CC BY
7В.И. Бакштановский, Ю.В. Согомонов
ГИПОТЕЗА О ВЫСОКОЙ ПРОФЕССИИ: МЕЖДУ ИДЕАЛОМ И РЕАЛЬНОСТЬЮ
«Будьте реалистами - стремитесь к идеалу!» - Университет на перепутье: менеджеристский и/или гуманитарный проект миссии? - «Предпосылки, из которых мы исходили» - Самоопределение экспертов к гипотезе о высокой профессии. - Язык рефлексии самоопределяющегося университета: метафизика или прагматика? - Самоопределение университета: «дополнительное задание» для самоидентификации.
«Будьте реалистами — стремитесь к идеалу!»
«Будьте реалистами - боритесь за утопию» - такой эпиграф можно было бы предпослать нашим заметкам, посвященным аналитическому обзору суждений экспертов. Суждений по тезисам гипотезы об образовательной деятельности университета как о высокой профессии. Гипотезы, которую и мы сами оцениваем как весьма рискованную конкретизацию идеи университета, его миссии: на первый (а то и на второй, и на третий) взгляд эта гипотеза кажется не просто чужеродной для профессии - так как выходит за рамки ее привычной (само)идентификации в качестве «сферы услуг», но и вредной для университета - своим «утопизмом, противопоставляющим профессию реальности».
Однако наша модификация известного лозунга 1968 года «Будьте реалистами - стремитесь к невозможному» относится не к политике, предполагающей постановку целей, а к идее университета в ее «моральном измерении», ориентирующем на стремление к должному. Поэтому в гипотезе об образовательной деятельности университета как о высокой профессии речь идет не об утопии, а о нравственно высшем, идеале.
Соответственно, анализ материалов экспертизы проекта «Самоопределение университета» в этих заметках мы сосредоточим на (не)возможности идентификации образовательной деятельности университета как высокой профессии с учетом шкалы «нормативные модели - отечественные реалии».
Университет на перепутье: менеджеристский и/или гуманитарный проект миссии?
Предложенная экспертам гипотеза была мотивирована анализом ситуации, в которой находится университет «десять лет спустя», проведенным НИИ ПЭ - некоторые моменты этого анализа были представлены в манифесте НИИ ПЭ «Десять лет спустя. 10 новых тезисов НИИ ПЭ университету»1.
В диагностической части этого манифеста мы констатировали, что десять лет назад изменение формата Тюменского индустриального института, преобразование его в нефтегазовый университет, намеренно противопоставлялось переписыванию вывески и трактовалось как смена имени (аналог акта инициации).
Но актуально ли через 10 лет обостренное внимание к проблеме, формулируемой в виде дилеммы «переписывание вывески» или «смена имени»? Может быть, острота проблемы ушла в прошлое?
Скорее всего, полагали мы, ушла - смена имени состоялась. На старте переименования важно было обрести признаки, наглядно отличающие университет от технического вуза. И сегодня эта задача во многом решена. Прежде всего через приращивание признаков университета к бывшему индустриальному институту. В этом смысле мож-
1
См.: Десять лет спустя. 10 новых тезисов НИИ прикладной этики университету // Этика образования. Ведомости. Вып. 26 / Под ред. В.И.Бакштановского, Н.Н.Карнаухова. Тюмень: НИИ ПЭ, 2005.
но понять распространенность сегодняшней категоричной самооценки «мы - университет».
Но, на наш взгляд, сформировалась новая задача -оправдания имени, соответствия имени на новом этапе жизни нефтегазового университета. При этом одна особенность этого этапа связана с глобальной ситуацией трансформации идеи университета, другая - с обстоятельствами реформирования отечественной системы образования, еще одна - с локальной ситуацией развития ТюмГНГУ.
Диагноз степени (не)готовности университета оправдать новое имя, соответствовать особенностям новой ситуации получился у нас в известной мере алармистским, а потому и формулировка тезисов гипотезы о стратегии самоопределения университета - предельно категоричной, возможно, ригористичной (но, надеемся, без признаков манихейства).
Ситуация нашего университета представлялась как развилка, а прогноз - как три вероятных сценария поиска и проектирования университетом своей миссии.
Первый. ТюмГНГУ может и дальше развиваться за счет совершенствования стратегического планирования -чем он успешно и занимается до сих пор . В этом случае университет должен лишь повышать эффективность в сфере «образовательных услуг», осваивая правила игры, необходимые для коммерциализации образования. И в этом случае поиск-проектирование миссии университета неизбежно сведется к менеджеристскому подходу в понимании миссии, вплоть до формата миссии бизнес-корпорации.
Второй. ТюмГНГУ может решить развиваться в русле идеологии бизнес-корпорации, но при этом попытаться компенсировать эту идеологию мерами по гуманитаризации образования, в том числе открывая кафедры гуманитарного профиля и обществоведческие НИИ. В этом случае универ-
2 См., напр.: Разработка новой структуры управления Тюменского нефтегазового университета как ассоциации научно-образовательных субъектов. Тюмень, 2003.
ситет легко подберет из опыта других вузов, уже определивших свою миссию, наиболее подходящую формулу, адаптируя ее к своей специфике. Причем поручит эту работу избранному кругу менеджеров, исследователей и профессоров. Фактически это будет лишь несколько смягченная версия менеджеристского подхода к пониманию миссии.
Третий. ТюмГНГУ может решить развиваться именно как образовательная корпорация, сообщество людей, служащих высокой профессии, ориентированной на духовное производство человека. При этом он не рассчитывает на некий готовый набор идей университета, а выращивает свое понимание миссии, самоопределяясь к мультикуль-турному опыту. Причем организует на работу по проектированию миссии при участии всего сообщества ТюмГНГУ. В этом случае поиск-проектирование миссии университета будет предпринят с ориентацией на гуманитарное понимание природы миссии университета.
Вероятность каждого из этих сценариев оценивалась нами по убывающей от первого к третьему и при таком тревожном, с нашей точки зрения, прогнозе мы предпочли ди-леммный формат тезисов гипотезы. Разумеется, за таким форматом трудно было прочитать наше осторожное намерение спроектировать, опираясь на предполагаемые результаты экспертизы, еще один сценарий стратегии развития университета. Скорее всего вместо второго, склонного к эклектике.
« Предпосылки, из которых мы исходили»
На чем основывалась наша гипотеза, превращенная в программу экспертного опроса?
Во-первых, на современных представлениях о природе профессии, предполагающих; различение профессии и специальности; систему профессионально-нравственных идеалов, ценностей и норм как атрибут профессии; выде-
ление из ряда профессий вида высоких профессий, в котором повышено значение «морального измерения».
Как в теоретических исследованиях, так и в опыте повседневного языка широко распространено (не)намеренное отождествление понятий «профессия» и «род занятий, вид деятельности». В практике языка мы видим, что с термином «профессия» могут быть связаны разные значения: поприще, дело, род занятости человека, сфера знаний, специальность, ремесло, противоположность любительству, отрасль мастерства, занятие, которому надо специально учиться, служба как источник заработка, карьера и т.д.
Однако мы разделяем подход, согласно которому целесообразно намеренное различение понятий «профессия» и «род занятий, вид деятельности». С этой целью уместно использовать определения professions и occupations: в качестве отличия первого из них Оксфордский словарь социологии выделяет такой тип работы, который включает в себя «регулятивный момент» и «код поведения».
