CC BY
0
УДК 821.161.1 - 192(Фишев А.) ББК Ш33(2Рос=Рус)64-8,445 Код ВАК 5.9.3 ГРНТИ 17.07.25
С. Ф. МЕРКУШОВ
Москва
ГНОЗИС И СЕМИОЗИС АЛЕКСЕЯ ФИШЕВА (ТЕКСТ «АЛЁША-ПОЧЕМУЧКА»)
Аннотация. Термины гнозис и семиозис могут претендовать на релевантность в отношении герменевтики творчества лидера «Оргазма Нострадамуса» Алексея Фишева именно в двух ракурсах: соответственно, трансцендентного познания (экспликация проникновения в инобытие) и его семиотических решениях (знаковая парадигма текстов). В качестве обобщённой иллюстрации данного тезиса предлагается текст песни «Алёша-Почемучка», интерпретации которого в целом посвящён материал.
Ключевые слова: рок-поэзия, русский рок, поэтическое творчество, поэтические жанры, рок-поэты, рок-музыканты, поэтические образы, поэтические тексты, рок-группы, семиозис
Сведения об авторе: Меркушов Станислав Фёдорович, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы XX-XXI веков института филологии, Московский педагогический государственный университет (Москва); доцент кафедры гуманитарных наук, Московский международный университет (Москва).
Контакты: 119991, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, стр. 1, ФГБОУ ВО «МПГУ», Институт филологии; 125040, Москва, Ленинградский проспект, д. 17, АНОВО «ММУ», e-mail: stas2305@gmail.com
S. F. MERKUSHOV
Moscow
GNOSIS AND SEMIOSIS BY ALEXEI FISHEV (TEXT «ALYOSHA-POCHEMUCHKA»)
Abstract. The terms gnosis and semiosis can claim to be relevant in relation to the hermeneutics of the work of the leader of the «Orgasm of Nostradamus» Alexei Fishev precisely in two perspectives: respectively, transcendental cognition (explication of penetration into otherness) and its semiotic solutions (sign paradigm of texts). As an illustration of this thesis, the text of the song «Alyosha-Pochemuchka» is proposed, the interpretation of which is generally devoted to the material.
Key words: rock poetry, Russian rock, poetic creativity, poetic genres, rock poets, rock musicians, poetic images, poetic texts, rock groups, semiosis
About the author: Merkushov Stanislav Fedorovich, candidate of philological Sciences, Associate Professor of the Department of Russian Literature of
© Меркушов С. Ф., 2023
the XX-XXI centuries of the Institute of Philology, Moscow Pedagogical State University (Moscow); Associate Professor of the Department of Humanities, Moscow International University (Moscow).
Первые шаги к осознанной, упорядоченной и документированной рефлексии (если имеют смысл подобные формулировки в настоящем контексте) по поводу жизни и творчества одного из самых колоритных и апологических (при всём своём нигилизме) авторов Восточной Сибири Алексея «Угла» Фишева (группа «Оргазм Нострадамуса», Улан-Удэ, Бурятия) сделаны в общей сложности только что - спустя 20 лет после его смерти и 50 лет после его рождения. И связаны они с изданием в начале февраля 2023 года (как раз под знаменательную дату альтернативного пятидесятилетия поэта) биографической книги «Угол Ноль лет»1 [5]. Несмотря на то, что книга, являясь нон-фикшн, всё же содержит некоторые, пусть и совсем не классические, подступы к научному толкованию наследия Алексея Фишева, мы попытаемся пролонгировать эти подступы в предлагаемой статье2.
Творчество Алексея Фишева, как нам представляется, ещё долго будет оставаться нишевым даже для исследователей рок-поэтики - вряд ли оно когда-нибудь начнёт «демаргинализироваться» подобно творчеству Егора Летова (хотя и в случае Летова отношение не всех академических филологических кругов однозначно конструктивно). Причины можно искать в не всегда выверенных методических подходах к научному изучению и дифференциации так называемого примитива / примитивизма (наиболее последовательным до сих пор в этом плане, на наш взгляд, остаётся поэт, литературовед и критик Данила Давыдов [2]). К примитиву / примитивизму, как, аналогично, к «природному» / «приёмному» [2, с. 1], безусловно, можно и нужно причислять тексты Фишева, но необходимо учитывать и общую непреклонную трансгрессию / трансгрессивность его поэзии / жеста. Однако, если принять во внимание очевидную генетическую связь поэтики Фишева с эстетикой романтизма / экспрессионизма, символизма / декадентства с заметным внешним и внутренним креном в сторону миропонимания и художественности проклятых поэтов, то многое оказывается на своих местах. К области сохранения литературных традиций, при всём акциональном авангардизме «Оргазма Нострадамуса», следует отнести и вопросы очевидного текстуального и текстологического родства инфернальной и анархо-аморалистской тематики / проблематики лирики А. Фишева и творчества Э. Т. А. Гофмана, Д. де Сада, Г. Лавкрафта, Ф. Ницше, Ж. Батая, Ф. Кафки, Э. По, а также Ф. Достоевского, Д. Хармса,
1 Между тем у истоков текстуального изучения поэзии Алексея Фишева стоит «музыкальный критик из Нагатино» Роман Навескин с содержательным аналитическим обзором «Оргазм Нострадамуса: Я теряю контроль» [7]. Также в 2021 году вышло собрание стихов Алексея Фишева.
