Мотив родины в поэзии российских немцев Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

мотив родины

в поэзии российских немцев

Е. И. зейферт

в статье анализируется проблема билингвизма российских немцев, выявляются особенности их «двойной» ментальности. обращается внимание на специфику наполнения понятия «родина» в российско-немецкой литературе.

ключевые слов А:

российско-немецкая литература, мотив родины, поэтика, жанр.

Судьба российских немцев — своеобразного этноса, завершающего свое формирование во второй половине XX века,— полна исторических перипетий, поэтому российско-немецкая литература оказывается выразительной для изучения сопряжения жанровых и этнических процессов и признаков. Российские немцы — потомки эмигрировавших в Россию германских немцев — в настоящее время живут в Германии и СНГ (России, Казахстане, Украине, Кыргызстане, Узбекистане и др.), а также в Прибалтике, Польше, Финляндии, Израиле, США и др. Термин «российские немцы» — калька с немецкого "Russlanddeutsche" [«российские немцы»].

Каждый естественный язык отражает определенное мировоззрение, языковую картину мира. В научной мысли ставилась проблема изучения языковой культуры мира поликультурного объекта [Буров 2003: 323; Тамерьян 2004]. Российские немцы пользуются словами двух языков — немецкого и русского, интуитивно принимая их смыслы как готовые истины. Поскольку российско-немецкий этнос является двуязычным и своего рода двументальным, для языковой картины мира российских немцев важны и немецкие, и русские слова. Анализ немецкоязычных и русскоязычных произведений российских немцев определяет их интерес к лингвоспеци-фичным словам обоих языков. Комбинация данных слов составляет уникальный набор культурно значимых для российско-немецкого народа концептов.

Двуязычие — диалог мировоззрений, систем мира, при котором проявляется «стереоскопичность зрения, объемность мышления», усиленная самокритика, поскольку двуязычный человек, «живя между двух моделей мира, явственно ощущает недостаточность, относительность каждой из них» [Гачев 1995: 37].

Как показывает анализ, взаимопереводимость российско-немецких ключевых понятий (с русского языка на немецкий и с немецкого на русский) не всегда возможна. Так, в немецком языке нет аналога русскому слову «тоска». «На непереводимость русского слова "тоска" и национальную специфичность обозначаемого им душевного состояния обращали внимание многие иностранцы, изучавшие русский язык (в их числе великий австрийский поэт Р.-М. Рильке)» [Шмелев и др. 2005: 54]. В письме к А. Бенуа от 28 июля 1901 года Рильке, желая объяснить смысл русского слова

оо

Г\|

О

CM

го

Г0

Ol A

(K

Г0 ^

<v

о о

«тоска», перешел на русскии язык, хотя владел им не в совершенстве: «Я это не могу сказать по-немецки... Как трудно для меня, что я должен писать на том языке, в котором нет имени того чувства, который самое главное чувство моеИ жизни: тоска. <...> немец вовсе не тоскует, и его Sehnsucht вовсе не то, а совсем другое сентиментальное состояние души» [Шмелев и др. 2005: 31].

Нам представляется, что при исследовании би-культурного или поликультурного объекта правомернее пользоваться термином «ключевое понятие» вместо «лингвоспецифичное слово». Однако термин «лингвоспецифичное слово» может применяться относительно одного из языков носителя билингвальной культуры.

Российские немцы в чистом виде не перенимают русские и немецкие ключевые идеи. Перечень русских идей представлен в научном сборнике А. Зализняк, И. Левонтиной, А. Шмелёва «Ключевые идеи русской языковой картины мира» [Шмелев 2005: 11]. Немецкие ключевые слова исследовали Н. Мекленбург, А. Вежбицкая [Вежбиц-кая 2001: 44-122; Мекленбург 1984: 10-14] и др. О русском и немецком национальных образах мира обстоятельно пишет Г. Гачев [Гачев 1995: 112-127, 207-215].

