CC BY
3УДК 398.21
DOI: 10.22162/2587-6503-2020-1-13-89-103
Этнопоэтические константы как показатель текстовой репрезентации ключевых звеньев сказочного нарратива (на примере синьзян-ойратской и калмыцких версий сказки об Ёёт Мерген Темне)
Евдокия Эрендженовна Хабунова1
1 Калмыцкий государственный университет им. Б. Б. Городовикова (д. 11, ул. Пушкина, 358000 Элиста, Российская Федерация) доктор филологических наук, профессор E-mail: khabunova@mail.ru
© КалмНЦ РАН, 2020 © Хабунова Е. Э., 2020
Аннотация. В статье рассматривается текстовая реализация этнопоэ-тических констант в сказочном нарративе синьцзянских ойратов и российских калмыков. Исследование базируется на теории художественных констант В. М. Гацака, определяемых как «манифестационно-вербальная материя с „ядерными" опорными словами и сочетаниями». Анализу подвергаются национальные версии (синьцзян-ойратская и калмыцкие) сказки «бет Мергн Темн» (Ёёт Мерген Темне), записанные в разное время у различных сказителей на территории Синьцзян-Уйгурского автономного района Китайской Народной Республики и Республики Калмыкия Российской Федерации. Показано, что константы помогают распознать ключевые звенья в структурно-содержательной модели сказочного наррати-ва и определить этническую специфику фольклорного произведения. Ключевые слова: сказка, национальные версии, калмыки, ойраты, эт-нопоэтическая константа, разновременные записи, структурно-содержательная модель
Благодарность. Исследование проведено в рамках проекта РФФИ и Академии общественных наук Китая № 19-512-93002 «Фольклор народов Шелкового пути: ойрат-монголы Китая и калмыки России (от сказки к эпосу)». Материалы статьи апробированы на Международной научной онлайн-конференции «Монголоведение в начале XXI в.: современное состояние и перспективы развития - II», проведенной при финансовой
поддержке РФФИ (проект № 20-09-22004) и частичной поддержке гранта Правительства РФ (№ 075-15-2019-1879).
Для цитирования: Хабунова Е. Э. Этнопоэтические константы как показатель текстовой репрезентации ключевых звеньев сказочного нарра-тива (на примере синьзян-ойратской и калмыцких версий сказки об Ёёт Мерген Темне) // Бюллетень Калмыцкого научного центра РАН. 2020. № 1. С. 89-103. DOI: 10.22162/2587-6503-2020-1-13-89-103
UDC 398.21
DOI: 10.22162/2587-6503-2020-1-13-89-103
Ethnopoetic Constants as an Indicator of the Textual Representation of the Key Links of the Fairytale Narrative (on the Example of the Xinjiang Oirat and Kalmyk Versions of the Fairytale about Yoot Mergen Temen)
Evdokia E. Khabunova1
1 Kalmyk State University named after B.B. Gorodovikov (11, Pushkin St., Elista 358000, Russian Federation) Dr. Sc. (Philology), Professor E-mail: khabunova@mail.ru
© KalmSC RAS, 2020 © Khabunova E. E., 2020
Abstract. The article discusses the text realization of the ethnopoetic constants in the fairytale narrative of the Xinjiang Oirats and Russian Kalmyks. The study is based on the theory of literary constants of V. M. Gatsak that are defined as "manifestational-verbal matter with 'core' overarching words and word-combinations". The analysis covers national versions (Xinjiang Oirat and Kalmyk) of the fairytale "Yoot Mergen Temen" recorded at different times from different storytellers on the territories of the Xinjiang-Uighur Autonomous Region of PRC and the Republic of Kalmykia in the Russian Federation. It is pointed out that constants help to identify the key links in the structural and content model of the fairytale narrative and determine the ethnic specific character of the folklore pieces of work.
Keywords: fairytale, national versions, Kalmyks, Oirat, ethnopoetic constant, asynchronical recordings, the structural and content model Acknowledgement. The research was funded by RFBR and Academy of Social Sciences of China under the scope of research project № 19-512-93002 "The Folklore of the peoples of the Silk Road: Oirat-Mongols of China and Kalmyks of Russia (from fairy tale to epos)". The article was presented at the international scientific online conference "Mongolian Studies at the beginning of the 21st century: Current State and Development Prospects - II", held with the financial support of RFBR (project № 20-09-22004) and partial support of the Russian Government Grant (№ 075-15-2019-1879). For citation: Khabunova E. E. Ethnopoetic Constants as an Indicator of the Textual Representation of the Key Links of the Fairytale Narrative (on the Example of the Xinjiang Oirat and Kalmyk Versions of the Fairy tale about Yoot Mergen Temen). In: Bulletin of the Kalmyk Scientific Center of the RAS. 2020. No. 1. Pp. 89-103. DOI: 10.22162/2587-6503-2020-1-13-89-103
Основу сказочного повествования составляет набор смысловых стереотипов, выраженных в тексте в виде устойчивых поэти-ко-стилевых сегментов, определяемых нами как «этнопоэтические константы» (термин В. М. Гацака). Их постоянство, прежде всего в их вербальном воплощении, помогает определить признаки, присущие жанру, традиции, тексту определенного фольклорного произведения.
