CC BY
91
УДК 81'42
Е. В. Омельченко E. V. Omelchenko
Фасцинативные явления в тексте романа В. Набокова «Другие берега» Fascinative phenomenon of V. Nabokov’s novel «Other shores»
В статье анализируются фасцинативные явления в тексте романа В. Набокова «Другие берега». Фасцинация рассматривается как коммуникативный феномен, сложное явление, сутью которого является воздействие на слушателя (читателя) с целью изменения эмоционально-экспрессивной составляющей восприятия. В статье названы явления и языковые средства фасцинативного дискурса романа.
The article analyses fascinating phenomena in the text of the novel «Other shores» by V. Nabokov. Fascination is considered as a complicated communicative phenomenon, the essence of which is to influence a reader and to reach the effect of an emotional and expressive component of the perception. In the paper some phenomena and linguistic means of fascinative discourse are stated in the paper.
Ключевые слова: суггестивный феномен, фасцинация, воздействие, метафора, память.
Key words: suggestive phenomenon, fascination, influence, metaphor, memory.
В романе В. Набокова «Другие берега» особенно ярко проявились черты идиостиля писателя: лексическое богатство, языковая игра, взаимодействие тропов, определяющее сложность художественных образов. Произведение развивает оригинальные тенденции в жанре автобиографии и в стиле «поток сознания». Это переплетение автобиографии с воспоминаниями, элементы рефлексии, ассоциативность сознания, соединение пространства и времени, что приводит к лексическому разнообразию, семантической сложности, выражает полифонию романа.
В данном исследовании предпринята попытка посмотреть на набоковский роман как на суггестивно-текстовый феномен, в котором реализуются фасцинативные средства и приемы. В социолинг-
© Омельченко Е. В., 2012
вистическом плане суггестивность рассматривается как внушение, подсказка, передача эмоций и настроения. Суггестия текста подразумевает наличие в нем неких формальных структур и семантических характеристик, влияющих на подсознание читателя посредством активизации эмоций [8, с. 43]. Фасцинация (от англ. «волшебство, чары») представляет собой коммуникативное явление, имеющее воздействующую (суггестивную) природу. Впервые о фасцинации, как «о сигнале, создающем благоприятные условия для восприятия информации» сказал Ю.В. Кнорозов [9, с. 4-9]. В учение о фасцинации внесли вклад А.А. Брудный, Ю.М. Лотман, Б. Поршнев, В.М. Соковнин, Ю. Шрейдер, Н.Л. Мусхелишвили, В.Д. Ширшов. В настоящее время исследователи определяют сущность фасцинативного дискурса и его составляющих [2; с. 201, 301]. Фасцинативный дискурс осуществляется «для получения удовольствия в общении» [3, с. 7].
Под фасцинативными средствами мы понимаем речевоздействующие средства, которые настраивают адресата (читателя) на активное восприятие информации; делают информацию релевантной и аттрактивной, обусловливают «эмоциональное заражение» и резонанс. В. Соковнин определяет фасцинацию как «возбуждающее воздействие символического, драматического и «недосказанного» смысла (проблемного смысла), вызывающего острое внимание и провоцирующего активную работу ассоциативно-эмоциональной составляющей человеческой психики с быстрым или мгновенным образованием доминант внимания, интереса, азарта разгадки и дешифровки» [9, с. 103].
