CC BY
15
УДК 398.1 ББК 82.3(3)
Б.А. Бичеев1, Алтан-Очир2
1Калмыцкий научный центр РАН 2Институт приграничных территорий АОН КНР
ФИЛОСОФСКО-ЭТИОЛОГИЧЕСКИЕ СЮЖЕТЫ В КОММЕНТАТОРСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ БУДДИЗМА
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Академии общественных наук Китая в рамках научного проекта № 19-512-93002
В буддийской литературе существуют произведения, в которых активно используются сказочные сюжеты, в том числе и сказки о животных. В основном такие тексты встречаются в рамках комментаторской литературы к буддийским дидактическим трактатам. Они отличаются от устных сказочных текстов краткостью сюжета и акцентом на морально-нравственный аспект содержания. Со временем некоторые сказочные сюжеты обретали форму устной сказки и теряли непосредственную связь с комментируемым текстом, но продолжали сохранять свое дидактическое начало, несмотря на некоторые изменения в содержании произведения. Большое количество образцов таких сказок сохранилось в фольклоре ойратов Китая. При внимательном анализе и знании письменной традиции, сказочные сюжеты, которые перетекли из письменной литературы в устную художественную систему, можно вычленить, несмотря на то что они по форме не отличаются от обычной сказки.
Цель данной статьи - рассмотреть сохранность дидактического содержания в устных сказочных сюжетах, которые соотносятся с фабульными сюжетами некоторых произведений комментаторской литературы. Решаемые задачи. Выявить фабульные сюжеты комментаторской литературы, которые обрели устную форму бытования. Основной метод исследования -поисковый подход и метод сравнительно-сопоставительного исследования. Новизна работы. Несмотря на широкую распространенность памятников дидактической литературы на «ясном письме», описание и детальный анализ книжных сказочных сюжетов, которые обрели устную форму бытования в фольклоре ойратов Синьцзяна, не осуществлялся.
Ключевые слова: Буддизм, комментаторская литература, сказка о животных, дидактическое содержание.
B.A. Bicheev1, Alateng Aoqier2
Kalmyk Research Center of the RAS 2Institute of Chinese Borderland Studies of the CASS
PHILOSOPHICAL-ETHIOLOGICAL TOPICS IN BUDDHIST COMMENTATIVE LITERATURE
The reported study was funded by RFBR and CASS according to the research project № 19-512-93002
Mongolian Buddhist literature has works that actively use fairy tales, including tales about animals. These texts are mostly kept in the commentaries on Buddhist didactic treatises. Over time, some fairy stories took the form of oral tales and lost their connection with the commented text, but retained their didactic content. The purposes of the article are to consider the preservation of didactic content in oral fairy-tale stories that relate to the fable plots of didactic works, solve the problem, identify the fable plots of the commentator's literature, which have acquired an oral form of existence. A large number of examples of such tales have been preserved in the folklore of the Oirats of China.
Researchers carefully analyzed fairy tales that have transferred from written literature to the oral art system. They can be identified despite the fact that they do not differ in form from the usual fairy tale. The main research method is the search approach and the method of comparative research. Novelty of the work. Despite the existence of works of didactic literature written in "Clear Script", there was no the description and detailed analysis offairy tales, which are kept in oral form in the folklore of the Oirats of Xinjiang.
Key words: Buddhism, commentator's literature, fairy tale about animals, didactic content.
Миф и животная сказка являются одной из древнейших форм мировоззрения человека на окружающий его мир и общество, сложившийся в глубокой древности. В качестве синкретического целого мифология включала в себя как зачатки религии, так и разные формы словесного творчества, к которым генетически восходят сказки о животных. Такая образно-художественная форма объяснения природных и социальных явлений сводилась к этиологическим сюжетам, в содержании которых закреплялось нравственное начало в человеке и вырабатывалось эстетическое отношение к миру. Содержание мифа было для человека не столько предметом конкретного знания, сколько своеобразной формой веры. На примере поведения животных утверждалась система ценностей, которая санкционировала и поддерживала определенные нормы поведения, взаимоотношения людей и их отношение к миру.
