CC BY
12
DOI: 10.15643/libartrus-2020.2.1
Философское сегодня. Часть I. Splendida vitia
© В. В. Ильин
Национальный исследовательский центр «Курчатовский институт» Россия, 132182 г. Москва, площадь Академика Курчатова, 1.
Email: [email protected]
В первой части работы обращается внимание на причины столь неприглядной особенности отечественного философствования новейшего времени, как posterius (вторичность), лишающей профессию рефлективного критико-аналити-ческого миросозерцания, тесно связанного с явной и ясной персональной социальной позицией, без которой философское творчество оказывается выхолощенным и вырожденным. Проводимая автором линия: философия как призвание и профессия не может быть сортом, как говорят немцы, reiselektüre. В таком виде она утрачивает свое высокое жизнеучительское место, катарсиче-скую духоподъемную миссию.
Ключевые слова: философия, культура, творчество, жизнь.
Ситуация с философским сегодня, избегая драматизации в духе гоголевского «современники, страшно!», все же напоминает историю античного отыквления: пустая голова посвящается то ли в дураки, то ли в псевдоумники.
Как бы там ни было, наличная ситуация далека от понятности открытои книги. Заполоняет интрига. С однои стороны, небо на землю не падает, с другои - за спинои крылья не вырастают. Берет оторопь: философия имитирует, но не исполняет генеральных своих функции; впечатление такое, что она где-то утратила некую sidus amicum, связывающую ее с эпосом (духовное развертывание от реалии) и лирикои (духовное развертывание от переживании) и предзакладывающую в ее звучании партии и tuba mirum, и turgor vital.
Ранее философия избегала суеты жизни, стремилась к заявлению глубины мысли; теперь, утрачивая глубину мысли, она погрязает в стремнине текущеи жизни.
Ощущение невосполнимои потери - как состояние неудовлетворенности от обретения объекта любви без плоти и крови. Откуда - захлестывающая волна жалости, сочувствия к неосуществлению непосредственного профессионального дела.
Говоря обобщенно, главное, - не устраивает культура философствования, техника отправления искании по полномочию.
Специализированная деятельность per procurationem - суть сумма специфических приемов, способов, актов порождения ожидаемых результатов. К последним относятся характерные правила организации поиска по достаточно отработанным в автономном сообществе канонам творческих инициатив, аккумулируемых нормативнои поэтикои.
Здесь - предписания к порядку реализации цеховои способности вершить собственную историю, оправдывать интеллектуальное, гражданское призвание. Разумеются типовые деи-ствия, тематика, стилистика, манера рефлексии, полнота самореализации в налаживании, отправлении аутентичных занятии.
Splendida vitia - блестящие пороки (лат.)
Проводя обозрение установлении философской поэтики, попробуем выявить систематические особенности современного отечественного философствования.
Отправнои и колкии пункт ниже следующего краткого обозрения заключается в тезисе: наша философия не выполняет своего созидательного назначения; долгое время она жила и, к сожалению, продолжает жить аморфнои силои инерции. В последнем убеждает оценка существа основании, обеспечивающих причастность продуктов творчества - создаваемых произведении - summa philosophiae.
Схематическая реконструкция произвольнои философскои платформы активирует удоб-ньш образ концептуальнои позиционнои (Бахтин вводил адъектив «направленческои») программы миропонимания и миропребывания. Философское идеиное направленчество последних, как всякое духовное сочинительство, организуется канонами формально-содержательного соответствования.
Формальное есть характеристика установки на учреждение структуры, вносит правила реализации соотношении главных и второстепенных (подчиненных) элементов в целом (признаковый момент композиции).
Содержательное есть характеристика установки на учреждение системы, вносит правила реализации предметно-интенциональных связеи в фиксации реальности (признаковый момент фабулы).
Профессиональный анализ, вводящии квалифицирующее суждение коллеги о коллегах, в данном случае сосредоточивается на осмыслении природы объективации технических актов непосредственного отправления философствования в единстве формальных и содержательных аспектов стандартнои реализации.
Композиционный остов философской теоретизации: текстовый контур и авторство
Жанр - устоичивая форма эпики (в нашем случае) как повествовательнои техники отображения реалии, последовательного развертывания авторского мировидения. Атрибутика жанра - своеобразие мыслелета, особенность манеры приподнесения, освоения, версификации материала, наделяющих продукты творчества социально-историческои, индивидуально-психологическои определенностью.
Не пускаясь в многословие, паушальная оценка наличного status quo подводит к заключению о:
- фактическом исчезновении жанра больших форм: отучились писать сериалы, много-томники, трактаты; не исполняются объемные проекты (типа советских «Теория отражения», «Диалектика»), монументальные, масштабные работы (подчеркиваем головоломные сложности практического осуществления гиперобъемных и в полнои мере никогда не воплощаемых замыслов, подобных «Человеческои комедии» Бальзака, «Психологии народов» Вундта). Да что там - не выпускаются многостраничные книги; утрачиваются навыки развернутого теоретизирования (до которого не дотянул И. Меркулов, подготовившии крупноформатное, но непостановочное издание «Эволюционная эпистемология» - труд-компендии эволюционных идеи (с минимумов эпистемологии) в духе эволюционизма Спенсера, эволюционного натурализма Р. Селларса); (отрадное исключение - жанрово развернутые работы А. Ахиезера, А. Панарина);
- неотступном тяготении к жанру малых (интервью, доклад, статья, обзор, ревю, гораздо реже - востребующие яркости самореализации - этюд, эссе), средних (брошюра) форм.
(Ср. с типологически родственной обстановкой в художественной литературе, подвизающийся на эксплуатации малых и средних форм - рассказ, повесть, новелла, в эпизодичности романа, полном отсутствии эпопеи. Новеишая тенденция цифровизации человеческих связеи практически упразднила жанр эпистолы: культура личнои переписки - высокого уклада общения образованных слоев (ср.: переписка Шпета с Гучковои) с конца XX в. сошла на нет, если не утратилась).
В среде интеллектуалов - все меньше способных писать книги. Тем более от первого лица (технику использования местоименнои формы первого лица активно применял М. Мамарда-швили).
Перевод мыследеятельности в малый формат сам по себе не порочен. На даннои сцениче-скои площадке вольготно чувствовал себя мастер художественнои зарисовки Чехов. Равно как его философские дублеты - истовые исполнители экзистенциальных, антропологических миниатюр - Паскаль, Монтень, Кьеркегор, Шопенгауэр, Ницше, Шестов, Розанов, владеющие суперлаконичным афористичным стилем.
Для профессионала малое - предлог освоения великого: мгновение-момент улавливает отблеск-отклик вечного. Заштатное «событие», прецедент, казус раздуваются до размера Все-леннои, оказываются размытыми «во всем». Формируется откровение деиствительности. У художника - множество откровении за творческую жизнь. У философа на протяжении жизни - одно откровение.
Малость формы - не помеха переводить культуру ума в культура духа. По закону размыш-ляющеи интеллигенции (Фихте), малая форма должна быть сгущеннои - никак и ничем не сковывающеи интенсивность теоретизации, рельефности постижения предметных сфер.
Подчеркиваем: малоформатность - не порок. Порок - мелкотемье, непритязательное интеллектуальное худосочие, которое и при наличии способностеи не позволяет провести спасительный драпирующии маневр, - за ущербностью формы не удается скрыть убогости содержания.
Отсюда требование - исключить мелкотемье, лишающее философскую мысль крупнои соли и погружающее ее в разведенный сконцентрированный раствор мелкотравчатого безмыслия.
С чисто фактическои стороны восстановить жанр больших форм означает возродить фундаментальность - вернуть в прежнее служебное положение интенцию на выполнение искон-нои философскои задачи: представлять полиотсечную панораму деиствительности; задавать стереоскопию судьбических мировых линии; строить вдохновляющую объемную картину гуманитарного зодчества.
Композиция - внутренняя телеология текста, на базе планомерного взаимоотнесения, сочетания элементов в систему придающая:
- строиность, гармоничность, пропорциональность фиксации идеи;
- когерентность материализации мыслеи;
- оптимальность смысловои экспозиции.
Сказанное обусловливается задеиствованием набора краине мощных организующих принципов, определяющих правила расстановки акцентов; группировки проблемных линии; использования эвристических, методологических ориентиров; чередования передних и задних планов мыслелета; достигания кульминации (содержательная подготовленность шпан-нунга); разрешения замысла.
Характер выстраивания отечественной философией профессиональной деятельности (текстовой, поисковый стержень) воистину лишен каких бы то ни было архитектонических изысков, до мозга костеи примитивен.
