CC BY
26
Н. Н. Старикова (Москва)
Фантомная боль «ампутированной» страны — югославское социокультурное пространство в произведениях современных словенских авторов
Памяти Алеша Дебеляка
В статье представлены прозаические и поэтические произведения современных словенских литераторов, в которых через опыт личного восприятия эпохи воссоздается специфика социокультурного пространства и мультикультурной атмосферы социалистической Югославии.
Ключевые слова: социокультурный контекст, мультикультура-лизм, противоречия социалистической эпохи, единое культурное пространство, «личная» история. DOI: 10.31168/2073-5731.2018.1-2.3.05
Многонациональная Социалистическая Федеративная Республика Югославия перестала существовать более четверти века назад, тогда же было навсегда разрушено единое культурное пространство этого государства. Противоречия титовской эпохи, ее значение для истории и культуры народов «Югославской Атлантиды», последствия распада этой по-своему уникальной страны — все эти вопросы, оставаясь актуальными и в постюгославское время, всё чаще становятся для современных словенских литераторов предметом этической переоценки и художественного переосмысления.
Словосочетание «Югославская Атлантида» одним из первых ввел в словенский культурный обиход поэт и публицист Алеш Де-беляк (1961-2016) в своей автобиографической книге «Мостки через Балканы: эссе о литературе Югославской Атлантиды» (2010), в которой «из осколков» воспоминаний попытался создать «портрет исчезнувшей цивилизации»1. Материалом для авторских размышлений стало творчество двух выдающихся писателей СФРЮ, М. Црнян-ского (1893-1977) и Д. Киша (1935-1989), оказавших существенное влияние на его творческое формирование, а также опыт общения и обмена художественной энергией с такими ныне известными литераторами, как американский поэт сербского происхождения Ч. Симик, еврейско-сербский писатель, переехавший в Канаду, Д. Албахари, журналист и публицист из Боснии и Герцеговины М. Баздуль, аме-
риканский писатель боснийского происхождения А. Хемон, хорватский прозаик, живущий в Эдинбурге, И. Штикс. Со всеми, кроме первых двух, Дебеляк был лично знаком и дружен, их автографы и посвящения автору включены в издание. Литературная жизнь СФРЮ 1980-х гг. представлена в книге как время расцвета, своеобразного ренессанса мультикультурализма, диалога и взаимного обогащения представителей разных народов Югославии, которые были насильственно прерваны развязанной в начале 1990-х гг. войной. Как отмечает литературный критик Л. Степанчич, одним из лейтмотивов книги является подчеркнутое внимание к транснациональной, космополитической, «кочевой» составляющей литературного быта югославских писателей, соединению в их мироощущении приверженности региональным истокам с интересом к актуальным художественным течениям2. Дебеляк не только не скрывает своей ностальгии по утерянной навсегда югославской литературной Аркадии, но всячески ее подчеркивает: в нынешней действительности ему не хватает былой «балканскости»: широты души, гостеприимства, открытости духовного общения и теплоты. «Почему я пишу о литературе и писателях погрузившейся в пучину небытия страны? Во-первых, потому, что в этой стране я прожил большую часть жизни. Во-вторых, потому, что здесь прошло мое счастливое детство. В-третьих, потому, что эти воспоминания побуждают меня к размышлениям об устройстве современной Европы [...]. История содружества, известного как Социалистическая Федеративная Республика Югославия (СФРЮ), — это моя история. Без всяких сомнений. Сомнения возникли у чиновников нового словенского государства, которые мне, как и всем, [...] выдали после 1991 г. новые документы, в том числе свидетельство о рождении. В пункте "место рождения" вместо слова "Югославия" теперь стоит стыдливый прочерк»3. Субъективные впечатления автора о встречах и беседах с друзьями-литераторами перемежаются в «Мостках.» с пространными пассажами об их человеческой и творческой биографии, особенностях поэтики и стиля, иногда дополняются посвященными им стихотворениями. Например, в главу «Давид Албахари — по обе стороны Атлантики» включен не только рассказ о друге-писателе и тонкий анализ его прозаического сборника «Лик смерти» (1982), но и стихотворные строки:
Под каштанами
У слияния рек Градашчицы и Любляницы
Давиду Албахари
Приди со мной сюда, к каштанам, что вновь осыпались, друг моей юности, не просто друг, лирический герой, без слов меня учивший, как надо говорить. Встаешь из-за стола, изящен, как борзая худ, впервые
ты следуешь за мной, а не наоборот, с оглядкой и без видимых усилий, так же ясен, прост, как проза, что ты пишешь.