Несмотря на архаичность такой образно-художественной системы, вытесненной с ходом социокультурного развития общества наукой и искусством, она, тем не менее, продолжает сохраняться и оказывать влияние на духовную жизнь общества. Одним из таких примеров являются мифологические и сказочные сюжеты, активно использовавшиеся во многих религиозных системах, в том числе и в комментаторской литературе буддизма.
Известно, что в индийской философии существовали три системы знания: дхарам-шастра, как наука служения религии и общественному благу; артхашастра, как наука накопления материальных ценностей и камашастра, как наука о чувственных наслаждениях [1]. Составляющей частью артхашастры была нитишастра, как наука правления, которая излагалась в виде сборника стихотворных наставлений.
Распространение в Тибете и Монголии нитишастр привело к возникновению несколько иного жанра дидактической литературы, который известен как «литература двух правил». В произведениях этого жанра присутствовало два начала - «религиозная мораль (тиб. chos lugs; ойр. nomiyin yoson) и житейская мудрость (тиб. jigs-rten lugs; ойр. yertencuyin yoson)» [6, с. 5].
Произведений дидактического содержания, получивших широкое распространение в монгольской и ойратской литературах, достаточно много. Как отмечает А. Д. Цендина, «из всех разнообразных видов дидактической литературы в Монголии наибольшее развитие получили поучения религиозно-этического характера» [8, с. 73]. Среди наиболее известных и широко распространенных текстов можно назвать «Субхашиту» Сакья-пандиты [9], «Ключ разума» [10], «Океан пословиц» [2] и др.
Произведения подобного рода представляли собой свод нравоучительных четверостиший, в первых двух строках которых обычно высказывается главная мысль, а в двух последних в качестве иллюстративного примера содержится указание на известный сказочный сюжет. Основную же часть комментаторских текстов к ним составляли фабульные повествования, размещенные в том же порядке, что и четверостишия комментируемых трактатов [6, с. 13].
В качестве примера приведем одно четверостишие и разъясняющее его содержание фабульное повествование из комментариев к наставлениям сборника «Субхашита» Сакья-пандиты. Этот сборник наставлений был переведен на ойратский язык во второй
половине XVII века ойратским просветителем Зая-пандитой Намкаджамцо. Он известен под кратким названием «Сутра под названием Субхашита» («Subha seda kemekü sudur orosiboi») или более пространным названием «Сокровищница драгоценных изречений сутра под названием Субхашита» («Erdeni sayitur nomloxuyin sang Subha seda neretü sudur orosiboi») [14]. Книга комментариев к этим наставлениям была переведена гораздо позже Чойджамцо-гецулем и известна под названием «Шастра комментариев к сутре под названием Сокровищница драгоценных изречений» («Sayitur nomluqsan Erdeniyin sang neretü sastur noyuudiyin yol sudur ba üliger tayilbur selte orosiboi») [15, с. 99-317]. Четверостишие № 117 из «Субхашиты», которое выбрано нами для примера, расположено в четвертом разделе, куда включены размышления смешанного характера.
«Сутра под названием "Субхашита"» mergen öböriyin sinjileji medekü: Мудрый сам все обдумает и поймет причину,
mungxaq aldariyin xoyino-ëce daxaxu: Глупцы должны следовать за прославленным. köqsin noxoi xucan üyiledküté: [Ибо] вслед за залаявшей старой собакой,
ucir ügegüye busud güyikü:: Бегут остальные, не зная истинной причины.
[14, с. 28]
В качества комментария к этому четверостишию выбран сюжет о зайце, который испугался звука «шал» (досл. плюх), изданного веткой, упавшей в воду. Хотя в самом четверостишии ссылка сделана на неизвестный нам сюжет о старой собаке.
