени: «. в одном времени живут "ты" и шумерский царь (что ты делал в день когда погиб Гильгамеш» (с. 5). Но полнее всего лирический герой раскрывается в его отношениях с природой; его излюбленные мотивы - «чай», «раковинка», «бабочка», «змея» (с. 8). Он «очеловечивает неантропоморфные образы ("усталость ив", "угловатый холод", "несерьезный кленовый сироп") и - особенно настойчиво - овеществляет эфемерные явления природы ("кожу снимает потерянная метель", "наклонился ровный пустой свет", "ветер изношен до дыр", "замыкая воздух между пальцев"). Так поддержка мира становится ощутимее, крепче» (с. 7).

1 Уланов А. Перемещения+. - М., 2007.

Традиционная параллель «поэт» и «птица» проходит через лирический мир И. Лиснянской в сборнике, куда вошли стихи из предшествующих 11 авторских книг1. «Птичьи права, права поэта, права человека - это и бесправие ("на птичьих правах"), и "роскошь, но с грезами радостно бедствовать". Поэты и птицы бытуют у И. Лиснянской в одном ряду ("певчих птиц имена, имена калик и поэтов"), подобны друг другу ("Если есть Осип Эмильевич - лучший на свете щегол...")» (с. 14). Подобные параллели, прослеживаемые в метафорах, оксюморонах, хиазмах, порождают «искру третьего смысла», ведь «константа мировидения» поэта - «зеркальность и подобия». Отсюда множество номинаций, которые поэт дает времени и пространству, памяти. Называя явление, лирическая героиня «осознает его суть и обретает право уподоблять ему другие явления и предметы (море - береговой песок - песочные часы - время) и самое себя ("Я и время - мы так похожи!..")» (с. 15). В памяти лирической героини (ее образ во многом автобиографичен) живут «только истинно близкие», и поэт использует самые разные приемы диалога с ними: посвящение, аллюзию, реминисценцию, цитацию, «полемику с цитатой ("Стихи из ничего растут, а не из сора")», «частичную центонность в венке сонетов» (с. 16). Так оживают в стихах И. Лиснянской классики -А. Ахматова, М. Цветаева, О. Мандельштам и современники -Б. Окуджава, А. Солженицын, О. Чухонцев и др. Особое место в памяти лирической героини занимает поэт и переводчик С. Липкин (умерший муж И. Лиснянской); героиня «поет ему величальную», и «подпевают ей птицы» (с. 17). Поэтический язык - основной предмет анализа и в других статьях Е.И. Зейферт о поэтах, прозаиках, переводчиках.

В «Книге критики» из литературоведческих работ выделен учебник В.Е. Хализева «Теория литературы» (2009), а также исследование М.Н. Липовецкого «Паралогии: Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920-2000-х годов» (2008). Е.И. Зейферт рассматривает обе работы в статье «В пределах и за пределами логики». Учебник В.Е. Хализева (в 5-е дополненное издание введены: глава о месте литературоведения в

1 Лиснянская И. Птичьи права. - М., 2008.

системе научного знания, разделы о комментарии, текстологии, исторической поэтике)1 дает системное представление о структуре и задачах теории литературы. Освещение сложного материала оптимально для усвоения («в пределах логики»). При этом автор успешно преодолевает дистанцию между современными достижениями науки и обычно отстающим от них уровнем вузовского преподавания; «его миссия - координирующая, помогающая свободному самоопределению молодых литературоведов» (с. 9). Данной установке соответствует объективная манера изложения концепций, порой взаимоисключающих друг друга; В.Е. Хализев -сторонник «золотой середины» (с. 10). И все же приоритеты ученого обозначены вполне определенно: он исходит из убеждения, что «методологической основой гуманитарного знания» становится «герменевтика, теория толкования текстов» (с. 9), и считает малопродуктивными концепции, упрощающие, редуцирующие смысл текста. Такие концепции, в частности, восходят к «трудам К. Маркса, З. Фрейда, Ф. Ницше, переосмыслившим роль экономического интереса, сексуальной энергии и воли к власти в жизни человека» (с. 10). Ученый во многих вопросах солидаризируется, к примеру, с Ю. Тыняновым, М. Бахтиным, Г. Поспеловым, Д. Лихачевым и выступает оппонентом Ф. Ницше, З. Фрейда, М. Вебера и др. Нравственный стержень книги ориентирован на рассмотрение аксиосфе-ры, «мира ценностей, которые образуют нашу духовную жизнь»

(с. 11).

