Этнополитическое измерение национальной безопасности и вызовы глобализации Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Кенан АЛЛАХВЕРДИЕВ

Кандидат философских наук, доцент кафедры политологии и политического управления Академии государственного управления при Президенте Азербайджанской Республики

(Баку, Азербайджан).

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ И ВЫЗОВЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Резюме

В статье рассматривается сложный комплекс вопросов, возникающих на пересечении двух крайне важных и чувствительных для общества и государства сфер: процессов этнополитического развития нации и стратегии обеспечения национальной безопасности. В данном контексте одной из главных задач, поставленных в работе, является раскрытие различных подходов к проблеме, анализ вызовов и угроз, обусловленных влиянием глобализации на активизацию эт-нополитической составляющей всей проблематики и всех уровней безопасности: глобальной, региональной, национальной. Наряду с этим в статье прослеживается трансформация имеющихся в политической науке и практической политике представлений об этнополитическом измерении объекта

данного исследования: сначала — переход от «растворения» этнополити-ческих проблем в социальном секторе системы безопасности к научно-атрибутивному признанию безопасности в этнической сфере, затем — осознание необходимости теоретико-методологического обоснования и политико-правовой институционализации этнополи-тической безопасности. Предпринимается также попытка преломления сформулированных автором концептуальных положений к субрегиону Центрального Кавказа — ключевой зоне, согласно новейшей концепции структуризации геополитического пространства Евразии, разработанной Институтом стратегических исследований Кавказа (|SSC, Азербайджан), не только Кавказского региона, но и всей Центральной Евразии.

В в е д е н и е

События конца XX — начала XXI веков вызвали серьезные дискуссии о сущности и тенденциях трансформации стратегических основ национальной безопасности. По мнению российского исследователя В. Барановского, это определяется тремя факторами. «Во-первых, национальная безопасность относится к числу таких понятий, которые имеют очень широкое употребление. Во-вторых, оно плотно вписано в политический контекст, широко употребляется как в профессиональных и публичных дискуссиях, так и в официальных документах. В-третьих, вопрос о национальной безопасности затрагивает

самые разнообразные области общественного развития. Он тем или иным образом соотносится и со сферой военной, и с внешнеполитической деятельностью, и с экономикой. И с проблематикой демократии и прав человека тоже — и то, и другое очень легко свернуть или ограничить, мотивируя это именно соображениями национальной безопасности»1. Действительно, глобализационный императив XXI века ставит перед исследователями все новые проблемы, требующие своего осмысления: анализ корреспондирующих взаимосвязей между различными видами и уровнями национальной, региональной и международной безопасности; трансформация сущностных основ национальной безопасности в контексте актуализации новых вызовов и угроз; влияние новых измерений национальной безопасности на характер и формирование конфигурации внутренней и внешней политики новых независимых государств.

В данной статье указанный проблемный ряд преломляется через призму его этнопо-литического измерения и актуализируется путем исследования следующих вопросов: природа современных этнополитических процессов в контексте современных угроз национальной безопасности; дискурс этнополитических аспектов национальной безопасности; основные этнополитические противоречия и наиболее актуальные проблемы обеспечения этнополитической безопасности; комплекс вызовов и угроз этнополитической безопасности в транзитных странах, формирование в них государственной политики в этнической сфере.

Этнополитические процессы в контексте современных угроз национальной безопасности

Для ответа на эти и другие вопросы прежде всего следует выяснить основные позиции данной проблемы: правомерно ли совмещать в едином контексте два столь сложных понятийных ряда — «этнополитические процессы» и «национальная безопасность» — или целесообразно рассматривать их отдельно.

Как известно, национальная безопасность представляет собой чрезвычайно сложную многоуровневую функциональную систему, в которой постоянно происходят процессы взаимодействия и противоборства жизненно важных интересов государства, общества и личности с угрозами (как внутренними, так и внешними) этим интересам. В силу этого безопасность не может выступать в качестве обособленного объекта изучения. Она имеет системный комплексный характер, позволяющий изучать разные стороны состояния и развития общества и его интересов.

В XXI веке само понимание безопасности значительно трансформируется. В традиционной трактовке национальной безопасности упор ставился, во-первых, на решение задачи физического выживания государства, на его право и возможности реализовать себя в международной системе; во-вторых, на гарантированное поддержание мира в отношениях между государствами в пределах некоего территориального и политического пространства. На современном этапе развития международных отношений понимание национальной безопасности обрело более широкий контекст, стало объемнее, так как наряду с военно-политическими задачами безопасности возникают новые общественнозначимые — политико-экономические, социально-экологические и другие. Без их решения национальная безопасность не будет стабильной. Кроме того, изменилась и обще-

1 Барановский В. Национальная безопасность: концептуальные и практические аспекты // Материалы семинара «Стратегия развития». 22 апреля 2002 года. М., 2002. С. 7.

ственная среда, в которой решаются эти задачи. Если раньше у государства были две четко разграниченные сферы безопасности — внутренняя и внешняя, то ныне, в условиях глобализации, усиливается тенденция к размыванию грани между ними.

Как отмечают многие исследователи проблемы2, при растущей глобализации и регионализации, а также интернационализации всех сторон общественной жизни (связанной с процессами интеграции) грань между внутренней и внешней безопасностью весьма условна, а многие угрозы: международный терроризм и наркобизнес, информационно-коммуникационные и техногенные катастрофы — порой трудно привязать к единому источнику. В научной литературе все больше находит свое отражение то, что анализ тенденций в сфере безопасности и прогноз на XXI век показывают, что опасности и угрозы, вызовы и риски обретают все более комплексный и взаимоувязанный характер. Одна угроза нередко влечет за собой цепочку других опасностей.

Вопрос о сущности современных угроз и вызовов, опасностей и рисков занимает особое место в проблеме безопасности3. Однако в научной литературе эти понятия раскрываются пока еще недостаточно глубоко и полно. Зачастую анализ угроз национальной безопасности подменяется анализом вызовов, потенциальные угрозы не отделяются от реальных, не проработана этимология базовых понятий «угроза» и «опасность». Так, в законе Российской Федерации «О безопасности» (статья 3) дается следующее определение угрозы: «Угроза безопасности — совокупность условий и факторов, создающих опасность жизненно важным интересам личности, общества и государства»4. Здесь, как очевидно из текста, понятие угроза не только оказывается близким по смыслу понятию опасность, то есть тавтологично ему, но и раскрывается через него. Несколько иная интерпретация предлагается в законе Азербайджанской Республики «О национальной безопасности», где угроза выступает как совокупность условий, факторов, процессов5. Различия окажутся еще большими, если обратиться к концептуальным документам по безопасности целого ряда других стран (США, Франции, Китая и др.).

В этой связи ответ на вопрос о том, нужна ли в принципе полная унификация теоретико-методологической основы исследовательского аппарата в сфере изучения безопасности, уже не столь очевиден. Сравнительный анализ показывает, что, скорее всего, унификация нужна на уровне терминологии, а в своей эмпирической части эта основа может (и должна) быть оригинальной в исследовательских и практико-политических подходах, что, безусловно, позволяет сохранять региональную уникальность, отражать своеобразную «эндемичность» реальных национальных потребностей и интересов.