«Шастра комментариев к сутре под названием "Сокровищница драгоценных изречений"» Tere-inu erte nigen usun mörini zaxadu В прошлом один заяц пришел к берегу nige tuulai usu uuji bayitala: töüni oyiri одной реки и стал пить воду. В это время moduni nige ücüüken bicir usun-du una-ju рядом с ним в воду упала маленькая sal këmën dou yaruqsan-du: tuulai ayiji zulan ветка со звуком: «шал!». Заяц испугался gûyibës^ tede bökü nöküd-inu ögüülen sitaq и пустился наутек. Когда другие зайцы gem youn bui kemën asuyuqsan-du tuulai спросили его: «Что произошло?». ögüülen sal gebe boloi: ken uxan yaran güyibe Заяц ответил: «Шал пришел». Все tende-ëce xamuq-yër bultan guyin yabuba: перепугались и вместе с ним бросились ünege cina terigüüten asuyubâsu xariu-inu бежать. Волк и лиса, спросив причину и sal bolai kemëgëd bultiriyin güyildübei: услышав: «Шал пришел», тоже в страхе tere metü baras irebes ötögü terigüüten бросились бежать. Даже тигр, барс zulan yabutala: ecüstü arsalan ucirji youn и медведь бежали в страхе. Наконец bui kemën asuyubâsu: sal bolai uxan aldan им встретился лев и спросил: «Что arsalan buruulji yabun türgen zuura zoqson произошло?». Когда он услышал: «Шал sal kemëM youn bui kemëqsen-du: tuulai пришел», то тоже бросился бежать. ögüülen: üzüül kemë^: tende odöd üzebë- Потом вдруг резко остановился и sü: usun dotor moduni nigen bicixan bicir спросил: «Шал - это что?». Заяц сказал: unuqsan bayina: tuulai ögüülen ene buyu «Я покажу». Когда они пришли обратно, kemëbei: tere ücüüken modun usun-du то, увидев упавшую в воду маленькую unaqsan-ëce oula ködöi daki aratan görösün веточку, заяц сказал: «Вот он!». Так все ürgüqseni arsalan-bër toqtöbai: arsalan metü животные гор и степей, испугавшиеся ajiqlan sinjelkü kemëmüi:: : :: одной маленькой веточки, упавшей в
воду, были успокоены львом.
Подобно льву, все следует подвергать анализу.
[15, с. 143-144]
Этот сказочный сюжет хорошо известен в фольклоре многих монгольских народов, в том числе и калмыков. При этом в калмыцком варианте сохранилась даже поучительная сентенция, сохранившаяся от книжного фабульного повествования: «Невнимательный заяц, не разобравшись, пустился бежать, а рассудительный лев разобрался. Этим различаются поступки умного и глупого человека» («Оньг уга туула ю чигн медлго гYвв, болкамщта арслц оньгщ медв. Ухата ухан уга KYYH3 йовдл эн мет болдг») [7, с. 243].
Наличие в фольклоре калмыков и ойратов Синьцзяна и Западной Монголии многих сказочных сюжетов, перетекших в систему устной словесности из комментаторской литературы, служит примером того, как постепенно в произведениях «двух правил» религиозная составляющая начинает уступать светскому началу. В сказочном фольклоре калмыков и ойратов Китая таких примеров немало [3].
Обратимся к сюжетам из комментаторской литературы, которые обрели устную форму бытования в рамках сказок о животных. Особенностями, определяющими жанр сказки о животных, являются: система персонажей; трюк, лежащий в основе элементарного сюжета; диалог, раскрывающий драматургию события. Надо признать, что в калмыцком сказочном фольклоре численность сказок о животных не так велика и, наоборот, в сказочном фольклоре ойратов Китая они представлены в большом количестве. В различных сборниках сказок и в периодических изданиях на «ясном письме» за последние три десятилетия опубликовано более ста образцов мифов и сказок, в которых главными персонажами выступают животные [11, 12, 13].
При анализе имеющегося материала нами выявлено 13 сюжетов, которые достаточно уверенно коррелируются с фабульными повествованиями тех или иных текстов комментаторской литературы. Есть несколько текстов, которые по имеющимся в их содержании признакам сохранили некоторые особенности книжных фабульных повествований, но идентифицировать их с известными сюжетами не удалось. Тринадцать текстов мифов и сказок о животных, пусть и в трансформированном виде, несут в себе информацию не только о верованиях и обычаях, но и о тех нормах морали, которые были выработаны в древнейшую эпоху.
1. «Почему у перепелки короткий хвост?» («Bódüne-yin süül yayad oxotor boluqsan bui?») [11, с. 158-162]. Сюжет известен в комментаторской литературе под названием «Куропатка и лиса» [6, с. 61]. Не имея возможности открыто оказать сопротивление, куропатка с помощью хитрости наказывает лису.