Здесь, за ближайшим поворотом устье, здесь главная река смиренно пьет струю притока, чье русло узкое в плену салатных грядок,
да кофейных баров, да голубей, да ностальгии по далекому Дунаю. Здесь нет ни крепости, ни парка, что некогда стерег границу имперскую в том городе былом, вчера, позавчера, теперь она подобна растаявшему следу дыма сигареты
голубоватому, что вьется над пепелищем рухнувшей страны. Той сигареты, что идет по кругу, полярные ветра шумят на новой родине, крутые скалы, серые казармы, шорох листьев и пробужденье против воли: меня здесь нет и не было вовек4.
Литературоведческий взгляд Дебеляка, по образованию филолога-компаративиста, отличается глубиной, наблюдательностью и стремлением к объективности.
В своей книге рассказов «Лик смерти» поэтику семейной трилогии Албахари поднял на более высокий художественный уровень. Он окончательно распрощался с амплуа всевидящего рассказчика, творящего повествование. Теперь на первый план вышла другая повествовательная стратегия. Вопросы, ответы и размышления о возможных способах отображения действительности стали «главным объектом» рассказов, в которых и автор, и читатель выступают в роли наблюдателей за происходящим. Албахари тонко различает малейшие оттенки настроений, поэтому может успешно сочетать разные выразительные регистры: от меланхолического до ироничного, при этом он заманивает читателя, приглашает его к игре, основным правилом которой является то, что момент внезапного озарения откладывается на неопределенный срок. Кажется, что беллетризован-
ный комментарий, выражающий точку зрения автора, в этих историях встречается чаще, чем мужественный диалог: персонажи говорят словно ни о чем, но при этом они ссылаются на сюжетные повороты и эпизоды из предыдущих рассказов, апеллируют к персонажам, придуманным уже в эпоху глобализации, к образам из общеизвестных книг и фильмов.
Рассказы из сборника «Лик смерти» аутентично связаны как с географией местной (локальной) урбанистической традиции, так и с метафизикой глобальной массовой культуры. Постепенно стирающееся противоречие между неотесанной деревней и цивилизованным городом, которое всё еще показательно для сербской «реалистической прозы», у Албахари окончательно теряет свое значение. В книге «Лик смерти» именно современный город получает статус ШеаЦит ти^г Через архитектонику переплетенных между собой сюжетов Албахари представляет городское пространство как вселенную, предлагает игру в скупые, не всегда понятные, таинственные и одновременно простые слова5.
Своеобразными «привязками» к историко-культурному контексту времени служат для автора книги некоторые года присуждения Нобелевских премий, маркирующие в тексте принципиальные для него общественно-политические события. Продолжая свои рассуждения об Албахари, он пишет:
Давид регулярно публиковал короткие рассказы и переводы современной американской литературы (Сол Беллоу, Эдгар Лоренс Доктороу, Роберт Коовер, Доналд Бартелм и др.). Под его редакцией и с его комментариями вышла объемная двухчастная антология краткой прозы «Современный мировой рассказ» (1982). Благодаря этому сербская общественность впервые получила возможность познакомиться с разнообразным репертуаром модернистской и постмодернистской прозы, после этой публикации жанр рассказа приобрел здесь особую популярность и был освоен многими национальными авторами.
Потом пришли 1990-е. Для меня и всего моего поколения, рожденных в СФРЮ, они должны были стать "лучшими годами нашей жизни". Вместо этого мы получили всемирный потоп и разрушение цивилизации, на которые пришлась наша юность.
1991 — в этом году Нобелевской премии мира была удостоена лидер бирманской политической оппозиции До Аун Сан Су Чжи, футболисты клуба «Црвена звезда» стали победителями Кубка чемпионов УЕФА, а я потерял родину — Югославию.
