CC BY
121
Новый филологический вестник. 2011. №2(17). ----
церемонии» это осложняется «сновидностью» мира пьесы («сон в двух действиях»), мистическими мотивами. В этих произведениях персонажи сталкиваются не с определённым и устойчивым «самим собой как с Другим (прошлым, настоящим и будущим)» (Болотян, Лавлинский, с. 14), но с «вероятностными» образами себя самого. Само «я» предстаёт «пульсирующим» и нестабильным, лишённым «утешительных гарантий» в собственной цельности (например, Борис из «Чайной церемонии» произносит: «Во всяком случае, не могу припомнить ничего такого, что доказало бы мне, что это я, а не кто-нибудь другой»).
Присутствие в драме Г. с. всегда связано с установкой на определённого рода рецептивную «провокативность». Если романтическая драма нацелена, главным образом, на разрушение стереотипов в творчестве и его восприятии, то современные пьесы с гротескно-субъектной архитектоникой не только «остраняют» читательский/зрительский опыт, ориентированный на эстетику завершённости, но и формируют особую рецептивную позицию, которая предполагает погружение воспринимающего субъекта в «кризисное» состояние вопроса, удивления, замешательства, то есть приближает его к необходимости собственной самоидентификации. По-видимому, пьесы подобного рода требуют гротескной манеры сценического воплощения, когда актёр играет как будто не одного персонажа, а нескольких.
Лит-ра: Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. M., 1965; Болотян И., Лавлинский С.П. «Карта» современной русской драмы: опыт типологии (на материале драматургии движения «Новая драма») // «Сцена жизни» в русской драме XX века. Часть III. Поэтика современной русской драмы. M., 2008; Теория литературы: учеб. пособие: в 2 т. / под ред. Н.Д. Тамарченко. Т. 2: Бройтман С.Н Историческая поэтика. M., 2004. Т.2.; Гегель Г.В.Ф. Эстетика: в 4 т. Т.3. M., 1971; Корман Б.О Практикум по изучению художественного произведения. Ижевск, 1977; Смирнов И.П. Гротеск // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. M., 2008; Тамарченко Н.Д., Белянцева А.А. Гротескный субъект в литературном произведении (сюжет двойничества и изображающий субъект у Гофмана, Гоголя и Достоевского) // Литературное произведение: проблемы теории и анализа. Выпуск 2. Кемерово, 2003; Тамарченко Н.Д. Гротескный субъект // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. M., 2008.
Lit-ra: Bahtin M.M. Tvorchestvo Fransua Rable i narodnaja kul'tura srednevekov'ja i Renessansa. M., 1965; Bolotjan I., Lavlinskij S.P. «Karta» sovremennoj russkoj dramy: opyt tipologii (na materiale dramaturgii dvizhenija «Novaja drama») // «Seena zhizni» v russkoj drame XX veka. Chast' III. Pojetika sovremennoj russkoj dramy. M., 2008; Teorija literatury: Ucheb. posobie: V 2 t. / Pod red. N.D. Tamarchenko. T. 2: Brojtman S.N Istoricheskaja pojetika. M., 2004. T.2.; Gegel'G.V.F. Jestetika: V 4 t. T.3. M., 1971; KormanB.O Praktikum po izucheniju hudozhestvennogo proizvedenija. Izhevsk, 1977; Smirnov I.P. Grotesk // Pojetika: slovar' aktual'nyh terminov i ponjatij. M., 2008; TamarchenkoN.D., Beljanceva A.A. Grotesknyj subekt v literaturnom proizvedenii (sjuzhet dvojnichestva i izobrazhajuwij subekt u Gofmana, Gogolja i Dostoevskogo) // Literaturnoe proizvedenie: problemy teorii i analiza. Vypusk 2. Kemerovo, 2003; Tamarchenko N.D. Grotesknyj subekt // Pojetika: slovar' aktual'nyh terminov i ponjatij. M., 2008.