2. «Сказка о мудром попугае» («Cecen toti-yin üliger») [12, с. 567-568]. Контаминация двух сюжетов. Мотив освобождения из сетей по совету попугая известен в рамках комментаторской литературы [6, с. 164].
3. «Почему летучая мышь не появляется днем?» («Sarisun baqbaxai yuundu ódórer yardaq ügei bui?») [12, с. 142-143]. Этот сюжет, имеющий аналогию с рассказами о выборе царя птиц, известен в комментаторской литературе под названием «Летучая мышь» [6, с. 148-149].
4. «Вражда ворона и филина» («Sara sibuun bolun kere-yin óson») [12, с. 531]. Сюжет известен в рамках комментаторской литературы к буддийским дидактическим трактатам под названием «Рассказ о выборе царя птиц» [6, с. 146-147].
5. «Скупая цапля» («Xobdoq caxuli») [12, с. 531-532]. Сюжет известен в рамках комментаторской литературы к буддийским дидактическим трактатам под названием «Старая цапля и лягушка» [6, с. 136-138].
6. «Лиса и ёж» («Ünegen zara xoyor») [12, с. 539]. Этот сюжет известен в рамках комментаторской тибето-монгольской литературы к буддийским дидактическим трактатам [4, с. 30-31; 6, с. 79].
7. «Лев и заяц» («Arsalang ba tuulai») [12, с. 541]. Этот сказочный сюжет был широко распространен в рамках комментаторской литературы [6, с. 63-64].
8. «Как лиса побывала ханом» («Ünegen xan suuqsa-ni») [12, с. 542]. Сказочный сюжет «Голубая лиса» был широко распространен в рамках комментаторской литературы [6, с. 69-70].
9. «Лис-перерожденец и Хан Гаруди» («Xubilyân ünegen bolon Xan yarudi») [12, с. 542-543]. Этот сюжет близок рассказу «Вишну и Гаруда», широко известному в рамках комментаторской литературы [6, с. 124-125].
10. «Лев и лиса» («Arslang ünegen xoyor») [11, с. 550]. Сюжет известен в рамках комментаторской литературы под названием «Лиса и лев» [6, с. 144-145].
11. «Кот-наставник и мыши послушники» («Mis baqsixulyunasabi») [12, с. 551-552]. Сюжет был широко распространен в рамках комментаторской литературы [4, с. 30-31; 6, с. 32-33; 53-54].
12. «Гуси и черепаха» («yaluun bo yasutu mekelei») [10, с. 51-53]. Сюжет был широко распространен в рамках комментаторской литературы [4, с. 30-31; 6, с. 32-33; 53-54].
13. «Отчего сосна, можжевельник и хвойник вечнозеленые» («Xaryai arcan zërgene mongküdü kokü boluqsan-ni») [13, № 35, с. 35-36]. Рассказ имеет этиологическую концовку, объясняющую причину появления вечнозеленых растений. Подобный мотив встречается в рамках комментаторской тибето-монгольской литературы к буддийским дидактическим трактатам [6, с. 61].
Таким образом, фабульные повествования из комментаторской литературы, обретя устную форму бытования в виде мифов и сказок о животных, не просто сохранили свое дидактическое содержание, а продолжали утверждать систему ценностей, определенные нормы поведения и отношения между человеком и окружающим его социальным и природным миром.
В качестве приложения к данной работе публикуется текст под названием «Миф о еже» («Zaran domoq»), который нам не удалось идентифицировать как сюжет, заимствованный из комментаторской литературы. Но по своей форме и содержанию текст имеет явную связь с литературными фабульными повествованиями. В самом содержании мифа проявляется синкретизм народного верования, в котором Будда предстает творцом и хранителем мира людей и животных. Каждые три года он обходит всех живых существ, чтобы убедиться, что они не подвергаются болезням и другим страданиям. Древнее представление о разных умственных и нравственных способностях человека сменяется буддийским объяснением кармы человека. Образ старика, который не может воспользоваться предложенной ему возможностью, чтобы облегчить свою участь, ассоциируется с невежеством ума, привычкой и нежеланием менять сложившийся образ жизни.