Сторонник эстетической самодостаточности и политической индифферентности, Албахари отнюдь не случайно как раз в переломном 1991 году стал пре-
зидентом Федерация еврейских общин Югославии. В вопросе войн за передел Югославии он последовательно придерживался жесткого политического курса, который требовал изменений этической позиции. Албахари не самоустранился: так, он помогал в освобождении сараевских евреев из сербской военной блокады, участвовал в организации воздушного моста со странами по ту сторону Адриатики. Однако во второй половине 1990-х упаковал чемоданы, и его семья нашла прибежище под кленовым листом. Он живет в Канаде, в провинции Альберта, в городе Калгари. Живет не в статусе политэмигранта, просто переменил место жительства. Продолжает писать на родном сербском языке, одном из языков «Югославской Атлантиды». Продолжает писать хорошо. Но по-другому6.
Опыт личного восприятия важнейшей в истории страны эпохи лежит в основе очень разных в жанровом плане произведений современных словенских авторов. Зачастую обращение к «невымышленным» сюжетам, основанным на реальных событиях и человеческих судьбах, сопровождается актом их «разоблачения», это явление лауреат Нобелевской премии по литературе 2015 г. Светлана Алексиевич назвала «пропущенной историей»7. Такой подход использован в романе «Страшно ли мне?» (2012), ставшем последней книгой писательницы, поэтессы и журналистки Маруши Кресе (1947-2013). Широкое признание в Европе она получила за свою миротворческую деятельность и борьбу за права человека в период военного конфликта в Югославии 1991-1995 гг. Кресе родилась в Любляне в семье героев национально-освободительной борьбы Франца Кресе-Чобана (1919-1980) и Людмилы Кресе (1922-1999). С 1990 г. Кресе жила и работала в Берлине, Граце, Тюбингене, как независимый журналист писала для немецких и австрийских журналов, газет и радиостанций. Участвовала в нескольких антивоенных литературных проектах, например в проекте «Письма женщин о войне и национализме» (1999) о событиях 1991-1992 гг. на территории бывшей Югославии. В 2012 г. вернулась в Словению. Первый из семи поэтических сборников Кресе «Сегодня» вышел в Австрии в 1989 г., там же увидели свет и все последующие, за исключением книги «Сараево, любовь моя», которая была напечатана в переводе на боснийский язык в столице Боснии и Герцеговины в разгар войны, в 1994 г., что само по себе говорит о многом.
В романе «Страшно ли мне?» художественно представлена новейшая словенская история начиная с событий Второй мировой войны и последующего создания нового федеративного государства. Это одно из лучших современных произведений о судьбе военного поколения, к которому принадлежали родители писательницы. Действие охватыва-
ет период с 1941 по 2012 год, эпизоды национального прошлого представлены через субъективный опыт «личной» истории: повествование ведется от лица героя и героини, участников партизанского антифашистского сопротивления и социалистического строительства, затем в него вплетается голос их дочери. В романе разворачивается история любви двух молодых партизан, которая выдерживает испытание голодом, холодом, болью, страхом во время войны, помогает героям выжить в условиях коммунистической диктатуры. В судьбе отдельно взятой словенской семьи отражается хроника целой эпохи, в романе поднимаются многие до сих пор болезненные для Словении вопросы, такие как раскол нации во время фашистской оккупации, обесценивание идеалов национально-освободительной борьбы и беззакония югославских властей в годы социализма, разжигание и обострение межнациональных противоречий после 1980 г. и в постюгославский период. В своем последнем интервью Кресе призналась, что одним из импульсов к созданию романа стал крах Югославии:
Когда я начала ездить в Сараево во время войны в Боснии и Герцеговине, мне не было страшно, хотя я видела и пережила ужасные вещи. Тогда я начала задумываться о молодых людях, какими были мой отец и мать, когда они ушли в партизаны. Отец еще в течение тридцати лет после окончания войны по-своему переживал тогдашние травмы. И я поняла, что бывают моменты, состояния, когда ты просто не замечаешь страха. Только так можно пережить столь тяжкие времена. Без сараевского опыта я бы этого не осознала, хотя свои страдания в Сараево я даже близко не могу уподобить страданиям жителей осажденного города8.
Лишенный идеализации, но исполненный глубокого уважения к совершенному в годы войны человеческому подвигу портрет бескомпромиссного югославского партизанского поколения создается человеком, принадлежащим к поколению «детей», в юности вступавших со своими героическими «отцами» в яростную полемику. Время этих споров давно осталось в прошлом, много лет спустя добравшись до лесной чащи, где когда-то была сформирована партизанская бригада родителей, дочь при виде памятного обелиска — «маленькой стыдливой красной звезды» — склоняется «в благоговейном молчании»9. Воспитанные в героине родителями-партизанами чувство справедливости и неравнодушие к чужой боли через несколько лет приведут ее в Боснию.