Невнимание к смыслу различения профессии и любого специализированного рода занятий, вида человеческой деятельности, уверенность в очевидности содержания понятия «профессия» рискованны редуцированием природы профессии к таким признакам, как квалификация человека, зарплата за предоставляемые услуги, регулярная природа этих услуг, социальный статус и т.п., и, соответственно, пренебрежением ролью «морального измерения» профессии.
Наиболее значимые признаки профессии в ее «моральном измерении»: идея профессионального призвания и служения; альтруистическая мотивация; саморегуляция, причем в широком смысле слова. В свою очередь, саморегуляция предполагает: самоопределение к профессии, свободу и автономию в профессии, профессиональные ассоциации, этические кодексы.
Во-вторых, программа экспертного опроса опиралась на соответствие идеи высокой профессии двойственной
природе профессиональной морали. Если одной задачей морали является «обслуживание» социальных систем ради их стабильности, устойчивости, социальной адаптации людей (это и позволяет относиться к морали утилитарно), то вторая задача - служить системой ценностей, мотивацион-ным механизмом, превосходящим функциональность, ориентированным на критику любых форм социальности, заведенного в социуме порядка3.
В-третьих, программа экспертного опроса опиралась на аргументы в пользу выделения вида высоких профессий. Как известно, все люди, делающие нечто, чего не умеют другие, сразу же оказываются перед определенными обязанностями по отношению к тем, кто пользуются результатом их труда. И все же к целому ряду (типу) профессий предъявляются особые требования: к деятельности врача, учителя, адвоката, ученого, священника и т.д., - требования максимальные, в то время как к специалистам в иных видах деятельности, например к коммерсантам, ремесленникам, фермерам и т.п., - гораздо более умеренные. Давно замечено, что, например, от врача ожидают высочайшего, почти героического самопожертвования: обычно для него недопустимо использовать профессию только как прибыльное занятие - врач должен прежде всего иметь в виду благосостояние других людей. В то же время коммерсант, фермер или ремесленник могут принимать во внимание благосостояние других наряду со своим собственным.
Образовательная деятельность - в ряду высоких профессий, призванных самоотверженно служить человеку,
3 Об идее двойственной природы морали см.: Бакштановский
B.И., Согомонов Ю.В. Этос среднего класса: нормативная модель и отечественные реалии. Тюмень: НИИ прикладной этики, 2000.
C. 19-28; Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Прикладная этика: опыт университетского словаря. Тюмень: НИИ прикладной этики, 2001. С. 9-22; Социология морали: нормативно-ценностные системы // Социологические исследования. 2003. № 3. 2003.
она несет в себе особую социальную миссию и ответственность перед обществом. И ценностный мир образования как высокой профессии - ориентир самоопределения университета.
В-четвертых, программа опроса основывалась на особой значимости трактовки образования как высокой профессии для отечественной профессионально-нравственной ситуации, в которой обостренная форма вхождения страны в рынок вовлекает профессионалов в напряженные моральные дилеммы. Профессионально-нравственная ситуация, переживаемая отечественной сферой образования в целом, ситуация отечественных университетов в том числе, как уже было отмечено в обосновании замысла проекта, характеризуется тенденциями к кардинальной переоценке смысла профессионализма и его места в ценностном мире образовательной деятельности. Прежде всего такой заметной своей агрессивностью тенденцией в понимании природы образования, как редукция профессионализма к сервису ремесленника, умеющего создавать товар на потребу масс и продвигать его на рынок. В лучшем случае, ситуация в образовательной деятельности в условиях реформирования российского образования характеризуется дуализмом: трактовка образовательной деятельности как профессии дополняется трактовкой образовательной деятельности как сервиса. Но и в этом случае создается моральный конфликт, решение которого связано с тем, какая из двух этих сторон образовательной деятельности окажется базовой ценностью. Отсюда одна из дилемм самоопределяющегося университета, которую мы сформулировали с помощью ригористической формулы: «хозяйствующий субъект, оказывающий образовательные услуги, сосредоточенный на обслуживании потребностей и упускающий миссию смыслоопределения, -или корпорация людей, высокая профессия которых предполагает миссию служения делу духовного производства человека (а потому не имеющая права преследовать соб-
ственную выгоду столь же целеустремленно, как бизнес-корпорация)?»4.
Экспертизе (не)готовности признать (или не признать) значимость самой постановки вопроса о необходимости намеренно идентифицировать образовательную деятельность в качестве высокой профессии, аргументации «за» и «против» такой идентификации и посвящен в первую очередь наш экспертный опрос.
Следует уточнить, что этот опрос - начальный этап экспертизы самой идеи идентификации образования как высокой профессии. Самостоятельный этап проекта будет ориентирован на более конкретную проблему: существование высоких профессий в переходном обществе, с одной стороны, в рамках сложноорганизованных институций, предполагающих взаимодействие и конфликт высоких профессий с интересами организаций и нормами иных профессий и специализированных видов деятельности - прежде всего менеджмента и бизнеса - с другой. Должна ли в ситуации конфликта высокая профессия отступать от своих ценностей во имя прагматической стратегии развития университета? Или университет должен корректировать свои интересы во имя ценностей базовой для него профессии -педагогической? Таков предмет экспертизы второго этапа исследования. Наша гипотеза: в сложных обстоятельствах, ограничивающих независимость высоких профессий, их миссия не отменяется.
Самоопределение экспертов к гипотезе о высокой профессии
Что показывает попытка анализа полученных в итоге опроса экспертных суждений?
4 Во многом сходные процессы проявляются в профессионально-нравственной ситуации, переживаемой отечественной журналистикой. См.: Тетради гуманитарной экспертизы (6). Тюмень: Центр прикладной этики: XXI век, 2005. - 88 с.
НАЧНЕМ с оценки экспертами актуальности идеи проекта.
В целом оценка позитивна. «Вопрос о самоопределении университета важен исключительно» (Р.Г. Апресян). «Проблема, выдвигаемая авторами предложенного на экспертизу проекта, безусловно, является актуальной на этапе трансформации не только российского высшего образования, но и мировой высшей школы», отмечает О.Б. Томилин. «Инициатива, с которой выступил Институт прикладной этики Тюменского нефтегазового университета, весьма своевременна», полагает М.А. Гусаковский, отмечая, что исчерпание прежней и необходимость формирования постсоветской идеи университета предполагает как критический анализ содержания прежней идеи, так и дискуссию «по поводу новых содержаний». Считая, что общая идея проекта заключается в трактовке самоопределения университета как «предпосылки и формы его ответственности вообще и в особенности в новых, коренным образом изменившихся условиях современной России», А.А. Гусейнов полагает, что эта идея является «обоснованной, ценной и в высшей степени злободневной».
Личная мотивация в оценке идеи проекта как актуальной: один из экспертов видит актуальность проекта в том, что его авторы поставили «больные вопросы, на которые и я ищу - и не нахожу - завершенного ответа» (А.Г. Асмолов).
Общеобщественная мотивация: «Университет - это проект будущего, а дискуссия об университете - дискуссия о самоопределении такого проекта, в конечном счете - самоопределении самого общества», - подчеркивает Г.Л. Ту-льчинский.
Конкретизируя оценку актуальности идеи проекта, эксперты поддерживают особое внимание нашего проекта (а) к самой теме самоопределения университета в целом и (б) акцентированию современной отечественной ситуации, для
которой характерно переименование вузов, очень часто сводящееся лишь к «смене вывески».
