CC BY
93
УДК 821.161.1.09
Денисова Олеся Николаевна
Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина
ЭРОС И ПОЛ В ДНЕВНИКОВЫХ КНИГАХ М.М. ПРИШВИНА
В статье рассматривается весьма актуальная для пришвиноведения проблема противоречивого диалога пола и Эроса. Дневниковые записи о проблеме соотношения пола и Эроса в жизнетворчестве писателя являются своеобразным ключом для более глубокого понимания метафизики любви М.М. Пришвина.
Ключевые слова: Эрос, пол, целомудренный эрос, замороженный пол, физический романтизм, телесно-духовное единство.
ТТН Д |п
г 'его твор
невниковые книги М.М. Пришвина представляют собой уникальный доку-.мент, охватывающий почти пятьдесят лет'его творческой жизни. Дневник пишется Пришвиным «с намерением явнып или тайным войти в общество и в нем сказать свое слово» [5, с. 473], а для этого, оказывается, необходимо «умереть для себя и найти или возродиться в чем-то другом» [5, с. 473]. Именно творчество является той областью, где человек способен умереть и возродиться, найти свой путь к бессмертию. Поэтому не случайно один из важнейших креативных принципов в культуре Серебряного века - жизнетворчество - принимается и трансформируется писателем в феномен «творческого поведения»: «В дневнике можно понять теперь уже общую идею: это, конечно, творчество жизни в глубочайшем смысле с оглядкой на аскетов, разделивших дух, как благо, от плоти - зла. Дневник это не разделяет, а именно утверждает как самую святость жизни, акт соединения духа и материи, воплощения и преображения мира. Творчество это непременно требует двух лиц и называется любовью» [5, с. 433].
Пришвин, будучи «родом из Серебряного века», весьма внимательно относился к проблеме Эроса в жизни и искусстве: «Мои сочинения насквозь в эросе, моя литература едва-едва выбивается из потока чувств» [10, с. 426]; «Эрос - это сама жизнь» [11, с. 67].
Однако следует отметить, что в культуре Серебряного века доминировала «любовь без черемухи», пол без Эроса, так называемый «сдержанный пол». Так, многие представители символизма (З. Гиппиус, К. Бальмонт, В. Брюсов и др.) утверждали, что плоть свята, а человек может быть абсолютно свободен в своих проявлениях земной любви. Бездуховной плоти язычества и «бесплотной духовности» христианства символисты противопоставили идею синтеза плоти и духа, в результате чего рождается «воскресшая одухотворенная плоть». В отличие от догматической религии, противопоставляющей плотское и духовное, символизм видит в двойственности духа и плоти не противоречие, а основание внутренней полноты цельного мира человека.
Считая себя людьми избранными, символисты утверждали и в быту, и в интимной жизни свободу от моральных и нравственных запретов, пропа-
гандируя так называемую свободную любовь. Так, В. Брюсов, восторгаясь К. Бальмонтом, отмечал: «Он достиг свободы от всех внешностей и условностей. Его жизнь подчинена только прихоти его мгновения» [1, с. 58]. Благодаря такому образу жизни перед символистами «открывались какие-то новые пропасти и провалы в стране любви, где, казалось, были нанесены на карту все малейшие неровности» [1, с. 58]. Пример тому - «тройственные союзы» Вяч. Иванова, Зиновьевой-Анибал и Са-башниковой, Мережковских и Философова и др. В результате на свет рождались «двойные чувства и мысли, не испытанные никем и никогда в предыдущих веках» [4, с. 155]. Однако, по мнению Пришвина, пол без Эроса не обладает глубиной, творческой силой и, в конце концов исчерпав себя, становится неполноценным.
Для Пришвина соотношение Эроса и пола было актуальным на протяжении всей его жизни, в которой он пытался достичь подлинного телесно-духовного единства, что удалось ему только в достаточно зрелом возрасте.