Чеченцы, корейцы и другие депортированные народы, к примеру, так же, как и российские немцы, могут быть чувствительны к слову «изгнание». Однако важна именно совокупность признаков, отдельные же элементы могут совпадать у разных народов.

Из выделяемых учеными русских концептов «душа», «судьба», «тоска», «счастье», «разлука», «справедливость» к российско-немецкой картине мира близки «тоска» и «справедливость», однако и они отнюдь не идентичны российско-немецким ключевым идеям «das Не1т-^е^>/«тоска по родине» и «das ЯесМ»/«право».

Лингвист Н. Беренд отмечает: "Bei der Einreise nach Deutschland verfügen die russlanddeutschen Aussiedler größtenteils über Sprachkenntnisse, die als Kombination "russische Sprache plus deutscher Dialekt" erscheinen" [«По прибытию в Германию российско-немецкие переселенцы имели в распоряжении по большей части языковые знания, которые были комбинацией "русский язык плюс немецкий диалект"»] [Беренд 1998: 3]. Какую роль играют Wolgadeutsch, российско-немецкие диалекты, в формировании языковой картины мира? Лексические оттенки выбранных нами для анализа ключевых понятий не отличаются в диалектах и литературном немецком языке, различно только написание

и произношение слов (Кляйн В. Haamweh [Тоска по родине]).

Остановимся на российско-немецком ключевом понятии "das Heim" / "die Heimat" / «(родной) дом» / «Родина». Темы родины и родного языка ("die Heimat" и "die Muttersprache") в поэзии советских немцев монографически изучались германским исследователем Л. Кирюхиной в контексте российско-немецкой идентификации. Привлекая большой корпус советской немецкой поэзии 1941-1989 годов, Л. Кирюхина проанализировала такие семантические компоненты, как «родительский дом», «место рождения», «родная деревня», «родная природа» и др. [Кирюхина 200].

Выбор нами именно слова "das Heim" (в сравнении с лексемой "das Haus") обусловлен его линг-воспецифичностью, которая доказывается различными фактами.

1. Слово "das Heim" имеет первое словарное значение «дом, домашний очаг», в то время как первое словарное значение лексемы "das Haus" — «дом, здание, строение» и только второе — «дом, домашний очаг» [Немецко-русский словарь 1965: 410, 414].

2. Слово "das Heim" является однокоренным слову "die Heimat" («родина»), что вносит дополнительные коннотации в понятие "das Heim" («родной дом») и усиливает лексические оттенки, уже содержащиеся в нем.

3. Существует наречие "daheim", означающее и «дома», и «на родине» (русское слово «дома» также может быть использовано в значении «на родине»: «Наконец-то мы дома» и др.).

4. В немецких пословицах о доме как о прибежище, родном, уютном гнезде, родине в основном используется наречие "daheim" ("Daheim ist man König" [«Дома каждый король»], "Wer unter den seinen ist, der ist daheim" [«Кто среди своих, тот дома»], "Daheim ist Mann zwei" [«Дома человек за двоих»] и др.), в то время как слово "das Haus" чаще используется в пословицах о доме как строении ("Ohne Maus kein Haus" [«Нет дома без мышей»]) и реже в значении «дом, родина» ("Jeder ist Herr in seinem Hause" [«Каждый в своем дому господин»]) 1

5. Лексема "Heimweh" восходит к словам "das Heim" и "die Heimat" и переводится как «тоска по родине, по дому».

6. Немецкое слово "heimisch" переводится как «домашний, родной».

7. Глаголы "heimkehren", "heimkommen" означают «вернуться на родину, домой» (производные от них "die Heimkehr", "die Heimkunft" — «возвращение, прибытие на родину, домой»; "der Heimkehrer" — «вернувшийся на родину»).

1 В связи с этим см. фрагмент романа Г. Бельгера «Дом скитальца», где герои вспоминают изречения со словами "Haus", "Heim", "Daheim": Бельгер Г. К. Дом скитальца. Роман. Астана, 2003. С. 207-209.