Аргументируя положительную оценку внимания проекта к идее самоопределения университета, А.А. Гусейнов стремится «акцентированно поддержать общую мысль: университет делает себя сам». Именно поэтому «самоопределение, включающее ясный отчет и ответственное отношение к своим основаниям, целям и задачам, входит в понятие университета. Это важно всегда, вдвойне важно в периоды общественных ломок, реформ, радикальной переоценки ценностей».
Эксперты не просто разделяют такую актуализацию проблемы самоопределения университета как феномен переименования, но и приводят свои аргументы в поддержку внимания проекта к этому феномену.
Один из аргументов - характеристика кризиса идентичности современных университетов. А.Ю. Согомонов констатирует: «рациональному выбору в пользу хоть каких-то реформ мешают, прежде всего, множащиеся - как на дрожжах - идентичности постсовременных университетов, которые, в свою очередь, все больше отходят от классических образцов, хотя и придерживаются старых номинаций», и ставит диагноз: «перманентный идентификационный кризис» университетов. Полагая, что «распад старой системы высшего образования во всем мире, и в России в частности, заключается не столько в кардинальном отходе от прошлой дидактической системы и даже не столько в масштабной коммерциализации обучения, сколько в утрате централизованного контроля за "сменой вывесок"», автор приводит к выводу о том, что «сама вывеска "университет" утратила свое исконно строгое значение и стала употребляться ad libitum и это приводит к чрезвычайной путанице в смыслах».
Так как «к имени "университет" тянутся очень многие вузы», говорит А.Г. Асмолов, необходимо различение университета от «фантома университета»: «Действительно ли
при смене вузом имени происходит своеобразная инициация, обретается новое качество, или просто вуз меняет вывеску, оставаясь тем же самым? В каком случае от смены имени вуза на весах культуры можно увидеть не проигрыш, а подлинный выигрыш?» - обязательный вопрос для действительно самоопределяющегося университета, помнящего об условиях своего создания.
При этом значение «переименования» может быть разным. А.П. Огурцов: «Для меня процесс переименования - симптом весьма значимых тенденций. Ведь новое имя -это свидетельство явной неудовлетворенности прежними "стертыми" словами, и поиск нового имени может стать как началом инновационного роста институций образования, так и простой "сменой вывески"». Более конкретно варианты роли и последствий переименования выглядят следующим образом. Во-первых, «вузы, - даже переназванные в университеты, но уклоняющиеся от индивидуальной институциональной ответственности, - по моему глубокому убеждению, ждет деградация» (Г.Л. Тульчинский). Во-вторых, «для большинства университетов России соответствие имени означает не развитие, углубление и обновление идеи университета сообразно с вызовами и возможностями XXI века, а нечто более элементарное - критический взгляд на себя под углом зрения того, в какой степени они соответствуют уже достигнутому в стране и мире, многократно воплощенному стандарту. Перед ними стоит вопрос не о том, соответствуют ли они идее современного университета, а имеют ли они вообще право называться университетами» (А.А. Гусейнов).
И, наконец, один из экспертов поддержал позицию авторов проекта, согласно которой проблема самоопределения университета - предмет гуманитарного подхода. «Вариативность выбора, который делает любой современный университет, не так уж и велика. И дело отнюдь не только и не столько в способах и источниках финансирования. Реальный выбор перспективы и стратегии развития соверша-
ется именно в круге идей и ценностных ориентиров (Г.Л. Ту-льчинский).
ДАЛЕЕ УМЕСТНО остановиться на суждениях тех экспертов, которые идею самоопределения университета в том ключе, в котором ее обозначили авторы гипотезы, либо рассматривают как нереалистичную, либо переформулируют ее в другом ключе (реалистичном?).
Что говорят эксперты о (не)реалистичности гипотезы о высокой профессии как ориентире самоопределения университета?
Умеренно скептическая позиция: «Государство, точнее высший образовательный менеджмент государства, залезает именно в сердцевину процесса, и это делает возвышенное представление о задачах самоопределения университета куда менее реалистичным - или, во всяком случае, куда более трудной задачей» (А.Ф. Филиппов).
Более категоричный скепсис: «У меня вызывает большие сомнения и то, как авторы проблематизируют реальную ситуацию в отечественном университетском образовании, и то, какими способами они надеются помочь университетам "самоопределиться". Они, мне кажется, как раз и хотят решить частные вопросы в обход общих», пишет И.М. Клямкин, полагая неэффективным обсуждение проблемы самоопределения университета без вывода ее на более общие вопросы жизни государства и общества.
Сильный аргумент в оценке степени (не)реалистич-ности предложенной экспертам в рамках гипотезы дилеммы, в упрощенной версии интерпретированной как «услуги или миссия», выдвигает И.А. Огородникова. «На наш взгляд, данная дилемма уже осталась в прошлом. Вспоминается высказывание ректора одного из ведущих вузов страны, прозвучавшее по ТВ: "Нет ни оптимизма, ни пессимизма. Все выгорело. Я только считаю, считаю и считаю". Постановка вопроса о миссии университета требует признания того, что "необходимость считать" стала повседневной реальностью университета, а не возможностью, кото-
рую в ситуации выбора надо дискриминировать. Профессиональный менеджмент в образовании стал реальностью».
Отметим и реплику Р.Г. Апресяна о том, что «действительная роль университета в обществе обусловливается не самоопределением университета, а источниками его финансирования». И тезис того же автора о том, что «"кузница кадров" - более реалистический проект для современного университета по сравнению с "духовным производством человека"». Правда, есть и иной подход: «Когда авторы проекта говорят, что "университет - это прежде всего 'духовное производство', а не 'кузница кадров'", то с ними нельзя не согласиться - с тем совершенно необходимым и само собою разумеющимся добавлением, что 'духовное производство' осуществляется решающим образом в процессе и через 'кузницу кадров'» (А.А. Гусейнов).
Какие подходы предлагают эксперты, стремясь переформулировать проблему самоопределения университета в другом ключе (реалистическом?).
В ином ключе - по сравнению с тем, как это сделали авторы гипотезы, - предлагает рассуждать о самоопределении университета Л.Д. Гудков, обходясь без категории «миссия»: «Не знаю, есть ли и, тем более, должна ли быть у университета какая-то особая "миссия", но говорить об общественной или социальной роли университета, я думаю, полезно».
Б.Д. Дубин полагает, что проект будет реалистичен, если поставит перед собой совсем другой ряд вопросов: «из кого и кого университет собирается готовить? чему он будет учить студентов? кто будет это осуществлять? как университет думает это делать? на какие средства предполагает существовать? как университет видит более широкий социальный и культурный контекст собственной деятельности?».
Дополнить проблематизацию идеи самоопределения университета считает необходимым и И.М. Клямкин. Автор
полагает, что, во-первых, важно обсудить, «насколько отечественная университетская практика соответствует мировым стандартам и что нужно делать, чтобы к ним приблизиться. Чтобы претендовать на роль "ценностно-ориентиру-ющего центра становящегося гражданского общества", российскому университету предварительно предстоит самому превратиться из вспомогательного звена в государственно-бюрократической системе в автономный институт гражданского общества». Во-вторых, необходимо обсудить вопрос о «зависимости внутренней университетской среды от среды внешней. Современный университет может соответствовать своему имени только в условиях демократическо-правовой государственности. В государстве бюрократиче-ско-коррупционном он может "самоопределиться" лишь по образу и подобию этого государства. Не в том дело, что университеты превращаются в бизнес-корпорации, а в том, что они становятся теневыми корпорациями, деятельность которых в принципе не может быть мотивирована ни на повышение качества образования, ни, тем более, на формирование гражданского общества». В-третьих: «способен ли российский университет "самоопределиться" таким образом, чтобы содействовать изменению внешней среды, т.е. трансформации бюрократическо-коррупционного государства в демократическо-правовое?».