Зара я^ж; бээдг болсмб Как появился еж
Эрт урд цагт нег яду хоосн евгн бээсн Когда-то давно жил один бедный санж гинэ. Тиигэд эн евгн едр болйн старик. Этот старик жил тем, что каждый харИана чавчад, уурэд, хулдад гесэн день рубил хворост и, взвалив на себя, тежэИэд бээж гинэ. относил на продажу.
Тиигж бээтл Бурхн багш: «Орчщгин В один из дней Будда подумал: делкэн кумн, эмтн евчн, зовщ Yзж бээну, «Пойду и обойду мир людей и животных. амр жирИл Yзж бээну, нег эргэд узэд ирсв», - Узнаю, находятся ли они в спокойствии гиж бодад нег едр йовж гинэ. и благополучии, не подвергаются ли
болезням и страданиям?».
Тиигэд эргэд йов^ бээтл, салврха му девлтэ нег евгн харИана уурсн йов^ гинэ. Бурхн багш туунд ер евда, еврэсн алтн, эрднь ИарЬ^:
- YYнэс хооран харИана YYPЭД зовлн Yзж керг уга. YYгэр эмдрлэн дааж гесэн те^э, - ги^ егч оркад, залрад йов^ гинэ.
Бурхн багш Иурвн ^илин дара бас нег саам залр^, орчлн делкэн кYмн, эмтнэ зовлн, амр ^ирЬл эдлщ бээх угаг эргн йов^ Yзсн гинэ. Тиигэд эргэд йов^ бээтл саак евгн салврха девлтэ харИана уурч йовсн харЬлд^ гинэ.
Тер евгн Бурхн багшиг Yзж оркад ичэд, уг кел^ чадлго хултхулзхла, Бурхн багш:
- Басл харИанаИан уурч йовнч? Ода дэкэд харИана уурэд бичкэ зовлн Y3, - ги^ келэд, нег наснд эдлж чилэдг уга алтн эрднь, егч оркад, залр^ одсн гинэ.
Бурхн багш дэкэд Иурвн ^ил болад бас нег саам: «Орчлн делкэн ^мн, эмтн яЬ^ бээнэ?» — ги^ бодад, эргэд хэлэ^ йовснд, одак евгн саак йосарн, салврха му девлтэИэн харИана YYPч йовсн йовдг гинэ. Бурхн багш тууг Yзэд, тань^ оркад емнэснь одхла, тер евгн харИанарн бийэн дарад булт^ гинэ.
Иигхлэнь Бурхн багш:
- Алт егв чигн еедэн Иардг уга, эрднь егв чигн бай^дг уга заянчн му, зовлнгчн ик, буйнчн баИ, нYYлчн эрвн эмтн сан^ич! Зара бол! - ги^ анхарсн гинэ.
Тиигхлэ тер евгн мен доран зара болж гинэ.
Тиигэд зара ^ Yзхлэрн, кел, толИаИан харИана шингэ Yсэрн цуглад мекрдгнь, иим учрта гинэ.
Когда он так обходил землю, ему встретился бедный старик, одетый в дырявый бешмет и тащивший на себе хворост. Будда, почувствовав к нему сострадание, вынул из-за пазухи золото и драгоценный камень и отдал старику.
- Больше не надо будет таскать хворост, подвергая себя страданиям. Этим обеспечишь себе проживание, - сказал он и расстался с ним.
Прошло три года. Будда в очередной раз совершал обход, чтобы убедиться, что люди и животные живут в спокойствии и благополучии. Когда он обходил землю, ему опять встретился тот бедный старик, в дырявом бешмете тащивший на себя хворост.
Старик, увидев Будду, смутился и не смог ничего сказать. Будда сказал:
- Ты все носишь на себе хворост? Больше не носи его, не подвергая себя страданиям!
Сказав так, он дал ему золото и драгоценный камень, которые невозможно было растратить за одну жизнь, и расстался со стариком.
Прошло еще три года. Будда опять совершал обход, чтобы увидеть, как живут люди и животные. Там он опять увидел того старика в дырявом бешмете и тащившем на себе хворост. Когда Будда, узнав его, пошел ему навстречу, старик спрятался от него, укрывшись хворостом.