Последствия кардинальных политических и социокультурных изменений, повлиявших на судьбы тех, кому выпало родиться в «Югославской Атлантиде», не оставили равнодушным прозаика М. Маццини
(род. 1961) — его остросюжетный социально злободневный роман «Вычеркнутая» (2014) рассказывает о судьбе матери-одиночки Залы Йова-нович (мягкий «ч» в конце фамилии, которого нет в словенском языке, указывает на ее сербское происхождение), дочери серба и словенки, после выхода Словении из состава Югославии и провозглашения государственной независимости оказавшейся заложницей бюрократических катаклизмов и неожиданно для себя ставшей лицом без гражданства.
История главной героини начинается 30 апреля 1992 г., в четверг, и заканчивается 15 мая 1992 г., в пятницу, — за эти две недели ей ценой огромных усилий удается восстановить справедливость, вернуть гражданство себе и своему новорожденному сыну, которого ей, как отсутствующей в базе данных МВД Республики Словении, отказались отдать в роддоме. Этот счастливый финал только оттеняет остроту и болезненность реальной проблемы: роман заканчивается фразой «29 февраля 1992 г. Министерство внутренних дел Республики Словении лишило гражданства 25 671 человека. Гражданский статус большинства из них до настоящего времени не определен»10.
Родившаяся в Крагуеваце в 1959 г., жительница Любляны Зала работает воспитательницей в детском саду, разведена. Ее случайный роман с женатым американским бизнесменом Марком приводит к беременности, и, несмотря на то, что партнер не хочет детей, женщина решает оставить ребенка. В роддоме выясняется, что «сведений о гражданке З. Йованович нет в компьютере»11, и молодой матери настоятельно советуют отдать сына в приемную семью. Героиня вынуждена обратиться за помощью к отцу новорожденного, который, понимая значение общественного резонанса, устраивает ей встречи с представителями прессы, телевидения, писателями. Это привлекает к женщине внимание органов госбезопасности, за ней начинают следить, прослушивать телефон. Марк провоцирует спецслужбы — сообщает Зале по телефону, что якобы устроил ей интервью с CNN и теперь всё случившееся получит международную огласку. Власти сдаются — героине дают гражданство, так что в интервью теперь нет необходимости. В ходе своих мытарств она знакомится со многими «вычеркнутыми» и убеждается в том, что все они абсолютно бесправны, их можно убить, обокрасть, избить совершенно безнаказанно. Зала сталкивается с бездушием и формализмом чиновников, бесцеремонностью журналистов, конформизмом и демагогией отвечающих за новую идеологию «инженеров человеческих душ». Приведенный ниже диалог с инспектором иммиграционной службы высвечивает всю абсурдность сложившейся ситуации:
.. .он взял анкету, которую Зала заполнила, и долго ее изучал.
- Зала Йованович, место рождения — Крагуевац, Сербия.
- Югославия, — поправила она.
- Югославии больше не существует. Она распалась. Словения уже целый год имеет статус независимого государства. [...]
- Отец там работал, я там только родилась. Мы уехали, когда мне было три месяца, — произнесла она.
Инспектор кивнул.
- Когда вы пересекли границу? [...]
- Что вы имеете в виду? В последний раз? Зимой. Я ездила в Триест за джинсами для беременных, а до этого в августе была на море, на хорватском побережье.
- Не морочьте мне голову! Это серьезное дело, знаете ли. С властями не шутят. Пожалуйста, отвечайте ясно, без обиняков. Я ничего не придумываю, я задаю вопросы, следуя процедуре, вы должны на них отвечать, и тогда мы подпишем бумаги. Когда вы пересекли границу? [...]
- О чем вы говорите? Вы же знаете, что я была в роддоме!
Он взял другой листок и начал его разглядывать.
- Да, в роддоме. Вы ведь рожали в Словении, не так ли? Наше здравоохранение намного лучше вашего в Крагуеваце, неудивительно, что вы пересекли границу. [...] Вы в нашей стране нелегально, проходите стандартную процедуру, я призываю вас к сотрудничеству.