В послереволюционный момент на уровне легислативнои презумпции упрочилась порочная санкционированная политическими верхами калька структурнои остнастки осваиваемого материала. Напомним: предметная плоть философии - многообразие фигур дорефлек-тивного и первично рефлективно оформленного опыта, пакуемого вторичнои рефлективнои отделкои в гиперонимические понятииные комплексы. В ходе подобнои «паковки» проводится то, что именуется концептуализациеи: релевантные семантические различения, конструирование категориального аппарата, разработка когнитивных каркасов, эвристическое калькулирование и т.д. Данные положительные инициативы и оптимизирует композиция, предоставляющая дополнительные возможности умело распоряжаться установлением па-раллелеи, получением проекции, наведением мостов, усилением интриги, завязыванием перспективных тематических, мотивных, дисциплинарных узлов.
Если односложно квалифицировать обстановку с «композициеи» вокруг философских тщании, уместно использовать только один оборот - «богатство расточенное».
Раннее советское время руководствовалось ходульнои композиционнои схемои: древность (со вкусовым выделением реперных точек, фикс-пунктов) - обновляющии революционный переворот марксизма, дополняемый ленинизмом.
Позднеишее советское время, подправляя узколобую копирку, в качестве обновленного принимало: от скопища недугов агонизирующая буржуазная псевдонаука - излечивающая ее благотворным воздеиствием (диалектического - исторического материализма) марксистско-ленинская панацея.
На первом этапе регламентом организации философствования выступал акционизм -практические мероприятия в залоге «ведение боевых деиствии»: собрания, заседания ячеек, бюро, президиумов коллективов разнообразных инстанции, проводящих обсуждения, осуждения, разоблачения, дающих отпоры, упреждения, наступающих, держащих оборону, удерживающих фронт, предпринимающих атаки, - с неизменнои демонстрациеи преимуществ силы одобреннои всевидящим партииным руководством, ЦК, лично товарищем... линии под эгидои всепобеждающего, неувядающего, всезнающего, всевдохновляющего, ведущего от успеха к успеху. учения.
Тлетворный курс на всестороннюю политизацию и идеологизацию философии, набирая силу, укоренился с середины 30-х. Преступную лепту в данное сатанинское дело внесли Митин (впоследствии репрессированный), Ральцевич, П. Юдин, Кольман, Черемных, Каммари и иже с ними, взрастившие толпу замшелых трубадуров всех наших мыслимых и немыслимых достижении, неодержанных виктории над «безнадежно прогнившим враждебным нам империалистическим окружением».
Безопорные (хотя зловредные) старания отрясших с себя величественность мира сего многочисленных за гранью разумного подвизавшихся на ниве смотрителеи «чистоты рядов» вредоносных болтунов-балалаикиных пространных комментариев не требуют. Тут все ясно: они не стоят слов, - взглянул и - мимо. Тем не менее в створе движения в теме правильно обратить внимание на исключительно скверную онтогенетику, заложенную в это время и всецело отягощающую наше поступательное философское (и не только) социально-историческое шествие.
На втором этапе регламент организации философствования приобрел нюансировку. Неизбавившиеся от погромного прошлого остались верными себе - продолжили одержимую пропаганду скорои полнои и окончательнои победы... над... как выяснилось, - здравым смыслом. Здесь - политически ангажированные громилы от идеологии, профессиональные функционеры, административно-бюрократические тузы, солдаты партии - серые кардиналы обществознания - Константинов, Ильичев, Федосеев, Иовчук, толпои угрюмою и скоро позабытои
Прошедшие без шума и следа, Не бросивши векам ни мысли плодовитои, Ни гением начатого труда.
Удивительно, но долговременно занимавшие всякого рода высокие посты, незаслуженно обласканные властью, наделенные престижными знаками отличия, они являли собои редкую бездарность. Не считать же в самом деле не то что прорывами, даже намеками на исследования (неизвестно кем составленные) одиозные опусы: у Константинова - их фактическое отсутствие; у Ильичева - «Принципы материалистическои диалектики», у Федосеева - «Диалектика современнои эпохи»; у Иовчука - «Ленинизм и современность». (Знамя «вечно живого» благополучно подхватывали сошки рангом пониже - роскошные убогости - Чагин, Францев, Степанян, Г. Смирнов, Глезерман - раздуваясь от гордости, продолжавшие то бутады, то рулады, то трали-вали разводить).
Достаточно квалифицированные - с определенным культурным потенциалом, знавшие иностранные языки - сосредоточивались на решении преимущественно просветительскои задачи - через преподавание, учебную беллетристику, популяризаторство приобщали массы к достижениям зарубежнои мысли. Таковы заслуживающие добрых слов Богомолов, Мельвиль, Нарскии, не избавившиеся, однако, от конъюнктурнои догматики, заостренно критического отношения к европеиско-американскому философскому наследию. Что ни говорить, но экзистенциализм невозможно изучать «по Богомолову», прагматизм - «по Мельвилю», неопозитивизм - «по Нарскому».
Аналитическии абрис не полон без отдельного упоминания малочисленнои группы лиц, в бесконечных треволнениях мрачного времени сохранивших творческое и человеческое достоинство. Это - Асмус, Лосев, Кубицкии, Маковельскии, П. С. Попов, Фохт, ориентированные и ориентировавшие на непритворные, подлинные профессионально выверенные почины.
Стиль - манера исполнения творческого продукта, устоичивая система способов самовыражения, заявления авторства, детерминированная сочетанием универсальных (принятых в автономном сообществе) и уникальных (обусловленных фоном личности) параметров деи-ствования, выделывания предмета труда.
Во всех сферах (практической практически-духовной духовнои) продуктивнои деятельности первеишее условие успеха профессионально пестуемых конструктивных приемов освоения и овладения материалом - богатство, разнообразие, оригинальность демонстрации собственных изобразительно-выразительных возможностей
С прискорбием отмечаем: никакои демонстрации никаких возможностеи в помине нет. Нет авторства - самочинного дерзания, наглядного засвидетельствования, изобличения особого характера субъективности с возбуждающеи силои подвижничества, проповедничества, отзывчивым проявлением das Selbst, взволнованным обнаружением ищущего сознания, оживотворяющим воздеиствием творческого на творческое.
Что есть? Безличное, безликое безымянство, навеянное пережитком: дремучим советским назидательством - пустопорожним рассуждательством в духе коллективного разобла-чительства, группового всезнайства, переводящего искания из материальной модальности de re в менторскую модальность de dicto. Как прежде: у нас не исследуют, а поучают, что делать, чтобы исследовать, на духовном мелководье выясняя, кто, где, почему оступился.
Используя мысль Гюго, воистину: что касается вина, жаждущие пьют воду. Пробавляются пресным приснопамятным. Иного не дано. Слишком долго гуманитарии взращивались, жиз-недеиствовали на безынициативном охранительном Молчи, скрываися и таи И чувства, и мечты свои.
В качестве обидного итога - утрата способности обеспечивать
- инновационность: истончилась, если не исчезла когорта исследователе^ могущих быть теоретиками - в явном виде обладать претензиеи строить теорию, выступать от ее имени;
- индивидуальность: отмечается симптоматическая «утрата лица», просматривается по-рочньш синдром «все на одну физию» с упразднением слоя разработчиков, обладающих даром незаемного, неподражательного изыскательства, носителеи своебразного персонального.
Художественный опыт акцентуирует установку на глубину выражения; философскии опыт - на выражение глубины. Последнее достигается труднеишим интимным сочетанием предметности и оригинальности.
Избегая пространных пояснении, используем емкую лирическую формулу: в многогранности сущего философия ловит и улавливает духоподъемныи миг, который ...вечности дороже -Бесконечности любои,
и на его версификации несет правду мира, берет полную ответственность за социальную и экзистенциальную неправедность.
Внутреннее напряжение философствования, что очевидно, поддерживает взаимодеи-ствие двух ветвеи: существенности и индивидуальности; философия и разворачивается как многостороннее раскрытие «себя» через противостоящее ему «иное» в абсолютизации и универсализации человеческои (общечеловеческом) миссии по отношению к миру в целом. Торжество философии суть триумф ее очистительнои миссии - успех взыскательного представи-тельствования «своего мира» посредством темперации исполнительства.
Основное - проникновенность - наполненность темпераментом, мотивом, призывом, идеалом. За что, скажем, отдается должное концептуально слабои, но вдохновеннои философии в будуаре де Сада.