Творчество В. Набокова отличается сложностью, многомерностью и парадоксальностью. Искушенный читатель не может не наслаждаться эстетикой и метаморфозами слова, аристократичной словесной игрой, увлекательными ассоциативными цепочками, неожиданными метафорами. Безусловное наличие в творческом процессе прагматического компонента никаким образом не умаляет, скорее, делает более привлекательной и непостижимой загадку писателя Сирина. Непредсказуемость сопряжена с педантичностью, образность - с ритуальностью, новаторство - с сакраментальностью, свобода обращения со словом в плане развертывания его смысла (коннотативности) соседствует с методичным отбором ма-
19
териала. Все это выглядит весьма экзотично на фоне классической русской литературной традиции. Сам автор не скрывал своей эстетской рациональности: «Ни у кого не встречал такой ясной, такой одинокой, такой сбалансированно безумной головы» [цит. по: 4]. Тексты Набокова обладают тем феноменальным художественным качеством, когда читателю запоминается не сюжет, а само впечатление от общения с набоковскими строками, где язык - «живое и ручное существо», где сами образы, сродни снам и видениям, оставляют послевкусие. То же можно сказать о тексте романа «Другие берега»: эстетика слова, чистота пространства, возможность остановить мгновение и повернуть время вспять, счастливое состояние покоя и созерцательности и вечной любви, не нарушаемой даже ходом истории, создает впечатление яркой декорации или благоухающего рая. Нет необходимости доказывать, что для читателя, чувствующего Слово, роман Набокова необычайно харизма-тичен. Это свойство сопряжено как с личностью и идиостилем автора, так и с определенной коммуникативной стратегией писателя, которая проявляется в романе. Воздействие текста на сознание читателя осуществляется посредством специфически маркированных компонентов и структур самого текста. На макроуровне исследования это выражается в категории персональности (образ автора), в структурно-композиционной организации текста, в плотности информации [10, с. 167-168]. На микроуровне суггестивность проявляется в фонетике, просодике, лексике и семантике в области эмоционально-экспрессивного синтаксиса текста [10, с. 167-168]. Лингвистический анализ позволил выявить воздействующие средства, имеющие фасцинативный характер:
1. Парадоксальность, представленная в различных языковых явлениях (в тексте они присутствуют в виде развернутых речевых конструкций и в сжатой словесной форме высказываний), в том числе, - в явлении дипластии. Дипластия в этом случае понимается, как способность человеческого сознания задумываться над бессмысленным; формально это сочетание двух противоположных по значению слов, употребляемых в одном и том же значении, что провоцирует «усилия осмысления» [8, с. 41]. Например: «Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь - только щель слабого
20
света между двумя идеально черными вечностями... Особенно навязчив и страшен был вид только что купленной детской коляски, стоявшей на крыльце с самодовольной косностью гроба...» [5, с. 135].
К этим явлением можно отнести и метафору, которая, с точки зрения утверждения образной семантики, представляет собой реф-рейминг, момент разрушения стереотипа. Создание метафоры обусловливается личностным тезаурусом автора. Её декодирование на уровне реконструкта и ассоциата - творческий эмоциональный, сугубо личностный процесс прочтения текста в новом пространстве. Н.Д. Арутюнова отмечает несколько черт метафоры, среди них в суггестивном аспекте важны следующие: категориальный сдвиг, допущение разных интерпретаций, апелляция к воображению [1, с. 20]. В. Н. Телия подчеркивает, что коннотации речевой метафоры «отражают индивидуальное видение мира» [7, с. 175].
Метафоризация является характерной чертой стиля В. Набокова. Метафоры романа отличаются неповторимой яркостью и своеобразием. Их возможно объединить в группы по смысловому наполнению:
Метафоры, передающие образ посредством слияния звука, цвета, ощущений («музыкальные»):
- «музыкальное разрешение жизни»;
- «черновая партитура былого».
Метафоры, связанные с представлениями о прошлом, в которых обстановка, действующие лица, фон даны в виде своего рода декораций («театральные»):
- «в ватной тишине зимней ночи»;
- «из снежного синеоконного прошлого».
Метафоры, отражающие и углубляющие тему времени:
- «в чистую стихию времени»;
- «стройная действительность»;
- «почти необитаемой гряды времени»;
- «в тумане младенчества»;
- «в отроческом трепете»;
- «хронология ложиться у ног с любовью».
2. Амбивалентность, приводящая к поливариантности прочтения текста. Множественность смыслов всегда неоднозначна и создает
эффект тайны. Например: «...при отчетливости личной памяти неотчетливость семейной отражается на равновесии слов» [цит. по: 4].
3. Развернутые описания. В описаниях, на наш взгляд, применяются определенные приемы речевого воздействия:
- использование координативных перечислений, создающих феномен притяжения («эффект воронки») и одновременно обеспечивающих ритмизацию; постоянные перечисления в описании предметов, явлений создают имитацию объемного, почти осязаемого объекта, голографическую ясность. Например: ««Признаюсь, я не верю в мимолетность времени - легкого, плавного, персидского времени! Этот волшебный ковер я научился так складывать, чтобы один узор приходился на другой» [б, с. 213];
- синонимия также создает определенную ритмизацию прозаической строки, что отмечает В. Налимов [8, с. 40]. Автор прибегает к использованию большого диапазона синонимов, в том числе контекстуальных. Это не просто разнообразит стиль и выражает богатство авторского лексикона, но создает сложные внутренние ассоциативные связи;
- использование слов с неясным для читателя смыслом. Среди них могут быть варваризмы, окказиональные образования, устаревшие и редко употребляемые слова («брэкфастать» - от англ. breakfast , «набаван» - от англ. number one, «сыздетства», «повис парасоль матери», «.подъем весь пламенел местными цветами: лупином, аквилией, пенстемоном, лилия-марипоза сияла над пан-дерозовой сосной») [б, с. 212];
- детализация, создающая эффект «плетения словес». При этом читатель невольно попадает в сети слова, но это не попытка манипулировать сознанием, а стремление к сотворению нового идеального мира и расширения границ сознания;
- динамичное изменение пространственно-временного, позволяющее создать некий пространственно-временной континуум и расширить рамки восприятия. Например: «Ощущение предельной беззаботности, благоденствия, густого летнего тепла затопляет память и образует такую сверкающую действительность, что по сравнению с нею паркерово перо в моей руке, и самая рука с глянцем на уже веснушчатой коже, кажутся мне довольно аляповатым обманом. Зеркало насыщено июльским днем. Лиственная тень играет по белой с голубыми мельницами печке. Влетевший
шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка и удачно отскакивает обратно в окно. Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет» [5, с. 173];
- использование намеренных речевых и стилистических сбоев, которые на фоне безукоризненно грамотного языка воспринимаются словесной игрой («фатальная нищета с фаталистическим богатством» - использование стилистических возможностей паронимии).