- Вы вообще меня понимаете? — она стукнула кулаком по столу так, что из набухших грудей брызнуло молоко. — Да, я родилась не в Словении! Это так! Но моя мать словенка! Я здесь училась в педучилище, у меня здесь работа!
- У вас нет гражданства и постоянного места жительства12.
Маццини затрагивает и тему взаимоотношения художника и власти, в частности роль литераторов в обретении Словенией государственности, причем взгляд у него сатирический. Образ знаменитого писателя, к которому в поисках справедливости обращается героиня, — в значительной мере собирательный, хотя некоторые персонифицированные черты всё же угадываются. С одной стороны, этот персонаж декларирует принцип нонконформизма творца, его независимость от «прагматичной повседневности», с другой, — он убежден, что именно словенские писатели «построили новое государство». Действующий функционер общества словенских писателей, лауреат множества премий, он обласкан новой властью и предпочитает не замечать ее ошибки и перегибы. Поэтому сочиняет роман о репрессированных в 1945
г. участниках словенской домобранской лиги, воевавших на стороне Вермахта, ведь «народу нужна правда! Мы должны высветить темную сторону новейшей истории!»13, а не о «вычеркнутых» в 1992-м жителях Республики Словения. Лишение гражданства тысяч ни в чем не повинных людей, по сути, этническая чистка с применением административного ресурса, — безусловно, один из самых драматических эпизодов в истории суверенной Словении. Он еще раз напоминает о том, как беззащитен человек перед лицом бюрократической государственной машины, зачастую ведомой недальновидными политиками, о том, что колокол «звонит по тебе». Не случайно журналистка Л. Здравкович в послесловии к роману процитировала известное стихотворение богослова-антифашиста, президента Всемирного совета церквей Мартина Нимёллера «Когда нацисты пришли за коммунистами...», где главным врагом человечества названо равнодушие:
Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист.
Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ.
Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза.
Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не еврей.
А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать14.
Уникальная мультикультурная атмосфера социалистической Югославии стала своеобразным «плавильным котлом» для многих представителей национальной творческой интеллигенции, к ним относится и Борис А. Новак (род. 1953), выдающийся поэт, переводчик и теоретик-стиховед15. Не только большое дарование, но и всестороннее знание предмета позволили ему, обратившись к не самому популярному в наши дни художественному формату, подступиться к весьма амбициозному проекту: созданию первой в истории словенской литературы эпической поэмы-эпопеи в стихах, работа над которой велась более двадцати лет. Трилогия «Врата безвозвратности: эпос» (2015-2017) поражает своим размахом: это название объединяет три поэтических тома: «Атласы ностальгии», «Время отцов» и «Прибежища душ», общим объемом 40 тыс. стихов. «Встраиваясь» в ряд великих «мифоманов» — Гомера, Вергилия, Овидия, Данте, Мильтона, Новак, называющий себя «мифологом» и «мистификатором»16, пред-
принимает довольно успешную попытку обновить жанр героической эпопеи с помощью «очеловечивания» ее «установки на идеализацию и обожествление образов», чтобы «освежить прасюжеты и рассказать в
17
эпическом ключе о недавнем прошлом или даже о нашем времени»1'. Поэтому в центре его внимания оказываются не героические исторические личности, а обыкновенные люди — мужчины, женщины, дети, старики. Мифологической основой эпоса являются семейные предания и легенды рода Новаков, эпическое повествование основано на воспоминаниях, построено, с одной стороны, как документальный автобиографический нарратив в стихах о «времени и о себе», о предках, родных, друзьях, ключевых событиях национальной и европейской истории, с другой, — включает элементы вымысла, пропущенные через индивидуальное ассоциативное поле художника.
Связующим звеном повествовательной структуры всех трех книг является мотив странствия, который реализуется на трех уровнях: времени, места и памяти. Воссоздаваемые картины связаны с функционированием воспоминаний: лирический герой Новака путешествует по лабиринтам как услышанного, так и лично пережитого. Текст представляет собой мозаичное соединение фрагментов микросюжетов, «встроенных» в событийный ряд прошлого, усложненное темпоральными перебивами. Это филигранно выстроенное повествование реконструирует реальные эпизоды жизни поэта, членов его семьи, страны, даже Европы в контексте минувшей и еще длящейся эпохи. Из «груды осколков» рождается «великая, неслыханная История»18, создается портрет Времени.