Русское слово «дом» (1. Здание; 2. Свое жилье; 3. Место, где живут люди, объединенные общими интересами, условиями существования; 4. Учреждение, заведение, обслуживающее какие-нибудь общественные нужды; 5. Династия, род [Ожегов, Шведова 1998: 174].) лингвоспецифично для российских немцев во 2 и 3 значениях и поэтому требует дополнения «родной (дом)».

Для немецкого языка, по данным ученых, линг-воспецифичны слова "die Gemütlichkeit" [«уют»], "gemütlich" [«уютный»] 2, однако данные лексемы не обязательно связаны с семантикой родины, дома.

Слово "das Heim", включая семантику «последнее прибежище человека», входит в состав слова "das Altenheim" («дом для престарелых») и даже используется в разговорном немецком языке вместо этого понятия: "Ich gehe ins Heim" [«Ухожу в дом для престарелых»].

Существующее в немецком языке слово "das Zuhause" («свой угол, дом, прибежище») имеет, как видим, более камерное, узкое значение, чем слово "das Heim". Употребление "das Zuhause" вполне возможно вне контекста родины: "Dort ist die Heimat geblieben, hier haben wir keine Heimat, aber ein richtiges Zuhause" [«Там осталась родина, но здесь у нас нет родины, однако есть настоящее уютное жилье»]. В художественных текстах преобладает использование слова "das Heim" в значении «(родной) дом, родина» (Лакманн А. Ich will Heim [Я хочу домой]), в то время как слово "das Haus" чаще используется в значении «(чужой) дом»:

[Жить можно везде, но человек нуждается в стране, где он дома.]

С помощью универсальных элементов определим понимание российскими немцами родины/ родного дома.

Die Heimat / das Heim — Родина / (родной) дом

На таком пространстве хорошо Оно есть у других, но его нет у нас Мы хотим быть на таком пространстве

Ощущение родины нередко носит не только пространственный, но и временной характер. Так, с родиной человека сопрягается пора детства. Внимание российско-немецких писателей и издателей к теме детства особенно. Так, характерен выход в свет сборника "Kindheit in Russland" [«Детство в России»], включающего в себя рассказы и мемуары российско-немецких авторов об их детстве [Детство в России: 2005].

Детство постепенно отдаляется от человека, и вместе с воспоминаниями о детстве он теряет воспоминание о родине:

Все так же чист и щедр колодец детства —

но год от года глуше всплеск бадьи,

все неподатливей когда-то легкий ворот...

Шнитке В. «Всё так же чист и щедр колодец детства...»

со <v и X <v

о а

m О

со Z

ta о а

а

Ol

IS

Ol

Mit dir jedoch beginnt mein Heimatland.

Kein andres Haus ist mir lieb und teuer.

[С тебя начинается моя родная страна.

Никакой другой дом мне не люб и не дорог.]

Больгер Ф. Mit dir beginnt das Heimatland

Понятие "das Haus" чаще встречается в названиях стихотворений, прямо не связанных с темой родины (Пладерс О. Aus vielen Häusern [Из многих домов]; Мангольд В. Die Häuser stehen... [Дома стоят...]). Подобное использование носит характер тенденции. Слово "das Haus" может быть использовано и в значении «родина». К примеру, у Р. Пфлюг в "Dreizeiler" [«Трёхстишиях»]:

Leben kann man überall,

doch braucht man

das Land, wo man zu Hause ist.

Воспоминания об утраченном детстве так же овеяны печалью, как и воспоминания об утраченной родине. Это легко объяснимо тем, что многие российско-немецкие авторы в детстве действительно жили там, где родились, а затем были либо выселены из родных мест, либо покинули их добровольно, но с болью в сердце.