Один и тот же фольклорный образец варьируется при каждом новом исполнении, но, благодаря константным компонентам, его ядерная часть сохраняется. Константа позволяет учитывать как «основной вариант», так и его мультипликаторы, тем самым «отражая как формульно-композиционную сторону, так и содержательно-понятийную суть <...> текста» [Гацак 2018: 25]. Совокупность лексических единиц, собранных в «пучок» опорным словом, и их реализация в фольклорном тексте происходят в соответствии с особенностями языка, культуры, менталитета народа. Такие константные сегменты помогают распознать ключевые звенья в структурно-содержательной модели фольклорного нарратива и этническую специфику фольклорного произведения.
Обратившись к тексту синьцзян-ойратской и калмыцких версий сказки «Ёёт Мерген Темне», попытаемся рассмотреть, как эт-нопоэтические константы проявляют себя в сказочном нарративе, зафиксированном в разное время среди российских калмыков и их сородичей — ойратов Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая. Следует оговориться, что исследование будет сконцентрировано на анализе синьцзян-ойратской сказки, записанной Эрен-цеем у своего отца Чимбея 25 января 1988 г. в местности Деежин шийан [Dumdadu ulusiyin... 2006], и различных вариантов калмыцкой сказки об Ёёт Мерген Темне, прежде всего, сказок из репертуара калмыцких сказителей Муутла Буринова [Седклин кYP 1960] и Шани Боктаева [Алтн чее^тэ келмрч... 2010]. Отмеченные калмыцкие сказки отличаются сюжетно-содержательной последовательностью и целостностью от вариантов, зафиксированных в наше время во время экспедиции на территории Республики Калмыкия у А. С. Убушиевой и у И. М. Болдыревой [Хуучн Yгд худл уга 2018]. Обращение к дополнительным калмыцким источникам в данном исследовании носит фрагментарный характер.
Сюжет рассматриваемых образцов сказок об Ёёт Мерген Тем-не выстроен по модели, характерной для волшебной сказки: герой (Ёёт Мерген Темне) отправляется в чужую страну по заданию хана (добыть невесту хану), участвует в брачных состязаниях (побеждает в двух видах состязаний, третье испытание преодолевает, обратившись за советом к помощникам), вступает в конфликт с чужеземным ханом (хан оставляет героя в своей стране против его воли), далее следует мнимая болезнь (поиски лекарства, созыв врачей, обращение к книге предсказаний шар бичиг), месть героя (герой наказывает чужеземного хана, лишает его богатства), герой отправляется в свою страну (в пути замышляет забрать невесту своего хана), хан узнает о замыслах героя и наказывает его (выкалывает глаза), герой подвергается остракизму (живет уединенно, но получает вести из ханской ставки), в ставке хана возникают проблемы, и он вызывает героя (герой помогает хану воздвигнуть дворец / храм, остановить потоп), хан прощает героя (возвращает зрение), счастливый конец (в стране наступают мир и благоден-
ствие). К числу волшебных сказок данная сказка была отнесена и исследователями калмыцкого сказочного фольклора [Надбитова 1970; Эльбикова 2019; и др.].
Обнаружить отмеченные выше структурно-содержательные сегменты в сказочном нарративе помогают константные единицы, которые обеспечивают их устойчивость на вербальном уровне и служат маркером идентификации одного сказочного сюжета (мотива, образа, формулы), сохранившегося в разных текстах, более того, зафиксированных в разное время, в разных странах у представителей некогда одного этноса (ойратов), разделенного временем (более 400 лет). Попытаемся определить характер и уровень вербального совпадения константных единиц синьцзян-ойратской сказки в калмыцких версиях.
