CC BY
49
сокрытие). Например, в повести В. Ерофеева «Москва - Петушки» таким противоречием является «конфликтное и физически невозможное совмещение полюсов "Москва" и "Петушки" как "Вавилона" и "Нового Иерусалима", приведшее в конце концов к гибели Венички - "автора"-героя» (с. 11). М. Липовецкий называет подобные противоречия, возникающие на разных уровнях текста, «взрывными апориями» и в особом тяготении к ним усматривает специфику русского постмодернизма.
Многообразию постмодернистской практики («Лолита» В. Набокова с главной героиней как «пустым цетром»; «Москва -Петушки» Вен. Ерофеева с самоубийством «автора»-героя, исключающим воскресение; роман Л. Гиршовича «Прайс» как «самокритика дискурса советского интеллигентного еврейства»; «поэзия на карточках» Л. Рубинштейна, романы В. Сорокина, В. Пелевина и многое другое) соответствует неоднозначность постструктуралистских теоретических обобщений. По мнению Е.И. Зейферт, причина этого в «сходном мироощущении» писателей и теоретиков, в их общей установке на «деконструкцию». Ведь «постструктурализм возникает на отрицании структурализма с его стремлением придать гуманитарным наукам едва ли не статус точных» (с. 13). Оценивая слог книги, Е.И. Зейферт считает иллюзорной надежду М. Липо-вецкого на сколько-нибудь широкого читателя (который готов убрать «табуретку» теории из-под ног постмодернизма) (с. 12). Обилие терминов, притягивающих к книге теоретика-гуманитария («нарратив», «постмодернистская чувствительность», «эпистема», «симулякр», «дискурс» и т.п.), подорвут доверие исследователей и критиков иного склада.
Рассмотренные в одной статье, книги В.Е. Хализева и М. Н. Липовецкого предстают своего рода методологическими и стилистическими полюсами.
А.А. Ревякина
2012.02.012. XXI ВЕК: ИТОГИ ЛИТЕРАТУРНОГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ: ЯЗЫК - КУЛЬТУРА - ОБЩЕСТВО: Материалы междунар. на-уч.-практич. очно-заоч. конф., г. Москва, 21 апреля - декабрь 2010 г. / Сост. Большакова А.Ю. - М.; Ульяновск: УлГТУ, 2011. - 406 с.
В сборник вошли материалы международной научно-практической конференции, проведенной в рамках постоянно действую-
щего симпозиума «Теория и современный литературный процесс». Организаторами конференции выступили Союз писателей России, научные учреждения и вузы Российской Федерации, стран ближнего и дальнего зарубежья. Материалы группируются по разделам: «Язык - Культура - Общество», «Проблема реализма в полемическом контексте», «Классика и современность: Переосмысление культурного кода?», «Литературный процесс сегодня: За и против», «Русская литература глазами зарубежных славистов», «Литературные журналы в первом десятилетии».
В заметке «От редакции» доктор филологических наук
A.А. Дырдин (Ульяновск) акцентирует внимание на том, что «эклектичный характер современного литературного процесса в России отражает становление в обществе новой ценностной иерархии... На этом фоне особенно важно стремление участников конференции понять причины утраты художественных высот, обозначить пути развития литературы и обретения ею нового самосознания». Каждый материал сборника «вносит свою лепту в общий план размышлений об итогах минувшего литературного десятилетия» (с. 3).
Во вступительном слове «Лица и лики литературного десятилетия» доктор филологических наук А.Ю. Большакова отмечает очевидные изменения в русской литературе последнего десятилетия: на смену «торжеству эстетики распада» 1990-х пришла иная идейно-эстетическая парадигма, «разнообразнее, интереснее стали поиски и в области метода и стиля, жанра и языковых форм» (с. 7). Многие критики и литературоведы выстраивают свои ряды имен и произведений, определивших литературное движение. А.Ю. Большакова (Москва) воссоздает такую иерархию произведений: повесть «Дочь Ивана, мать Ивана» В. Распутина; романы «Миледи Ротман» и «Беглец из рая» В. Личутина; роман «5/4 накануне тишины»
B. Галактионовой; роман «Грибной царь» Ю. Полякова; роман «Санька» З. Прилепина; сборник рассказов «Узкая лента жизни» Б. Евсеева; роман «Реформатор» Ю. Козлова; рассказ «Смерть пенсионера» В. Кантора (с. 8). Важным свойством современного литературного процесса А.Ю. Большакова считает пополнение рядов мыслящих критиков и называет имена В. Бондаренко, П. Басинского, Ю. Павлова, М. Бойко, Л. Данилкина, Л. Пирогова, А. Шорохова.