В лесу

Жизнь спустя Наткнулся на муравейник Вспомнил детское лакомство Опустил в муравейник веточку Вкус времени — Вкус печали

Шмидт А. Вкус времени

В детстве герой способен владеть временем «самодержавно», время для него не тревожно (Кляйн В. Mein Heimatland [Моя родная страна]; Шмидт А. Держава детства).

2 Установлено И. Левонтиной и А. Шмелёвым с помощью А. Циммерлинга и Д. Вайса: Левонтина И. Д., Шмелёв А. Д. Родные просторы // Зализняк А. А., Левонтина И. Б., Шмелёв А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М.: Языки славянской культуры, 2005. С. 69.

оо см

о

см

го

го

Ol

а

(К

го

Ol

о о

В российско-немецкой поэзии наблюдается ярко выраженный, острый интерес к теме и мотивам родины и дома. У каждого из 406 исследуемых нами авторов встречаются данные мотивы. Они активны в названиях журналов и альманахов ("Heimatliche Weiten" [«Родные просторы»]), коллективных сборников ("Blühe, Heimat, blühe. Gedichte. Erzählungen" [«Цвети, Родина, цвети. Стихи. Рассказы»]), авторских книг (Гердт В. Der Heimat Wärme [Тепло Родины]; Райхерт Н. An meine Heimaterde [Моей родной земле]; и др.), лирических циклов (цикл "Heimatmelodien" [«Мелодии Родины»] в книге Э. Гюнтера "Rot, blau und grün" [«Красный, синий и зеленый»]), отдельных стихотворений (Пладерс О. Heimat [Родина]; Ван-ке В. Родина; Поездка на Родину; Ваккер Н. Baum der Heimat [Дерево Родины]; Пфеффер Н. Meine Heimat [Моя Родина]; Крамер А. Heimatstädtchen [Родной городок]; Вебер В. «Облака моей родины...»; «Тоска по родине...»; Шмидт А. Родина; Бреттманн А. Sehnt man sich nach der Heimat [Тоскуют по Родине]; Катценштайн Э. Wunder-Heimat [Чудо-Родина]; и др.).

Слова «дом», "das Heim" в названиях встречаются реже (Циммерманн И. «Наш милый сердцу дом.»; Гизбрехт А. «Мой дом, как маленький плот.»), но характерно сопряжение российскими немцами понятий "Heimat" и "Heim" в одном художественном мире (Фритц Л. Heim und Heimat [Дом и Родина]). Ставший культовым российско-немецким произведением, роман Г. Бельгера «Дом скитальца» содержит в заглавии важный для российских немцев концептуальный элемент, контекстуальный оксюморон — «дом бездомного человека». Нередко дом изображается пустым (Ванке В. Сонеты: «Мой дом-корабль пуст.»), горящим (Ванке В. Венок сонетов: «Я сжёг свой дом. Он возродится ль вновь?»; Шнитке В. «Ты с девочкой стояла на пожаре...»: «В бревенчатых стенах металось пламя. »), зыбким (Вебер Р. Домик из песка).

Номинации родины в российско-немецкой поэзии разнообразны и зависят от различных факторов — длительности проживания на той или иной территории, ощущения прародины, ностальгии по месту рождения. В качестве родины называется Россия (Гюнтер Э. Rossija; Mutter Russland [Мать Россия]), Германия (Рихтер Л. С любовью, надеждой и верой; Гейнц В. Deutschland. Ein Herbstmärchen [Германия. Осенняя сказка]), Казахстан (Вибе Х. Mein Kasachstan [Мой Казахстан]) и др.

Доминантным выражением "engere Heimat" [«малой родины»], безусловно, является Поволжье.

Российский немец тщетно стремится вернуться в Поволжье.

Ich will zurück an meine Wolga, dorthin, wo ich geboren bin.

[Я хочу назад к моей Волге, туда, где я родился.]

Лакманн А. Ich will Heim

Проникновенные оттенки приобретает Поволжье в творчестве Ф. Больгера: "Wolgaheimat" [«поволжская Родина»], "Mein Heimatland — Wolgastrand" [«Моя родина — берег Волги»]). Формула "Wolga — Wiege unserer Hoffnung" [«Волга — колыбель наших надежд»], встречающаяся в поэзии многих российских немцев, не теряет живого воздействия.