Герой (Ёёт Мерген Темне) отправляется в чужую страну
В синьцян-ойратской версии сказки «Otu Mergen temne» отправление героя в путь описано так: Эн Овт Мерген Темне хаан-дан Китд орни Ноhан Дэркиг залхар мииЬн тавн зун kym дахулад (здесь и далее по тексту выделены автором статьи), тавн зун хар темэнд, тавн зун цаhан темэнд алтн мвцгн, эд-эрдньс ачад, вдр се залhад, кедун сар йовад, Китдин орни захар орад, хаани ордони хажу шидр курэд, хошан татад буудг чиг. 'Чтобы доставить из Китая Ноган Дярке для своего хана, этот Ёёт Мерген Темне отправился в путь в сопровождении тысячи пятисот человек, навьючив золото, серебро, драгоценные ткани на пятьсот черных и пятьсот белых верблюдов, не останавливаясь ни днем, ни ночью, добирался до окраин Китая и недалеко от ханской ставки обустроил свою временную стоянку'1 [Dumdadu ulusiyin... 2006: 61].
Матримониальный характер поездки допускает в её описании этнографические реалии свадебной обрядности монгольских народов в виде формирования свадебного поезда из числа лучших представителей родовой общины. Но для выполнения задания сказочный герой, как правило, отправляется в дорогу один и по пути обретает себе помощников. Манифестация численности «сопрово-
1 Здесь и далее по тексту дается перевод автора статьи.
ждения» героя в пути (она выделена в оригинальном тексте жирным шрифтом), видимо, не случайна. Как отмечал В. Я. Пропп, «если установлена связь между обрядом и сказкой, то обряд служит объяснением соответствующего мотива в сказке» [Пропп 1996: 26].
Попытаемся рассмотреть, как эта особенность синьцзян-ойратской сказки проявит себя в калмыцких версиях сказки об Ёёт Мерген Темне.
«Ёёт Мерген Темне»: Сарин сээЫнъ сжэд, вдрин сээЫнъ олад, hypen долан хонгт нэр-наад rnhdd, зун сэн KeeYddH дахулад Овд Мергн Темн mYШмл нарн hapx врун Yд Yзг темцэд hape. Кесг цаг-тан йовад, кемщэн уга йовад, ут зурснднъ - йовад, твгрг зурснднъ - хонад, таварн бээдг Тал хаани алвтин захар орщ ирв. 'Ёёт Мер-ген Темне, выбрав лучший день в начале лучшего месяца, устроил на три недели пир-веселье и в направлении полуденного солнца отправился в путь вместе со ста лучшими юношами. Продолжали путь, потеряв счет времени, двигаясь там, где путь обозначен линией, ночуя там, где нарисован круг и достигли окраин безмятежного хана Тал' [Седклин кYP 1960: 11]; Би йовад Ky^XYe, зуг зун арнзл мер белдтн, зун сэн KeeYd белдтн. Нег ЗYCн хувцта, нег ЗYCн мертэ. Зун бедр эрктэ, зун хеенэ махта. ЦугтаЫнъ белднэ. Тер кевтэн hapaд йовна. Долан-долан двчн йисн хонгт йовад, Баатр Бумбин орнд ky_рэд, Бадмин Улан нертэ хаанд ky_рэд, алтн шатта худгин амн деер нэр-щиркл кеhэд бээнэ 'Я отправлюсь и выполню [сосватаю невесту], но подготовьте сто скакунов-аранзалов, сто лучших юношей. Пусть они будут в одинаковой одежде и на конях одной масти. Приготовьте сто бедер [кожаный сосуд] водки, сто бараньих тушек. Все приготовили. Так отправился в путь. Продолжив путь в течение семью семь — сорока девять дней, добрался до страны хана по имени Бадмин Улан, расположившись у колодца с золотым срубом, пребывал счастливо, пируя' [Хуучн угд худл уга 2018: 70].
Константа зун сэн кeвYдэн дахулад ('в сопровождении ста юношей'), присутствующая в калмыцких версиях сказки об Ёёт Мерген Темне, демонстрирует не только структурно-содержатель-
ное сходство, но и текстовое единообразие в реализации сказочного мотива. В варианте сказки калмыцкого сказителя Ш. В. Бокта-ева акцент сделан на констатацию причины отправления героя в путь (Нег дэкщ Ээд Мергн Темн хан суух кввYнд хадмуд хээhэд hарна) 'Однажды Ээд Мерген Темне отправился в путь, чтобы сосватать невесту юноше — будущему хану', которая в синьцзян-ойратской сказке манифестируется синонимично: хаандан Ноhан Дэркиг залхар 'чтобы сосватать своему хану Ноган Дярке' [Алтн чее^тэ келмрч... 2010: 63].