НА НАШ ВЗГЛЯД, ряд предложений в пользу повышения степени реалистичности проекта вполне продуктивны. Но не подразумевают ли они иной проект?! Не прошли ли некоторые из экспертов «мимо» нашей постановки идеи самоопределения университета через идентификацию образовательной деятельности именно как профессии высокой?
Возможно, этот вполне риторический (на наш взгляд) вопрос относится и к критическим суждениям, непосредственно оценивающим именно гипотезу об образовательной деятельности как высокой профессии.
Один из экспертов прямо возразил против постановки вопроса об особенностях высокой профессии: «Профессия не может быть высокой или низкой. Она либо есть, либо ее нет. Все остальное от лукавого» (О.Б. Томилин). Видимо, характеристика «от лукавого» относится к тому объективному факту, что за практикой специального выделения вида высоких профессий стоит серьезная традиция - жизненная и исследовательская. Другое дело, когда эксперт видит в выделении вида высоких профессий опасность «сознательной эксплуатации извечной пассионарности русской интеллигенции». Можно предполагать и такой мотив исследователей, разделяющих идею высокой профессии? Вероятно. Но ведь возможны и не такие мотивы?!
Еще один из экспертов сформулировал контртезисы, вдохновленные неприятием пафосности характеристики профессии как высокой. С его точки зрения, в соответствующей дилемме «соединены разные стили: прозаический и высокопарный ("сервис", "заработок" как "прозаический язык прагматики" - и "высокая профессия", "самоотверженное служение человеку", "социальная миссия", "ответственность перед обществом" и др.)». Как полагает эксперт, «соединение пафосного стиля религиозно-этической проповеди с трезвой оценкой социального предназначения образовательной системы» создает неадекватное впечатление дуализма, присущего якобы лишь современной образовательной деятельности (А.П. Огурцов).
Возможна и иная позиция. Не считая необходимым работать с термином «высокая профессия», И.А. Огородни-кова, тем не менее, косвенно поддерживает нашу гипотезу своими рассуждениями об институциональных основах университета. «Авторы справедливо отмечают, что вузы привыкли к уклонению от индивидуальной институциональной ответственности. В период, когда началась коммерциализация образования, не следовало разрушать институциональные основы университета. Это требовало от университетской общественности рефлексии, поддержки служите-
лей миссии университета. Но данный период завершился. Теперь необходимо честно дать себе отчет в том, какова реальность современного российского университета. Мы полагаем, что разрушение или деформация институтов начинается с разрушения их идеологии. Плохие материальные (финансовые) условия только создают дополнительную аргументацию для тех, кто не хочет или не может соответствовать институциональным требованиям. Таких работников невозможно стимулировать повышением заработной платы - факт, многократно описанный в социологии. Поэтому смыслоположение деятельности и нормативно-ролевая структура, выстроенная в соответствии с системой ценностей, - обязательное условие сохранения университета как социального института».
ЭТИМ ПОСЛЕДНИМ суждением мы фактически перешли к обзору текстов тех экспертов, которые посчитали возможным и важным обсудить необходимость идентифицировать образовательную деятельность как высокую профессию. Здесь можно выделить ряд подходов.
Первый. Эксперты принимают гипотезу идентификации образовательной деятельности как высокой профессии, но вносят ряд конкретизирующих постановку вопроса ограничений, корректив, уточнений.
(А) Наряду с традицией отношения к образовательной деятельности как к высокой профессии в обществе живут и иные традиции.
Один из экспертов, подчеркивая, что в тезисе о противоположности установок на «высокую профессию» и на «образовательные услуги» «подмечено нечто в высшей степени важное», обращает наше внимание на то, что «можно сколько угодно говорить о рынке образовательных услуг, но это не отменит традиции отношения к определенной профессии в обществе». И спрашивает: «Жива ли традиция именно такого отношения к профессии, о котором говорят авторы анкеты?». Ответ: «Безусловно, жива». А дальше: «Но это ведь не вся правда! От врача ждут не од-
ного только высочайшего самопожертвования, но того, например, что он за взятку оформит нужную справку. Его нередко боятся и ненавидят так же, как ненавидели во времена Мольера. От университетского профессора ждут не только самоотдачи, а может быть, и вообще не самоотдачи, но того, что он поможет облегчить переход на следующую ступеньку лестницы социальной стратификации. Представьте себе, что по отношению к ожидающим именно этого он будет вести себя в соответствии с высокими задачами университета!».
Автор полагает, что не стоит сводить проблему к «простой альтернативе: либо мы выбираем служение высшим целям, либо остаемся в низменной сфере рынка образовательных услуг». С его точки зрения, «правильный, в сущности, вопрос можно было бы повернуть немного по-другому». То есть, учитывая, что «серьезные ограничения налагаются на университет не выбором в пользу прагматичной стороны альтернативы, а тем простым обстоятельством, что каждый университет - это часть института образования и его автономия, в общем, недостаточна, чтобы противостоять весьма существенным регуляциям образовательного процесса со стороны государства в лице чиновников» (А.Ф. Филиппов).
(Б) Уместно видеть, что в образовательной деятельности участвует ряд профессий.
Один из экспертов обращает внимание на то, что в целом образовательная деятельность не исчерпывается только деятельностью преподавателя, к которой, скорее всего, и можно отнести характеристику «высокая». В этом смысле «образовательная деятельность - не непременно "высокая профессия"». Функционирование образовательной деятельности обеспечивается вместе с преподавателями представителями иных профессий: «политиками, администраторами, экономистами и т.д.» (Р.Г. Апресян).
(В) Один из участников экспертизы подчеркнул такую черту риска редуцирования образования к «сфере услуг»,
как «пренебрежение социальными эффектами образования», которые «подкрепляют исторически существующие социальные ожидания от педагогической профессии - как миссии и самоценности для общества» (А.Г. Асмолов).
(Г) Подчеркивается «обратный риск» тезиса о рискованности отождествления образования со сферой услуг: «Не менее рискованно игнорирование того, что университет должен предоставлять образовательные услуги - давать полезные знания, умения, готовить специалистов. Других инструментов оценки результатов и качества этой деятельности, кроме ее соотнесения с уровнем востребованности выпускников университета на рынке труда, у нас нет». (Р.Г. Апресян).
Представляется, что все эти суждения вполне продуктивны для развития идеи высокой профессии. Правда, в некоторых из них заметен акцент на реальное, а не на должное.
Второй подход, суть которого условно можно описать так: «важно и то, и то».
Отвечая на вопрос анкеты, один из экспертов соглашается с тезисом о том, что к целому ряду профессий предъявляются особые требования, что врач, учитель, юрист и т.п. должны прежде всего иметь в виду благо других людей. Он разделяет и тезис о том, что образовательная деятельность по своей природе дуалистична, подчеркивая, что «выбор между служением в профессии и жизнью за счет профессии - выбор личностного самоопределения».
При этом эксперт полагает, что «нет дилеммы: либо "хозяйствующий субъект", оказывающий образовательные услуги, сосредоточенный на обслуживании потребностей, либо - некий "орден меченосцев духовности", корпорация бессребреников, призванных служить делу духовного производства человека, а потому не имеющая права преследовать собственную выгоду столь же целеустремленно и эффективно, как бизнес-корпорация». С точки зрения экс-
перта, «важно и то, и то. Образовательные услуги не могут быть не востребованы - иначе это какие-то другие услуги. А будучи образовательными, они не могут не быть духовными, работающими на развитие личности, а значит - и общества».