2 Отметим, что в упомянутой книге присутствуют примеры эссеистских интерпретаций узловых сюжетов и образов Фишева [5, с. 59-62; 137-141].
133
Ю. Мамлеева, В. Хлебникова, П. Карпова, Г. Гурджиева, Л. Андреева, и мн. др. (см., «Литкругозор Угла (от Волка)» [5, с. 310-323]).
Д. Давыдов, опираясь на труды А. В. Лебедева, Л. Леви-Брюлля, К. Леви-Стросса, К. -Г. Юнга, разграничил и детализировал понятия «литературные субполя», «провинциализм», «дилетантизм» и пр., которые совершенно очевидно применимы к творчеству Фишева. «"[Непреднамеренная неконвенциональность" текстуального продукта, его стихийная эклектичность, "бриколажность" <...>, непроизвольная несоотнесенность с авторитетными литературными рядами; склонность автора к архаическому, "правополушарному", "визионерскому" <...> способу художественного мышления, к партиципации <...>, при этом, по причине более близких аналогий, отмечаемая скорее в соотнесении с "первобытным", "магическим" мышлением, нежели per se; его ориентация на произвольный, неконвенциональный архив литературных и культурных традиций; наконец, его неадекватность в оценке собственного статуса, неироничность, нерефлективность)» [2, с. 7-8] - всё это с разной степенью доказательности могло бы служить краткой теоретической базой для трактовки сферы гнозиса и сферы семиозиса Фишева, а практической «платформой» предположительно мог бы стать текст песни «Алёша-Почемучка»:
почему
спят мышата и ежата
спят кротята и червята
спит в углу собачка жучка
спит алеша почемучка
спит уткнувшись в стенку носом
задает во сне вопросы
обитателям гробов
обладателям горбов
отчего растут горбы
почему кладут в гробы
за какое время черви
труп бы мой в могиле съели
завтра станет он опять
непременно задавать
невозможные вопросы
яко желчные поносы
от вопросов тех мутит
тело ломит и болит
холодеет в жилах кровь
а он спрашивает вновь
как она христа зачала
и кончала ли сначала
пуповину как порвать
чтобы бога увидать
почему да почему
почему да и зачем что когда где и кому кто кого за что и чем чем1 [10]
Сразу отметим нарочитую (или нет?) примитивность и «детскую» наивность формы при нетривиальном и вполне «взрослом» философском содержании текста. Легендарная (насколько применимо это слово в рассуждениях об андеграундной поэзии) двойственность Фишева проявляется одновременно в литературности и «книжности» его текста вообще2, что неоднократно подчёркивалось близко знавшими идеолога «Оргазма Нострадамуса» людьми [5]. Текст «Алёша-Почемучка» интересен прежде всего своей субъектной организацией и вопросительной риторикой - по всей видимости, тут и нужно искать ключи к нему. Кто такой Алёша-Почемучка? В книге «Угол Ноль лет» прямо указывается, что источник образа - советский мультфильм «Почему слоны» (1980) [8] по циклу рассказов / повести Бориса Житкова «Что я видел» [3]. Персонаж мультфильма и повести - любознательный мальчик Алёша-Почемучка, задающий онтологические в своей детской наивности вопросы, на которые в конечном итоге нет и не будет ответа. Но спрашивать, несомненно, надо, - возможно, именно в этом высший гносеологический смысл бытия3. Конечно, на подобного рода вопросы способен только ребёнок / внутренний ребёнок, сохраняющий природу / сохраняющийся в природе творца, ведущего непосредственный когнитивный диалог с миром. Одновременно ребёнок -это творец вспоминающий, творец по ассоциациям (несмотря на отсутствие опыта - достаточно эфемерное отсутствие, на самом деле), и его бесхитростные вопросы касаются субстанциального характера реальности - преимущественно семантики времени: «я был маленький и всех спрашивал почему мама скажет смотри смотри уже девять часов а я говорю почему мне скажут иди спать а я опять говорю почему мне говорят потому что поздно а почему поздно потому что девять часов а почему девять часов и меня за это называли почемучкой меня все так прямо и называли а по-настоящему меня зовут алёшей а по-настоящему меня зовут алёшей»4 [8]. Взрослые перестали задаваться такими вопросами, перестали
1 Тексты Алексея Фишева даются по фонограммам без пунктуационной и пр. разметок.