Участие героя в брачных состязаниях
В троичности брачных испытаний особо выделяется своей сложностью финальное задание. Чтобы справиться с третьим испытанием, герой вынужден обратиться за помощью к тому, кто владеет особыми знаниями, имеет доступ к ханскому дворцу или знаком с тайным умыслом отца невесты. В рассматриваемой синь-цзян-ойратской сказке действия разворачиваются по аналогичному сценарию. Помощником оказывается старуха-повитуха, воспитавшая ханскую дочь: Тер Ноhан Дэркиг асрад всксн нег эмгн бээсиг < > олщ авад: Ноhан Дэркиг яhщ таньщ авна келэд вгтн гихлэ, эмгн: < > мана хан хол вериг меддг ховч шар бичгтэн Yзэд, медщ оркад, < > намаг алщ оркна 'Нашел <> одну старуху, которая вскормила и воспитала ту Ноган Дярке и, когда он попросил её подсказать, как распознать (среди других) Ноган Дярке, старуха ответила: хан узнает об этом (о подсказке) <> из своей всезнающей желтой книги, которая предсказывает то, что случится скоро и произойдет в будущем и убьет меня'. [Dumdadu ulusiyin... 2006: 62].
Обнаружить созвучные мотивы в калмыцких версиях помогает упоминание тех же персонажей (старуха, перерезавшая пуповину невесты и воспитавшая невесту), с помощью которых герой пытается решить свою задачу, и предмета (гадательная книга шар бичиг), который представляет опасность для реализации задуманного плана: Ээт Мергн Темнд нвкд болх кергтэ, гищ эмгнь келхлэ, ввгн: «Уга, болшго. ЯЬад гихлэ, байнд шам гисиг энндго шар бичг бээнэ. Мадниг келхлэ, байн шар бичгэн татад, мадна келсиг медэд,
хээчлэ мадниг харhулх» болна 'Когда его [старика] старуха предложила помочь Ээт Мерген Темне, старик возразил: «Нет, невозможно. Потому что у богача есть желтая гадательная книга, которая не знает ошибок. Если мы скажем, богач откроет свою желтую книгу, узнает о нашей подсказке и казнит нас»' [Алтн чее^тэ келмрч 2010: 66]; Эк болсн эмгн нанд децгэн эс кургхий, ги^ уха-лад, вед Мергн Темн < > : Ээж тиим олн эдл куукд заагас хана куукяhщ таньщ болх гив. < > Келхлэ, хана шар бичгт келсн кун hарч ирх. 'Подумав, что ему может помочь старуха-повитуха, Ёёт Мерген Темне обратился к ней < > Матушка, как узнать ханскую дочь среди множества похожих девушек. < > К слову сказать, то тот человек проявится в желтой книге хана' [Седклин кур 1960: 14]; Эк болсн экнь < > Тер куукн ямаран тамhта, яhщ таньхнь < > нанд келдг арh уга, юцгад гихлэ, хээчлэ харhулх, гинэ. Келщ вгсн кууг медчкдг < > шар бичг бээнэ 'Его матушка: < > мне нельзя говорить, по какой примете можно узнать невесту < >, потому что меня казнят за это. Есть желтая книга < >, которая узнает про подсказавшего человека' [Хуучн Yгд худл уга 2018: 70].
Подсказка для третьего испытания, сопряженная с угрозой для жизни героя и его помощника, предполагает поиск необычного способа её реального воплощения. Выход героя из создавшейся трудной ситуации в синьцзян-ойратской сказке описан так: Нег ик хээс нерэд, хээсн дотр дууртл ус кеhэд, усн дотр эмгиг орулад суулhщ оркад, амнднь нег врвлг зуулhад оркад, эврэн бийнь нег бвдун модн суулh дотр орад суущ оркад, суулЫн амиг термин чолуhар дарулад, хойр чикндэн Yкрин хойр ввр углад бэрщ авад чицгндг чигн. 'Поставил [на треногу] большой котел, заполнил котел водой доверху, посадил старуху в воду, дал ей в зубы перо [птичье], сам уселся в большое деревянное ведро, накрыл его жерновым камнем, приложил к ушам коровьи рога и стал слушать' [Dumdadu ulusiyin... 2006: 62].