Тем не менее в литературе встречаются попытки сформулировать блоки универсальных угроз для больших континентальных пространств. Так, российский исследователь А.Д. Цыганок полагает, что в XXI веке в условиях глобализации для Европы возможны следующие основные угрозы.

■ Во-первых, угроза со стороны так называемого «международного терроризма» носит очевидный характер и является основной на сегодня.

■ Во-вторых, замороженные конфликты (Приднестровья, Южного Кавказа), нерешенные балканский и арабо-израильский конфликты. Нерешенность терри-

2 См.: Возженников А.В. Национальная безопасность России. М., 2002; Общая теория национальной безопасности / Под ред. А.А. Прохожева. М., 2002; Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. Colorado, 1991, и др.

3 Наряду с указанными ранее авторами, см. также: Росс Э.Л. Теория и практика международных отношений: аналитические взгляды. Ньюпорт, 1997; Цыганков П.А. Международные отношения. М., 1996; Job B.L. The Insecurity Dilemma: National, Regime, and State Securities. 1992; Terriff T., Groft S., James L., Morgan P. Security Studies Today. Cambridge UK, 1999 и др.

4 Закон РФ о безопасности (в редакции закона от 1992 г.) [www.scrf.gov.ru].

5 См.: Закон Азербайджанской Республики «О национальной безопасности» // Журнал «Ганун», 2004, № 9 (125) (на азерб. яз.).

ториальных проблем, вопросов территориальной целостности, как в Европе (Дания — Люксембург, косовский конфликт), так и на ее границах (Грузия, Армения, Азербайджан), в Центральной Азии (Узбекистан, Таджикистан).

■ В-третьих, не меньшую опасность представляет распространение ОМП, существование нежизнеспособных государств и организованная преступность.

■ В-четвертых, все возрастающая угроза со стороны КНР, в частности наличие спорных участков границы между РФ, Индией, Казахстаном, Вьетнамом, Тайванем и Китаем.

■ В-пятых, очаги напряженности на Ближнем Востоке, связанные с угрозой возможных несанкционированных пусков одиночных ракет, в том числе с ядерными боеголовками с территории КНДР, Ирана, Пакистана.

■ В-шестых, угроза ввода иностранных войск (в нарушение Устава ООН) в сопредельные государства.

■ В-седьмых, угроза со стороны тоталитарных режимов, непредсказуемость которых будет постоянно создавать напряженность.

Среди множества невоенных угроз для Европы наибольшую опасность, по мнению автора, представляют: новые приграничные угрозы (наркотрафик, незаконная миграция и др.), угрозы безопасности трубопроводным и энергетическим системам, угрозы в информационной сфере6.

Другой, более широкий, подход обозначен А.И. Уткиным. По его мнению, современные вызовы глобализации выступают в виде пяти мощных сил, которые ведут мировое сообщество к новому состоянию: фиксация однополярности, глобализация мировой экономики, ослабление государств-наций, поиски цивилизационной идентичности, восстание бедного большинства мирового сообщества7.

Безусловно, возможны и другие комбинации стратегических угроз, тем более их модификации, адаптированные к субконтинентальным, региональным и национальногосударственным пространствам. Но практически во всех из них в ряду геополитических констант важное место занимают те, что связаны с этнической (национальной) дифференциацией населения планеты в целом и отдельных стран. Дело в том, что как в геополитике, так и в общей теории безопасности главными акторами выступают государства, существующие де-юре или де-факто, а также лишь становящиеся таковыми. Они являются целостным и относительно самостоятельным (а то и самодовлеющим) организмом со своими интересами, ценностями и устремлениями.

Между тем не только направленность, сила и содержание интересов и устремлений государств, но и само их возникновение, укрепление и разрушение во многом обусловливаются национальными и этническими факторами. Вот почему государственное консти-туирование этнических, национальных общностей выступает как одна из общих тенденций создания, функционирования и развития суверенного национального государства, то есть является системным этнополитическим процессом.

Отметим, что под этнополитическим процессом следует понимать взаимодействие достаточно больших групп населения, каждая из которых характеризуется, с одной стороны, определенно артикулированной этнической идентичностью, с другой — определенными (реально наличествующими или желаемыми) институтами суверенитета. Таким образом, выражаемые этими группами этнические требования немедленно трансформи-

6 См.: Цыганок А.Д. Новые угрозы для Евроазиатского континента в условиях глобализации. Институт развития гражданского общества и местного самоуправления [http://c-soriety.m/mam.php?ГО=234053 &аг2=30&аг3=14]; Он же. Новые угрозы и опасности XXI века для Евроазиатского континента. М., 2004.

7 См.: Уткин А.И. Геоструктура XXI века // Независимая газета, 1 сентября 2000.

руются в политические (расширение суверенитета), а политические, экономические или гуманитарные требования обретают этническую окраску, при их реализации используются механизмы этнической мобилизации и т.п.8

Общий обзор состояния этнополитических процессов, очевидно, не может быть полным без рассмотрения некоторых тенденций их стратегического развития. Сегодня в стратегии этнополитического развития народов бывшего СССР вырисовываются три основных сценария.

■ В первом случае речь идет о гипертрофированной самодовлеющей роли этнического фактора в социальном, политическом развитии жизни современных народов. Безусловно, этнизация общественной и политической жизни (даже без экстремизма) неприемлема как для перспектив развития наций-этносов, так и для формирования всего многонационального государства.

■ Во втором сценарии наблюдается тенденция к унификации жизни народов, их максимальной ассимиляции и растворению в «титульном» этнокультурном пространстве — подход, не так давно считавшийся наиболее приемлемым и перспективным (например, путь создания советского суперэтноса), что частично привело к политизации национального самосознания этносов и отдельных индивидов, тем самым воспроизводя межэтническую конфликтность.

■ В исторически сложившихся условиях у народов постсоветского пространства есть наиболее предпочтительный третий сценарий развития этнополитических процессов — путь этнополитической интеграции различных наций и становление многонационального народа в новых независимых государствах.

Таким образом, очевидно, что вопросы политического характера этничности, в частности этнических факторов проблем национальной безопасности представляют не только теоретический, но и сугубо практический интерес. В последнее десятилетие в научном обиходе и в политической лексике все шире и активнее используют новые словосочетания, в которых безопасность формулируется в рамках крупных отраслей (сфер) деятельности, являющихся ее объектами: экономическая, экологическая, социальная, технологическая, информационная, продуктовая, топливная, коммуникационная, санитарная и другие виды безопасности. В этой связи перед исследователями и политиками встает вопрос-дискурс: по каким критериям и в каких дефинициях характеризовать роль этнического фактора в системе национальной безопасности: «этнополитические аспекты национальной безопасности», «безопасность в этнической сфере» или же «этнополитическая безопасность»?