2 Так, к примеру, первая строка текста песни «Алёша-Почемучка» практически идентична первой строке хрестоматийно известной песни «Зелёная карета» (А. Суханов - О. Дриз (пер. - Г. Сапгир)). Сопоставление этих двух текстов, кажется, могло бы дать повод для появления ряда интересных и релевантных теме детства (в аутентичном контексте) наблюдений -но это вопрос другой работы.
3 Заметим в этой связи, что благодаря использованию «Оргазмом Нострадамуса» в качестве основного аккомпанемента (конечно, как панк-интерпретации) в «Алёше-Почемучке» ведущей музыкальной темы из цикла фильмов о Шерлоке Холмсе и докторе Ват-соне (реж. И. Масленников, комп. В. Дашкевич) интенсифицируется общий «детективный» дискурс вопросов / ответов, и прежде всего в рассматриваемом здесь тексте Фишева.
4 Текст даётся по фонограмме без пунктуационной и пр. разметок.
135
видеть («Что я видел»), и это порой приводит их в состояние смятения, при всей их рассудочности. «Вот я и не знаю где мы» [8], - говорит мама Алёши вроде бы ни с того, ни с сего (хотя и находятся они вместе с сыном в зоопарке), но, заметим, её фраза звучит после Алёшиной преамбулы, с которой начинается мультфильм и которую мы привели ранее. Важнее то, что взрослые в поисках освобождения от оков земного бытия, в поисках мудрости, силы и благоразумия (мама ищет в зоопарке слонов, олицетворяющих всё это) ведут настоящую войну против детей, которые, как раз-таки, являются истинными проводниками в этих поисках.
Алексей Фишев в своём тексте (наконец, вернёмся к нему), скорее всего, бессознательно следует за Егором Летовым1 и его текстом «Свобода». Текст «Алёша-Почемучка», на наш взгляд, может восприниматься как переосмысление «Свободы»: многое / стержневое соотносится и там, и там - и детская (из детской литературы) / мультипликационная образность, и вопросный дискурс. Другое дело - Летов всё же обозначает орбиту ответов («Это знает моя Свобода / <.. .> / Это знает моё Поражение / Это знает моё Торжество» [6, с. 285]) - у Фишева её нет, по крайней мере настолько эксплицированной. А модель так называемого «инфантицида», где взрослый равен мёртвому, ребёнок - живому, конструирует уже Денис Третьяков [12]. При желании можно соизмерить и образ матери в мультфильме и тексте с архетипом Великой матери - кстати, в исполняемом тексте образ мамы оказался утраченным, поскольку в альбомной записи нет следующего ниже четверостишия, которое и на концертах не представлялось:
почемучка егозит от него вином разит маму дёргает за юбку выжимает словно губку [13, с. 6]
Здесь образ Алёши окончательно обретает биографический статус, связанный при этом с так называемой «лирикой третьего лица» [1, с. 59]. Осведомлённый слушатель теперь чётко фиксирует, что перед ним некая рефракция образа самого Алексея Фишева, сочетавшего полярные модусы, обусловленные пребыванием наяву и в других состояниях сознания («от него вином разит»). Биографический миф поэта практически совпадал с тем, что имелось в действительности - многочисленные подтверждения того (правда, всё равно из третьих уст) вмещает в себя «первая биографическая книга» [5, с. 4]. Выбор «лирики третьего лица» открывает возможность отстранённой репрезентации, что, в первую очередь, позволяет стать автором по отношению к себе самому, то есть проектировать свой собственный образ. Такой подход к письму раздвигает текстуальные грани и редуцирует авторские рамки (отметим, что реальный автор часто персони-
1 «В начале 90-х уже вместе с Углом мы заразились ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНОЙ, и Летов стал одним из основных ориентиров в музыке и сценическом поведении» [5, с. 42].