Отмеченного, к разочарованию, нет. Худо-бедно - есть темы, пускаи, немонументальные, малоформатные. Опечаливает нехватка дерзания, дефицит исполнительского, взыскующего искусства персональнои обработки тем в идеинои аранжировке. Я кружил поэтическои белкои И хочу кружиться опять, -
куражился Маяковскии, упиравшии на повсеместность, безоговорочность, свободу вели-кои поэтическои роли.
Нечто глубоко сходное правильно адресовать философии. Философская воля к перманентному собственному кружению не ограничиваема. Единственная преграда на ее нестесненном пути - утрата своеобразия, самобытности самоизъявления. Тематически философия может быть любои (что и выказывает поливариантность идеиного строя философии в ее обильнои истории), но не стертои. Стертость - лишенность стилистическои изобретательности, образнои выдумки - непростительный недопустимый изъян философствования.
Язык - универсальное средство знаково-информационного кодирования деиствительно-сти - есть одновременно ресурс демонстрации уникального - авторского - ее (деиствитель-ности) видения. Языки Платона, Беме, Спинозы, Гегеля, Флоренского, Хаидеггера - суть неповторимые объективаторы персонального. Вплоть до граничных предельных исполнении в варианте Дерриды: философия Дерриды есть... (и здесь сказать почти нечего) плюс язык Дер-риды. На данном основании философию квалифицируют как проявление человеческого рассудка на «туманном языке» [3, с. 350].
Мотто Гете принято как негативное кредо позитивистами, растираживано их адептами, борющимися с выразительным насилием языка и в философии, и через философию. Сошлемся на Витгенштеина: «Философия. это борьба против околдования нашего разума средствами нашего языка» [15, с. 142].
Не пускаясь в детализации, тем не менее зафиксируем: язык (привлекая мысль Мари-тена) - суть основоположное деиствие. По качеству оного в культуре дифференцируют «легкий» - «тяжельш» язык (слог). Первое - епархия чувства (ср.: Пушкин - «поэзия, прости господи, должна быть глуповата»); второе - епархия мысли (когда стих не «льется», не «поется»; непевческая мыслительная напряженность - черта самоизлиянии Баратынского - одного из самых философствующих поэтов - у которого «не то, что мыслящая поэзия - а поэтическая мысль» (И. Аксаков); «все мысль да мысль» аттестует поэтическое творчество Хомякова, Соловьева, создавших поэзию «мысленнои системы»).
Использование естественного, непосредственно текучего силои самотека, пластичного, словно ртуть, вольного самоизъяснения - в стандарте - философия не предусматривает. Как всякая специализированная отрасль знания она комбинирует особым аппаратом, категориальным фондом, традициями сигнификации, семантизации, интерпретации. (Вплоть до подспудных интимно-подтекстных влиянии. Скажем: глубинными провокаторами творческои самореализации (включая языковую составляющую) в ряде случаев выступали экзистенциальные потрясения, обусловленные невосполнимыми жизненными утратами: Августин потерял друга; Цицерон - дочь; Абеляр - плоть; Марсель - мать).
Во всех нетривиальных проявлениях индивидуально выстраданнои эвристически емкои философии язык - первостепенный фактор вдохновенного заявления авторскои самости.
Hic haeret aqua.
Ничего похожего не требует отечественная философия наличного времени, безнадежно ликвидировавшая самые намеки на присутствие персонального начала мироосмысления, индивидуального принципа подачи идеи.
Впрочем, использование фигуры «подача идеи» вряд ли правильно в оценке штампован-нои фразеологии, не приноровленнои к трансляции свежих мыслеи и подстроеннои к обмирщению непритязательных факультативных конструкции, подсвечиваемых обманчивым мерцающим светом маломощных свечеи.
Фабульный остов философской теоретизации: поисковый контур и взрыв
Фабула - порядок формулировки идеи в их взаимнои последовательности, причинно-следственнои обусловленности, семантическои, целевои, функциональнои согласованности, слаженности.
Признаковый момент фабульности - нацеленность на вещественность, выяснение каузальных связеи, выстраивание детерминистских типологизации, предполагающих адресацию к онтологии. Культивация сущностных осмыслении, как минимум, востребует предметности размышлении, исключающих ангажированность из диспозиции ума, обременяющих его эс-сенциальнои ориентированностью.
С данного момента, однако, возникают сложности. Ранее фиксировался неприглядный феномен: потеря глубокого, оригинально думающего автора. Место его заступили шелкоперы синопсиса - непритязательные эклектики-эпигоны, способные на мелкотравчатое коммента-торство.
Деспотия рутиннои привычки (стимулируемои и сквернои идеологизации обществозна-ния) возымела ошеломляющее, буквально эпидемическое, воздеиствие: никакои проницательности не требуется для регистрации одиозного перерождения философствования даже в институциональном плане; деградация предметоцентризма предопределила тривиализацию профессии с размещением ее в бесформенно-расплывчатых, заскорузлых нишах концептуального рутинерства.
Философия перестала ставить и решать проблемы: академизм исследования подменился школярством изложения. Доказывание доказанного, изучение изученного самоизолировало философствование на невзыскательном косном просцениуме «анализа текста».
Следует объясниться. Анализ текста - важнеишии компонент образования, приобщения к профессии, преуспеяние в которои, однако, к толкованию текста не сводится. Исследование текста не упраздняет исследование деиствительности, без чего философия не в состоянии отправить возлагаемую на нее службу: проводя рефлексию предельных основании всех видов человеческо-историческои практики, подытоживать ее достижения, оформлять миропонимание; оправдывать векторы индивидуального и социального творчества, задавать мироотно-шение.
Предметоцентризм «схватить в мысли эпоху» выводит на свободный ход просторного искательства; текстоцентризм «схватить в мысли наследие» обрекает на скитания в теснинах-тенетах истолковательства. Шиболет перетекания предметоцентризма в текстоцентризм -вытеснение философии философоведением; рост не обремененных выяснением причин «трещин мира» (Геине) псевдознатоков-псевдоагитаторов secretarius notariorum, перебивающихся мякинои вида «Демон Лермонтова кисти Врубеля».
Интеллектуальная спячка, равнодушная отгороженность от существенности, гражданская апатичность, поисковый хвостизм, - отличия непристоинои передислокации профессио-нальнои энергии из топоса «выражение Большого» в Бытии в топос «выражение ерунды» (Маяковскии) в бывании.
Поглощает не отображающее даже предрассудков массового вкуса убогое имитаторство, пакуемое в локусы:
1. Популяризаторство. Дилетантски профанное разжевывание премудрости профессии под фирмои рыночнои оптимизации образовательного процесса: несуразные казусы философствования в вопросах и ответах, схемах, картинках, - скатывающиеся в маскультуру и
бульварщину графоманские поделки, выходящие из-под пера своих антигероев вроде Раду-гина, Канке. О последних - хорошо у тонкого Марциала: Люди есть, что меня не называют поэтом, Но считает купец - тот, кто меня продает.
Справедливости ради скажем: уже не считает и, спохватившись банкротства, прозревшии купец.
2. Эпигонство. Тривиальная трамбовка, толчея в ступе чужих и архаичных углов зрения. Специфическое клише подобных бесполетных опусов «Имярек о...». Всю вырожденность нудного жвачноподобного кантования образных выделении серого вещества в данном отсеке дегенерации показывают вехи становления такого произвольно выбранного носителя самои распространеннои отечественнои фамилии, как (А.) Иванова, умудрившаяся защитить диссертации с аншлагами «Развитие Лениным марксистко-ленинского учения о закономерностях (?! - В. И.) истории философии» (канд.); «Развитие Лениным диалектико-материалистическои концепции истины в работах дооктябрьского (?! - В. И.) периода» (докт.); такое - в конце 80-х. Каких-то 35 лет назад. Чушь! Дичь! И такому несообразию, непотребству несть числа.
3. Синопсис. Бездумная перегонка взглядов в духе несуразного исчисления высказывании. С постановкои на безбрежную паузу всего, на чем печать ясного эффекта предметности, как-то: веление времени, состояние нравов, призыв к поступку, выполнение гражданского долга, способ жизнеутверждения, выражение дум народных, сердечных.
Философии до всего должно быть дело, для чего, естественно, она обязана напрягать собственные, а не перелагать чужие мысли. Манкирование такои обязанностью вызывает духовное оскудение, обнищание философии, ее незамедлительное замещение более мобильными формами культуры, - в первую очередь искусством. Будучи «не брезгливою» (Герцен) модифи-кациеи символического, искусство, заполняя вакуум самоосознавательного процесса, конструирует видотипическую эмоционально-образную сценографию деиствительности.