В дневниковых книгах мы видим, что понимание Эроса Пришвиным на протяжении жизни меняется. Так, он признавался, что в юности, когда страстно увлекся марксизмом, отдавал дань «целомудренному эросу»: «...Конечно, жизнь наша движется по волнам эроса, но сила этого эроса тем больше, чем меньше мы о нем думаем. Едва ли много похоть своей жизни отдают в дань эросу, но кто размножается . не разукрасил его поля и луга» [6, с. 289]. Он восхищался своими товарищами, которые, «будучи страстными по натуре, все как бы молчаливо дали обет целомудрия, и, если сходились с женщинами, то тут же и женились, топя эрос в чувстве семейности» [6, с. 289]. В дневнике за 1922 год Пришвин вспоминал тот факт, что пропаганда марксистов среди рабочих закончилась разгромом рабочими в Риге всех публичных домов, «значит, в этом видимом на поверхности интеллектуализме "Капитала" были и сексуальные проблемы внутри с культом женщины будущего» [6, с. 289-290].
В юности у Пришвина существовали такие отношения к женщине, для которых была оскорбительна возможность интимной близости: «Отсюда и происходит у нас омерзение к акту. И еще, нельзя же чувствовать постоянно себя в состоянии поло-
© Денисова О.Н., 2014
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова „^ № 2, 2014
127
вого напряжения: работа, дело, умственная жизнь и мало ли чего... День отодвигает это во мрак ночи, в тайну ночной личности. Появление днем ночных чувств - иногда омерзительно...» [7, с. 336]. Красота женщины вообще способна «создать такое состояние в душе, когда эротический ток от страха своей грубости вдруг переделается в ток женственной дружбы, снежный, исключающий возможность даже мысль о соитии...» [8, с. 182]. Так рождается в пришвинской метафизике любви такое понятие, как «замороженный пол» [8, с. 182]. Пример тому - история первой неразделенной любви Пришвина к студентке Сорбонского университета Варваре Петровне Измалковой, с которой он познакомился в Париже, куда отправился после окончания Лейпцигского университета. В этих сугубо платонических отношениях он невыносимо страдает, потому что не может совместить в себе духовное и телесное: «Мне думалось, что, может быть, это у меня от разделенности моего существа, что, может быть, я вроде душевного гермафродита, и та любовь, поверхностно чувственная, есть вообще мужская любовь, а другая моя неудовлетворенная голубая любовь - есть обыкновенное чувство женщины» [9, с. 478]. Пришвин, идеализируя свою «Прекрасную Даму», «Версальскую Деву», «Грезицу», обожествлял, «творил ее», именно поэтому он «не мог унизить ее животным чувством. ...хотел найти в ней то высшее в себе, в чем бы .. .мог возвратиться к себе первоначальному.» [5, с. 99]. «Голубой невесте» не суждено было воплотиться, но для Пришвина эта любовь, дающая предчувствие счастья, позволила оказаться «на рубеже двух дорог, двух миров» [5, с. 78]. Эрос для Пришвина - мост между двумя мирами - духовным и телесным. В своей первой истории любви Пришвину так и не удалось объединить эти два мира в один, что становится для него огромной душевной драмой. По этой причине в дневнике он сам называет себя «разделенным надвое» [7, с. 81]: «.Так ясно видны два человека в себе и так понятна эта духовная личность, объявившая смерть плотской личности» [5, с. 57]. Пришвин сублимирует энергию сексуального влечения к женщине в художественное творчество, которое стало для писателя выходом из противоречия плоти и духа: «... Явление Прекрасной Дамы направило меня в духовное творчество и дало выход половому чувству нормальным образом, здоровым, как у животных, и без всякой абстракции» [7, с. 351].
На тридцатом году жизни в пору «борьбы душевной между животным и духовным» в судьбе Пришвина появилась простая деревенская женщина Ефросинья Павловна Смогалева, ставшая позднее его первой женой и родившая ему двух сыновей. С одной стороны, Ефросинья Павловна была необразованной и не касалась духовного мира писателя, с другой, с помощью этой женщины он
проникал в природу, народ, родной язык, слово. Их брак так и не стал счастливым. Пришвин обвинял в этом только себя, ведь именно он «заварил брак в похоти», так и не сумев соединить в себе разъединенное - плоть и дух.