136
фицировал себя как «третье лицо»1 [5]). Потому, например, кажется возможным вариант интерпретации вербального пролога к другой песне -«Регламент хронического счастья» - как импликации гностического / де-миургического творения мира:
алёша сидел на постельке пьяный ни тяти ни мамы ни бога ни людей сидел и собирал кубик рубика [11]
Дурной гностический создатель, пребывающий в пустом пространстве вне Духа, пытается структурировать мироздание, но гипотетически способен изобрести лишь несовершенную материю. Использование «третьего лица» стимулирует обнаружение «третьего пути», на котором обретается финальное знание о том, что «Алёша - бог» (рефрен, вероятно, последнего написанного Фишевым стихотворения):
А я вышел в боги! В боги вышел Я!
Зовите меня теперь просто Алёша-бог!
ЗОВИТЕ МЕНЯ ТЕПЕРЬ ПРОСТО АЛЁША-БОГ! [13, с. 49]
Как и во всех текстах Фишева, в «Алёше-Почемучке» присутствует образная и хронотопическая дихотомия верха и низа, вертикали и горизонтали, временности и вневременности. Образы здесь амбивалентны. С одной стороны, перед нами вполне «социализированные» аллегории: мама (родительская социальная роль), которую Алёша, естественно, своими вопросами «выжимает словно губку» (тем самым исподволь освобождая от навязанных чужих жизненных принципов - губка как знак конвен-циальности и отсутствия критической позиции); обитатели гробов и обладатели горбов (социальные роли среднестатистических граждан), похоронившие себя заживо (гробы) и закрепостившие себя путём конденсации желаний и, соответственно, страданий (горбы) - их тоже Алёша постепенно пробуждает («от вопросов тех мутит / тело ломит и болит / холодеет в жилах кровь»), ибо всё, разумеется, происходит во сне. Да, всё иллюзия, сон, но и сон, и иллюзия имеют свойства возвращать к подлинной реальности, а подлинная реальность довольно страшна для человека социального, ибо всё в ней напоминает о смерти: мышата, ежата, кротята, червя-та, собачка Жучка (не будем останавливаться на объяснении очевидных в данном контексте культурных и архетипических аналогий). А человек экзистенциальный, Алёша-Почемучка, конечно, тоже находясь во сне, всё же пытается проснуться (и пробудить), задавая фундаментальные вопросы (и задаваясь ими) о Боге, первоначале и существовании, сводящиеся к клю-
1 Песня «Алёша-Почемучка» включена в альбом / цикл «Лихорадка неясного
генеза» (1998 г.), название которого - название диагноза, поставленного Алексею Фишеву в
том же году (см., подробно [5, с. 113]).
чевому - зачем?1 И здесь уже открываются другие связанные между собой метафизическими лиминальными коридорами двери восприятия данного, и соединяющие образные системы других текстов Фишева. Тогда обитатели гробов и обладатели горбов, которым объективно адресованы вопросы Почемучки, приобретут совершенно иную, иррационально-трансцендентную, функциональность (см., подробно [5, с. 59-62; 237271]). И при таком раскладе здесь уже от вопросов плохо самому задающему, ведь за свои вопросы рано или поздно предстоит заплатить (летовское «Как платил Незнайка за свои вопросы»). Потому куплетные фразы «от вопросов тех мутит / тело ломит и болит / холодеет в жилах кровь» соотносятся уже, в другом ракурсе, с фигурой Почемучки, который, тем не менее, не может отказаться от вопросов - «а он спрашивает вновь». Так возникает эта самая пространственно-временная разьеди-нённость - горбы / вертикаль / время / верх // гробы / горизонталь / вечность / низ - хотя, конечно, звенья цепи взаимозаменяемы, а цепь образует кольцо...
Резюмируем. Появление примитивного стиха, граничащего по форме с детским / для детей, в случае Алексея Фишева, конечно, логично и закономерно. Компонуя ритмику и звуковой облик, характерные для детских стихотворений, поэт добивается, в первую очередь, игровой органики, располагающей, как известно, к бессознательному постижению чего-то большего, чем то, что может быть изначально заложено в слове. Во многом благодаря ритмико-вербальным особенностям стиха фабульное значение текста проникает в сознание реципиента на исключительных регистрах. Безусловно, речь идёт о последнем знании, которое одновременно является и первым - знание-гнозис также и в категориальном значении западного эзотеризма и его опытного измерения. Именно методика вопроса актуализирует возможность открытия через текст так называемых «огненных глаз». «Взгляд гнозиса визионерский, а не теоретический, он при-частен видению пророков, глашатаев Невидимого. Раскрыть "огненные глаза" - значит преодолеть все фальшивые и пустые оппозиции между верованием и знанием, между мышлением и бытием, между знанием и любовью, между Богом пророков и Богом философов» (цит. по: [9, с. 190]), - утверждается в книге Гершома Шолема, Анри Корбена и Мирчи Элиадэ.