Нечто подобное в виде чуткого обострения творческого внимания к делам «нашим грешным» отмечается в лихолетье полного застоя философскои деятельности во второи трети прошлого века, когда в лице Галича, Высоцкого, Окуджавы, Трифонова, Розова, Тендрякова и других проницательных деятелеи прекрасного именно сопредельная сфера художественного опыта взяла на себя благородную роль выразителя чаянии времени.
Что до философии - постановка текста (языка) на место реалии повлекла неминуемую передислокацию респектабельнои ветви духовности в нелепые модусы сюра, постмодерна, примечательные разве что тем, что там ходят в экстравагантных костюмах, как несмазливые дамочки «в поиске».
Сюжет - множество проблемно-идеиных «событииных» линии, оформленных на стыке формально-содержательных потоков от «реального» (отображаемый предмет) и «модельного» (отобразительныи способ). Характеризуя отображательно-отобразительную сторону произведения, сюжет выступает его структурообразующим инструментом.
Ядром сюжетики философствования пребывает заявление-оправдание жизненного (эс-сенциально-экзистенциального) идеала, вокруг которого группируются более дробные (авто-номизирующиеся) релевантные рассмотрения. Практическое налаживание философствования как значимого процесса слагается по правилам внутренне организованного мыслительного предприятия, развертывающегося по череде канонических стадии: завязка - развитие интриги - кульминация - развязка.
Не будет преувеличением утверждать: типаж отечественного философствования подрывает все и всякие установления сюжетостроения полноценных произведении. Деиствительно.
Завязка. Мотивныи толчок, капитальная идеиная диспозиция, оказывающаяся отправнои точкои концептуализации жизнезначимостеи. Серьезные произведения - дериваты сильнои конфликто-, предметоемкои завязки, обслуживающеи динамику сюжета.
Гипоцентр завязки всегда - система содержательных понятии о «что», предусматривающая кристаллизацию из него каких-то событииностеи. Подчеркивая тематическую наполненность завязки в программировании поиска, придадим предметнои позиционности умственного деиствия облигатное толкование «нацеленность на нечто». Традиционное философствование в таких случаях комбинирует диадои «бытие - ничто» (Гегель, Сартр).
Наш тезис: завязка - параметр, указующии на причастность бытию («нечто») в его проти-вополагании ничто. В противном случае не избавиться от бессюжетности рассмотрении.
Обопремся на аналогию. В художественном опыте представлен казус «бесфабульность», «бессюжетность», наполняемый зачастую не обязательными, но занимательными повествованиями о случившемся (бывшее, памятное) - многоразличные заметки, «картинки с выставки», отчеты о приключениях, путешествиях, хождениях, легенды, сказы («Тысяча и одна ночь», «Декамерон» и т.п.). Литературная бессюжетность обосновывается самоценностью истории, имеющих самостоятельный художественный, нравоучительный, жизненный смысл.
Бессюжетность философии не имеет никакои самоценности, никак и ничем не обоснована - ни в авторском, ни в стилевом, ни в эвристическом отношении. Бессюжетные, беззавя-зочные самоизлияния в ключе «рассказ о рассказе» не постановочны, до мозга костеи эфемерны.
Сюжетная мысль идет от (проблематизируемого) материала к обобщениям; бессюжетная мысль идет от априорных обобщении к подгонке под них фактов. Бессюжетность, беспостано-вочность философии, следовательно, означает ее беспредметность. Иными словами, - вырожденность.
Только один пример.
По утверждению ныне деиствующего Президента РФ, в СССР (в прошлом - в отличие от настоящего!) не было выборов. Возникают вопросы: что было? что изменилось? в результате чего?
Как реагирует на происходящее политическая философия? Как раньше она на происходившее реагировала? (Считать ли, к слову, исчерпывающеи трактовку событии, данную почти «придворным» политологом того времени и по совместительству помощником генсека компартии Шахназаровым? [12] Если в СССР процветала народная, представительная, свободная демократия (как декларирует означенный источник), тогда о чем Президент РФ; и далее - тогда что такое советскии тоталитаризм, партиино-государственныи монополизм, центрально-административная диктатура?)
Бессюжетность, беспостановочность философствования (в отличие от литературного опыта) оборачивается бесхребетностью - отрешенным плетением словес, схоластическим суесловием, угодливои апологиеи существующего в меру удобнои позе «чего изволите».
Развитие интриги - важнеишии элемент сюжетостроения, поддерживающии содержательную напряженность развертывания мысли непосредственно после ее интенционального обременения в исходном. Пружинои содеиствования духу исследовании служит обозрение вещественных связеи, оказывающих прямое или косвенное влияние на рассматриваемое. Совер-
шенно ясно: дабы сложиться и состояться философствование должно отвечать познавательной положительной серьезности: как говорил Юнг, - стремиться «разобраться в суматохе сомнении и неопределенности» [13, с. 307].
Никакого разбирательства с купированием сомнительного, неопределенного, вожделенным обретением ясного не просматривается. И не мудрено. В отсутствии предметнои наполненности, тематическои емкости мысли какие-то дочерпывающие (философия исключает интеллектуальное исчерпание своих тем) мероприятия не налаживаемы.
Сюжетно выстроенное мыслительное сочинительство - исключительно и неодолимо -оно вызывает заинтересованный отклик. Романы Тургенева порождали шквал публицистических (не литературоведческих) выступлении. Беспредметная философская беллетристика -никаких.
В литературном кажущимся «скучным» бытописательстве (Писемскии, Помяловскии, Островскии) скрыта внутренняя коллизия, - череда латентных микродрам. Взять чеховскую «бессобытииную» «Чаику»: за ширмои рутинного бытования, когда ничего не случается, - цепочка внутренних сшибок, - Медведенко любит Машу; та - Треплева; тот - Заречную; та - Три-горина. За вереницеи немотивированных поступков, не идущих к делу реплик - каскад экзистенциальных несовпадении, трагедия всех. Каузально необусловленный распад, разлад жизни. И авторскии непредвзятый, неспешный суд.
Если проецировать бессобытииную философию на «бессобытииную» литературу, правильно высказать следующее.
Литература превосходит бессобытииность бытописательства - размеренного изображения неброских, ровных буден с гнетущеи вялостью атмосферы, непритязательным жизнечув-ствием - показом радикального разрыва «иметь» и «стремиться».
Философия не расстается с бессобытииностью (бессюжетностью), - фигурально - утопает в бытописательстве, выходу из которого противится самоисключение критико-аналитиче-ского начала, блокирование вершения суда над жизненными реалиями, невозможность версификации перипетии существующего в тонизирующих дихотомиях «сущее - должное», «данное - чаеое», «наличное - ожидаемое» в створе маргинальнои второобразности.
Кульминация - вершина показа преимущества (совершенства) заявленнои трактовки природы вещеи на фоне заострения противодеиствовании pro и contra, оттеняющих акт выбора. Будучи апексом сшибки обосновательных хитросплетении, кульминация обслуживает наступление момента истины - коренного перелома в отношении к эффекту изыскательскои процедуры. С позиции учета динамики состоянии сознания отмечаем сдвиг с «сомнения» на «убеждение», опосредуемый появлением, говоря красиво, серафическои зоркости - фундамен-тальнои уверенности в обладании истинои. Сказанное распространяется на вариант спасительно приходящего прозрения, гносеологически выступающего капитальнои проблематиза-циеи принятого «самоочевидного». Сошлемся лишь на пришедшее под занавес жизни просветление Блока: «.может быть, революции не было? Может быть, та, что была, ненастоящая?» [11, с. 80].
Поскольку философствование сторонится предметно-жизненных наполнении, с ним, точно в людическои деятельности, так же интересно, «как семечки подсолнуха грызть» (неувядающее горьковское «О вреде философии»), но без всякого самообольщения по части вхождения в апексы. Неотвратима неизбежная подмена: хочется картины, предлагают олеографию.
Как же досадно с нашей без-мысленной предилекцией, жертвующей любой драматургией в смысле йнновацйонно-практическом.
Скажем: Мангейм йзучает «идеологию» как форму сознательного прйзнанйя йстйны по недостаточным объектйвным й достаточным субъективным основанйям. В такой перспек-тйве она предстает модйфйкацйей ангажйрованного, превращенного сознанйя, обслужйваю-щего партйкулярные предвзятые йнтересы.
Ученый Мангейм йсследует «явление», высказывая предметные сужденйя о его генеало-гйй, феноменологйй, на вещном фундаменте обосновывает реляцйонйзм [14], впоследствйй стймулйровавшйй концептуальное укрепленйе соцйологйй знанйя, полйтологйй, футуроло-гйй. Проецйруемый на реалйй подход Мангейма экйпйрован йнтрйгой й кульмйнацйей в вйде заявленной аутентйчной программы «прйрода йдеологйй», дающей осязаемый эффект.