В текстовой репрезентации этого эпизода в калмыцких вариантах сказки участвуют те же знаменательные лексические компоненты: Ик тулh деер хээс нерэд, тер хээснд ус кеhэд, усн деерэн шовуна врвлг тэвэд, тер усн дотран экэн орулщ суулhв. Хээснэ
бYркэсиг шаврар шавчкад, цорh тэвдг нYкэрнь 6Ypa бYшкYрин нэрхн талаhурнь орулад, бYрэ бYШKYрин ик аминь бииннь чикндэн бэрэд, бичкн амарнь экэн келYлв. 'Поставил на большую треногу котел, налил в этот котел воды, положил на воду птичий пух и посадил в эту воду свою матушку. Крышку котла замазал глиной, через отверстия для трубки просунул узкую часть духового инструмента бюре-бишкюр, широкую часть его отверстия приложил к своему уху, а матери велел говорить в узкое отверстие' [Сед-клин кYP 1960: 15];Малтсн нукн дотр ввгигулу дер деер зогсаhад, кввтэ цв хээснэ йоралынь нYклэд, толhа деернь вмскэд, цаhaH мвцгн сурулар келYлнэ. Бийнь болхла < > зес сурулар келсиг чицнэ 'В вырытой яме поставил старика на пуховую подушку, надел на его голову покрытый сажей чугунный котел и, продырявив его дно, велел старику говорить через серебряный мундштук, сам же стал слушать его через медный мундштук' [Алтн чее^тэ келмрч... 2010: 66]; Та онhцтa усн дотр врYлг дер тэвчкэд, дер деернь су-утн, би модн бYркэсэр бYркэд, твмр турва орулщ вгнэв. Тер твмр турваhар нанд келщ вгтн. Та амндан бэртн, би чикндэн бэрнэв. Тиигхлэ юм медшго. Тигэд тер кевэр эмгн келщ вгв 'Вы положите пуховую подушку в корыто с водой, сами садитесь на подушку, я накрою вас деревянной крышкой и просуну туда железную трубу. Через эту трубу вы скажите. Вы держите [трубу] у своего рта, я буду держать у своего уха. Тогда ничего не узнают. Тогда старуха так и рассказала' [Хуучн угд худл уга 2018: 70].
Процесс коммуникации героя и его помощников, описание их внешности в гадательной книге отображаются неправдоподобно: усн гYЗэтэ, врвлг амн келщ вгв, чолун толhата, модн цогцта ввр чикн соцсв 'сказал пуховый рот с водяным животом, услышали рога с чугунной головой и деревянным туловищем' [Dumdadu ulusiyin... 2006: 62].
Несуразность ответа книги предсказаний шар бичиг в калмыцких вариантах передается сходными поэтико-стилевыми слагаемыми сказочного повествования: кввтэ цв махлата 'человек с чугунной шапкой (головой)', улу деер 'на пуховой подушке', цаhан мвцгн амта 'с серебряным ртом', зес чиктэ 'с медными ушами'
[Алтн чее^тэ келмрч... 2010: 67]; hурвн болд квлтэ 'с трем стальными ногами', цв арста 'с чугунной кожей', усн бийтэ 'сам состоит из воды', врYлг махмудта 'пуховой мускулатурой', модн тиирцгтэ 'с деревянной шляпой', шавр бYстэ 'с глиняным поясом', модн махлата 'с деревянной шапкой', живртн судцта 'с пульсом как у пернатых' [Седклин кYP 1960: 15-16]; твмр хоолта 'с железной гортанью' [Хуучн Yгд худл уга 2018: 70].
Описание третьего вида брачных испытаний во всех рассматриваемых сказочных нарративах сосредоточено на фиксации признаков, по которым герой узнает ханскую дочь среди многочисленных похожих девушек. Совокупность константных конструкций, указывающая на отличительные особенности ханской дочери, не отличается однородностью в национальных версиях сказки, но при этом лексико-синтаксические образования разной величины имеют одинаковое семантическое значение и выполняют одинаковую роль в повествовательной модели сказки: Эдл биш тавн зун кYYкиг эдлхн сээхн хувцлщ авч ирэд суулЫа. Тер цагт улан шар хойр кущ умулhад бэрщ авад, тавн зун куукнэ вмнэhYP йовхла, чини улан кущин утан шубту Одад Ноhан Дэркин ба-рун нукин хамрар орад, зYн хамриннь щкэр hарад бээх; барун чикнэснь бввсни чинэн шар звг hарад, ЗYн чикэрнь орад щиигэд нисэд бээх 'Привели и посадили пятьсот разных девушек, нарядили в одинаковые одежды. В этот момент возьми красную и белую две курильницы с благовониями, когда пройдешь мимо пятисот девушек, то дым от красной курильницы будет входить в правую ноздрю и выходить через левую ноздрю Ноган Дярке; из правого уха будет, жужжа, вылетать и залетать в левое ухо жёлтая пчела, величиной с вошь' [Dumdadu ulusiyin... 2006: 62].