Кстати, автор скептически высказывается по поводу самой характеристики «высокая» применительно к профессии: «Мне кажется, имеет смысл даже несколько снизить планку постановки проблемы. "Образовательная услуга" -весьма эвристичная тематизация» (Г.Л. Тульчинский).
Тем самым, на наш взгляд, смысл выделения высокой профессии, идентифицируемой через доминанту «служения в профессии», ослабевает.
Третий подход. Его суть видна в характерном заголовке одного из экспертных текстов: «...Нужен консенсус между "услугами" и "высокой профессией"».
Автор этого текста полагает, что «моральное напряжение возникает. не потому, что преподаватель выбирает между услугами и самоотверженным трудом, а в силу того, что его статус не обладает в глазах студентов правом на формирование личности». Прежде всего потому, что студент считает преподавателя «неудачником, человеком, не сумевшим достойно устроиться в жизни». Даже если «студенты высоко ценят тех преподавателей, которые самоотверженно трудятся, уважают студентов и не порочат своей профессии», все равно «разве большие сильные организации не могут стабильно существовать, основываясь на энтузиастах и героях». Даже если «экстремизация цели и возможна», то лишь «на протяжении определенного промежутка времени, и это время мы уже изживаем». Отсюда вывод эксперта: «Дилеммы - этот тот путь, который приведет к ценностному диссонансу. Время дилемм упущено, или утрачено, или пройдено - как ни назови, но к ним сегодня апеллировать уже нельзя. Нужен консенсус между услугами и высокой профессией, формированием человека и удовлетворением потребностей экономики».
В качестве примера такого консенсуса эксперт приводит предложенную авторами проекта версию миссии отечественного университета как ценностно-ориентирующего центра становящегося гражданского общества: «Такое понимание миссии отечественного университета плодотворно с точки зрения консенсуса миссии и услуги, профессии и служения, духовного формирования человека и удовлетворения экономических потребностей общества».
Правда, один из предложенных экспертом парадоксальных тезисов - «разрушая форму дилеммы в предложенной проблеме, можно сформулировать тезис так: служить в профессии, превратив ее в профессию» - может затушевать проблему выделения высокой профессии.
На наш взгляд, потенциалом консенсуса обладает и точка зрения А.П. Огурцова, полагающего, что «сама дилемма возникает из-за наложения описаний образовательной системы с двух принципиально разных точек отсчета». Первая из них - социологическая. «С точки зрения социальной системы любая институция образования предоставляет образовательные услуги, обеспечивая преемственность культуры и научного знания, транслируя достижения знания и ценностно-нормативный уклад новым поколениям людей». Другая - антропологическая. И этой точки зрения «любая институция образования служит делу духовного воспитания и формирования людей». Автор считает, что «эти разные позиции не стоит упорядочивать по шкале "высшая - низшая", усматривая в одной из них миссию смыс-лоопределения, а в другой - что? - смыслопринижение?» и предлагает «выйти за границы одномерной и линейной схемы образования, приводящей лишь к противопоставлению различных языков описания образовательной системы, взглянуть на нее стереоскопически и осмыслить возможные и актуальные в наши дни варианты институций высшего образования» (А.П. Огурцов).
Попытаемся освоить некоторые из предложенных экспертами оценок, подходов, идей с точки зрения их влияния
на тот или иной сценарий стратегии развития самоопределяющегося университета.
Язык рефлексии самоопределяющегося университета: метафизика или прагматика?
НАПОМНИМ здесь суть нашей гипотезы, ибо в некоторых текстах она интерпретирована не совсем адекватно.
Итак, образовательная деятельность - не сфера «услуг», а высокая профессия. Спорно, что все профессии - сервис. Некоторые из профессий наделены обществом особым статусом. Среди них - образовательная деятельность. Призванная самоотверженно служить человеку, она как высокая профессия несет в себе особую миссию, особую ответственность перед обществом.
Исходя из такой версии природы образовательной деятельности в ее профессионально-этическом измерении, мы констатировали, что современная образовательная деятельность становится все более дуалистичной по своей природе: образовательная деятельность как профессия дополняется образовательной деятельностью как сервисом. И предположили, что складывающаяся (сложившаяся?) тенденция отношения к образовательной деятельности как к сфере услуг весьма рискованна. Дуализм в (само)-идентификации создает особое моральное напряжение, связанное с необходимостью выбора: какая из двух этих сторон образовательной деятельности должна быть - и реально является - базовой ценностью. Отсюда - необходимость самоопределения университета.
Очевидно, что на первый (а то и на второй, и на третий) взгляд гипотеза для образовательной деятельности как профессии кажется не просто чужеродной - так как выходят за рамки ее традиционной (само)идентификации, но и вредной для нее - своим «утопизмом», противопоставляющим абстракцию «миссии» реальности «услуги».
Тем самым уместно особое рассуждение об адекватном методологическом языке рефлексии самоопределяю-
щегося университета, если образовательную деятельность рассматривать как высокую профессию.
ЯЗЫК РЕФЛЕКСИИ на тему ценностей высокой профессии как ориентира самоопределения университета вызвал критику нескольких экспертов. К суждениям, приведенным выше, добавим здесь еще одно: «Меня смущает тот высокопарный стиль, который выбран авторами проекта экспертизы для описания будущего университета - "Миссия", "Идея" и пр., и пр. Этот язык может быть присущ Хосе Ортеги-и-Гассету в его работе "Миссия университета", но вряд ли он соединим с языком современной социологии -"идеальный тип", "информационное общество", "стратегические цели" и пр., и пр. ...По-моему, это достаточно корректное и точное описание функций университета» (А.П. Огурцов). Было высказано и предложение уйти от противопоставления разных языков рефлексии, прежде всего языков ценностного и прагматического.
Однако, на наш взгляд, от противопоставления этих языков уходить не следует. Но важно видеть рамки эффективности каждого из них.
Напомним, что в манифесте «10 новых тезисов НИИ ПЭ университету» второй звучал так: «Рефлексирующему университету даже в самых трудных обстоятельствах выживания предстоит вывести язык самопознания за рамки категорий прагматики и маркетинга ("функции", "услуги" и т.п.) и попытаться вывести рефлексию на язык смыслов и ценностей ("идеальный образ", "миссия" и т.п.)».
Наша гипотеза предполагает, что задача самоопределения университета, выбора им своей миссии, адекватной идее современного университета, требует в качестве обязательного дополнения к языку менеджеристского, организационно-управленческого подхода, которым сегодня все чаще ограничивается характеристика деятельности «образовательных учреждений», языка гуманитарного, смысло-ценностного. Более того, говоря о «дополнении», мы полагаем, что язык гуманитарной рефлексии первичен
для рефлексии деятельности образовательной корпорации, природа которой отличается благодаря особенностям образовательной деятельности как высокой профессии.
Представляется, что один из мотивов характерного для отечественной практики уклонения от ценностного языка описания университетской корпорации - вполне понятное стремление навсегда избавиться от свойственной советскому опыту тотальной идеологизации всей жизни. Другой мотив - в стремлении ответить на вызовы коммерциализации, маркетизации социальной сферы. Однако оба мотива лишь объясняют процветание прозаического языка прагматики, но не оправдывают угасания возвышенных смысло-ценностных акцентов в трактовке природы образования в целом, миссии университета - в том числе. Доминирование утилитарно-прагматических подходов к образованию провоцирует изменение его ценностного статуса как высокой профессии, подмену миссии формирования Человека функциями «обслуживания потребностей экономики», «подготовки кадров», выпуска «специалистов для народного хозяйства» и т.п.