Незадачлйвый vis-a-vis Мангейма Биккенин - тйпйчный комментатор - нйчего не йзучает [2], в качестве «системщика» (сйстематйзатора) демонстрйрует осведомленность о хорошо йзвестных йдеях хорошо йзвестных лйц.
Налицо - йстребйтельная подмена освоенйя предметных связей йсчйсленйем высказыва-нйй, сущностной концептуалйзацйй бессущностной сйстематйзацйей, - подмена, развалйва-ющая сюжет со всемй сюжетоорганйзующймй прйнцйпамй.
Тынянов говорйт о лйтературных окаменелостях [8, с. 393]; мы ймеем полное право гово-рйть об окаменелостях фйлософских.
Проблему значймостй фйлософствованйя обострял Хюбшер, вопрошая: не стала лй фйло-софйя йзлйшней [9]? Со всей прямотой отвечаем: бессюжетно-беспредметная фйлософйя стала.
Развязка - закономерный демонстрацйонно подготовленный результат, к которому под-водйт завершенйе разысканйя. В фйлософствованйй радйкалйзуется важность развязкй не как фйнальной точкй естественного обрыва лйнейного тока дйскурсйй, но как обретенйе своеобразного йнтеллектуального катарсйса вследствйе чувства удовлетворенйя сделанным.
Философия - предприятие веро-, жйзне-, нравоучйтельное, назйдающее, как, для чего «быть», а не «казаться». На данном резоне йтожащая поисковая свертка должна быть й формально достаточной, й содержательно пафосной: казуйстйческй она обязана быть концовкой логйческй безупречной; судьбйческй она обязана быть концовкой с эпйлоговым поученйем -апофеозом правды «без покрова».
Нй тем, нй другйм, очевйдно, она пребывать не способна.
Формально - ибо развалйвает йдею ментальной мйссйй: чураясь освоенйя вещных связей, пробавляясь рутйнной перегонкой фрагментов наследйя, фйлософствованйе впадает в худшйй тйп йдеологйзйрованйя - резонерство, абстрактный методологизм - пустяковое всезнайство, пустопорожнее наставйтельство. В кйльватере сказанного назовем нашйх недавнйх ордйнарных дйалектйков - нйкчемных носйтелей «высших» йстйн, посвященных во все тайн-ства света, овамо й семо стоящйх на йзготовке к выправленйю всяческйх предрассудков, безмерных вожделйтелей светлого будущего. Всепредставляющйе, всепронйкающйе - Черкесов, Мальцев, Молодцов, Алексеев, кто, кроме нас, йх вспомнит? Разве что Пушкйн: Но жалок тот, кто все предвйдйт, Чья не кружйтся голова.
Или Берггольц:
Как мне наши праведники надоели.
Содержательно - ибо разваливает идею экзистенциальнои миссии: «.все дни и дали в грудь вбирая», философия позиционирует себя высшеи ступенью душевно-духовнои отзывчивости, средоточием мудрости, умеющеи применять знание во благо, средством приобщения к высокому, отсеяния пустого, избавления от призрачного. У мудреца «есть» и «должно» равнозначны. Поскольку в реальности это не так, лакуну восполняет философия, предлагающая «науку жить». Следующии ее заветам, - живущии в согласии с жизненнои правдои - мудрец, и потому - счастлив, - т.к. «нет мудреца, который был бы несчастен» [10, с. 32].
Сама по себе философия как таковая есть окончательная и всеобщая всечеловеческая, все-сюжетная развязка. Исключающие же достижения промежуточных частных развязок конкретные виды бессюжетнои философии, не пробуждающие чувств, не открывающие глаз, не срывающие «кожуру с планеты» (Вознесенскии) - копят «мертвый хлам» (Гете), вращаются не в истинном, а мнимо сущем (платоновскии меон), пребывают скопищем и ненужного, и недолжного.
Тема - круг обсуждаемых вопросов, захватывающих внимание проблемных пластов, находящих концептуальную проработку в произведении. Тематическии вектор мысли - поставщик материала - неотъемлемое условие предметного оснащения поиска, его сюжетного, мо-тивного обмундирования. Выбор тем относительно произволен; принятие решения обусловливается
- авторским интересом - персональнои (с участием шлеифов семьи, школы, эпохи) дис-позициеи самореализации;
- авторскои трактовкои направленности поисковых затеи;
- авторскои идеологиеи творчества;
- авторскои позиционностью (тенденциозностью) - внутреннеи мобилизованностью (предвзятостью, влекущеи возможные искажения) на отстаивание (судьбоносного) идеала;
- авторскои самобытностью в формулировке идеи.
Как видно, «тема» семантизирует «идею», «тенденцию» (зачастую - «тенденциозность») поиска. Предельно ясно: лишенное тематического оборудования исследование пустопорожне.
Кладезь пустопорожности - порождающая структура бестемности отечественного философствования, пробавляющегося усилением информационных шумов. Его (философствования) тематическую неразбуженность исчерпывает предосудительный quadruplum 4К, представленный компилированием, комментированием, компоновкои, констатированием, не венчающихся хотя бы коммутированием - переводом плана обозначения в план понимании.
Компиляция. Ни уму, ни сердцу тривиальное заимствование. Иметь на языке много имен не означает иметь в голове много мыслеи. Как точно высказывает Декарт: «Мы никогда, например, не сделаемся математиками, даже зная наизусть все чужие доказательства, если наш ум не способен самостоятельно разрешать какие бы то ни было проблемы, или философами, прочтя все сочинения Платона и Аристотеля, но не будучи в состоянии вынести твердого суждения о данных вещах, ибо в этих случаях мы увеличим только свои исторические сведения, но не знания» [5, с. 85].
Регистрируется некии максимализм знания, исключающии «чего-то не знать». Не в тематическом, а в осведомительном отношении.
Изучают «не Пушкина, а пушкиноведение», - некогда сетовал Тынянов. Разворачивают не философию, а философоведение, - сегодня сетуем мы. Изучают не предмет, а взгляды на предмет; получают не тематизацию, а подборку. Переложения, пересказы, подходы, просмотры, балласт цитат, сносок, ссылок, отсылок, необязательных адресации, переадресации, мнимых уточнении - ...в манере сфумато
Абсолютная идея совершила полный круг: Вместо Канта - Федосеев, вместо Фихте - Иовчук. Как же скучно на этом свете, господа!
Комментирование. Факультативное истолковательное сопровождение. Конечно, есть комментарии и комментарии. Одно дело размышления, что называется, в pendant, предполагающие детализацию капитальных доктринальных позиции, - какие практиковали Шпет (применительно к трудам Гумбольдта); Мотрошилова (применительно к трудам Гуссерля); Бибихин (применительно к трудам Хаидеггера). Другое дело спрягание пристающих как «пыль к колесу» (Ключевскии), общих мест.
Бездумное беспредметное верхоглядство, - именно против него ополчался Кант, недоумевая: «Какое, в самом деле, достоинство в том, чтобы мыслить одинаково с толпои и утверждать положение столь легко доказуемое?»
«Школа философа, это лечебница. Выходить оттуда должно, испытав не удовольствие, а боль!» - назидал Эпиктет. Боль души вследствие отягощенности знанием покидающеи апатичные воды персональнои отстраненности.
Взять россиискую ситуацию: «...какои-нибудь Иван Антонович, кувшинное рыло. смешон в книге Гоголя и очень мелкое явление в жизни; но если у вас случится до него дело, так вы и смеяться над ним потеряете охоту, да и мелким его не наидете. Почему он так может показаться важным для вас в жизни» [1, с. 430-431], - вот достоиная всяческого участия большая и больная тема. И тема эта - как целина - по сию пору остается не поднятои.
Компоновка - некомпозиционное составление целого из частеи посредством группировки заимствовании. Налаживается тривиальное перенимание вследствие включения комбинаторики - официозных подстановок, аппликации, развертывающих политизированное бледное подобие комбинаторнои логики. Инструментом пульсации мысли здесь пребывают не тематически обрамленные операции применения предметных функции к предметным аргументам, а цитатничество - комбинирование цепочек выдержек.
Как во всякои комбинаторнои задаче, десижионизм компоновки предобусловлен интен-циеи выбора и располагания элементов некоторого множества, согласно априорным правилам. Последние отвечают способу конструирования композиции - комбинаторных конфигурации.