Безопасность в этнической сфере или этнополитическая безопасность: общий дискурс проблемы

Средства массовой информации пестрят сообщениями из ведущих мировых исследовательских центров, в которых прогнозируется в XXI веке дробление национальных государств на этнические микрогосударства. С другой стороны, в эпоху глобализации многое свидетельствует и о том, что, образно говоря, стертая в мелкую этническую пыль государственность будет заменена глобальным управлением невидимого мирового пра-

8 См.: Драгунский Д.В. Этнополитические процессы на постсоветском пространстве и реконструкция Северной Евразии // Полис, 1995, № 3. С. 40.

вительства. По всей видимости, в стороне от этого процесса не останутся ни США, ни Россия, ни страны Европы, ни какие-либо иные.

Это вызывает все большее накопление «горючего» материала для кровопролитных конфликтов, когда ключевой проблемой для национальной безопасности большинства государств мира становятся межэтнические конфликты. Так, в Стратегии национальной безопасности США американские аналитики с тревогой отмечают: «С глобализацией приходят и риски. Во многих важных регионах мира государства-изгои и межэтнические конфликты несут угрозу региональной стабильности и прогрессу»9.

Но правомерно ли списывать взрыв этнического активизма лишь на «издержки» становления глобального мира? Думается, глобализационные процессы здесь выступают в качестве катализатора, а не первопричинами этнических конфликтов.

Прежде всего отметим, что в их возникновении можно выделить по меньшей мере два основных уровня: внутренний и внешний. Внутреннее измерение проблемы заключается в активном включении в политический процесс акторов-этносов, то есть возникновении этнополитического процесса.

Внешний аспект проявляется в том, что межэтнические конфликты одновременно являются и геополитической проблемой (к примеру, международно-каузальное значение имеет конфликт в Косове). Не случайно большинство правительств, втянутых в круговорот этнических конфликтов, часто пытаются объяснить их причины иностранным вмешательством во внутренние дела этих государств (действительным или мнимым).

Опыт мировой истории наглядно показывает необыкновенную легкость перехода зародившегося этнополитического конфликта из ненасильственной стадии в вооруженную. Так, по подсчетам английского социолога-международника Э. Луарда, с 1400 года по настоящее время примерно половина случившихся в мире вооруженных конфликтов произошла между государствами. За четыре же послевоенных десятилетия из 127 «значительных» войн лишь 37 относились к категории международных. По данным Дипломатической академии МИД РФ, удельный вес собственно международных насильственных конфликтов, происшедших в 1945—1989 годах, еще меньше: лишь 22 (из 147) крупных вооруженных конфликтов имели исключительно межгосударственный характер, а остальные — преимущественно внутригосударственный10.

Причины этнополитических конфликтов коренятся прежде всего в самой природе и объективной среде функционирования этнонациональных общин, когда несовпадение естественных географических границ расселения этнических общностей с политическим делением мира превращает пространства конституирования государств-территорий в арену борьбы за формирование национальных (этнических) государств и провоцирует связанные с этим этнические движения и конфликты.

В современном мире живет 3—5 тыс. этнических групп, причем общая численность этнических меньшинств значительно выше, поскольку многие этносы расселены в ряде стран. Так, численность каждого из 269 этносов превышает 1 млн чел., 90% наций и народностей входят в состав многонациональных государств. Такое многообразие не прибавляет стабильности в современном мире. Напомним, 99 стран в мире имеют 291 этническое меньшинство с «фактором риска». В качестве показательного примера возьмем данные по обзору государств, участвовавших в вооруженных конфликтах в 1988 году: из 111 таких конфликтов, проходивших во всем мире, 63 были внутренними, а 36 определялись как «войны, связанные с государственным устройством», то есть конфликты правительства с оппозицией, требующей автономии для определенной этнической общности или региона. Организованные с помощью государства акты уничтожения членов этни-

9 National Security Strategy. For A New Century. Introduction. The White House. December 1999, P. 1.

10 См.: Общая и прикладная политология / Под общей ред. В.И. Жукова, Б.И. Краснова. М.: МГСУ; Изд-во «Союз», 1997. С. 195.

ческих или политических групп приносят больше людских потерь, чем все другие формы конфликтов вместе взятые11. Более того, по выражению исследователя-конфликтолога Э. Xендерсона, этнический конфликт — один из «величайших убийц в мире». По сведениям исследователя, более 26 млн вынужденных переселенцев спасались бегством в 50 основных этнических конфликтах, имевших место в 1993 и 1994 годах, а на каждом из этих конфликтов лежит ответственность за гибель в среднем 80 тыс. чел. Кроме того, 32% всех международных кризисов, происходивших с 1918-го по 1988 год, демонстрируют этнопо-литическое измерение12.

Таким образом, само существование классических многонациональных государств со всеми атрибутами этнополитики (экономическая потребность в границах, этничность как статус и т.п.) вызывает к жизни объективную общественно-историческую потребность в их «преодолении», то есть в планетарном униформизме. С другой стороны, глобализация содержит в себе также огромный потенциал саморазрушения — ускоряет мощные этномиграционные потоки, вследствие чего возрастает этническая мозаичность большинства стран мира, даже ранее относительно гомогенных. В результате, в таких государствах на передний план выходит значительный ряд этнополитичес-ких проблем:

— обостряются отношения между «титульными» и «нетитульными» народами, а также так называемым «Центром» и этническими регионами, анклавами;

— усиливается этнический редукционизм, рассматривающий все процессы политического, социально-экономического и культурного развития сквозь призму эт-нонациональной идентификации;

— усугубляются этнонационализм и этнорегионализм;

— актуализируются права и статус этнических меньшинств;

— отмечается «смещение» акцента с политико-гражданской идентификации людей к этнической и т.д.13

Межэтнические конфликты и войны не имеют ни территориальной, ни социально-политической локализации. Они не являются исключительным продуктом определенного исторического периода или конкретного геополитического организма. При этом следует согласиться с мнением исследователей, которые полагают, что пока концепция общей безопасности недостаточно учитывает значение этнополитической бе-зопасности14.

В этой связи возникает вопрос: как же правильно на уровне предметной дефиниции характеризовать этнополитическое измерение национальной безопасности: как проблему обеспечения безопасности в этнической сфере или как проблему защищенности от угроз объектов в самостоятельной сфере — этнополитической безопасности?

Однозначного ответа на этот вопрос в научной литературе пока нет. Вопросы, находящиеся на стыке этнополитики и национальной безопасности, сложны не только по существу, в значительной степени их решение затруднено переплетением различных сфер общественной жизни и исследовательских подходов (терминологических, методологических и др.).

11 См.: Медведева M.A. Этнополитический конфликт какфактор угрозы международной безопасности. В кн.: Философия XX века: школы и концепции. Научная конференция к 60-летию философского факультета СПбГУ, 21 ноября 2000 г. Санкт- Петербург, 2001. С. 156.

12 См.: Там же.

13 См.: Aллaxвеpдuев К. Кавказ: между «молотом» глобализации и «наковальней» этнополитики // Кавказ & Глобализация, 2007, Т. 1 (2). С. 11—12.