4. Создание образа потустороннего мира (описание явлений
сродни галлюцинациям, «наркотических снов», состояний типа де-жа-вю, мистических «сеансов», посещения мира мертвых). Например: «Когда мне снятся умершие, они всегда молчаливы,
озабочены, смутно подавлены чем-то, хотя в жизни именно улыбка была сутью их дорогих черт.; И хоть мало различаешь во мгле, все же блаженно верится, что смотришь туда, куда нужно» [5, с. 157].
5. Использование мифологических, исторических сюжетов, реминисценций, обобщенных олицетворенных образов - Мне-мозина, хронология. Например: «В холодной комнате, на руках у беллетриста, умирает Мнемозина» [5, с. 184].
6. Комментарии, выраженные в лирических, исторических, ретроспективных, биографических, рефлективных отступлениях (оформленные с использованием вставных конструкций, привлечение прецедентных текстов и персонажей). Например: ««Я научился читать по-английски раньше, чем по-русски; некоторая неприятная для непетербургского слуха - да и для меня самого, когда слышу себя на пластинке - брезгливость произношения в разговорном русском языке сохранилась у меня и по сей день (помню при первой встрече, в 1945 что ли году, в Америке, биолог Добжанский наивно мне заметил: “А здорово, батенька, вы позабыли родную речь”)» [5, с. 174].
7. Обобщения нарративного плана, стремление к философскому осмыслению и афористичности; при этом афоризмы также обладают свойством парадоксальности. Например: «...однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда; Я должен проделать молниеносный инвентарь мира, сделать все пространство и время соучастниками в моем смертном чувстве любви, дабы, как боль, смертность унять и помочь себе в борьбе
с глупостью и ужасом этого унизительного положения, в котором я, человек, мог развить в себе бесконечность чувства и мысли при конечности существования; Спираль - одухотворение круга. В ней, разомкнувшись и высвободившись из плоскости, круг перестает быть порочным» [5, с. 283].
В ракурсе исследования роль автора проявляется в том, чтобы привлечь к себе внимание, заставить слушать, представлять описываемое, подвергнуть насмешке, предложить задуматься, вспомнить, оценить былое и настоящее как философский момент. В любом случае автор предстает в высокомерной роли принимающего гостей в своем королевстве: он повествует и демонстрирует реликвии и драгоценные артефакты своего окружения. Читатель этикетно внимает, следя за рассказом. Без сомнений, автор рассчитывает на определенный круг читателей, умеющих ценить раритеты. Причастность к высшему кругу, статусу избранных заставляет читателя принимать те же условия игры. При этом оказывают воздействие яркие иллюстрации панорамно-картинного плана, развернутые открытые пейзажи и живые натюрморты, экзистенционалистские рассуждения и этические декларации, касающиеся духовно-нравственных и абстрактных понятий (материнство, детство, любовь, дружба, надежда, время, память-данные лексемы в таких пространных контекстах в рамках конкретных автобиографических фактов приобретают конно-тативные значения, возникает возможность переформулировать внутренний опыт и миросозерцание читателя).
Заглавие «Другие берега» - знак «двупространственности» текста. Название носит символический характер и объединяет несколько смыслов: «другие берега» - это прошлое, детство, Россия; «другие берега» - это настоящее, откуда направлен взгляд лирического героя. Это получает развитие в развертывании лексикосемантических полей, объединенных концептом «память».
Лексема «память», употребляемая в романе 41 раз, становится ключевой, коннотативной; она концентрирует в себе множество ассоциаций, которые в свою очередь порождаются лексемами «детство», «время», «день рождения», «прошлое».