Никаких сверхусилии изучение комбинаторных конфигурации философствования не требует: алгоритм их создания на удивление прост: это - перестановки, переборы, размещения, сочетания, - обобщенно: трюистические трансляции. Они-то и составляют базис компонент-нои культуры, являющеися демонстрированием немузеинои отработаннои рухляди.
Концентраты ярчаишеи пустоты бестемнои окантовки (компоновки) философских штудии - составленные как центоны работы кустившихся в диалектическои логике - отроге диалектики - Розенталя, Штракса, Оруджева и др., концептуальную ценность которых передает фигура: «жевание есть - глотать нечего».
Особая статья - имитация содержательного маневрирования манипулированием мало известных отрывков наследия (Маркс, Энгельс «Из ранних произведении», «Ленинские сборники»), к чему прибегали изощренные догматики марксизма-ленинизма с романтическим блеском в воспаленных глазах (свежаишее брюсовское «юноша бледныи со взором горящим») - Косолапов и др.
В кругу всеи этои толчеи между тем спрашивается: что дает выискивание оттенков, иллюзорная инноватика? - то же прозренье «Не сметь командовать!» при засилье центрально-административного регулирования?
Констатирование - скольжение по наличности, установление фактическои свершенности, что применительно к типизации философствования склоняет к нелицеприятнои негативнои предикации: неколлизионное, неконтрастное, неколоритное с проблематизациеи телеоло-гичности текстостроения, релевантности принципа композиции, навязывающего раскрытие «что дает», «для чего».
В залоге отстраненного наблюдательства (едва не соглядатаиства) выполняются (квази) исследования в жанре «философия родительного падежа», каковои выступает та же философия образования. В неи ситуация близка к абсурднои. Отечественное образование деградирует, тогда как число издании по нему стремительно растет. Обсуждается не тематически от-штрихованныи, внедренный в магистрали рефлексии реальный предмет, а некое его отчужденное изобретение. Практическии смысл предъявляемых констатации - нулевой учитывая же никчемность, так сказать, безостииность интеллектуальных просмотрении - и отрицательный
Прямо - по Чехову: «Слабы мы, дрянные мы... И вы тоже, дорогои мои. Вы умны, благородны, с молоком матери всосали благие порывы, но едва вступили в жизнь, как утомились и заболели... Слабы, слабы!»
Проблема - требующее разрешения в исследовании интеллектуальное затруднение, оза-дачение, снятие которого - деиственныи рычаг научного прогресса. Феноменологическои ил-люстрациеи последнего служит заурядный образ линеиного расширения. Обнаружение проблемы - поиск решения - постановка новои проблемы. Нефеноменологическая интерпретация мыслительного прогресса, естественно, таким гносеологическим элементаризмом не довольствуется. Достаточно переместиться на субстанциальную точку зрения, чтобы принять: прогресс знания связан не столько с расширением проблематизации, сколько с углублением их в достижении понимания природы вещеи в качестве сверхзадачи.
Наибольшую справедливость подчеркнутого отличает состояние дел в философии. Суть в том, что проблемный фонд данного отсека практически-духовного - традиционен: и древние, и последующие, и новеишие одинаково озабочиваются одним: что есть истина, благо, красота, польза, совершенство, гармония. Прогресс здесь определяется наращиванием не количественной а качественнои экипировки мысли. Потому образ прогрессирующего процесса имеет вид: не от проблем к решениям с обновлением проблем, но: от извечных (идентифицированных в далеком прошлом) проблем к освежающим решениям.
Акцентуируем «освежающим», исходно парализующим поисковое капитулянтство через впадение в
- примитивизм: упрощенчество, безыскусственность, пренебрежение профессиональ-нои техникои освоения материала;
- стилизацию: подражательство, имитация, подстраивание, подлаживание под стиль, подделка, подгонка, тиражирование, калька, разрушение оригинальности;
- псевдоискательство: деформация новаторства, лжеобновление, паллиативы перепевов, переливов, модуляции,
изгоняющих из рассмотрении генеральную нацеленность на жанровыи, тематическии, стилистическии рост, видообразование, охват жизнепроявлении, усиление модельных реконструкции.
Сызнова: прогресс в философии - суть углубление проблематизации с освежающеи трак-товкои идеалов, оптимизирующеи трансформациеи традиции, адаптациеи протекшего к текущему опыту, актуализациеи наследия. Подобными специфическими деиствиями - имманентными философии - она решает ключевые профессиональные задачи: дает ответ на запросы времени, оказывается самосознанием человечества, представляет эпоху, схваченную в мысли.
В литературе нечто подобное осуществляется включением силы «божественного глагола», в философии - силы проблематизации.
Способность проблематизации - аппарель, позволяющая аппассионато восходить к вершинам духовнои обработки и проработки реальности. Отсюда - универсализация проблематизации и его инструмента - сомнения в качестве способа философского деиствия: философское сомнение всецельно; в философии сомневаются и в том, в чем не сомневаются в глубине души.
По инспирирующему большаку активированного сомнения учили ходить размышляющую публику Сократ, Августин, Декарт. Не с тем же, в самом деле, чтобы, утрачивая навыки выверенного движения по вымощенному тракту, опускаться до блуждании по захолустью бездорожья, - бездорожья выпуска эклектичных гибридов, бессистемного нанесения описательных пятен, лишенных сопровождения рефлективных вешек.
Проблемность и темность, проблематизм и тематизм пребывают в отношении параллелизма - непременного сопутствования, неизменного сопровождения. Есть тематизм - есть критико-аналитически конституированные идеиные доминанты. Есть проблематизм - есть санкционированные предметнои деонтологиеи последовательности правдоподобных (приемлемых) значении распределения некоторых величин (трактовки, решения). Основание сцепки одного с другим - профессиональное умение, сила мастерства создавать совершенные творения, отобразительно (фабула, сюжет, тема) - выразительные (авторство, проблемность) шедевры.
Со всем высказанным скверно. До невыносимости.
Нет свежих веянии ни в тематизациях, ни в проблематизациях. Причины? Они обозначены выше: это - стилизаторство, имитаторство, комментаторство. Обобщено - атрофия ини-циирующеи философскои способности сомневаться.
Теоретизирование в режиме «заимствование», «комментирование» - суть квазитеоретизирование, что вытекает из самои техники генерации результатов не от природы вещеи, а от их отображении. ^1е^-по1е^ допускается фетишизация анцестральных форм с идущеи рука об руку с неи деформациеи объективности, всесторонности, конкретности рассмотрения. Место последнего замещает раболепное возвеличение прототипов, угодническое заискивание перед ними. Анализ перерождается в низкопоклонство, критика - в пение дифирамбов.
Смиренное прислужничество избавляет от трезвого отнесения сделанного к status rerum, ставит плотину на собственной творческой реализации, обрекает на концептуальный хвостизм - подобострастное стремление потрафлять авторитетам. Расстраивается философскии акт как раскрытие себя, разлаживается философствование как акция раскрытия всеместности всевременности «всего», что «в человекомире».
Благоприятный момент обратиться к свидетельствам.
Специалисты прекрасно идентифицируют головоломки наличнои доктрины; обозначим некоторые из них.
1. Природа коллективного бессознательного: существуют ли надиндивидуальные, трансперсональные, сверхличностные архетипические духовные комплексы? Серьезный проблемный пласт теории, казалось бы, взыскует не менее серьезных откровенных прямых проработок. Между тем практически повсеместно производится неэквивалентная замена (подмена): теоретические разбирательства конвертируются в пересказы почти столетнеи давности воззрении Юнга. Черный юмор заключается в том, что сам Юнг не то что понятнои - внятнои трактовки архетипического (коллективного бессознательного) не представил. Не отвлекаясь на боковые сюжеты, апеллируем к ряду репрезентативных аутентичных пассажеи.
По Юнгу, архетипы - системы установок, являющихся образами и эмоциями, передающихся по наследству (?!) вместе со структурои мозга (?!), представляющих «хтоническую» часть души, т.е. «ту ее часть, через которую душа связана с природои и, по краинеи мере, в которои связь души с землеи и миром наиболее заметна» [13, с. 136]. Не требуем пояснении: что такое «хтоническая» часть души; как «земля» и «мир» влияют на «душу»; как складываются, передаются первообразы? Можно уважать Юнга и предложенную им модель архетипов, но не до такои степени, чтобы довольствоваться аффирмациями: архетип - часть «доисторической иррациональною» психики, ибо в детстве в согласии с филогенетическим законом (кстати, не верифицированным) «раздается отголосок предыстории развития рода и человечества в целом» [13, с. 136, 137]; филогенетически «мы произрастаем из темных и тесных глубин земли», в результате чего «самые непосредственные факторы (какие?! - В. И.) превратились в архетипы» как «осадок явлении мира, который... выражается в структуре мозга и симпатическои нервнои системы»; «в своеи совокупности это означает нечто вроде не имеющего времени. вечного образа мира, противостоящего нашеи сиюминутнои созна-тельнои картине мира» [13, с. 240].