В зрелые годы Пришвин придерживался так называемого «физического романтизма», сущность которого сформулировал следующим образом: «... Корень любви есть любовь естественная (по влечению), а листики, получающие для всего растения питание от света, - листики дерева христианские. Условие святости - цельность (целомудрие), источник греха - разделение на плоть и дух» [12, с. 251]. Об этом он рассуждает в своей знаменитой поэме «Жень-шень», в которой «физический романтизм» воплощен в образе своеобразного древа жизни, объединяющего «миры и состояния благодаря его раскидывающимся ветвям, соединяющим небо и землю. Чем выше ветви, тем прочнее связь незримых вышних миров с земными энергиями, главная из которых - любовь» [3]. Ощутить эту любовь человек может не физически, а духовно. Вследствие этого Пришвин считал, что «желанную сущность художественного творчества следует понимать, как человеческую деятельность, направленную к восстановлению целомудрия и связанной с ним красоты» [12, с. 251], а целомудрие, по мнению Пришвина, есть единство тела и души.
В дневниках писателя рождается пришвинская неповторимая метафизика любви, в которой Эрос и пол находятся в сложном, зачастую амбивалентном взаимодействии: «В эросе содержится также и назначение быть личностью, т.е. вождем, напротив, пол поглощает личное и определяет место в роду» [12, с. 320]. Единство плоти и духа достигается «воздействием творчества человека, соединяющего дух и плоть в святую плоть» [12, с. 319]. «Пол, если дать ему волю, непременно ведет к безумию. Спасает от безумия или Эрос (любовь - творчество), или семейственность (родолюбие)» [11, с. 333], - так писал в дневнике М.М. Пришвин. Пол «Надо» сообщает человеку стремление множиться, а в любви содержится личное «Хочется», поэтому происходит борьба одного с другим, в результате которой должно родиться всеобщее «Надо» человечества. Так рождается творчество из превращения личного «Хочется» в общественное «Надо». Именно поэтому у Пришвина «первоначальный бог - это Эрос» [10, с. 112], в котором господствует личное сознание.
Эрос заставляет человека совершать в своем развитии движение по кругу в тот момент, когда индивидуум встречается с проблемой пола: «С этого момента начинается зачатие личности, при ярком внезапном свете (любовь) жизнь человека вступает во второе полукружие, рожденная личность (второе рождение), стремясь не быть как все, направляется к центру (эрос), но силой общественного мне-
128
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ¿к № 2, 2014
ния, центробежной, отвлекается в сторону, и так слагается движение домой, к своей самости» [7, с. 11]. Такой путь, который совершает личность по кругу к самости (в пришвинском понимании этого концепта), означает для Пришвина мучительное развитие творческой натуры, не случайно круг -один из наиболее распространённых элементов мифопоэтической символики гетерогенного происхождения: «Вероятно, потребность в творчестве потому вызывает образ Девы, что исходит из источника жить, значит, продолжать себя и, если почему-нибудь нельзя продолжать себя кровью, творец продолжает себя духом (отсюда разделение на дух и материю)» [8, с. 200].
Так же как в природе совершается «великий круговорот», так и Эрос Пришвин заключает в «таинственный круг», в который каждый вступает «и снова проходит то, что миллионы прошли...» [5, с. 24]. «Круг - главный знак Всеединства» [2, с. 48], именно поэтому в своих любовных переживаниях Пришвин, как и все люди, животные и растения, совершает движение по кругу: «Я хочу сказать, что все их дыхания, тревожные, все их мысли и чувства я сливал в себе... Я был велик, как мир» [5, с. 24].
Рассуждая о влиянии пола и Эроса на творчество, М.М. Пришвин выделяет два вида аскетизма: «творческое самоограничение» (курсив мой. -О.Д.), в котором «чувство утраты при этом своего "счастья" поправляется радованием в творчестве, половое удовлетворение заменяется эротическим» и аскетизм (курсив мой. - О.Д.), который «истребляет в индивидуальности всю самость с полом и эросом, от человека остается "дух" бесплотный и мертвящий творчество жизни» [9, с. 383]. Было бы логично предположить, что сам писатель выбрал для себя первый вид аскетизма, ведь все его творчество «происходит если не от пола, то все-таки от переживания чувства любви (эроса) (в том широком понимании, что отдельные составные части его - эрос и пол могут друг друга отрицать)» [9, с. 235]. Эрос, этот «свет жизни», бывает языческим, платоническим, христианским, но, по мнению Пришвина, только пол окрашивает Эрос в черный цвет, вносит в него негативное начало.