Особыми приметами, по которым в калмыцких версиях сказки Ёёт Мерген Темне узнает невесту, оказываются: молитвенные символы на её зубах (шYднднь «м» гидг Yзг бээнэ [Алтн чее^тэ келмрч... 2010: 67]; ШYднднь зурhан маанин Yзгузгдв [Седклин кYP 1960: 15]), золотые мухи, которые попеременно садятся на её плечи (ээм деер хойр алтн батхн селэд сууhад бээнэ [Алтн чее^тэ келмрч... 2010: 67] ); алтн батхн барун ЗYн ээм деернь селщ бу-
ухмн [Седклин кур 1960: 15]; тер алтн батхн ЗYн ээм деераснь барун ээм деернь сууhад бээдг [Хуучн Yгд худл уга 2018: 70].
Религиозная семантика, вербализованная в сказке ойратов Китая константной единицей кущ (можжевельник, используемый в обрядовой практике как благовоние), также присутствует в калмыцкой сказочной традиции, но в рассматриваемых вариантах сказки о Ёёт Мерген Темне её текстовое воплощение выглядит иначе: маанин Yзг ('молитвенные знаки'). Метафорической заменой желтых ос шар звг в калмыцких вариантах сказки стали золотые мухи алтн батхн. При всей своей вариативности рассматриваемый «мотив обеспечивает логическую последовательность повествования, передает остроту коллизии двух противоборствующих сторон», а этнопоэтические константы позволяют обнаружить «типологическое сходство генетически родственных традиций, высвечивают её архаический пласт и особенности сказитель-ского творчества» [Хабунова 2018: 46].
В исследуемых нарративах встречаются интересные сведения, манифестирующие общность обрядовой традиции калмыков и синьцзянских ойратов, в частности, древний обычай оставления у родителей невесты одного человека из свадебного поезда. В текстовом воплощении константа «обмена» выглядит так: Ноhан Дэркиг авад, гиичин кYMYC йовх деер, Китдин хан Овт Мергн Тем-ниг авад, гиичин цаhан Yснд авад хоцрщ, гинэ 'Перед тем, как гости собирались в путь, забрав Ноган Дярке, китайский хан забрал Ёёт Мерген Темне к качестве подарка-отдарка «материнское молоко» и уехал, говорят' [Dumdadu ulusiyin... 2006: 62]; КYYкэн вгх болад, байн: «КYYкнэннь ормд, Ээт Мергн Темн, чамаг Yлдэщ авнав», — гинэ 'Богач согласившись отдать дочь, говорит: 'Вместо своей дочери я заберу тебя, Ёёт Мерген Темне [Алтн чее^тэ келмрч... 2010: 67]; Ьанцхн ку^кэн hазрин холд вгчэх, экин Yсн гищ чамаг бийичнь кввY кещ Yлдэщ авчанав, — гищ Тал хан зэрлг болв 'Тал хан приказал так: Я оставлю и усыновлю тебя самого вместо своей единственной дочери, которую отправляю на чужбину' [Седклин кYP 1960: 16]; Ку^кэн вгхлэрн, танас нег ^ Yлдэщ авнав, — гищ хан келнэ. Овт Мергн Темниг Yлдэщ авна 'Когда отдам свою дочь,
то из вас одного человека'оставлю у себя, сказал хан. Оставил у себя Ёёт Мерген Темне' [Хуучн Yгд худл уга 2018: 69].
В художественно-содержательной модели исследуемых образцов сказок выделяется мотив мнимой болезни. В его текстовой реализации также присутствуют лексические единицы или синтаксические конструкции, отличающиеся константностью: Хввнэ hолhата цусиг цаhан кив торhар нурЫдан хадад баглщ оркад, геснэ туульлhн ирв, халун кичг ирв гиhэд, зогсл уга мврэн Yзэд, мвр Yзгсн hазртан одак цуснасн хадхад, баh баhар Ыощулщ оркад, гертэн Yкгсн така, тээгн ноха хаяд, YмкэрYлщ оркад квдлл уга кевтдг чигн 'Закинул за спину баранью толстую кишку, наполненную овечьей кровью, завязанную тонким шёлком, стал жаловаться, что у него расстройство кишечника, и беспрестанно выбегал, якобы по нужде, и на том месте понемногу выпустил кровь из проткнутой кишки, затем закинул в свой дом мертвых курицу и собаку [охотничью] и залег, дожидаясь, пока они не начнут смер-дить' [Dumdadu ulusiyin... 2006: 62]; Би таниг дакад меклдм гищ Овд Мергн тYШмл санад, Yксн шову олщ авад, вврлэд кевтв 'Подумав: «Я ещё раз обману вас», Ёёт Мерген Темне нашел мертвую птицу и залег, положив её рядом' [Седклин кYP 1960: 16]; Овт Мергн Темн hарад, мврэн Yзщ йовад, нег Yксн шову авч ирэд, биmэhэн хадЫна. < > дегд Yмкэрщ одв ('Когда Ёёт Мерген Темне выходил по нужде, принес с собой мертвую птицу и положил рядом, < > она засмердила' [Хуучн Yгд худл уга 2018: 69].