В данном реферате представлены статьи, в которых рассматриваются проблемы литературы и власти, эволюции исторической
прозы, интертекстуальности, полемика о «новом реализме»; «разворачивается панорама поисков и открытий новейшей литературы в ее разновекторных эстетических координатах» (с. 4)
В ряду произведений, ставших общественным явлением первого десятилетия нашего века («нулевых» лет, по теперешней терминологии), В.Г. Бондаренко (Москва) в статье «10 книг десятилетия» называет и характеризует последние издания П. Крусанова «Укус ангела» («шедевр десятилетия»), А. Проханова «Господин Гексоген» («детальный анализ современного общества, с фантасмагорией красок, с авангардным, сюрреалистическим стилем описания»), двухтомник А. Солженицына «Двести лет вместе» («лучшая книга non-fiction минувшего десятилетия»), В. Пелевина «Священная книга оборотня» («развитие традиций русской литературы в преодолении навязывавшихся нам постмодернистских бессмысленных развлекательных догм»), В. Сорокина «День опричника» («какие-то дугинские опричные заготовки, какая-то русская монархия, соединенная с технической модернизацией»), М. Елезарова «Pasternak» («сквозь весь набор авангардных литературных приемов, сквозь филологичность текста и густую эрудицию молодого писателя, не уступающую ни Умберто Эко, ни Милораду Павичу, идет яростная защита незыблемых вековых духовных ценностей русского народа»), З. Прилепина «Санькя» («его надо читать, чтобы не искать провокаторов, а всерьез думать, почему тысячи пацанов выходят на Манежную площадь, что их ведет к бунту»), Э. Лимонова «Смрт» («наиболее значимой по художественным качествам» сборник рассказов о сербской войне), В. Маканина «Асан» (описывая события чеченской войны, «писатель ставит героя в усложненные ситуации, на грань жизни и смерти, и предоставляет выбор. Предать или сохранить честь, погибнуть или выжить...»), В. Личутина «Река любви» («роман нашего северного Боккаччо»).
Свидетельством того, что «есть еще порох в русских литературных пороховницах», является возможность составить еще одну десятку (имен писателей и произведений) «не слабее первой» (с. 53), - заверяет В.Г. Бондаренко.
Важную проблему литературного процесса Ш.Г. Умеров (Москва) обозначает в названии своей статьи: «Писатель без власти? (К характеристике современной социально-культурной ситуации)». Критик обращается к монографии М. Берга, в которой гово-
рится о том, что литературное произведение обладает ценностью в той мере, в какой оно приносит власть ее создателю («ницшеанская "воля к власти"»), и о том, что после 1991 г. эта власть рухнула, а «постисторическая эпоха (или эпоха постмодернизма) не предусматривает возможности писателю и художнику претендовать на статус властителя дум»1.
Исследователь видит три пути возрождения отечественной культуры: первый - обретение нового языка (лексического, синтаксического, образного), молодое поколение это понимает; второй путь открывается через русскую классику, в этой связи надежды возлагаются на «новый реализм», который «властно проявил себя» в романе З. Прилепина «Санькя» и в произведениях его последователей - С. Шаргунова «Птичий грипп», Д. Гурцко «Домик в Армагеддоне»; третий путь - это уход от текстоцентричности, литерату-роцентричности к «новой визуальности» (с. 71-73).
Дезориентированность исторического сознания современного российского гражданина отмечена А.М. Лобиным (Ульяновск). «Историческая проза, бывшая некогда вполне адекватным источником исторического знания, в начале XXI в. уже не столько изображает историю, сколько переосмысливает ее, предлагает новые, иногда весьма фантастические версии» (с. 78), - пишет исследователь в статье «Историческая проза в "нулевые" годы». В качестве примеров А.М. Лобин приводит новую версию сталинских репрессий, предложенную Д. Быковым в романе «Оправдание»; неординарную концепцию личности В.И. Ленина, выведенную В. Шаровым в романе «Будьте как дети»; события блокадного Ленинграда, дополненные элементами альтернативной фантастики в романе А. Тургенева «Спать и верить». Аналогичные процессы происходят в массовой литературе; ее авторы пытаются объяснить прошлое как результат деятельности тайных обществ, пришельцев, неких могущественных древних рас (криптоистория).