14 См.: Панарин С. Безопасность и этническая миграция в России // Проблемы безопасности. М., Московский центр Карнеги. Pro et Contra, 1998, Т. З, № 4. С. 9.

Так, согласно сторонникам конструктивистского (постмодернистского) подхода, этничность — специфическая характеристика основных сфер общественной жизни (политической, экономической, духовной и др.), существует в них и проявляется через них, поэтому не выступает в качестве самостоятельной субъектно-объектной сферы. Базовым постулатом здесь можно считать «тезис о фактическом отсутствии в природе этнического как такового и вытекающее из этого сведение этничности к рукотворному артефакту либо формируемому индивидами в процессе создания собственной когнитивной картины социального мира»15. В данном контексте даже острейшие формы этнополитических конфликтов сводятся к различным комбинациям «привычных» социально-политических, экономических и иных причин. В категоричной форме данный подход проявляет себя в жестком исключении этнического фактора из числа детерминант национальной безопасности: «К основным компонентам национальной безопасности относятся военная, экономическая, социальная, экологическая, информационная безопасность»16. Соответственно, в этом случае и в понятийно-предметном плане целесообразней говорить об эт-нополитических (этнических) аспектах, факторах, проявлениях проблем безопасности в традиционных институтах и сферах жизни общества17.

Оппоненты данного подхода, нашедшего свое отражение прежде всего в теории при-мордиализма, исходят из очевидного, на их взгляд, факта о бесспорности реального функционирования комплекса этнических отношений, этнической жизни в целом, вместе с сопряженными с нею свойствами (этническая история, психология, менталитет и т.д.) в качестве особой социальной субстанции — этнической сферы. Поскольку здесь речь может идти о «реальном существовании этнической субстанции, которая активна и порождает из себя этнически окрашенные социальные феномены»18, то в своих крайних проявлениях, примордиалисты приходят даже к выводу, что «абсолютно только существование нации, этноса, а все остальное относительно»19. С учетом того, что в последние десятилетия демонстрация этнической идентификации и политизации этничности приобрела во всем мире угрожающий и самодовлеющий характер, то и внимание исследователей, по мнению сторонников данного подхода, необходимо сосредоточить на изучении проблем безопасности непосредственно в этнической сфере. Именно поэтому наиболее последовательные авторы данного направления предлагают выделить новый, особый сегмент в структуре национальной безопасности — этнополитическую безопасность.

Показательна в этом плане ускоренная смена акцентов в тематике и предмете научных дискуссий. Так, в отличие от предшествующих лет, когда доминировал постмодернистский подход в понимании взаимосвязи этнополитики и безопасности, научно-практическая конференция, проведенная по этой проблеме (Краснодар, 2003 г.) была уже обозначена как «Этнополитические аспекты безопасности в конфликтных очагах и зонах потенциальной напряженности на Кавказе и в Сибири»20. Тенденцию смены приоритетов

15 Рыбаков С.Е. Философия этноса. М., 2001. С. 18.

16 Жаде З.А. Национальные интересы и безопасность России в контексте геополитики. В кн.: Политологические, этнополитические и культурологические науки, 2005. С. 60. [http://www.vestnik.adygnet.ru/files/ 2005.2/123/jade2005_2.pdf|.

17 См.: Медведева М.А. Указ. соч. С. 156—158; Молчанов Н.А. Термины и определения, используемые специалистами зарубежных стран при разработке проблем национальной безопасности // Стратегическая стабильность, 2000, № 3 [http://www.sipria.ru/ss20_03.html]; Общая теория национальной безопасности; Белов П.Г. Категории и методы национальной безопасности. М., 2002; Ипполитов К.Х. Идеология национальной безопасности. М.: РСПБ, 1997; Бовш В.И Национальная безопасность и историческое сознание нации. М., 2002; McSweeney B. Security, Identity and Interests. A Sociology of International Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

18 Рыгбаков С.Е. Нация и национализм. М., 2001. С. 8.

19 Абдулатипов Р.Г. Парадоксы суверенитета. Перспективы человека, нации, государства. М.: Славянский диалог, 1995. С. 31.

20 См.: Этнополитические аспекты безопасности в конфликтных очагах и зонах потенциальной напряженности на Кавказе и в Сибири. Конференция. Краснодар, 23—26 октября 2003 // Международные процессы. Журнал теории международных отношений и мировой политики [http://www.intertrends.ru/three/014.htm].

в российской политической науке продолжила состоявшаяся в октябре 2007 года в Махачкале Всероссийская научная конференция, посвященная 15-летию Регионального центра этнополитических исследований (РЦЭИ) Дагестанского научного центра Российской академии наук. Эта конференция, первоначально анонсированная как итоги проекта «Этнополитическая стабильность Юга России в условиях глобализации»21, была проведена под названием «Этнополитическая безопасность Юга России в условиях глобализации». То, что это не просто замена одного названия другим, более удачным, думается, понятно даже не специалистам. Более того, на основе полипарадигмального синтеза на конференции была предпринята попытка сформулировать категориальное определение этнополитической безопасности как системы мер, направленных на профилактику, предотвращение, разрешение конфликтов (межэтнических, социальных, политических, меж-конфессиональных и внутриконфессиональных) путем достижения паритета интересов индивидов, этнонациональной и социальной общности, социума, многонационального народа и государства в целом22.

По нашему мнению, ответ на вопрос о правомерности того или иного из вышеуказанных подходов целесообразно отложить, поскольку это требует развернутого анализа обоих подходов, что представляется невозможным в ограниченных рамках данной статьи. В самой общей форме лишь отметим, что этнополитическую безопасность (в силу сущностной сложности и многосоставности лежащего в ее основе объекта) нельзя сводить к набору относительно простых положений-тезисов, заимствованных из этнополи-тологии и теории национальной безопасности.

В сжатом виде суммарный результат анализа научной литературы по указанной проблеме, по нашему мнению, можно раскрыть в следующих положениях.

■ Во-первых, используемая в этой сфере терминология (в том числе указанные выше «этнополитические аспекты национальной безопасности», «безопасность в этнической сфере», «этнополитическая безопасность» и другие), очень часто не носит в логико-понятийном отношении строго научного характера, а больше представляет собой некие привлекательные лингвосемантические обороты, и, соответственно, нуждается в более глубокой категориальной разработке.

■ Во-вторых, образование наций и национальных государств, безусловно, процесс исторический, истоки которого лежат в глубине веков. Однако столь же бесспорно, что с начала XX века идет непрерывный процесс ускорения динамики нацие-образования. Так, если ныне существует около 200 государств, то в 1910 году их было 15, а каждая новая эпоха геополитических потрясений (Первая и Вторая мировые войны, крах колониальной системы и мирового социализма) лишь придает этому процессу дополнительный стимул. В результате в современном мире объективно увеличивается количество разделительных линий между государствообразующими народами-нациями и этническими меньшинствами. При этом нельзя считать корректным подход, согласно которому, «те, кто не имеет и не имел своей государственности, не могут претендовать на статус нации до тех пор, пока данное положение не изменится в силу очередного исторического курьеза. Здравая национальная политика должна всячески избегать этих курьезов, чтобы нынешние нации сохранялись, а новые не появлялись на свет»23.