Резюмируем: архетип - важная, работоспособная когниция, но не в кругу юнговских спецификации (ср.: «мы можем делать архетип ответственным только (?! - В. И.) за некоторую незначительную нормальную (?! - В. И.) степень боязливости» [13, с. 139]), ничего общего не имеющих с серьезнои проблемнои теориеи.
2. Природа цивилизации; цивилизация и культура. Обсуждение глубокои проблемы стопорится досужими пересудами органико-романтических моделеи Данилевского-Шпенглера-Сорокина-Тоинби. В этом нет никакои необходимости. Почему бы не оттолкнуться от интенсивного эскиза явления, утрирующего кристаллизацию «цивилизации» из «цивильности».
Так как цивильность выражает поддержание жизни по искусственным, завязанным на коллективный эффект технологиям, в неи оттеняются моменты целесообразности, коопера-тивности, свободы, обусловливающие рациональную планируемость, общественность, самочинность, самоопределенность деятельности и ее продуктов. В виде совокупного грандиозного
резюме такого рода деятельности оформляется, оконтуривается «цивилизация» - состояние полнои выделенности человека из природного царства в образе и подобии относительно автономного и рационального агента существования.
Антипод цивилизации - хаос во всех его вариациях, от природных до социальных. Ресурс цивилизации определяет и определивает, сводя до минимума, исключая неопределенность развития. Где надлежащего заслона еи (неопределенности) не устанавливается, инструмент цивилизации дает сбои, оказываясь заложником природнои или социальнои стихии. (Ср.: нынешняя ситуация с коронавируснои пандемиеи, разрушительными вылазками международного терроризма, выбросами ИГИЛ.) Подчеркивая, что нерв цивилизации - преодоление хаоса, проявляемого через игру неконтролируемых, слепых природных и социальных сил, уместно толковать «цивилизацию» под фирмои поддержания жизнедеятельности. А именно: цивилизация есть
- образ жизни, детерминируемый базовыми устоями существования;
- воспроизводство способов воспроизводства жизни.
Фикс-пункт цивилизации - жизневоспроизводительныи уклад, техника обмена деятельностью, способ вершения исторического бытия, обеспечение выживания. Элемент «технологичности» отличает цивилизацию от культуры, которая в широчаишем смысле, будучи механизмом порождения, закрепления, передачи, умножения выражающих достоинство и призвание ценностеи, базируясь на творчестве, познании, через напряжение продуктивных возмож-ностеи объективирует субъективный порыв к высокому.
Ориентиры цивилизации и культуры самобытны. Цивилизация инструментальна (хлеб, мощь), культура гуманистична (высота нравственности, сознания). Мещанство подтачивает культуру; мягкотелость разрушает цивилизацию. Культура стремится к славе, цивилизация - к подвигу. Культура притязает, цивилизация вершит долг. Культура покоряет духовным, цивилизация материальным величием. Рычаг культуры - тщание духа, цивилизации -устроение.
Развернутое сопоставление реперов одного и другого оставляет меньше места для не-четкостеи в определении существа дела. Сказанное подрывает ложно-классическую интерпретацию природы цивилизации в терминах конфессиональных. Основа цивилизации не религия, а жизневоспроизводственныи механизм с фундаментальными социальными константами, продуктивными универсалиями [6, 7]. Так, Европа поликонфессиональна, но относительно едина. Едина по комплекснои рецепции инновации, стимулирующеи поддержание существования (инварианты в материальных, гражданских, духовных, приватных секторах общежития).
Непреходящее для культуры абсорбирует «откровенство духа» (Федотов) со своими столпами - такими, как
...возвышенные чувства, Свобода, слава и любовь, И вдохновенные искусства.
Столпы же цивилизации - технологии устроения, среди которых индустриальность, письменность, урбанизированность, политичность, права человека и т.д.
Цивилизация с культурои соотносится как тело с духом. Одна - материальное развитие, общественная организация (технологии, институты) - телесная оболочка социума; другая -духовная жизнь, душа его. Оттого цивилизация - сопоставимая с культурои типологическая
единица истории крупного порядка, ценностная общность высокого ранга - в отличие от культуры выступает широчаишим уровнем лишь институционально-технологическои идентичности людеи.
3. Природа отечественнои цивилизации; Россия и Европа; русскии цивилизационный путь. Вне и помимо текстологических коннотации проблематика «русскои идеи» - жизнеспособна, реалистична.
Наряду с римскои, туранскои русская идея относится к разряду так называемых великих панидеи, которые (совместно с более дробными национальными идеями) применительно к ассоциациям народов ясно и отчетливо
- формулируют адекватные им концепции бытия;
- обосновывают духовную самобытность;
- объемлют понятия о роли, месте, притязаниях в мире;
- программируют схемы поддержания престижа, повышения веса, получения дополнительных активов;
- определяют их относительно единиц родственных.
Согласно такому взгляду на существо явления, русская идея, тематизируя внушительный перечень вопросов: каковы боги; каковы люди; какова история, культура, база самоидентификации, отношения к собственным и иным традициям, корням, первоистокам, ориентирует на решение объемнои проблемы исторического призвания России, связываемого с ее текущими и перспективными державными прорывами-взлетами: чем Россия обогатила и чем она обогатит человечество.
Одна линия обсуждения «русскои идеи» намечает движение в предметном курсе «Россия в мире», другая - в комментаторском курсе «Россия в наследии». Последний к несчастью, превалирует, организуя ток мысли в направлении сотериологическом - проекты потребного ми-роустроиства привязываются к исполнению Россиеи некоеи спасительнои цивилизационнои роли. Содержательный остов их (проектов) образует теза своеобразного избранничества популяции, страны, чему сообщается то религиозная, то вполне светская редактура, не оставляющая сомнении: Россия - средоточие истины, обилия, благодати.
Идиома богоизбранности России, задавая контур историософского мессианизма, развилась в доктрину потенциальнои перспективности ее по отношению к Западу. Эвристическим посылом выступило понятие исчерпанности цивилизационных сил Европы: Европа, дескать, утратила творческие силы и должна передать свои функциональный приоритет новым народам, - России [4, с. 308]. Подобное убеждение, оказываясь концентрациеи провиденциальных надежд, составило сердцевину поисков национальнои идентичности, многочисленных макетов вселенского положения нашего общества, его идеального назначения.
Философоведческое коловращение фигур почвенного миссионизма, однако, практически ничего не дает. Первостепенно оно не позволяет внести ясность в ряд стратегических «почему»:
- почему Европа враждебна России;
- почему ресурсно более богатая Россия цивилизационно систематически отстает от Европы;
- почему на россиискои ниве укоренен термидор - устоичивая тенденция истреблять сограждан;
- почему «политическая целесообразность» связывается у нас с наступлением на народ с подчеркнутои атрофиеи самоорганизации снизу;
- почему кризис власти в России оказывается кризисом государственным, общесоциальным, почему не работают институты, не выработан прозрачный механизм ротации, смены политических элит;
- почему подготовка наших ответов на вызовы времени неизменно запаздывает; почему казус России - казус «задержаннои цивилизации»;
- почему строительство очереднои «новои» жизни у нас принудительно, репрессивно?
Ну, и так далее.
Система - комплекс обязывающих последовательно фиксируемых взглядов, композиционно целостных, функционально инструктивных. Задача системы - сочетать, связывать, соединять. Спаику идеи в литературе дает сюжет; в философии - система. Дает не через обоснование (формальный закон основания), а через свидетельствована (содержательные традиции, убеждения).
Системное свидетельствована «традиции» - генерализация платформы Сенеки: философия - универсалия накопления богатства в душе, а не в доме.
Системное свидетельствована «убеждения» - генерализация платформы франкфурт-скои школы (направляемои ее установками парижскои молодежнои революции 1968 г.) -«Истина - Разум - Фаллос». (Столь вычурная подборка вершин треугольнои фигуры, иниции-рующеи студенческое бунтарство, объясняется просто: «истина» - справедливое социальное устроение; «разум» - модельная форма организации оного; «фаллос» - фаллическое активистское начало - жизнедеятельностная операционализация модели. Согласно идеологии лидеров выступлении, требовавших введения в кампусах промискуитета, - «чем больше мы занимаемся любовью, тем больше хотим бунтовать; чем больше мы бунтуем, тем больше хотим заниматься любовью».)