Тема книги М. Липовецкого - постмодернизм, понимаемый как поздняя стадия модернизма (поэтому в заглавии книги приставка «пост» заключена в скобки)2. Поскольку постмодернизм в принципе отвергает порядок, противопоставляя ему «хаос», анализировать его, согласно Е.И. Зейферт, «пользуясь полярным для него - классическим - инструментарием, проблематично» (с. 11). М. Липовецкий находит «иную, иррациональную, логику - парало-гии». Этот термин, введенный Ж.-Ф. Лиотаром, обозначает выдвижение на первый план заложенных в тексте противоречий (а не их

1 Хализев В.Е. Теория литературы: Учебник для студ. высш. учеб. заведений. - 5-е изд., испр. и доп. - М.: Академия, 2009. - 432 с.

2

Липовецкий М.Н. Паралогии: Трансформации (пост) модернистского дискурса в русской культуре 1920-2000-х годов. - М.: НЛО, 2008. - 848 с.

сокрытие). Например, в повести В. Ерофеева «Москва - Петушки» таким противоречием является «конфликтное и физически невозможное совмещение полюсов "Москва" и "Петушки" как "Вавилона" и "Нового Иерусалима", приведшее в конце концов к гибели Венички - "автора"-героя» (с. 11). М. Липовецкий называет подобные противоречия, возникающие на разных уровнях текста, «взрывными апориями» и в особом тяготении к ним усматривает специфику русского постмодернизма.

Многообразию постмодернистской практики («Лолита» В. Набокова с главной героиней как «пустым цетром»; «Москва -Петушки» Вен. Ерофеева с самоубийством «автора»-героя, исключающим воскресение; роман Л. Гиршовича «Прайс» как «самокритика дискурса советского интеллигентного еврейства»; «поэзия на карточках» Л. Рубинштейна, романы В. Сорокина, В. Пелевина и многое другое) соответствует неоднозначность постструктуралистских теоретических обобщений. По мнению Е.И. Зейферт, причина этого в «сходном мироощущении» писателей и теоретиков, в их общей установке на «деконструкцию». Ведь «постструктурализм возникает на отрицании структурализма с его стремлением придать гуманитарным наукам едва ли не статус точных» (с. 13). Оценивая слог книги, Е.И. Зейферт считает иллюзорной надежду М. Липо-вецкого на сколько-нибудь широкого читателя (который готов убрать «табуретку» теории из-под ног постмодернизма) (с. 12). Обилие терминов, притягивающих к книге теоретика-гуманитария («нарратив», «постмодернистская чувствительность», «эпистема», «симулякр», «дискурс» и т.п.), подорвут доверие исследователей и критиков иного склада.

Рассмотренные в одной статье, книги В.Е. Хализева и М. Н. Липовецкого предстают своего рода методологическими и стилистическими полюсами.

А.А. Ревякина

2012.02.012. XXI ВЕК: ИТОГИ ЛИТЕРАТУРНОГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ: ЯЗЫК - КУЛЬТУРА - ОБЩЕСТВО: Материалы междунар. на-уч.-практич. очно-заоч. конф., г. Москва, 21 апреля - декабрь 2010 г. / Сост. Большакова А.Ю. - М.; Ульяновск: УлГТУ, 2011. - 406 с.

В сборник вошли материалы международной научно-практической конференции, проведенной в рамках постоянно действую-

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.