Говоря о приоритете гуманитарного языка рефлексии самоопределяющегося университета, особо отметим, что речь не идет о противопоставлении одного языка как «высокого», другому - как языку «низкому». И в нашей гипотезе нет стремления противопоставить высокую профессию и профессию сервисную «по шкале "высшая - низшая", усматривая в одной из них миссию смыслоопределения, а в другой - что? - смыслопринижение?». Нет, речь шла о том, что у высокой профессии - особая миссия, не предполагающая унижения иных профессий. Другое дело, что во взвешенном стиле дискуссии слова «образовательные услуги» не должны звучать пренебрежительно, а «духовное производство человека» - слишком высокопарно. Это справедливое замечание. Но гипотеза, призванная инициировать дискуссию, намеренно ригористична.
В то же время, дуализм образовательной деятельности является следствием вовсе не «соединения пафосного стиля религиозно-этической проповеди с трезвой оценкой социального предназначения образовательной системы», а вытекает из объективной противоположности «смыслооп-ределения» профессии и ее «прагматики», и потому этот дуализм отнюдь не «якобы» присущ современной образовательной деятельности.
ПОДКРЕПИМ нашу гипотезу обращением к теме, в которой наглядно проявляется проблема выбора адекватного языка самоопределяющегоя университета. Речь идет о проектировании миссии университета. Именно в этом вопросе обнаруживается ограниченность менеджеристского видения проблемы высокой профессии. Точнее, ее «невидения».
Сначала процитируем манифестирующее суждение автора, настаивающего на менеджерском подходе к проблеме самоопределения университета (курсив наш. - В.Б., Ю.С.): «Для подавляющей части вузов можно отметить недостаточный уровень практического освоения теории управления организацией как хозяйствующего субъекта рыночной экономики» и категорическое утверждение, согласно которому «основные идеи стратегического менеджмента носят универсальный характер, не связаны никакими условиями с видом деятельности организации. Это открывает возможность использовать стратегический менеджмент как способ управления, в том числе и высшими учебными заведениями» (О.Б. Томилин).
С «менеджерской» точки зрения кажется странным тезис о том, что образовательная деятельность преподавателя университета является высокой профессией. Как мы помним по цитате из предшествующего параграфа, «профессия не может быть высокой или низкой. Она либо есть, либо ее нет. Все остальное от лукавого». Соответственно и уверенность в том, что «дуальность современной образовательной деятельности преподавателя университета
сильно надуманна». Действительно, чем отличается «служение в профессии» от «честного заработка профессионала»?
Конкретнее? «Кто или что наделяет университет ответственностью за самоопределение перед собой и обществом?» - спрашивает автор. На первую часть вопроса у него есть ответ: «Безусловно, акт самоопределения - это тяжелое бремя институциональной ответственности коллектива конкретных людей, работающих в университете, перед самими собой, так как в этом случае определяются перспективы их профессионального существования, а следовательно, и перспективы состояния бытия в обществе». Но принимая самоопределение университета как ответственный выбор членов университетского сообщества перспектив своего собственного профессионального бытия, автор спрашивает: «почему этот акт налагает на них ответственность перед обществом? Разве общество даровало им нечто, чем обездолило своих других членов?».
Но ведь общество действительно возлагает на эту профессию особую миссию. Не «функцию», а именно миссию, а миссия предполагает избранность и особое предназначение профессии в обществе. В этом смысле если общество и «даровало» высокой профессии, то лишь сверхнагрузку (и уже поэтому не обездолило другие профессии).
И еще раз: характеристика «высокая профессия» - не изобретение авторов гипотезы. Эта характеристика изобретена цивилизацией для того, чтобы из тезиса «все профессии обслуживают» сделать необходимое исключение: некоторые из профессий являются особыми, общество намеренно дает им особое назначение.
Продолжим «тестирование» менеджерского подхода на проблему миссии университета. «Нельзя согласиться с авторами тезисов, которые в категоричной форме предлагают в содержании миссии университета оставить формулировку только стратегических целей ("ради чего?"), отбрасывая определение и причин их появления ("зачем?"), и ме-
тодов, и способов достижения ("куда? как?"), - пишет автор. Но миссия - действительно не «совокупность целей и задач». Миссия - это в определенном смысле метафорическая характеристика представления профессионального сообщества - в масштабе профессии в целом, в масштабе конкретного университета - о своем незаурядном, особом назначении или даже «предназначении». Миссия, добровольно возлагаемая «цехом» на себя и выходящая за пределы повседневных обязательств «ремесла», - сверхнагрузка, связанная с характером образования как высокой профессии. Миссия - это высокая ответственность за возложенный на себя долг (а не просто за «дело», «функцию»), предполагающая мобилизованность на сверхзадачу, требующая не просто прозаической «службы», а служения.
Разумеется, эти пафосные слова не означают стремления возвести реальных профессионалов в ранг «богоче-ловеков». Особость профессиональной миссии дополнительно стимулирует не заносчивость, апломб и прочие черты, а ответственность.
Как видим, самоопределение университета через проектирование своей миссии требует осознания того обстоятельства, что уже сама квалификация понятия «миссия» -проблема. В том числе проблема языка рефлексии. А в отечественной практике - в сфере исследовательской рефлексии на тему «миссия университета» и в опыте конструирования характеристик миссии в конкретных университетах - доминирует абсолютизация «привязки» темы к менеджеристскому видению феномена «университет» и тем самым вольное-невольное размывание понятия «миссия», вплоть до его отождествления с целью и функциями управления организацией.
Фактическое отождествление миссии университета и его функций - весьма распространенное явление. Об этом свидетельствуют материалы сайтов ряда университетов.
Так, в характеристике миссии Тихоокеанского государственного экономического университета говорится, что
она заключается в «предоставлении образовательных услуг высокого качества» и в «проведении фундаментальных и прикладных научных исследований». В соответствующем документе Казахского университета международных отношений и мировых языков сразу за декларацией о том, что на университет «возложена высокая миссия осуществлять профессиональную подготовку специалистов иноязычного и международного профиля», следует описание «функциональных задач КазУМО и МЯ». Еще один пример редукции миссии до уровня целевого блока управления - описание миссии Череповецкого университета: «создать условия для обеспечения полного равноправного доступа граждан к знаниям, накопленным человечеством; внести свой вклад в развитие лучших мировых традиций в образовании, науке и культуре; в максимальной степени содействовать подготовке творчески мыслящих людей с широким кругозором, глубокими знаниями и независимыми суждениями, способными стать интеллектуальным потенциалом России (на основе оптимального сочетания классического университетского образования с подготовкой специалистов различного профиля); строить свою деятельность не только на основе учета реальных потребностей региона в высококвалифицированных кадрах, но и активно формировать эти потребности с учетом перспектив развития России и региона; всей своей деятельностью: учебной, научной, хозяйственной и др. способствовать повышению имиджа университета, престижности получения образования в своих стенах и т.д.». В свою очередь, Нижегородский университет, определяя свою миссию через «сохранение и укрепление роли НГУ как одного из ведущих институтов российского высшего образования», сразу же переходит к формулировке целей своей деятельности: основанная на научных исследованиях подготовка высококвалифицированных кадров, развитие фундаментальной и прикладной науки как основы высокого качества образования и источников новых знаний и технологий, участие в работе высшей школы России по формированию ин-
тегрированной системы высшего образования Европы, активное воздействие на социально-экономическое и духовное развитие региона и Приволжского федерального округа.