Страны (Пфлюг Р. Russland [Россия]), регионы (Райхерт Н. In Sibirien [В Сибири]), города (Эк-керт В. Mein Moskau [Моя Москва]; Пладерс О. Alt Riga [Старая Рига]), деревни (Генке Г. Annette; Цильке А. Mein Schöntal — Novoskatovka [«Моя Шёнтал — Новоскатовка»]) называются российскими немцами в качестве родины. Однако множество родин порой означает отсутствие родины. Если в стихотворении А. Гизбрехт "Heimatlos." [«Бесприютны.»] еще можно почувствовать как национальную, так и общечеловеческую трагедию «бесприютности души», то в произведении Р. Ве-бера "Wer ist schuld?" [«Кто виновен?»] четко поставлен этнический акцент: "Sind wir noch Deutsche oder Heimatlose?" [«Мы еще немцы или лишены родины?»].

Российский немец сердцем живет «здесь и там» (А. Шмидт) или «ни здесь, ни там». Он не ощущает себя на родине нигде или ощущает везде. О. Клинг в своей повести «Невыдуманный пейзаж», рассказывая о судьбе советских немцев Данков, материализует это «нигде»: «Марии Данк вообще не было понятно, где ее родина. Старуха, всеми силами старавшаяся уберечь свою семью и полагавшаяся на свою хитрость, вписала местом рождения дочери не существующую к тому времени Херсонскую область. (В данном случае она перехитрила сама себя: потом не раз уже в судьбе внука возникали вопросы по поводу рождения Марии Данк — рождения в "нигде"). Поэтому для Данков везде и нигде не было чувства родной земли — с годами оно проросло в солончаковой почве края перекати-полем» [Клинг 1991: 65].

Родина нередко прямо сопрягается с утратой: "Heimat. war für mich / stets Verlust und Angst / vor neuen Verlusten." [«Родина. была для меня / всегда утратой и страхом / перед новыми утратами»] (Франк Л. "Heimat."). Человек теряет себя: «Я на родине новой себя потеряла» (Янке С. «Я на родине новой.»). Возникает разноплановое чувство вины перед не возрожденной,

оставленной родиной (Пфлюг Р. "Vergib mir, Heimat, wenn du kannst." [«Прости меня, Родина, если можешь.»]).

Возникает положительное символическое мифотворчество родины, как в романе В. Штрека "Heimat ist Paradies" [«Родина — рай»]. Не будучи в силах определить точное местонахождение родины, российский немец обретает ее в своем сердце: "Du bist mir, Heimat, ins Herz geschrieben" [«Ты, Родина, записана в моем сердце»] (Кайль Р. Heimat [Родина]); "O Heimatland, du lebst in unsern Innern" [«О Родина, ты живешь у нас в глубине души»] (Шпаар В. Am Mikrofon [У микрофона]). Порой российский немец метафорически идентифицирует родину с любимым человеком: "Meine Heimat ist du" [«Моя Родина — ты.»] (Гизбрехт А. "Heimatlos.").

Сердце российского немца восприимчиво к боли бездомных, оставшихся без крова. Так, в "Achtzeiler" [«Восьмистишиях»] В. Гердта лирический герой, который много странствовал по жизни и сам понял, что значит бездомность, просит прощения у ворон, раскричавшихся в лесу: герой вспоминает, что мальчишкой разорял гнезда птиц.

Выявление жанровых ситуаций в стихотворениях о родине и доме определяет различные тематические блоки.

1. Родина-утопия — ода (Вельц К. Hymne an das Sowjetland [Гимн советской стране]), идиллия (Кляйн В. Mein Heimatdorf [Моя родная деревня]).