Имитация болезни, описанная в синьцзян-ойратской версии, в калмыцких вариантах анализируемой сказки отсутствует, но константные единицы, иллюстрирующие процесс подготовки мнимого больного к визиту врача, отмечены во всех нарративах: герой приносит домой мертвую собаку и курицу (синьцз.-ойрат.), мертвую птицу (калм.) в надежде, что трупный запах отпугнет врача. Лекарь вынужден произвести осмотр больного через решетчатую стенку юрты и диагностирует не его, а труп: Yксн нохан судцн hарч бээнэ, Yксн такан судцн hарч бээнэ 'ощущаю пульс мертвой собаки, ощущаю пульс мертвой курицы' [Dumdadu ulusiyin... 2006: 63]; «Эмн судцндан бэр», — гинэ эмч-лам. < > Эмч лам: «Хумстн,
хумстн» — гиhэд ('Приложи к своему пульсу, сказал лама-врач. < > Произнес: «Пернатый, пернатый'» [Алтн чее^тэ келмрч... 2010: 68]; Yксн живртнэ судцта 'у него пульс мертвого пернатого' [Седклин кYP 1960: 16].
Во всех рассматриваемых нарративах константностью отличается упоминание шелковой нити тор^ утцн, красной нити улан утцн, которую врач (лекарь, лама) использует для бесконтактного определения пульса больного: Герин hазаhас улан утцар Овт Мергн Темнэ судц бэрдг болад, утц орулщ вгхлэ, одак утциг Овт Мергн Темн така нохагин квлд уяд бээхлэ, терYгэр эмч домч зур-хачнр утцар дамщад, судцигинь бэрщ 'Когда решили, что Ёёт Мерген Темне будут диагностировать с улицы через красную нить, протянули нить вовнутрь [дома], а Ёёт Мерген Темне эту нить привязал к ногам собаки и курицы, тогда врачи (знахари, астрологи) через нить прощупали пульс' [Dumdadu ulusiyin... 2006: 63].
Здесь уместно замечание Б. Н. Путилова о том, что «содержанием фольклора становится то, что выявилось и определилось как элемент бытовой структуры народной жизни» [Путилов 1976: 180]. Наличие константы «шёлковая нить» и в калмыцком сказочном нарративе свидетельствует о широкой практике использования хурульными врачами шёлковой нити (тончайшей) для определения ритма пульса: Герин иргэр торhн утц вгнэ. Ээт Мергн Темн торhн утц такан эмн судцнд бэрнэ 'Через полог кибитки дали шёлковую нить. Ээт Мерген Темнее приложил шелковую нить к пульсу курицы' [Алтн чее^тэ келмрч 2010: 68]; Арша ик лам хальмг герин барун баЩарнь торhн утц орулщ < > hарасн бооhад ас, — гищ. Овт Мергн Темн Yксн шовуна квлэс торЫ утц бооhад вгв 'Верховный Арша лама подал шелковую нить через правое соединение решётки калмыцкой кибитки и сказал: привяжи к своей руке. Ёёт Мерген Темне шёлковую нить привязал к ноге мертвой птицы' [Седклин кYP 1960: 16].
В качестве других лекарств для «больного» называется перечень невозможного: кровь овечьего рубца хввнэ гYЗэнэ цусн, пепел белого сандала цаhан зандни Yнсн, пепел тонкого шёлка кив торЫа Yнсн (синьцз.-ойрат.); кровь рубца гузэнэ цусн, кровь ове-
чьего рубца хввнэ гYЗэнэ цусн, пепел сандала зандн модна Yнсн, роговица глаз человека куунэ нYднэ хальсн (калм.).