Разумеется, целеопределение необходимо. Но фактически оно оказывается в приведенных случаях самоценным, а не конкретизацией собственно миссии университета.
В то же время в теоретических исследованиях миссии университета и в университетской практике можно найти прецеденты выхода за рамки абсолютизации менеджеристского подхода, случаи трактовки миссии скорее как предназначения, идеального образа и т.п.
Например, в рассуждениях о миссии университета в белорусской культуре мы находим характеристику миссии в тесной взаимосвязи с призванием, утверждение о том, что «миссию - некое фундаментальное назначение (человека, института, нации, культуры) выполняют, "несут" для кого-то и ради кого-то». При этом «принято считать, что к несению миссии призваны, и эта призванность отнюдь не профанно-го порядка, напротив, она притязает быть явлением самого высокого значения»5.
В характеристике миссии Иркутского госуниверситета отмечается, что «миссия является идеальной целью, в которой дается разумное объяснение университету, его месту и предназначению в мире. Это также суммирование тех норм и ценностей, которые помогают университету функционировать как единое целое».
Разработчики проекта миссии Томского политехнического университета говорят о понятии миссии как некоем «видении» будущего университета, «которому можно соответствовать и к которому необходимо стремиться», о том, что миссия - «это большее, чем стратегическая цель, это
5 Университет как центр культуропорождающего образования. Изменение форм коммуникации в учебном процессе. Минск: БГУ, 2004. С. 29.
главный "посыл", который несет университет окружающему миру». Характерно, что в процессе обсуждения проекта соответствующего документа в этом университете говорилось, что «Миссия университета - это Миссия предназначения», «Миссия не "выполняется", а служит маяком».
Плодотворной попыткой формулирования миссии в ее многогранности, с одной стороны, при четком различении миссии и целей-задач университета - с другой, при выведении целей из миссии - с третьей, является документ «Миссия Таврического университета». Если мы правильно поняли текст документа, в нем фактически выделяется несколько граней миссии, каждую из которых мы обозначили курсивом. Во-первых, культурная миссия университета в формировании нового образа Украины: «мы должны ясно осознавать, что создается не только новый тип хозяйствования, но и тип культуры, и образ жизни»; в свою очередь, этот подход дает авторам документа основание говорить и «о гражданской ответственности университета как о его гражданской, государственной, национальной миссии». Авторы отмечают, что «в годы социального перелома и в настоящий период радикальной трансформации общества Таврический университет выполнял, выполняет и будет выполнять высокую миссию стабильности, мироупорядоче-ния, тем самым защищая культуру и образование от политических экспериментов». Еще одна грань миссии университета - коммуникативная: «Главная миссия университета в настоящее время состоит в том, чтобы он стал центром коммуникации. Историческая судьба Крыма - в его полиэт-ничности, мультикультурности населения. В настоящее время университет - это уникальный социальный институт, способный выполнять миротворческую миссию, быть университетом мира, университетом дружбы народов». И еще одна грань миссии: «Социальная миссия университета -формировать и выражать общественное мнение и в этом смысле быть пятой властью».
Значит, экспертиза гипотезы о высокой профессии как ориентире самоопределения университета имеет шанс повлиять как не теоретические поиски, так и на практику университетской жизни.
АНАЛИЗ материалов экспертного опроса показывает, что выделение среди множества профессий вида высоких профессий и тем более стремление и дальше культивировать идею высокой профессии требуют предварительного формулирования ряда «техусловий».
Во-первых, предстоит более основательно и конструктивно учитывать негативное отношение к такой классификации, проявляющееся в черно-белой логике: если есть профессии «высокие», то, следовательно, есть и профессии «низкие». Кроме того, что мы уже процитировали выше, негативный смысл такого противопоставления аргументируется и отечественной традицией, выраженной в стихотворных строчках «мамы всякие важны».
Во-вторых, нельзя не учесть распространенность характеристики «свободные профессии», во многом совпадающей с характеристикой «высокие профессии». Обычно считается, что свободные профессии отличаются творческим характером деятельности и ее персонализацией, а соответственно, персональной ответственностью профессионала. Характеристика «свободная профессия» охватывает практически те же виды профессий, что и характеристика «высокая профессия». Однако, на наш взгляд, уместнее характеристику «свободная» относить к т.н. «творческим профессиям», прежде всего из сферы искусства: писатель, артист, художник, композитор ..., а «высокая» - к деятельности врача, учителя, адвоката, ученого, журналиста и т.п.
Полагая целесообразным выделение вида высоких профессий и считая это важным шагом в обосновании природы и миссии профессиональной этики, мы особо подчеркиваем, что такое выделение в данном случае производится не через противопоставление «низким» профессиям, а
через акцентирование в высоких профессиях доминирующей установки на «служение в профессии», предполагающей, что не отменяя стремления к «честному заработку профессионала», эта установка ограничивает для представителя высокой профессии возможность преследовать собственную выгоду столь же целеустремленно, как это характерно, например, для бизнесмена и оправдывается этикой бизнеса.
В-третьих (не по значимости), необходимо трезвое осознание такой трудности культивирования идеи высокой профессии в современных условиях, как своеобразная «дегероизация» профессий, являющаяся следствием целого ряда факторов.
(а) Массовизация профессий, порождающая ослабление роли призвания как безусловной доминанты этического сознания профессионала, усиление прозаического функционализма. Это связано и с тем, что в эпоху широкой образованности открываются возможности для сравнительно легкого перехода от одного вида профессиональной деятельности к другому (призвание вряд ли имеет множественное число). Не столько уменьшается число людей, воспринимающих свою жизнь как служение, сколько их доля в общем массиве профессионалов становится менее заметной, профессия в меньшей степени оказывается объектом морального выбора: призвание не поддается тиражированию (глобальная ситуация).
(б) Включение профессионалов в деятельность больших организаций и, тем самым, утрата их автономности (глобальная ситуация).
(в) «Дикая» маркетизация, в том числе усиление ориентации на профессиональный успех, безотносительный к применяемым для его достижения средствам (прежде всего - отечественная ситуация).
(г) Понижение роли профессиональных сообществ (прежде всего - отечественная ситуация).
(д) Серьезные ошибки, совершаемые деятелями медицины, науки, образования и т.п. в своей профессиональной практике, рост безразличия к последствиям собственной деятельности, в целом усиление известного отчуждения «мира профессионализма» от гуманистических задач профессии, также подрывающие авторитет профессии.
Высокие профессии в этих условиях могут терять доминанту Служения, обесценивать свою миссию.
Самоопределение университета: «дополнительное задание» для самоидентификации
ВОЗМОЖНО, самый прагматичный из результатов экспертизы - «банк идей» для коррекции сценариев самоопределения университета, в том числе для попытки диалога менеджерского и гуманитарного подходов к пониманию идеи университета и проектированию университетской миссии.
Вспоминая диагноз-прогноз для университета в виде трех сценариев его развития, можно сказать, что вероятность коррекции каждого из них в результате экспертного опроса повысилась. Правда, повысилась и вероятность эклектических решений.
Из обширного «банка идей», предложенных нашими экспертами, выделим здесь следующие.