Наблюдается попытка подвести атрибутику идиллии к домашнему локусу. Так, А. Шмидт в стихотворении «Пастораль XX» не только изображает замкнутый уютный топос (дом), где обитает счастливая влюбленная пара («мы с тобой»), но и дополняет пастораль элементами античной идиллии (стадо, пастух): «Утро встретит нас с тобой / Вкусной пенкой снеговой, / Стадо новостей пригонит / Прутиком транзистор»).

Стихотворение Э. Гюнтера "Seine Sprache" [«Свой язык»] построено по идиллической модели (язык представлен как идиллический топос, «летний лес», место обитания лирического героя), что подчеркивается и Л. Кирюхиной: "Die Vielfalt der Natur ist jedoch nur auf einen standardisierten Bestandteil der Idylle, auf die Beschreibung des Waldes reduziert" [«Многообразие природы — все же только стандартизированный элемент идиллии, редуцирующей описание леса»] [Кирюхина 2000: 79].

С другой стороны, в литературе, особенно в прозе российских немцев возникают и антиутопические образы, показывающие крайнюю неуютность родного топоса (город Тойфельсбург в романе В. Гейнца "Der brennende See" [«Горящее озеро»]).

Перечислим некоторые другие жанровые представления российских немцев о родине.

2. Отсутствие родины — элегия (Фрайс В. Schmerz [Боль]).

3. Поиск родины — песня (Das Lied von den Wolgadeutschen; Heimatlied, авторы неизвестны).

4. Апелляция к Родине — послание (Кляйн В. An meinen Sohn [Моему сыну]).

Для российских немцев актуально стремление окружить дом «своим» пространством. Свидетельством тому — скорбь из-за утраты могил предков. Могила и дом сопрягаются в одном контексте: «Ни могил, ни домов. На месте Страсбурга, родины бабушки, когда-то большого села — овраги, колючки, ковыль» (Вебер В. На родине предков). Среднее поколение российских немцев второй половины XX века выросло «без могил предков», что вызвало у народа ощущение «парящей отстраненности», «всплесков памяти при взгляде на облака, летящие к мертвым» (Вебер В. Могилы отцов).

В восприятии оседлого народа, вынужденного кочевать, ставшего народом-изгнанником, могила становится местом вожделенной статики и олицетворением дома, родины. В контексте размышлений о гонениях, выпавших на долю мадьяр, исследователь венгерской картины мира С. Дюкин отмечает, что «смерть привлекательна для мадьяр как возможность ухода от бесконечного движения; могила не символ небытия, а символ максимальной статики, к которой венгры стремятся. Также в поиске смерти воплощается сюжет обретения родины — некоего закрепленного пространства» [Дюкин 2003: 68]. Это идентично и мироощущению российских немцев.

Кладбище: серые плиты.

<...>

Бродит, святых вспоминает, крестится мелким крестом, место себе выбирает: яму, пристанище, дом.

Шнитке В. Богородское кладбище

Героиня повести О. Клинга «Невыдуманный пейзаж» Мария Данк в предсмертном бреду идет по дороге, заканчивающейся кладбищем. Эта дорога — реальный элемент «невыдуманного пейзажа» городка Сасыккольска, в котором жила депортированная Мария. «Не ведая» смерти, умершая героиня «все брела по дороге, отдохнувшая, помолодевшая, веселая.». Смерть приносит российской немке успокоение и облегчение: «Ах, как легко. Так еще не было .».

со

Ol

и

X

<v

и

и и

о а

m О

со Z

ta о а

а

Ol

IS

Ol

оо

ГЧ1

о

см

го

го

Ol

а

(К

го

Ol

о о

В «Попытке лирической биографии» А. Шмидт, ныне живущий в Германии, пишет о своей родине — бесконечно близкой сердцу «тихой родине» под Семипалатинском. При последнем посещении родной деревни, на заброшенном кладбище, в поисках могилы бабушки-немки, А. Шмидт горько замечает: «Здесь теперь моя родина размером с родную могилу». Через несколько строк поэт упоминает о второй родине, Германии: «Все там, в другой стране, на исторической родине». Человек с двумя родинами для Шмидта вовсе лишен родины. «У нас отнимают родину, дома, могилы близких...» [Шмидт 2003: 7-8].