Тогда Будда сказал:
- Ты существо с несчастной судьбой, большими страданиями, малыми благодеяниями и множеством грехов. Получив золото, так и не сумел поправить свое положение, взяв драгоценность, так и не сумел разбогатеть. Так будь ежом!
Когда Будда произнес так, старик тут же превратился в ежа. Говорят, поэтому еж, увидев человека, втянув ноги и голову, сворачивается в клубок, колючки которого напоминают хворост.
[12, с. 144]
Список литературы
1. Артхашастра или Наука политики. Перевод с санскрита. Издание подготовил В.И. Кальянов. - М.-Л.: Изд. АН СССР, 1959. - 798 с.
2. Бадмин А. Тод Y3raH «Оюн тYлкYрин» хойр текст [Два текста «Ключа разума» на «ясном» (старокалмыцком) письме] // Теегин Герл. 1991. № 6. - С. 64-75.
3. Бичеева Б. А., Дамринджав Б. Устная версия «Истории Унекер Торликту хана». Исследование, перевод с монгольского, комментарии Б. А. Бичеева и Б. Дамринджава. -Элиста-Пекин: КалмНЦ РАН, 2017. - 344 с.
4. Владимирцов Б. Я. Монгольский сборник рассказов из Pañcatantra. Сборник Музея антропологии и этнографии при Российской Академии наук. Т. 5. - Пг., 1921. - 164 с.
5. Гашута Баатр. Хальмг YлгYрмYД болн тээлвртэ туульс. - Элст: Хальмг госиздат, 1940. - 95 с.
6. Ёндон Д. Сказочные сюжеты в памятниках тибетской и монгольской литератур. Второе издание. Уланбаатар: АНМ ИЯЛ, 2013. 201 с.
7. Очиров Н. Живая старина. Из литературного наследия. - Элиста: Калмыцкое кн. изд-во, 2006. - 398 с.
8. Цендина А. Д. О дидактической литературе монголов (XIII - середина XX века) // Mongolica-XI: Сб. статей. - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2013. - С. 73-84.
9. Эрдэнийн сан Субашид. Цахар гэвш ЛувсанчYлтэмийн орчуулга ба тайлбар / Хэвлэлд бэлтгэсэн Ц. Дамдинсурэн, Ж. ДYгэржав. (Драгоценная сокровищница Субха-шит / Пер. и коммент. Чахар-гэбши Лувсанчултима; Изд. Ц. Дамдинсурэна и Ж. Дугэр-жава). - Улаанбаатар, 1958.
10. Yakhontova N. The Oyun Tülkigür oe "Key to Wisdom": Text and Translation Based on The MSS in the Institute for Oriental Studies at St. Petersburg // Mongolian Studies. XXIII. - P. 69-137.
11. Betege cayan boqsiryo. Sinjiyang-giyin мongyol arad-yin aman zokol (Белозобый воробей. Фольклор монголов Синьцзяна). Urumci: Sinjiyang-giyin arad-yin keblel-yin xoro (Урумчи: Народное издательство Синьцзяна), 1981. - 100 с.
12. Dumdadu ulusiyin Sinjiyang-giyin мongyol aradiyin aman üliger-yin emkidkel (Собрание сказок монголов Синьцзяна КНР). Ürümci: Sinjiyang-giyin aradiyin keblel-yin xoro (Урумчи: Народное издательство Синьцзяна), 2006. - 866 с.
13. Xan Tengger. Ürümci: Sinjiyang-giyin aradiyin keblel-yin xoro (Хан Тенгер. Урумчи: Народное издательство Синьцзяна). - 1981-1991 (№ 1-44), 1993 (№ 45-50), 1998 (№ 51).
14. Subha seda kemekü sudur orosiboi // Тод Yсгийн дурсгалууд. - Улаанбаатар: Шинжлэх Ухааны Академийн Хэвлэл, 1976. - С.17-98.
15. Sayitur nomluqsan Erdeniyin sang neretü sastur noyuudiyin yol sudur ba üliger tayilbur selte orosiboi // Тод Yсгийн дурсгалууд. - Улаанбаатар: Шинжлэх Ухааны Академийн Хэвлэл, 1976. - С. 99-317.