Автор статьи обращается к двум неравнозначным, однако во многом сходным направлениям - к современной исторической прозе, которую условно можно отнести к постмодерну, и к историче-
1 Берг М. Литературократия: Проблема перераспределения и присвоения власти в литературе. - М., 2000. - С. 229.
ской фантастике как новому популярному жанру масскульта. Тенденции, отмеченные в эволюции этих направлений, не являются спецификой русской литературы, так как и в западной исторической беллетристике активно используется и фантастика, и мистификации, и литературная игра: «...следовательно, идейно-философские основания этого процесса лежат за пределами социокультурной реальности постсоветской России» (с. 77).
Первое направление (постмодерн) отличается принципиально новым пониманием сути исторического процесса, продиктованным постмодернистическими установками. Основной принцип -отказ от поиска исторической правды, ориентация на множественность истин. Художественным следствием этого подхода становится смешение настоящего, прошлого и будущего, утрата четких границ между ними, смешение фантастических и реалистических деталей, игра смыслов, мистификации, а также то, что автор всегда остается вне описываемого хронотопа. Воля героя, его память -главная составляющая таких произведений, как «Оправдание» Д. Быкова, «Чапаев и пустота» В. Пелевина, «Будьте как дети» В. Шарова, «Венерин волос» М. Шишкина, «Диверсант» А. Азольского.
В основе второго направления (историко-фантастического) лежит стремление переписать историю, представить свою версию событий, описать несбывшееся, но принципиально возможное. Для исторической фантастики характерно полное погружение в прошлое (соотнесение с нашим настоящим происходит только в сознании читателя), а также связанность событий в единую причинно-следственную цепь: «.Фантасты создают упрощенную, фантастическую, но целостную и упорядоченную реальность, претендующую на серьезное восприятие читателем» (с. 79).
Эти два направления объединены стремлением к эмоционально-эстетической рефлексии прошлого, пренебрежением к историческому факту, использованием фантастических допущений. Масскультура перенимает достижения постмодерна - интертексту -альность и обыгрывание культурных мифов, а постмодернисты пользуются сюжетными схемами детектива и боевика: «Можно утверждать, что глобальная разница между постмодернистским и фантастическим дискурсами истории лежит не в сфере приема, а в области художественного метода» (с. 79). Оба направления не содержат единой концепции истории, равноценной житийно-монар-
хическому роману или советской исторической прозе: «Тем не менее в плане разрушения, дальнейшей фрагментации и мифологизации общественного исторического сознания, засорения его штампами, они действуют даже более эффективно, чем историческая публицистика и псевдонаучная фолк-хистори» (с. 80).
«Итертекстуальность - потребность времени или прием?» -тема размышлений Т.М. Колядич (Москва). Исследовательница отмечает насыщенность современных текстов литературными, кинематографическими, культурными, живописными составляющими. Ведется последовательная и осознанная игра; произведения выстраиваются из своеобразных кубиков, культурных кодов. В художественное пространство текста вводятся различные архетипи-ческие мотивы: блудного сына, поиска отца (Эдипов комплекс), соединения разлученных влюбленных, гонимой падчерицы: «Мифологическая составляющая переплетается с фольклорной и дополняется литературной линией. Причем далеко не всегда встречается прямая цитация, иногда автор оставляет просто аллюзии, реминисценции, т.е. намеки» (с. 94). К характерным качествам современной прозы Т.М. Колядич относит сочетание в одном тексте различных жанров. Например, в «Русском романе, или Жизнеописании Джона Половинкина» П. Басинского использованы элементы детектива, политического, авантюрного романа, романа жизнеописания, романа воспитания, а в романе «Демоны в раю» Дм. Липскерова соединяются литературный, мифологический, ар-хетипический, гендерный компоненты.