М.А. Лагода, А.М. Павлов
Новый филологический вестник. 2011. №2(17). --
ные события. Героическая война в пьесе «Я, пулеметчик» в контексте произведения оборачивается войной «за себя», «за собственную жизнь» в мире, в котором ценность отдельного «я» нивелирована. Героика требует отказа от всего личного во имя сверхличного, «равнодушна к собственной самобытности» (Тюпа, 2008, с. 42), герой пьесы Ю. Клавдиева дорожит своим видением мира, противопоставленным несвободному социуму.
Анализ произведений показывает актуальность героического типа художественного оцельнения мира для современной драматургии. Героика подвергается в текстах новейшей драмы переосмыслению и, как правило, используется в качестве субдоминанты при преобладающей иронии.
Лит-ра: Гегель Г.В.Ф. Эстетика: в 4 т. М., 1968-1973. Т. 1; Ищук-Фадеева Н.И. Трагикомедия // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М., 2008; Поспелов Г.Н. Теория литературы. М., 1978; Рацкий И.А. Трагикомедия // Краткая литературная энциклопедия. Т. 7. М., 1972; Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М., 2001; Тюпа В.И. Героическое // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М., 2008; Тюпа В.И. Драматическое // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М., 2008; Тюпа В.И. Ирония // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М., 2008; Теория литературы: учеб. пособие: в 2 т. / под ред. Н.Д. Тамарченко. Т. 1. М., 2004; Хализев В.Е. Теория литературы. М., 1999.
Lit-ra: Gegel' G.V.F. Jestetika: v 4 t. M., 1968-1973. T. 1; Ischuk-Fadeeva N.I. Tragikomedija // Pojetika: slovar' aktual'nyh terminov i ponjatij. M., 2008; Pospelov G.N. Teorija literatury. M., 1978; RackijI.A. Tragikomedija // Kratkaja literaturnajajenciklopedija. T. 7. M., 1972; Skoropanova I.S. Russkaja postmodernistskaja literatura. M., 2001; Tjupa V.I. Geroiches-koe // Pojetika: slovar' aktual'nyh terminov i ponjatij. M., 2008; Tjupa VI. Dramaticheskoe // Pojetika: slovar' aktual'nyh terminov i ponjatij. M., 2008; Tjupa V.I. Ironija // Pojetika: slovar' aktual'nyh terminov i ponjatij. M., 2008; Teorija literatury: ucheb. posobie: v 2 t. / pod red. N.D. Tamarchenko. T. 1. M., 2004; Halizev V.E. Teorija literatury. M., 1999.
Е.Н. Рогова
ГРОТЕСКНЫЙ СУБЪЕКТ в современной отечественной драме - субъект речи и (само)сознания (как персонаж, так и «носитель» высказывания в афише и ремарках), образ «я» которого в соответствии с традицией гротескной эстетики «строится на переходе границ» (Н.Д. Тамарченко).
Понятие впервые введено Н.Д. Тамарченко и А.А. Белянцевой по отношению к эпике, но может быть применимо и к другим родам литературы. Такой тип субъекта возникает в литературе XIX века и становится особенно распространённым на неклассическом этапе эпохи художественной модальности (С.Н. Бройтман).
----
Развивая мысль М.М. Бахтина о со- и противопоставлении классической «эстетики готового, завершённого бытия» и гротескного типа образности, то есть эстетики становления, Н.Д. Тамарченко и А.А. Белянцева полагают, что аналоги классического и гротескного образа тела существуют и в субъектной структуре литературного произведения. Так, в эпическом произведении классическая норма требует наличия «оправы» кругозоров персонажей, которая «выражается в кругозоре повествователя, объемлющем видение персонажей» (Тамарченко, Белянцева, с.18). В драме подобная чёткость границ сознания героя возникает при авторской установке на создание единства драматического характера, что свойственно классическому идеалу. См., например, у Г. Гегеля: «индивид в драме должен <...> представлять законченную целостность, а умонастроение и характер его должны гармонировать с его целями и поступками» (Гегель, с. 558).