Во-первых, предстоит адекватно отреагировать на критику в адрес третьего сценария, указывающую на недостаточную категоричность в исследовательском подходе к важнейшим «болевым точкам» современной образовательной деятельности: «авторы недостаточно определенны, предлагаемые ими поведенческие схемы для теоретического уровня анализа, в котором выдержан их проект, слишком компромиссны по существу и сформулированы в слишком сложных и дипломатических выражениях» (А.А. Гусейнов).
Во-вторых, предметом взвешенного диалога менед-жеристского и гуманитарного подходов должен стать по-
тенциально конфликтный тезис, по которому «для сохранения университета как центра по духовному производству необходимо поставить сильный менеджмент в университете, над которым надстраивается власть миссии университета» (И.А. Огородникова).
В-третьих, следует учесть одно из «техусловий» рефлексии, представленное в тезисе о том, что «моральное напряжение в университете связано с тем, что латентные нормативные изменения плохо согласуются с миссией университета. На этом пути нельзя просто договориться о том, какую сторону дилеммы мы выберем. Нужен системный анализ всей практики существования университета» (И.А. Огородникова).
В-четвертых, важно отнестись к тезису о целесообразности перенастраивания проекта «на этику борьбы с непредсказуемым результатом». Аргументы? «Ничто не гарантирует успеха ни самоопределяющемуся в виду высших ценностей университету, ни его выпускникам. Но напряжение само по себе является сильным фактором мотивации. Мы могли бы исходить из того, что гуманитарная университетская традиция противоположна примитивному гуманизму. По Аристотелю, счастье есть деятельность души в полноте добродетели - это отнюдь не предполагает гарантий житейского успеха, хотя и не исключает их. Макс Вебер, завершая лекцию "Политика как призвание и профессия", предрекал своим слушателям скорое наступление "полярной ночи ледяной мглы и суровости", что отнюдь не означало, что ввиду этих перспектив следует сосредоточиться на тренинге эффективного выживания». И наконец, идея: «миссия университета в наши дни и в нашей стране - быть воспитателем лучших людей для борьбы в мире, где все противится тем самым ценностям, которые стали неотъемлемой частью его - университета - самоопределения» (А.Ф. Филиппов).
В-пятых, уместно испытать предположение автора, полагающего, что его «комментарии не выглядят оптими-
стичными», потому что «оптимизма не вселяет ситуация с образованием в целом». Автор отмечает: «приходилось говорить о том, как обстоят дела в целом, потому что тезисы сформулированы в "универсальном" ключе», и предположил, что «картина может быть во многом иной, если начать мыслить локально, ситуационно, рассуждая о миссии того университета, в связи с десятилетием которого и были сформулированы данные тезисы, т.е. ТюмГНГУ» (Р.Г. Апресян).
Это замечание эксперта послужит нам мостиком к определению ближайшего «дополнительного задания», которое должен взять на себя наш университет.
Определить это задание - значит проблематизиро-вать процесс поиска-проектирования университетом своей миссии.
ПРОЦЕДУРА поиска-проектирования своей миссии в ТюмГНГУ еще далека от завершения. Поэтому, даже рискуя повториться, весьма важно собрать вместе некоторые принципы этой процедуры.
1. В поисках своей миссии ТюмГНГУ предстоит преодолеть склонность отождествлять миссию с конкретной целью и, тем более, с функциями. Исполнение функции прозаично, исполнение миссии - возвышенно. В формулировании миссии важно учесть, что она вытекает из характерной для современности идеи университета и определяет смысл, «цель целей» университета. Поэтому формулировка миссии университета должна отвечать не столько на вопросы типа «куда? зачем? как?», сколько на вопросы «ради чего? во имя чего?».
2. Исходя из факта культурного многообразия вариантов идеи и миссии современного университета, можно и даже необходимо дискутировать о том, какой из вариантов адекватен самоидентификации ТюмГНГУ.
Сформировать в человеке «готовность к неуверенности и парадоксам Модерна»? «Поместить человека вровень
со временем»? Ориентироваться на образ «человека успеха»? Напротив, на ценность достоинства?
Какая из продекларированных в литературе версий миссии университета может стать для ТюмГНГУ приоритетной? Кажущаяся многим исследователям и практикам кадровая миссия - университет как «кузница кадров», специалистов, профессионалов? Культурная («Я бы сделал из "факультета культуры" ядро университета и всего высшего образования», - писал Ортега-и-Гассет)? Ценностно-ори-ентационная?
При любом решении - будь то выбор «приоритетной миссии» или миссии, интегрирующей возможные варианты предпочтения, - нельзя «упустить» необходимость рефлексии «духа университета», университета как образовательной корпорации.
3. Может быть, самое трудное - найти сочетание глобальных и локальных аспектов миссии университета. Действительно, ТюмГНГУ стоит в общем, глобальном ряду университетов. И осознание современным мировым университетским сообществом своей миссии не может быть незначимым для нас. В то же время для нас характерно и локальное, «свое-иное», - как для российского вуза, как для вуза Тюменского региона, как для конкретной университетской корпорации.
4. Вполне естественны вопросы: «Откуда берется миссия конкретного университета? Из некоего универсального эталона? Из простого подражания, заимствования другим зрелым? Или она формируется только как уникальная, неповторимая? А может быть, лучше говорить не о рациональном процессе поиска, а об озарении, откровении, открытии университетом своей миссии?».
На наш взгляд, приоритет стоит отдать процедуре рационального поиска. Другое дело, что эта процедура требует специальной разработки. При этом в создании соответствующего алгоритма совсем не грех воспользоваться
достижениями теории стратегического менеджмента и опытом их внедрения. Но только для разработки алгоритма.
5. С нашей точки зрения, рационализируя поиск своей миссии в диапазоне между идеальной моделью и отечественными реалиями, ТюмГНГУ может самоопределиться как ценностно-ориентирующий субъект становящегося гражданского общества, продуцирующий как ценности-смыслы, так и социальные и гуманитарные технологии.
Обратим внимание на то, что ряд экспертов поддержал этот подход. «Сформулированная авторами тезисов миссия российского университета как ценностно-ориенти-рующего центра становящегося гражданского общества вполне приемлема в качестве модели. Такое понимание миссии отечественного университета плодотворно с точки зрения консенсуса миссии и услуги, профессии и служения, духовного формирования человека и удовлетворения экономических потребностей общества» (И.А. Огородникова). «Миссия университета как ценностно-ориентирующего центра становящегося гражданского общества представляется адекватной современной отечественной ситуации» (Г.Л. Ту-льчинский). «Я разделяю позицию авторов анкеты. Есть только одно добавление: университет не только по идее, но именно как организационная форма, дошедшая к нам из прошлого, в высшей степени приспособлен к тому, чтобы выполнять "миссию ценностно-ориентирующего центра становящегося гражданского общества". Нужно только исходить из того, что становящееся гражданское общество в России само является проблемой» (А.Ф.Филиппов).
Разумеется, была и резкая критика. Причем и в рамках гуманитарного языка рефлексии.
Значит, есть над чем работать дальше. И не только в поисках взаимодополнительности менеджеристского и гуманитарного подходов. Но и в процессе диалога в рамках гуманитарного подхода.
***
Мы намеренно отказались от такого привычного для наших проектов названия аналитических обзоров результатов экспертных опросов, как «Экспертиза экспертизы».
Отказались пока, намереваясь вернуться к анализу текстов экспертов в надежде быть лучше (еще лучше) услышанными их авторами после публикации результатов проекта. Полагая, что продолжение коммуникативного процесса повысит степень рефлексивной адекватности каждой из его сторон.