Создавая в своих текстах особый мир, писатели обращаются к философии прошлого (герои романа В. Аксёнова «Москва КваКва», например, обсуждают «Государство» Платона), к Библии (в «Русском романе.» П. Басинский использует библейские жанры, притчи, сказки, былички; в «Аномалии Камлаевой» С. Самсонов посредством библейской цитаты выражает авторскую оценку; в текстах Д. Рубинной библеизмы окрашены иронией).
Интертекст в современной прозе представляет собой многоуровневую систему, выполняющую различные функции - иллюстративную, оценочную, характерологическую, выделительную, а также сигнальную: «Искусство ХХ1 в. представляет собой постоянный диалог культур, при котором элементы одних форм легко проникают в другое пространство. Читатель видит то, что на по-
верхности, что ему хочет показать автор. Но ведь перед нами - не учебник мифологии или руководство по разгадыванию снов, а художественный текст. Следовательно, нужно вчитываться в текст, чтобы понять его красоту» (с. 104).
В статье «Повесть Владимира Личутина "Река любви" в контексте русской литературы начала XXI в.» Е.Ш. Галимова (Архангельск) отмечает тщетность попыток классифицировать творчество современных прозаиков. Еще по отношению к прозе конца ХХ в. предлагались «такие сложные и многоступенчатые классификации, что, в конце концов, пропадал сам смысл создания такого рода обобщений» (с. 138). Автор подчеркивает, что главное место в современном литературном процессе занимает творческая индивидуальность писателя, который создает собственный метод, сопрягая черты, свойственные различным эстетическим системам, используя свои, восходящие к различным истокам, приемы письма. Такие произведения, как «Купол» А. Варламова, «Венерин волос» М. Шишкина, «Санькя» З. Прилепина, «Беглец из рая» и «Река любви» В. Личутина, уникальны и сопротивляются «определению в каких-то закрепленных терминах».
Вместе с тем исследовательница отмечает некоторые тенденции, характерные для прозы в целом, главная из которых - «продолжающиеся расширение и углубление возможностей реализма, который перерос все приставки (гипер-, нео-, сверх- и т.д.) и открыл безграничность там, где полвека назад виделись жесткие пределы» (с. 139). Интерес современных авторов к мифопоэтике, символике, интертексту, различным формам условного письма придает произведениям смысловую глубину.
Мифопоэтическую составляющую русской прозы развивает В. Личутин. Характерное для его творчества мистическое начало переносится на личность писателя. З. Прилепин в лирическом эссе «Дедушко Личутин» создает сказочно-мифологический образ «ста-ричка-лесовичка»; С. Беляков посвященную Личутину статью озаглавливает «Чудо-юдо русской литературы, или Почвенник № 1»; Л. Данилкин называет писателя «колдуном» («Колдун и есть. Прям-таки Гарри Потер»)1.
1 Данилкин Л. Рецензия на книгу В. Личутина «Миледи Ротман». - Режим доступа: http://www.afisha.ru/book/158/
Повесть Личутина «Река любви» устремлена к «постижению непостижимого, изъяснению неизъяснимого». Приметы конкретной эпохи (самолет «аннушка», лодочные моторы, фотография скульптурного портрета Нефертити, вырезанная из журнала «Огонек») соседствуют как с описаниями сохранившихся архаичных предметов (иконы на тяблах с теплящимися перед ними лампадками, самовар, растапливавшийся лучиной, наблюдник, чугуны и глиняные ладки), так и с явлениями иной реальности (сказками, песнями). Современность, древность и сказка-мечта переплетаются между собой, образуя единый, цельный мир.
А.А. Ганиева (Москва) формулирует основные вехи прошедшей литературной декады в статье «Возрождение концепта "молодые писатели" в нулевые годы». По мнению исследовательницы, произошла смена большого стиля параллельно смене политической ситуации: «Я говорю не о замене условного "постмодернизма" на условный "новый реализм", а о совмещении, слиянии различных методов на фоне возрастающей популярности нон-фикшн, документалистики, исповедальности ("новой искренности"), автобиографизма с одной стороны, и альтернативной истории, антиутопии, неомифа - с другой» (с. 164). К приверженцам реалистической манеры А.А. Ганиева относит Р. Сенчина, А. Кара-сёва, З. Прилепина, к писателям, открытым смысловым и языковым экспериментам, - О. Славникову, Д. Быкова, А. Иличевского, Л. Улицкую, Ал. Иванова.