21 См.: Этнополитическая стабильность Юга России в условиях глобализации (рук. д. филос. н. А.-Г.К. Алиев, к. филос. н. Г.И. Юсупова, РЦЭИ ДагНЦ РАН) [http://adaptation.iea.ras.ru/reports/2006/ subprogramme.pdf].

22 См.: Этнополитическая безопасность Юга России в условиях глобализации. Всероссийская научная конференция. Региональный центр этнополитических исследований (РЦЭИ) Дагестанского научного центра РАН (октябрь 2007 г.) [http://kavkaz-uzel.ru/newstext/news/id/1199967.html].

23 Национальные меньшинства в судьбе государства [http://www.vtk.interro.ru/].

■ В-третьих, анализируя этнополитические процессы в контексте глобализации, нельзя сосредоточиваться на конфликтосодержащих факторах и процессах (в том числе мы говорим о праве на самоопределение). Как с теоретической, так и с практической точки зрения (особенно) намного продуктивнее сфокусироваться на изучении путей упреждения этих процессов и — как альтернатива — на формировании новых транснациональных мультиэтнических образований. Такой подход будет понятен, если учесть, что глобализация протягивает коммуникационную «паутину» взаимозависимостей и взаимопроникновения не только и не столько между национальными государствами, сколько поверх существующих между народами границ и барьеров, объединяя тем самым различные этнические идентичности в глобальную общность на новом цивилизационном уровне. Отметим лишь, что во многих футурологических сценариях будущего этносов ясно просматривается ослабление факторов-детерминантов формирования наций, их характерных признаков, соответственно, и деактуализация принципа этнического самоопределения, особенно экстремальных форм его реализации.

■ В-четвертых, вызовы и угрозы глобализации уже сегодня ставят практически все народы (как сформировавшие собственные государства, так и остальные) перед дилеммой: либо сохранение этнической идентичности в ее исторической данности, либо поиски новой формулы гармонизации этносоциального содержания. В обозримом будущем необходимость такого выбора лишь ожесточится: современные тенденции мирового развития указывают, что в конечном счете именно от него будут зависеть исторические судьбы народов, их органичная «вплетенность» в глобальную цивилизацию. Межэтнические конфликты все очевиднее перерастают в международно-геополитическую проблему. Их решение так или иначе затрагивает многие страны и народы, в том числе находящиеся за пределами государств, в которых зародился и развертывается этнополи-тический конфликт. А это значит, что ни одна страна мира, тем более с полиэт-ничным составом населения, не может позволить себе игнорировать этнические проблемы и противоречия в контексте обеспечения своей национальной безопасности.

■ В-пятых, ни одно из теоретических направлений в изучении этнических отношений и этнической политики не является в настоящее время доминирующим и общепризнанным. Эта методологическая неопределенность еще более возрастает при попытках применить к этнической сфере методики и инструментарий других наук, в частности теории национальной безопасности, или междисциплинарных инноваций. Поэтому, наверное, прав Л. Деспрес, когда пишет, что различные теоретические парадигмы могут по-разному описать процессы, происходящие в сфере этнических отношений, поскольку одним и тем же ситуациям приписывают свои специфические значения24.

■ В-шестых, углубляется противоречие между международно-правовыми нормами, устанавливающими рамки государственного суверенитета, и процессами глобализации, создающими основу для вмешательства международных организаций, включая региональные, во внутригосударственные дела, в том числе в связи с межэтническими конфликтами. А это, в свою очередь, вызывает обвинения в адрес государств мира и международных наднациональных акторов в неоимпериализме, борьбе за передел мира, «двойных стандартах» и т.д. При этом

24 См.: Деспрес Л. К разработке теории этнического феномена // Этнос и политика: Xрестоматия. М., 2000. С. 27—28.

перекрестное поле, складывающееся на стыке этничности и безопасности, характеризуется, с одной стороны, многомерностью возникающих при этом новых системных свойств, с другой — переосмыслением совокупности действительно национальных интересов и, соответственно, выстраиванием качественно новой иерархии долгосрочных и среднесрочных целей их реализации.

■ В-седьмых, большую часть XX века в политической литературе применительно к этнической сфере категория «безопасность» использовалась мало. При этом в западной литературе в понятие «этнос» вкладывали преимущественно смысл «народный», а собственно национально-этнические качества социально-исторических общин раскрывали через категорию «этничность». В советской научной литературе (затем и в постсоветской) придерживались несколько иных парадигмальных приоритетов, поскольку усилиями этнологической науки здесь понятие «этнос» получило широкое признание у научной и политической элит. Однако и в западной, и в советско-российской научных школах этносы, образно говоря, были «растворены» среди доминантных социально-исторических общностей: классов (марксизм), слоев населения (теория стратификации), государств (идеология этатизма), различных тоталитарных и идеологических конструкций. В этот контекст вполне логично вписывается и тот факт, что в отчете по Индексу человеческого развития (ИЧР), опубликованном в 1994 году Программой развития ООН, среди основных аспектов безопасности человека (экономической, политической, продовольственной, экологической, безопасности здоровья, личной) указывались угрозы и такому ее виду, как общественная и культурная безопасность, вызывающие разрушение традиционных общностей: семьи, общины, организации, этнической группы. Эти деструктивные тенденции не поддаются точному количественному измерению, но по силе разрушительного воздействия могут вызвать катастрофические по-следствия25. Фактически в документе не было ни слова об этнополитической безопасности, близких или тождественных ему понятиях, категориально отражающих защищенность от внешних и внутренних угроз совокупности этнических отношений в определенном территориально-политическом ареале. По сути, это также еще одно свидетельство тому, что кровопролитные этнополи-тические конфликты конца XX века оказались достаточно неожиданными для мирового сообщества, показали его неготовность к преодолению проблем, обусловленных процессами этнической консолидации и мобилизации. Эти процессы вызвали и трансформацию представлений о философии этнической безопасности в эпоху глобализации. Через 11 лет в докладе ПРООН за 2005 год ее авторы признаются, что недооценили зарождавшиеся угрозы, и ставят вопрос о «необходимости нового определения безопасности и построения коллективной безопасности». Как отмечается в докладе, «в течение значительной части XX века конфликт с применением насилия был результатом разрыва отношений между государствами. Сегодня насильственный конфликт — прежде всего результат неспособности государств предотвратить, обуздать и решить конфликты между различными группами»26. Xотя и в этом документе дипломаты из ООН продолжают лавировать между Сциллой «территориальной целостности» государств и Xарибдой «права народов на самоопределение», сложив-

25 Цит. по: Биктимирова З.З. Безопасность в концепции развития человека // Общественные науки и современность, 2002, № 6. С. 139—140 (см. полный текст Доклада о развитии человека 1994 года [http:// hdr.undp.org/en/media/hdr_1994_en.pdf]).

26 Доклад о развитии человека 2005 года. Программа развития ООН. Глава 5. С. 181 [http://www.un. org/russian/esa/hdr/2005/hdr05_ru_chapter_5.pdf].