Появление Г. с. - один из векторов развития гротескного типа образности, когдагротескныйпринциппостроенияхудожественногоцелого распространяется и на субъектную структуру произведения. Такого рода субъект мог возникнуть только в литературе нового времени, поскольку «почвой»дляегопоявлениястановится«открытиесамоценнойличности» (С.Н. Бройтман). Субъекта, «не совпадающего с собой как с субъектом» (Н.Д. Тамарченко, А.А. Белянцева), мы находим уже в некоторых образцах драматургии классического периода эпохи художественной модальности. Так, в романтических пьесах-сказках (таких, как «Кот в сапогах» Л. Тика, «Принцесса Бландина» Э.Т.А. Гофмана) появляются персонажи, которые «выпадают» из своей роли: они знают о том, что находятся на сцене и позволяют себе соответствующие комментарии. В эпоху классического реализма у отдельных авторов также встречаются драматические произведения, созданные в соответствии с эстетикой гротеска, в том числе такие, где появляется гротескный субъект. Например, если в драме-мистерии Г. Флобера «Искушение св. Антония» гротеск является доминантой субъектной архитектоники произведения, то в комедии Н.В. Гоголя «Ревизор» лишь один эпизод строится на этой доминанте: «Чему смеётесь? - Над собою смеётесь!..». Б.О. Корман указывает на то, что в этом знаменитом монологе городничего, «хотя формально текст <...> принадлежит Сквозник-Дмухановскому, но мы явственно ощущаем, что в нём нашло выражение принципиально иное сознание, несомненно, отличное от сознания героя» (Корман, с.11).
Таким образом, в классический период эпохи художественной модальности начинаются процессы перестройки субъектной структуры драмы, появляется, в частности, гротескный образ «я» персонажа. Это связано с критической переоценкой картины мира, существовавшей в рамках традиционалистской культуры, и попытками расширения возможностей читательско-зрительского «поведения». Однако в рамках данного историко-литературного этапа подобные драматурги-
Новый филологический вестник. 2011. №2(17). ----
ческие высказывания не являются характерной приметой литературной практики.
Открытие на рубеже XIX - XX вв. нового понимания личности (не как монологического единства, а как двуединства «я - другой» (С.Н. Бройтман)) ведёт к дальнейшей перестройке субъектной структуры драмы. Герой неклассической драмы уже не может «нераздельно сомкнуться с какой-то особенной стороной <...> устойчивого жизненного содержания, отвечающей его индивидуальности» (Гегель, с. 575), поскольку само это «жизненное содержание» тоже осознано как принципиально неготовое, становящееся, не позволяющее индивиду окончательно «срастись» с одной из его форм.
Г. с. является одним из вариантов такого неклассического субъекта в драме. Подобная архитектоника может быть обнаружена, например, в символистской драме, в «эпическом театре» Б. Брехта, у Л. Пи-ранделло («Шестеро персонажей в поисках автора»), в драматических произведениях Е. Шварца, в ряде пьес, традиционно причисляемых к драме театра абсурда, в «гротескных драмах» Ж. Ануя (например, в «Жаворонке») и т.д.
Понятие Г. с., а также соотносимое с ним понятие «субъектного неосинкретизма» (С.Н. Бройтман) (см. Неосинкретизм драматический), могут служить одним из «ключей» к пониманию и описанию поэтики новейшей отечественной драматургии. В современных пьесах весьма популярны субъектные структуры, в основе которых - исчезновение тех границ кругозора субъектов, сохранение которых обеспечивало бы их идентичность. Появление такого типа субъекта в новейших пьесах является формой художественного «прогова-ривания» современного понимания личности и обусловлено тем, что один из главных предметов художественной рефлексии в них - кризис идентичности (см.: конфликт драматический).