Система в философии - сокровенный органон выбора и расположения элементов в конечные идеиные совокупности по относительно произвольным (вкусовым) правилам, вводящим способ получения конструкции вида неких свободных самостоятельных пьес - виртуозно исполняемых интермеццо. Такова, к слову, жизненная программа «на злобу дня»: «Маркс -Маоцзэдун - Маркузе».
С профессиональнои точки зрения, система в философии - орудие задания координат, определяющих положение любои точки в релевантном пространстве. Начало координат -ценностное основоположение; порядок выхода из него - векторные движения, обусловливающие направленность, напряженность идеиных силовых линии и оформляющие тематические уплотнения.
В характеристике их структуры возможно использовать полезный математическии концепт «компакт», навевающии образ отделимого в себе упорядоченного ареала.
Упор на автономию философских систем утрирует аксиому отделимости в простеишеи редакции: непересекаемость, несоизмеримость. Здесь философия как знание уподобливается скопищу Хаусдорфовых некоммуницируемых представительств. Некие основания для подобного подхода несет определенная «непрозрачность» некоторых философских исполнении, в числе которых - «закрытые» контуры ряда древневосточных систем или та же «Семирамида»
Хомякова, развернутая как сугубо индивидуальный проект с опусканием технических традиции деиствования, классического инструментария, аппарата, изобилованием персональных ассоциации, аллюзии, а потому фактически «не имеющая окон».
Тем не менее более адекватен сбалансированный подход, лишающии толкование компактности признаков радикальности. На аналитическом мегауровне дело выглядит так. Системный строи философствования специфицирует особенности точки «О», равно как техник из нее выхода; эффект - интервализация - получение дифференцированных эссенци-ально-экзистенциальных автономии, которые статусно, однако, не выпадают из историко-философского порождающего процесса.
Уникальные фрактуры интегрируются в типологически родственные региональные (течения, направления: позитивизм, философия жизни и т.д.; материализм - идеализм; гностицизм - агностицизм) и универсальные - архитектонически унитарные (по причастности профессии) комплекты. На данном основании заявляется линия системного единства философии: тематически, методически, методологически, эвристически философия консолидирована, фундаментально - идентична.
Идеология отделимости, таким образом, компенсируется идеологиеи инцидентности, -мотивом общего системного дела.
Ipsae res verba rapiunt.
Взять интригующую проблемную тему «Восток - Запад». Сформулировал ее Исократ, вы-ступившии с почином сплачивания эллинов против персов (под водительством Ахеменидов). Проблема семантизировалась под фирмои столкновения двух региональных общностеи «цивилизации - варварства».
В бессистемнои коллатерали философствования довольствуются констатациеи преслову-тои дивергенции цивилизационных ветвеи человечества. В системнои магистрали востребуют аналитики: ввиду чего восточная закрытость, контингентированность, недемократичность зачастую более эффективны в решении острых задач, нежели западная открытость, либеральность, демократичность?
В таком ракурсе версификация цивилизационнои коллизии «Восток - Запад», исключая словоблудье, сосредоточивается на фронтальнои рефлексии потенциала восходных социумов со вписанием их самобытности в интерьер доктрины обмена деятельностью, систематизирующей каков статус тоухидного хозяиствования; почему производительность труда в толстовских коммунах превышала аналогичные показатели колхознои организации; по какои причине борьба с всечеловеческои угрозои - коронавируснои напастью - эффективнеи в восточ-нои (Корея, Китаи), чем в западнои (Европа, Северная Америка) стороне оикумены?
Статья публикуется при финансовой поддержке издательства «Социально-гуманитарное знание» (решение №200509).
Литература
1. Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: в 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1955. Т. VI. 799 с.
2. Биккенин Н. Б. Социалистическая идеология. М.: Изд-во политической литературы, 1978. 205 с.
3. Гете И. В. Избранные философские произведения. М.: Наука, 1964. 519 с.
4. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 1995. 552 с.
5. Декарт Р. Избранные произведения. М.: Политиздат, 1950. 712 с.
6. Ильин В. В. Мир Globo: вариант России. М.: КДУ, 2009. 255 с.
7. Ильин В. В. Философия истории. М.: Изд-во Московского университета, 2003. 380 с.
8. Тынянов Ю. Н. Литературная эволюция. М.: Аграф, 2002. 496 с.
9. Хюбшер А. Мыслители нашего времени: 62 портрета. М.: Центр творческого развития МГП ВОС, 1994. 312 с.
10. Цицерон М. Т. Опровержение эпикуреизма. Казань: Унив. тип, 1889. 106 с.
11. Чуковский К. И. Александр Блок как человек и поэт (Введение в поэзию Блока). Петроград: А. Ф. Маркс, 1924. 141 с.
12. Шахназаров Г. Х. Социалистическая демократия. Некоторые вопросы теории. М.: Политиздат, 1974. 336 с.
13. Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. М.: Прогресс, 1994. 329 с.
14. Mannheim K. Ideologie und Utopie. Bonn: Verlag von Friedrich Cochen, 1929. 252 s.
15. Wittgenstein L. Philosophische Untersuchungen. Frankfurt am Main, 1971.
Поступила в редакцию 20.03.2020 г.
DOI: 10.15643/libartrus-2020.2.1
Philosophical today. Part I. Splendida vitia
© V. V. Ilyin
National research center "Kurchatov Institute" 1 Academician Kurchatov Square, 132182 Moscow, Russia.
Email: [email protected]
In the first part of the work, attention is drawn to the reasons for such an unsightly feature of modern Russian philosophizing as posterius (secondary), which deprives the profession of a reflexive critical and analytical worldview closely associated with an explicit and clear personal social position, without which philosophical creativity is emasculated and degenerated. The line drawn by the author is as follows: philosophy as a vocation and profession can not be something of a kind, as the Germans say, reiselekture. In this form, it loses its high life-teaching place, its cathartic spirit-raising mission.
Keywords: philosophy, culture, creativity, life.
Acknowledgements. The article is published under the financial support of "Sotsial'no-Gumanitarnoe Znanie" Publishing House (Decision No.200509).
Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article.
Please, cite the article: Ilyin V. V. Philosophical today. Part I. Splendida vitia / / Liberal Arts in Russia. 2020. Vol. 9. No. 2. Pp. 81-103.
References
1. Belinskii V. G. Polnoe sobranie sochinenii: v 13 t. [Complete collection of works: in 13 volumes]. Moscow: Izd-vo AN SSSR, 1955. T. VI.
2. Bikkenin N. B. Sotsialisticheskaya ideologiya [Socialist ideology]. Moscow: Izd-vo politicheskoi literatury, 1978.
3. Goethe J. W. Izbrannye filosofskie proizvedeniya [Selected philosophical works]. Moscow: Nauka, 1964.
4. Danilevskii N. Ya. Rossiya i Evropa [Russia and Europe]. Saint Petersburg: Izd-vo S.-Peterburgskogo universiteta, 1995.
5. Descartes R. Izbrannye proizvedeniya [Selected works]. Moscow: Politizdat, 1950.
6. Il'in V. V. Mir Globo: variant Rossii [Globo world: variant of Russia]. Moscow: KDU, 2009.
7. Il'in V. V. Filosofiya istorii [Philosophy of history]. Moscow: Izd-vo Moskovskogo universiteta, 2003.
8. Tynyanov Yu. N. Literaturnaya evolyutsiya [Literary evolution]. Moscow: Agraf, 2002.
9. Hubscher A. Mysliteli nashego vremeni: 62 portreta [Thinkers of our time: 62 portraits]. Moscow: Tsentr tvorcheskogo razvitiya MGP VOS, 1994.
10. Cicero M. T. Oproverzhenie epikureizma [Rebuttal of epicureism]. Kazan': Univ. tip, 1889.
11. Chukovskii K. I. Aleksandr Blok kak chelovek i poet (Vvedenie v poeziyu Bloka) [Alexander Blok as a man and a poet (Introduction to Blok's poetry)]. Petrograd: A. F. Marx, 1924.
12. Shakhnazarov G. Kh. Sotsialisticheskaya demokratiya. Nekotorye voprosy teorii [Socialist democracy. Some questions of the theory]. Moscow: Politizdat, 1974.
13. Jung C. G. Problemy dushi nashego vremeni [The spiritual problem of modern man]. Moscow: Progress, 1994.
14. Mannheim K. Ideologie und Utopie. Bonn: Verlag von Friedrich Cochen, 1929.
15. Wittgenstein L. Philosophische Untersuchungen. Frankfurt am Main, 1971.
Received 20.03.2020.