шиеся угрозы безопасности вынуждают их поддержать выводы Международной комиссии по интервенции и государственному суверенитету: «В плане безопасности когерентная и мирная международная система будет с гораздо большей степенью вероятности создана путем сотрудничества эффективных государств... нежели в среде хрупких, распадающихся, фрагментарных или вообще хаотичных государственных образований»27.

Таким образом, в политических науках и в политической практике конца XX — начала XXI веков прослеживается трансформация имеющихся представлений об этнополи-тическом измерении объекта данного исследования:

1) не увенчавшиеся успехом попытки «растворения» этнополитических по своей природе проблем в социальном или культурном секторе системы безопасности, выраженные в нейтральной научной формулировке «этнополитические аспекты национальной безопасности»;

2) переход к научно-атрибутивному признанию функционирования институтов защиты национальных интересов в этнической сфере — «безопасность в этнической сфере»;

3) осознание необходимости теоретико-методологического обоснования и политико-правовой институционализации «этнополитической безопасности» как составной части системы национальной безопасности.

Сегодня, в эпоху глобализации, порождаемых ею надежд и страхов, времени трансформации каузальной основы сотрясающих мир конфликтов, по сути, назрела необходимость смены теоретико-методологической парадигмы в осмыслении этнополитических процессов и формирования нового исследовательского поля. На наш взгляд, эту парадигму можно раскрыть в виде корреспондирующей связи между экзистенциональной характеристикой этнической сферы и интегративной природой безопасности. Исследование различных типов коррелирующих связей между ними позволит определить этнополити-ческое измерение безопасности (на всех его уровнях и структурных видах), выраженное в количественных и качественных параметрах. С этой точки зрения этнополитическая безопасность представляет собой многомерную и многоуровневую функциональную систему, в которой трансляция действительных национальных интересов, осуществленная средствами этнополитической агрегации и артикуляции, выступает необходимым условием оптимизации процесса модернизации полиэтничного общества.

Угрозы этнополитической безопасности на Центральном Кавказе

Рассмотрим преломление полученных выводов и сформулированной парадигмы этнополитической безопасности к субрегиону Центрального Кавказа — ключевой зоне, согласно новейшей концепции структуризации геополитического пространства Евразии, разработанной Институтом стратегических исследований Кавказа (Азербайджан), не только Кавказского региона, но и всей Центральной Евразии28.

27 Там же. С. 182.

28 См.: Исмаилов Э., Эсенов М. Центральная Евразия в новых геополитических и геоэкономических измерениях. В кн.: Центральная Евразия 2005. Аналитический ежегодник. СА&СС Press, 2006. С. 11—47; Да-paбaдu П. Глобализация и геополитические процессы в Центральной Евразии // Центральная Азия и Кавказ, 2006, № 3 (45). С. 7—14.

При этом автор придерживается также предложенной азербайджанским исследователем Э. Исмаиловым системы принципов геополитической структуризации непосредственно Кавказского региона, согласно которой в нем выделяются следующие политикогеографические субрегионы:

1. Центральный Кавказ, включающий три независимых государства — Азербайджан, Грузию и Армению.

2. Северный Кавказ, состоящий из приграничных автономных государственных образований Российской Федерации.

3. Южный Кавказ, в который входят приграничные с Азербайджаном, Грузией и Арменией илы Турции (Юго-Западный Кавказ) и северо-западные останы Ирана (Юго-Восточный Кавказ)29.

Центральный Кавказ представляет собой уникальный симбиоз множества самодостаточных культурных миров, точку пересечения различных культур и языков, цивилизационных влияний и заимствований. Центральный Кавказ есть географическое и геополитическое понятие, а в культурологическом аспекте — оформленная культурно-цивилизационная целостность. Его главная политическая особенность: регион осознается как стратегический рубеж между Европой и Азией, здесь пересекаются Восточная и Западная локальные цивилизации. Во взаимоотношениях этносов региона аккумулирован весь многообразный и противоречивый опыт их существования: взаимодействие и междоусобицы, конфликты и добрососедские отношения30.

Глубинные перемены, произошедшие в этом регионе в начале 1990-х годов и затрагивающие стержень социально-экономической жизни, дали всплеск новых массовых настроений. В постсоветской действительности перестали работать традиции совместного проживания разных этносов, толерантности к инонациональным и инокон-фессиональным интересам, предупреждения конфликтов. Противоречия и конфликты региона — следствие этнократического эгоизма политиков, заполучивших политикоидеологические, информационные ресурсы, то есть действующих (помимо своей воли) масштабно, но продолжающих мыслить корыстно. Эти политики — армянские, абхазские, южноосетинские — не задумывались о последствиях декларируемых их идеологами претензий на территорию и культуру соседних народов. В результате мы имеем кровавые конфликты на всем пространстве Центрального Кавказа, оккупацию соседних территорий и фактическую «перекройку» политико-географических границ. Как отмечалось на международной конференции «Трансформация конфликтов на Южном Кавказе» (Тбилиси, 2001 год), численность жертв только в этом регионе превышает 1,5 млн чел., что чревато для проживающих здесь народов глубокими социально-политическими по-следствиями31.

29 См.: Исмаилов Э., Kенгеpлu З. О категории Кавказ // Доклады Национальной академии наук Азербайджана. 2002, Т. LVIII, № 5. С. 290—295; Исмаилов Э., Kенгеpлu З. Кавказ в глобализирующемся мире: новая модель интеграции // Центральная Азия и Кавказ, 2003, № 2 (26). С. 157—166; Исмаилов Э., Па^ва В. Центральный Кавказ: от геополитики к геоэкономике. Стокгольм: CA&CC Press® AB, 2006. С. 20.

30 По этому вопросу см.: Kоnnumеpc Б. Заключение: Кавказ как комплекс безопасности. В кн.: Спорные границы на Кавказе. М., 1996; Гобл П. Геополитика постсоветского юга Кавказа // Кавказ, 1997, № 2. С. 14—16; Рондели А. Особенности формирования регионального комплекса безопасности на Южном Кавказе. В кн.: Посткоммунистические демократические преобразования и геополитика на Южном Кавказе. Тбилиси, 1998 (на груз. яз.); Kyлиев Г. Геополитические коллизии Кавказа // Центральная Азия и Кавказ,

1999, № 3. С. 23—29; Гаджиев K.C. Геополитика Кавказа. М., 2001; Дapaбaдu П.Г. Геоистория Каспийского региона и геополитика современности. Б., 2002; Chervonnaya S. Conflict in the Caucasus: Georgia, Abkhazia and the Russian Shadow. Glastonbury (UK): Gothic Image Publications, 1994; Cornell S.E. Small Nations and Great Powers: A Study of Ethnopolitical Conflict in the Caucasus. Curzon Press, 2001, и др.

31 См.: Трансформация конфликтов на Южном Кавказе. Материалы Первой международной конференции. Тбилиси, 9—11 декабря 2001. Тбилиси, 2002. С. 40 [http://www.pressclubs.org/downloads/caucasus.pdf].