Размышляя о поле и Эросе, Пришвин отмечает: «Эрос может осуществляться вне пола, и пол тоже - вне эроса. У достойных, однако, пол осуществляется в эросе...» [10, с. 375]. В связи с этим писатель называет «нимфой» ту женщину, в которой сочетаются пол и Эрос, она «в счастливых случаях обращается в "музу"» [10, с. 375]. Такой «музой» стала для Пришвина Валерия Дмитриевна Лебедева, которая появилась в квартире уже стареющего писателя для работы с литературным архивом. Это была удивительная женщина: глубоко верующая, образованная, прожившая к моменту встречи с писателем достаточно сложную жизнь.
Именно с Лебедевой у Пришвина отмечается настоящее родство душ, они одинаково понимают жизнь, природу, мир, людей вокруг себя, любовь. Любовь Пришвина к Лебедевой - дорога к Эросу, в котором превалирует мощное духовное начало, ведь именно любовь обращает Михаила Михайловича к принятию Бога: «.Это обязывает меня стать на высоту, на которой пусть Ляли не будет, я буду с Богом» [12, с. 263]. Благодаря своему чувству Пришвин вновь возвращается в «нерушимое детство» [5, с. 524] и его любовь становится похожей «или на рассвет, или на Светлое Христово Воскресенье.» [12, с. 44].
В дневниках того периода появляется много размышлений о поле: «.Сладость полового акта заключается в том, что та и другая сторона относительно друг друга находятся в неведении и через близость они хотят понять себя.» [12, с. 342]. Пришвин не отрицает того факта, что в их отношениях с Валерией Дмитриевной существовала физическая страсть, но иного порядка, «как бы от духа, как бы совсем другое в сравнении с тем, что бывает от похоти» [13, с. 175]. Наконец, Пришвин вместе со своей возлюбленнной «приблизились к единству пола, т.е. к тому состоянию, которое было до разделения человека на мужчину и женщину» [12, с. 260].
На склоне лет писатель разрушил искусственные границы физического и духовного мира, сделал свою любовь действенной и благотворной: «Самое большое, что я до сих пор получал от В., -это свобода "физического" отношения к женщине, то есть при духовном сближении стыд исчезает и, главное, уничтожается грань между духовным и физическим. Раньше мне казалось это возможным лишь при сближении с примитивными женщинами, где "духовное" сознание становится ненужным: "пантеизм". А теперь вот именно вследствие этого равенства и постоянного обмена и происходит рождение чувства единства духовного и телесного» [13, с. 85].
Для Пришвина «безликое удовлетворение похоти» [12, с. 199] было постыдным. Только в отношениях с Лебедевой ему удалось добиться негреховности плоти, когда любовь началась не во влечении к телу, а в нем постепенно воплотилась: «.Я теперь больше уже не чувствую той отдельности своей от женского тела, в которой разгорается плоть. Напротив, мне удавалось для удовлетворения добиться через близость тела прикосновенности к душе, чтобы плоть моя не выходила из меня, а растворялась в моей крови. За счет этого растворения получается постоянное любовное состояние, постоянная мысль обо всем через друга (от этого получается не удовлетворение, а со-творение, т.е. творчество в сообществе с Целым)» [12, с. 200]. В дневнике за 1940 год Пришвин пишет о необходимости просветления и одухотворения плоти:
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова .¿к № 2, 2014
129
«.. .Именно я-то и посвятил свое писание делу преображения и оправдания плоти и всей вообще твари земной» [12, с. 223].
Валерия Дмитриевна Лебедева своей любовью совершила в сознании Пришвина духовный переворот: она научила его «понимать любовь в единстве, всю любовь как Целое» [13, с. 227].
На протяжении всей своей жизни Пришвин стремился объединить в одно гармоничное целое плоть и дух, Эрос и пол, и только в конце жизни он делает важнейший вывод: оказывается, это «достигается воздействием творчества человека, соединяющего дух и плоть в святую плоть. И чувство единства рождается из готовности к творчеству в том смысле, что "пусть этого нет, но это надо сотворить, и от себя это зависит"» [13, с. 228].
Библиографический список
1. Богомолов Н.А. «Мы два грозой зажженные ствола». Эротика в русской поэзии - от символистов до обэриутов // Литературное обозрение. -1991. - № 4. - С. 56-64.