Наряду с ключевыми понятиями "die Heimat, das Heim" [«Родина, (родной) дом»] для российских немцев становятся характерны «бездомье / отсутствие родины», углубляется смысл еще одного концепта — "das Heimweh" / «тоска по родине».

Отдельные российские немцы, в зависимости от их окружения, способны унаследовать в чистом виде отдельные русские и немецкие ключевые идеи. Но весь этнос оперирует набором своеобразных ключевых понятий.

ЛИТЕРАТУРА

Буров А. А. Языковая картина мира поликультурного региона как научный и учебный объект // Когнио-лингвистические вариации на тему русской языковой картины мира. Пятигорск, 2003.

Тамерьян Т. Ю. Языковая модель поликультурного мира: интерлингвокультурный аспект: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Нальчик, 2004.

Вежбицкая А. Сопоставление культур через посредство лексики и грамматики. М.: Языки славянской культуры, 2001.

Гачев Г Д. Национальные образы мира. М.: Прогресс, 1995.

Дюкин С. Венгерская этнокультурная картина мира: на материале литературы второй половины XIX в.: дис. ... канд. филос. наук. М.: РГБ, 2003.

Клинг О. Невыдуманный пейзаж. М.: Молодая гвардия,

1991.

Немецко-русский словарь / под ред. А. А. Лепинга и Н. П. Страховой. М.: Советская энциклопедия, 1965.

Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1998.

Шмидт А. Бабушкина молитва (Попытка лирической биографии) // Шмидт А. Здесь и там. Алматы: Интерпринт, 2003.

Berend N. Sprachliche Anpassung. Eine soziologisch-dialektologische Untersuchung zum Russlanddeutschen. Tübingen, 1998. [Беренд Н. Языковая адаптация. Социологически-диалектологическое исследование языка российских немцев. Тюбинген, 1998].

Kindheit in Russland. Erzählungen und Erinnerungen russlanddeutscher Autoren / Literaturkreis der Deutschen aus Russland. Zusammengetelt von Agnes Giesbrecht. Vechta-Langförden, 2005. [Детство в России. Рассказы и воспоминания российско-немецких авторов / Литературное общество немцев из России. Сост. Агнес Гизбрехт. Фехта-Лангфёрден, 2005].

Kirjuchina L. Sowjetdeutsche Lyrik (1941-1989) zu den Themen "Muttersprache" und Heimat als narrativer Identitätsakt.— Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 2000. [Ки-рюхина Л. Советская немецкая лирика (1941-1989) в аспекте темы «родного языка» и родины как нарративного акта идентификации. Висбаден: Харрас-совитц, 2000].

Mecklenburg N. Rettung der Besonderen. Konzepte für die Analyse und Bewertung regionaler Literatur // Kolloquium zur literarischen Kultur deutschsprachigen Bevölkerungsgruppen im Ausland. Referate und Auswahl-bibliografie. Hrsg. A. Ritter. Flensburg, 1984. [Меклен-бург Н. Спасение особенных. Концепты анализа и оценки региональной литературы // Коллоквиум по литературной культуре немецкоязычных групп населения за рубежом. Доклады и выборочная библиография / сост. А. Риттер. Фленсбург, 1984].

ФГБОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет».

Поступила в редакцию 20.05.2012 г.

UDC 82-1 MOTIF OF THE HOMELAND IN RUSSIAN GERMANS' POETRY E. I. Seifert

The paper analyzes the problem of Russian Germans's bilingualism, identifies features of their "double" mentality. The article draws attention to the specifics of filling the term "homeland" in Russian-German literature.

KEY WORDS: Russian-German literature, the motif of the homeland, poetics, genre.