Концептуальное поле расширяется за счет лексем, образующих семантические группы с периферийным, коннотативным смыслом: «эра», «сновидения», «призраки», «видение», «измерение», «стихия». Связанные так или иначе с пространством воспоминаний, они
углубляют смысл дополнительными ассоциативными значениями. В метафорических словосочетаниях происходит трансформация смысла, возникает ряд ярких, художественных образов; смысловым ядром остается тема памяти: «винтик наставленной памяти», «столица памяти», «красный угол памяти», «полка памяти», «стеклянная ячейка памяти», «взгляд памяти».
Память - это дом, страна; память - это вместилище, резервуар, хранилище историй и коллекций; память - это и механизм, в котором главное - не четкий алгоритм воспроизведения, а точность, безошибочность, и даже эмоциональная отстраненность (лирический герой - наблюдатель, эскейпер); память - это своего рода оптическое устройство, позволяющее прицельно разглядеть прошлое издалека. Память - это живая, наделенная энергией и силой творческая сила; она определяет, избирает, оценивает прошлое и гармонизирует настоящее повествователя.
Кроме этого, в тексте обнаружены конкретные воздействующие приемы, которые можно расценивать как фасцинативные: обращение к резервам фоносемантики (исповедь синэстета - ««Летние сумерки («сумерки» - какой это томный сиреневый звук!)») [5, с. 175]; использование суггестивного потенциала глаголов; употребление большого количества восклицательных предложений. Например: ««Какое неимоверное количество томов и томиков она перечла нам на этой веранде, у этого круглого стола, покрытого клеенкой!» [5, с. 191].
Не претендуя на полноту и завершенность, данное исследование доказывает безграничность и глубину набоковского текста. В исследовании осуществлена попытка объяснить неповторимость стиля и явление фасцинации, свойственное стилю Набокова. В исследовательском плане это привлекательно еще и потому, что автор творил, казалось бы, не задумываясь о резонансе, не адресовал данного произведения широкой публике. Исследователи неоднократно отмечали, что Набоков действует отрешенно и хладнокровно, как истинный энтомолог. Несмотря на это, стратегия писателя неуловима и загадочна. По словам Б. Бойда, читая Набокова, «хороший перечитыватель находит ещё одну дверь, скрытую в том, что прежде казалось незыблемым пейзажем - дверь в иной запредельный мир» [цит. по: 4].
В ходе филологического анализа текста романа В. Набокова «Другие берега» мы обнаружили множество лингвистических явлений и структур, репрезентирующих суггестивный дискурс. Эти явления представляют собой интуитивно выстраиваемую коммуникативную стратегию автор-читатель. Это приводит к изменению восприятия мира и состояния сознания читателя - возникает эффект замедления времени, что позволяет еще раз перечитать написанное, насладиться вкусом и ароматом, представить более объемно картины, остановить мгновение для созерцания: создается тип «континуального сознания» [2, с. 201], рушится барьер между сознанием и подсознанием, гармонизируются разум и чувства. Вероятно, явление фасцинативности данного текста - еще один шаг к разгадке тайны стиля и притяжения творчества великого писателя.
Список литературы
1. Арутюнова Н. Д. Метафора // БСЭ Языкознание. - М., 1998. - С. 20.
2. Карасик В. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс / Волгоград: Перемена, 2002. - 477 с.
3. Карасик, В. И. О типах дискурса [Текст] / В. И. Карасик // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: сб. науч. тр. Волгоград: Перемена, 2000. - С. 5-20.
4. Люксембург, А. Амбивалентность как свойство набоковской игровой поэтики [Электронный ресурс]. URL: http://www.relga.sfedu.ru/ n21Zcult21_2.htm (дата обращения 21.01.2011).
5. Набоков В. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2 / В. Набоков. -М.: Правда, 1990. - 477 с.
6. Призма памяти в романах Набокова // Вопросы литературы, 2003. -№ 4. - С. 159.
7. Телия В. Н. Метафоризация и её роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. - М., 1988. -С. 173-203.
8. Черепанова И. Ю. Дом колдуньи. Язык творческого бессознательного / И. Ю. Черепанова. - М.: «КСП+», 1999. - 416 с.
9. Фасцинация. Коммуникация. Общение / сб. под ред. В. Соковнина. -Екатеринбург, 2010. - 134 с.
10. Шелестюк Е.В. Комплексная методика исследования речевого воздействия произведения письменной речи // Вестник Челябинского государственного университета (Серия «Филология. Искусствоведение»). Выпуск 22. № 20 (121), 2008. - С. 166-176.