2. Борисова Н.В. Мифопоэтика всеединства в философской прозе М. Пришвина. - Елец, 2004. -227 с.
3. Колеша Сергей. Древо любви. - [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://kolesha.ru/ drevo-lyubvi/ (дата обращения: 2014 год).
4. Мережковский Д. Любовь у Л. Толстого и Достоевского // Русский Эрос, или Философия любви в России. - М., 1991. - С. 151-167.
5. Пришвин М.М. Дневники 1905-1954 // Пришвин М.М. Собр. соч.: в 8 т. - М.: Художественная литература, 1986. - Т. 8. - 759 с.
6. Пришвин М.М. Дневники. 1920-1922. - М., 1995. - 334 с.
7. Пришвин М.М. Дневники. 1923-1925. - М., 1999. - 416 с.
8. Пришвин М.М. Дневники. 1926-1927. - М.,
2003. - 592 с.
9. Пришвин М.М. Дневники. 1928-1929. - М.,
2004. - 544 с.
10. Пришвин М.М.Дневники. 1932-1935. -СПб., 2009. - 1008 с.
11. Пришвин М.М. Дневники. 1936-1937. -СПб., 2010. - 992 с.
12. Пришвин М.М. Дневники. 1940-1941. - М., 2012. - 880 с.
13. Пришвин М.М., Пришвина В.Д. Мы с тобой: Дневник любви. - СПб., 2003. - 256 с.
УДК 821.161.1.09
Ибрагимова Лейсан Галиахматовна
Казанский государственный медицинский университет
ТРАДИЦИОННЫЕ И ИНДИВИДУАЛЬНО-АВТОРСКИЕ СИМВОЛЫ В ТАТАРСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ПЕРВОЙ ТРЕТИ ХХ ВЕКА
В статье рассматриваются семантическая структура и семиотический статус устойчивых структурно-семантических комплексов в произведениях Н. Думави, Г. Губайдуллина, Ш. Ахмадиева. Выявляются художественно-эстетическая природа и функции символических образов в татарской литературе первой трети ХХ в. Ключевые слова: символ, татарская литература, Н. Думави, Г. Губайдуллин, Ш. Ахмадиев.
Смысловая структура и идейно-художественные функции символических образов в произведениях татарских писателей 1-й трети XX в. демонстрируют идейно-смысловую и эстетическую концепцию авторов в построении художественной картины мира. Н. Думави, Ш. Ахмадиев, Г. Губайдуллин, Г. Рахим, М. Ханафи и др. используют в своем творчестве традиционные символы, вкладывая в них качественно новое, интерпретируемое в духе нового времени и новой философии значение.
В рассказе Н. Думави «Яшь ана» («Молодая мать», 1914) образ весеннего сада определяет пространственно-временную организацию произведения, соединяя в едином континууме противоположно направленные реалии: прошлое - настоящее; детство - взросление; покой, умиротворение, беззаботность - испуг, неизвестность; жизнь - смерть. Утопающий в белизне цветущих деревьев весенний сад олицетворяет чистоту и невинность детской души, наивность взгляда на мир пятилетне-
го ребенка, вынужденного внезапно повзрослеть и прочувствовать пустоту одиночества. Не имеющее четко очерченных границ пространство сада, воспроизведенное рассказчиком из ресурсов памяти ребенка, символизирует детскую душу, полную воспоминаний и надежд. Изображение пения одинокой ласточки, ее трепет и ликование, когда к ней присоединяется еще одна птица, призваны подчеркнуть тоску ребенка по материнскому теплу и ласке [5, с. 163]. Повествователь акцентирует внимание на отдельных составляющих пространства сада: птицах, белых цветах, тропе, беседке, складывающихся в сознании ребенка в нечто единое целое, ассоциирующееся с образом матери. Девочка помнит всё: дыхание матери, ее движения, речь, интонацию. Беседка выступает в роли микромира в системе мира целого сада, вокруг которых сконцентрированы все воспоминания, мечты, надежды двух любящих друг друга людей - матери и дочери.
Для описания глубины переживания ребенком беспричинного отсутствия матери Н. Думави вво-
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова J.J. № 2, 2014
© Ибрагимова Л.Г., 2014
130