По мнению бельгийского исследователя Бруно Коппитерса, один из ключевых факторов, обостривших конфликтность на Кавказе в постсоветский период, — политизация и секьюритизация этнических отношений. Автор отмечает, что явное возведение этнических вопросов внутригосударственных и межгосударственных отношений в регионе в ранг вопросов безопасности способствовало невозможности компромиссного урегулирования межэтнических противоречий в государствах Центрального Кавказа32.

В результате у широкой общественности доминирует представление, что конфликтность в регионе — всецело продукт истории межкавказских отношений. Таким образом, вся гамма общественных процессов XX века сводится к проблеме межэтнических отношений, то есть налицо господство этнического редукционизма. Противоречия иных исторических условий механически переносятся в контекст современных геополитических, этно-политических реалий. Конфликты прошлого возрождаются в так называемой «исторической памяти», из которой отсекаются пласты былого сотрудничества — так реализуется установка этнократической политики.

Региональная безопасность Центрального Кавказа — новое понятие постсоветской действительности, политический фразеологизм эры глобализации, парадоксально сопряженной с расчленением имперского пространства. Как отмечает азербайджанский исследователь этой проблемы Дж. Эйвазов, «с выходом Кавказа из сферы тотального советского контроля процесс региональной межгосударственной организации стремительно набирал обороты... Межэтнические конфликты, формирование субрегиональных де-факто альянсов и контральянсов, которые являлись отражением совместимости и противоречивости интересов безопасности, прямо или косвенно вытекали из отношений новых независимых государств и держав регионального значения. Таким образом, на Кавказе в конце XX века интенсифицировался процесс реставрации модели отношений комплекса безопасности»33. От себя также добавим, что чем всестороннее будут исследоваться корневые этнополитические факторы функционирования как систем национальной безопасности центральнокавказских государств, так и региональных отношений безопасности, тем эффективнее окажется содействие усилиям политических элит и международного сообщества в достижении здесь стабильного мира и устойчивого развития.

К сожалению, при всей своей очевидной актуальности, как это ни парадоксально, системного приложения к этнополитике накопленных в проблематике безопасности инструментария и методик пока еще не происходит. К примеру, в коллективной монографии группы исследователей из различных стран, посвященной проблемам Южного (Центрального. — К.А.) Кавказа, среди 11 статей (их общий объем — 209 стр.) нет ни одной по теме «этнополитическая безопасность» (хотя практически все авторы в той или иной степени затрагивали вопрос о конфликтных очагах в регионе)34. Как видим, очередная победа постмодернистского подхода, при котором этнополитика «упрятывается» в оболочку той или иной общественной сферы, — очевидный факт.

На наш взгляд, в перспективе на Центральном Кавказе возможно постепенное изменение характера этнополитических проблем в сторону их принципиальной разрешимости. Залог тому — отказ от авторитарно-державных методов прошлого: политических интриг, массовых столкновений, этнических чисток, депортации. Политика эры глобализации — это прежде всего освоение опыта истории. Народы Центрального Кавказа должны нести бремя ответственности за мир и стабильность в регионе, собственную национальную безопасность, памятуя об исторических свершениях и культивируя

32 См.: Kоnnumеpc Б. Федерализм и конфликт на Кавказе. М.: Московский Центр Карнеги, 2002, № 2. С. 31—40.

33 Эйвазов Дж. Безопасность Кавказа и стабильность развития Азербайджанской Республики. Баку, 2004. С. 108.

34 См.: The South Caucasus: A Challenge for the EU. Paris: EU Institute for Security Studies, 2003.

их. Межэтнические противоречия в принципе поддаются государственно-общественному контролю, правовой регуляции, замирению на основе чувства справедливости, но при сохранении территориальной целостности каждого из государств. Этот императив международного права должен стать приоритетным при решении любых конфликтных ситуаций.

Аналитики констатируют, что для конца XX века характерно взрывоподобное проявление этнического сепаратизма, кровавых межэтнических столкновений, войн, охвативших многие страны. «Важнейшим итогом завершающегося века должно стать создание международного порядка, который обладал бы необходимыми политическим, экономическим и финансовым инструментарием для предотвращения и быстрого урегулирования проявлений этносепаратизма и этноконфликтов»35.

Наверное, это в немалой степени относится и к современному этапу этнополитичес-кого развития Кавказа, этапу, который характеризуется усилением этнонациональной идентичности и гомогенизации, а также становлением национальных государств. Эти процессы способствуют стимуляции идеи этнического самоопределения, формируются неоднозначные представления о разных формах ее реализации:

— создание автономии внутри многонационального государства;

— политическое и территориальное отделение и обособление от государства, или сепаратизм (с целью создания собственной независимой государственности);

— воссоединение народа, проживающего на территории нескольких государств;

— объединение с другим государством, «родственным» в культурно-историческом плане.

Политические реалии последних 20 лет показали, что все это — элементы этнического сепаратизма, который (наряду с другими факторами) сыграл значительную роль в разжигании и развитии основной части вооруженных конфликтов на Кавказе. Большинство исследователей и политиков сходятся в том, что центральное звено в цепи вооруженных этнополитических столкновений в регионе — армяно-азербайджанский нагорно-карабахский конфликт. Так, директор программы Каспийских исследований Гарвардского университета Бренда Шафер отмечает: «Центральным вопросом для Кавказа и Каспийского региона является решение конфликта вокруг Карабаха между Азербайджаном и Арменией»36. В результате этого конфликта 20% территории суверенного Азербайджана оккупировано армянскими вооруженными силами, а в стране около 1 млн беженцев и вынужденных переселенцев. Все это привело к нарушению стабильности в регионе, стало своего рода детонатором для развязывания других этнических конфликтов, способствующих расколам уже сложившихся государств. При этом, как отмечает И. Шукюров, одной из важнейших особенностей постсоветского этапа этнополитического развития на Кавказе стал тот факт, что «от сепаратизма пострадали все новые независимые государства юга СНГ, кроме Армении»37.

Этнополитические трансформации, приводящие к конфликтному типу межэтнических отношений, военный аналитик А.Д. Цыганок характеризует следующим образом: «На протяжении второй половины двадцатого века в мире отмечено более 300 этничес-

35 Mоpозов Ю., Лymовuнов В. Этносепаратизм как угроза национальной, региональной и глобальной безопасности [www.e-journal.ru/].

36 Слушания по Кавказу и Каспийскому региону в подкомитете по Европе Комитета по международным отношениям Конгресса США, 10 октября 2001 года (цит. по: Трансформация конфликтов на Южном Кавказе. Материалы 1-й международной конференции. Тбилиси, 9—11 декабря 2001. С. 10 [http:// www.pressclubs.org/downloads/caucasus.pdf]).

37 Шyкюpов И. Армянский сепаратизм как фактор кризиса на Кавказе // Возрождение — XXI век,

2000, № 10. С. 79 (на азерб. яз.).