Значительное место в книге занимает рассказ об отце поэта «товарище Анте», полковнике Народно-освободительной армии Югославии и партизанских отрядов Словении, его образ становится для автора своеобразным символом «Югославской Атлантиды». Лично знавший Й. Б. Тито, Анте Новак был одним из тех, чьими руками делалась военная история Европы. Об этом свидетельствует, например, эпизод с радиостанцией «Свободный Триест», которой в 1945 г. он руководил.
Когда до союзников дошло, что партизаны наступают, они двинули все имеющиеся силы -составы с пехотными дивизиями — западным путем,
через Паданскую и Фурланскую низменности с северного крыла, через Тирольские Альпы, мобильные танковые бригады —
в направлении Триеста. Немцы трижды яростно оборонялись, партизаны массово гибли в боях.
И тогда Тито приказал соединить его с комендантом радио «Свободный Триест»: «Здорово, Анте! Давненько не виделись.
Давай-ка,
запусти в эфир информацию на разных языках, что
Триест взят»! В ответ на робкий протест — мол, еще не взят,
Тито сказал: «Просто дай это в эфир!» — Анте перевел новость
на немецкий, французский и сербскохорватский,
писатель Цирил Космач — на английский и итальянский,
и через пять минут импровизированная радиостанция — клетушка
с одним-единственным микрофоном — дала в эфир сообщение: Триест освобожден! — Udruzene snage Jugoslovenske narodne armije i slovenackih partizanskih odreda
slomile su poslednji otpor nemackih zlotvora! -Libertà a Trieste! — Radio Free Triest speaking -Der erste Tag der Freiheit in Triest — Vive la fraternité!
Des Italienset des Slovènes! Vive la liberté!...
Бледнея, Анте доложил, что приказ выполнен, и спросил: «Что теперь?» — Тито ответил с ухмылкой:
«Не дрейфь, Анте, союзники остановятся».
«А дальше-то что?» — опять задал Анте вопрос. Взгляд Тито стал
жестким:
«Дальше у нас есть шесть часов, чтобы освободить Триест».
И ведь освободили19.
Неудивительно, что начавшаяся на рубеже 1980-1990-х гг. агония Югославии, с которой была связана судьба всей его семьи, стала для поэта тяжелым испытанием. На глазах уходила великая эпоха, вместе с ней угасал и ее полпред, «пракоммунист» Анте Новак, в последние месяцы жизни (первые месяцы существования независимой Словении) ставший свидетелем гибели государства, за свободу которого он когда-то так отважно сражался. Видеть, как умирающий отец реагирует на обстрелы Дубровника и осаду Вуковара, было для сына особенно му-
чительно. Поэт не скрывает, что до сих пор его преследует «фантомная боль ампутированной Югославии»20. Тревожным симптомом для Бориса А. Новака, бывшего в начале 1990-х одним из членов редколлегии журнала «Нова ревия», фактически подготовившего словенскую «бархатную» революцию, стал эпизод, произошедший с ним во время «десятидневной войны». Летом 1991 г. над только что провозглашенной независимой Республикой Словенией нависла реальная угроза: союзный парламент выступил с осуждением ее отделения, признав эти действия незаконными, а затем направил в сторону ее границ танковые подразделения ЮНА. Руководство Словении мобилизовало 35 тыс. добровольцев и резервистов территориальной обороны. Возникла угроза полномасштабной войны, ждали, что Белград отдаст приказ бомбардировок Любляны.
Нескончаемые ночи и дни войны за Словению я проводил в редакции «Новой ревии», тогда на Цанкарьевой. Теперь об этих бденьях едва ли кто-то вспомнит, а во мне воспоминанья эти мерцают как огонь всех сигарет, которыми дымили мы, туша окурки в пепельнице прошлого, которое шло на нас колонной танков. Впрочем, силе тех угроз мы верили не очень, система устарела, проржавела, еле дышит, хотя еще грозит, бряцает смертью — штурмовиками и ракетами...