В этой связи очень важно замечание, касающееся поведения Алексея Фишева на сцене, специфика которого опосредуется иррациональностью творческого акта поэта. Фишев контактировал, взаимодействовал в своём многоликом творчестве не с аудиторией, не с публикой, до большей части которой, по его же словам, не доходил семантический и в целом гностический посыл лирики [5, с. 150]. Подобно многим авторам-мистикам, духо-
1 Ещё одна ссылка на Егора Летова изнутри: Ян Никитин («Театр яда») справедливо отмечал: «Есть такие столпы, которые никогда не задавали вопроса "как?". Летов или Башлачёв, например. Они задавались вопросом: "зачем?"» [4].
138
видцам, Фишев общался, главным образом, с высшими силами, - в конечном итоге занимался некой языческой теургией на своём магическом творческом пути. Соотношение гнозиса и семиозиса в фишевской сверхчувственной практике реализовалось в отрицании телесного - отрицании тела слова (в том числе поэтому у него так много мата) парадоксально в пользу Духа слова. Ликвидация телесного, разрушение материи обусловливает императив Духа - первостепенный аспект гностицизма и гнозиса Алексея Фишева. И этот гнозис выражен посредством языка вопросов, посредством диалогического дискурса как единственного фактора познания, а семио-зис - это процесс поиска ответов, заключённый в интерпретации знака.
Попытка соединения начала и конца, жизни и смерти обычно осуществляется умозрительно и проявляет себя через реализацию процесса вопросительной инвокации - а там, где начинается вопрос, уже содержится устремлённость к ответу, которая, в свою очередь, есть старт творения / созидания. Что соединяется и как - в конечном счёте не так уж важно -куда важнее - зачем это делается. И вот на этот главный вопрос стремится ответить тот, кто его задаёт, и тот, кто на него ищет ответ, а это, в общем-то, всегда одно и то же лицо, один и тот же субъект. Автор.
Литература
1. Барковская Н. В. Лирика третьих лиц: о поэзии 2010 года [Текст] / Н. В. Барковская // Филологический класс. - 2011. - № 26. - С. 59-62.
2. Давыдов Д. М. Русская наивная и примитивистская поэзия: генезис, эволюция, поэтика: автореферат дисс. ... канд. филол. наук: 10.01.01, 10.01.08; Самарский государственный университет [Текст] / Д. М. Давыдов. - Самара, 2004. - 28 с.
3. Житков Б. С. Что я видел [Текст] / Б. С. Житков. - Алма-Ата, 1989. - 304 с.
4. Зинин Илья. Ян Никитин («Театр Яда»): «Музыка - это профанация» / Илья Зинин. - [Текст]: электронный // Sadwave. Сайт. - Режим доступа: https://sadwave.com/2015/07/yan-nikitin/ (дата обращения: 11.05.2023).
5. Кипелов В. А. Угол ноль лет [Текст] / В. А. Кипелов. - М.: Издательство «Перо», 2023. - 324 с.
6. Летов Е. Стихи [Текст] / Е. Летов. - М.: ООО «Выргород», 2018. -548 с.
7. Навескин Роман. Оргазм Нострадамуса: Я теряю контроль / Роман Навескин. - [Текст]: электронный // Батенька, да вы трансформер. Сайт. -Режим доступа: https://batenka.ru/aesthetics/audioshock/orgazm-n/ (дата обращения: 11.05.2023).
8. НовогурдскаяМ., ВитензонЖ. Почему слоны? [Текст]: электронный [Мультфильм] // УК Видео. Сайт. - Режим доступа: https://yandex.ru/video/preview/120039864368661268 (дата обращения: 11.05.2023).
9. Носачев П. Нет ничего нового под солнцем: «гнозис» как категория в исследовании западного эзотеризма [Текст] / П. Носачев // Государство,
139
религия, Церковь в России и за рубежом. - 2017. - Т. 35, № 4. - С. 187 -208.
10. «Оргазм Нострадамуса». Лихорадка неясного гене-за [Фонограмма]. - 1998.
11. «Оргазм Нострадамуса». Смерть аморала [Фонограмма]. - 2001.
12. Смирнов А., Калиничев И., Оболонкова А. Бомба для Вавилона / А. Смирнов, И. Калиничев, А. Оболонков. - [Текст]: электронный // «Завтра», 4 августа 2004 г. - Режим доступа: ШрБ:// zavtra.ru/blogs/2004-08-0471 (дата обращения: 13.05.2023).
13. Фишев А. Эстетический терроризм [Текст] / А. Фишев. - М.: Подснежник, 2017. - 146 с.