К числу стабильных поэтико-стилевых сегментов, демонстрирующих сходство синьцзян-ойратской и калмыцкой версий сказок об Ёёт Мерген Темне, относится формула обмана. Герой вводит в заблуждение претендентов на брачный союз, отмечая их достоинства и недостатки. В текстовой реализации характеристики персон особо выделяются константа устрашения: Мана хан XYвлhmэ ху-тугту сээни сэн хан, гитл эрин бааснас илY Yмкэ амта юмн 'Наш хан — воплощение Хутугту, лучший из лучших хан, но запах из его рта подобен зловонью экскрементов' [Dumdadu ulusiyin... 2006: 64]; Хатун XYвлhmэ хутугта чиг сээхн хатн, зуг туула урлта юмн 'Ханша — воплощение Хутугту, но у неё заячьи губы' [Dumdadu ulusiyin... 2006: 63]; Залу залу-ла, зуг барс амта, Куукн куукн-ла, зуг туула урлта 'Мужчина, есть мужчина, но у него рот как у барса; Девушка, как девушка, но с заячьими губами' [Алтн чее^тэ келмрч 2010: 69-70]; Хан хан минь, зуг барс амта; Мин сиитнь мин кунл, ямдаган гегэнэ XYвлhэн, зуг туула урлта 'Хан — настоящий хан, но со ртом барса; Суженая — настоящий человек, воплощение Ямантаки, но с заячьей губой' [Седклин кYP 1960: 17-18].
Исследование показало, что константы высвечивают одни и те же устойчивые сегменты в текстовой реализации мотивов, играющих важную роль в структурно-смысловой модели сказочного повествования как в синьцзян-ойратской, так и в калмыцкой сказочной традиции. Факты совпадений очерчивают круг понятий, мотивов, ситуаций, составляющих сюжетное ядро, общее для национальных, но разновременных и инотерриториальных версий сказки об Ёёт Мерген Темне. Они демонстрируют традиционную основу сказочного повествования, на базе которой происходят вариативные изменения, что проявляется на уровне сюжета, мотивов и других типизированных явлений. Микроконстанты (лексема, лексические сочетания) помогают уловить текстовые соответствия и вариативные расхождения в фактурно-стилевой структуре типизированных мест во всех рассмотренных сказочных нарративах.
Сокращения
синьцз.-ойрат. — синьцзян-ойратский калм. — калмыцкий
Литература
Алтн чеежтэ келмрч... 2010 — Алтн чеежтэ келмрч Боктан Шаня. Хранитель мудрости народной Шаня Боктаев / сост., предисл., коммент. и прилож. Б. Б. Манджиевой. Элиста: КИГИ РАН, 2010. 172 с.
Гацак 2018 — Гацак В. М. Этнопоэтические константы северно-русских и белорусских плачей: опыт систематизации // Фольклор: традиция и эксперимент / сост. В. М. Гацак; отв. ред. В. Л. Кляус, Е. В. Минёнок. М.: ИМЛИ РАН, 2018. С. 23-65.
Надбитова 2006 — Надбитова И. С. Сюжеты, образы и стилевые особенности калмыцких волшебных сказок: дис. ... канд. филол. наук. М., 2006. 26 с.
Dumdadu ulusiyin... 2006 — Otü Mergen temne. Dumdadu ulusiyin Sinjiyang-giyin мо^уо1 aradiyin aman üliger-yin emkidkel. Ürümci: Sinjiyang-giyin aradiyin keblel-yin xoro, 2006. Kh. 61-69.
Пропп 1996 — Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. 2-е изд. Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. 365 с.
Путилов 1976 — Путилов Б. Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. Л.: Наука, 1976. 243 с.
Седклин кур 1960 — Седклин кур // Ясад, барт белдснь Букшан Б. Элст: Хальмг дегтр hарhач, 1960. 96 x.
Хабунова 2018 — Хабунова Е. Э. Мотив брачных состязаний в национальных версиях эпоса «Джангар»: диапазон варьирования // Сетевое востоковедение: устные и письменные традиции в контексте межкультурного взаимодействия: мат-лы II Международного научного форума (29 ноября - 2 декабря 2018 г.). Элиста: Изд-во Калм. гос. ун-та, 2018. С. 44-47.
Хуучн угд худл уга Кеерин хуралу — Хуучн угд худл уга Кеерин хурацЬу материал. Истина древней словесности. Коллекция экспедиционных материалов [Текст] / сост., автор вступительной статьи на калм. яз. Е. Э. Хабунова. Элиста: НПП «Джангар», 2018. 316 с.
Эльбикова 2019 — Эльбикова Б. В. Калмыцкие сказки «Седклин арвн хойр белг» / «Запомнившиеся двенадцать глав»: жанровая специфика, композиционные и поэтико-стилевые особенности»: автореф. канд. дис. ... канд. филол. наук. М., 2019. 21 с.