Другим существенным изменением в современной литературе автор статьи считает реинкарнацию социально-литературного концепта «молодые писатели».
В литературу «нулевых» молодые писатели принесли свое мироощущение, которое складывается из нескольких повторяющихся черт: протестность современной литературы, заключенная в романтическом антагонизме «я - общество», «я - старшие», «мы -другие»; повторяющиеся элементы тошнотворности (родственные экзистенциальной сартровской «тошноте»); литературный телоцен-тризм (как воплощение уродливого и прекрасного); отчуждение как один из главных мотивов. В реалистическом герое уживаются «модернистские отчужденность и противоречивость, постмодернистские усталость, эсхатологизм, телоцентризм, барочные контраст и трансформации, натуралистические физиологичность и документа-
лизм, необарочные избыточность, фрагментарность, отсутствие единого идейного поля, романтические протестность, антагонизм и тяга к поиску» (с. 157).
Термин «новый реализм», по замечанию С.С. Белякова (Екатеринбург), «уже не одно десятилетие гулял по страницам филологических сборников, литературных журналов и даже газет» (с. 165). В статье «Истоки и смысл "нового реализма": К литературной ситуации нулевых» исследователь выражает сомнение, что термин характеризует направление в литературе, а не направление в критике. Манифест С. Шаргунова «Отрицание траура»1, возвестивший «новый реализм», был самообманом, продиктованным стремлением «выйти из тупика, в который наша "серьезная" проза забрела в девяностые» (с. 168).
Скептическое отношение к термину выражено в названии статьи А.С. Салуцкого (Москва) «Очередной "новый реализм"». Исследователь полагает, что новизну можно понимать только как обновление формы традиционных литературных жанров. Особенностями «очередного нового» реализма А.С. Салуцкий считает возвращение в литературу позитивного начала (на это впервые обратила внимание А.Ю. Большакова), а также «поиски новых художественных форм. обновление романного жанра - как таковой формы реализма, которая в максимальной полноте может охватить и осмыслить сегодняшний этап развития личности и общества» (с. 189).
А.Г. Рудалёв (Северодвинск) считает «новый реализм» синтетическим явлением, так как он не ограничен реалистичным методом письма. «Это не могучая кучка, не кружок по интересам. Едва ли можно обозначить его четкие рамки, территорию, группу писателей, которые к нему безраздельно принадлежат», - пишет автор статьи «Катехизис "нового реализма"» (с. 180). Вводящий в заблуждение эпитет «новый» не является свидетельством принципиальной новизны литературы, не характеризует ее как культурный и эстетический феномен, а делает акцент на новой реальности, с которой
1 См.: Шаргунов С. Отрицание траура // Новый мир. - М., 2001. - № 12. -С. 137-145.
столкнулась современная Россия. Вследствие чего важной чертой становится социальность (с. 175).
Для «новой» литературы характерно не просто механическое и автоматическое «транслирование» реальности, а надежда на ее переустройство: «Практически по гоголевскому принципу: внушить отвращение от самих себя. Это мощный шоковый удар объективности, представленной во всем своем многообразии, удар по сознанию» (с. 176).
В сборник также включены статьи Н.В. Варламова (Москва) «Поверх барьеров? Советская классики глазами почвенников и либералов», М.М. Голубкова (Москва) «Словесность и русский культурный код в начале XXI в.», Т.Т. Давыдовой (Москва) «Жанрово-стилевые новации в нереалистической прозе первого десятилетия XXI в.», Н.И. Ильинской (Херсон, Украина) «Неомодернистские тенденции в русском поэтическом процессе сегодня», Н.В. Ковтун (Красноярск) «Старуха, ангел, богатырка: Генекратический миф современной традиционной прозы», В.В. Личутина (Москва) «Разрушение литературы или раскол сознания», А.В. Татаринова (Краснодар) «Литературный процесс есть», А.А. Шорохова (Москва) «Первые десять лет нового века: Литературный процесс и его имитация», В.Г. Щукина (Краков, Польша) «Мифотворчество в стиле соц-арт, или Москва в середине Ха-Ха глазами Василия Аксёнова» и др. Всего в «Списке авторов», публикуемых в сборнике, 57 имен.
К.А. Жулькова