ких конфликтов, которые периодически переходили в стадию насилия. Вооруженное противостояние в этнонациональных конфликтах возможно даже тогда, когда этнические группы не четко осознают причины противоречий, но создают негативный образ недружественного соседа. Примером тому служит Нагорный Карабах и армяно-азербайджанские отношения, где столкнулись притязания «исторического права» на одну территорию Армении и Азербайджана. Конфликт в Нагорном Карабахе не этнический. Он, конечно, связан с опасениями небольших этнических групп, что их этничность и стиль жизни находятся под угрозой. Но этнические стереотипы явились скорее инструментом для элит обеих стран, которые использовали эти стереотипы для мобилизации населения вокруг себя»38.

Шире подходит к проблеме азербайджанский исследователь А.Ф. Дашдамиров. По его мнению, ситуация вокруг карабахского конфликта — проблема не только для Центрального Кавказа, так как она ставит дилемму перед всем мировым сообществом — либо узаконить результаты агрессии одного центральнокавказского государства против другого, либо восстановить суверенные права одного из государств и тем самым защитить существующий миропорядок, основанный на уважении суверенитета любого государства. Поэтому карабахский конфликт должен характеризоваться не просто как этнотер-риториальный, а скорее как геополитический, угрожающий миру и стабильности в широком геостратегическом контексте39.

Экспертных оценок и аналитических разработок по «карабахской теме» в политическом обороте накопилось великое множество, но в конечном счете общим для них является признание того неоспоримого факта, что армяно-азербайджанский нагорнокарабахский конфликт, будучи первым сепаратистским движением на пространстве бывшего СССР, после перехода из внутреннего этнополитического кризиса в межгосударственный вооруженный конфликт трансформировался тем самым в неугасаемый очаг региональной напряженности, став объектом все более пристального внимания мирового сообщества. Именно по этой причине урегулирование этого конфликта позволит установить стабильность и прочную безопасность не только в Азербайджане, но и во всем Центрально-Кавказском регионе. Более того, мирное разрешение данной проблемы может послужить примером для других подобного рода конфликтов в регионе.

Таким образом, категорический императив современного развития народов Центрального Кавказа (наверное, и всего региона) — необходимость достижения устойчивой этнополитической безопасности страны. Мы полагаем, что при безусловной важности всех сфер общественной жизни (экономической, социально-политической, культурной и др.) в условиях современного мира — глобальной взаимозависимости, «минимизации» государства, «этнического активизма» и т.д. — в первую очередь от обеспечения этнополитической безопасности, объект которой в кровавых муках буквально зарождается на наших глазах, зависит базис будущности народов Кавказа — перспективы национальной государственности, степень вовлеченности в мировые глобализационные процессы и т.д.

В этом плане интересен подход американского исследователя этнополитики Дж. Ротшильда. Он обращает внимание на ошибки, которых следует избегать, не допуская разрушительного воздействия этнократических импульсов на процесс развития общества. Этнический фактор не раз показывал легкость его мобилизации в условиях межэтнической социальной, экономической, ресурсной и т.п. асимметрии. По мнению этого автора, не-

38 Цыганок А.Д. Карабахская годовщина // Полит.Ру. 5 декабря 2007 [http://www.polit.ru/author/2005/ 10/18/кагаЬак^Ыт1].

39 См.: Круглый стол редакции «Азеррос» на тему: «Проблема урегулирования карабахского конфликта» [http://www. Azerros].

допустимы: игнорирование и недооценка этнократических проявлений, отсутствие мониторинга эволюции политически организованной этничности. В этом контексте международная среда и внешняя политика государства подразумевают определенное поведение по отношению к странам, откуда идут потоки иммигрантов40.

По сути, это означает, что идея государственного суверенитета народа должна быть ограничена правами человека и гражданина. Их смысл заключен в ограничении роли государств Центрального Кавказа в регулировании общественных дел — больше свободы выбора личности, независимо от его национальной принадлежности. Государственность на Центральном Кавказе обладает — и это неоспоримый факт — этнократическими чертами (один государственный язык, фактические и формальные привилегии титульного народа). Однако этнократический характер можно существенно смягчить, если государства будут готовы признать и поддержать наличие этнонациональных меньшинств. Думается, в этом плане именно демократия обеспечивает наилучшую форму сохранения стабильного экономического и политического порядка, который должен базироваться (в том числе) и на упорядоченных этнонациональных отношениях.

Одним из важнейших вызовов «внезапно нагрянувшей» эпохи глобализации стало то, что сегодня человечество стоит перед необходимостью поиска политических и ценностных парадигм, моделей сосуществования этносов, культур, цивилизаций, в том числе и в контексте безопасности, которые направляли бы естественные в своей основе процессы этнического пробуждения не на конфронтацию и расширение своего «жизненного пространства», а на мирное созидательное сотворчество больших и малых народов.

3 а к л ю ч е н и е

В связи с существующей в современном мире системой вызовов и угроз глобализации обеспечение безопасности в этнополитической сфере все больше обретает значение ключевого фактора во всей системе национальной безопасности. Оно направлено на оптимизацию режима межэтнического взаимодействия, на повышение адаптивных возможностей этносов к происходящим социально-экономическим и политическим изменениям как одного из основополагающих факторов защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства.

Следует отметить, что современные теоретические подходы к национальной безопасности отличаются неопределенностью во взглядах на безопасность и недооценкой ряда методологических аспектов формирования стратегии национальной безопасности, исключающей единый алгоритм мышления в принятии стратегических решений и реализации деятельности в сфере безопасности. Особое место в этом плане занимает преодоление в политической науке доминантной до последнего времени определенной «табуиро-ванности» этнополитической проблематики в контексте парадигм национальной безопасности. Поэтому можно сделать вывод, что назревшей потребностью современного этапа развития политической науки и складывающейся политической практики должно стать отражение трансформации каузальной основы конфликтности глобализирующегося мира (от преимущественно межгосударственных конфликтов к преимущественно внутригосударственным). Все это делает императивным как смену теоретико-методологических парадигм в осмыслении этнополитических процессов, так и формирование на этой основе нового исследовательского поля, расположенного на стыке взаимосвязи этнопо-литики и безопасности.

40 См.: Ротшильд Дж. Этнополитика. В кн.: Этнос и политика: Xрестоматия / Авт.-сост. А.А. Празаус-кас. М., 2000. С. 163.

Таким образом, теоретико-методологическая и прикладная разработка этнополи-тического измерения национальной безопасности позволит сформулировать четкую государственную политику в этнической сфере, выраженную в категории «этнополитичес-кая безопасность». Следует также отметить, что для ее реализации (при всех вариантах позитивной этнической политики) жизненно важна нейтрализация попыток использовать этническую идентичность в целях политической мобилизации. Не менее важно также предотвращение этнических конфликтов как способов выхода из стадии жесткого эт-нополитического противостояния, включая создание различных моделей и программ преодоления его последствий. Главная задача этой политики — оптимизировать работу наличных государственных и общественных институтов или создавать новые структурные элементы, с тем чтобы нейтрализовать угрозы для этнополитической безопасности со стороны развивающихся этносоциальных процессов.