Г. с. в драматических произведениях новейших авторов может быть и персонаж пьесы, и субъект высказывания в афише, ремарках. Развивая тенденцию к размыванию границ между изображенным и реальным «мирами», современная пьеса продолжает выводить на сценическую площадку персонажа с «нестационарным» (С.Н. Бройтман) статусом, совмещающего позиции иучастника действия, и его «свидетеля и судии» (М.М. Бахтин). Так, пьеса М. Покрасса «Не про говорённое» начинается с монолога Маши, первая фраза которого: «Все слова, которые здесь будут сказаны, написаны автором. Но мы, время от времени будем разговаривать и вести себя так, как будто это наши слова, и как будто мы это не мы, а кто-то другой, например, мама и дочка». В сюжетной плоскости пьесы М. Покрасса герои пытаются «собрать себя», чтобы не быть неопределёнными, «вялыми сгустками сомнений». При этом проблема «собирания себя» проникает и в субъектную архитектонику произведения, поскольку читатель/зритель сталкивается здесь с «нестационарностью авторского и геройного планов».
----
«Размытыми» могут быть границы между сознаниями героев. В пьесе Н. Коляды «Рогатка» гротескная (даже телесно) пара персонажей (18-летний «благополучный» юноша и 33-летний пьющий безногий инвалид) в ходе своих напряжённых диалогов приходит к осознанию взаимной «похожести» и даже одинаковости («Мы с тобой сходимся. Во всем. Честное слово. Я с тобой как с самим собой разговариваю»), к обнаружению общего воспоминания из детства. В «Рогатке» одной из значимых композиционно-речевых форм являются сны. Таким образом, читатель/зритель произведения оказывается «зрителем» сна «другого», то есть кругозор читателя/зрителя начинает «совмещаться» с кругозором героя-сновидца, что обусловлено гротескной субъектной структурой пьесы. А сам персонаж-сновидец является еще и «действующим лицом» собственного сна, то есть видит себя как «другого» (например, заснувший в инвалидной коляске Илья в «первом сне» видит себя как бы «со стороны», причём во сне он «идет, улыбается счастливо, весело»).
«Мерцающей» в современных пьесах может оказаться граница между сознаниями «первичного субъекта речи» (Б.О. Корман), представленного в ремарках, и персонажа. Так, в пьесе И. Вырыпаева «Кислород» проявляется не только «зыбкость» границ между сознаниями «исполнителей» десяти «композиций», а также границ между «исполнителями» и героями этих «композиций» (и тех, и других зовут Сашами). Здесь также авторская и геройная ипостаси произведения оказываются «нестационарными», поскольку, помимо обозначенных пересечений субъектных сфер, «Он» и «Она» выходят «из роли» «исполнителей», когда выясняется, что «Он» - и автор, и режиссёр представляемого «акта», а «Она» - актриса, недовольная режиссурой, распределением ролей и претендующая на изменение «сценария».
Появление Г. с. в новейшей отечественной драме может быть связано не только с «двойничеством» персонажей, выведенных автором, или персонажей и «первичного субъекта речи», но и с отношением героя к себе как к «другому», с обнаружением «другого» в самом себе. Доминирующим в «построении» гротескного субъекта этот аспект является в пьесах П. Гладилина «Другой человек» и А. Строганова «Чайная церемония». В этих произведениях доводится до предела ситуация амнезии с целью обнажения противоречий, с которыми сталкивается современный человек, пытающийся обрести собственную идентичность. «Текучей» оказывается не только оценка персонажами неожиданно всплывающих в сознании эпизодов прошлого, но и само содержание этого прошлого (например, в «Другом человеке» под вопрос ставится: являются ли «он» и «она» мужем и женой, действительно ли «он» - пьющий музыкант, или убийца друга-банкира и т.п.). Можно говорить о гротескном преувеличении - несовпадении героев с самими собой не только в ценностно-смысловом плане, но и в фактическом, причём в «Чайной