Неофициально мы назывались «Военная редакция "Новой ревии"» вместе мы выдержали самые страшные
дни и ночи полночи и рассветы новейшей
истории
Началом ее финала стал упрямый вызов на Янчар
лице Драго, в глазахНико... Графенауэр
ххх
помню, как однажды ночью, когда коллеги без сил дремали за столом я лично с полчаса по телефону — и как же было слышно хорошо, как из соседнего района, — беседовал о чем-то с Белым домом, а в пять утра меня арестовал патруль
словенцев непоколебимых, из территориальной обороны, словенских Volks-терьеров;
и меня допросили и припугнули как перебежчика, потому что в моих документах они прочитали, что я родился в Белграде...2
Защищая Словению, Новак оставался уроженцем Югославии, и «терять страну отцов, навеки, безвозвратно // так больно было»22.
«Югославский эксперимент, как несколько расширительно можно назвать не только попытки создания самоуправленческого социализма, но и весь период существования общего государства югосла-вян, закончился полным крахом»23, — констатирует К. В. Никифоров в монографии «История Югославии в ХХ веке: очерки политической истории». Но если из этого эксперимента убрать политическую составляющую, останется культурная — единое общеюгославское культурное цивилизационное пространство, в котором культуры и литературы народов СФРЮ теснейшим образом взаимодействовали, влияли друг на друга и взаимно обогащались. Поэтому рожденные в «Югославской Атлантиде» А. Дебеляк, М. Кресе, М. Маццини, Борис А. Новак и другие современные словенские авторы до сих пор остро переживают потерю своей «большой» родины.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 DebeljakA. Balkanska brv: eseji o knjizevnosti jugoslovanske Atlantide. Ljubljana, 2010. S. 25. Здесь и далее перевод цитат оригинальных текстов сделан автором статьи.
2 Stepancic L. Ales Debeljak: Balkanska brv: eseji o knjizevnosti jugoslovanske Atlantide // Sodobnost. 2011. Letnik 75, № 9. S. 1198.
3 Debeljak A. Balkanska brv. S. 11-12.
4 Ibid. S. 55-56.
5 Ibid. S. 66.
6 Ibid. S. 68-69.
7 Алексиевич С. Чернобыльская молитва (хроника будущего). URL: http://lib.ru/NEWPROZA/ALEKSIEWICH/chernobyl.txt_with-big-pictures.html (дата обращения: 14.01.2018).
8 Кресе М. Авторский постскриптум. Фрагменты интервью // Кресе М. Страшно ли мне? М.: Центр книги Рудомино, 2017. С. 173.
9 Там же. С. 169.
10 Mazzini M. Izbrisana. Novo Mesto, 2014. S. 257.
11 Ibid. S. 27.
12 Ibid. S. 56-57.
13 Ibid. S. 171.
14 Zdravkovic L. Kaj je izbris? // Mazzini M. Izbrisana. Novo Mesto, 2014. S. 270.
15 См. об этом подробнее: Старикова Н. Н. Studia translatoria. Заметки об истории, теории и практике словенского художественного перевода // Художественный перевод и его роль в литературном процессе Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 2016. С. 42-57.
16 Novak Boris A. Vrata nepovrata: epos. Knj. 3: Bivalisca dus. Novо Mesto, 2017. S. 824.
17 Novak Boris A. Kot pesnik sem star 3000 let (intervju z Borisom A Novakoms spraseval je Josip Osti) // Literatura. 2015. Letnik 27, st. 287. S. 80.
18 Novak Boris A. Vrata nepovrata: epos. Knj. 1: Zemljevidi domotozja. Novо Mesto, 2015. S.54.
19 Ibid. S. 639-640.
20 Ibid. S. 703.
21 Novak Boris A. Vrata nepovrata: epos. Knj. 2: Cas ocetov. Now Mes-to, 2015. S. 698.
22 Ibid. S. 702.
23 Никифоров К. В. Вместо заключения // История Югославии в ХХ веке: очерки политической истории. М.: Индрик, 2011. С. 871.
N. N. Starikova
A phantom pain of the amputated country. Yugoslav sociocultural space in the texts of contemporary Slovene authors
The article focuses on prose and lyrics of contemporary Slovene writers. Through the personal experience of the epoch the specifics of the sociocultural space and multicultural atmosphere of socialist Yugoslavia is reconstructed.
Keywords: sociocultural context, multiculturalism, contradictions of socialism, common cultural space, "personal" history.
